Текст книги "Что сотворил Бог. Трансформация Америки, 1815-1848 (ЛП)"

Автор книги: Дэниел Уолкер Хау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 73 (всего у книги 79 страниц)

VI

Болезнь обрушилась на Ирландию внезапно. В 1845 году, когда приближалось время сбора урожая, «посевы выглядели великолепно», – вспоминал один эмигрант. «Но в одно прекрасное июльское утро раздался крик, что стебли картофеля поражены какой-то болезнью». Листья почернели, клубни быстро сгнили, и по земле распространился «тошнотворный запах разложения», «как будто рука смерти поразила картофельное поле».[1954]1954
  Цитируется в Kerby Miller, Emigrants and Exiles (New York, 1985), 281.


[Закрыть] И сегодня споры грибка под названием Phytophthera infestans наносят ущерб урожаю картофеля и томатов по всему миру на сотни миллионов долларов. В 1845–51 годах они стали новой, непредвиденной и загадочной катастрофой, вызвавшей последний крупный голод в истории Европы: an gorta mór, «великий голод» по-ирландски.

Из восьми миллионов жителей Ирландии в начале голода три миллиона ели картофель каждый день, а самые бедные ели совсем немного.[1955]1955
  О картофельной диете см. Мэри Дейли, «Ревизионизм и Великий голод», в книге «Создание современной ирландской истории», изд. Джордж Бойс и Алан О’Дей (Лондон, 1996), 78.


[Закрыть] В 1845 году болезнь унесла около трети урожая картофеля, вызвав серьёзные экономические трудности; в 1846 году практически весь урожай был уничтожен, и на землю пришёл голод. К 1847 году большинство людей съели свой семенной картофель, поэтому появился лишь небольшой урожай; в 1848 году болезнь вернулась. Многие ирландские крестьяне занимались «комбинированным» сельским хозяйством, выращивая картофель для еды и прокорма животных, а также продавая животных и другую продукцию, чтобы заплатить за аренду. В обычные времена сельскохозяйственная Ирландия экспортировала в Англию белье, зерно и скот. По иронии судьбы, экспорт продовольствия продолжался и во время голода; если бы британское правительство прекратило его, это спровоцировало бы голод в Англии. В три раза больше продовольствия было ввезено в Ирландию из Соединенных Штатов, в том числе впервые кукуруза. (Индейцы Крик из своей резервации в Оклахоме пожертвовали сто тысяч бушелей.).[1956]1956
  Кембриджская история коренных народов Америки: Северная Америка, под ред. Брюса Триггера и Уилкомба Уошберна (Кембридж, Англия, 1996), pt. i, 528.


[Закрыть] Отмена премьер-министром Робертом Пилем «Кукурузных законов» (защитных тарифов на зерно) способствовала такому импорту. Кукуруза варилась в кашу и раздавалась правительством в суповых кухнях на открытом воздухе; в июле 1847 года три миллиона ирландцев получили таким образом те крохи еды, которые у них были. Суповые столовые, быстрое расширение общественных работ (в основном строительство дорог), усилия по оказанию помощи, предпринимаемые домовладельцами, местными властями и религиозными филантропами, – все это безнадежно отставало от потребностей людей. За десятилетие 1846–55 годов более миллиона ирландцев, возможно, полтора миллиона, умерли от голода или болезней, вызванных недоеданием, таких как холера, тиф, дизентерия и брюшной тиф. Около двух миллионов эмигрировали в Великобританию, Северную Америку или Антиподы, причём более половины из них – в Соединенные Штаты. Все эти цифры являются приблизительными: во время Великого голода никто не вел учет умирающих сельских нищих, а поскольку ирландцы того времени могли свободно путешествовать без паспортов и виз, полных записей об их приезде и отъезде не сохранилось. С тех пор население Ирландии никогда не достигало уровня переписи 1841 года, а Великий голод называют ирландским холокостом.[1957]1957
  Miller, Emigrants and Exiles, 280, 201; Kevin Kenny, The American Irish (London, 2000), 89–90.


[Закрыть]

Историки условно различают миграции, вызванные «притяжением», и миграции, вызванные «выталкиванием». Калифорнийская золотая лихорадка была классическим примером «притяжения», а Ирландский картофельный голод – крайним случаем «приталкивания». В годы после окончания Наполеоновских войн и до Великого голода из Ирландии в Соединенные Штаты уже была направлена значительная эмиграция. Хотя протестанты составляли лишь четвертую часть ирландского населения, до 1840 года они составляли три четверти ирландских мигрантов в Америку. Как и многие другие переселенцы в Новый Свет, они, как правило, были одинокими молодыми людьми, амбициозными и реагирующими на тягу к высокой зарплате за квалифицированный труд и возможность иметь собственную ферму. Когда для экономики США наступили тяжелые времена, эта иммиграция пошла на спад.[1958]1958
  О протестантской ирландской эмиграции в Северную Америку см. Donald Akenson, The Irish Diaspora (Toronto, 1996), esp. 219–30.


[Закрыть]

Толчок Голода значительно изменил эти модели. Число ирландских эмигрантов резко возросло, 90% из них теперь были католиками. Картофельная болезнь побуждала помещиков выселять арендаторов и превращать их поместья в пастбища для скота, поэтому число рабочих мест в сельском хозяйстве постоянно сокращалось. Голод достиг своего пика в 1849 году, но эмиграция продолжала расти, поскольку люди копили силы и деньги, чтобы покинуть перенаселенную Ирландию. В 1845 году уехало 77 000 человек, в 1848-м – 106 000, в 1851-м – 250 000. Одинокие женщины и семьи с детьми присоединялись к одиноким мужчинам, покидавшим захудалую страну. Но кабальный труд больше не давал возможности оплатить переезд за океан, поэтому, за исключением некоторых случаев, когда местные власти или помещики субсидировали отъезд, самые бедные люди, которым больше всего грозила голодная смерть, не могли позволить себе эмигрировать. В то время как смерть обрушивалась в основном на молодых и пожилых людей, эмигранты, как правило, были молодыми людьми в расцвете сил. (Средний возраст ирландских иммигрантов в США в это время составлял 22,3 года). Большинство эмигрантов представляли социальную прослойку чуть выше уровня нищеты, то есть были крестьянами-арендаторами, которых либо выселили, либо они решили уехать, или странствующими рабочими и домашней прислугой, привыкшими перемещаться по Ирландии в поисках работы, а теперь ищущими её за границей. Им помогли усовершенствования в океанском транспорте, которые привели к более частым рейсам и снижению трансатлантических тарифов, которые теперь редко превышали 3 фунта 10 шиллингов (эквивалент 338 долларов в 2005 году). Путем упорного труда, крайней бережливости и везения им удавалось сэкономить на стоимости билета. Большинство из них, хотя и не имели никакой квалификации, знали английский, а не только ирландский язык; более того, многие из них стали грамотными и могли воспользоваться газетами и рекламными объявлениями, в которых описывались и сравнивались возможности трудоустройства в других англоязычных странах. Революция в области коммуникаций проникла даже в сельскую Ирландию.[1959]1959
  Терри Коулман, «Поездка в Америку» (Нью-Йорк, 1972), 23; Кенни, «Американские ирландцы», 99–104; П. Дж. Друди, «Введение», в книге «Ирландцы в Америке» (Кембридж, Англия, 1985), 16–19. В 1831 году была введена система национальных школ, в которых единственным языком обучения был английский.


[Закрыть] Будущие эмигранты узнали, что для получения самых дешевых билетов в Северную Америку часто требовалось переправиться на пароме в Ливерпуль, где корабли, доставлявшие хлопок из США и древесину из Канады, принимали пассажиров для обратного рейса. Путешествие по Ирландскому морю также давало возможность заработать в Англии деньги, которые можно было потратить на пересечение Атлантики. Маршруты до Бостона и Квебека были немного короче и, следовательно, дешевле, чем до Нью-Йорка; Новый Орлеан, конечно, стоил дороже всего. Некоторые ирландские эмигранты отправлялись в Канаду, чтобы воспользоваться периодическими субсидиями британского правительства, предназначенными для заселения империи, а затем пешком перебирались через границу в Соединенные Штаты, где их ждали лучшие экономические возможности. Американские власти не следили за сухопутной иммиграцией из Канады, поэтому их число неизвестно.[1960]1960
  См. Dierdre Mageean, «Nineteenth-Century Irish Emigration», in Drudy, Irish in America, 39–61.


[Закрыть]

Эллен и Ричард Холланд из Кенмара на юго-западе Ирландии были одними из самых бедных иммигрантов. Они и их трое детей никогда не смогли бы найти денег на проезд; их хозяин, маркиз Лэндсдаун, оплатил им дорогу до Ливерпуля и затем до Нью-Йорка. Они поселились в Файв-Пойнтс, самых печально известных трущобах Манхэттена, среди других выходцев из родного графства. Ричард стал поденщиком, Эллен занималась стиркой, а трое детей, несомненно, тоже работали. При всей своей тесноте городская квартира выгодно отличалась от их домика в старой деревне: в ней был деревянный, а не грунтовый пол, а потолок из штукатурки, а не из набитой насекомыми соломы. Удивительно, но спустя всего тридцать месяцев после приезда Эллен Холланд положила в Эмигрантский сберегательный банк 110 долларов (что эквивалентно более 2500 долларов в 2005 году). Даже после того, как Ричард и их старший мальчик погибли от высокой городской смертности, овдовевшая Эллен продолжала откладывать деньги. Историк, проследивший судьбу Холландсов и других крестьян, переселившихся из поместья Лэндсдаун в Файв-Пойнтс, считает, что её бережливость не была редкостью. Ирландским иммигрантам, приехавшим из стран с менее развитой экономикой, было труднее приспособиться к американской жизни, чем британским и немецким, но, тем не менее, они справились с этой задачей. Крестьянское происхождение не помешало ирландским иммигрантам воспользоваться теми скромными возможностями, которые открыла перед ними Америка.[1961]1961
  Тайлер Анбиндер, «От голода до Пяти точек», AHR 107 (2002): 351–87; Joseph Ferrie, Yankeys Now: Immigrants in the Antebellum United States (New York, 1999), 98, 128, 187.


[Закрыть]

Однако эмигранты из Ирландии не забывали о своей родине, когда уезжали из неё в другую страну. Из заработанных тяжким трудом денег они отсылали деньги оставшимся там членам семьи, часто позволяя им приехать и воссоединиться со своей родней на новом берегу – эта схема известна как «цепная миграция». Денежные переводы американцев ирландского происхождения значительно превышали взносы британского правительства или частных благотворительных организаций в виде ощутимой помощи пострадавшей ирландской деревне в течение многих лет и поколений после 1845 года. Только один из двенадцати ирландских иммигрантов покидал Соединенные Штаты, чтобы вернуться в Ирландию, в то время как среди американских иммигрантов XIX века в целом каждый третий возвращался на родину.[1962]1962
  Дэвид Фицпатрик, Ирландская эмиграция (Дублин, 1984), 20; Роджер Дэниелс, Приезд в Америку, 2-е изд. (Нью-Йорк, 2002), 127.


[Закрыть] Люди, которым удалось спастись от ужасного испытания в своей стране и заново построить свою жизнь в другом месте, сохранили большую часть ирландской культуры и воспроизвели свою религию во многих местах за тысячи миль. Это были не пассивные жертвы, изгнанные из родных мест узники предсовременного мировоззрения (как их иногда изображают), а находчивые, мужественные, несгибаемые борцы.[1963]1963
  Напротив, Оскар Хэндлин, «Иммигранты Бостона» (Кембридж, Массачусетс, 1941), с Акенсоном, «Ирландская диаспора» и Друди, «Ирландцы в Америке».


[Закрыть] И им нужно было быть борцами, поскольку ирландские эмигранты, приехавшие в Соединенные Штаты, столкнулись как с политической враждебностью, так и с экономической дискриминацией.

Иммиграция обычно приносит экономическую выгоду стране, которая её принимает, поскольку иммигранты, как правило, являются взрослыми людьми, готовыми к труду, для которых страна происхождения уже понесла расходы на воспитание. Ирландские иммигранты сыграли важную роль в строительстве железных дорог и каналов, в обеспечении кадрами зарождающейся промышленности Севера, а также в преодолении хронической северной нехватки домашней прислуги. Но американские рабочие не рассматривали появление полчищ голодных ирландцев как преимущество для страны; они смотрели на них как на конкурентов на рынке труда. Всякий раз, когда реальная заработная плата оказывалась под сильным давлением, коренные рабочие, естественно, обвиняли иммигрантов. Ремесленники, боявшиеся индустриализации, обвиняли их в распространении фабричной системы. Не имея возможности переехать дальше на запад, многие ирландцы оседали в портовых городах – Нью-Йорке и Бостоне, где их также обвиняли в перенаселенности, нездоровых и опасных условиях городской жизни.[1964]1964
  Эми Бриджес, Город в республике: Antebellum New York (New York, 1984), 65, 83, 96. См. также Dale Knobel, Paddy and the Republic (Middletown, Conn., 1986).


[Закрыть]

В 1840-х и 50-х годах также наблюдалась активная британская и немецкая иммиграция. Германия пострадала от картофельной болезни в более мягкой форме, что вызвало в апреле 1847 года трехдневные беспорядки в Берлине, которые немецкая пресса назвала «картофельной революцией». Однако новоприбывшие из Британии и Германии избежали непопулярности ирландцев, отчасти потому, что большинство из них были протестантами, а отчасти потому, что большинство из них могли позволить себе перебраться за пределы портовых городов в глубинку, где они занимались различными видами деятельности, включая фермерство. Иммиграция из всех источников в десятилетие после 1845 года составила почти три миллиона человек, что стало самым большим показателем в истории Америки по отношению к численности постоянного населения. Процент иностранцев среди населения США вырос с 8,2 в 1840 году до 9,7 в 1850 году, когда впервые была проведена перепись населения; в 1860 году этот показатель увеличился до 13,2[1965]1965
  Джон Хайэм, «Пришлите их мне» (Нью-Йорк, 1975), 15, табл. 2.


[Закрыть] (Максимум пришёлся на 1910 год – 14,7 процента; в начале XXI века этот показатель составляет около 12 процентов).

Резкий рост иммиграции, особенно ирландской, вызвал бурную реакцию среди коренного населения. Нативистские настроения объединили экономические тревоги по поводу новой иммиграции с этническими стереотипами в отношении ирландцев и давним религиозным недоверием к римскому католицизму. Они могли привлекать как избирателей из рабочего класса, так и из среднего класса. После 1846 года многие коренные жители присоединились к тому, что ранее казалось эксцентричными взглядами Сэмюэля Ф. Б. Морзе, – страху, что иммиграция представляет собой угрозу американской экономической и политической стабильности. В 1850 году появился Орден Звездно-полосатого знамени – нативистское тайное общество, члены которого, когда их спрашивали об этом, неизменно утверждали, что «ничего не знают». В насмешку газета Горация Грили «Нью-Йорк Трибьюн» назвала нативизм движением «Незнайки», и это название прижилось.

В отличие от нативистского движения более поздних лет, нативисты в эпоху антебеллума стремились не к ограничению иммиграции как таковой, а к ограничению политической власти иммигрантов, лишая неграждан избирательного права, увеличивая срок проживания в стране для получения гражданства и ограничивая занятие должностей гражданами, родившимися в стране. Как и антимасоны, нативистское движение превратилось из группы местных добровольных ассоциаций в общенациональную политическую партию для достижения своих целей. (Создать новую политическую партию в XIX веке было проще, чем сегодня, поскольку доступ к избирательным бюллетеням не представлял проблемы. Партии сами печатали бюллетени, поэтому любая группа могла напечатать свой собственный и попытаться убедить избирателей проголосовать за неё.) На Севере нативистская «Американская партия», вероятно, привлекла в свои ряды примерно равное количество избирателей из числа вигов и демократов; сам Морзе был демократом. На Юге она привлекала в основном вигов.[1966]1966
  Уильям Гиенапп, Истоки Республиканской партии (Нью-Йорк, 1987), 145, 419; Роберт Фогель, Четвертое великое пробуждение (Чикаго, 2000), 64.


[Закрыть] В целом, нативистское движение нанесло политический ущерб партии вигов больше, чем её соперникам; католики-иммигранты объединились, чтобы защититься от него, голосуя за Демократическую партию, активно выступавшую за иммигрантов. Из-за антирабовладельческой позиции Римско-католической церкви некоторые аболиционисты и сторонники ограничения рабства испытывали симпатию к нативизму, хотя другие, такие как Сьюард и Уилмот, решительно отмежевались от него. Лидеры двух национальных партий были едины в осуждении нативизма как по принципиальным соображениям, так и потому, что видели в нём политическую угрозу. Такие опасения были оправданы, ведь нативизм отражал недовольство существующими партиями и сыграл важную роль в распаде второй партийной системы в 1850-х годах. Те демократы, которые присоединились к нативистам в начале 1850-х годов, спустя несколько лет часто переходили в новую Республиканскую партию.[1967]1967
  Уильям Гиенапп, «Нативизм и создание республиканского большинства на Севере», JAH 72 (1985): 529–59; Tyler Anbinder, Nativism and Slavery (New York, 1992).


[Закрыть]

VII

Выборы 1848 года ознаменовали не только смену партии власти, но и своеобразную революцию в американской политике: крушение системы вторых партий. Этнические проблемы, обострившиеся в результате стремительного роста иммиграции, стали выходить на первый план в политике, где они оставались в течение нескольких лет в 1850-х годах. Что ещё более важно, эти выборы положили начало процессу, в результате которого секционные вопросы стали доминировать над всеми остальными, и это доминирование продлится в течение целого поколения. Экономические вопросы, которые волновали Америку Эндрю Джексона и Джона Куинси Адамса – банковское дело, тарифы, внутренние улучшения – больше не были стержнем, вокруг которого двигалась политика. Полк завоевал для своих соотечественников новую империю, и теперь им предстояло решить, что они хотят с ней делать, и в частности, должно ли рабство управлять ею. Через несколько лет в ответ на этот вызов возникла новая партийная система – та, которую мы имеем до сих пор.

Генри Клей находился в отставке с момента своего неожиданного поражения на выборах 1844 года. 13 ноября 1847 года в своём программном выступлении в родном городе Лексингтоне он объявил о выдвижении своей кандидатуры на выборах 1848 года на платформе отказа от территории Мексики, за исключением скромно определенного Техаса. «Бесплодные земли Мексики, – предупреждал он, – могут оказаться роковым приобретением, порождающим смуту, разлад, раскол, возможно, воссоединение». Саму войну он назвал «ненужной и наступательной агрессией». «Никакие земные соображения не могли бы искусить или спровоцировать меня голосовать за неё», – утверждал он. Отнюдь не выступая за расширение рабства, он напомнил своей аудитории, что «я всегда считал рабство большим злом» и поддерживал постепенную эмансипацию и общество колонизации. Он призвал Конгресс (в который теперь входила палата представителей вигов) определить цели войны.[1968]1968
  The Papers of Henry Clay, ed. Melba Hay (Lexington, Ky., 1991), X, 361–77.


[Закрыть] Джеймс Гордон Беннетт потратил пятьсот долларов на специальный экспресс из Лексингтона в Цинциннати, где телеграф соединялся с Нью-Йорком, чтобы речь Клея появилась в его «Нью-Йорк Геральд» уже на следующий день. Стремление редактора грошовой газеты к сенсации превзошло даже его лояльность Демократической партии.

Несмотря на точность своего предвидения, Клей проиграл выдвижение от партии вигов. Ратификация договора Гваделупе-Идальго в феврале свела на нет его платформу «Нет территории», а его ассоциация с тридцатью четырьмя годами дебатов о государственной политике стала помехой. Даже такой искренний виг, как представитель Линкольн, чувствовал, что партии нужно новое лицо. Уинфилд Скотт, ведущий претендент на номинацию благодаря своим впечатляющим военным достижениям, был скомпрометирован обвинениями президента и некоторыми его собственными необдуманными публичными высказываниями. В четвертом туре съезд вигов, собравшийся в июне в Филадельфии, выдвинул Закари Тейлора, героя Буэна-Висты, и провел его без платформы. Некоторые из вопросов, исторически ассоциировавшихся с партией вигов, такие как валюта и банковское дело, стали уже устаревшими. Но одна проблема все ещё оставалась актуальной – страх перед узурпацией исполнительной власти, который Полк, несомненно, усугубил. Историки качают головами по поводу того, что партия выдвигает кандидатуру военного героя войны, против которой они выступали. В то время виги отчаянно нуждались в победе, считая, что Полк настолько предал доверие, что под угрозой оказалось само конституционное правительство. В итоге съезд разделил мнение Полка о том, что герой войны будет самым сильным из кандидатов вигов. Тейлор, военнослужащий регулярной армии, который одержал свою самую крупную победу, используя в основном добровольческие силы, преодолел непопулярный авторитаризм военной жизни (как не преодолел его Скотт). Кандидатура «Старого грубияна» давала возможность отречься от президентства Полка, но не от солдат, участвовавших в его войне, и при этом свести к минимуму межпартийные противоречия.

Частичная неактуальность старой экономической программы вигов отчасти объясняется успехом законодательной программы Полка. В соответствии с целями, которые президент изложил Джорджу Бэнкрофту при вступлении в должность, его первый Конгресс отказался от схемы «домашнего банка» в пользу полного отделения банка от государства, то есть восстановления Независимого казначейства Ван Бюрена. В прошлом деловые круги считали, что национальный банк необходим для обеспечения надежной, но достаточно изобильной валюты. Однако ирландский картофельный голод настолько увеличил экспорт американского зерна, что в страну хлынул поток спекулятивных денег, обеспечивший циркуляцию средств обращения, что устраивало и демократов, и вигов. В ближайшие годы золото из Калифорнии решит старую проблему нехватки валюты до окончания Гражданской войны. Взаимное снижение тарифов США Конгрессом через месяц после того, как парламент отменил «Кукурузные законы», ещё больше стимулировало международную торговлю. Вместе с дефицитными расходами на войну это завершило восстановление экономики после тяжелых времен начала сороковых годов.

В какой-то степени демократы также уступили место традиционным экономическим проблемам вигов. Движение внутри Демократической партии под названием «Молодая Америка» поддерживало идею внутренних улучшений при условии, что они будут строиться частными предприятиями, а не смешанными государственно-частными корпорациями. Они считали себя новым поколением демократов, делая акцент на национализме и экспансионизме, а не на валюте и банковском деле. Внутренние улучшения казались им необходимым следствием географической экспансии; они с готовностью тратили государственные деньги, государственные или федеральные, на субсидирование транспорта. Демократическая партия всегда имела коммерческое крыло, поэтому «Молодые американцы» не были такими новаторами, как они себе представляли, но они пользовались особой силой на Старом Северо-Западе. Стивен А. Дуглас из Иллинойса был типичным демократом, выступающим за развитие, с его интересом к железным дорогам. С декабря 1844 года Конгресс обсуждал вопрос о предоставлении федеральных земель для трансконтинентальной железной дороги, причём западные демократы охотно соревновались за право стать ведущим на восточном направлении такого маршрута. Больше «виги» не могли рассчитывать на то, что им удастся привлечь внимание деловых кругов, резко противопоставив все позиции двух партий.[1969]1969
  Йонатан Эяль, Движение «Молодая Америка» и трансформация Демократической партии, 1828–1861 (Кембридж, Англия, 2007); Майкл Холт, Взлет и падение американской партии вигов (Нью-Йорк, 1999), 245–47; Джон Ларсон, Внутреннее совершенствование (Чапел Хилл, 2001), 240–45.


[Закрыть]

Учитывая, что мировые события играли на руку демократам, Полк мог бы показаться неплохим кандидатом на переизбрание. Однако он обещал проработать только один срок и чувствовал себя настолько измотанным напряжением своего президентства, кризисами и войнами, ожесточением своих критиков и разногласиями в партии, что на этот раз сдержал своё слово. Демократический национальный съезд, собравшийся в Балтиморе, обошел стороной Джеймса Бьюкенена и отдал свою кандидатуру Льюису Кассу из Мичигана, суперимпериалисту, особенно враждебно настроенному по отношению к Великобритании, который был видным претендентом на номинацию в 1844 году. Будучи военным министром Джексона, Касс ревностно следил за удалением индейцев, хотел аннексировать большую часть Мексики и был бы рад возможности завоевать для Соединенных Штатов Британскую Колумбию. Он считал, что «неограниченная власть экспансии» является «нашим предохранительным клапаном», обеспечивающим американскую экономическую и политическую демократию.[1970]1970
  Цитируется в Томасе Хиетала, «Этот великолепный джаггернаут», Manifest Destiny and Empire, ред. Sam Haynes and Christopher Morris (College Station, Tex., 1997), 58.


[Закрыть] Европейские революции 1848 года предоставили Касу возможность сыграть на этнической лояльности иммигрантов, сделав едкие жесты в сторону монархий Старого Света. Как кандидат от Старого Северо-Запада, его выбор помог примирить демократов этой части со своей партией. Съезд спокойно отложил Уилмотскую Оговорку, и большинство северных демократов приняли в качестве замены собственное решение Касса по вопросу рабства на территориях, названное «народным суверенитетом». Согласно этой доктрине, рабство должно быть оставлено на усмотрение белых поселенцев на Западе. Привлекательность этой политики заключалась в том, что она обещала не выносить взрывоопасный вопрос из залов Конгресса. Но в платформе Демократической партии, хотя она и одобряла народный суверенитет как принцип, который должны принять европейцы, ничего не говорилось о его применении к американским территориям. А сам Касс отказался уточнить, могут ли поселенцы законодательно запретить рабство до принятия территории в Союз. Таким образом, демократы Юга могли свободно утверждать, что Конституция устанавливает законность рабства на всех территориях США до тех пор, пока избиратели не воспользуются своим правом отменить его при принятии в штат. Для вигов, таких как Авраам Линкольн, президентство Каса предвещало «новые войны, новые приобретения территорий и дальнейшее расширение рабства».[1971]1971
  «Речь в Палате представителей США» (27 июля 1848 г.), Собрание сочинений А. Л., V, 505. Окончательной формулировкой позиции Касса стало его письмо Альфреду Николсону от 24 декабря 1847 года, перепечатанное в Arthur Schlesinger Jr., ed., History of American Presidential Elections (New York, 1971), II, 906–12.


[Закрыть]

При всех своих успехах на посту президента Полк был гораздо менее успешен как лидер своей партии. Своих впечатляющих побед в законодательной сфере он добился благодаря поддержке северных демократов. Вице-президент Даллас, хотя и был протекционистом из Пенсильвании, с трудом сглотнул и добился равенства голосов в Сенате в пользу низкого тарифа Уокера. До того момента, как Дэвид Уилмот ввел своё знаменитое Оговорку, он был одним из самых прозаичных конгрессменов-северян: до последнего защищал правило кляпа, поддерживал план Кэлхуна по примирению в Орегоне и голосовал за снижение тарифа.[1972]1972
  Чарльз Селлерс, Джеймс К. Полк, континенталист (Принстон, 1966), 372.


[Закрыть] Но в обмен на свою лояльность демократы-северяне чувствовали, что получили мало или вообще ничего. Самыми недовольными из всех «Полков-изменников» были последователи Мартина Ван Бюрена, которых лишили покровительства. Голоса избирателей Нью-Йорка сыграли решающую роль в победе Полка на президентских выборах, однако нью-йоркская демократическая машина Ван Бюрена ничего не получила от его администрации; единственный высокопоставленный ньюйоркец в ней, военный министр Марси, принадлежал к конкурирующей партийной фракции. Когда Ван Бюрен занимал Белый дом, он оказывал рабовладельческому Югу множество услуг; администрация Полка не отвечала ему взаимностью. Окончательно убедившись в том, что Полк неоднократно обманывал их, разгневанные ван бюренцы решили отделиться от Демократической партии. Завсегдатаи партии дали им презрительное прозвище «Барнбернеры», в честь легендарного голландского фермера из Нью-Йорка, который был настолько глуп, что сжег свой амбар, чтобы выгнать из него крыс.[1973]1973
  Шон Виленц, Восхождение американской демократии (Нью-Йорк, 2005), 583; Джоэл Силби, Буря над Техасом (Оксфорд, 2005), 99–111.


[Закрыть]

В августе 1848 года «барнбернеры» собрались на съезде третьей партии в Буффало, штат Нью-Йорк, чтобы договориться о союзе с двумя другими политическими элементами. Одна из них состояла из «совестливых» вигов (то есть радикального антирабовладельческого и антивоенного крыла их партии), которые не могли принять кандидатуру Закари Тейлора, героя войны, которую они осуждали, и заочного владельца луизианской плантации. Другая группа присутствующих представляла Партию свободы, тех аболиционистов, которые занимались политикой, а также моральным убеждением. Съезд проголосовал за выдвижение Ван Бюрена в президенты в обмен на платформу, разработанную с учетом интересов Партии свободы и антирабовладельческих вигов. Эта платформа выступала против рабства на территориях и в округе Колумбия, призывала к выделению свободных западных земель для оседлых жителей, а также одобряла внутренние улучшения и защитный тариф. Платформа заканчивалась лозунгом «Свободная почва, свободная речь, свободный труд и свободные люди!».[1974]1974
  См. Frederick Blue, The Free Soilers (Urbana, Ill., 1973); Joseph Rayback, Free Soil: The Election of 1848 (Lexington, Ky., 1970); и о долгосрочных последствиях – Eric Foner, Free Soil, Free Labor, Free Men (New York, 1970).


[Закрыть]

Конечно, ирония движения «Свободная почва» не ускользнула от современников. Ван Бюрен, человек, узаконивший политическую партизанщину в то время, когда все обычные правила осуждали её, и сделавший больше, чем кто-либо другой, для создания национальной Демократической партии, теперь возглавил восстание против этой партии. Съезд «Свободной почвы» подчеркнул иронию тем, что выбрал кандидатом в кандидаты давнего протеже Джексона: Чарльза Фрэнсиса Адамса, сына антагониста Ван Бюрена Джона Куинси Адамса. Среди тех, кому новорожденная партия пришлась по душе, были земельный реформатор Джордж Генри Эванс и фракция нью-йоркских антиарендаторов, ставших его последователями; они фактически начали использовать термин «свободная земля» двумя годами ранее, в 1846 году. С энтузиазмом отнеслись к нему и бывшие демократы-северяне, которых партия исключила за смелость критиковать рабство; среди них был и новый лидер Партии Свободы, сенатор Джон П. Хейл.[1975]1975
  См. Jonathan Earle, Jacksonian Antislavery and the Politics of Free Soil (Chapel Hill, 2004), в частности, 58–62 об антиарендаторах.


[Закрыть] С другой стороны, несколько членов Партии Свободы отказались принять Ван Бюрена и сохранили свою обособленность. Мотивацией самого бывшего президента была защита демократической машины, которую он создал в штате Нью-Йорк, от разрушения ставленниками Полка. Как отмечает один рассудительный биограф, «в 1848 году Ван Бюрен действовал не как моральный идеалист и не как мстительный циник, а как верный нью-йоркский демократ, которым он всегда был».[1976]1976
  Дональд Коул, Мартин Ван Бюрен и американская политическая система (Принстон, 1984), 418. См. также Эрик Фонер, Политика и идеология в эпоху гражданской войны (Нью-Йорк, 1980), 77–93.


[Закрыть] Однако общенациональное значение нового движения, которое временно возглавил Ван Бюрен, объяснялось новой силой секционализма. Двенадцать лет спустя новая Республиканская партия с платформой, во многом схожей с платформой Партии свободной почвы, фактически выиграет президентский пост.

7 ноября 1848 года состоялись первые современные президентские выборы; впервые все штаты выбрали своих выборщиков в один и тот же день. Все штаты, кроме Южной Каролины, сделали это путем всенародного голосования. Единый день голосования был установлен Конгрессом после печально известных махинаций 1844 года, организованных Джоном Слайделлом от имени Полка в Луизиане, где пять тысяч человек проголосовали в одном приходе в один день, а затем отправились в другой, чтобы проголосовать снова через день.[1977]1977
  Дэвид Гримстед, «Американский мафиози» (Нью-Йорк, 1998), 195.


[Закрыть] Конгресс выбрал вторник, чтобы сельские избиратели могли отправиться в окружной центр в понедельник, не заставляя таким образом субботников ехать в воскресенье; первое ноября было исключено, поскольку католики ходили на мессу в День всех святых. Перенесение голосования на один день все равно не мешало голосовать более чем на одном участке в городах; в отсутствие регистрации избирателей этот вид мошенничества оставался достаточно распространенным, чтобы вызвать шутливое напутствие: «Голосуй рано и часто». Поскольку телеграфная сеть уже связывала большую часть страны мгновенной связью, некоторые люди беспокоились, что ранние сообщения о результатах выборов на Востоке повлияют на избирателей на Западе. (Хотя стандартные часовые пояса все ещё оставались в будущем, на Востоке, конечно, было позднее время суток, чем на Западе). Телеграфные компании предупреждали своих сотрудников не разглашать содержание сообщений никому, кроме адресата, но газеты договорились об объединении информации по проводам через Ассошиэйтед Пресс в 1848 году. Время, необходимое для ручного подсчета бюллетеней и печати газет с результатами выборов, смягчало проблему на этом раннем этапе революции в области коммуникаций.[1978]1978
  Richard Bensel, The American Ballot Box in the Mid-Nineteenth Century (Cambridge, Eng., 2004), 156–59; сообщения от Steven Bullock, Daniel Feller и David Hochfelder в списке H-NET для членов Общества историков ранней американской республики, ноябрь 2000 г.


[Закрыть] Позже штат Мэн добился исключения, которое позволило ему провести президентские выборы в сентябре на том основании, что к ноябрю в Мэне часто бывает плохая погода.

Подсчет голосов проходил так медленно, что результат стал известен только через неделю. Тейлор выиграл выборы, получив 163 голоса выборщиков против 127 у Касса; «Старый грубый и готовый» победил и на Севере, и на Юге. Полк мог покинуть свой пост, достигнув своих первоначальных целей более полно, чем большинство президентов, но выборы также стали воплощением его кошмара: война, которую он вел, привела к появлению военного героя из числа вигов, который сменил его в Белом доме. Партия Ван Бюрена «Свободная почва» не прошла ни в одном из штатов, но заняла второе место в Нью-Йорке, Массачусетсе и Вермонте. Как и революция в сфере коммуникаций, секционная революция в американской политике в 1848 году только начиналась. Обе основные партии уклонились от выполнения Уилмотской Оговорки: виги – тем, что не имели платформы, а демократы – тем, что выдвинули кандидата, выступавшего за народный суверенитет. Большинство американских избирателей и политиков придерживались своих старых партийных убеждений. Даже друзья Ван Бюрена – Бентон и Фрэнсис Блэр – поддержали Каса; как ни странно, Дэвид Уилмот тоже. Со стороны вигов даже такие противники продления рабства, как Линкольн и Сьюард поддержали Тейлора. Партия свободной почвы отняла достаточно голосов у демократов в Нью-Йорке, чтобы этот штат достался Тейлору; в Огайо она отняла достаточно голосов у вигов, чтобы этот штат достался Касу. В целом, третья партия, похоже, не определила исход выборов, которые Тейлор выиграл бы и без её вмешательства.[1979]1979
  Holt, Rise and Fall of Whig Party, 368–81; Joel Silbey, The Partisan Imperative (New York, 1985), 94–95.


[Закрыть] Тем не менее, Партия свободных почвенников дала понять национальным политикам, что критическая часть северного электората считает неприемлемым увеличение числа рабовладельческих штатов. После этого Конгресс не принял больше ни одного рабовладельческого штата.