Текст книги ""Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)"

Автор книги: Марианна Алферова

– Будешь. На меня. Орать. Я тебе сломаю всего тебя. Ясно?

– Разогни меня, извращенец! – прохрипел Йеруш.

В какой-то миг Найло казалось, что Илидор намерен избить им землю, но дракон ещё раз жарко рыкнул ему в ухо и отошёл. Йеруш медленно, словно чужими руками, поправлял на себе одежду и таращился на Илидора. Дракон на него не смотрел.

Честное слово, и неволя в Донкернасе при всей её омерзительности, и деловой шантаж гномов были куда проще вот этого всего – проще своей прямолинейностью. Однозначностью.

– Так вот, Илидор.

Найло наконец привёл в порядок свою одежду, но забыл, что нужно удерживать лицо в неподвижности, и теперь по нему рябью бежало всё то, чего он не хотел показывать Илидору: ярость исказила рот, тут же перетекла в раздражённый оскал, досада стёрла раздражение, на миг сморщила лицо Найло печёным яблоком и… дракону показалось, что последним выражением была боль, она плеснула в одних только глазах Йеруша – такая острая, глубокая, пекучая, неизбежная боль, какая бывает, если оторвать от раны присохшую к ней ткань. В первые мгновения от такой боли хочется выть, а потом хочется выть ещё сильнее, и рана долго жжётся, пульсирует, кровит.

– Ты всё же подумай, – сухо проговорил Найло, – вдруг тебе тоже пригодится такая волшебная живая водичка. Ты всё-таки не бессмертный. А другие ещё больше не бессмертные. А? – вдруг гаркнул эльф, надломился в поясе, вцепился своими глазищами в лицо Илидора, и золотой дракон едва не отшатнулся. – Вдруг это важно? Будь у тебя такая водичка! Может, вокруг тебя пореже умирали бы другие! Как думаешь?

Найло будто влепил дракону затрещину гномским молотом, и голова дракона раскололась от этой затрещины.

– Может, ты сумел бы кого-нибудь спасти?! – эльф обходил Илидора по кругу, и Илидор вынужден был поворачиваться за ним, едва сдерживаясь, чтобы не выставить перед собой ладони, не сделать шаг назад. – Или ты не думал об этом? Или ты просто скачешь по жизни, пока вокруг тебя умирают другие? Ведь ты будешь жить долго! Почти вечно! Какое тебе дело до тех, кому отмерены жалкие десятки лет? Ну умрут они немного раньше! Да? Да?! Или тебе есть дело хоть до кого-нибудь из тех, кто умирает вокруг тебя? Или ты хотел бы кого-нибудь из них спасти, тупоголовый идиотский дракон? А?! Спасти! Хоть кого-нибудь! Кроме себя!

В ушах у Илидора звенело, колени дрожали, Йеруш расплывался перед глазами. Вместо Йеруша вокруг дракона прорастала-клубилась бледно-розовая дымка. В дымке медленно проявлялись туманные тени.

Снова.

Векописица Иган, кругленькая и неловкая, карабкалась на уступ, и под её ногами осыпались мелкие камушки.

Безымянный гном катился по крутому пригорку прямо в стрекучую лозу, и тугие неразрывные жгутики тащили его в нагретую лавой почву.

Эфирная драконица Балита танцевала в небе над холмами Айялы.

«Но я же пытался спасти её! Я пытался спасти их всех! Я только и делал, что…»

Одна тень прорастала из другой, неотвратимо и неостановимо. Золотой дракон узнавал не всех.

Холмы неподалёку от Декстрина, деревянные домики и флюгеры, пронзающие небо – и рвущийся в небо дракон, который через мгновение станет человеком, а ведь люди не умеют летать.

Город падающего пепла в подземьях и полтора десятка гномов, растворяющихся в пепле.

«Но я же спас кого-то, помимо себя!» – хотел закричать Илидор, но, как обычно, не смог издать ни звука: его губы сковал пепел, падающий с непроглядно-чёрного потолка пещеры.

Гигантский хробоид с торчащим в глотке мечом падает на гнома и перешибает ему хребет.

…Когда розовая дымка наконец рассеялась перед глазами Илидора, дракона колотил озноб, к горлу подкатывала тошнота, ему почти безудержно хотелось разораться – просто так, ни на кого, на мироздание. На идиотское чувство безысходности, которым притрушены все эти случайности, предопределённости, чужая дурь и собственная тоже, на чувство вины, которое неизменно остаётся вместе с тем, кто выжил – просто потому, что выжил именно он.

Слова-затрещина Йеруша были слишком неожиданными, слишком обидными и несправедливыми, и всего этого «слишком» было так много, что Илидор даже не понимал, какими словами можно ответить на этот гнусный выпад Йеруша Найло, возможно ли вообще на такое ответить словами, имеют ли они хоть какой-то вес перед вечностью, перед чувством вины и тенями, которые прорастают из розовой дымки.

Снова.

А ведь Илидор так надеялся, что в лесу тени перестанут его преследовать! Когда золотой дракон улетал от отца-Такарона, сердце его щемило печалью расставания, но была и радость, и облегчение от того, что место, где всё случилось, остаётся позади. А впереди были новые места, новые приключения и наверняка головокружительные опасности, и от ожидания новых опасностей у дракона захватывало дух, и тогда он чувствовал себя очень-очень живым – не просто выжившим, а ещё и живым, полным силы, способным на любое свершение, имеющим право дышать, имеющим право быть – и быть собой.

Меньше всего Илидор ожидал, что первым делом на новом месте Йеруш Найло потревожит своим голосом этот долбаный бледно-розовый туман и пепел, запечатывающий уста, и тени, которые прорастают из тумана и растворяются в пепле.

Теперь Илидор не мог найти слов даже для того, чтобы обругать Йеруша Найло. А Йеруш Найло стоял перед драконом, пылал глазами и ждал его ответа, крепко стискивая пальцы.

– Не может быть на свете ничего подобного, – едва не захлёбываясь от ярости, проговорил Илидор, и голос его гудел, как низкий гонг. – Ты, Найло, быть может, лучше всех на свете разбираешься в воде, но ты нихрена не понимаешь в магии. Не может быть такой воды! Не может! Понятно тебе?

Йеруш сжал кулаки. Он дышал часто и неглубоко, его лоб покрылся мелкими каплями пота.

– И я пойду с тобой в дебри этого леса, – выплюнул Илидор и потряс пальцем перед носом Йеруша: – Я пойду за тобой! Но не для того, чтобы убедиться – ты понял меня, Найло, понял? Я пойду с тобой, чтобы увидеть твоё лицо, когда ты поймёшь, в какую чушь умудрился поверить! И я тебя носом натыкаю в тот источник или что там ты собираешься найти, чтобы ты увидел, чтобы ты понял и вслух ртом мне сказал то же, что я тебе сейчас говорю! Никакой! Живой воды! Не существует!

Имбролио

Пятеро полунников, мужчины и женщины, входят на одну из многочисленных полян овальной формы, какие тянутся по юго-западным владеньям грибойцев. Над головами гостей скрипят-покачиваются хитросплетения подвесных лестниц – так высоко, что кружится голова, если рассматривать их. Тихо гудят соками перегонные кряжичи. Полунники приехали последним сгоном. С их волос, похожих на пуки гнилых водорослей, и с их плеч ещё не испарился древесный сок.

– Пересадка, пересадка! – кричит сверху грибоец-провожатый. – Переход на пятую южную точку сгона!

По подвесным лестницам идут на пересадку несколько пришлых людей-торговцев с проводником-котулем, несут за спинами массивные короба.

Полунников встречают на поляне семеро грибойцев. У некоторых на головах, плечах, животах колышутся наросты, похожие на шляпки и юбки грибов. Другие с виду почти не отличаются от людей, разве что лица и тела у них безволосы – не как у людей, а как у эльфов. Ни усов, ни бород, ни следа щетины, гладки ноги в коротких, чуть ниже колен штанах. Грибойцы не носят обуви и ходят вперевалку, прокатываясь на внешней стороне стопы. Все семеро источают заметный запах разломанного гриба.

Грибойцы и полунники останавливаются друг против друга, одновременно широко разводят в стороны руки.

– Старца Ону речёт, нужно изничтожить зло, пришедшее от гномских гор, – сообщает один из грибойцев.

– Кьелла велит выжидать, – отвечает самая юная полунница. – А потом, быть может, помочь шикшам.

– Средь шикшей нет единства, – тут же возражает другой грибоец.

– Среди шикшей нет того, что выглядит как единство, – без промедления изрекает кривой на правый глаз полунник.

– Нельзя помочь тому, кто помощи не жаждет.

– Нельзя помочь тому, кто жаждет помощи, желая сам не пачкать рук.

Это похоже на детскую игру в мяч: слова летят в одну сторону, потом в другую, без задержки, как будто сами слова не имеют никакого значения – важно лишь не пропустить свою очередь говорить, не замяться.

– Нельзя изничтожить зло, не смогши к нему подойти.

– Позволим ему приблизиться?

– Не хотим позволять приблизиться.

На мгновение летающие туда-сюда слова растворяются в гуле перегонных кряжичей, вздрагивает земля под ногами, грибойцы покачиваются на пятках, прикрывают глаза.

– Оно само хочет приблизиться – значит, мы того не хочем.

– Кьелла велела подпустить.

– Старца Ону речёт, нужно изничтожить.

– Не по уговору, – впервые за всё время повышает голос старший полунник, и на поляну падает ладонь тишины, прихлопывает летающие туда-сюда отголоски слов.

– Не по уговору, – неохотно соглашается наконец старший грибоец. – Не хотим ссоры с людьми и котулями.

Грибойцы содрогаются, вспомнив, почему не хотят. Полунники морщатся. Они тоже не хотят. Тишина становится плотнее. Грибойцы подбираются, самый молодой начинает пыхтеть и раздуваться, словно гриб, повешенный над костром.

– Старца Ону рекла – в лес вошло зло.

Тишина густеет. Тишина пахнет озоном. Высоко-высоко над головами грибойцев и полунников раскачиваются хитросплетения подвесных лестниц и тихо гудят перегонные кряжичи.

Глава 5. Ничей дракон

Днём Илидор и Йеруш, отдышавшись после горячего спора, исполнились умиротворения и дружелюбия. Разделили сухарики, оставшиеся в рюкзаке дракона, и вяленые лианы, которые нашлись среди запасов Йеруша. Потом наловили прыгучих грибов на берегу, попутно, наверное, распугав в озере рыбу, но это их не очень расстроило, поскольку ловить рыбу было нечем, чуть позже сходили за ягодами и очень удивились, когда нашли пару не до конца обобранных кустов земляники. Илидор быстро перестал выглядеть мрачно-прибитым, но Йеруш понял, что своими словами оттоптался на больных драконьих мозолях, так что теперь, стараясь загладить свой промах, вёл себя на удивление прилично.

Ближе к вечеру Найло принёс от храмовой вырубки две большие тарелки с зерновой кашей. Тарелки были из обожжённой глины, не очень широкие, но глубокие, долго хранящие тепло. На одном краю в тарелках были выемки, чтобы пить суп или жидкую кашу, не проливая. Илидор немедленно попробовал, обжёг язык и губы, после чего принял разумнейшее решение есть ложкой. В кашу, судя по вкусу, подмешали чьё-то мясо, измельчённое до состояния пасты и потому неразличимое взглядом. Когда с кашей было покончено, Йеруш погрохотал чем-то в палатке и вынес два больших жёлтых яблока, а Илидор заварил в котелке листья мяты, и жизнь стала уверенно налаживаться.

Потом Илидор валялся у палатки и травил гномские байки, а Йеруш носился вокруг со своими пробирками, наступал Илидору на ноги, бормотал, вскрикивал и лихорадочно чёркал писалом по восковой дощечке.

Солнце подкрашивало небо тёмно-синим и сине-оранжевым. Возле озера снова появился немолодой добродушный мужик («Мажиний» – назвал его имя Йеруш), который утром звал хорошечек, снова принялся издавать вопли «Уо-о!», «Уо-о!». Мажиний собирал маленьких растений-животных в гигантскую заплечную корзину, а растения постарше просто ходили за ним гуськом, как утята за уткой, которых Илидору много раз доводилось видеть в приречных людских селениях. В конце концов, как и утром, Мажиний накликал своими воплями бой-жрицу Рохильду. Она снова появилась с той самой тропы, которой утром пришёл Илидор. Снова сначала нашла взглядом Йеруша, и они весело помахали друг другу руками, а потом бой-жрица отправилась на поиски Мажиния. Кряжичи, очень тихие в течение всего дня, при виде Рохильды едко затрещали ветками.

После заката с вырубки, где расположился храмовый шатёр, понеслось нестройное многоголосое пение. Что-то блеснуло в свете уходящего солнца – прибрёл давешний малыш с зеркалом в руках, и выглядел он до того странно на этой вечерней полянке, что хотелось протереть глаза: не чудится ли? Нет, не чудился: малыш лет трёх в длинной, до колен, голубой рубашонке, стоял, чуть покачиваясь, на коротких ножках, крепко сжимал зеркало маленькими пальчиками и пускал солнечных зайчиков по поляне. У малыша было совсем ещё кукольное лицо: пухлые щёки, крошечный нос, маленький рот, приоткрытый от удивления, словно для самого ребёнка было большой неожиданностью оказаться тут с зеркалом в руках. Светлые брови почти незаметны, из-за этого крутой лоб кажется очень высоким и по-бараньи упрямым. Соломенного цвета волосёнки завиваются на висках, за ушами, на шее. Скачут солнечные зайчики по поляне, сосредоточенно следят за ними детские глазища, большущие, широко распахнутые.

– Уы-ы-уо! – надрывается у озера Мажиний.

– … далёко услышится жреческий глас… – плывёт над полянкой мощный голос Рохильды, пригибает травинки.

– Мажиний – он кто? – Спросил Илидор. – Лесничий? Он же не из жрецов.

– Просто какой-то мужик из местных, за Рохильдой пришлёпал, – Йеруш дёрнул-клюнул головой. – Скажи, зачем ему Рохильда, неужели его жизнь среди хорошечек недостаточно странная? Впрочем, ай!

В глаз Найло вломился солнечный зайчик, и некоторое время Йеруш шало моргал, едва слышно поминая свет отца-солнца, все его лучики и всех его рьяных последователей. Пение с вырубки стало слышнее, торжественней.

– Пойдём, пора, – наконец проморгавшись, Йеруш махнул рукой дракону. – Сейчас будет ужин, а потом вечерняя посиделка, я обычно от них бегаю как от огня, потому как на кой шпынь мне огонь, но сегодня жрецы захотят тебя послушать. Расскажешь им про того гнома, который остался в подземьях – ты им говори-говори, ты не стесняйся, Илидор, хотя я даже не хочу знать, что в этом мире способно тебя стеснить, но ты говори. И побольше о доблести, про сияние света, в общем, досыпай полной горстью вот этой всей мутотени. Жрецы от таких историй сразу становятся довольными и добренькими, а нам очень нужно, чтобы они были добренькими и довольными, ты слышишь меня, Илидор, эй, Илидор, ты меня понимаешь, дракон? Прекрати пританцовывать, я тебе важные вещи говорю!

– Я же их ушами слушаю, а не ногами, – сверкнул улыбкой Илидор, но покачиваться в такт пению прекратил. – Ты можешь тоже пританцовывать, пока рассказываешь!

Йеруш поморщился так, словно дракон наступил ему на ногу, хотя тот знал совершенно точно, что не наступил. Илидор решил считать, что у Найло есть какие-то сложности с танцами, что было бы не слишком удивительным для такого нервического эльфа, которому не всегда удавалось даже сидеть или ходить без резких и неуместных телодвижений.

– И ты не забывай, дракон, – понизив голос, очень серьёзно проговорил Найло, – у Храма бзик на добре и свете, ты меня услышал? Нужно быть добрым и светлым и нести свой свет повсюду. А всё, что тьма и мрак, Храм называет тварьским и выпалывает с милыми улыбками.

Дракон издал тихий-тихий горловой рык, совершенно звериный.

– И вот так при жрецах не делай, – тут же велел Йеруш. – Свет и добро не рычат, понятно? Твари рычат. С тварью Храм говорить не будет. Вы с Юльдрой вообще совсем никак не договоритесь, если ты будешь весь такой дракон, ясно тебе? А тебе нужно с ним договориться, потому что иначе ты тут застрянешь ещё ёрпыль знает на сколько! Но ты же не хочешь тут застрять? Не хочешь?

Илидор не нашёл хорошего ответа, да и плохого тоже не нашёл, зато ощутил ясное и труднопреодолимое желание хорошенько врезать Йерушу в челюсть.

Разумеется, он не хотел тут застрять. Не для того он прилетел за Йерушем в Старый Лес, чтобы теперь остаться в одиночестве на опушке. Нет уж, Илидор очень хотел помочь Найло в его изысканиях и за всё ему отомстить. Илидору очень, очень нужно убедиться, что не существует никакой живой воды, и увидеть, какое лицо будет у Найло, когда он это поймёт!

…Будь у Илидора живая вода – он бы смог спасти Балиту? Рратана? Йоринга Упорного?

Розовая дымка клубилась вокруг дракона, и клубы её превращались в силуэты: эфирная драконица танцует в небе над холмами Айялы, ядовитый дракон щурит глаза и беззвучно плетёт кружева историй про долинные людские селения, гном в кожаных доспехах с пластинчатыми вставками машет топором на гигантского хробоида, который выскочил из пола пещеры в обломках камня и клубах пыли…

Будь у золотого дракона живая вода – он бы мог спасти скрещей, которые погибали за него в подземьях, которые кричали от боли, когда лава выжигала остатки их гномских тел, которые истекали собственной лавой, разломанные пополам, с оторванными руками и ногами?

Будь у Илидора живая вода…

Дракон отчаянно мотал головой, разгоняя розовую дымку, и она неохотно, медленно редела. Таяли клубистые тени, глядя на Илидора укоряющими глазами, и напоминали, что они ещё придут. Снова и снова. Они ещё придут, чтобы опять молчаливо спросить золотого дракона: разве это правильно, что ты – выжил, а мы – нет?

Но я же пытался кого-то спасти! Но я же спас не только себя!

А если бы у Илидора была живая вода?

– Нет никакой живой воды, – твёрдо произнёс он, проморгавшись.

Из-за розовой дымки проступило лицо Йеруша Найло: мелкие аккуратные черты, извечное подёргивание губ, век, щёк, бровей, бешеные сине-зелёные глазища.

– Нет никакой живой воды, – едко повторил Йеруш Найло и вскинул руки, почти воткнувшись в кроны деревьев длинными пальцами. – Охренительно, Илидор! Живой воды нет! Ты это твёрдо знаешь! Ты это твёрдо знаешь, потому что – что?

Дракон поморщился. Пение жрецов умолкло, и как-то сразу на плечи рухнул свежий вечер, запах костра, влажной лесной подстилки, закатного неба. Над ухом начинали несмело жужжать комары.

– Почему ты знаешь то, что знаешь? – подпрыгивал Йеруш, и в сумерках закатного леса он казался призраком, выскочившим из-под земли. – Почему ты веришь всему, что думаешь? Насколько недалёким нужно быть, чтобы испытывать уверенность хоть в чём-то? Ответь мне дракон, ответь, если знаешь ответы!

Дракон не знал ответов. Дракон не очень-то понял даже вопросы. Дракон привычно ощутил желание врезать Йерушу Найло в челюсть, чтобы не умничал. А Найло стоял-подпрыгивал, поедал взглядом лицо Илидора, у Найло подёргивался глаз, Йеруш зачем-то приподнимался на цыпочки, хотя и так был выше дракона и мог смотреть на него сверху вниз без всяких подпрыгиваний. Илидор ощущал, как становится дыбом чешуя на затылке, несуществующая в человеческой ипостаси, и сосредотачивался на том, чтобы всё-таки не сорваться и не врезать Йерушу, поскольку по-прежнему полагал, что если начнёт причинять Найло боль, то не сумеет остановиться.

– Так я и думал, – наконец с удовлетворением заключил Йеруш. – Никаких аргументов и ясных обоснований! Одно лишь охренительно важное мнение, которое почему-то должно оказаться верным! Единственно верным! Хах!

Крылья Илидора звонко хлопнули, словно стряхивая невидимую влагу.

– Ладно, ладно, – неохотно буркнул Йеруш и сразу словно стал ниже ростом. – Я имею в виду, Илидор, что когда кажется – знаешь что надо делать? Проверять! Про-ве-рять!

Он подпрыгнул, дёрнул подбородком вправо, влево и забегал туда-сюда.

– Вот представь, Илидор, представь: ты решишь не проверять, существует живая вода или нет, ты просто уйдёшь, а потом окажется, что ты был в двух шагах от ответов на все вопросы жизни, смерти и всего такого! Ты был в двух шагах, но не узнал ответов, ты просто развернулся и ушёл! Тебя увела от ответов твоя идиотская ограниченность, твоя убеждённость в собственной хрен-знает-почему-правоте, твоё скудоумие, твоё долбаное неверие!

Дракон стоял, прикрыв глаза, и тёр виски пальцами.

– Так что, Илидор, – Йеруш остановился, словно налетев на стену, и даже покачнулся. – Мы с тобой договорились, верно? Ты подружишься с Храмом и пойдёшь вместе с нами в лес, потому что когда кажется – надо проверять! Нам надо идти в лес и проверять! Ты пойдёшь, ты пойдёшь со мной, правда, ты поможешь мне? Давай, кивни, дракон, пообещай мне, дракон! Я пойду в лес, ты пойдёшь в лес, мы все пойдём в лес! Ты меня услышал, услышал, Илидор?.. Ладно, ладно, не делай такое плотоядное лицо, просто кивни, кивни, хорошо? Ты подружишься с Храмом и поможешь мне, да, да, ты мне это обещаешь? Вот и хорошо. Вот и отличненько. Пойдём ужинать, что ли, пока там всё без нас не сожрали.

***

Первое, что увидел Илидор, когда они с Найло наконец вышли на вырубку – как верховный жрец Юльдра у опушки разговаривает с шикшами, сплетёнными из лозы существами. Точнее, Юльдра им что-то говорил, а они слушали. Рядом с верховным жрецом покачивалась, словно бочонок на волнах, Рохильда, время от времени делала полшага вперёд и что-то изрекала – по всей видимости, влезала с уточнениями. В сторонке стояли ещё двое: рыжая жрица с необычной короткой стрижкой – волосы её стояли дыбом, как взъерошенные птичьи перья, и молодой жрец – из тех непримечательных людей, на которых нужно смотреть очень-очень долго и внимательно, чтобы узнать их при следующей встрече. Жрец стоял, скорчившись, поджимал правую ногу, обеими руками держался за низ живота с правой стороны. Жрица держала на сгибе левой руки младенца, завёрнутого в мягкие тряпки, и Илидор ясно видел какую-то неправильность в том, как жрица держит ребёнка.

На вырубке было людно и суетно, все готовились к вечерним посиделкам, никто не глядел на шикшей, Юльдру, Рохильду и двух молодых жрецов. Подчёркнуто не глядел, быстро понял Илидор. Люди, занимающиеся своими обычными делами, говорили чуть громче необходимого, чуть раздельнее, движения их были немного избыточными и вместе с тем скованными. Кто-то уронил стопку посуды, кто-то наступил кому-то на ногу. Многие приветственно махали Йерушу, хотя по выражениям лиц жрецов не было заметно, чтобы они испытывали к Найло тёплые чувства, и столь же радостно они махали Илидору, хотя дракон тут почти никого и не знал. Хихикали в сторонке две девушки, которые следили за ним сегодня утром, когда он зашивал рубашку. Мелькнуло у дальнего шатра круглое лицо Фодель, но дракон не понял, заметила она его или нет.

Наконец шикши дослушали Юльдру и широко развели руки, словно для объятий – Йеруш немедленно ожил и, сбиваясь на дурацкие шутки и неуместные отступления,пояснил Илидору, что в старолесье этот жест означает отсутствие дурных намерений. А потом шикши обвели медленным взглядом вырубку – справа налево, слева направо – и стали отступать в лес, двигаясь спиной вперёд. Вместе с ними шёл, подволакивая ногу, тот самый невыразительный молодой жрец. Сейчас, когда он развернулся, дракон заметил довольно крупное родимое пятно на его правой щеке. Жрица со взъерошенной стрижкой качала головой, одной рукой прижимая к себе завёрнутого в тряпки младенца. Вторая рука плетью висела вдоль тела, плечи поднялись-сгорбились, словно жрица собиралась в следующий миг свернуться улиткой или же ожидала нападения. Молодой жрец, уходящий с шикшами, оглядывался на неё гордо и самодовольно, словно спрашивая: что, съела? Юльдра наблюдал за уходящим спокойно и благожелательно, а воздух… воздух вокруг верховного жреца едва-едва заметно колыхался.

– Он что, маг?!

– Чего? – рассеянно переспросил Йеруш. Он смотрел на шикшей и уходящего с ними жреца, не на Юльдру.

Эльфы говорили, среди людей почти не бывает магов, поскольку даже умнейшие и одарённейшие из людей не в силах в должной мере дисциплинировать свой ум и освоить трудную науку сотрудничества с силами природы. Эльфы говорили, люди в силах творить только прикладную магию, для каких-нибудь простейших бытовых надобностей, и только под надзором обученного эльфа, который пожелает потратить своё драгоценное время на подобные пустяки.

Но такое колыхание воздуха, как сейчас вокруг Юльдры, Илидор видел лишь несколько раз над гористыми тропами в жаркие дни и однажды – вокруг Теландона, верховного мага Донкернаса.

Это было в тот день, когда вскрылась настоящая причина многомесячных нарушений сна у донкернасских эльфов и Теландон пребывал в величайшем волнении.

– Юльдра. Маг смерти? – проговорил Илидор, сам не веря собственной догадке.

Юльдра совсем не похож на Теландона. Теландон сам как будто мёртвый, от него веет жутью и за плечом его стоит извечная мрачная тень. Теландон безусловно повелевает каждым эльфом и драконом Донкернаса, Теландон повелевает любым живым существом, с которым только пожелает. Заговорить. Так медленно. И невозмутимо. Что ты сожмёшься в комочек. И побежишь. Выполнять. Указание.

Ничего общего с Юльдрой. Ничегошеньки. Скорее, золотому дракону, который сегодня напихался впечатлениями под самое горлышко, просто почудилось дрожание воздуха вокруг верховного жреца. В закатном свете немудрено увидеть то, чего нет.

– Вот, смотри, – говорил меж тем Найло, указывая на шикшей и жреца, которые уходили в лес. – Понимаешь?

– Нет, – признал Илидор, уже не в силах расстроиться по этому поводу или пожелать врезать Йерушу в челюсть. – Не понимаю.

– Ну в самом деле! – Найло взмахнул руками со скрюченными пальцами так, словно желал подвеситься на самый высокий кряжич и болтаться на нём говорливым флюгером. – Ты же был в Гимбле! Ты видел Храм! Ты слышал, что я сказал: Юльдра хочет обратно старолесскую башню! А шикши против! И ещё волокуши против, и полунники, и грибойцы!

– Кто все эти люди? – безнадёжно спросил Илидор и взглядом попросил Йеруша не давать ему ответа.

Найло этого взгляда не понял и бросился в объяснения, которых дракон уже не в силах был воспринять. Только и улавливал, что «бу-бу-бу вовсе не люди», «ду-ду-ду вселесское толковище», «га-га-га чтобы согласились допустить Храм к башне».

– А как они могут не допустить? – спросил Илидор. – Это ужасно охраняемая башня или что?

– Ну нахрен ты такой тупой! – простонал Йеруш. – Я же сказал, что лес не принимает чужаков! Они не могут просто взять и пойти, да они и не знают точно, куда нужно идти! И ещё, насколько я понял, башня, ты только не смейся, но башня никого не впускает внутрь.

Илидор и не думал смеяться. В гномских подземьях он всякого навидался.

С возвращением Юльдры на поляну всё засуетилось ещё больше, стопку посуды снова уронили, с другой стороны вырубки понёсся детский визг. Юльдра, взмахом руки отсекший все вопросы, направился к большому кострищу, вокруг которого размещались брёвнышки-лавочки и с которого недавно сняли гигантский котёл с чем-то сыто плюхающим. В сыто плюхающее, насколько видел Илидор, тут же посыпались комары и мошки. Проткнул воздух визгливый хохот Рохильды – уперев ладони в поясницу, она о чём-то увлечённо рассказывала собравшимся вокруг неё жрецам, указывая то глазами на Юльдру, то подбородком на лес, потрясала грудью и животом.

Йеруш потянул Илидора к большому кострищу, и дракон, уже не в силах чему-либо удивляться сегодня, увидел, что в кострах горят не ветки, а камни, то есть кострище – и есть костёр. В Такароне дракон видел плавящийся камень, но горящий? Да ещё так смирно и уютно, словно большой приручённый зверёк…

Они уселись на одно из брёвен подальше от центра полукруга, где устроился Юльдра и несколько старших жрецов, которые что-то негромко ему говорили. Юльдра склонял голову то к одному, то к другому, лицо его хранило выражение сосредоточенной отстранённости. Потянулись к костру другие жрецы и жрицы, рассаживались по брёвнышкам. Небольшая группа самых юных, отчего-то выжидающе глядя на Илидора, устроилась поближе к нему и Йерушу. Были там и две давешние девушки, и пара жречат с почти детскими лицами, едва покрытыми редкой щетиной, и молоденькая невысокая жрица, которую дракон краем глаза видел днём у лекарского шатра и принял за гномку. Жрица держала на руках маленькую хорошечку, а хорошечка цеплялась жгутиками за её мизинец.

С другой стороны, спиной к кострищу, уселась Фодель, и дракон обрадованно замахал своей приятельнице-жрице. Она весело кивнула в ответ и тут же сделала страшные глаза и тут же улыбнулась – видимо, всё это должно было означать нечто вроде «Вот почему я не подошла к тебе и не заговорила с тобой», но Илидор этого объяснения не понял.

– Ты видел гимблский Храм, – вполголоса сказал вдруг Йеруш, не глядя на дракона. Он оглядывал жрецов, стекавшихся к костру. – Как думаешь, сколько там было людей, в гимблском Храме?

Илидор поёжился – что-то щекотнуло между лопатками, словно с дерева свалилась и поползла по спине гусеница, хотя не было над драконом никаких деревьев. Он понял, о чём говорит Йеруш, его и прежде царапало это ощущение неправильности: гимблский Храм был невелик, да и Фодель как-то обмолвилась, что под землёй постоянно живут не то десять, не то двенадцать жрецов. А здесь их никак не меньше полусотни. Не считая детей.

Конечно, почему бы Юльдре было не собрать по дороге жрецов и жриц из других поселений или не кинуть клич во все концы, чтобы последователи подтянулись к Старому Лесу сами. Мало ли найдётся желающих быть причастными к возвращению веры в отца-солнце в этот лес, где стоит знаковая для Храма башня, где похоронен сам основатель Храма, воин-мудрец, но…

Странненькая подобралась компания для такого ответственного дела, для такого небезопасного, по словам Йеруша, места. Молодые жрецы и жрицы, группка бодрых пожилых, детвора, причём это в основном малявки, беременные жрицы – честное слово, неужели у Храма не нашлось никого покрепче для такого сложного дела?

Илидор нахмурился, посмотрел на Фодель, точно она могла сей миг дать ему какие-то пояснения. Фодель была занята разговором с незнакомым дракону рослым светлобородым жрецом, и этот светлобородый жрец немедленно не понравился Илидору.

Над вырубкой понёсся глубокий бас Юльдры – верховный жрец начал воодушевляющую речь о том, как жрецы отца-солнца прокладывают заново путь в Старый Лес, как они отважно и умно одолевают преграды и как сияние света озаряет старолесские народы. Юльдра говорил убедительно и хорошо, и к концу его речи даже дракон убедился, что Храм затеял прекраснейшее дело, решив вернуться в Старый Лес, и что уже вот-вот все неувязки будут увязаны, все вопросы разрешены, и на всеобщем толковище старолесцы с радостью откроют жрецам путь к утраченной храмовой башне.

Речь Юльдры успокоила дракона. По всему видно, верховный жрец знает, что делает. Да и могло ли быть иначе? Ведь только безумец ввязался бы в подобную авантюру, не имея ясного плана действий на все возможные случаи. Ясно же, что у Храма Солнца есть план, не может не быть – ведь Юльдра умён и опытен в таких делах, раз протащил свою веру даже в гномский город Гимбл. В город гномов отнюдь не каждому вершиннику дозволяется хотя бы войти! Не говоря уже о том, что не всякому вошедшему в подземный город доводится выйти из него.

Успокоился не только Илидор – явственно повеселели все. С большим аппетитом умяли зерновое варево с рыбой, сытными рассыпчато-крахмалистыми клубнями и нападавшими в котёл мошками. Выпили расслабляющего отвара из листьев душицы и мяты. Осоловели, расслабились, заулыбались – только неугомонная Рохильда на другом краю бревенчатого полукруга что-то азартно втолковывала собравшимся вокруг неё жрецам, и голос у неё был очень самодовольный. То и дело она постреливала глазами на Йеруша, а тот с милой улыбкой глядел на неё почти неотрывно.