Текст книги "Звезда Ворона (СИ)"

Автор книги: Илья ле Гион

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 76 страниц)

Глава 14. Тьма и клинки

Искры костра, словно маленькие золотые мошки, рождались из яркого пламени и серого пепла, стремясь поскорее улететь в ночное небо, сливаясь с холодным светом звезд. Треск сырых веток не мог заглушить громкого храпа Милу, и еще нескольких наемников, которых боги одарили этим неоднозначным талантом – даже во сне отпугивать диких животных. Феликс увидел, как в темноте промелькнула то ли лиса, то ли какой другой пушистый зверь, решивший проверить что это так шумит и светится. Убедившись, что неизвестный ему зверь скрылся и больше не появится, Феликс вновь обратил взгляд на свою ладонь, на которой все еще можно было разглядеть еле заметную отметину от кровавого символа. Он сжал и разжал пальцы, в который раз стремясь убедиться, что эта рана никак не повлияла на их работоспособность. Прошло уже больше двух недель с того момента, когда он в первый и последний раз испытал на себе ужасную боль от богохульного ритуала пиктов, и порой ему казалось, что когда он двигает пальцами, то эта боль, словно призрачное эхо, возвращается в его руку. В эти моменты он не мог совладать с собой, и часто гладил шрам, в надежде что эти иллюзорные боли пройдут. Еще никогда в жизни он не испытывал столь невыносимой пытки, как от этого маленького шрама. Милостивая Дочь, как же эту агонию мог переносить Джелу в течении нескольких дней?!

Как только Изеул, после потери сына, смог вновь овладеть своими мыслями, он велел тут же отпустить всех пленников и вернуть их вещи. Вся его напыщенная набожность потонула в горе и слезах, которые катились из его глаз, когда он поднял на своих крепких руках безжизненное тело Труцидара. Феликс уже никогда не сможет забыть ту безмерную печаль, которая была в глазах старика, и его горестный крик, когда он увидел, как Эн пронзил сердце его сына. Самое странное, что почти такое же выражение Феликс видел и на лице Дэя, когда тот вынужден был взять в руку меч.

Оторвав взгляд от ладони, Феликс посмотрел на палатку, в которой сейчас спал однорукий пастух. Маленький никс до сих пор не мог поверить, что такой тихий, и даже, в какой-то мере, блаженный калека, смог дать отпор опытному и сильному мечнику. Феликс прекрасно помнил тот бой, и каждый раз, когда он снова вспоминал подробности той схватки, он убеждался, что противник Дэя был поистине великолепным фехтовальщиком. Такое мастерство владение двуручным мечом Феликс видел лишь у белланийских цепных ведьм, которые считались одними из самых грозных противников в Стелларии. Но даже этого мастерства оказалось недостаточно, чтобы победить однорукого, слепого на один глаз, пастуха. И сейчас Феликс понимал, что сила Дэя была не только в его умении быстро отражать удары и правильно выгадывать моменты для атаки, но и в самом его теле. Дэй, безусловно, обладал той удивительной силой, которая превосходит обычную человеческую мощь в три, а то и больше раз. Но это открытие почему-то не сильно удивило Феликса. Возможно, все из-за того, что он уже давно понял, что Дэй не просто какой-то бедный пастух, а человек, который скрывает в своем сердце некую тайну, которой еще не готов поделиться. Феликс уже несколько раз пытался завести с ним разговор на эту тему, но тот все время уходил от ответа, а после случившегося, как и во время ситуации с Казией, он на несколько дней замкнулся в себе.

Но если Дэя еще можно было хоть как-то прочесть, угадать его чувства и перенесенные им раны, то Эн оказался для Феликса еще большей загадкой, чем прежде. Маленький никс неоднократно ловил себя на мысли, что не может в полной мере оценить этого таинственного ювелира, который, как и Дэй, скрывал ото всех свои помыслы. Каждый раз, когда маленький никс думал об Эне, ему казалось, что в своих мыслях он преуменьшает силу молодого ювелира. И история с Труцидаром в который раз доказала, что Эн во много раз сильнее, чем Феликс предполагал. Это осознание пришло к нему, когда Изеул поднял своего мертвого сына, и Феликс увидел, что Эн не просто нанес пикту смертельную рану, но и смог на мгновение скрестить с ним свой меч. И это еще больше показывало, насколько искусен был Труцидар. Та яркая вспышка, которая мелькнула перед тем, как Эн пронзил сердце воина, была результатом их молниеносной атаки, незаметной с первого взгляда. Даже Феликс, глаза которого были натренированы примечать мельчайшие детали, не смог понять, что случилось, пока не увидел меч Труцидара, которым он отразил первую атаку Эна. Удар ювелира оказался настолько сильным, что оставил глубокую трещину на клинке воинственного пикта. Еще бы один-два таких удара, и меч Труцидара сломался бы пополам.

Но не только Феликс оказался в недоумении от такого исхода событий. Поражены были все, включая Эскера и Анью. После того, как их отпустили, Эскер спросил у Эна, что тот сделал с деревом, что оно так загорелось, на что тот, вопреки своему обычному прямолинейному характеру, ответил более философским высказыванием, что «произошло неизбежное». В отличии от Дэя, молодой ювелир не стал замыкаться и увиливать от ответов, но в его словах и поведении недолгое время прослеживалась еле уловимая перемена. Если раньше Эн пронзал своим золотым взглядом каждого, кто с ним вел беседу, то сейчас в разговорах он все чаще отводил глаза, глядя куда-то в пустоту, и казалось, целиком погружаясь в свои мысли, хотя ответы его были все такими же твердыми и решительными. Это длилось не долго, и спустя несколько дней он вновь стал самим собой, выражающий подавляющее высокомерие.

Перемены Эна в обратную сторону произошли как раз тогда, когда их отряд покинули трое человек. Джелу, хоть и пришел в себя, больше был не в состоянии продолжать путь, и Эскер велел еще двоим наемникам, которые совсем недавно присоединились к ним, сопроводить его до Ашура. Такое решение показалось Феликсу вполне обоснованным, так как он понимал, что измученный Джелу вряд ли смог бы в одиночку преодолеть тот путь, что они смогли уже пройти. А еще, из-за того, что их взяли в плен, экспедиция сбилась с намеченного маршрута, и им пришлось потратить несколько дней на то, чтобы вернуться к тому месту, где их схватили. Это тоже не вызвало ни у кого вопросов, так как еще в Меридиане, перед отплытием, Эскер рассказал им, что уходить с безопасных троп будет весьма опрометчиво и глупо.

Еще раз бестолково потерев крохотный шрам, Феликс потянулся к теплой миске с луковым супом, чтобы хоть как-то занять руки, одновременно покосившись на сидевшего рядом наемника. Ночь выдалась тихая, и не только потому, что ветер в этих местах был не такой сильный, но и из-за того, что компанию ему сейчас составлял немой Серафиль – еще одна неразрешимая загадка для Феликса. После того, как Изеул вернул все их вещи и коней, им пришлось еще задержаться на пару часов, так как Серафиль вздумал прочитать заупокойную молитву, пусть даже и без разрешения самого Изеула, который унес тело своего сына на корабль. И сейчас, по своему обыкновению, Серафиль снова склонился над истрепанным томом Книги Эрна, плотнее накинув на себя свой дорожный плащ.

Мысли о прошедших событиях, и гробовое молчание набожного наемника, навеяли на Феликса тоску, и он решил переключить свое внимание на что-то более веселое, но так ничего и не придумал. Он хотел было спеть какую-нибудь веселую песенку, и уже было собрался затянуть «Был в таверне как-то спор…», но тут же понял, что совсем забыл второй куплет. Песни никак не хотели приходить в его голову, и поэтому он посмотрел на ночное небо, чтобы полюбоваться звездами. Но даже эти яркие огоньки, разбросанные по всему небосводу, словно драгоценные семена пшеницы по мановению небесного сеятеля, навевали на него необъяснимую тоску. Это были не те звезды, к которым он привык, и сейчас они стали казаться ему глазами злых богов, неотрывно следящих за ним из темной пустоты.

– У тебя суп сейчас выльется. – раздался рядом с ним размеренный голос Дэя.

Пастух так тихо подошел, что Феликс от неожиданности чуть было не пролил остатки своей похлебки на землю.

– Святая Дева-Искупительница, Дэй, не нужно так пугать меня. – проговорил Феликс, подскочив на месте. – Боги не наделили меня звериным слухом, поэтому, пожалуйста, в следующий раз постарайся быть более приметным.

– Извини, извини. – улыбнулся Дэй, покосившись на свободную руку Феликса, которая потянулась к сумке со скрижалью, плотнее прижав ее к хозяину. Феликс тоже заметил это свое непреднамеренное движение, и сам не понял, почему так поступил. Видимо, это был рефлекс, который за последнее время выработался у него в этих землях. Поэтому, чтобы сгладить неловкий момент, он сделал вид, что ищет в маленьких карманах сумки вяленое мясо. Пока он это делал, к ним, уже более громко и заметно, подошла Анья.

– Прибереги свои мышиные запасы на потом, мальчик. – проговорила она, отодвигая когтистой рукой протянутый Феликсом лоскут сушеного мяса. – Из-за этой трусливой крысы мы потеряли больше недели пути, и поэтому еду сейчас нужно расходовать более осторожно. До Зерзуллы путь не близок, а в местных деревушках нам вряд ли продадут хоть что-то, что можно было бы положить в рот без риска отравиться. – взяв палку, она пододвинула несколько бревен в костре, чтобы они лучше горели. – Аппетиты местных арнистрийцев куда более дикие и коварные, чем у их цивилизованных морских собратьев.

– Но я уверен, госпожа Анья, что вы отлично сможете справиться со всеми недугами и ядами. – чуть оживленно ответил Феликс, радуясь, что у него появились хоть какие-то собеседники в эту тоскливую ночь.

На его слова Анья показала злорадную усмешку.

– Не думай, что я записалась к вам в няньки. Я не собираюсь тратить время и силы, чтобы вылечить каждого дурака, который думает, что может пренебречь мудрым советом

Феликс догадался, что это был камень в его огород, поэтому спрятал кусочек мяса обратно в сумку.

– Так значит это правда, что местные арнистрийцы сильно отличаются от тех, что живут в Арно-Очинг? – проговорил он, возвращаясь к супу, который уже успел остыть.

– Да. – кивнула Анья, поудобнее разместившись на сколоченной из бревен скамейке, и вытянув вперед чешуйчатые ноги, чтобы погреть их у костра. – Жизнь в пропитанных ядом землях сильно влияет на их культуру. Или правильней будет сказать, что отказ от этой жизни сильно повлиял на тех арнистрийцев, которые обосновались в морском королевстве. Их судьбу можно сравнить с узником, который долго сидел в тюрьме, а затем вышел на свободу в совершенно новом для себя мире. Их умение работать с алхимией поражает… Что такое, безрукий слуга? Тебе не нравятся мои слова? – глаза Аньи сверкнули недобрым огнем, когда она увидела лицо Дэя, который, впрочем, тоже укоризненно посмотрел на капитана пиратов.

– Я ни в праве никого осуждать, – спустя недолгую паузу печально изрек Дэй, – но это искусство, что ты называешь алхимий…

– Тебе оно не нравится. – растянув акулью улыбку и довольная собой, закончила за него Анья. Феликс был уверен, что услышал в словах Аньи гордость, смешанную со злым удовлетворением, какое обычно бывает у безбожника, который уличил в грехе священника. – Но мне нет дела до твоих пустых слов, как нет дела и до твоей ненужной жалости.

Феликс ненадолго растерялся, услышав эти слова. Он не хотел, чтобы эти двое ссорились, хотя полностью и не понимал, в чем конкретно заключается их разногласие. Он посмотрел на Серафиля, который продолжал читать святую книгу, делая вид, что ничего не происходит.

– Дело не в том, что мне не нравится это искусство. – Дэй отвернул от всех взгляд, словно обиженный ребенок. – Эта сила меняет заданный Порядок вещей, и она не должна принадлежать никому, кроме самого Господа.

– Ты разбираешься в алхимии? – удивился Феликс, убежденный, что открыл еще одну тайну загадочного пастуха.

Дэй снова обратил на него свой взгляд, но на этот раз в нем не было той детской обиды, которую Феликс видел мгновение назад. Теперь он вновь был наполнен добротой и снисходительностью.

– Нет, мой славный друг. Я уже давно отказался от этого бремени. – ответил он.

– Ха, отговорка слабого духом идиота. – вставила Анья, хотя сейчас в ее словах была еле уловимая толика жалости. – Наверное, и руку ты отрубил себе сам, чтобы не брать в нее меч. Или как ты это назвал? Бремя?

– В твоих словах есть истина, но она не полная. Я не по своей воле лишился руки, – Дэй дотронулся до правого плеча здоровой рукой, – но я нисколько не сожалею об этом. Я потерял право держать меч. – грустно закончил он.

Феликсу казалось, что он стоит на пороге той сокровенной тайны, которую с таким упорством скрывает Дэй, словно перед закрытой дверью, за которой слышны шепчущие голоса заговорщиков. Осталось только потянуть за ручку, и увидеть разгадку.

– Ты отлично справлялся и левой, ну, тогда, в поединке с тем большим пиктом. – сказал Феликс, отхлебнув из миски супа. – Ты был гвардейцем? Я, конечно, не хочу настаивать на ответе, но и делать вид, что ничего не произошло, я тоже не буду. Такое потрясающее владение мечом можно встретить лишь у опытных воинов.

Феликс и сам понимал, что если Дэй и был солдатом, что уже ясно как день, то точно не в рядах имперской гвардии, так как все гвардейцы, а уж тем более такие искусные в фехтовании, получают огромное жалование даже после ухода со службы, и никак не могут ходить в такой поношенной одежде и работать пастухами.

– Ты говоришь о защитниках Стелларии? – и не дожидаясь ответа, Дэй помотал головой. – Нет, я не из их числа. Меня… – тут он осекся, но не потому, что не хотел продолжать. У Феликса было стойкое чувство, что сделал он это лишь потому, что ему было больно об этом говорить, – …учили.

– Наверное, боги любят тебя больше, чем меня, раз послали тебе таких хороших учителей. – вставил Феликс. – А то Хьефф только и делает, что лупит меня палкой. Может быть мне попросить тебя обучить меня парочке приемов?

– Хьефф хороший учитель, и у тебя отлично получается. – тут же сказал Дэй.

– Ага, отлично получается зарабатывать новые синяки. – проворчал в миску Феликс. – У тебя с Эном, по моему мнению, куда лучше получается управляться с мечами.

– Только не нужно просить его об этой услуге. – ухмыльнулся Дэй. – Наш добрый друг и так многое сделал, к тому же вряд ли он сможет передать все свои навыки тебе.

– Так ты все же считаешь, что я настолько безнадежен?

– Нет, ни в коем случае. Просто Эн… У него талант. Да и я, признаться, тоже не смогу передать тебе все то, чем наделен с рождения. – со вздохом ответил Дэй.

– Только посмотрите, какая печальная драма. – с привычным злорадством усмехнулась Анья, вынимая из-за пазухи трубку. – Беззубый кот пытается утешить трусливую мышь, рассказывая ей сказки о своем благородстве.

Феликс хотел было уточнить, что Анья имела в виду, но внезапно почувствовал сильное тепло у себя под боком. Сначала ему показалось, что каким-то образом тлеющая головешка выкатилась из костра, и теперь вознамерилась поджечь его одежду, но ничего такого не увидел. А затем до него дошло, что жар исходил от кожаной сумки со скрижалью. После того, как их схватили наемники, плита никак не проявляла своих божественных сил, и это был первый раз, с того момента, когда скрижаль вновь ожила. И более того, жар оказался намного сильнее, чем обычно. Казалось, что он должен был, если не поджечь, то уж точно хоть как-то повредить материал сумки, но никаких признаков огня или дыма не было. И тем не менее сумка с каждой секундой становилась все горячее, словно растапливаемая печь, и Феликс не раздумывая вытряхнул из нее плиту на землю.

Это не ускользнуло от его собеседников, и быстрее всех среагировал Серафиль. Вскочив на ноги, он захлопнул Книгу Эрна, а левую руку тут же опустил на рукоятку своего кривого меча. Анья и Дэй отстали от него лишь на секунду.

– Что происходит? – Дэй опустил на плечо Феликса руку, будто пытаясь удержать его от безрассудного поступка. – Ты что-то почувствовал?

– Просто она вдруг стала очень горячей, как раскаленная сковорода. – объяснил Феликс, и сам поразился, насколько спокойно звучит его голос. От его волнения не осталось и следа, и теперь он ощущал лишь манящий интерес. Анья тоже казалась больше заинтересованной, нежели испуганной. Засунув в рот трубку, она медленно подошла к скрижали, которая теперь вновь покрылась своим необычным, остроконечным ореолом. Помимо этого, сам камень поменял цвет, и теперь мерцал солнечно-золотым оттенком, и временами по нему проходили радужные отблески. Присев на корточки, она быстро провела рукой над поверхностью таблицы, как это обычно делают люди, пытающиеся определить степень жара печи.

– Такое с ней впервые. – проговорил Феликс, наблюдая как Анья вливает в чаши своей необычной трубки какую-то белую жидкость из маленьких пузырьков.

– Ты ведь говорил, что после того, как эта болотная чайка-Изеул схватил нас, скрижаль потухла, так? – спросила она, не сводя желтых глаз с переливающейся светом таблички.

Феликс и правду рассказывал об этом Анье и Синоху, когда их только взяли в плен. Но после всех событий он перестал обращать внимание на эту странность. В конце концов какое ему дело до этого? Его главная задача доставить ее в нужное место, и не важно будет она горячая или холодная.

– Да, так и было. – кивнул Феликс, и тоже присел на корточки рядом с Аньей. Дэй же, взяв в руки свой волнистый посох, встал позади. – Думаете с ней что-то не так? – спросил Феликс, следя за движениями Аньи, которая явно что-то вознамерилась сотворить с помощью своей силы.

– Понятия не имею. Я не настолько хорошо разбираюсь в небесных предзнаменованиях, мальчик. Мой удел – воды и бездна. – Анья выдохнула клубы черного дыма, который, вопреки всем законам мира, стал двигаться так, будто им кто-то управлял. Поплыв вниз, он стал заползать под скрижаль, словно ленивый осьминог под камень.

Феликс, затаив дыхание, наблюдал как дым из алхимической трубки постепенно окутывает каменную таблицу, словно стремясь запеленать ее, как новорожденное дитя. Вот он почти полностью закрыл ее, но остроконечное свечение никуда не исчезло, а пламенеющие знаки на ее поверхности стали еще более отчетливыми, и тоже поменяли цвет. За место холодного голубого оттенка, они вдруг стали теплых, огненных тонов.

– Это как-то должно помочь? – спросил он у Аньи, вид у которой был очень напряженный. Один из узлов на ее бандане, напоминающий ослиные уши, почти развязался, и теперь тоскливо повис бесформенной тряпкой у ее глаза.

– Тихо… – прошипела Анья, не сводя глаз со скрижали. – Укроти свой язык, мальчик. Твоя болтовня сейчас меня только сбивает.

Феликс посмотрел на Дэя, чтобы понять, что он думает по этому поводу, и увидел, что тот неотрывно смотрит на скрижаль, а его зрачок ходит из стороны в сторону, словно у человека, занятого чтением. Снова посмотрев на скрижаль, Феликс только сейчас заметил, что непонятные символы на ее гладкой поверхности изменились. Феликс уже столько раз видел их, что запомнил каждую закорючку и завиток, а поэтому смог точно понять, что большая часть священного текста поменялась. Анья все еще была занята своей алхимический трубкой, выдыхая все новые клубы черного дыма. Но теперь, как только темное облако достигало своей цели, оно тут же рассеивалось, будто дым отгонял порыв ветра, что явно не нравилось капитану пиратов. Феликс увидел, как после каждой неудачной попытки Анья все больше хмурилась. Где-то рядом, почти неслышно, словно крадущийся зверь почуявший опасность, но не в силах совладать с любопытством, подошел Серафиль. Его взгляд тоже был прикован к горящим символам, но не блуждал, как у Дэя. И все же, Феликс увидел в глазах наемника, что письмена так же заинтересовали его, хотя тот и не понимал их суть.

Феликс точно не мог сказать, сколько прошло времени. Происходящее с небесной таблицей, и странное поведение его спутников, так захватило его внимание, что он потерял ему счет. Он будто оказался в пустом пространстве, где был лишь он, трое его собеседников и светящаяся скрижаль. Но потом что-то произошло. Сначала это было необъяснимое чувство, чем-то напоминающее предвиденье, которое возникает у человека, когда все события вокруг него идут именно так, как он себе и представлял. Феликс ощутил некую силу, теплую и неотвратимую. А затем она показала себя.

Это был огонь, одновременно такой знакомый и любимый, и в тоже время чуждый человеческому существу. Из скрижали вырвался столб золотого пламени, который тут же стал наклоняться, превратившись в дугу, соединяясь с другой стороной каменной таблички и образуя арку. Это пламя не было похоже ни на что, виденное Феликсом прежде, и было понятно, что оно явилось не из этого мира. Языки огня, словно самое чистое и яркое золото, разгоняли тьму, и в тоже время несли ее. Феликс видел в самом центре этого сверхъестественного пламени черные тени, которые сливались и странным образом гармонировали с золотом, как могут гармонировать звезды и луна в бесконечном мраке ночного неба. Огонь не обжигал, но все же нес тепло, странное, более живое и ощутимое, чем жар обычного пламени. Казалось, что он согревает не физическим теплом, но теплом духовным, как самые дорогие и любимые воспоминания. Звуки тоже поменялись. Теперь Феликс слышал мелодию, столь чарующую и сокровенную, что не мог представить даже тот волшебный инструмент, который мог издать эту небесную музыку. Легкий и заботливый шум ветра, ласковая колыбель вод, блаженный шелест листвы и другие согревающие душу звуки мира смешались с чем-то благотворным и непогрешимым, мелодией, которая могла зародиться лишь в самых чистых и прекрасных снах, или за пределами человеческого мира, в глубоких уголках космоса. Наверное, именно так звучат звезды, и другие запредельные космические тела, которые так манят астрологов и ученых. Мелодия лилась и изменялась, окутывала первозданной красотой и хрустальной гармонией, освобождая от душевных мук и принося в сердце чувство вечного спокойствия. Феликс слышал легкие нотки чего-то невесомого и переменчивого, которые плавно переходили во что-то более твердое и чистое, словно горная вода превращалась в лед, а затем распадалась на множество осколков и загоралась, светилась и мерцала. И все это повторялось в великом цикле гармонии звуков, которые навсегда оставляли в памяти свой волшебный след.

Было ли это настоящим видением, или разум Феликса был так одурманен небесной мелодией, что начал сам рисовать картины, но в огненной арке, что пылала золотом над скрижалью, вдруг проявились образы. Искрящиеся всеми красками чудесные сады предстали перед взором Феликса, словно сотворенные из туманной дымки картины. Это был настоящий рай, наполненный тайнами всего мира, как воображаемого, так и настоящего. Времена года там сошлись в сказочной палитре, вобрав в себя все самое яркое и красивое из каждого цикла. Феликс видел, как золото осени сияет словно солнце, на зеленых, покрытых всевозможными и неизведанными цветами, летних лугах. Белые сады, наполненные чистым, как кристалл, снегом, таинственно мерцали бесчисленной россыпью драгоценных камней, посреди которых цвели лазурные деревья с розовыми листьями, в кронах которых порхали полчища бабочек, светлячков и других прекрасных созданий. Были там и города. Малахитовые и из лазурного янтаря, золотые, и созданные, казалось, из облаков, в которых пульсировал запредельный свет звезд. День и ночь делили небо, и было видно как месяц, так и солнце. И все было идеально выверенным и в то же время наполненным стихийным хаосом, удивительным образом сочетающее в себе несочетаемое, и меняющее то, что неподвластно поменять обычному человеку.

Феликс неотрывно глядел на это чудотворное явление, затаив дыхание. Он боялся, что его смертное дуновение сможет потревожить эту хрупкую картину, осквернить ее своим простым и незаурядным потоком воздуха. Но открывшийся ему вид и неземная музыка, наполняли его жизнью не хуже, чем глоток самого чистого горного воздуха. Он смотрел на образы, которые не могли быть ни явью, ни сном. Но Феликс ощущал их, и даже больше, чем глазами и ушами. Он стал ощущать аромат и тепло тех мест, и это было так же необычно, как и все остальное.

Но где-то на задворках своего человеческого сознания Феликс понимал, что это не будет длиться вечно, хоть он всем сердцем и желал этого. Золотой огонь стал тускнеть, а музыка отдаляться. Глубокая тьма, что пылала вместе с золотом в огненной арке, стала расползаться, и вскоре огонь весь превратился в черную тень, а затем и вовсе распался. Феликс ощутил, как мир вновь стал прежним, грубым и холодным, и это ему не понравилось, словно кто-то содрал с него теплое одеяло посреди холодной комнаты, выдернув из сладкого объятия сна. Но, в конце концов, его разум свыкся с реальностью, и только тогда он смог нормально вздохнуть, наполнив свою голову обыденными мыслями и целой горой вопросов.

Оглядевшись, он увидел Анью, которая, широко открыв глаза, смотрела куда-то в пустоту, словно слабая на ум деревенская дурочка. Ее трубка выпала, и теперь грозилась прожечь на ее потрепанном кителе очередную дырку. Серафиль, упав на колени, прижал руки к груди, будто стараясь спрятать те воспоминания, которые только что видел, в своем сердце. Его глаза были закрыты, а губы неустанно шевелились, повторяя очередную молитву. Дэй так же стоял на коленях. Откинув посох, он вытянул вперед руку, будто пытаясь ухватиться за то видение, которое совсем недавно растаяло в воздухе. Его губы дрожали, а по лицу текли слезы. Это немного смутило Феликса, будто он увидел нечто, что не нужно было видеть. Возможно, именно это чувство и помогло ему прийти в себя быстрее других. Не зная, с чего ему начать, он негромко кашлянул, как это обычно делают ораторы перед вступительной речью.

– Так, полагаю, что не только я это увидел? – проговорил он, на секунду задержав взгляд на скрижали, которая вновь обрела свой остроконечный ореол, а знаки снова перекрасились в холодный голубой цвет. – Господи, неужели это было видение рая? – его слова мигом привели в чувство Анью, которая в первые мгновения выглядела растерянной и смущенной.

– Я… да, видела. – озадаченно пробормотала она, проводя чешуйчатыми руками по кителю, в поисках выпавшей трубки. – Прокляни меня Рогатая Мать, и вся бездна Н’зуламар, но я видела это! Эти видения… Но я не думаю, что они важны. Это сны. – Анья встала, кинув недоверчивый взгляд на скрижаль. – Я должна подумать.

И не сказав больше ни слова, она быстро удалилась в свою палатку. Проводив ее взглядом, Феликс почувствовал движение рядом с собой, и понял, что это был Дэй. В бессилии уронив руку, он тоже поднялся на ноги. Феликс в изумлении посмотрел на его лицо, которое еще никогда не было таким уставшим и изможденным. Даже после своего поединка, однорукий пастух был, хоть и подавлен, но при этом в нем еще оставались силы. Сейчас же он был полностью лишен их, и выглядел совсем как дряхлый старик, не способный даже прямо стоять на ногах. Опершись дрожащей рукой о свой волнистый посох, он молча побрел во тьму. Феликс хотел было окликнуть его, но быстро понял, что Дэй вряд ли его услышит. А затем он почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Обернувшись, он увидел Эна, который подошел к нему совершенно неслышно. Бросив быстрый взгляд на скрижаль, ювелир затем обратил свои золотые зрачки на Феликса. Была ли это иллюзия, вызванная светом костра, или его глаза и вправду сейчас светились, словно яркие звезды, во тьме его налобной повязки, но выглядел он сейчас совсем ни как человек, который встал посреди ночи, чтобы проверить как дела у остальных. Феликс вообще не мог вспомнить, чтобы он хоть раз видел молодого ювелира заспанным или уставшим.

– Убери эту вещь обратно в сумку. – проговорил он, кивком указав на скрижаль. – Я пригляжу за… и тут он отвел глаза и хмыкнул, словно сам не ожидал от себя таких слов, – За нашим добрым другом.

И не сказав больше ни слова, он направился вслед за Дэйем во тьму.

***

– Ты точно уверен, что это не имеет для нас значения? – в который раз спросил Эскер, поравнявшись с Феликсом, который в этот момент вел беседу с Арелем о вестеркловском флоте – одним из самых мощных во всей Стелларии. Арель, как оказалось, был хорошо знаком с адмиралом Морганом, который командовал западным флотом, и в тоже время вел темные дела с пиратским картелем, прикрывая их дела в Северном море. Арель без устали твердил, что этот олух похоронит то немногое, что осталось от когда-то великого флота, хотя Феликс и не верил в его слова, так как расцвет имперского флота пришелся еще на времена похода на Мидденхол, и вряд ли Арель так хорошо знает историю, чтобы хвастаться точными фактами, которые за много веков истрепались и переписались множество раз.

Услышав слова Эскера, Феликс не сразу догадался, о чем идет речь. Спор со взбалмошным капитаном о истории имперского флота так захватил его, что Феликс некоторое время пробыл в недоумении, стараясь понять, что имел в виду Эскер. Прошло уже больше двух суток с того момента, как скрижаль явила ему то удивительное видение, и эта тема была изъезжена вдоль и поперек. На следующее утро после того события Анья сказала, что считает все прошедшее ночью не существенным. По ее мнению, видение – это всего лишь видение, и если оно не сулит ничего дурного, то и обращать на него внимание не стоит. Но даже она не стала отрицать, что увиденное поразило ее своей красотой, хотя и постаралась скрыть, насколько сильно это ее задело, сказав, что ей все равно больше нравится глубокое и наполненное сырыми тенями царство ее морской богини. Дэй же смог избавиться от овладевшего его печального состояния гораздо быстрее, чем думал Феликс. От подавленного и бессильного калеки не осталось и следа, и уже к середине следующего дня он, вместе со всеми, обсуждал это необыкновенное явление.

– А, ты про скрижаль… – наконец понял Феликс, проведя рукой по сумке, которая вновь стала источником приятного тепла. – Но мы ведь это уже обсуждали, не так ли? Анья уверена, что нам не стоит обращать на эту странность внимание. И честно признаться, Эскер, я с ней полностью согласен. Не думаю, что это видение несет нам угрозу. В конце концов эта табличка пропитана тайнами настолько, что если мы будем придавать значение каждой из них, то под ворохом вопросов и загадок просто забудем свои имена. И поверь мне, эта таблица может породить и куда более ужасные вещи, чем ты можешь себе вообразить. Я ведь тебе уже рассказывал про то, как мы пытались расшифровать текст в кабинете астролога? И то было не какое-то безобидное видение, а вполне реальная угроза. На нас тогда и напали.