Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

– Вот, покушай, котёночек, – заботливо промурчала Яи, подвигая противень к Илидору. – Уморился, бедненький, натрудил лапочки!

Едва не захлебнувшись голодной слюной, обжигая пальцы, дракон отковырял одну булочку из длинного ряда, несколько раз сильно подул на неё, перебрасывая из руки в руку, а потом отхватил зубами сразу половину. Обжёг нижнюю губу, язык и нёбо, но проглотил выпечку, почти не жуя и урча, а потом принялся усердно дуть на оставшуюся половину. Проглоченный кусок оказался таким горячим, что Илидор не почувствовал его вкуса, и ещё этот кусок теперь встал комом в горле, но дракон всё равно желал немедленно сожрать оставшуюся половину булочки, а потом остальные булочки – можно прямо с противнем и толстой тряпкой, которую Яи использовала вместо ухваток.

Что-то успокаивающе приговаривая, котуля прошаркала туда-сюда по кухне и поставила перед Илидором тяжёлую глиняную чашку с запотевшими боками. Дракон признательно мукнул и опустошил чашку в несколько глотков. Внутри оказался холодный, кислый и очень освежающий напиток, по запаху напоминающий огурцы из теплицы Корзы Крумло в Донкернасе. Едва ли, конечно, кому-нибудь прошло в голову выращивать огурцы в котульском прайде или использовать их для приготовления напитков – но по запаху было очень похоже.

Обожжённые губа, язык и нёбо стали болеть как будто меньше, вторая половина булочки наконец немного подостыла, и дракон прожевал её уже без почти спешки. Такой мягкой и сладкой выпечки ему не доводилось пробовать даже в людских землях… впрочем, если на то пошло, Илидор вообще не мог бы сказать, когда ему в последний раз доставалось что-то сладкое. Ну разве что на празднике смены сезонов в Гимбле кто-то угощал его пряником, привезённым из людских земель, а до этого… даже не вспомнить. Большую часть жизни дракон всё-таки провёл в неволе у эльфов, и не сказать, чтобы они растили драконышей лакомками. С натяжкой, можно, конечно, считать сладким жучиное желе, приготовленное с капелькой мёда – дракон и считал его сладким, аж до тех пор, пока года полтора назад в одном из посёлков Чекуана Йеруш не купил на базаре хрустящие палочки из овсяной муки, с вареньем из протёртой смородины внутри.

Дракон осознал себя доедающим четвёртую булочку и усилием воли остановился, хотя был уверен, что может сожрать всю лежащую на противне выпечку, не переводя дыхания. Но едва ли все эти булочки испекли лично для него – скорее, в знак признательности за помощь Яи позволила ему обожрать кого-то другого. Быть может, детвору или вожака, которого Илидор пока так и не увидел.

От горячей сладкой еды и ещё одной чашки кисло-свежего питья глаза у дракона слегка осоловели, что стряпуха поняла по-своему.

– Задумчивый ты сделался, котёночек, – умильно залопотала над ним Яи. – Тревожит тебя что-то, маленький? Может, хочешь шар для раздумий?

– Какой-какой шар?

– Ну для раздумий, котёночек, чтобы дума-улось лучше.

Илидор, разумеется, тут же оживился, немедленно возжелал этот дивный предмет и был весьма озадачен, когда Яи, отперев висевшим на шее ключиком один из кухонных шкафов, бережно развернула замотанный в полотенчико большой клубок пряжи.

Едва сдерживаясь, чтобы не смеяться в голос, Илидор под одобрительным взглядом Яи некоторое время катал клубок туда-сюда по полу. И, к своему удивлению, обнаружил, что у него действительно слегка проясняются мысли, когда руки заняты монотонным и бессмысленным перекатыванием клубочка, а голова вроде как не занята вообще ничем.

Когда из печи потянуло сытным запахом густой похлёбки, Яи отпустила Илидора – или, скорее, доброжелательно выставила его из кухни, сказав, что дальше справится сама. Судя по тому, что из кармана стряпухи при этом появился очередной ключик, настало время добавлять в еду какие-то очень таинственные котульские специи, которые Яи совсем не намерена показывать даже очень милым чужакам-«котёночкам», и дракон без возражений покинул кухню.

***

Лекарка не знала, что случилось с этой жрицей. Утром её нашли впавшей в тревожное беспамятство, жуткое подобие сна наяву. Женщина бормотала и металась, глаза её были открыты и незрячи, руки-ноги дёргались, голова моталась туда-сюда, тело то и дело покрывалось потом и становилось всё холоднее.

Юльдра пытался зацепиться за её сознание, сам не понимая зачем. Что он сделает, даже если сможет – как учил его когда-то эльфский маг умирения? Что и с чем сейчас Юльдра будет сживлять, чтобы помочь несчастной жрице? Как может спасти её жизненная сила, которую Юльдра так ясно чувствует разлитой вокруг и которую не в силах никуда направить?

Юльдра купается в этой силе, ощущает её повсюду и чувствует, как она питает его самого, он всегда полон жизненной энергии, – но не может, не умеет показать другим этот источник неисчерпаемых сил и не может привести источник к другому человеку.

Какая ирония. Не хочет ли мироздание сказать, что точно так же Юльдра не способен открыть другим величие отца-солнца, свет и силу которого так ясно ощущает сам?

За плечом как будто встрепенулась и вздохнуло что-то. Краем глаза Юльдра уловил позади движение – сгорбленная тень мелькнула и пропала, рассеялась в дрожащем свете лампы.

Нет. Прочь, упаднические мысли! Разве люди и котули старолесья не пожелали принять веру в отца-солнце? Храм непременно вернётся в эти края, вернётся полноценно, снова обоснуется в своей исконной обители, возродит своё былое величие, заложенное в камень храмовой башни воином-мудрецом! Юльдра, сын Чергобы, приведёт своих подопечных к Башне и все вместе они почтят прах воина-мудреца, что покоится под гигантским деревом у восточной стены, – во всяком случае, так гласит…

Жрица захрипела, заметалась.

Юльдра стиснул её руку, снова и снова пытаясь нащупать нитку сознания женщины, отыскать способ поделиться с ней жизненной силой.

Эта жрица присоединилась к Храму недавно, во время перехода от гор Такарона к Старому Лесу через череду людских поселений.

Юльдра даже не помнил её имени.

***

Илидор не чувствовал усталости после полдня работы и не отказался бы отчистить ещё пару-тройку противней. Тело возражало против безделья и просило передать голове, что оно требует действий, а раз уж ему в этом лесу нельзя летать и петь – тело настаивает, чтобы дракон изыскивал какие-нибудь другие способы напрягаться, метаться, заигрывать с собственной прочностью и выливать в мир эмоции.

И тут, на свою беду, на Илидора почти выпрыгнул давешний котуль, который полдня таскался за девицами, которые таскались за Илидором.

– Чему это ты скалишься? – прошипел котуль. Его губы дёргались, обнажая сразу и верхние, и нижние клыки, и светло-розовые, не по-человечески гладкие дёсны. – Чему ты скалишься, чужа-ук? Что на нашей земле выглядит таким смешны-ум?

– Ты, – обрадовался Илидор и засиял приветливейшей из улыбок. – Ты сегодня весь день выглядишь просто охренительно смешным! Никогда ещё котик не бегал за мной как собачка и не пытался при этом прикидываться ветошью!

Котуль опасно прищурил прозрачно-зелёные глаза и вдруг рухнул на четвереньки, прижав уши к голове, ощерился и громко зашипел. Человек в такой позе смотрелся бы глупо и забавно, но котуль выглядел не как стоящий на четвереньках обычный мужчина – а как огромный кот, изготовившийся к атаке. Каким-то диким образом сместились и округло выгнулись его бёдра, съехали к бокам, вывернулись колени, прикрывая живот. Хвост заходил ходуном, словно у собаки, которая счастлива видеть хозяина.

– Как ты это сделал? – восторженно выдохнул дракон.

Котуль издал бешеное «Мра-ау!» и сиганул на него. Илидор увернулся – лишь шерстяной бок слегка задел его плечо. Хлопнули крылья, помогая дракону восстановить равновесие. Девицы-котули истошно завизжали – как визжат от испуга обычные человеческие девчонки.

– Эй ты, дурацкая меховая…

– Илидор!

Дракон обернулся на голос и тут же нашёл себя распластанным на земле, придавленным котулем, со звенящим от удара затылком. Недолго думая, стиснул мёртвой хваткой горло этой бешеной кошки, а бешеная кошка сильнее вцепилась в плечи дракона ногтями, чего тот вообще не заметил, и в бёдра – когтями задних лап, что оказалось зверски больно.

– Илидор!

Краем глаза увидев над собой серо-сиреневую мантию, дракон выругался и стиснул горло котуля обеими руками. Тот закашлялся, забился, попытался скатиться с Илидора, дракон оттолкнулся от земли пяткой, перевернулся, оказавшись на котуле, придавил его лапы коленями, сжал его горло ещё крепче, почувствовал под пальцами трахею и истошную пульсацию артерии – от этого перед глазами Илидора расплылась туманная дымка, в нос пополз запах нагретого лавой воздуха и жирного пепла, летящего с затерянного в бесконечной вышине потолка. В ушах гулко застучал по наковальне молот, с горизонта повеяло жарким дыханием исполинского угольного дракона…

Котуль бился под Илидором, кашлял, сучил ногами, силился оторвать его руки от своего горла – дракон этого не видел и не понимал. Он смотрел в клубистый туман и чувствовал только горло врага, которое стискивали его пальцы. На краю слышимости ушей дракона достигал тонкий девичий визг.

– Илидор! – вспорол туманную дымку рявк Йеруша, а потом Найло отвесил дракону размашистый подзатыльник, и дракона выдернуло обратно в реальность.

Он сделал два быстрых вдоха сквозь зубы, слегка ослабил хватку на горле котуля, у которого уже глаза начали лезть из орбит и язык завернулся беспомощным колечком.

Йеруш свалился на колени прямо в пыль рядом с Илидором, обхватил одной рукой его плечи, другой рукой больно впился в предплечье и выдохнул в ухо сквозь зубы:

– Ты какой бзыри творишь, ёрпыльный друг Храма?

Илидор ещё ослабил хватку на горле котуля. Несколько мгновений дракон внимательно слушал шум в ушах и чувствовал, как жар медленно заливает его щёки, шею и спину. Потом медленно огляделся и обнаружил, что вокруг стоит десятка полтора ошалевших, раззявивших пасти котулей. Столь же неспешно Илидор осознал себя сидящим в пыли посреди прайда верхом на котуле и всерьёз пытающимся его придушить, – себя не просто-дракона-Илидора, а себя вроде-бы-человека-храмовника.

Пальцы начало сводить судорогой.

– Так, ну-ка медленно, – шептал ему на ухо Йеруш, – медленно и печально отпусти зверушку, тупой дракон. Хорошо. Вставай с него. Давай, поднимайся, держись за меня и делай вид, что тебе от него очень досталось. Можешь похромать на две ноги сразу, это малахольное животное порвало тебе штаны и шкуру.

Дракон с удивлением посмотрел на свои ноги. Штаны над коленями правда оказались порваны, под разрывами вспухали длинные толстые ссадины, набрякшие кровью. Несколько кровавых пятен размазалось по штанам. Котуль лежал на земле, пучил глаза и ощупывал горло.

– Давай, Илидор, – шипел Йеруш, притворяясь, что поддерживает шатающегося дракона, – не рычи. Изобрази пострадавшего.

– Ладно, – вдруг согласился Илидор, повис на Йеруше уже всерьёз, едва не уложив того рядом с котулем, и довольно натурально возопил: – Моя нога! Нога! Я не чувствую её, она немеет, она холодеет, она сейчас отвалится!

– О-о-о! – из окружающих место потасовки котулей отделился пушистый серый шар в красно-буром платье – Яи. – Ньють, бессовестный, чуть не убил котёночка! Как ты ведёшь себя с гостем, бесстыжий злобный Ньють? Что скажет вожак, если узнает о твоём поведении?! Вожак скажет: Ньють, прайд не гордится своим сыном сегодня!

Котули беспокойно зашептались, несколько раз из толпы прозвучало обескураженное «Ма-ау?».

– Но чужак посягнул на женщин! – возопил Ньють, прижимая уши.

– Что? – опешил Илидор.

Девицы-котули стояли, потупив глазки, покачивая бёдрами и делая вид, что всё происходящее их вообще не касается, только хвосты нервно подрагивали.

– Женщины сами выбрали чужака! – твёрдо возразила Яи Ньютю. – Я зрела и свидетельствую. Чужак не выбирал женщин.

– Он их подманил! – горестно завопил Ньють, вскочил на ноги – которые снова выглядели так, словно всегда росли оттуда, откуда растут у людей, и не умеют уезжать на бока. – Я слышал! Он их звал! И они слышали!

Девицы мечтательно улыбались, глядя в землю и подёргивая хвостами. Котули шептались, кто-то шипел, кто-то взмяукивал. Яи что-то втолковывала небольшой толпе, мгновенно образовавшейся вокруг неё – Илидор надеялся, что Яи отстаивает его доброе имя и рассказывает, как ни в чём не повинный дракон, то есть ни в чём не повинный храмовник полдня помогал Яи на кухне, слушал её истории, катал по полу шар раздумий и вёл себя очень, очень пристойно, никаких девиц никуда не подманивая.

Йеруш снова повис на плечах Илидора, обхватив его длиннющей и тревожно-цепкой рукой.

– Ты что, пел, придурочный дракон? – спросил Найло сквозь зубы, и по его голосу было понятно, что он знает, каким будет ответ.

Илидор лишь сглотнул, наконец сообразив, что произошло. Но он ведь совсем ничего такого не имел в виду! Он думал о приключениях, об исследованиях, о свободе упасть в небо и лететь, не притворяясь никаким приличным, кочергу вам за шиворот, человеком и храмовником! Откуда он мог знать, как котули воспримут его пение? Что не так с их ушами?

Котули меж тем шипели друг на друга, слышались взмяки «Да ты сама-у!», «Так он никогда-у!» и «В мои-то года-у!», а также опасливое «Прайд теперь не то-ут!». Котули прижимали уши, мели хвостами, кое-где даже шерсть потрескивала.

– Пойдём отсюда, – почти не разжимая губ, велел Йеруш и, не дожидаясь ответа, потащил Илидора прочь из образовавшегося круга.

Никто из котулей не обратил внимания на их бегство: все были слишком заняты, шипя на сородичей, и было похоже, что котули вот-вот бросятся выдирать друг другу шерсть на загривках, напрочь позабыв, с чего всё началось.

Йеруш оттащил Илидора достаточно далеко от взъерошенных котулей, за один из навесов, где игрались подростки. Но не успел Илидор облегчённо выдохнуть, как Йеруш сгрёб ткань его рубашки прямо под горлом, притянул к себе и злобно выплюнул в ухо:

– Ты, идиотский, тупой, безнадёжный кусок дракона! Какого хрена, Илидор?

Тот, изрядно пристыжённый и смущённый, не возражал и не пытался вырваться, хотя Найло трепал дракона довольно обидным образом, и в другое время эльф бы уже летел кубарем в пыль.

– Ты какого ёрпыля себе позволяешь? – шипел Йеруш. – Ты мог его убить!

Илидор болтался в его руках битой тушкой и смотрел в землю.

– Ты не можешь просто ходить по лесу и душить каждого, кто косо на тебя смотрит, ты не знал об этом, кусок дракона, тебе забыли об этом сказать? Так вот: я говорю тебе об этом, Илидор, и не делай вид, что я тебе об этом не говорю! Ты не можешь убивать кого попало в лесу, слышишь меня? Это не подземья Такарона, тупой, идиотский дракон! Ты здесь чужак! Ты здесь храмовник! Да ты же мог развязать войну или хрен знает что ещё, если бы придушил это животное!

– Ой, прекрати, Найло! – взмолился Илидор и не без труда оторвал руку эльфа от своего ворота. – Чего сразу «убивать»? Какую ещё войну? Я всё понял, правда, хватит плеваться мне в ухо, ну! Я был неправ! Я просто вспылил! Я просто заскучал, а тут этот придурочный…

– Ты просто… что?

– Заскучал! – свистящим шёпотом повторил Илидор. – Пока ты бродил в бешеных штанах по окрестностям, я торчал тут и выл от скуки! Вот и всё!

– О, ну с каких пор тебя это тревожит? – Йеруш забегал кругами вокруг дракона, вцепившись в свои волосы, и со стороны это выглядело так, словно Йеруш треплет маленькую пушистую зверюшку. – Почему тебя это вообще беспокоит? До сих пор ты очень спокойно сливал свою жизнь на ожидания, очень-очень спокойно!

– Что?! – обалдел дракон.

– Я имею в виду, до сих пор тебе не нужно было никого душить, если приходилось немного поскучать! Ой, брось, я даже не думал, что ты умеешь скучать!

– Найло, ты сломался? – сердито спросил Илидор

– Впрочем, ты далеко не самый худший вариант, – продолжал эльф, не слушая дракона. – О да, ты совершенно точно не худший, я бы даже назвал тебя одним из самых любопытных, одним из самых неуёмных существ среди этих всех прочих, этих всех безумных, безумных-безумных людей, которые тратят свои дни на такую чушь, словно не живут, а пишут черновик! О нет, нет-нет-нет, ты далеко не столь безнадёжен, как большинство из них, да ты ещё к тому же и не человек!

– Найло!

– Да! Ты не человек, и у тебя впереди сраные сотни и тысячи лет, которые ты можешь тратить как угодно! Почему бы не на просиживание штанов в старолесском котульском прайде? Почему, хочу я знать, чем этот прайд для твоих штанов хуже, чем любое другое место? Какого хрена ты смеешь жаловаться? Твоя жизнь длинная, твоя жизнь почти бесконечно длинная, идиотский дракон! Почему ты настолько расстроился из-за пары дней скуки, что тебе потребовалось кого-то придушить, а? О-о-о, нет, я понял, понял, тебе просто плевать! Тебе просто плевать на какого-то котуля с высоты своей бесконечно долгой драконьей жизни, да, И-и-илидор?

– Да что ты несёшь?! – дракон тоже схватился за голову: ему казалось, она сейчас треснет в попытках осмыслить кульбиты и перепрыги логических умозаключений Йеруша.

Этот эльф, кажется, торопился даже думать, и другие не поспевали за ним.

Играющие неподалёку подростки взмякивали и хохотали, из-за чего в голове Илидора всё ещё больше перемешивалось.

– Ну, скажи мне! – надрывался Найло. – Скажи мне, как ты это видишь, давай! Ну! Когда ты знаешь, что все мы, все мы, ёрпыльная кочерга, кого ты знаешь сейчас, и наши потомки, и потомки наших потомков превратятся в истлевшие кучки шпынявых костей, а ты ещё не будешь даже достаточно взрослым для дракона! А, Илидор? Потому ты запросто можешь взять и придушить какого-нибудь котуля, который посмел косо на тебя посмотреть, так, что ли? Может, и меня придушишь? Я тоже косо на тебя смотрю, придурочный дракон, никто не смотрит на тебя косее, чем я, ну разве что Рохильда! Тебе вообще есть дело хоть до чьей-нибудь жизни, когда ты знаешь, что переживёшь всех нас? И так же переживёшь десятки, сотни поколений после нас?!

И тут Йеруш осёкся, что с ним в состоянии увлечённой ярости бывало отнюдь нечасто: дракон стоял перед ним белый, как снежная вершина горы Иенматаль, от подножия которой Илидор когда-то по милости Йеруша ехал в цепях, в клетке и полуголым аж до самого Донкернаса. И что-то похожее на чувство вины омрачило злой обвинительный запал Йеруша Найло – то ли при воспоминании о том случае, то ли от внезапно пришедшего озарения, что Илидор, вероятно, думал о том, каково это: знать, что переживёшь всех, кто шевелится и дышит вокруг тебя сегодня.

Илидор наверняка думал об этом, потому сейчас он стоит перед Йерушем такой смертельно бледный, сжимающий зубы до хруста и не знающий ответов. А Йеруш Найло иногда – идиот.

Потому что, вполне возможно, золотой дракон даже довольно много думал о том, что он будет делать, когда все, кого он знает сегодня, примутся понемногу стареть, утрачивать задорный пыл и свободу движений, когда они постепенно растеряют какие бы то ни было желания, утратят ясность разума, когда они перестанут хоть сколько-нибудь походить на себя прежних, а всё, что связывало их с золотым драконом, останется только в памяти самого дракона – да, сначала умрёт всё тёплое, важное и незримое, что связывало постаревших эльфов, гномов и людей с вечно молодым драконом, а потом уже не станет тел этих эльфов, гномов и людей. И, кто знает, может быть, смерть их тел будет для дракона даже облегчением: что хуже – когда физически ушёл тот, кто был когда-то тебе дорог, или когда в его состарившемся теле ты находишь кого-то совершенно другого, незнакомого и ненужного тебе?

Очень даже возможно, что Илидор неоднократно и очень живо представлял, что это такое – дружить с кем-то столь недолговечным или любить кого-то столь недолговечного, или просто быть знакомым с кучей существ, которые, прав Йеруш, превратятся в прах задолго до того, как ты достигнешь хотя бы возраста зрелости. И с той же скоростью превратятся в прах другие, которые придут после них. Все другие. Все-все-все другие, кого ты знаешь и любишь, кого ты узнаешь и кого ты полюбишь, и это нельзя отменить, это нельзя остановить, это нельзя замедлить сегодня и нельзя будет остановить или замедлить никогда.

И, вполне вероятно, что Илидор, думая об этом, не находил ответа на вопрос, как же можно научиться справляться со всем этим и продолжать быть. Его любопытная, созидательная золотодраконья натура не совместима с решениями вроде «Просто ни к кому не привязывайся, Илидор» или «Забейся в нору и не окружай себя этими непрочными краткожителями, Илидор». И, сообразил Йеруш, если дракон об этом задумывался – а он, похоже, об этом задумывался, то вполне мог прийти к мысли, что на этой дороге его довольно быстро встретит путевой камень с единственной надписью: «Безысходность».

А другой дороги у него, собственно, и нет.

Потому что золотой дракон, мутант, которого никогда не любили сородичи, не мог даже изредка возвращаться в лоно драконьей семьи и переводить дух в обществе существ, которые живут с ним в одном ритме, которые хотя бы понимают его – потому что им самим приходится раз за разом переживать всех, кого они любят, кого они знают, с кем они дружат, ведут дела и говорят пустяшные разговоры сегодня. Ведь только другие драконы знают, каково это – раз за разом вырывать из своего сердца тех, к кому был когда-то привязан и с кем разделял кусочки своей жизни. Другие драконы знают, как это – жить с мыслью, что людей, эльфов или гномов, которые были тебе дороги, которые помогали ткать полотно твоей повседневности, да которые хотя бы просто окружали тебя, создавая фон этого полотна, – этих людей, эльфов и гномов больше нет. Снова. Как прежде до них не стало других. Как в будущем не станет следующих. Этот процесс не замедляется никогда. И его нельзя остановить.

Другие драконы знают, что узоры и фоны на полотне твоей жизни будут вечно меняться, и тебе раз за разом придётся откуда-то брать силы, чтобы снова заговаривать с существами, чей век краток. Снова запоминать имена и лица, кого-то не любить и к кому-то привязываться – даже если ты не захочешь снова запоминать и привязываться, а ты, конечно же, больше не захочешь, но куда ты, в кочергу, денешься. Ты снова и снова будешь впускать в свою жизнь людей, гномов и эльфов, их лица, имена, голоса и прилагаемые обстоятельства, снова и снова будешь знать, что через ничтожно малый промежуток времени в несколько десятков лет эти имена, голоса и обстоятельства присоединятся к бесконечной череде теней, воспоминаний, призраков, которые продолжают жить только в твоей памяти, и даже там понемногу стираются, чтобы в конце концов окончательно рассыпаться прахом.

Как говаривал старейшина снящих ужас Оссналор: «Мы летим сквозь тысячелетия, а существа, живущие кратко, слагают легенды про наш бесконечный путь».

Золотой дракон не сможет разделить свою боль утраты с другими драконами, ведь золотой дракон не принадлежит ни к какому драконьему семейству, и никакое семейство не пожелает его принять. Его голос и его магия слишком бестолковы и одновременно слишком сильны для них. Он ничей.

Как золотому дракону научиться справляться со всем этим и продолжать быть?

Как ему справляться со всем этим и продолжать быть собой?

Илидор смотрел на Йеруша ледяными глазами, бледно-серебристыми с тусклыми оранжевыми бликами.

– Найло, – произнёс он почти по слогам и совсем без эмоций, хотя это был тот редкий случай, когда Йеруш бы предпочёл, чтоб на него наорали. – Я не знаю, каково это. У меня нет такого опыта, какого хрена я могу тебе ответить сегодня? Спроси меня снова лет через двести, тупой эльф.

Развернулся, громко хлопнув крыльями перед носом Найло, и пошёл прочь.

***

– И на что тебе потребовалось трогать это мерзкое драконище, – приговаривала Рохильда, выхаживая вокруг Йеруша.

Он сидел на ящике, скрестив ноги, держал на коленях свои записи. Рядом стоял маленький дорожный рюкзак с раззявленной пастью. Из рюкзака торчал угол красного замшевого конверта, на который Йеруш поглядывал сердито и опасливо, словно на привязанную, но весьма недружелюбную псину.

– Вот он и показал, каков есть, вот и показал, какое драконище гадкое! – шипела Рохильда. – Ты дал бы ему придушить того кота, невелика потеря! А зато все сразу бы поняли, что это за мерзость змейская, то драконище! Сразу бы все поняли и разназвали бы его другом Храма! То позорище для детей солнца – звать другом дракона!

– Расскажи, почему, – в сотый раз попросил Йеруш, и в сотый раз Рохильда замотала головой.

– Отчего не веришь моим словам? Мы в старолесье знаем, каковы драконы! Знаем! Отчего не веришь?

– Я хочу понять, – вкрадчиво и очень терпеливо пояснял Йеруш. – Понять, а не просто поверить.

Бой-жрица фыркнула.

– Чего тебе понимать ещё! Сам видел, какое драконище вероломное! Сам видел, что он летал у вырубки!

Найло зажмурился.

– Да-да! – Рохильда упёрла руки в бока. – Я не сказала никомушеньки, посколь ты рядом с ним был, а я не хочу, чтобы тень лживости на тебя упала, но она ведь уже падает! Уже падает на тебя мрак его тварьскости, а ты всё не отходишь, всё рядом с ним идёшь, словно с другом! Но не можна называть другом дракона! Знаешь что бывает от этого?

Йеруш сердито шлёпнул на ящик стопку записей.

– Не знаю! Потому и прошу тебя: расскажи то, что знаешь о драконах!

Бой-жрица открыла рот, подалась вперёд, Найло подался навстречу, стиснув пальцы: ну, ну, ну, заговори же ты, наконец! – но Рохильда тут же качнулась обратно. Покачала головой.

– Есть в Старом Лесу вещи, про которые не говорят. Лес прогневается.

***

Илидор ещё не успел доесть свой ужин – по правде говоря, у него и аппетита не было, так что дракон скорее не ел, а ковырял ложкой зерновую запеканку с рыбой – как к нему под навес ввалились Ыкки и дымчато-серый котуль Букка, с которым Ыкки приходил на вырубку.

– Идут! – заголосили они на два голоса. – Идут! Скорее! Скорее! Бежим!

Илидор не понял, кто идёт, но тут же вскочил, едва не уронив миску, и помчался за котулями, на ходу завязывая ножны. Ыкки и дымчатый кот были так взбудоражены, что у границы посёлка опустились на четвереньки и понеслись по дороге роскошными длинными прыжками, на что Илидор негодующе рыкнул: он-то не мог перекинуться драконом и полететь, а человеческими ногами за котулями не угонишься! Тем более что ссадины, оставленные Ньютем, сильно вспухли, тёрлись о кое-как зашитые штаны и никак не прекращали кровоточить.

Котули неслись по дороге, взмякивая и настопорив уши, то и дело врезались плечами в кусты при входе в повороты. В подлеске поднялся гам: разбегались мелкие зверюшки и прыгучие грибы, ругались с безопасной высоты птички-падалки, поверх всего этого протяжно кряхтели кряжичи.

Забег длился недолго: в долгом Илидор бы просто потерял из виду шустрых котулей, но дракон до того ухекался, что хоть падай наземь мордой в пыль – и он таки едва не упал, когда за очередным поворотом дороги увидел…

Как навстречу им несутся штук десять чёрно-зелёных жуков размером с небольшую степную лошадку и шириной с тахту, они бегут так быстро, что их лапки сливаются в одно сплошное паутинное мельтешение. На спинах двух жуков сидят-подпрыгивают котули, гонят их бежать ещё быстрее, щелкают по панцирям. Самый большой жук – ярко-красный, как ягода малины, а следом за жуками и котулями катятся три шара из лозы, похожие на гигантские недовитые гнёзда размером с человека. Вслед жукам и недовитым гнёздам орут птички-падалки и громко трещат-ругаются кряжичи.

Илидор стоит на пути у жуков, согнувшись, опирается руками на колени, силится продышаться после бега. Солнце тыкает в дракона своими лучами через сито листвы. Сердце колотится в ушах и в горле. Лес пахнет забродившими плодами и опустевшими птичьими гнёздами. Жуки несутся навстречу. Котули истерично толкают дракона в спину:

– Иди-у! Иди-у! Достань меч!

Едва переведя дух, Илидор выхватывает меч из ножен – он должен остановить жуков? Это какие-то чужие котули на них? Или он должен разрубить покатучие гнёзда? Что тут происходит, кочергу вам в холку?!

Жуки бежали прямо на дракона и котулей, взрывая землю, поднимая вокруг лапок тучи травинок и прелой листвяной подстилки. Сидящие на них котули орали и махали руками. Шары из лозы неслись следом, и дракону казалось, в мельтешении этой лозы мелькают сплетённые из лозы же лица, руки, плечи. Словно кто-то сделал ивовые пугала размером с человека, обнаружил, что осталось ещё слишком много неизрасходованной лозы, и оплёл ею пугала по бокам как попало, а потом придал всему этому безобразию форму шара. Они напоминали что-то – или кого-то.

Ыкки и дымчатый громко шипели – всё-таки не на жуков, понял Илидор, а на лозовые шары, и дымчатый котуль вцепился в рукав Илидора, словно опасаясь, что тот сбежит – жуки были уже шагах в двадцати, и вдруг один из всадников крикнул: «Бидих!», а следом другой, словно давая отзыв на пароль, заорал: «Данка!», и жуки, разделившись на две колонны по правую и левую руку от дракона и котулей, обтекли их длинной многоногой лентой. Один из жуков слегка задел Илидора панцирем, и дракон, увлекаемой энергией жучиного движения, едва не сшиб с ног Ыкки.

Лозовые шары остановились и… встали на ноги. Длинные лозы с тихим, не древесным шорохом втягивались в плетёные тела, наматывались на пояса, притворялись штанами, наплечниками, длинными волосами.

Шикши!

Илидор вцепился в меч так, что закололо в запястье, шикши остановились в десяти-пятнадцати шагах перед ним. Дракон в первый миг растерялся – кочерга его знает, что сейчас нужно и правильно сделать, котули только шипят позади него, и хрен пойми, на шикшей они шипят или просто так, в пространство, от избытка чувств. Оборачиваться и проверять Илидору совсем не хотелось – выпускать из виду шикшей не выглядело хорошей идеей.

Заминка длилась миг, другой – а потом шикши, ссутулившись и потряхивая лозами-волосами, двинулись на дракона. Илидора захлестнул неуёмный и яростный восторг: угроза, опасность, снова кто-то не рад ему, снова можно кому-то набить лицо, пусть даже оно и деревянное по пояс!

– Это какая захухрая шпыня раззявила свои корявкалки на храмовых животных? – завопил дракон, поднимая меч. – Какая деревянная херовина сейчас получит поджопника мечом по всей своей херовине?

Шикши остановились, один даже попятился. Дракон рассмеялся восторженным и нездоровым смехом, рявкнул во всё горло, низко и злобно, по-звериному, крылья с хлопком развернулись у него за плечами, ещё шаг, замах – и дракон даже не уловил момент, когда трое шикшей свернулись в три шара и раскатились от него в разные стороны.

Не ожидавший такой подлянки Илидор сбился с шага и завертел головой, но шикши не стали нападать ни на него, ни на котулей – подскоками покатились прочь, запинаясь о кусты и бестолково виляя туда-сюда.