Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

И тот, не меняя выражения лица и вежливости улыбки, шагнул в сторону.

Дракон пошёл вперёд, в сокрытую пыльными тканями неизвестность, по пути едва заметно кивнув Хмету.

* * *

Йеруш сидел на скамье перед лавкой ювелира, скрестив ноги в лодыжках и сложив ладони шалашиком, покачивался из стороны в сторону и страдальчески мычал. Мимо сновали люди, на ветках перегавкивались грачи, под скамейкой то и дело пробегали крысы. Карманы отяжелели от монет, а голова лопалась от мыслей.

Рунди Рубинчик давно ушёл обедать, заперев лавку и оставив камешек «успокаиваться». Он звал с собой Йеруша, но тот, хотя и проголодался, решил остаться на скамейке: вдруг за обедом Рунди снова примется петь? Ну, вдруг ему потребуется, очистить от плохих воспоминаний кашу?

– Так я спрашиваю её: ну как же ж человека от выпивки отвадить?

– А она что?

– А она говорит: есть один верный способ, тока сама я его не проверяла, а мне надёжная знахарка сказывала…

Казалось, реальность сошла с ума в этом межсезонье и испытывает на прочность терпение Йеруша Найло, словно показывая ему раз за разом: нет, скудоумный эльф, ты видел ещё далеко не все способы, которыми я могу поломать твои планы!

И Йеруш Найло сидел на скамье перед лавкой, в городе, который находился за тысячи переходов от мест, которые Йеруш знал всю свою жизнь, и делал лучшее, на что был способен: не шевелился, не разговаривал, ни во что не вмешивался, чтобы случайно не доломать действительность окончательно.

* * *

– Ловкач Лянь-Монт выберется из бочки с водой со связанными руками! – радостно гавкнул зазывала, и полог из плотной ткани отсёк Илидора от цирковых подмостков.

Звуки притухли, свет померк, действительность стала плотным и удивительно сухим туманом, простирающимся прямо перед драконом. У подмостков ничего похожего, разумеется, не было.

«Я знаю, что это ненастоящий туман, – говорил себе Илидор. – Конечно, же, я знаю». Магический? Иллюзорный? В него не хотелось ступать, а ещё меньше хотелось думать, что это может быть ловушка. Но даже если так, то что оставалось дракону – уйти обратно без чертежей? Найло на это, пожалуй, лопнет и заляпает кишками весь городок.

И дракон пошёл вперёд – шаг, другой, и вот уже ноги погружаются в ненастоящий туман, исчезают в нём, а в голову приходит неожиданная и полная уверенность, что если пойти дальше, то весь растворишься в туманной дымке и сделаешься одним из её сухих ненастоящих клочьев.

Дракон щурит золотые глаза – норовисто, своенравно, и шагает дальше.

Когда погружаешься в туман полностью, он даже немного редеет. Магия? Иллюзия? Ловушка?

Впереди туман вдруг сплетается в нечто мощнолапое и тёмное, ростом примерно до середины бедра Илидора. Дракон делает ещё шаг и другой, а потом наконец останавливается, различая в мощнолапом очертания пса. Тот оживает, когда останавливается дракон, молча и тихо делает свой шаг, а потом другой, чуть поводя вверх-вниз тяжёлой треугольной мордой.

На самом деле он светлый. Тёмен только в сравнении с седым туманом. Дымчато-пегая шерсть струится по воздуху, словно из тумана на пса дует ветер или словно шерстинки его легки, как подводные водоросли. Они волнуются от каждого движения пса, утекают в туманную дымку, делаются её частью.

Пёс пахнет. Он не иллюзорный и не магический, но, возможно, ловушечный. Он идёт к дракону – не дружить, не знакомиться и, пожалуй, не грозить. Он идёт отсекать чужака от остального тумана, от сокрытого в нём, от шепчущего там, во влажной клубистой глубине.

Дымчатый страж туманного мира.

Илидор двинулся навстречу псу – такой же текучий шаг и за ним другой, такая же спокойная уверенность, без желания дружить или заискивать, без страха, без оглядки, без малейшего сомнения в праве быть здесь и определять своё место в этом пространстве.

Пёсий взгляд вплыл в глаза Илидора – так же спокойно-уверенно, как плыл в пространстве сам пёс. Миг, другой, глаз не отрывая, не пригибая головы, не опускаясь до банального собачьего рыка, но мельча шаг, растрачивая уверенность, переставая понимать, как нужно поступить с этим…

Не человеком.

Илидор думал, что ещё шаг-другой – и спокойная стражья сила слиняет с пса, сменится упреждающим рыком или, напротив, примирительным дружелюбием, какое проявляли все собаки, которых встречал дракон прежде. Вот-вот пёс либо наклонит голову и оскалит клыки, либо мотнёт хвостом и потрётся плечом о драконье бедро…

Дымчатый страж остановился в нескольких шагах. Стоял и смотрел.

Дракон шёл вперёд.

Текучий шаг и за ним другой, абсолютная уверенность в своём праве быть здесь и занимать столько пространства, сколько будет угодно его драконьей душе. Илидор шёл, старательно держа в памяти образ Оссналора, старейшины снящих ужас, Оссналора, который играл пространством, жрал пространство, хватал его за глотку, сворачивал в бараний рог или миловал, если ему было так угодно. Илидор держал в памяти образ Оссналора, всегда оцепенявший его до дрожи, и этот образ отгораживал золотого дракона от страха, от вопроса в глазах дымчатого пса.

И пёс пропустил дракона. Стоял и смотрел, как тот проходит мимо, туда, где шевелится, клубится и шепчет.

Илидор пошёл в туман и растворился в тумане. Он сначала шагал уверенно, потом всё медленнее – направления терялись, тени звуков стихали, истончались отблески света. И наконец дракон остановился, охваченный ощущением, что ушёл дальше, чем следовало, и совсем не по той дороге.

– Раз-два-три-четыре-пять, – произнёс у него за спиной детский голос.

На затылке встала дыбом чешуя, несуществующая в человеческой ипостаси.

– Я иду тебя искать.

Голос был пришибленный, будто сонный.

Илидор обернулся – никого, ничего, туман. Что-то колышется над землей – не то большие кочки, не то… сидящие на коленях дети?

– Поведу тебя с собой, – нараспев произнёс другой тонкий-сонный голос.

Снова за спиной. Илидор опять обернулся – ничего, помимо тумана и неясных силуэтов.

– Нарисованной тропой.

Крылья вцепились в его тело – в первый миг почудилось, что это чужое прикосновение, и дракон схватился за рукоять меча. А голоса стали громче, голоса стали ближе и звонче, они звучали теперь с трёх сторон разом:

– Шесть-семь-восемь-девять-десять!

Илидор развернул плечи, повёл шеей, ослабляя хватку крыльев, и предположил:

– Будем вместе куролесить?

Повисла тишина. Илидор считал мгновения. Тишина длилась и длилась, пока не стало ясно, что продолжения не будет. Тогда дракон облизал пересохшие губы, снял руку с рукояти меча и насколько мог невозмутимым тоном похвалил неведомо кого:

– Хороший фокус.

Глаза попривыкли отличать силуэты, и теперь Илидор почти-ясно почти-видел, что невидимая тропа стелется до деревянной арочной двери, воткнутой в красноватую глиняную стену бесконечной ширины и высоты. Дракон пошёл к ней, и с каждым шагом в нём нарастало осознание собственной ничтожности перед чем-то столь исполинским и неодолимым, как бесконечная стена. Оно делалось больше и больше, пока не стало почти оглушительным, пока не затопило желанием немедленно войти, ворваться в эту дверь, низкую и хлипкую, – это единственное действие, имевшее смысл посреди бесконечности тумана у бесконечности стены.

Дракон встряхнулся, поморгал. Перед глазами немного прояснилось. Туман, наверняка не настоящий, уползал из-под ног клочьями. И не было никакой стены. Просто деревянный амбар, а может, склад.

Илидор обернулся. В расползающихся туманных клоках на коленях сидели… нет, не дети, как ему показалось в тумане. Карлики в детских одеждах. Сидели и смотрели на него, а он смотрел на них, не в силах придумать, что бы такого умного сказать, и не в силах отвести глаз от наряженных уродцев.

– Мы репетируем, – тонким голосом сказала маленькая женщина.

– Не буду вам больше мешать, – вежливо ответил Илидор.

– Ты не мешал, – обычным, не детским голосом возразил мужчина в синей рубашонке. – Ты хорошо помог.

Дракон кивнул и толкнул дверь амбара. Он надеялся, что движется в верном направлении, поскольку было у Илидора дурное ощущение, что ушёл он уже очень давно, очень далеко и очень не туда.

Хотя вроде как было больше некуда.

* * *

Дверь, которая в тумане казалось внушительной и арочной, на самом деле вела в обычнейший хранильный склад, каких много ставят в городах подле портов и в мастеровых кварталах. В таких складах обычно множество дверей, и толчётся вокруг них масса всякого люда.

Илидор никогда не был внутри складов. Притворив за собою дверь, он прошёл вперёд по пустоватому просторному помещению, уставленному там-сям клетками, тачками, ящиками и мешками. Понял, что выходов со склада значительно более одного и остановился, не понимая, куда двигаться дальше.

И тут же, словно ожидая, когда он ощутит неуверенность, скрипнула впереди-слева невидимая за ящиками дверь, прошуршали полы мантии, и балясник Амриго образовался перед драконом. Шагах в десяти.

Не без удовольствия Илидор отметил, что левая челюсть и ухо балясника припухли, отчего лицо кажется искажённым гримасой – знатно его приложило об опору того навеса. Рядом с Амриго совсем уж бесшумно, словно соткавшись из тумана, появились трое мужчин – крупные, большерукие, явно из тех, которые таскают тележки и клетки. И, вероятно, угомоняют недовольных представлением зрителей. И ломают ноги детям, которым не посчастливилось быть проданными циркачам.

– Удивительно, насколько недалёкими бывают люди, – протянул балясник мягко. – Удивительно, до чего упорно они нарываются на неприятности. Как эти люди верят в свою удачливость и безнаказанность лишь оттого, что однажды им удалось легко отделаться.

Не сводя глаз с Амриго, Илидор проверил, легко ли выходит из ножен меч, и ответил в тон:

– Странное дело, я думал о том же.

Позади и справа возникла еще одна фигура – Олава-Кот. Возникла и замерла, прижав ладони к груди. Илидор без особого удивления, но с изрядной досадой сообразил, что даже от подмостков сюда ведёт более одного пути.

– Прямо сейчас я размышляю, – вкрадчиво продолжал Амриго, – сможет ли один человек заменить мне двух потерянных мальчишек? Сколько монеток можно собирать с потешных боёв на мечах, как думаешь? Если один человек будет поочередно биться на выступлении со всеми сильными циркачами, три боя, пять боёв подряд? Если каждое выступление он будет заканчивать избитым и не способным подняться на ноги, выплёвывая сгустки крови, моля о пощаде – как полагаешь, сколько монеток удастся собирать такому человеку каждый день? И сколько дней ему придётся плеваться кровью, чтобы восполнить мне потерю двух прекрасных цирковых мальчиков?

– Жаль, тебе не придётся этого узнать, Амриго. Ведь никто из цирковых не сможет выйти против человека, способного обращаться с мечом. Никто из цирковых не умеет даже двигаться правильно, и такое выступление закончилось бы для циркачей плачевно. Впрочем, как знать, сколько монеток набросала бы публика за другое зрелище – как циркачи собирают выбитые зубы отрезанными пальцами?

– О, – не растерялся балясник, – я разве не сказал? У человека, которому предстоит драться, будет неудачно сломана нога. И этот человек тоже не сможет правильно двигаться, я верно понимаю?

Илидор ответил ему приятнейшей улыбкой, позаимствованной из арсенала Юльдры, сына Чергобы, жреца солнца и мага смерти.

– Меня тронула твоя мечтательность, Амриго. Но никто из цирковых не сможет сломать ногу человеку с мечом. Я уже говорил, что вы не умеете правильно двигаться?

Глаза Амриго сделались ледышками. Балясник прижал к губам сложенные лодочкой ладони, делая вид, будто задумался всерьёз и о важном. Позади Илидора зашуршали шаги. Ещё двое. Олава-Кот отступил в сторону, в тень. Балясник вкрадчиво заключил:

– Если ломать человеку ногу будут сразу несколько циркачей, их число перебьёт неумение.

Илидор рассмеялся, закинув голову, и его смех раскатился в полупустом помещении, как отдалённый раскат грома.

– Тебе кажется, я сказал нечто смешное? У тебя есть возражения?

– Лучше. У меня есть дельное предложение: верни мой тубус, и никто не пострадает.

– Ах, – огорчился Амриго, – у меня есть целых две причины тебе отказать. Во-первых, тубус у Тай Сум. Мне нужны были деньги, а не чертежи. И я не могу тебе позволить тревожить покой умирающей. Во-вторых, дело не в том, что меня волнует Тай Сум – просто я очень даже хочу, чтобы ты страдал, Илидор!

Не дослушав балясника, дракон пригнулся, выхватывая меч, прянул в сторону, и палка вышибалы свистнула у его уха, по касательной задев левый локоть, – боль прострелила до уха. Ещё полмига – и меч самым остриём чиркнул вышибалу по сухожилию под коленом. Ещё четверть вздоха – второй верзила согнулся от удара рукоятью в живот и потерял интерес к Илидору.

Но остальные трое набросились разом. Кто-то двинул дракона в висок – похоже, кастетом, перед глазами взорвалась желтая молния, в голове лопнула ослепляющая боль, звон едва не прорвал изнутри барабанные перепонки. Кто-то двинул под дых, вышибая из груди воздух, удар по почке уронил Илидора на колено, но он даже не почувствовал боли – только злость, и он даже не понял, когда…

…сияние ярче солнечного залило пространство, и люди увязли в замедленном времени на несколько жутких мгновений, неспособные ни шевельнуться, ни вдохнуть, а потом время потекло как обычно, но человек, которого они только-только окружили и начали бить, исчез – вместо него на заплеванной земле стоял золотой дракон с мечом Илидора в лапе и… даже не рычал.

Три удара – лапой наотмашь, мечом и головой – быстрые, как прочерк падающей звезды – и золотой дракон стоит один на заплеванной земле. Верзила с кастетом сползает спиной по тележному борту и булькает разорванным горлом. Ещё один сидит на земле и гудит низко, на грани слышимости, жалобно и удивлённо, прижимает руки к разваленному животу, от него начинает расползаться вонь крови и нечистот. Третий надсадно кашляет и не может вдохнуть воздуха раздробленной грудной клеткой.

Вышибала с перерезанным сухожилием, повторяя бескровными губами «Мамочка, мама» отползает от дракона на трёх здоровых конечностях, пока не упирается спиной в штабель клеток. Его напарник, отделавшийся ударом рукояти в живот, пятится, так и не разогнувшись и не сводя глаз с дракона. Амриго стоит на коленях и содрогается, извергая наземь свой ужин. Олава-Кот – недвижимая тень, прижимающая ладони к груди и чуть склонившая набок голову.

– Достали, – шипит золотой дракон и морщится от звона в голове. – Где мои чертежи? Отвечай, балясник, или я тебя сожру, камнем клянусь.

* * *

– Вернись в мою лавку, юный недоразумный эльф, – нараспев велел Рунди Рубинчик, высунув нос из двери.

Йеруш поднялся, с удивлением ощутив, насколько закостенело его тело и скрючилась спина. Словно он и впрямь просидел недвижимо полжизни.

– Очень хороший камень ты принёс, ценный и редкий, чистый и удивительно удачной огранки, – вперевалку топая к столу, говорил Рунди. – Скорбность и боль не прилипли к нему накрепко, очистился камень хорошей хорошего, много радости принесёт он в мир, чтоб тому миру быть здоровеньким.

Йеруш тихо вздохнул. Впервые в жизни он не просто хотел треснуть гнома, а был готов это сделать, даже понимая, что ответным движением гном просто сломает его пополам.

– Сразу нельзя было сказать? Обязательно нужен был этот балаган с песнями?

Рубинчик укоризненно покачал головой и погладил пальцем сумеречный камешек, уже лежащий на бархатной подложке.

– Не тревожься, мой хороший, эта нетерпеливость к тебе не прилипнет.

Найло взвыл и, словно сломавшись в поясе, рухнул ладонями на стол.

– Хватит, хватит, хватит, очень сильно хватит! Просто заплати мне, и я пойду, и забуду тебя, как дурной сон!

– Кто другой бы тебе задал за такие слова, но не Рунди Рубинчик, – с достоинством проговорил гном, сложил руки на животе. – Рунди Рубинчик отстреливает такие глупейшие мысли задолго до их подлёта к голове, и не надо мне завидовать.

Йеруш наконец понял, что либо умолкнет и примется почтительно внимать, либо не выйдет отсюда до завтра, и теперь старательно молчал.

– Уплачу сполна и по честной справедливости, а это выходит даже дороже, чем я поначалу предполагал, – важно продолжал Рунди. – Возьмёшь монетами, кочерга тебя бодай, или распиской, чтоб ты здоровый был? Восточный банк в центральной части Бобрыка обеспечит…

Поскольку Йеруш понятия не имел, где сейчас Илидор и когда он вернётся, неохотно ответил:

– Распиской. На моё имя.

«И поскорее, пока я не треснул пополам, ну зачем тебе нужно, чтобы я трещал у тебя в лавке, я потратил тут уже такую прорву времени-и-и!».

Покачивая головой, гном расставлял на столе принадлежности для письма и ворчал:

– Всё прыгаешь. Всё суетишься. Тебе, эльфу недоразумному, лишь по молодости кажется, будто время определяемо. А на самом деле ты лишь делаешь плохо своим нервам.

Йеруш едва слышно, почти по-драконьи, зарычал.

Усевшись на стул, Рунди макнул перо в чернила и поучительно продолжил:

– Как и кажется тебе по молодости, будто всё меряется деньгами. Но послушай старого Рубинчика и запомни себе на носу: за вещи, которые вправду важны, платят кусочками души.

Гном хотел добавить ещё что-то, но столкнулся взглядом с глазами Йеруша, полными всяческого буйства, и принял мудрое решение сосредоточиться на расписке.

* * *

Она была в шатре одна. Сидела, скукожившись комком слабосилия, прямо посередине, в ворохе тканей, наплечных платков и маленьких подушек. В углу тренькала шарманка. Светились три большие лампы. Пахло ламповым жиром, затхлостью и болезнью.

– Ты, – выдохнула Тай Сум, когда Илидор вошёл.

На полу, прямо у входа валялась маска, изображающая изуродованное, покрытое шрамами и рытвинами плоское лицо. Илидор смотрел в настоящее лицо Тай Сум – точно такое же, как на маске, только без шрамов и с тонкой, гладкой кожей. Совсем не страшное.

Она сидела, охватив себя за плечи маленькими пальцами, качалась из стороны в сторону, смотрела на него и, как был уверен поначалу Илидор, принимала его за кого-то иного. Но потом Тай Сум заговорила снова:

– Ты-дракон наслал мне хворь. Чего пришёл ты-человек? Радоваться?

– Хочу забрать свои чертежи.

Илидор подошёл, сел на коврик напротив Тай Сум. Возвышаться над ней было глупо, да впрочем, Илидор и сидя возвышался. Как все круглолицые люди с чёрными-чёрными глазами, она была невелика ростом. Сейчас, вблизи, Илидор видел, какие маленькие у неё ладони, какое хрупкое тело, и недоумевал: как могла эта крошечная женщина держать в стальном кулаке целый цирк? Почему её боялись?

Может быть, из-за пророчеств?

– Чер-те-жи, – проговорила она с трудом.

Смотрела на Илидора снизу вверх, изогнув шею, и на покрытом испариной желтоватом лице отражалась трудная работа мысли. Тай Сум словно силилась удержать эту мысль в голове, но та ускользала: у тела не было сил, чтобы держаться за мысли.

– Амриго принёс чертежи. Сказал, там костюм. Для жизни в море.

– Не совсем, – спокойно ответил Илидор.

Она трудно сглотнула. Он смотрел и ждал. Если Тай Сум думает, что дракона может обуять жалость к женщине, по велению которой калечили детей, то Тай Сум стоит передумать.

– Мне нужны эти чертежи. Где они?

Тай Сум молчала. Шарманка плаксиво тренькала. Илидор поднялся, хлопнул крыльями, оглядел шатёр. Матрас со скомканными одеялами и подушками, тумбочка, пара табуретиков, несколько тканевых мешков.

– Отдай мне тубус. Не вынуждай рыться в твоём барахле.

Снаружи вдруг донеслись неожиданно громкие звуки дудки и трещотки, хотя Илидору казалось, что он сейчас находится в сотне переходов от цирковых подмостков.

– Никто не ведёт меня смотреть, – бормотала Тай Сум. – Последний осенний кар-на-вал. По-следний.

Умолкла, уставилась в стену шатра. Узкие глаза на пожелтевшем лице казались нарисованными чёрточками, в глубине которых нет ничего.

Шарманка захныкала громче. Дракон поёжился, посмотрел на Тай Сум с досадой – и увидел край тубуса. Он лежал на полу, накрытый её юбкой.

– Он мне нужен, мне, – горячечно шептала Тай-Сум, заламывала пальцы. – Я сама отнесу его магу, са-ма.

Дракон наклонился, и Тай-Сум неожиданно проворно цапнула тубус, прижала к груди, словно могла не позволить Илидору забрать его.

– Маг сделает костюм для меня, для меня!

Глаза Тай-Сум блестели то ли от слёз, то ли от жара, она заискивающе заглядывала в лицо Илидору, она очень хотела, чтобы он понял. Чтобы… позволил?

– Никогда не плавала в море. Всегда лишь хотела.

Шарманка хныкала, всхлипывала, поскуливала. Дракон вздохнул. Нет, ему было не жаль Тай Сум, – просто грустно. Просто потому что какой же кочерги, человек, которому всегда хотелось плавать в море, ты не отправился плавать в море, а набрал себе полный балаган циркачей и лупил их плёткой, мотаясь вместе с ними по городам? Даже не приморским. Что было у тебя в голове все эти годы, человек, желающий плавать?

Что остаётся в вечности от того, у кого не было вечности?

– Я доберусь до моря. Доживу. Уплыву далеко. Глубоко. Совсем одна. Маг мне сделает костюм!

Он видел: она ищет в его глазах если не привычный ужас перед ней, Тай Сум, то хотя бы восхищение её замыслом, хитростью, дерзостью. Она знала, что уже не способна никого напугать, и лицо её становилось всё желтее, и лоб всё сильней блестел от пота, но она всё ещё зачем-то хотела, чтобы кто-то возмутился её смелостью иди нахальством, или чтобы разозлился на неё…

В потемневших глазах Илидора тускло блестела бесконечность печали. Дракон опустился на пол рядом с Тай Сум, опёрся спиной на маленькую тумбочку, закинул голову к глухому тканевому пологу и тихонько запел.

Может быть, провожая других в вечность, ты тоже даёшь миру немного спокойной созидательной силы. Ведь уходящим в вечность важно верить, что путь не заканчивается вместе с ними. Что кто-нибудь подхватит меч или нить, выпавшие из обессилевших рук, а если в руках не было мечей и нитей, то пусть кто-нибудь подхватит искру памяти, подхватит и понесёт дальше, туда, где продолжается огромный мир, ещё помнящий твои стремления, желания и надежды. Пусть дурацкие, пусть наивные и несбывшиеся, но не погасшие вместе с тобой.

Тай-Сум слушала песню золотого дракона, закрыв глаза. Одной рукой всё цеплялась за тубус, а другой нашла руку Илидора и сжала её так крепко, как могла. Котёнок сжал бы сильнее. Но Тай Сум улыбалась. Её лицо разгладилось, сделалось успокоенным и от этого странным образом стало выглядеть старше.

Когда она заговорила монотонным низким голосом, дракон вздрогнул и умолк.

– Одной дорогой, – произнесла Тай Сум, не открывая глаз, – лететь тебе за дальние луга, к стенам, за которыми стоит скрежет зубовный.

Сглотнула сухим горлом. Илидор поискал глазами кувшин с водой – не нашёл. Шарманка в углу брякала тихо и глухо, на последнем издыхании.

– Другой дорогой, – Тай Сум трудно исторгала из себя слова, – мчаться тебе дальше дальнего от стен, за которыми стоит скрежет зубовный, сойти тебе в край подземных нор и горящих рек.

Зрачки её бегали под сомкнутыми веками. Маленькая горячая ладонь сжимала пальцы дракона. Лицо как-то стекло вниз, голос упал до свистящего шёпота:

– Третьей дорогой зарыться тебе глубже глубокого от нор, где… горят реки и звучит твоя песнь сна. А четвёртой дорогой…

Последние слова Тай Сум произнесла одними губами, и дракон не расслышал слов. Да и не пытался.

Нельзя провожать другого в вечность и не быть ему ближе всех прочих в эти мгновения. Ведь даже отчаянный храбрец страшится неизвестности, окончательности, страшится идти в вечность один, потому нет в эти неумолимые мгновения ничего важнее, чем рука, на которую можно опереться.

И невозможно ответно не впустить в своё сердце того, кто уходит в вечность, сжимая твою руку. Впустить на несколько мгновений – зная, что след останется навсегда.

Какое-то время Илидор сидел недвижимо. Его плечи словно придавила вся мировая скорбь, он не мог сейчас пошевелиться, ему казалось кощунственной сама мысль нарушить грянувшее плотное молчание, со всей принесённой им непоправимостью и какой-то странной затёртой торжественностью.

Снаружи едва слышно доносился топот ног толпы, напев дудки и весёлые голоса.

Дракон медленно повёл плечами, ослабляя хватку крыльев и всей мировой скорби. Аккуратно разжал пальцы Тай-Сум и вытащил из них тубус с чертежами.

Шарманка больше не плакала. Это докучливое устройство наконец замолчало и теперь расстилало вокруг себя тягучую, равнодушную, совершенно окончательную тишину.

Вместо шарманки плакало что-то внутри золотого дракона.