Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

Соавторы: Артем Тихомиров,Ирина Лазаренко,Артем Бук
сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 352 страниц)

Пока Найло сбивчиво излагал своё дело и выколупывал сумеречный камешек из мешочка, Илидор ходил по маленькой светлой лавке, где на многочисленных полках за коваными дверками лежали камни, украшения и кусочки металлов. Все подлинные, насколько дракон мог судить в окружившем его многоголосии: камни напевали тихонько и радостно. В лавке было чисто, светло и до того уютно, что Илидор поймал себя на желании свернуться, урча, в пятне падающего из окна света.

Окна, хоть и небольшие, натыканы часто и сплошь из стекла, и дракон проникся к ювелиру ещё большим уважением. Известная фамилия – это, конечно, хорошо, но каждый представитель важных фамилий достоин или недостоин дел предков в меру собственных личных качеств (Йеруш Найло – неплохое тому подтверждение). А обилие чистого света из окон указывает, что ювелир стремится демонстрировать камни при естественном освещении, чтобы покупателям понимали в точности, как будет выглядеть купленное украшение в обычный день и при обычном свете.

Ещё во время Донкернаса, когда Илидор то и дело разыскивал драгоценные камни, он наслушался историй о ювелирских ухищрениях, и рад был, что этот гном, похоже, не стремится морочить голову клиентам и строить из себя того, кем не является.

Пока Илидор осматривал лавку, Йеруш завершил свой рассказ, а ювелир вдоволь насмотрелся на камень через выгнутое стёклышко. Теперь Найло нетерпеливо подпрыгивал перед столом-прилавком:

– Так что, ты купишь этот камень?

Рунди Рубинчик с достоинством наклонил голову.

– Полагаю, я хорошо заплачу за него.

Найло опёрся ладонями на столешницу, подался вперёд, вскинув брови.

– Спешишь, что ли? – прокряхтел гном. – Спешить хорошо, но только не всегда. Вот сейчас спешить – совсем нехорошо получается, а вовсе даже зряшно. Зачем ты делаешь мне спешку, эльф недоразумный? Как же взять вещь, не узнав её, а? Молчишь?

Опешивший Найло действительно молчал, только глазами хлопал. Собирая из ящиков стола что-то глухо брякающее, шуршащее и дзинкучее, Рунди Рубинчик приговаривал:

– У вещи для начала расспросить надо: что она да откуда, накалину снять с неё, если имеется.

– На-калину?

– Тяжка бывает память о былом, – назидательно потряс пальцем ювелир и стал рисовать на столе белым мелком. – Или думаешь, камень – он не человек?

Йеруш наблюдал за действом со слабой надеждой, что Рунди Рубинчик его разыгрывает. Только что же казался самым приятным гномом на свете, а теперь какую-то дичь несёт! А Рунди обрисовал камень кругом, этот круг аккуратно обрисовал ромбом, от его граней повёл длинные завитушки, на концах которых тоже нарисовал по кругу.

Над дверью лавки брякнул колокольчик, на миг ворвался с улицы гам и холодный воздух, шагнула на порог плотная женщина, замотанная в цветастый платок поверх куртки. Рубинчик посмотрел на неё строго исподлобья, и женщина, махнув рукой, вышла, однако перед тем неожиданно пытливым взглядом зацепилась за Йеруша. Найло решил, что она его с кем-то перепутала.

Илидор, вроде бы бездумно смотревший в окно, вдруг вздрогнул. Наморщил лоб, ещё раз посмотрел, дёрнулся, остановился, снова дёрнулся. Повысив голос, спросил Рунди:

– Это долго? Накалину снимать?

– Тяжка бывает память о былом, – повторил гном с нажимом. – Откуда мне иметь знание, сколь она тяжка у этого камня?

– Я отойду, – бросил Илидор Йерушу. – Вернусь потом сюда или в спальный дом.

– Ты чего ещё? – заволновался Найло уже в спину дракону. – Ты кого там увидел?

– Циркачей Тай Сум, – скупо бросил дракон, и дверь лавочки захлопнулась за ним.

– И… что с того? – беспомощно спросил Йеруш закрытую дверь.

* * *

Илидор и сам понятия не имел, что с того. Просто увидел, как мимо окна лавки проходят трое: фокусник Олава-Кот, вместе с которым Тай Сум приходила в лекарню к Ерджи, балясник Амриго и ещё один незнакомец. Увидел и не смог не выскочить за ними, удивлённый, что уже в третий раз судьба сталкивает его с цирком Тай Сум, хотя вроде бы каждый идёт по своим дорогам, и тех дорог вокруг – ёрпыльная прорва.

Но узрев этих троих, Илидор сразу понял, почему его взгляд привлекли оборванные акробаты на Пёстрой площади: у тех за спинами маячили музыканты в синем и в оранжевом балахонах.

Не придумав, какой кочерги ему нужно от циркачей, особенно от мерзкого Амриго, и что он им скажет, Илидор просто догнал этих троих и окликнул Олаву-Кота. И тот, хотя не вмиг, но узнал Илидора без подсказки: прищурив и без того узкие чёрные глаза, прижал к груди ладони и сообщил, что этот наполненный светом голос навсегда остался в его памяти.

Сказав так, Олава-Кот спокойно и естественно взял дракона под руку и предложил разделить трапезу – циркачи как раз собирались подкрепиться, поскольку завтрак уже прошёл, до обеда ещё далеко, а стало быть, настало время второго завтрака.

Дракон на это заинтересованно дрогнул бровями, а третий человек, смуглолицый, горбоносый и очень весёлый с виду, заключил:

– По-моему, он не знает про второй завтрак!

Амриго сумрачно молчал, глядел вперёд и делал вид, будто никакого Илидора тут нет, из чего дракон сделал вывод, что балясник – не большой охотник до общения, и это Илидора полностью устраивало: сам он с куда большим удовольствием выбил бы Амриго зуб-другой, чем стал развивать знакомство.

Дракон понадеялся, что Йерушу хватит ума подождать его в лавке ювелира, а не разгуливать по чужому городу с деньгами в одно своё малозащищённое эльфское лицо. За чертежи Илидор был спокоен: тубус он носил в своей поясной сумке.

Циркачи отвели его в харчевню неподалёку. Это была приземистая длинная мазанка, свежепобеленная по осени, расписанная цветами, пирогами да ягодами. Внутри пахло подошедшим тестом, варёным мясом, жареным луком и морковью, и в животе отзывчиво заурчало.

Девица-подавайка принесла им большую ковригу тёмного хлеба, миску шкварок, варёные яйца кур и уток, горячую и очень густую острую похлёбку на эле с грибами, морковью и репой, сладкие творожники со сметаной. Олава-Кот потребовал также два больших кувшина пива, которое, по его словам, великолепно варила хозяйка, жена харчевника. На удивлённый взгляд Илидора пояснил, что в такое сложное время жизни, которое сейчас переживают циркачи, большой кувшин пива на завтрак – благотворнейшая вещь.

Утолив первый голод и разлив по кружкам пиво, Олава-Кот вкрадчиво спросил:

– Ты расскажешь нам про дракона? Нам очень интересно узнать про дракона, который тогда унёс с представления нашего мальчика.

– Не вашего, – тут же отбрил Илидор, с трудом вынимая себя из сытой расслабленности.

Подчищая кусочком творожника остатки сметаны, Олава-Кот невозмутимо возразил:

– Тогда Ерджи был нашим мальчиком. Вот сидит мой добрый друг Хмет. Он может подтвердить, что честно и собственноручно купил того ребенка в дальних людских землях, именуемых… Как именуют те дикие места, Хмет?

– Декстрин, ага.

Хметом звался смуглолицый горбоносый весельчак. Он присоединился к разговору, одновременно передвинув свой табурет так, чтобы оказаться поближе к миске со шкварками.

– Того мальчонку купил я в Декстрине, – повторил Хмет, набирая ложкой со дна миски шкварки и натекший с них жир. – Места дикие, злющие, холодные. А мальчонка сиротой остался, ага. Олава-Кот говорит справно: в цирке лучше было ему. А дракон его забрал. Твой дракон-то?

Илидор спрятал нос в кружке с пивом, но все трое циркачей смотрели на него, ожидая ответа. Хмет – с живым открытым интересом: «Расскажи мне историю!». Балясник Амриго всё молчал и глядел мрачно, хотя ему-то что сделал дракон, унесший Ерджи? Но Илидор бы не удивился, открой балясник рот и скупо попроси рассказать, где найти и как убить дракона.

Олава-Кот ожидал ответа с благодушной улыбочкой, и ничего нельзя было прочесть по этой улыбочке, по прищуру узких глаз и спокойно лежащим на столе рукам. Однако Илидор мало в чём был так уверен, как в том, что этот человек мгновенно опознает ложь, и врать ему – возможно, одна из самых неудачных идей, которые могут посетить человека или иное мыслящее существо.

По загривку Илидора пробежали топотучие мурашки.

– Это был ничей дракон, – медленно выговорил он наконец, глядя в тёмные живые глаза Хмета.

Пусть лишь кто-то попробует сказать, что это ложь.

– А зачем он забрал ребёнка? – очень-очень мягко задал следующий вопрос Олава-Кот.

Голос его был спокоен, как гладь глубокого озера, и столь же многое скрывал под своей невозмутимостью. Илидору пришлось перевести взгляд на маленького круглолицего человека – было бы странно отвечать ему, продолжая смотреть на дружелюбного улыбчивого Хмета.

– Драконы не терпят неволи.

– Но Хмет прав. В цирке мальчику лучше, чем на улицах Декстрина.

– Дракон не вернул его на улицы Декстрина.

Безмятежные глаза круглолицего человечка топили Илидора в своей холодной бездонности.

– Откуда появился этот дракон?

«Прилетел из Донкернаса», – чуть было не произнёс Илидор, но осёкся: если циркачи бывают в Декстрине, странно им не знать про Донкернас, и почему-то показалось плохой идеей упоминать это место, так же, впрочем, как Старый Лес или Такарон. Под внимательным взглядом бездонно-чёрных глаз Илидор нашёл другой правдивый ответ:

– Драконы появляются от камня.

– Дракон не вернулся в город Анун, откуда унёс мальчика. Он поручил ребенка тебе?

Поди пойми, как тут ответить! «Да?», «Нет?», «Я сам дракон?».

– Я сам… решил позаботиться о ребёнке.

– Как ты оказался в лесу, куда полетел дракон?

– Пришёл с севера, – снова умудрился не соврать Илидор.

По пути в Анун они с Йерушем и Мшицкой действительно проходили тот лес с севера – можно сказать, тогда Илидор тоже в нём «появился». Крепло подозрение, что Олава-Кот интересуется не только его способностью давать честные ответы, но и делать их по возможности менее предметными. Во всяком случае, он ни разу не попросил уточнения, что дополнительно сбивало Илидора с толку. Не разговор, а дурацкий сон, право слово.

– Нёс ли дракон поветрие?

Илидор вскинул брови.

– Дракон не был хворым и никто вокруг него не болел.

– Имеет ли дракон отношение к болезни Тай Сум?

– Ничего об этом не знаю. Она больна?

– Она умирает. Желал ли дракон зла Тай Сум?

– Желал. Но не делал.

– Куда делся дракон из леса? – мягко улыбаясь, любопытствовал Олава-Кот. – Стражие не нашли его.

– Он отправился к морю.

Пусть и не сразу из леса, а сильно позднее.

– Ты ему так велел?

– Дракон сам решает, куда ему отправиться.

– Ты знаешь, как призвать дракона?

– Нельзя призвать дракона. Он ничей.

Олава-Кот долго молчал и с улыбкой смотрел в золотые глаза Илидора, а Илидор вдруг понял, что круг замкнулся. Маленький круглолицый человек коротко поклонился, прижав ладони к груди:

– Спасибо за твои ответы.

– Спасибо за твои вопросы, – проворчал Илидор, желая уколоть его, но Олава-Кот просиял и немедленно заказал ещё кувшин пива.

Когда кувшин принесли и пиво было разлито, дракон осторожно поделился наблюдениями:

– Представление сегодня выглядело странным. Не похоже на то, которое я видел… – Илидор вдруг сообразил, что его как бы не было на площади Ануна в день падения Ерджи, и спешно перебил сам себя: – В другом месте прежде.

– Смутное время настало для нашего семейства, – тут же зажурчал словами Олава-Кот. – Каждый пытается сделать то, чего не делал прежде, но мало что получается так хорошо, как получалось прежде

– Да, знаешь, – процедил вдруг до сих пор молчавший Амриго, – дела у нас довольно херово на самом деле. Херово, знаешь, стало после того как Тай Сум накрыла неведомая зараза. Как только она перестала мочь управлять цирком, настало не пойми что.

Хмет возмущённо фыркнул.

– Тай-Сум и правда умирает? – почти промурлыкал дракон.

Желал ли он зла этой женщине? Ещё как. Она была кем-то вроде механиста Жугера, разве что размахом пожиже: так же, как Жугер, она уродовала или позволяла уродовать других людей, превращая их в собственные инструменты, не думая или не придавая значения тому, что у человека, изуродованного по её милости физически или душевно, нет в запасе другой жизни, а есть только вся полнота последствий, которые он теперь проживает самостоятельно и в одиночку. Что бы ни говорили ему до этого, какими бы словами не воодушевляли на то, чтобы сделаться инструментом. Если выбор вообще был.

Так что да, дракон желал зла Тай Сум, дракон вовсе не возражал против того, что она страдает и не может сейчас причинять боль другим.

– Лекари говорят, на Тай Сум проклятие, – мягко вмешался Олава-Кот. – Полагают, в дороге к ней прицепился химьяк или ещё какая-то… как это называют в здешних местах, лихость?

– Я слышал, осенняя лихота цепляется только к тем, кто её боится, – заметил Илидор, мысленно скорчив рожу Найло.

– Кто знает, чего боялась эта женщина, – пожал плечами Олава-Кот.

– А для меня лично самое херовое, – с напором продолжал Амриго так, словно его не перебивали, – это не болезнь Тай Сум, а то, что мы лишились трёх цирковых пацанов сразу. По твоей милости, припоминаешь?

– О, – не смутился Илидор, – значит, жрецы забрали покалеченных мальчишек?

Амриго глядел на Илидора исподлобья, пока пауза не стала откровенно неловкой, и лишь тогда ответил:

– Забрали. Ты так зубасто улыбаешься, полагая, будто сделал нечто хорошее?

– Я не полагаю, я уверен.

На самом деле тогда, в Ануне, выйдя из Храма Солнца, Илидор поделился с Йерушем сомнениями: что если храм заберёт мальчишек из цирка, но те вырастут кем-то вроде Юльдры? «А в цирке они точно не вырастут», – ответил тогда Йеруш, и дракон бросил забивать себе голову дурными мыслями.

– Не обижайся на Амриго, – примирительно закивал Олава-Кот. – Тай Сум получила за детишек много денежек от Храма, но не поделилась ими даже с Амриго, не говоря уже обо всех остальных. А выступления Амриго лишились многого шарма, когда он перестал показывать эльфят из Варк-ин-зеня.

– Это легко исправить, – дракон снова зубасто улыбнулся баляснику. – Ты всегда можешь изувечить себя. Уверен, это многих порадует.

Олава-Кот опустил голову, Хмет покатился со смеху. Амриго дернул верхней губой.

* * *

Рунди Рубинчик установил в четыре маленьких круга по небольшой свечке, устроился в своём кресле поудобнее и… принялся петь. Низким, пробирающе-гортанным голосом, вобравшим в себя мощь камня, жар кузнечных мехов, звучание руд и жвара знает что ещё. Свечи трещали, дымок их полз к сумеречному камешку, а Йеруш Найло понимал, что вот ещё мгновение, ещё один миг – и он просто лопнет. Или рехнётся.

Пение гнома длилось и длилось, и Йерушу приходилось то и дело встряхивать головой, тереть уши, прижиматься лбом к прохладному окну, чтобы его не убаюкала эта песня, как лучшая отупляющая колыбельная.

Интересно, гном долго планирует так завывать? И как скоро, жвар ему в ёрпыль, возвратится Илидор?

Спустя какое-то время, не в силах больше выносить напевы и речитативы Рунди Рубинчика, Йеруш вышел из лавки и залез с ногами на скамейку у входа. Казалось, он спит и ему по недоразумению достался сон какого-нибудь умалишённого. Поющие ювелиры, пропавшие драконы, безвременный город, в котором не началась зима, которая уже должна была прийти в любые другие земли, где Йерушу доводилось бывать…

Перед ним вдруг проявился небритый детина с мутными глазами голодного пса. За спиной его маячила женщина, перевязанная тёплым платком поверх куртки.

– Слышь ты, колдун! – окликнул Йеруша детина.

Найло подпрыгнул прямо сидя, и детина от неожиданности клацнул зубами.

– Я тебе не «слышь ты»! – вызверился Йеруш. – И не колдун! Я учёный!

– Колдун шелудивый, значит, – мгновение поразмыслив, уточнил детина. – Верно говорят, что ты умеешь заговаривать камни?

«Твою ёрпыль, твою жвару, твою шпынь», – шёпотом выругался Найло, что было немедленно принято за подтверждение.

– Я ж говорила, – промолвила женщина в платке.

От испуга, что эти двое его сейчас куда-нибудь уволокут или просто отлупят, если он примется отнекиваться, Йеруш ляпнул первое, что в голову пришло:

– Я нихрена не понимаю в камнях, я только с водой разговариваю!

– О! – порадовался детина. – Это ж ещё лучше, воды у нас – залейся! Ток никуда не уходи, шелудивый колдун!

* * *

В затылок давило гнусно и нудно, вытаскивая дракона из мутного полусна-полузабытья.

Залежал шею, понял Илидор, хотел было повернуть голову и с вялым удивлением понял, что спит сидя, положив голову на сложенные руки. Открыл глаза и тут же закрыл – в них шибануло светом ламп. Потом голова осознала звуки и дракон с ещё большим изумлением сообразил, что уснул за столом харчевни.

Потёр глаза, сел прямо. Во рту пересохло, в животе нудно-тошнотно заурчало.

– Какой кочерги?

Вопрос был в пустоту: за столом сидел один Илидор. Он потёр глаза ещё раз и принялся вытаскивать из памяти всё что там болталось: циркачи, отвратно-жутенькое представление, Олава-Кот с бездонно-чёрными глазами и чередой вопросов о драконе… До этого момента всё было просто, а дальше начиналась мешанина обрывков, подобных цветастым осколкам: узкая улица, другая харчевня, громкие голоса, смех и давящий в висок злой взгляд. Пиво, подогретое вино с пряностями, которые так шипуче-остро кусают язык, игра в кости…

На кой я стал играть, если знаю, что мне не везёт в игре?

Цирковые байки, шутки, мрачная рожа Амриго, пьяненький и весёлый Олава-Кот. Хмет, бьющий себя в грудь и восклицающий:

– Да слово честное, не магия это! Я истинный трюкач, сам все трюки ставил, вот этими двумя руками!

…Во рту было сухо. Илидор потёр лицо ладонями, заглянул в один из стоявших на столе кувшинов, принюхался. Вино с пряностями – о, сколь прекрасно-согревающим оно было в горячем виде, как окутывалось вуалью остро-пахучих специй, как задорно пузырилось от него в голове! Сейчас вина не хотелось совсем.

Дракон смутно подозревал, что после такой неумеренности в питье должно быть худо – во всяком случае, он видел, как донкернасские эльфы маются тошнотой и головными болями после возлияний. Но у Илидора лишь нудно ломило виски и страшно хотелось пить.

Судя по цвету, который принимают оконные пузыри, на улице почти сумерки. Вопрос в том, уже или ещё.

Дракон огляделся. В одной из тарелок лежал кусок сыра, не успевший подсохнуть и даже заскучать – выходит, день не закончился, и проспал дракон не так уж долго. Если учесть, что до этой второй харчевни добрались они явно после полудня, а смеркается сейчас рано…

Куда делись циркачи? Почему оставили его спать на столе? Бр-р, должно быть неловко, наверное? На самом деле, было скорее смешно, но еще царапалось какое-то неуютное, неприятное воспоминание о том, о том, как… Дракон ногой постучал в дверь своей памяти, и та исторгла две картины. В первой был Хмет, желающий плясать, а потом зарезать в честь Илидора лучшую цирковую козу. Во второй Олава-Кот горячился, размахивал кружкой, как саблей, и обвинял в жульничестве какого-то фокусника из другого цирка:

– Ни единого трюка он сам не придумал! Всё перенял у старого Крыльдина, сына Рамасы! И фокус с платком в яблоке, и трюк с арбалетом…

Во втором стоящем на столе кувшине оказалась вода с листьями мяты, и дракон страстно припал к нему, делая мелкие-мелкие глотки, чтобы вода впиталась в каждую жаждущую клеточку и не закончилась слишком быстро.

За стойкой громко хохотал и звенел монетами бородатый толстяк. Подавайка, веснушчатая девушка с двумя толстыми косами, смотрела на Илидора, чуть покачивая бёдрами и спрятав руки за спину. Её лицо было отсутствующе-мечтательным, и дракон поискал в себе уверенность, что не сказал и не сделал этой девушке ничего, о чём ему пришлось бы пожалеть. И еще теперь, когда жажда немного отступила, дракон ощутил саднящую боль в костяшках пальцев. Посмотрел на свои руки с большим удивлением и еще раз постучал в законопаченную дверь памяти, уверенный, что явленная картина ему не понравится…

Очень узкая улица, ведущая наверх, холод на щеках, ядовитое бурчание Амриго, собственная злость, очищенная вином от цепей приличий, как луковица от шелухи. Ответные злые слова. Амриго, схвативший его за грудки, орущий что-то ему в лицо, капельки слюны, летящие изо рта балясника, вонь больного зуба и вина. Амриго, улетающий от дракона спиной вперёд и рушащий чей-то навес.

Гупанье стражничьих шагов, собственное тихое ругательство.

– Кто это тут безобразия чинит?.. За уличную драку зачинщику штраф две монеты… Это еси у побитого ничё не сломано… или сразу яма!

Улыбчивый Олава-Кот, отвешивающий стражникам мелкие поклоны: «У него ничего не сломано». Колючий стражничий взгляд, от которого выветривается из головы винное веселье.

– И еси он на тебя жалобу подавать не будет!

Пружинистый разворот к Амриго, который уже стоит на ногах и обескураженно трёт бок.

– Ты будешь жалобу подавать?

Мрачно-опасливый взгляд исподлобья.

– Недосуг мне разбирательства чинить.

Холодные квадратики монет в кошеле под пальцами и неожиданная идея, которая кажется страшно весёлой.

«Значит, побить человека стоит в Бобрыке две монеты?» – «Еси тока ничего ему не сломать, зубов не выбивать и если он жалобу подавать не будет».

Нетерпеливо протянутая ладонь стражника, ссыпанные в неё монеты и удивлённое:

– Эй! Тут четыре!

– Да!

И ещё один удар Амриго под дых.

…Илидор беззвучно засмеялся. Какой же идиотизм. Впрочем, он бы с радостью врезал Амриго в третий раз. Дракон поднялся из-за стола и стал пробираться к выходу через прибывающую толпу посетителей и жаркую вонь харчевни. Йеруш наверняка давно его потерял и от волнения уже сгрыз что-нибудь нужное.

Но харчевня не хотела отпускать Илидора. Следила взглядом подавайка и что-то еще ворочалось в памяти – тревожное, неприятное, о чём не хотелось думать, но подумать было надо, притом срочно…

Это было до того, как он врезал Амриго, или после? Не понять. Но Хмет спрашивал полушутливо, случайно ли Илидор и циркачи снова оказались в одном городе, не желает ли он лишить их еще кого-нибудь важного из труппы. У дракона к тому моменту в голове изрядно пузырилось от пива, веселья и вина, но про сумеречный камушек он не рассказал. Зато рассказал, что идёт в след уехавшего из Ануна мага сживления и…

Про чертежи.

Кочергу ему в загривок, он рассказал циркачам про чертежи! И даже показал их. Какого-то ёрпыля это казалось очень логичным в том мире, где по голове носились винно-пивные пузырьки.

Дракон схватился за кожаную сумку на поясе. Пусто.

На затылке встала дыбом чешуя, крылья громко хлопнули, он стиснул зубы так, что в висках заломило с новой силой. Ахнул кулаком по столу, и люди от ближайших столиков обернулись на дракона.

– Твою кочергу, – со свистом процедил он через стиснутые зубы. – Да как это могло с-случиться⁈

* * *

Детина и перемотанная платком женщина принесли по кружке воды и попросили наговор от слабости кишок. Йеруш, памятуя горькие слова Брантона про людей, которым не требуется правда, исправно что-то побормотал над кружками. А потом, осенённый здравой, в общем, мыслью, изрёк со всей доступной ему важностью:

– Теперь эта вода поможет от слабости кишок. Чтобы её хватило надольше, добавляйте по плеску в ведро другой воды и варите перед тем как пить.

– Варить воду? – переспросил детина. – Ты смиёсся над нами, колдун шелудивый?

– Кошка твоя шелудивая! – окрысился Найло, и детина отшатнулся, подумав, что колдун сейчас на него кинется. – Сказано тебе: варить воду, пока не закипит, как суп!

Заплатив ему по три монетки за наговор, мужчина и женщина ушли. Йеруш некоторое время сидел, пересыпая монеты с ладони в ладонь, и думал, что Брантон, возможно, ну в какой-то степени, был не так уж неправ.

А потом ещё несколько горожан притащили Йерушу воду.

* * *

У подмостков того, что сейчас называлось цирком Тай Сум, хохотали и спорили цветные Балахоны.

– Кто на зазыве играет?

– Дудку, дудку наперёд!

– Трещотки тише!

– Скрипку, скрипку куда?

– Скрипач не нужен, сколько можно повторять?

– Хромку наперёд!

– Сам ты хромка, а это гармонь!

– А я говорю, дудку наперёд!

– Да лишь бы не шарманку!

И все грохнули смехом, но тут же он потух, съежился, словно не к месту брошенное слово.

Сумерки уже загустели, и перед подмостками собралась толпа. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы увидеть отличия этой толпы от той, что смотрела представление в Ануне. Там собирался работящий честный люд, пришли самые простые, но опрятно одетые мужчины и женщины, многие привели детей. Эта же толпа была едкой, нечистой, гулкой. В основном она состояла из мужчин опасного или потрёпанного вида. Немногие женщины – либо ещё более свирепы с виду, либо почти слиты с сумеречными тенями, бледны, вжимают головы в плечи, не поднимают глаз.

Циркачи наконец определились, кто будет играть на зазыве, и весёлые дудочные напевы, разбавленные трещоточными взбрыками, понеслись над толпой. Люди затопали ногами, и на сцену выбежали те самые акробаты, которые днём выглядели жалкими и затасканными на Пёстрой площади, под холодным полузимним солнцем.

Но сейчас, в сумерках, при свете множества фонарей, расцвели и заиграли лоском дешёвые ткани цирковых костюмов, которые при свете дня смотрелись линялыми тряпками. Заискрились, засверкали дешёвые стекляшки на шеях и в волосах акробатки, обрёл благородную глубину облезлый кроличий мех в оторочке плаща зазывалы. Магия сцены и дрожащего света переломила, вывернула наизнанку антураж, превратила жалкое – в изумительное, нищее – в роскошное.

Акробаты кувыркались, ходили на руках, жонглировали яблоками под одобрительное гудение и смех толпы, мужчины подбрасывали в воздух женщин, и те кувыркались в полёте. Гупали пятки, заливалась дудка, присоединилась гармонь. Музыканты в цветных балахонах ритмично пританцовывали по краям помоста. В Ануне цветные Балахоны выглядели бодрыми и напористыми, но сейчас они казались Илидору такими же заклёванными, как женщины в толпе зрителей.

Дракон медленно, но верно пробирался к помосту. Его пинали, толкали, он пинался и толкался в ответ, каждый миг ожидая, что дело перерастёт в драку. Но люди были достаточно поглощены ужимками акробатов.

Вдруг, расталкивая бурлящее переплетение их тел, на подмостки выкатился Хмет. Он вёз за собой перекладину в форме знака «ᴝ:», означающего звук «й-о», а на плече у Хмета, заботливо им придерживаемая, висела деревянная кукла размером с ребенка лет трёх, клацала челюстью, вращала глазами-камешками.

Толпа гудела, свистела, топала ногами. У дракона шевелилась на затылке чешуя, а крылья на миг обхватили тело так плотно, что Илидор споткнулся.

Утвердив на подмостках перекладину, Хмет хитро улыбнулся и поднёс к ней куклу. Кукла клацнула челюстью, подняла руки, вцепилась в перекладину и принялась подтягиваться.

Зрители ахнули, Илидор помянул последовательно и во взаимном переплетении отрубленный хробоидский хвост, морщинистое эльфское ухо и осколок отца-солнца, протыкающий грудину, и принялся пробиваться за подмостки. Толпа не пускала. Люди, разинув рты, смотрели на куклу и не двигались с мест, и на несколько очень долгих, жутких и неприятных мгновений дракону казалось, что все эти зрители сами превратились в кукол, вот-вот они поднимут руки и примутся подтягиваться на перекладинах, клацая челюстями.

Пришлось дожидаться, пока Хмет и кукла закончат своё короткое представление. После них на подмостки выбежали две молодые и прыгучие полуобнажённые девицы, неуловимо напоминающие шлюху из портового города Гребло. Взвизгивая и непонятно чему хохоча, девицы пустились в какой-то змеиный пляс, качая бёдрами, извиваясь и оглаживая себя, а толпа оглушительно засвистела и одобрительно затопала. Илидор наконец смог пробиться через ряды зрителей.

За подмостками, на куске земли, огороженной ящиками, навешанными тканями, мешками, реквизитом, дракон быстро нашёл знакомцев. Олава-Кот и Хмет осматривали куклу. Поодаль сидела на ящике девушка, которую Илидор видел во время представления в Ануне, подшивала оборку на платье. У её ног дремал большой коротколапый кот.

Хмет, увидев Илидора, как будто совсем ему не удивился и принялся радостно размахивать куклой.

– Видал? Ну, видал, какой ловкач? Я ж обещал тебе его показать!

«Да?» – про себя удивился дракон. Видимо, его память вернула не все дневные воспоминания. А Хмет подхватил куклу и поставил на ближайший ящик.

– Ну, куклу, которую сделал тот маг сживления, что в Ануне прежде жил! Страшно могучий дедуган, ага, я ж говорил! Ток больной на всю башку! Здоровый такое сотворит разве, ну? Я ж ему пошутил просто… а он вона чего – взял и взапрямь сделал куклу! Кто ж думал, что такое можно сделать взапрямь, а? Мы ж в Анун тогда тоже из-за него поперлись, из-за мага, ток он делся неведомо куда, а теперь уж какая разница. А куклу я Гуркой назвал.

Гурка, клацая челюстью, покачивался на ящике. Хмет и Олава-Кот после дневных возлияний выглядели слегка помятыми, но вполне бодрыми. Видно, не зря в харчевне оба утверждали, что при беспокойной цирковой жизни хорошая порция вина посреди дня приносит не только радость, но и рабочее рвение.

«Тут и впрямь все рехнутые», – порадовался дракон.

– Тай Сум не позволяла выпускать куклу, – огорчённо свёл брови Олава-Кот. – Но теперь у Тай Сум нет силы препятствовать, а наш добрый друг Хмет очень любит Гурку.

А ведь при Тай Сум цирк был относительно приличным местом, запоздало сообразил Илидор. Впрочем, ему всё это совершенно не важно.

– Мне нужны чертежи, – ровным голосом произнёс дракон. – Кажется, кто-то из вас их прихватил по рассеянности.

Хмет и Олава-Кот переглянулись с видом «Ну я же говорил».

– Возможно, у Амриго появились некоторые планы на этот предмет, – мягко пророкотал Олава-Кот. – Возможно, Амриго намерен что-то изменить в своем пути после того, как с нами не станет Тай Сум. Это случится довольно скоро. Быть может, уже сегодня. И мы не можем препятствовать Амриго в стремлении изменить и улучшить свой путь, хотя Амриго и не является нашим добрым другом.

– Где он? – сквозь зубы спросил Илидор.

Хмет молчал и делал вид, что его нет здесь. Хмету явно было неловко, да и хмель его ещё не полностью отпустил, но встретив взгляд Илидора, он указал глазами направление: вперёд, за пыльные занавеси, ограждающие заподмостье, а потом влево.

Олава-Кот улыбался очень вежливо и стоял перед Илидором с видом человека, которого ничто не может поколебать в намерении торчать на этом месте молча и неустанно хоть до следующего лета, развлекать дорогого гостя вежливой текучей беседой и не позволять ему пройти туда, где нечего, знаете ли, делать посторонним людям, даже если они нам весьма симпатичны.

У Илидора не было времени на вежливость и текучие беседы. Даже с симпатичными ему людьми. Илидор положил руку на рукоять меча и спокойно посмотрел в непроницаемые глаза Олавы-Кота.