Текст книги "Что сотворил Бог. Трансформация Америки, 1815-1848 (ЛП)"

Автор книги: Дэниел Уолкер Хау

IV

Американцы любят считать, что в военное время политическая пристрастность уменьшается. Какими бы ни были общие достоинства этого предположения, оно не применимо к войне с Мексикой, столь сильно политизированной как по своему происхождению, так и по ведению. Авраам Линкольн назвал её «завоевательной войной, ведущейся ради получения голосов избирателей».[1819]1819
  «Речь в Уилмингтоне, штат Делавэр» (10 июня 1848 г.), Collected Works of AL, I, 476.


[Закрыть] Однако война оказалась гораздо менее популярной в политическом плане, чем американская экспансия и её лозунг «судьба, которая должна быть явной». Несмотря на публичную привлекательность империалистического бахвальства, реальное ведение войны оттолкнуло многих американцев за пределами Юго-Запада; первоначальный энтузиазм оказался недолгим. Несмотря на успех на поле боя и огромные территориальные приобретения Соединенных Штатов, война с Мексикой не принесла политической выгоды ни президенту Полку, ни его партии.

Оппозиция вигов против войны отличалась удивительной последовательностью. Они решительно отвергли утверждение о том, что ещё до объявления войны Конгрессом, по решению Мексики, война уже существовала. Они продолжали оспаривать это на протяжении всей войны, утверждая, что ответственность за применение силы несет президент Полк, а не президент Паредес; вторжение на спорную территорию и блокада Рио-Гранде, а не стычка 25 апреля, ознаменовали начало военных действий. «Закройте глаза на весь ход событий последних двенадцати лет, – заявлял Хорас Грили в „Нью-Йорк трибюн“, – и вам будет легко доказать, что мы – кроткий, несговорчивый, плохо используемый народ и что Мексика пинала, надевала наручники и грубо навязывалась нам. Достаточно предположить, как это делает Полк, и можно доказать, что это Новый Орлеан только что подвергся канонаде, а не Матаморас, и что это Миссисипи официально блокирована чужим флотом и армией, а не Рио-дель-Норте [Рио-Гранде]».[1820]1820
  Нью-Йорк Трибьюн, 13 мая 1846 г., цитируется в Фредерик Мерк, «Несогласие в Мексиканской войне», в С. Е. Морисон, Ф. Мерк, и Ф. Фрайдель, Несогласие в трех американских войнах (Кембридж, Массачусетс, 1970), 40–41.


[Закрыть] Злоупотребление Полком своими полномочиями главнокомандующего напомнило вигам об Эндрю Джексоне; они снова взялись за дубины против узурпации власти. «Ни одна власть, кроме Конгресса, не может объявить войну, – отмечал Дэниел Уэбстер, – но в чём ценность этого конституционного положения, если президент по собственной воле может совершать такие военные движения, которые должны привести к войне?».[1821]1821
  Дэниел Вебстер, «Публичный обед в Филадельфии» (2 декабря 1846 г.), Writings and Speeches (Boston, 1903), IV, 31–32.


[Закрыть] Удивительно, но победы американцев в сражениях нисколько не смягчили неодобрение войны со стороны вигов. За исключением Луизианы и Миссисипи, южные виги осуждали войну так же решительно, как и северные. В серии речей, демонстрирующих красноречие и образованность, представитель Джорджии Александр Стивенс осудил «замаскированный замысел Полка спровоцировать Мексику на войну» и «принцип администрации, согласно которому патриотизм заключается в уступчивом подчинении воле исполнительной власти».[1822]1822
  Congressional Globe, 29th Cong., 1st sess., 15 (June 16, 1846), Appendix, 948; ibid., 2nd sess., 16 (Feb. 12, 1847), Appendix, 351.


[Закрыть]

Большинство членов Конгресса от партии вигов продолжали голосовать за поставки для вооруженных сил, осуждая администрацию за отправку их в бой. Они считали, что солдаты и моряки имеют право на поддержку правительства, даже если оно злоупотребляло их доверием. Хотя историки обычно характеризуют их поведение как непоследовательное, эти политики-виги точно отражали отношение своих избирателей-вигов. Хотя виги не одобряли развязывание войны, они оставались патриотичными американцами, и большинство из них радовались новостям об американских победах. Однако радикально настроенное меньшинство северных вигов отказывалось голосовать за военные ассигнования и требовало вернуть войска домой. Джошуа Гиддингс, рослый и откровенно радикальный представитель вигов из Западного резерва Огайо, привел пример членов парламента от вигов, которые отказались голосовать за поставки для ведения несправедливой войны против восставших американских колонистов. Интересно, что самое вызывающее заявление против войны прозвучало не от радикала, а от уважаемого представителя основной массы вигов, сенатора Томаса Корвина из Огайо. Обращаясь 11 февраля 1847 года к сторонникам экспансии администрации, он заявил: «Если бы я был мексиканцем, я бы сказал вам: „Неужели в вашей собственной стране не хватает места, чтобы похоронить ваших мертвецов? Если вы придёте в мою страну, мы встретим вас с окровавленными руками и радушно поприветствуем вас в гостеприимных могилах“.».[1823]1823
  Congressional Globe, 29th Cong., 2nd sess., Appendix, 216–17.


[Закрыть] Четырнадцать лет спустя Авраам Линкольн назначил Тома Корвина полномочным министром в Мексике.

Противодействие любым дальнейшим территориальным приобретениям у Мексики (за пределами Техаса) было политикой, по которой все виги, умеренные и радикальные, могли прийти к согласию. В принципе, это логично вытекало из их оппозиции к агрессивной войне. Если война была несправедливой, было бы аморально использовать её, чтобы заставить Мексику уступить земли Соединенным Штатам. Наиболее тщательное изложение этой позиции принадлежит восьмидесятишестилетнему государственному деятелю Джефферсону Альберту Галлатину: «Мир с Мексикой» (1847).[1824]1824
  Writings of Albert Gallatin, ed. Henry Adams (New York, 1960), III, 555–91.


[Закрыть] Политика «Никаких территорий» имела смысл и с практической точки зрения. Политики-виги понимали, что дебаты о том, стоит ли распространять рабство на вновь приобретенные территории, приведут к расколу их партии по секционным линиям. Никогда не будучи в восторге от преимуществ рассредоточения населения по огромной территории, они предпочитали отказаться от территории, чем видеть, как их партия разрушается, а сам Союз оказывается под угрозой из-за споров о военных трофеях.[1825]1825
  См. Майкл Моррисон, «Новая территория против отсутствия территории», Western Historical Quarterly 23 (1992): 25–51.


[Закрыть]

Большинство политиков-демократов считали, что им стоит опасаться расширения рабства меньше, чем вигам, поскольку их избиратели-северяне были менее чувствительны к рабству как к моральной проблеме. Тем не менее, как показали дальнейшие события, Демократическая партия отнюдь не была застрахована от вреда, связанного с расширением рабства. Действительно, некоторые демократы в той или иной степени выступали против войны. Кэлхун сопротивлялся её объявлению и продолжал опасаться последствий территориальных приобретений, которых, как он знал, хотел добиться Полк. Разочарованный тем, что его не оставили на посту государственного секретаря, Кэлхун имел основания опасаться Полка как соперника в борьбе за лидерство в южном секционализме. В конце концов президент отказался от попыток удержать Кэлхуна на посту; у него «нет патриотизма», – заключил Янг Хикори.[1826]1826
  Полк, Дневник, II, 459 (5 апреля 1847 г.).


[Закрыть] Но недовольство демократов распространялось и на Север и Запад. Некоторые демократы считали, что их обманом заставили поддержать требование Полка отдать весь Техас, а потом предали его, потребовав весь Орегон. А некоторые, кто питал романтические представления о мирной экспансии, оказались смущены воинственностью Полка по отношению к Мексике; в их числе был и Джон Л. О’Салливан, тот самый редактор, который сделал термин «явная судьба» знаменитым. Когда О’Салливан публично высказал свои сомнения в необходимости войны, его немедленно уволили из газеты New York Morning News; затем он ушёл из Democratic Review и продал свою долю в ней. Без О’Салливана «Демократическое обозрение» оказалось неспособным поддерживать своё интеллектуальное превосходство.[1827]1827
  Роберт Сэмпсон, Джон Л. О’Салливан и его время (Кент, Огайо, 2003), 201–4; Гилман Острандер, Республика писем (Мэдисон, Висконсин, 1999), 220.


[Закрыть]

Другие вопросы также создавали трудности для демократов; законодательная программа администрации обнажила расколы внутри партии. Тариф Уокера, названный в честь министра финансов и принятый по его указанию летом 1846 года, отменял Тариф Вигов 1842 года и отказывался от принципа защиты, заменяя скромные адвалорные ставки пошлинами на конкретные товары. Это принесло пользу членам британской Либеральной партии и американским экспортерам, выступающим за свободную торговлю, но вызвало недовольство протекционистски настроенных пенсильванских демократов в Конгрессе, заставив их выбирать между верностью партии и экономическими интересами своих избирателей. Тариф Уокера прошел в Сенат только благодаря голосам двух новых сенаторов-демократов из Техаса. Тем временем группа конгрессменов-демократов с северо-запада объединилась с вигами, чтобы принять законопроект о внутренних улучшениях, предусматривающий федеральные субсидии на дноуглубление рек и гаваней. Полк наложил вето на этот законопроект, следуя примеру вето Джексона на Мейсвиллскую дорогу; в результате у сторонников демократов осталось ощущение, что президенту нет никакого дела до их проблем. Все эти факторы в сочетании с общим недостатком откровенности администрации подорвали доверие даже среди демократов. Сенатор-демократ Джон Дикс из Нью-Йорка писал Мартину Ван Бурену, что в войне Полка «мошенничество доведено до конца с нарушением всех справедливых соображений национального достоинства, долга и политики».[1828]1828
  Майкл Холт, Взлет и падение американской партии вигов (Нью-Йорк, 1999), 232–37; Джон Дикс – Мартину Ван Бурену, 16 мая 1846 г., цитируется в John Schroeder, Mr. Polk’s War (Madison, Wisc., 1973), 21.


[Закрыть]

В долгосрочной перспективе наиболее значительный раскол в американском мнении, усугубленный войной в Мексике, произошел между Севером и Югом. Доктрина о «явной судьбе» Америки возникла не в результате заговора рабовладельческих держав, а в результате политики, имевшей общенациональный характер и глубокие культурные корни. Когда Джеймс Нокс Полк вступил в должность, территориальная экспансия представляла собой не секционный, а партийный вопрос. Помимо партийной выгоды, стремление Полка получить Калифорнию и Нью-Мексико, как представляется (насколько можно судить о мотивах этого скрытного человека), было продиктовано скорее геополитическим видением национальной мощи, чтобы сделать Соединенные Штаты доминирующими в Северной Америке, чем намерением укрепить институт рабства. Полк не разделял склонность Кэлхуна рассматривать все вопросы с точки зрения их влияния на вопрос о рабстве. Тем не менее, по мере того как длился срок его полномочий, его администрация все больше приобретала узко южные взгляды. Империалистические цели президента привели к ожесточенному междоусобному спору о расширении рабства, что подтвердило предчувствия Кэлхуна.

Довести до кипения недовольство северных демократов помог странный сговор Полка с Санта-Анной, который теперь находился в изгнании на Кубе. Тайные переговоры с посредником по имени Алехандро Аточа убедили Полка в том, что если он обеспечит Санта-Анне безопасный проезд обратно в Мексику, то бывший диктатор снова захватит власть, а затем заключит мирный договор в соответствии с пожеланиями Полка. Этот план был фактически заложен ещё до начала войны, что объясняет уверенность Полка в том, что она будет короткой. В августе 1846 года, по предварительной договоренности, британский корабль с Санта-Анной с Кубы прошел через американскую блокаду в порт Веракрус. Военные поражения дискредитировали Паредеса и его центристов, но Санта-Анна воспользовался своей прежней харизмой и через несколько месяцев действительно вернулся на пост президента. Но этот непревзойденный оппортунист решил предать гринго, а не своих соотечественников. Он нарушил обещание, данное Полку, заключил союз с провоенным крылом федералистов и принялся убеждать мексиканскую общественность поддержать военные действия. Предложение Аточи воспользовалось склонностью администрации к изворотливости и секретности, чтобы помочь Санта-Анне вернуть власть. Как метко выразился Томас Харт Бентон в своих мемуарах, «никогда во главе правительства [в военное время] не стояли люди, менее проникнутые военным духом или более пристрастные к интригам», чем Полк и его кабинет. В декабре 1846 года виги в Конгрессе разоблачили заговор Полка и Санта-Анны. Некоторое время администрация отрицала его существование, но в конце того же месяца Полк признал его в своём ежегодном послании к Конгрессу. Демократическое большинство в Конгрессе отказалось провести полное расследование по этому вопросу, которого требовали виги. Возвращение Санта-Анны оживило сопротивление мексиканцев и затянуло войну. Полк наконец понял, что его обманули и что Алехандро Аточа был «большим негодяем».[1829]1829
  Benton, Thirty Years’ View, II, 680–82; Polk, Diary, III, 329 (Feb. 7, 1848).


[Закрыть]

Ожидая скорого заключения мира с Санта-Анной, Полк в августе 1846 года запросил у Конгресса ассигнования в размере 2 миллионов долларов на «покрытие любых чрезвычайных расходов, которые могут возникнуть при сношениях между Соединенными Штатами и иностранными государствами». Президент хотел получить эти средства для быстрого авансового платежа при покупке земель у Мексики. Любое мексиканское правительство, уступившее территорию Соединенным Штатам, рискует быть свергнутым, а эти деньги (пояснил Полк в своём дневнике) позволят ему платить армии и поддерживать её лояльность.[1830]1830
  Полк, Дневник, II, 76–77 (10 августа 1846 г.).


[Закрыть] Другие заметили, что эти деньги также можно будет использовать для взяток – возможно, самому Санта-Анне. Законопроект выдавал намерение администрации получить территориальные уступки, хотя это ещё не было публично заявлено как цель войны. Радикалы-виги и раньше обвиняли администрацию в стремлении расширить зону рабства; теперь эту озабоченность стали разделять и другие северяне. Когда представитель Хью Уайт, нью-йоркский виг, предупредил, что Конгресс должен помешать Полку использовать запрашиваемые деньги для расширения рабства, дюжина конгрессменов-демократов с Севера решила послать Полку сигнал, что он больше не может воспринимать их как должное. Один из них, Дэвид Уилмот из Пенсильвании, внес поправку к ассигнованиям в размере 2 миллионов долларов, уточнив, что рабство не должно быть разрешено на любой приобретенной им территории. Знаменитая «Оговорка» Уилмота прошла в Палате представителей с перевесом в 83 голоса против 64. В Сенате все ассигнования, включая оговорку, были подвергнуты обструкции[1831]1831
  Слово «Filibuster», происходящее от голландского слова «вольный стрелок», в этот период имело два разных значения: авантюристы, совершающие незаконные экспедиции, и препятствование законодательной деятельности путем бесконечных дебатов.


[Закрыть] в последние часы сессии одним из видных вигов в защиту принципа партии «Никаких территорий».

Уилмот и его друзья принадлежали к крылу партии Ван Бюрена, которые надеялись сохранить часть огромных просторов Техаса для свободной земли и считали, что Полк манипулировал и вводил их в заблуждение по этому и другим вопросам. Ван Бюрены не имели своего представителя в кабинете министров и игнорировались при распределении покровительства даже в Нью-Йорке. Но Оговорка Уилмота понравилась не только приверженцам Ван Бюрена. За неё проголосовали все представители северных вигов и пятьдесят два из пятидесяти шести северных демократов в Палате представителей. Полк отправил свой запрос на деньги для заключения мира с Мексикой в тот же день (8 августа 1846 года), когда представил в Сенат Орегонский договор, дав, наконец, понять всем северным демократам, что, хотя они и поддерживали его экспансионистские планы на юго-западе, он не будет поддерживать их в отношении линии 54°40′. Склонность Полка к компромиссу с Британией, но не с Мексикой, несомненно, отражала его оценку разной силы двух стран, но современники объясняли это преобладанием Юга над Севером в выработке политики. Растущее недовольство северного электората политической властью Юга уже проявилось в отмене «правила кляпа» шестнадцатью месяцами ранее. Теперь же противодействие продлению (в отличие от существования) рабства оказалось делом, на котором могли объединиться многие рядовые избиратели Севера и политики из обеих основных партий.

Уилмот резко отличался от аболиционистского движения. Он сформулировал свои меры как обращение к белому рабочему классу, а не как гуманитарную помощь чернокожим. Называя своё предложение «Оговорка белого человека», он хвастался, что его целью было «сохранить для свободного белого труда справедливую страну, богатое наследство, где сыны труда, моей расы и цвета кожи, могут жить без позора, который связь с негритянским рабством навлекает на свободный труд».[1832]1832
  Цитируется в Charles Going, David Wilmot (New York, 1924), 174.


[Закрыть] Оговорка оставалась вопросом второй сессии Двадцать девятого Конгресса зимой 1846–47 годов; она снова прошла Палату представителей (неоднократно), но не Сенат, где Юг был сильнее. В итоге Полк получил свои ассигнования (увеличенные до 3 миллионов долларов) без поправки Уилмота и без поправки вигов, предложенной Джоном Берриеном из Джорджии, которая полностью исключала приобретение территории у Мексики. Однако легислатуры десяти северных штатов приняли резолюции, поддерживающие Оговорку Уилмота в различных формах, что свидетельствует о сохранении его потенциала как вопроса.[1833]1833
  Эрик Фонер, «The Wilmot Proviso Revisited», JAH 56 (1969), 262–79; Майкл Холт, The Fate of Their Country (New York, 2004), 26; Майкл Моррисон, Slavery and the American West (Chapel Hill, 1997), 40–45, 72–81.


[Закрыть]

Оговорка Уилмота, как правило, отождествляла оппозицию войне, по крайней мере на Севере, с оппозицией рабству и/или его расширению. Аболиционисты уже установили эту связь; то же самое делали радикальные реформаторы земли, такие как Джордж Генри Эванс, которые ориентировались на рабочий класс Севера. Против войны выступали представители религиозных конфессий, в которых издавна находились сторонники борьбы с рабством, в частности пресвитериане Новой школы, конгрегационалисты, баптисты свободной воли, унитарии и квакеры, хотя они отнюдь не ограничивались ими. Некоторые критики войны придерживались полностью пацифистской позиции Американского общества мира и его международного движения, но чаще всего они возражали против конкретной войны, которая велась в то время. (Общество мира ставило Полку в заслугу то, что он избежал войны с Британией, если не с Мексикой). Противодействие войне и её территориальному расширению требовало, по крайней мере, квалифицированного отказа от предположения, что распространение американской цивилизации представляет собой моральное благо и предвещает наступление миллениума. Аболиционисты, конечно, давно оспаривали признание особой добродетели Америки, хотя другие евангелисты обычно принимали это на веру. Теперь его оспаривали многие другие протестанты, тем более в войне, направленной против католического народа. «Никогда ещё я так сильно не боялся суда Божьего над нами как нацией», – предупреждал Джеймс В. Александер, пресвитерианский священник старой школы и военный критик.[1834]1834
  Richard Carwardine, Evangelicals and Politics in Antebellum America (New Haven, 1993), 143–47 цитата из 146. См. также Jonathan Sassi, Republic of Righteousness (New York, 2001), 185–95.


[Закрыть] Соединенные Штаты, как заблуждающийся Израиль, нуждались в пророческих голосах, чтобы напомнить нации о её правильном (а не «явном») предназначении.

Географически Новая Англия и районы заселения Новой Англии были самой благодатной почвой для радикальных вигов, как и для антирабовладельцев. В Массачусетсе радикалы почувствовали себя достаточно сильными, чтобы бросить вызов умеренным вигам, и партия раскололась на фракции, прозванные «совестливыми» вигами и «хлопковыми» вигами, которые сохранялись до тех пор, пока Республиканская партия Линкольна не объединила их. К совестливым вигам принадлежали практически все трансценденталисты. Современники помнят лекцию Генри Дэвида Торо, превратившуюся в эссе против рабства и войны с Мексикой, которое мы называем «Гражданское неповиновение», а он дал ему более воинственное название – «Сопротивление гражданскому правительству». Более широкое распространение получила поэзия гаррисоновского аболициониста Джеймса Рассела Лоуэлла. Приняв облик и диалект простого фермера-янки, «Хосеа Биглоу», Лоуэлл писал:

 
Они могут говорить о воздушной свободе.
Скажите, что у них пурпурный цвет лица.
Это огромное кладбище.
Паром – это право нашей расы;
Им просто нужен этот Калифорнийский
Чтобы везти новые рабовладельческие государства.
Обижать вас и презирать,
И грабить вас, как грех[1835]1835
  Первоначально опубликованные в газетах, сборники стихов затем вышли под названием James Russell Lowell, The Biglow Papers (Boston, 1848), цит. по 6–7.


[Закрыть]
 

У администрации были и свои литературные сторонники, в том числе Натаниэль Хоторн и Фенимор Купер. Уолт Уитмен, который все ещё считал себя джексоновским демократом (хотя в 1848 году он порвет с этой партией), написал в газете Brooklyn Eagle вскоре после начала войны: «Какое отношение имеет жалкая, неэффективная Мексика с её суевериями, её бурлеском на свободу, её фактической тиранией немногих над многими – какое отношение она имеет к великой миссии заселения нового мира благородной расой? Да будет нам по силам выполнить эту миссию!» Термин «раса» в таких утверждениях использовался свободно, но уверенно, без какого-либо фиксированного определения. «Раса» была самым распространенным оправданием в Соединенных Штатах для экспроприации земель у Мексики, как и для отъема земель у коренных американских племен. Капитан Уильям С. Генри очень характерно заметил о спорной территории вдоль Рио-Гранде: «Конечно, никогда не предполагалось, что эта прекрасная земля останется в руках невежественной и вырождающейся расы». Иногда некоторые американцы не соглашались с подобной расовой презумпцией. Джоэл Пойнсетт, житель Южной Каролины, который был министром Джона Куинси Адамса в Мексике, понимал её народ, возможно, лучше, чем кто-либо другой в Соединенных Штатах, и призывал своих соотечественников жить с ними в дружбе: «Почему мы сейчас имеем привычку обращаться с ними как с деградирующей расой, я не понимаю».[1836]1836
  Уитмен в газете «Бруклин Игл», 7 июля 1846 г.; остальные цитаты взяты из Johannsen, To the Halls of the Montezumas, 291, 294. См. также Reginald Horsman, Race and Manifest Destiny (Cambridge, Mass., 1981).


[Закрыть]

Промежуточные выборы в Конгресс, разбросанные, как это было принято в то время, по нескольким месяцам 1846–47 годов, обернулись против администрации, особенно на Севере. В Палате представителей, где их численность составляла почти два к одному (143 к 77), виги получили достаточно мест, чтобы добиться узкого большинства (115 к 108). Хотя демократы получили большинство в Сенате, результаты выборов в Палату представителей существенно изменили расстановку сил. Результаты выборов оправдали опасения Ван Бюрена, что война повредит северным демократам, поскольку виги могли «правдоподобно, если не сказать истинно» обвинить их в том, что она «ведется ради расширения рабства».[1837]1837
  Ван Бюрен, цитируется в Holt, Fate of Their Country, 18.


[Закрыть] Виги, безусловно, расценили результаты выборов как вотум недоверия к войне, хотя она была далеко не единственным вопросом на выборах. Страх перед Оговоркой Уилмота укрепил приверженность южных вигов принципу «Никаких территорий». Тариф Уокера вызвал опасения протекционистов, и виги получили места в Палате представителей в Пенсильвании. Ещё больше они получили в штате Нью-Йорк, где им помогли голоса сторонников движения против аренды и раскол в Демократической партии между Ван Бюренами (которых теперь называли «барнбернерами») и сторонниками администрации (которых их критики называли «ханкерами», потому что они «охотились» за должностями, которые мог предоставить только Вашингтон).[1838]1838
  Holt, Rise and Fall of Whig Party, 238–45.


[Закрыть] Согласно затянувшемуся графику Конституции до принятия двадцатой поправки, тридцатый Конгресс приступил бы к работе только в декабре 1847 года, к этому времени все основные сражения в Мексике уже были проведены. Но выборы дали Полку понять, что его администрация не пользуется достаточной популярностью, чтобы рисковать, требуя повышения налогов для финансирования войны во время сессии Конгресса зимой 1846–47 годов. Две трети декабрьского ежегодного послания Конгрессу Полк посвятил оправданию войны. Он жаловался, что те, кто обвиняет его администрацию в «агрессии», лишь «затягивают войну» и оказывают врагу «помощь и утешение». Это было серьёзное обвинение, поскольку в нём использовались слова Конституции, определяющие государственную измену. Представитель вигов Дэниел Кинг из Массачусетса дал такой ответ: «Если искреннее желание спасти свою страну от разорения и позора является изменой, то я – предатель».[1839]1839
  «Второе ежегодное послание» (8 декабря 1846 г.), Presidential Messages, IV, 471–506, цитаты из 473; Дэниел Кинг цитируется в Schroeder, Mr. Polk’s War, 79.


[Закрыть]