Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

День за днём Йеруш слышит, как поют жрецы, как славят они отца-солнце, какие слова про свет в груди говорят старшие жрецы жителям Старого Леса – наверное, это добрые, умные, правильные слова. Но Старый Лес больше не хочет слушать жрецов. Не хочет больше пения, храмовых гимнов и добрых правильных слов.

Всё чаще Йеруш ловит сумрачно-предостерегающие взгляды Рохильды, обращённые к Юльдре. Иногда она что-то говорит ему, горячо, сердито или жалобно. Иногда Йеруш слышит обрывки слов: «… всяко не для волокуш», «слишком бойко», «толковище». Юльдра Рохильде не отвечает, смотрит поверх её головы сосредоточенным горящим взором, иногда успокаивающе треплет бой-жрицу по плечу, иногда бросает какие-то слова – но это не слова ответа для Рохильды, это слова, необходимые самому Юльдре. Несколько раз Йеруш видел, как дрожит воздух вокруг верховного жреца.

Среди волокуш Йерушу не найти проводника к кровавому водопаду. Хотя волокуши иногда нанимаются в проводники, они явно уступают котулям в этой роли и водят пришлых лишь по ближайшим селениям. Как Найло ни надеялся, что крылатые существа, летающие высоко и далеко, знают лес лучше всех, на деле оказалось, что от котулей толку больше, и не зря именно их обычно берут в проводники пришлые торговцы. А волокуши, эти крылатые люди-курицы, оказались сущим недоразумением, которых в небе удерживали разве что восходящие потоки воздуха, вызванные беззвучным хохотом Старого Леса.

Йеруш долго ходил по рынку, просто удивительно долго для эльфа, которому вечно не хватает времени. Перебрасывался фразой-другой с пришлыми торговцами и почти не заговаривал со старолесцами. Подошёл и к торговцу с заговорённым драконьим когтем, о чём-то спросил и что-то положил на прилавок. А торговец, вытянувшись в нитку, едва заметно указал глазами на эльфского торговца специями.

К нему Йеруш подошёл не сразу, ещё какое-то время побродил по рынку в задумчивости. А когда подошёл – долго молча перебирал специи на прилавке, придирчиво растирал в пальцах порошок курамы, обнюхивал зёрнышки рыжего горошка. Эльфский торговец вился вокруг сородича, как пчела вокруг поздневесеннего медоноса. Рассказывал, где собраны специи, как их берегли от чуждых запахов и влаги на протяжении всего этого длинного пути, как раскрывают вкус тушёного мяса кислые сушёные тьмати, и что тёртый корень урбы можно добавлять хоть в салаты, хоть в выпечку. Торгующий специями мужик у соседнего брёвнышка долго прислушивался к эльфу, потом не выдержал и вступил с ним в спор насчёт специй, подходящих к мясу, и какие-то время оба потрясали кулаками и воздевали к небу ладони. Потом подуспокоились, и Йеруш начал задавать обоим торговцам вопросы, тихим-тихим голосом начал задавать вопросы, перебирая специи в одном, другом и третьем мешочке. А слегка одеревеневшие лицами торговцы что-то отвечали, обдумывая каждое слово и временами переглядываясь, словно ища друг у друга поддержки и одновременно этого стыдясь.

Наконец Йеруш купил у эльфского торговца несколько горстей измельчённого жгущего перца, а у человека – вязку сладко-пряных коричных палочек и, кивнув обоим, слегка деревянной походкой направился по направлению к храмовому лагерю. Торговцы смотрели ему вслед и одинаково пожёвывали нижнюю губу. Торговец, к которому до этого подходил Найло, наконец протянул руку и забрал с прилавка то, что положил туда Йеруш.

А сам Йеруш теперь быстрыми шагами шёл к лагерю, прижимал к себе котомку, в которую сложил покупки, и вполголоса спорил о чём-то сам с собой, очень убедительно делая вид, что не замечает неподалёку никаких трёх молодых жрецов в голубых мантиях. Жрецы столь же убедительно сделали вид, что не видят, как в десяти шагах от них проходит Найло. А потом молча и медленно двинулись следом.

Имбролио

Поселение шикшей – место, где растут и сплетаются ветвями удивительно мощные и до странности приземистые кряжичи. Подлесок состоит из высокой травы калакшми и прицепившихся к ней жгутиков кроветворницы. Подъезды и подходы к поселению шикшей густо поросли дурминой – сами шикши проходят через эти заросли спокойно, а людям приходится постоянно тормошить друг друга, чтобы не сморил сон, и всё равно, когда заросли дурмины заканчиваются, из голов ещё долго не выветривается отупляющий туман.

Асаль и жрецов, которые пошли за ней, оставляют приходить в себя среди приземистых кряжичей, и долгое время никто как будто не интересуется чужаками. В какой-то момент кажется, будто о них вовсе забыли, просто ради забавы вели их по лесу много дней, чтобы оставить на произвол судьбы в этом месте, полном шикшей.

Они снуют туда-сюда по развесистым ветвям кряжичей, как по широким дорогам. Сплетают и переплетают свои тела – то недовитое гнездо, то человек – смотря в каком виде удобней ходить или перекатываться по проходам между стволами и ветками, перепрыгивать с одной ветвистой дороги на другую, подтягиваться наверх или ловко стекать наземь. На некоторых стволах висят какие-то бурдюки, по виду сделанные из воска, внутри плюхает и чавкает.

Воздух наполнен щёлканьем, треском, хрупаньем и запахом тёплой древесины. За звуками, которые издают шикши, почти не слышно гудения многочисленных черноспинных жуков, которые солидно перелетают с одного дерева на другое, словно патрулируя пути, и щебетания птичек-паданок, облепивших верхушки кряжичей.

Асаль оглядывает жрецов, сошедших вместе с нею с пути, который предлагает Юльдра. Их семеро. Много это или мало? Асаль плохо понимает, чего ожидают от неё эти люди. Она говорила им, в чём решения Юльдры неверны, но не говорила, какие решения были бы правильными. Люди ушли за ней, потому что путь Юльдры ведёт во тьму и мрак, но где другая дорога? Ждёт ли кто-то, что на неё укажет Асаль?

Но Асаль не умеет указывать пути и не умеет водить по ним людей. Для этого нужен кто-то другой. Кто-то вроде Юльдры – решительный и упёртый, даже если он упорствует в заблуждениях, но он уверен в своей правде, а уверенность неизменно притягивает людей. Даже если Юльдра, позорище Чергобы, уверенно ведёт жрецов вовсе не по светлому пути – он делает это решительно, и многие ли вообще понимают, что их дорога давно уже стала не тем, чем кажется?

Вот Язатон – он мог бы вести людей по правильной дороге, если бы считал себя вправе решать за других. Очень даже напрасно Язатон считает себя не вправе. Очень даже напрасно он утверждает, что задача мудрости – показывать пути, проливать на них свет – но не определять, кто, когда и какими дорогами должен ходить. Почему-то мудрости Язатона недостаточно, чтобы признать: далеко не каждый человек в силах принимать какие бы то ни было решения вообще. Очень мало кто способен осознанно и решительно выбрать собственный путь и ступить на него, и идти по нему – для этого требуется храбрость, понятная цель впереди и по-настоящему крепкая воля. Или очень скудные мозги. Потому многие люди, скорее, пойдут по чужой дороге, пусть даже она ведёт во мрак – лишь бы кто-то другой убедительно пояснил, почему нужно шагать именно сейчас и именно по этому пути, дал смыслы и цели, расставил ориентиры, подложил под любые события хорошо звучащие объяснения.

Куда проще перекладывать ответственность на других – как будто это избавит от последствий, которые в конце концов каждому придётся прожить самостоятельно и только за себя.

Асаль не умеет и не хочет ничего решать за других. Сейчас Асаль впервые думает, что Язатон не пытается вести за собою людей вовсе не потому, что у него маловато мудрости, нет – Язатону как раз хватает ума этого не делать. Не решать за других, не ошибаться за других и не оставлять других наедине с последствиями выборов, которых они не делали.

Нервно покачивая на сгибе локтя свёрток, спелёнутый так, словно внутри находится младенец, Асаль ждёт кого-нибудь, кто умеет принимать решения лучше неё. Свёрток, который она качает на сгибе локтя, пуст, он давно уже пуст, но Асаль не может выбрать дорогу, по которой пойдёт без него.

Наконец к жрецам подходят трое шикшей. Молча раздают каждому длинные фляги, в которых что-то вязко плюхает. Люди, переглядываясь с большим сомнением, осторожно пробуют – внутри оказывается бульон с кусочками мяса и чего-то злакового, и чего-то травно-пряного. От этой еды-питья из голов окончательно уходят остатки дурминного тумана, тела наполняются силой.

«Вы можете увидеть своих братьев и сестёр, которых мы спасли от верной гибели. Идите в наш след».

Восемь жрецов идут за шикшами – людьми, сплетёнными из лоз, коры и веток. Покачиваются при ходьбе лозы-волосы, спадают красивыми складками лозы-рубашки, кусочки коры и веток на лицах разложены в выражение вежливой приветливости. От всего этого хочется нервно смеяться, хотя жрецы путешествовали в компании шикшей много дней и могли бы привыкнуть к тому, как они выглядят, – но люди, сплетённые из лозы, всё ещё кажутся сном.

Жрецов приводят на большую поляну, по краям которой растут пластинчатые грибы высотой по колено человеку. На поляне устроены вольеры и загоны. Все двери открыты. Повсюду бродят, валяются, резвятся крупные волки – десять, пятнадцать?

«Мы сказали: ваши люди живы – и это правда. Вот они».

К Асаль подбегает Меченый Тьмой – крупный мощный серо-белый волк с тёмным пятном на морде. У зверя человеческие глаза.

Первый жрец, который выбрал уйти с шикшами, зная, что выбирает, – у Меченого Тьмой в животе назрел вот-вот должен был лопнуть нарыв, который убил бы его непременно. Лекарка Храма не умела спасать от нарывов в животе. Меченому Тьмой могли бы помочь в больнице одного из крупных городов Эльфиладона, но в Старом Лесу не было больниц Эльфиладона.

Оборотень ткнулся носом в бок Асаль, оставил на мантии влажный след.

– Вы говорите, наши люди живы. Но они уже не люди.

Шикши невозмутимы.

«Мы не обещали, что они останутся людьми. Мы обещали, что они выживут».

– Какой ценой?

«Ты знала о цене с того дня, как с нами ушёл первый из вас», – взмах лозы в сторону Меченого Тьмой.

Тот весело бегает между других жрецов – узнал их и рад встрече. Жрецы нерешительно гладят волка по плечу. Они ещё не понимают.

– Но я никогда не видела того… во что вы их превращаете. Остались ли они собою?

«Отчасти».

– Их рассудок сохранился?

«Отчасти. Ты же видишь, они могут тебя узнать и поприветствовать. Иногда они могут говорить. Самые простые слова. Волчья голова не может вместить большое сознание человека, многое она передаёт инстинктам. Инстинкт же не оставляет зверю выбора, потому им нужен контроль».

– Это не выглядит хорошим решением.

Меченый Тьмой отбегает к одному из вольеров, где резвятся другие оборотни, подпрыгивает на передних лапах, мотает головой, указывая на жрецов.

«Все прочие решения были ещё хуже. Мы вынуждали верховного жреца отдать этих людей нам, пока он не перешёл черту. Ты, женщина, которая была ему близка, знаешь ли ты, что он может сделать с умирающими, если только решится?».

– Я знаю.

«А другие знают?».

– Почти никто.

«Мы спасали твоих братьев и сестёр от верховного жреца».

«И мы спасали его от него».

«Ведь в лице этого человека в наш лес вошло новое воплощение зла, того, другого зла, которое заточило себя под землёй у храмовой Башни».

«Так кто из нас действительно борется с тьмой? С той, о которой так много говорит твой Храм? И кто из нас – тварь и мрак?».

К Асаль подбежал щенок оборотня, с шутливым «Р-ры-ы!» прикусил её пальцы чуть сильнее, чем стоило бы. У щенка не было передней правой лапы. Жрица посмотрела в весёлые и дурноватые глаза – человеческие на волчьей морде.

– Юльдра – не свет. Но вы тоже.

Шикши мелко затрещали. Не сразу Асаль поняла, что это смех.

«Мы и не пытаемся быть светом. Это ваши храмские замашки».

– Это нечто куда более значимое, чем просто замашки или просто слова. Я могла бы… Мы с этими жрецами могли бы построить новый Храм в старолесье. Настоящий. Если местные народы нам помогут.

Сначала Асаль кажется, что шикшины молчат, но потом она понимает, что те переговариваются между собой, едва слышно и очень быстро пошёлкивая, так что она не может разобрать слов.

«Лесу не нужен ваш Храм ни в каком виде. Мы увели вас оттуда не затем, чтобы помогать рождению нового зла в этих землях».

Асаль оглянулась на стоящих поодаль жрецов. Они смотрели на неё и ожидали какого-то решения. Оборотни тоже смотрели на неё. Оборотни проживали последствия выбора, которого они не делали, – Юльдра просто отдал этих людей шикшам, когда люди не могли ничего за себя решать.

Все, кроме первого, Меченого Тьмой. Он принял решение сам и тем самым дал Юльдре возможность рассматривать такие же решения для других.

– Я говорю о том, – голос Асаль дрожал, – чтобы больше не пускать в эти земли зло. Вы же не думаете, будто я и эти люди, жрецы, будто мы пошли за вами просто потому, что нам хотелось ходить? Нас ведёт желание излечить старолесский Храм от болезни, которая его поглощает. Но одного нашего желания для этого недостаточно.

«Да. Одного желания никогда не достаточно».

Шикши смотрели выжидающе, приподняв брови-кору на своих лицах. Асаль сделала глубокий вдох и решилась:

– Чтобы история не повторилась. Если Старый Лес будет озарён настоящим светом детей Солнца, то сюда больше не сможет прийти тот, кто лишь присвоил себе имя света.

Глава 21. Старый друг и новый план

Съехавшую с дороги торговую телегу выталкивают впятером: человек-торговец, два его охранника, котуля-проводница и…

– Посторонись, мать вашу ёлку! Чего вы дохлые такие, травой вскормленные, что ли? А ну дай!

Пятый – гном. Самый настоящий гном из подземного Гимбла – волосы, забранные в высокий хвост, бритые виски с татуировками-наковальнями, гигантский молот за плечами, который гном и не подумал отцепить в пути или выталкивая с обочины телегу.

– Посторонись, говорю, ну, брысь отсель, мать твою кошку!

Илидор остановился, привлечённый голосом гнома и не верящий своим глазам. Телега, словно пнутая под зад мощными гномскими руками, выехала на дорогу. Ездовой мураш, только освобождённый от упряжи, косил на неё круглым глазом.

– Конхард? Конхард Пивохлёб?!

Вопль золотого дракона всколыхнул подлесок, прокатился по улицам сонного утреннего селения и запутался в ветвях самых высоких кряжичей.

– Эге! – заорал в ответ гном. – Эгей, Илидор! Наконец-то я тебя отыскал!

Золотой дракон расхохотался и пошёл навстречу старому приятелю. Илидор только вылез из воды, из стремительной и по-утреннему холодной речушки. Одежду натянул прямо на мокрое тело, и утренний жар, который уже начали испускать кряжичи, всеми силами теперь трудился, испаряя воду с одежды и волос Илидора. Крылья демонстративно висели мокрыми тряпками, выражая своё неодобрение утренними купаниями в прохладной воде.

Конхард поджидал Илидора, уперев руки в бока и лыбясь во весь рот, в котором не доставало нескольких зубов. Он любовался драконом, как любуются творением собственных рук, удачно расположенным на самой видной, почётной полочке: Конхард в своё время очень помог Илидору, и как знать, где был бы теперь золотой дракон, если бы несколько месяцев назад в таверне недалеко от эльфского города Шарумара ему не встретился Конхард Пивохлёб. Если бы Конхард не помог Илидору попасть в гномский город Гимбл, если бы не предложил приют в своём доме, если бы жена Конхарда Нелла не оказалась рядом с драконом в тот день, когда ему нужно было принять одно из труднейших решений, если бы она не задала Илидору правильные вопросы и не нашла для него нужные слова. Если бы Конхард при первой встрече не отдал дракону выкованный в Гимбле меч… это уже потом Конхард надоумил главу своей гильдии выковать новый меч, специально для Илидора.

Кто знает, что было бы тогда с золотым драконом и каким стал бы его путь.

– Как тебя занесло в эти края? – шумно удивлялся Илидор.

Его голос был полон такого восторга и воодушевления, что взбодрились даже листья на ближайших кряжичах, а жители двух-трёх приречных домов внезапно проснулись окончательно и тут же исполнились рвения приняться за всякие давно откладываемые дела.

– Занесло, занесло! – подтвердил Конхард Пивохлёб, и в углах его глаз смеялись весёлые морщинки. Махнул стоящим у телеги людям: – Давайте без меня!

Гном и дракон сердечно обнялись и старательно поколотили друг друга по спинам. На спине Илидора от хлопков Конхарда неодобрительно чвякали мокрые крылья, а сам Илидор выбил из стёганой куртки Конхарда несколько впечатляющих клубов пыли, частично тут же осевшей на ладонях дракона.

– Как ты попал сюда? – тараторил Илидор. – Ты правда меня искал? Что в Гимбле? Как Нелла? А с бегуном?.. Король разрешил механистам ходить в подземья за машинами? А та большая переплавка…

– Да погоди, годи! – замахал руками гном и вдруг отвёл глаза. – Не всё сразу же, ф-фух! Дай хоть отдышаться с дороги!

– Да ты отлично дышишь, – рассмеялся Илидор, и вдруг его улыбка слиняла с лица.

Оно вмиг стало совсем другим, это драконье лицо – словно его весёлое сияние лишь привиделось. Теперь Илидор вдруг разом стал выглядеть на десять лет старше: лучистое золото глаз вылиняло до тусклого бледно-жёлтого, очень заметной стала морщинка между бровей, которая появилась у дракона в тюрьме Донкернас, линия скул и кончик носа как-то очертились, заострились. Едва слышно шоркнули напрягшиеся крылья, раздражённо стряхнули с себя капли воды, приподнялись горбиком над лопатками дракона.

– Конхард, что происходит? Почему ты здесь и что у тебя с лицом?

– Гм, – Конхард потупился, сделал полшага назад, так и не подняв взгляда на Илидора, и заговорил поспешно, примирительно, немного даже заискивающе: – В Гимбле много чего нового начало делаться в сезоне гулкого молота, Илидор, и тебе б понравилось это новое, точно говорю! Король Югрунн отправил уже три экспедиции в ближние и средние подземья, три разом, представляешь? – все в разные стороны, и с экспедициями много помогает Кьярум, ну ты ж помнишь его? Кьярум Пеплоед, который прежде был с грядовыми воителями. Вроде вы встречались в подземьях?

Глаза Илидора заинтересованно заблестели, и гном заговорил быстрее, громче:

– Это ж прежде никому дела не было до подземий, ну кроме грядовых воителей и Храма Солнца, а как ты вернулся и притащил бегуна, как Храм покинул подземья – так всем вдруг ого как много стало дела и до воителей, и до подземий! Кьярум и некоторые другие вроде него, кто бывал в подземьях прежде, они теперь в Учёный квартал вхожи, каково, ну? Умники-векописцы, говорят, отлипли от своих каменных табличек, перестали их перекладывать так-сяк и переписывать без конца-края, а стали с живыми гномами говорить, во как. И вместе они, каменные таблички и свитки эти пыльные, и ката… каталкоги всякие, и живые гномы, кто были в подземьях – вместе они могут много чего рассказать про эти самые подземья. Вона как, понял? Король Югрунн сызначала-то и повелел: соединить каталожную учёность и знания тех, кто глазами видел подземья, кто дышал ихним воздухом и ходил ихними тропами!

На ветку ближайшего кряжича опустилась большая сойка, наклонила голову, глядя на Конхарда, – словно безмолвно вопрошала, чего это он так разорался. Илидор медленно двинулся по тропе, подбородком мотнув Конхарду: пойдём, дескать. Телега, которую гном помог вытащить обратно на дорогу, скрипела впереди.

– А механисты ковыряются с бегуном, – продолжал гном, шагая рядом с драконом и искоса заглядывая в его лицо. – И механисты тоже много говорят с гномами, которые ходили в подземья. Ну чтобы понимать, значит, как приспособить бегуна ещё лучшее для подземий. Его ж, бегуна-то, в спешке сделали, во время войны, а теперь есть время покумекать и продумать всё хорошенечко, хотя многие гномы так говорят: что работает – то не трожь! Я и сам так скажу, Илидор, а уж я-то знаю, что говорю! Да ты и сам понимаешь: если машина не боевая, так гимблские механисты её быстрее угробят, чем улучшат, ну не работают наши гимблские мозги так, как надо, чтобы делать транспорт или там охранников! Вот боевые машины – это да, в этом никого лучше нас не было, а транспорт – это ардингцы умели и вот масдулагцы тоже.

Илидор смутно припомнил слова векописицы Иган – дескать, по обрывкам хранившихся в архивах записей выходило, что бегуна-то как раз создал гимблский механист. Но дракон промолчал: записи – не векописи, запросто могут и ошибаться, к тому же Конхард всё равно не давал дракону вставить ни словечка. Очень хорошо, что Конхард говорил без умолку: его голос заглушал голос Иган, который было почти прорезался в ушах дракона, стоило ему вспомнить о векописице, и бледно-розовая дымка мелькнула на краю видимости.

– А кроме того, механисты надумали делать аж два вида бегунов, представляешь себе? Этот их новый глава, Годомар Рукатый – очень умный мужик, просто очень! Он так сказал: для подземий и для надземий нужны разные бегуны, потому как учитывать нужно не только их основную задачу – ну, везти на себе, значит, гнома или там поклажу какую, – а ещё и этот… конплекст какой-то. Очень умный мужик этот Годомар, говорит – прям заслушаешься, правда, не понятно нихрена. Словом, через годик-другой, может, нашему брату торговцу перепадёт свой собственный транспорт, каково, а? Представляешь? И я буду не ноги стирать, бегая по дорогам, а просто сидеть себе жопой на бегунячьей спине, а бегун меня и повезёт куда надо, и товару на него можно навьючить столько, сколько мне ни в жисть не снести! И всё – благодаря тебе, Илидор, ну и механистам, конечно, тоже.

Глаза дракона уже слегка остекленели от потока новостей, и Конхард, видя это, понемногу сбавлял тон, а потом и вовсе умолк. Только после небольшой паузы добавил с досадой:

– Нелла, правда, говорит, что если мне дать бегуна, так я быстро разленюсь и стану брюзгой ворчливой! Нелла всегда ж твердила, что я пошёл в гильдейские торговцы… – следующую фразу Конхард пропищал назидательно, передразнивая жену: – «не чтобы торговать оружием и прочими железками, а чтобы непрестанно показывать новые места неугомонным букашкам в своей голове». Ну, она-то, конечно, во многом права, моя Нелла, только вот скажи на милость: как это бегун помешает мне видеть новые места, а? Он же, наоборот, поможет, верно я говорю, Илидор?

Дракон помотал головой, освобождая её из водоворота гномьих слов, и в голову тут же ввинтились другие слова: перед дверью домика, мимо которого они проходили, пожилая волокуша выговаривала юной:

– Да ты ж как валун с грузной жопой! Какой из тебя дозорный? Не позорься, Нить! Лучше я тебе скажу, чем стая! Что ты воздумала себе! В дозорные ей! С такой жопой!

Пожилая волокуша – массивная, толстогубая, замотанная в несколько слоёв лёгкой сиреневой и жёлтой ткани, на черноволосой голове – не то шляпа, не то заколка из многолистых бордовых цветов. Юная волокуша – тоненькая, как эльфка. Стоит перед пожилой, опустив голову, плечи, крылья, и даже серо-зелёные волосы выглядят поникшими. У Илидора в груди что-то встрепенулось протестующе, но он, поглощённый собственными мыслями, едва ли осознал увиденное и услышанное, прошёл дальше вместе с Конхардом, и только едкий осадок остался у него на языке.

– Ну а здесь-то ты что делаешь, Конхард? Ведь прежде торговцы Такарона не бегали на юго-восток! Из Такарона даже дороги не ведут в эту сторону, я ведь видел, когда улетал. Не просто так ты пришёл в Старый Лес, не просто так отыскал меня!

– Нет дорог – значит, проложим, – Конхард решительно выдвинул нижнюю челюсть вперёд. – Король Югрунн желает расширять торговлю. И какие гильдии пойдут вперёд прочих – тем и станет хорошей других, верно я говорю?

Илидор едва заметно сжал губы. Кому ты, мол, зубы заговариваешь, гном?

– Ладно, ладно, – пробурчал Конхард. – Но торговый интерес в этих краях у нас тоже есть, ты не думай. Вон в той самой телеге, что впереди нас скрыпит, в ней целые ящики товара, понял? Ты вот подсказал нам кой-чего про дыхание металлов, и сделали мы недавно несколько чудных штук, ну то я тебе потом покажу, как короба-то разгрузим в перекати-доме… Да, так вот, торговый интерес у нас тоже есть преогромнейший, тут никакого обмана, Илидор. И тебя я очень даже рад видеть, прям так рад – словами не передать! Вот чтоб мне сейчас же провалиться в подземья прямо в глотку самого голодного хробоида, что там отыщется, если я тебе вру!

И гном сильно топнул по земле ногой, взбив облако пушистой желтоватой пыли. Илидор не ответил, но глаза его повеселели и засверкали.

– Без тебя пусто стало в моём доме, дракон, – проворчал Конхард, не поднимая взгляда от земли у себя под ногами – точно она не разверзнется, чтобы забросить его в пасть голодному хробоиду? – Но. Что правда – то правда: я сюда прибежал не просто так, и тебя искал вовсе не потому, что соскучился.

– Так-так, – сдержанно подбодрил Илидор.

Вслед за повозкой, запряжённой мурашом, они дошли до перекати-дома. Там уже стояла другая повозка, запряжённая мохнатой зелёной гусеницей, которая всё оглядывалась на мураша и порывалась полезть на дерево, но упряжь не пускала. Мураш не обращал на гусеницу ни малейшего внимания – он чвякал жвалами на пушистохвостых хозяйских собак, которые патрулировали территорию у перекати-дома. Поговаривали, что нарушителей спокойствия собаки попросту и без затей сжирают, но Илидор был почти уверен, что эти бредовые слухи распускают хозяйка и распорядитель перекати-дома: на его взгляд, собаки были милейшие и дружелюбные.

Или просто не рисковали быть недружелюбными с драконом.

Приезжие распаковали свою кладь. С восточной, наветренной стороны перекати-дома, где стоял одинокий торговый столик, два эльфа закрепляли сверху навес. За ними присматривал третий, раздувавшийся от осознания собственной важности.

– Тут вот какое дело, – замялся Конхард. – Словом, это… Ну, когда векописцы стали разговаривать с живыми-то гномами, а не только со своими пыльными архивами, так на свет выплыло много всяких удивительностей. Не только о подземьях. Вот про металлы хотя бы мы тоже кой-чего… ну не то чтобы прямо уж новое узнали, а развили, скорее, продолжили… Да ты потом увидишь, я тебе покажу одну интересную вещицу, да и ты тоже говорил. Вот. Ну и там, словом, в векописных архивах отыскалось кой-чего про Старый Лес.

– В гномских векописях? – поразился Илидор так громко, что на него нервно рявкнул один из сторожевых псов.

– Не в векописях, конечно, а в заметках давней давности, из тех времён, когда мы ещё только начали выбираться наружу, когда ещё только налаживали надземную торговлю, – торопливо пояснил Конхард, и дракон понял, что теперь его приятель говорит не своими словами, а повторяет то, что ему велели заучить перед путешествием. – Так вот, недавно один гном, да ты помнишь его, Палбр Босоног, он нарисовал векописцам хробоида. И тут старший векописец, Брийгис Премудрый, он вспомнил, что прежде уже видал похожий рисунок в заметках про Старый Лес. И описание похожее видал, да и кто ж из гномов Гимбла не слыхал про хробоидов, а только Брийгис не со… не состо-павил эти описания и картинки, потому как в архивных заметках хробоиды… ну, они нестрашные совсем.

Сторожевой пёс, гавкавший на Илидора, подбежал мириться. Боднул дракона круглым лбом в ляжку, метнул хвостом, потёрся боком о ногу над коленом. Илидор рассеянно потрепал пса за острым ухом, и тот, довольный, потрусил дальше по своим сторожевым делам.

– Как хробоид может быть нестрашным, Конхард? Как может быть нестрашным червяк размером с дерево, который хочет тебя съесть?

– То-то и оно! – гном обрадовался так, словно Илидор решил сложнейшую задачу. – То-то и оно! На тех старых рисунках из архивов, там хробоиды – маленькие совсем, навроде змей или даже гусениц! И выходит по всему, что срисовали их у одного озера тут, в Старом Лесу… У меня и карта есть, вот всё на ней указано, векописцы сделали списку!

– Я думал, хробоиды появились от болезни отца-Такарона, – сбитый с толку дракон потёр виски.

– Во-во! – ещё пуще обрадовался Конхард. – А теперь выходит, что они, может, вызвали его болезнь, если попали в Такарон через подземные воды и отожрались там на… ну что там вкусного есть в подземьях? И вот, словом…

Тут гном вдруг окончательно смутился, сдулся, словно проколотый шилом бурдюк.

– Словом? – до Илидора наконец дошло, к чему клонит Конхард, почему ему неловко и почему он тянет время – и от пришедшего понимания Илидору и самому отчаянно захотелось потянуть время.

– Словом, – гном сделал медленный неохотный вдох и веско, чётко проговорил: – Гимбл послал меня попросить тебя попросить того бешеного эльфа исследовать ползучую живность у этого озера, потому как оно, видно, несёт свои воды прямёхонько под землю, в Такарон, и с водою несёт туда всякую погань. И не делай такого лица, дракон! Тебе, я так думаю, тоже не всё равно, что происходит с нашим отцом-Такароном из-за этой хробоидской заразы!

***

Пока Илидор ожидал, что Конхард устроится в перекати-доме, разгрузит свои драгоценные ящики, сменит дорожную одежду на свежую, пока вёл своего приятеля на храмовую стоянку – гном неумолчно трещал, делился новостями из Гимбла, передавал многочисленные приветы и пожелания от знакомых, а в заключении принялся подробно объяснять, каким образом умудрился добраться в глубину Старого Леса и отыскать дракона.

– Ты не думай, – как бы между прочим уронил гном, заметив немой вопрос в глазах Илидора, – я никому не говорил, что ты дракон. Едва ль вашего брата тут обожают сильнее, чем в Эльфиладоне, эге?

Гном шагал рядом, крепко впечатывая в землю свои башмаки, и с цепким торговым интересом рассматривал волокушинский посёлок.

– Я ж соображаю: тебе ни к чему молва! – степенно гудел Конхард. – Те эльфы из Донкернаса, небось, всё ещё ищут тебя, как считаешь, м-м? Я так думаю, они ищут тебя ещё усердней, чем прежде, когда ты только-только сбежал. У них с тех пор появилось столько новых причин разбить тебе лицо, верно я говорю?

Илидор улыбнулся уголком рта, глаза его чуть сощурились, как бы говоря: «О, я даже почти хочу, чтобы они попытались», выражение лица сделалось плотоядно-хищным, и Конхард решил не развивать тему. Хотя ему очень даже было что ещё сказать по поводу донкернасских эльфов – начиная хотя бы с вопроса: а чего это вдруг Илидор сам, своими двумя крыльями улетел из родных такаронских гор, чтобы оказаться в компании Йеруша Найло, одного из своих прежних тюремщиков?

Но сейчас Конхард вовсе не был уверен, что хочет знать, какие побуждения двигали золотым драконом.

Потому гном проявил в этом вопросе сдержанность и даже мудрость, которые, без сомнения, порадовали бы его жену Неллу, выбросил из головы тревожные вопросы вроде «А не рехнутый ли этот дракон?» и принялся рассказывать, как отыскал Илидора в бесконечном Старом Лесу. Конхарду очень хотелось поговорить о затеянной им ловкой поисковой кампании: у гнома в этой истории было несколько поводов гордиться собственной смекалкой, хорошо подвешенным языком и весьма впечатляющими связями в надкаменном мире. Порою Конхард и сам не сознавал, насколько густо оброс полезными знакомствами за годы своих торговых странствий по Эльфиладону и прилегающим людским землям.