Текст книги "Что сотворил Бог. Трансформация Америки, 1815-1848 (ЛП)"

Автор книги: Дэниел Уолкер Хау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 79 страниц)

Второй миссурийский спор был окончательно разрешен в результате второго миссурийского компромисса, в значительной степени разработанного Генри Клеем. Конституция Миссури будет одобрена при условии, что законодательное собрание штата пообещает не принимать законов, нарушающих положение федеральной Конституции о «привилегиях и иммунитетах». Обещание было излишним, поскольку ни один штат не имеет права нарушать федеральную Конституцию, но оно выполняло свою задачу, позволяя измученному Конгрессу вычеркнуть Миссури из своей повестки дня. На самом деле во время вторых дебатов по Миссури речь шла о толковании статьи о «привилегиях и иммунитетах»: могут ли свободные афроамериканцы пользоваться её защитой, если они являются гражданами своего родного штата. Конгресс оставил этот вопрос нерешенным, и Миссури продолжил исключать всех свободных негров, кроме тех, кто был гражданином своего родного штата. Дурному примеру Миссури последовали и другие штаты (в том числе некоторые северные), принявшие законы, запрещающие поселение свободных негров, исходя из того, что они не защищены статьей о «привилегиях и иммунитетах». К 1847 г, Миссури спокойно относился к запрету всех свободных чернокожих поселенцев, и точка. Второй Миссурийский компромисс оказался ещё менее долговечным, чем первый.[377]377
  Dangerfield, Era of Good Feelings, 242. См. также Peter Knupfer, The Union as It Is (Chapel Hill, 1991), 98–102.


[Закрыть]

Когда все закончилось, самый известный комментарий по поводу кризиса в Миссури принадлежал семидесятисемилетнему Томасу Джефферсону:

Этот судьбоносный вопрос, как пожарный колокол в ночи, разбудил и наполнил меня ужасом. Я сразу же расценил его как удар по союзу. На данный момент он действительно затих. Но это лишь отсрочка, а не окончательный приговор: Я сожалею, что мне предстоит умереть в убеждении, что бесполезная жертва, принесённая поколением 1776 года ради обретения самоуправления и счастья для своей страны, будет отброшена неразумными и недостойными страстями их сыновей, и что единственным моим утешением будет то, что я буду жить, чтобы не плакать об этом.[378]378
  TJ Джону Холмсу, 22 апреля 1820 г., в TJ: Writings, 1434.


[Закрыть]

Эти печальные слова часто цитируются вне контекста. Джефферсон написал их в письме Джону Холмсу, республиканцу из штата Мэн, который привлекал к компромиссу сторонников с севера. Теперь Холмс оказался в затруднительном положении из-за того, что не боролся за поправку Таллмаджа. Холмс, как и ожидал Джефферсон, продемонстрировал письмо, чтобы оправдать своё поведение в деле спасения Союза. Призыв Холмса к авторитету патриарха сработал; он спас свою карьеру. Оценить душевное состояние Джефферсона в это время непросто. Он, безусловно, опасался, что эмансипация, если она будет навязана извне, станет катастрофой для Юга. Он также беспокоился об основанной им политической партии и её дальнейшей гегемонии. Однако другие события современности его радовали. Он был чрезвычайно доволен приобретением Флориды и поощрял Монро к приобретению Техаса.[379]379
  См. Стюарт Лейбигер, «Томас Джефферсон и Миссурийский кризис», JER 17 (весна 1997 г.): 121–30; Robert Pierce Forbes, The Missouri Compromise and Its Aftermath (Chapel Hill, 2007), 103–6; Freehling, Secessionists at Bay, 154–57.


[Закрыть]

Перспектива объединения Севера и использования его большей численности населения для принуждения Юга к решению проблемы рабства беспокоила Джефферсона и его коллег-южан по двум причинам. Она не только угрожала эмансипации, но и представляла реальную опасность для политического превосходства республиканцев Джефферсона. Объединенный Север мог использовать свою власть и в других целях, проводя экономическую политику, противоречащую интересам Юга. Чем сильнее федеральное правительство, тем больше потенциальная опасность, если оно попадёт под контроль враждебного Севера.

Нигде политики не проявляли столь острого осознания этой опасности, как в родном штате Джефферсона. Там группа старых политиков-республиканцев, известная как «Ричмондское джунто», контролировала политику штата и влияла на общественное мнение через газету Томаса Ричи «Ричмонд Энкуайрер». Эти политики беспокоились не только о снижении влияния Юга в целом, но и в особенности о снижении влияния Вирджинии. Некогда «Пруссия Американской конфедерации», Вирджиния больше не была даже самым густонаселенным штатом; Нью-Йорк захватил лидерство и будет удерживать его более века. Из-за снижения плодородия почвы слишком много сыновей и дочерей Вирджинии мигрировали за пределы штата – около миллиона человек в эпоху антебеллума, больше всех из любого штата. К 1850 году 100 000 бывших вирджинцев жили в Кентукки и Теннесси, 150 000 – на Старом Северо-Западе. Эти цифры не включают их детей, потерянных в Старом Доминионе. В 1820 году хлопок уже заменил табак в качестве основного экспорта страны. Вирджинская династия президентов явно подошла к концу с приходом Монро. Подобно некоторым озлобленным федералистам из Новой Англии, политики Ричмондского джунто искали убежища от своего падающего национального влияния за баррикадами прав штатов.[380]380
  David Fischer and James Kelly, Bound Away: Virginia and the Westward Movement (Charlottesville, Va., 2000), 137; Mason, Slavery and Politics, 198–99; Feller, Jacksonian Promise, 55–58.


[Закрыть]

В 1820 году Палата делегатов Вирджинии приняла две резолюции, подтверждающие права штатов: одна осуждала поправку Таллмаджа, а другая – решение Джона Маршалла по делу «Маккаллох против Мэриленда». В 1821 году Маршалл спровоцировал очередное противостояние юрисдикций со Спенсером Роаном в деле «Коэнс против Вирджинии», подтвердив право Верховного суда США рассматривать уголовные апелляции высших судов штатов, если речь идет о федеральном вопросе. Это было ещё одно судебное унижение для прав штатов, как их понимали вирджинцы. Спенсер Роан снова выступил в публичной прессе, на этот раз под псевдонимом защитника английской свободы XVII века Алджернона Сидни.[381]381
  19 U.S. (6 Wheaton) 254 (1821); White, Marshall Court, 504–24.


[Закрыть]

Но в руках вирджинцев 1820-х годов строгое построение Конституции, которое Джефферсон изначально задумывал как защиту свободы, стало отождествляться с защитой рабства. Этот переход можно наблюдать в томе под названием Construction Construed and Constitutions Vindicated, опубликованном в 1820 году Джоном Тейлором, плантатором, философом и государственным деятелем из округа Каролина, штат Вирджиния. С годами, Тейлор стал активным выразителем джефферсоновского республиканизма старой школы. Он нападал на гамильтоновскую доктрину «подразумеваемых полномочий»; подвергал тщательной критике защиту Джоном Адамсом аристократической составляющей в правительстве; утверждал превосходство сельского хозяйства над торговлей, производством и финансами. Пока республиканские националисты развязывали войны и создавали банки, Тейлор поддерживал пламя чистого ограниченного правительства. Как и Спенсер Роан, ссылающийся на Сиднея, Тейлор уважал традиции английских «содружников», протестовавших против роста государственной власти, влияния исполнительной власти и финансового капитализма в Великобритании XVIII века; как и Джефферсон, он синтезировал их взгляды с верой в права личности эпохи Просвещения. Хорошо сказано, что Тейлор относился к политической теории как к «способу возмущения».[382]382
  Майкл О’Брайен, «Предположения о порядке: Intellectual Life and the Old South» (Chapel Hill, 2004), II, 798.


[Закрыть] Его проницательность в отношении заговорщической власти высоких финансов предвосхитила анализ Чарльза Бирда, посвященный Конституционному конвенту. Неудивительно, что в своей новой книге Тейлор осудил решение Джона Маршалла по делу Маккаллоха, а также вызванные депрессией предложения по усилению тарифной защиты; он утверждал, что оба эти решения были захватом власти денежными интересами.

Как и многие южные мыслители его поколения, Тейлор ранее выражал сожаление по поводу введения рабства. Но теперь он направил все своё интеллектуальное оружие против попыток вмешательства в этот институт. Он осудил поправку Таллмаджа и другие попытки расширить толкование Конституции как лицемерное мошенничество, призванное подчинить Юг и страну в целом заговору банкиров, промышленников и государственных пенсионеров.[383]383
  John Taylor, Construction Construed and Constitutions Vindicated (Richmond, Va., 1820), 298; Duncan MacLeod, «The Political Economy of John Taylor», Journal of American Studies 14 (1980): 403; Robert Shalhope, John Taylor of Caroline (Columbia, S.C., 1980), 188–202; Andrew C. Lenner, «John Taylor and the Origins of American Federalism», JER 17 (1997): 417–20.


[Закрыть] Законодательное собрание Вирджинии вознаградило автора избранием в Сенат США. Джон Тейлор из Каролины показал, как старая республиканская политическая мысль и строгое конституционное строительство теперь служат обоснованием для нового радикализма, поддерживающего рабство. (Название «радикализм» должно было означать «друг конституции», поскольку оно было заимствовано у радикальной партии во Франции, защищавшей хартию, дарованную Людовиком XVIII).[384]384
  Норман Рисджорд, Старые республиканцы (Нью-Йорк, 1965), 229–30.


[Закрыть]

Однако не только вирджинцы тщательно обдумывали значение миссурийских разногласий. Джон Куинси Адамс записал самые проницательные, глубокие и дальновидные из подобных размышлений современников в своём дневнике 29 ноября 1820 года:

Если рабство – это меч из руки ангела-разрушителя, который должен разорвать узы этого Союза, то этот же меч разрубит узы самого рабства. За распадом Союза по причине рабства последует подневольная война в рабовладельческих штатах в сочетании с войной между двумя разорванными частями Союза. Мне кажется, что её результатом могло бы стать уничтожение рабства на всем континенте; и каким бы бедственным и опустошительным ни был этот ход событий в его развитии, столь славным будет его конечный результат, что, как Бог меня рассудит, я не смею сказать, что его не следует желать.[385]385
  Мемуары Джона Куинси Адамса, V, 210.


[Закрыть]

Когда пророчество Адамса исполнилось, Авраам Линкольн тоже увидел в нём руку Божью, ибо, как он указал в своей Второй инаугурации, «если мы предположим, что американское рабство – одно из тех преступлений, которые, по Божьему провидению, должны были произойти, но которые, и что Он дает Северу и Югу эту ужасную войну, как горе, причитающееся тем, кто совершил это преступление, то увидим ли мы в этом какой-либо отход от тех Божественных качеств, которые верующие в Живого Бога всегда приписывают Ему?».[386]386
  Collected Works of AL, VIII, 333.


[Закрыть]

VI

Дания Весей, свободный чернокожий мужчина лет пятидесяти, занимался плотницким ремеслом в Чарльстоне, Южная Каролина. Человек мира, умевший читать и писать и говоривший на нескольких языках, Весей вел жизнь, полную приключений и азарта. Он провел детство в рабстве на острове Сент-Томас, который в то время был датской Вест-Индией, а в юности, будучи моряком, посетил Африку и различные порты Карибского бассейна. В возрасте четырнадцати лет его отправили в ад на сахарную плантацию на Гаити; к счастью, французский плантатор счел мальчика неудовлетворительным и вернул его работорговцу, чтобы тот вернул деньги. В 1785 году Весей приехал в Чарльстон, где ему, как и многим другим порабощенным городским рабочим, было разрешено наниматься на работу при условии, что он будет отдавать большую часть своего заработка тому, кто им владел. В конце 1799 года Даниилу Весею снова повезло: он выиграл в лотерею пятнадцать сотен долларов – достаточно, чтобы купить себе свободу и открыть собственную столярную мастерскую. Он присоединился к общине свободных негров в округе Чарлстон, которая в 1820 году насчитывала 3615 человек. Весей много работал и копил деньги, и к 1822 году его состояние составляло восемь тысяч долларов. Гордый человек, Весей ненавидел белых за то, что они сделали с ним и его народом. Харизматичный, решительный и, по некоторым данным, безжалостный, он намеревался что-то с этим сделать.[387]387
  См. John Lofton, Denmark Vesey’s Revolt (Kent, Ohio, 1983); данные о численности населения приведены на 80.


[Закрыть]

Во время Миссурийских разногласий представители Юга обвиняли сторонников ограничения рабства в том, что они непреднамеренно, если не специально, поощряют насилие к восстанию. Такие опасения были не совсем беспочвенны. К тревоге южных белых, чернокожие жители округа Колумбия, как рабы, так и свободные, толпились в галереях Конгресса, чтобы послушать дебаты.[388]388
  Annals of Congress, 15th Cong., 2nd sess., 1179, 206; 16th Cong., 1st sess., 1016–17; Taylor, Constructions Construed, 301; Moore, Missouri Controversy, 91.


[Закрыть] Из уст в уста, а также из печати среди грамотного чёрного меньшинства, новости о миссурийских дебатах и их критике рабства распространились по афроамериканским общинам. Среди тех, кто проявил интерес, был Денмарк Весей, который бережно хранил копию речи Руфуса Кинга, осуждавшей рабство во имя естественных прав.[389]389
  Исповедь Джека Перселла, цитируется в David Robertson, Denmark Vesey (New York, 1999), 121.


[Закрыть] Но у Весея были и другие источники вдохновения. Информаторы утверждали, что первоначально он запланировал своё восстание на День взятия Бастилии: 14 июля 1822 года. Из первых рук в Южной Каролине распространялись сведения о единственном в истории успешном восстании рабов – Гаитянской революции 1790-х годов. Самое главное – у Весея была Библия с Книгой Исхода. Весей был старостой в местной африканской методистской епископальной церкви (AME). Проповедуя религию, он обычно возвращался к теме несправедливости рабства.[390]390
  Свидетельства Уильяма Пола и Бенджамина Форда, приведенные в книге Дугласа Эгертона «Он должен выйти свободным», 2-е изд. (Лэнхем, Мэриленд, 2004), 115–16. О возможности Весея узнать о гаитянской революции см. в Robert Alderson, «Charleston’s Rumored Slave Revolt of 1793», in The Impact of the Haitian Revolution in the Atlantic World, ed. David P. Geggus (Columbia, S.C., 2001).


[Закрыть]

В число главных соучастников Весея входили потрясающий фокусник африканского происхождения по имени Гулла Джек, несколько ремесленников и моряков, а также два доверенных служащих губернатора штата. Лейтенанты Весея посетили сельскую местность, чтобы завербовать новобранцев на плантациях, но трудно сказать, насколько им это удалось; его заявление о том, что девять тысяч человек были готовы восстать, наверняка было преувеличением, призванным закалить нервы его городских последователей. Их план, как позже выяснили исследователи, основывался на полной неожиданности и одновременных скоординированных действиях для достижения успеха. В нём говорилось о нападении на городской арсенал, оружейные склады и другие места хранения оружия, которые, как известно, охраняются слабо, если вообще охраняются. Взяв лошадей своих хозяев, некоторые повстанцы формировали кавалерийский отряд. Все белые в городе должны были быть убиты, как и все чернокожие, отказавшиеся присоединиться к делу. Тем, кто проявлял моральные угрызения совести, Весей взывал к Богу гнева. Чарльстон должна постигнуть участь Иерихона: «И истребили все, что было в городе, мужчин и женщин, молодых и старых» (Иисус Навин 6:21). Революция была не для слабонервных.[391]391
  Lofton, Denmark Vesey’s Revolt, 141–42.


[Закрыть]

По мере роста масштабов заговора увеличивался и риск раскрыть его человеку, которому нельзя было доверять. 25 мая 1822 года один из рабов сообщил своему хозяину, что заговорщик пытался завербовать его. Власти начали расследование. Но заговорщики были так надежно защищены и так убедительно отрицали свою вину, что в течение нескольких недель расследование ни к чему не привело. 14 июня раб, посланный в качестве шпиона, сообщил, что центром заговора является церковь AME в районе Хэмпстед и что восстание теперь назначено на полночь 16 июня. Воодушевленные, власти мобилизовали войска, пресекли любые действия потенциальных повстанцев и начали серьёзные репрессии. Тайно заседал специальный трибунал. Подозреваемые содержались под стражей без права внесения залога. Самого Весея задержали только 22 июня, когда он собирался бежать из города; Гулла Джека – только 5 июля, когда он пытался организовать восстание.

Такова история, которую, как утверждал следственный трибунал, удалось раскрыть. Специальный трибунал арестовал 135 человек, из которых 35 были казнены, 43 вывезены и проданы (особенно суровое наказание для тех, кто оставил семьи), 15 судимы и оправданы, а 38 допрошены и не обвинены. Четверо белых мужчин были признаны виновными в подстрекательстве к мятежу и отправлены в тюрьму. Два раба и два свободных чернокожих предателя заговора получили солидное вознаграждение за информацию. Сам Весей и большинство его руководителей остались верны своему делу и мужественно встретили свою смерть. Последними словами одного из них, Питера Пойаса, были: «Умри молча, как видишь меня».[392]392
  Эти приговоры приведены в таблице в Robert S. Starobin, ed., Denmark Vesey (Englewood Cliffs, N.J., 1970), 60; Пойас цитируется в Lofton, Denmark Vesey’s Revolt, 169.


[Закрыть] Это молчание и тот факт, что у заговорщиков была возможность уничтожить улики, усложняют задачу историка. Два выдающихся современника критиковали трибунал за процедурные нарушения: Губернатор Южной Каролины Томас Беннет и помощник судьи Верховного суда США Уильям Джонсон, житель Чарльстона, выступавший в своём частном, а не судебном качестве. Некоторые рабовладельцы отказывались верить в причастность своих кабальеро и искренне, но тщетно защищали их перед трибуналом.

Современные историки пришли к разным выводам относительно расследования и суда.[393]393
  Противоречивые точки зрения см. в William Freehling, The Reintegration of American History (New York, 1994), 34–58; Michael P. Johnson, «Denmark Vesey and His Co-Conspirators», WMQ 58 (2001): 915–76; Форум «Создание заговора рабов», WMQ 59 (2002): 135–202; Robert Paquette, «From Rebellion to Revisionism», Journal of the Historical Society 4 (2004): 291–334; Egerton, He Shall Go Out Free, Appendix II, 233–60.


[Закрыть] Одни считают выводы трибунала, насколько они были достоверными, но другие ставят под сомнение достоверность принудительных признаний и считают, что судебное преследование трибунала больше говорит о страхах белых, чем о намерениях чёрных. Несомненно, Весей действительно был в центре антирабовладельческой ячейки церкви AME, но какую форму приняло его движение, каков был масштаб его контактов и каковы были конкретные планы, мы никогда не узнаем наверняка. Если Весей и его товарищи были просто жертвами паранойи белых, трудно понять, почему они молча шли на смерть, а не протестовали против своей невиновности. Прихожане африканской методистской епископальной церкви Чарльстона знают достаточно, чтобы с тех пор почитать Весея как героя сопротивления угнетению. Планировал ли он расправу над белыми жителями Чарльстона или нет, Весей предстал перед своими палачами убежденным в том, что погиб за «славное дело».[394]394
  Сообщено Мэри Бич, цитируется Майклом П. Джонсоном, «Читая свидетельства», WMQ 59 (2002): 195–96.


[Закрыть]

Восстание Дании Весей имело удивительно далеко идущие последствия для события, которое не было событием. Оно убедило белых жителей Чарльстона в том, что «наши негры – настоящие якобинцы страны».[395]395
  Эдвин К. Холланд, цитируется в Уильям Фрилинг, Прелюдия к гражданской войне (Нью-Йорк, 1965), 59.


[Закрыть] Оно привело не только к ужесточению мер безопасности, но и к более строгим ограничениям на религиозные собрания чернокожих и на возможность свободных негров общаться за пределами штата. Опасаясь диверсантов извне, власти штата решили держать любого прибывшего свободного чернокожего моряка под замком до тех пор, пока его корабль не приготовится бросить якорь. Это правило, примененное к британским подданным, нарушало договор, а примененное к гражданам Севера – национальную Конституцию. Несмотря на неоднократные протесты и действия федеральных судебных органов, гавань Чарльстона соблюдала это правило вплоть до Гражданской войны, и другие южные портовые города подражали ему.[396]396
  См. W. Jeffrey Bolster, Black Jacks: African American Seamen in the Age of Sail (Cambridge, Mass., 1997), 192–214. В те времена федеральные судьи не имели права выдавать судам штатов предписания habeas corpus.


[Закрыть] В политике Южной Каролины заговор Весея имел глубокие последствия, в том числе повлиял на судьбоносное превращение Джона К. Кэлхуна из националиста в самого известного защитника прав штатов.

5. Пробуждение религии

I

Когда в 1818 году в штате Коннектикут была отделена церковь от государства, выдающийся проповедник возрождения Лайман Бичер впал в депрессию и опасения. Он упорно боролся за то, чтобы защитить свою веру от политического поражения, и проиграл. «Это был такой мрачный день, какого я никогда не видел», – вспоминал он. «Урон, нанесенный делу Христа, как мы тогда полагали, был непоправим. В течение нескольких дней я страдал от того, что ни один язык не может назвать лучшим, что когда-либо случалось со штатом Коннектикут. Это освободило церкви от зависимости от государственной поддержки. Они полностью полагались на свои собственные ресурсы и на Бога».[397]397
  Автобиография Лаймана Бичера, изд. Бербера М. Кросс (Кембридж, Массачусетс, 1961), I, 252–53.


[Закрыть] Как понял Бичер, изменение статуса оказалось выгодным компромиссом для организованной религии.

Американцы со временем стали считать отделение церкви от государства одним из достижений Революции и гарантированным Биллем о правах. На самом деле эти распространенные убеждения – лишь полуправда. Революция отделила церковь от государства в тех местах, где в колониальные времена была основана Англиканская церковь. Но в нескольких штатах Новой Англии конгрегационалистские религиозные учреждения остались на своих местах. В отличие от англиканских, конгрегационалисты были на стороне победителей революции и не казались дискредитированными американской независимостью. Билль о правах, добавленный к Конституции страны в 1791 году, гласил: «Конгресс не должен издавать законов, касающихся установления религии или запрещающих её свободное исповедание». Применяясь конкретно к Конгрессу, эта Первая поправка ограничивала только федеральное правительство, но не штаты.[398]398
  Штаты больше не имеют права поддерживать установления религии. В двадцатом веке Верховный суд США постановил, что Четырнадцатая поправка (принятая в 1867 году) «инкорпорировала» свободы Билля о правах и сделала их применимыми к штатам.


[Закрыть] Конгрегационные постоянные ордена (так назывались эти учреждения) сохранялись в Вермонте, Коннектикуте, Нью-Гэмпшире и Массачусетсе. В Вермонте баптисты, возмущенные дискриминацией своей конфессии, в 1807 году вынуждены были прекратить существование, но в трех других штатах связь между церковью и государством сохранялась. С небольшими различиями от штата к штату эти учреждения создали презумпцию того, что все граждане принадлежат к Конгрегационной церкви и могут быть обложены налогом на её содержание, если только они не подадут заявление о том, что являются активными членами другой христианской общины в своём населенном пункте.[399]399
  В законах штата, предусматривающих создание этих учреждений, не указывалась конгрегационная деноминация в качестве получателя государственной поддержки, только протестантизм; на практике, однако, поддержка оказывалась конгрегационализму.


[Закрыть]

Любое установление религии, даже такой демократичной, как конгрегационализм янки, нарушало постулаты республиканцев Джефферсона. Республиканская партия в Новой Англии взяла на вооружение цель дестабилизации, что оказалось хорошей политикой, а также здравой идеологией. После войны 1812 года, сплотив коалицию секуляристов и религиозных меньшинств, республиканцы успешно использовали этот вопрос, чтобы преодолеть обычное большинство федералистов в Нью-Гэмпшире и Коннектикуте. Епископалы (так англикане стали называться после революции) обычно голосовали за федералистов, как и конгрегационалисты, но вопрос о дестабилизации привлек их, наряду с другими религиозными меньшинствами, на сторону республиканцев. Укрепив Республиканскую партию в Новой Англии, политика ликвидации государства сделала Новую Англию более похожей на остальную страну и помогла подготовить почву для «эпохи добрых чувств». Под руководством республиканцев Нью-Гэмпшир отделил церковь от государства в 1817 году, а Коннектикут – в 1818-м, оставив Массачусетс единственным штатом с установленной религией, которая просуществует до 1833 года.[400]400
  См. William G. McLoughlin, New England Dissent, 1630–1833: The Baptists and the Separation of Church and State (Cambridge, Mass., 1971), II, 877–911 (о Нью-Гэмпшире), 1025–62 (о Коннектикуте), 1189–1262 (о Массачусетсе).


[Закрыть]

С тех пор как Константин Великий сделал христианство основной религией Римской империи, западный мир обычно соединял церковь и государство. Теперь американцы решили провести эксперимент с их разделением: Религия должна быть исключительно добровольной. Результаты поразили как друзей, так и противников христианства. Бичер заметил: «Говорят, что священнослужители потеряли своё влияние; на самом деле они его приобрели». «Благодаря добровольным усилиям, обществам, миссиям и возрождениям они оказывают более глубокое влияние, чем когда-либо могли оказать очереди, пряжки на ботинках, шляпы с петухами и трости с золотыми наконечниками».[401]401
  Бичер, Автобиография, I, 253.


[Закрыть] Американская модель добровольности не только не препятствовала религии, но и способствовала ей, высвобождая мощную религиозную энергию. Религия, игравшая столь важную роль в жизни американских колоний, вновь ожила и пробудилась в жизни американской республики. Религиозные конфессии и организации религиозного действия множились до бесконечности. Американцы этого поколения испытали широкое распространение прямой демократии через создание, управление и финансирование церквей и других добровольных обществ. Действительно, созданные ими религиозные институты порой демонстрировали больше демократии, чем гражданские институты страны. Женщины, афроамериканцы и вновь прибывшие бедные иммигранты участвовали в религиозной жизни, часто занимая руководящие должности, раньше, чем в политической. Церкви и другие добровольные ассоциации питали американскую демократию.[402]402
  См. Nathan Hatch, The Democratization of American Christianity (New Haven, 1989); Mark Noll, America’s God (New York, 2002).


[Закрыть]