Текст книги "Буря"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

Эльфы, видя, что он так и до смерти скоро себя довести может, бросились к нему, и, склонившись, поднесли к губам его фляжку, из горлышка которой вылетал уже благоуханный, теплый аромат одного из их целительных напитков.

– Что это?! – громко вскрикнул Вэллиат. – Напиток вечной жизни?! Правда, да ведь?! – он выкрикивал это в восторге, но восторг был болезненным – на грани с нервным срывом – он орал это в жару, весь сотрясаясь, как в лихорадке…

Вот он сделал несколько судорожных глотков, поперхнулся, закашлялся; вот рассмеялся громко, а, через мгновенье, лицо его вновь исказилось – он громко отрывисто вскрикнул, и захрипел:

– А-а… обманули значит… Обманули!.. Да будьте прокляты!.. Отравили!.. В глазах темнеет… все больше… ничего уж не вижу!.. Все мраком застилается… слабость проклятая!.. А-а! Ненавижу вас – вы, подлые! Ведь, презираете нас, людей: так ведь – да, да?!.. Я для вас что: ничтожество, вошь настырная, надоедливая!.. Вот, стало быть, раздавили меня!.. А я вас не хуже! Не хуже! Не хуже!!! – он бился в истерике, а глаза его все больше заполнялись мраком. – Счастливчики!.. Вы – умные, светлые!.. Конечно, вы мудрые – вы ж сотни лет прожили – дайте людям столько же лет на развитие, они помудрее вас станут, и голоса получше… да, да – получше вашего разовьют!..

Вдруг он резко дернулся и перехватил одного из эльфов за руку. Он с силой сжал ее у запястья, дернул этого эльфа к себе, да так дернул, что тот повалился, а Вэллиат, продолжая болезненно выть, вцепился ему зубами в лицо: иные эльфы попытались его оттащить, однако, несмотря на ловкость и силу, ничего им не удалось. Тогда то, видя, что по лицу их родича уже кровь стекает, сжали в нескольких местах шею Вэллиата, тогда он вскрикнул, и, разжав хватку, остался лежать без движенья.

В это время поднялся Вэлломир – он видел всю сцену, и теперь степенным, деланно спокойным голосом начал выговаривать:

– Я требую уважения к Моим слугам – вы, провинившиеся, должны понести наказание, и, причем, немедленно, и со всею строгостью…

Эльфам, однако, уже надоело все это представление; они итак довольно много задержались и теперь действовали быстро – видя, что на Вэлломира не подействуют какие-либо уговоры, и не желая, даже и для вида, перед ним унижаться – решили действовать силой. Сразу несколько из них бросились к нему, стали вязать – однако, он совсем не сопротивлялся, но только торжественным голосом уверял в неминуемом наказании.

– Излечите меня?! – оглушительно выкрикнул Вэллас, когда эльфы подошли и к нему, обоженному, лежащему на прежнем месте. – …Я уж знаю ваше лечение – питье, пение, красивые виды природы… только вот не излечит меня это! У меня уж вся душа истерзанная… Нет – шучу, шучу – я же шут! Правда ведь смешно! Ха-ха! – и вновь это был смех неискренний, болезненный – он смеялся, и, в то же время, по щекам его стекали слезы.

Он не стал сопротивляться, спокойно выпил поднесенный напиток, и так же спокойно, закрыв глаза, погрузился в забытье.

Когда над Альфонсо склонились эльфы, он проговорил:

– Я бы не хотел засыпать сейчас. Видите ли, я поклялся, что пока я не исполню обещанного – не сомкну глаз… Ну, а как исполню – там уж навсегда засну. Понимаете – через несколько дней сон уже вечным станет – понимание этого и придает мне сил… Это кошмарный будет сон!..

– Вы боитесь потерять сколько то времени? – участливо спрашивал эльф, поднося к его губам фляжку. – Ничего – и во сне вы не сколько не потеряете. Вам же главное – путешествие. Так вот: пока спать будете, наши сани неустанно будут вести вас к Серым гаваням, та что…

– Нет, нет! – быстро перебил его Альфонсо. – Мне ни мгновенья нельзя терять – все одно – в каждом мгновенье бодрствованья что-нибудь да успею сделать! Я прошу – оставьте это питье для иных!..

Но эльф не слушал его, почитая, что – это уже бред безумного. Но вот Альфонсо перехватил фляжку, сжал ее с силой, с треском смял, вырвав из рук эльфа, с силой отбросил в сторону…

Все-таки, у них была еще одна фляжка, и теперь сразу несколько эльфов пытались его удержать, когда как еще один, вливал питье ему, в насильственно раскрытый рот. Он отплевывался, он рычал раненным хищником, а тут еще Нэдия пришла ему на помощь – завязалось тут что-то отчаянное, неразборчивое, стремительное – громко залаял Гвар, но так и не стал нападать на эльфов. Вдруг, Нэдия выхватила из ножен одного эльфа клинок, – удар нанесла…

* * *

Здесь вынужден я прервать течение этой скорбной истории.

Это случилось вчера, в вечерний час, когда я, с превеликим трудом, смог проковылять к окну. Воздух был темно-серым, падал снег, и было так неуютно, так морозно, что хотелось сжать голову, да и застонать, отвернуться от этого унынья безжизненного. Помню – взвыл ветер, а вместе с ним – где-то на развалинах деревни – голодная волчья стая. Подумал тогда: «Как же хорошо, что меня оберегают стены, что от камина исходит хоть какое тепло…» – и тогда я увидел маленькую, одинокую фигурку, которая черным холмиком медленно двигалась по темнеющему снежному полю. Я сразу узнал ее: она как-то приблизилась ко мне – это была маленькая девочка, именем Нэдия, которая раньше приносила мне из деревни молоко, хлеб и прочие дары добрых крестьян. Я даже забылся, крикнул ее по имени, и она, несмотря на то, что нас разделяло не менее двух верст ревущего ветра, повернулась взглянула прямо на башню. Однако – тут же и повернулась, пошла куда-то, еще быстрее, нежели прежде.

А я то думал, что она, вместе с иными уже в лучшем мире пребывает. Я понимал, какая страшная смерть ей грозит, понимал, что не пойдет она и к башне, так как, уже перепугана, считает, что и здесь волки – я решил спасти ее во что бы то ни стало. Нацепив немногочисленную свою одежку, тут же стал спускаться, и, через несколько минут уже был у нижней двери; да – для меня это очень быстро. Открыл дверь, а там – ударила эта стена воздуха леденящего, и такая то плотная стена, что понял: коли переступлю порог, так уж и не возвращусь назад, развалина я старая. Однако, все-таки, переступил – уж думал, что и закончится на этом рукопись, что никогда и не вернусь сюда… да что теперь об этом вспоминать, когда вот сижу и пишу.

Ее уже нигде не было видно, а тропу давно уже не было видно, ноги глубоко утопали. Прошел я только шагов двадцать, а тут уж и чувствую, что сил не осталось более – а за ней то еще две версты! А, все равно, пошел – понимал, что в этом долг мой – шел, не останавливаясь… падал, кажется; замерзал, помню – волки выли, и так то отчаянно, так то дико – кажется, приближались они. Совсем черно стало, за снежинками невидно ни зги. Снег мои следы заметает… Нет – не хочу того отчаянья вспоминать.

Чудо потом свершилось – нашел я ее таки! Вижу – темный холмик едва, едва из снега проступает; тогда стал по имени ее маленькую звать: «Нэдия, Нэдия!» – она и очнулась, сразу же к шее мне приникла, да так то крепко, как и взрослый человек не уцепится. Она маленькая и плачет, и смеется, и шепчет что-то бессвязно, но с такой то надеждой! Я то совсем разбитый тогда уж был, и если б дело только в моей жизни, даже и в рукописи этой было, так бы и не смог уже вернуться, а тут – ответственность за жизнь ее маленькую, тут… Тут и понял я, в полной мере, что всеми Ими тогда двигало. Зашептал я ей… да уж и не помню, что зашептал – только уж что-то очень искреннее было, что-то такое, от чего у меня и самого слезы из глаз выступили, по щекам покатились, застыли, а она то, вдруг, как затрясется вся, как закричит то мне, маленькая:

– Дедушка, дедушка – жить я хочу! Спасите меня, дедушка!..

Я то крик этот ее на всю оставшуюся жизнь запомнил, вот и сейчас все предо мною – все в ушах поет. Тогда же, рука об руку, поползли мы навстречу ревущему ветру, через снег все продирались; я то из сил часто выбивался, так она мне шептала все: «Дедушка, дедушка…» – а я крик ее вспоминал, и как-то новые силы находил, хоть и по прежнему ничего не было видно, и даже не ведал: в правильном ли направлении ползу, иль от башни удаляюсь.

А тут – совсем рядом, и со всех сторон взвыла волчья стая! Стало быть: учуяли нас, незаметно подкрались, и теперь возвещали о прибытии своем, даже и не помышляя, что мы как-то вырваться сможем. И такой-то это леденящий у них вопль был – так разом все силы и ушли из меня. Все светлое, доброе показалось мне бесконечно далеким, или же и вовсе не существующим… Теперь и стыдно об той минутной моей слабости вспоминать – так как снизошло от гибели неминуемой спасение. От нее – от единой, любимой мною, от той, что в небе среди звезд…

Тогда, в самое отчаянное мгновенье, когда уж собирались разбойники броситься на нас, клыками в плоть беззащитную впиться – тогда грянул свет! О – я едва не ослеп! Я думал, что – это смерть пришла за мною, как же я обрадовался я в то мгновенье! Все земное уже незначимым казалось, да уж и забылось совершенно; помню – повернулся, руки к этому свету протянул, и шепчу: «Ну, вот и пришла. Протяни же руки, возьми – поцелуем вечным меня согрей». Тут увидел – это же облака снежные нежданно разошлись над нами, и грянул свет звездный. Сколько же их там было: светил и далеких и близких – никогда не видел я их такими яркими… – нет! – они были величественны как звезды, но их еще больше чем звезд было – бессчетное, неохватное взором множество; и при всем величии своем – они живыми были. Нет – и не звезды вовсе; нет – это души – живые, огнем творения пылающие – все эти бесчисленные души, с Любовью высшей, небесной, на меня взирали, и, среди всех них была одна самая мне близкая – Она простирала свою потоки-лучи, я чувствовал ее поцелуи на своем лике, и тогда же понял, что не завершен еще мой путь земной – еще немного позволил себе красотою этой полюбоваться, а затем: огляделся, и увидел долину, и такая она была прекрасная, словно бы сном окутанная. Башня то моя, всего в нескольких шагах – вся так и сияла, словно свеча, словно душа меня любящая: волков и след простыл, словно и не было их никогда; словно – это какое-то колдовское наважденье все.

А Нэдия то маленькая и шепчет:

– Дедушка, а правда, что в каждом из нас такая звездочка красивая? Правда, и я там когда-нибудь, среди сестричек своих и братиков засияю?..

Она то хоть и спрашивала, но в голосе ее столько веры было, что и прослезился я, и с умилением на нее глядел, шептал:

– Так, так, милая. Знала бы, сколько сейчас вот сил и веры придала мне!..

Я и говорить дальше не мог, все в слезах, все в чувстве витал; да вновь ничего кругом и разглядеть не мог; все-то в сияние погружено было – и, как к самой двери подползли, так вновь обо всем земном позабыл, и думал: сейчас в это сияние поднимусь, увижу то, что никто из живущих не видел.

А девочка засмеялась – этаким звонким, ясным голосочком, словно бы и сама уж одной из этих звездочек стала, и сама то шепчет:

– А вот какую песню у нас на деревне поют, в звездные ночи:

 
– Ой ли, день прошел, солнечный и жаркий,
Словно парень молодой, да в рубахе яркой.
Громко птицами он пел, и шумел в дубраве,
И закатом уходил, в горной жаркой лаве.
 
 
А теперь – иным все стало,
В серебристых дланях спит;
Толи в речке то журчало,
Толи небо тайну говорит.
 
 
Ах – в таинственных объятьях,
Плавно облако летит,
Дева ночь, средь ярких братьев,
Колдовством своим пьянит.
 
 
Как же тихо, как спокойно,
Звезд бессчетных череда,
Песнью вечной, песнью стройной;
Шепчет: «Не умрешь ты никогда».
 

Тогда девочка вновь засмеялась, а я испытал восторг еще больший, от того только, что почувствовал, то нерасторжимо связан с героями моего повествования, что и они могли, и несомненно испытывали этот же самый восторг, что и они, хоть на мгновенье, так же твердо верили, что жизнь есть вспышка, но не перед затуханьем – перед гореньем вечным…

А потом: вернулись мы в башню, и, как вернулись, так и начала она сильно кашлять, уложил я ее на свою кровать, а сам принялся с лекарствами хлопотать, да так то разволновался, что совершенно про усталость позабыл. Хлопотал я, приготавливая лекарство, а у нее уж и горячка началась – вся жаром исходит, побледнела, испарина выступила – тут только и заметил, какая она исхудалая, понял, что – все эти дни где-то пряталась от волков; если и ела что-то то совсем мало; а, может, и совсем ничего не ела – такая она страшно исхудалая.

Нэдия, Нэдия… три дня я потратил на ее леченье, почти не спал, сам сейчас на скелет похож, едва на ногах держусь, но, все же, исцелил. Жить, Нэдия будет! Она уже сидит на кроватки, перелистывает одну из книг моих с картинами, а я понимаю, что до конца мая, как раньше предполагал, мне не дожить – еды не хватит. Теперь, еще больше времени буду этой рукописи уделять, хотя – как же это получится, когда и раньше почти не спал, а теперь то еще и с ней играть надо, и ее учить… Сколько же ее научить надо.

А в середине апреля все закончится: оставит она эту обитель, оставит мое опустевшее тело, уйдет в жизнь новую, счастливую, возьмет с собой рукопись… Что же я время трачу? Скорее! – ведь, еще так многое, достойное внимания потомков, подлежит быть записанным здесь.

* * *

…Нэдия нанесла удар, и получилась бы рана смертельная, но в последнее мгновенье рука ее, все-таки, дрогнула: не могла она убийства даже и в таком разгоряченном, болезненном состоянии совершить. Рана, все-таки, была нанесена, и кровь сразу выделилась, обильно закапала. Нэдия, крепко сжимая клинок, отшатнулась в сторону, и выкрикнула:

– Отпустите его! Или я…

Видя, что Альфонсо по прежнему сдерживают, она бросилась таки на них, и замахнулась, но тут ее схватили ловкие сильные руки, и тут же несколько узлов, которые не давали пошевелиться, обвили ее тело.

Она еще кричала что-то, но и ее напоили успокаивающим зельем, и она то же погрузилась в забытье.

* * *

Перед Альфонсо простиралась изрезанная, исковерканная долина подобная тому месту, на котором разразились последние события. Только все в этой долине все было гораздо больших размеров – и трещины, и впадины – все это топорщилось острыми гранями, от всего этого невыносимо болела голова. Из трещин вырывались черные, ревущие вихри, вгрызаясь в поверхность, унося с собою ее куски, они беспорядочно метались из стороны в сторону, когда же сталкивались – раздавался сильный треск – вихри переплетались, рвались друг о друга, и, наконец, опадали к истерзанной земле.

Один из вихрей, поднялся много выше иных, и, вдруг, заорав оглушительно, метнулся на Альфонсо – еще мгновенье, и вот он уже может различить среди кружащих частиц прежний лик Нэдии. Тут же вспыхнула в нем страсть, вытянул он к ней руки, что было сил бросился, почувствовал, что и сам в такой же вихрь обратился. Вот уже и встретились они, вот, что было сил сцепились, была и боль, и радость – Альфонсо хотел крикнуть что-то, но так велики были его чувства, что все мысли путались, а вместо слов выходил один лишь вопль.

Он метался к ней, она – к нему; они скрещивались, переплетались; боль становилась невыносимой, они распадались в стороны, и тут же вновь, навстречу друг к другу устремлялись. Так кружили они в этом вихре страстей, чувствовали изнеможенье, ничего, кроме этого стремительного мельканья не видели, но уже попросту не могли остановится…

Но вот все перед Альфонсо раскололось; заволоклось некой густой вязкой пеленой, в которой он и пошевелиться не мог. Грянул знакомый глас:

– Зря расходуешь силы и страсть свою. Ты должен проявить силу, быть сдержанных в чувствах к Нэдии. Сейчас, я придам тебе сил, и ты очнешься. Запомни лишь одно – твое будущее в белом жезле.

Вот и пелена пропала, а Альфонсо очнулся, и сразу же понял, что находится внутри крытой, куда-то поспешающей повозки. Так же, неким чутьем, он сразу понял и то, что время ночное; а по запахам целебных трав, определил, что рядом содержатся раненные; услышал он и слабый стон; вслед за ним – утешительный, шепчущий что-то голос эльфа. Так продолжалось совсем недолго, так как сразу же вслед за тем прозвучали совсем иные звуки – резкие, полные страданья, они ворвались, заметались в воздухе – слышен был какой-то вой, еще эльфийские голоса, прибавились и человеческий голоса, вот и сталь зазвенела…

Альфонсо встрепенулся, резким движеньем вскочил, и тут обнаружил, что тело его почти совсем не болит, и силы в нем прежние. На нем было лишь нижнее белье, остальную же одежду он приметил разложенной на стуле, рядом со своим ложем – однако, он не мог терять ни мгновенья на одевание – он пристально оглядывался по сторонам, вот увидел братьев – они тоже только-только очнулись, но еще не пытались подняться; не братьев – Нэдию высматривал Альфонсо, но ее нигде поблизости не было, а, между тем, волна боевых звуков все нарастала – вот повозка резко дернулась, остановилась; прямо за бортом кто-то пронзительно вскричал, раздался рык, потом – что-то ударилось, все содрогнулось; один светильник пал на пол, и к нему тут же подбежал эльф, быстро поднял, но Альфонсо сумел воспользоваться случаем – стремительно подлетел, выхватил клинок, и в несколько прыжков уже оказался у выхода.

Действительно – была ночь: ночь черная, беззвездная – на этот раз не сыпал снег, однако чувствовалась тяжеленная тучевая масса, которая нависала низко над ними, грозила в любое мгновенье рухнуть. Видно было не более чем на пять шагов, да и то – только благодаря робкому свету, который вырывался из остановившихся повозок.

Но сколько же в этой темени было криков, скрежета, хруста, воя безумного! Вот на Альфонсо метнулась некая тень – леденящий вой иглами вонзился в голову, а он уже взмахнул клинком – эльфийская сталь вспыхнула ослепительным серебристым светом, высветила некий вихрь, весь изрезанный чернотою, покрытый вопящими глотками – удар был нанесен, вихрь разбился надвое, а клинок вдруг потемнел, и рассыпался в прах.

При слабом освещении, Альфонсо все-таки смог разглядеть, что разрубленный демон не умер, что половинки его, продолжая вихриться и орать, змеями поползли по снегу, стали соединяться. Вспомнились слова ворона о белом жезле, и как раз в это время, слепящая, белая вспышка копьями сквозь ночь прорезалась – он, даже и не замечая, что ноги его босые, бросился по снегу, в ту сторону. Вокруг мелькали тени, вопли боли разрывались со всех сторон, отлетали назад борта телег – вот схватил его кто-то за руку, он обернулся, увидел эльфа, с ликом перекошенным от боли, увидел демона-вихря, который поглощал его плоть, выдернул руку, бросился дальше, навстречу новой вспышке.

Он продирался все дальше, и становилось все меньше сражающихся, какие-то бесформенные ошметки темнели по сторонам; зато вой бился здесь в полную силу. Вот вой разразился совсем рядом – даже и в ушах от этого вопля заложило – Альфонсо почувствовал, как стремительные железные когти стали сдирать плоть с его руки, еще он почувствовал, что страстно жаждет броситься на схватку с этим демоном, он почти и бросился – удержался лишь в последнее мгновенье, когда понял, что такой порыв только лишь к смерти его и приведет.

И он метнулся вперед, прыгнул под одну из остановившихся повозок, пополз под нею, и тот демон толи волей случай, толи еще чье-то волью, избрал себе иную жертву.

Вот и окончание повозки – Альфонсо увидел, что коней нет – на месте них, что-то бесформенное темнело в снегу. Повозка ехавшая перед этой была раздроблена в щепки, а следующая, и самая большая, сиявшая серебристым светом – глава этого обоза, окружена была рычащими демонами. Видно, они очень уж хотели до нее добраться; видно – именно эта повозка и была их целью. Однако, на крыше ее, стоял высокий эльф, сжимавший в руках жезл сияющий белым цветом. Стоило только какому-нибудь демону броситься к повозке, как из жезла вырывалось белое сияние, пронзало, разрывало вихрь в клочья.

Вот демоны метнулись все разом, и ничего уж нельзя было разобрать: казалось – весь мир разорвался в белом сиянии, оглох в беспрерывном вопле. Но что значил это сияние, и этот вопль для Альфонсо, когда как за мгновенье до этого услышал он голос Нэдии – и она звала его, молила, чтобы пришел он на помощь. И не смотря на то, что в ушах его гудело, Альфонсо сразу определил, что зовет она его из главной повозки, и вообразил, что именно из-за нее напали эти исчадия адские. Вслепую бросился он вперед – вот что-то с силой ударило его в грудь, повалило в снег, но он уже вновь был на ногах, закричал из всех сил ее имя, и вот получил ответ – через вопли прорвался ее голос, и, казалось, что была она совсем близко.

С новой силой, метнулся Альфонсо вперед, и тут некая сила вцепилась в него, вздернула вверх, затем закружила, метнула вперед, и вновь был сильный удар, он что-то проломил; почувствовал несколько сильных ушибов, но уже был на ногах – оглядывался. Оказывается, вихрь занес его внутрь повозки, и все там было перекошено, содрогалось, падало – бились сосуды, катилась по полу всяческая эльфийская утварь, – повозка заваливалась на бок.

Борта во многих местах были пробиты, и через них прорывался, ярко заполнял все бело-облачный свет, но, помимо того были еще и иные, чавкающие звуки, раздавался скрип и вой, в белом свете мелькали темные тени.

И тут на Альфонсо метнулась одна из этих теней, крепко-накрепко схватила его, объяла его, и тут он понял, что – это Нэдия. Лик ее был замотан белыми тканями, тело покрывала темная одежда, даже и глаза ее были сокрыты, но, все-таки, он почувствовал, что – это именно она.

И он завыл ее имя, она же, в ответ – его. И в это мгновенье, показалось Альфонсо, что ничего то не было с того мгновенья, как он очнулся – точнее, он и не просыпался вовсе, но все это время так и кружился вместе с нею стремительным вихрем. Что – разве же были какие-то демоны, разве же бежал он среди телег? Да просто промелькнули какие-то болезненные, призрачные образы, а круженье то и не прекращалось. Он заорал что-то, кажется: «Люблю!» – и сам обхватил ее со всех сил, ему – казалось, что весь мир перевернулся, падает теперь в бездну, но и это ничего не значило; главное – она была рядом.

А телега, между тем, перевернулась полностью; они повалились, на них еще упало что-то, но они не чувствовали боли, продолжали сжимать друг друга в объятьях, с силой вопить друг другу что-то несвязное, но кажущееся им единственным имеющим смысл.

Так, если бы в это время, налетел на них один из демонов, стал бы раздирать их плоть, так они бы и сопротивляться не стали, но только приняли бы это, как должное. Под напором неких сил стали прогибаться стены, от разрывов, с треском поползли новые трещины, а свет стал убывать – все больше становилось воющего мрака.

Но вот одна из стен была совершенно проломлена, и в проломе появился тот самый эльф, который сжимал в руке белый жезл. Но теперь и эльф и жезл были покрыты кровью, и жизнь уходила из них, с каждым новым оглушительным воплем. Эльф покачнулся, ввалился внутрь раздробленной повозки, покачиваясь из стороны в сторону, все-таки смог подойти к Альфонсо и Нэдии, выкрикнул, слабым, затухающим голосом:

– Возьмите хоть вы… Никого здесь больше не осталось… Если они завладеют жезлом – все кончено…

Последние слова вырвались из него уже с величайшим трудом, он сильно закашлялся; все еще обхватывая посох, повалился на колени…

Нет – и это не понял бы Альфонсо, и продолжал бы обнимать Нэдию, но тут разорвалось в его голове черное око, закаркало вороньим гласом:

– Завладей же им! Всего шесть дней осталось! Пойми ты это – шесть дней! О, глупец!..

Каждое из этих слов подобно было огненной плети, которая вгрызалось в сердце Альфонсо: «шесть дней осталось!» – вот это то было страшно – он сразу же вспомнил о клятве, и ужаснулся, как много времени ушло – он же клялся, что ни мгновенья не потратит, а выходит – целых три дня в беспамятстве провалялся!..

– Прошу! – страстно вскричал он. – Я должен взять этот посох! Слышишь, Нэдия – ради тебя! Отпусти…

Однако, Нэдия не слышала его слов – он продолжала впиваться и все рычала, словно волчица.

В это время, из большого провала с воем метнулся огромный, грохочущий вихрь – из жезла метнулся слепящий свет, разорвал вихрь, однако – одна его часть все-таки успела впиться в спину эльфа – тот передернулся, изо рта его хлынула кровь…

Альфонсо, волоча за собой Нэдию, смог-таки дотянуться до жезла, а как схватил его, так с новой силой обожгло: «Шесть дней! Всего то шесть дней! Да как же ты мог…» – и в эти мгновенья, окончательно спали с него путы сны – вновь он был прежним – страстным, страдающим.

Неимоверным усилием удалось ему оторвать Нэдию, и в ее руках вместе с кусками одежды осталась еще и его окровавленная плоть; она, с воем, тут же вновь метнулась к нему, обхватила сзади, за шею – буквально приросла к нему, но он и не чувствовал этого, он сам, словно вихрь зарычал, и, выставив пред собою посох, бросился к пролому. Там его встретил ревущий мрак, что-то стремительное огромное метнулось на него, но он размахнулся посохом словно клинком, нанес в эту тьму удар – тут же глаза его наполнились слепящим светом, и ничего то, кроме этого света он и не видел, и он ревел:

– Прочь! Я приказываю – Про-о-о-очь!!!.. Или несите нас!.. Что – не хотите нести ЕЕ?!! Тогда умрите! Умрите!! Умрите!!!

Заходясь этим воплем он бросился в этом сиянии куда-то – он совершенно ничего не видел, однако же чувствовал, где демоны, и теперь не он от них спасался бегством, а они от него. Да – эти вихри ревущие ужаснулись, увидев такого противника – они почувствовали, что им с ним не совладать, но зато он принесет им смерть – да так то оно и было.

Он, с Нэдией на спине, мчался так стремительно, как не один человек бы не смог, и раз демоны собрались, метнулись на него все разом, а он завыл в восторге, видя, что хоть как-то сможет выразить тот пламень, который разрывал его изнутри. И вновь взмахнул он посохом, и вновь грянул свет – теперь он наносил удары часто-часто, и все это время ревел беспрерывно.

Потом еще было долгое преследование, и, наконец, он потерял под ногами опору, покатился под откос, но посох не выпускал. Затем нахлынула тьма – продержалась всего-то несколько мгновений, так как он ужаснулся этого бездействия, вырвался из этих холодных, спокойных дланей, и тут же понял, что прокатился с вершины холмовой гряды – на снегу отчетливо виден был след от его падения. Вообще же весь снег был объят маленькими огненными бесами, они старательно делали там какую-то свою бесовскую работу, перемигивались красноватыми огоньками. Только оглянувшись он понял, что – это зарево горящего селения отражается на снеговых ухабах. Огненные языки вздымались там на многие метры, а в густых клубах дыма, которые поднимались к низкому облачному покрывалу, видны были стремительные вихревые демоны – так они отыгрались на какой-то деревеньке за не вполне удачное нападение на эльфийский караван.

– Альфонсо! Альфонсо!.. – громко закричала, хриплым гласом ведьмы Нэдия, которая все это время так и оставалась, намертво прицепившись к его спине. – Давай умрем! Слышишь?! Сил больше нет! К дьяволу все это! Скажи: зачем мне это спасение?! Нет – ты отвечай! Зачем мне эта дрянная плоть, а?! Стать вновь красивой девушкой! Ха-ха! Какой бред! Да зачем мне быть красивой девушкой, зачем жить в человеческой оболочке, когда это совсем не для меня?!.. Ты же сам говорил – не для нас этот мир! Так к какому же такому спасению ты меня несешь?! Подумай – не ты без меня, ни я без тебя не сможем прожить ни мгновенья; и жизнь в человеческих телах тоже не для нас… Выходит – только смерть остается! Ну – давай бросимся к этим демонам – пускай они разорвут нас на части!..

– Нет, нет, нет!!! – заорал Альфонсо.

Тут Нэдию попыталась убежать, однако, он перехватил ее, с силой сжал, затем – подхватил на руки, и, вспахивая снег, стремительно побежал вверх. Нэдия отчаянно пыталась вырваться, наконец извернулась и вцепилась руками ему в лицо, и, несмотря на то, что они покрыты были эльфийскими тканями – чувствовалась под ними мертвенная, окостеневшая плоть – они сразу же разодрали его лик до крови, а, если бы попали в глаза, так и глаза бы выдавили. Однако, Альфонсо не останавливался, он продолжал взбираться на гряду, и кричал:

– Мы должны жить! Ты не понимаешь – мы обречены!.. Я должен… Я должен дойти этой дорогой до конца. Дьявол! Неужели ты не понимаешь, что в смерти еще больше мука станет!.. Нам уже не избавиться от проклятья – мы уж такими рождены были, но мы должны идти этой дорогой до конца!..

– Ненавижу тебя! – Нэдию плюнула ему в лицо, и все продолжала его раздирать. – Всю жизнь мне разрушил, всю душу истерзал… Палач ты мой! Палач!..

И она, с кошачьей ловкостью, все-таки смогла от него вырваться, повалилась в снег, вскочила было на ноги, но тут на нее налетел Альфонсо, и вновь, сцепленные, окровавленные покатились они вниз. Вгрызаясь в снег, вгрызаясь друг в друга, они еще кричали что-то, но кричали то по большей части что-то бессвязное, и чувства ярости и нежности переходили друг в друга столь стремительно, что и невозможно было за ними уследить.

Борьба эта продолжалась довольно долгое время, и закончилась бы верно только их смертью, если бы не подоспели эльфы. Они прибежали по их следам, со стороны развороченного обоза, и ожидали найти или мертвых героев, или еще живых, израненных, приникших друг к другу с нежными слова – сначала, они подумали, что – это два демона сцепились, и потом только поняли, что – это все-таки, люди. Много труда стоило их расцепить – затем, все-таки, понесли к обозу.

* * *

Нападение это было совершенно неожиданное, и по меньшей мере наглое. Ведь обоз уже находился в близости от Серой гавани, а в этих местах, исконно эльфийских, уже долгое время не решалась показаться ни одна темная тварь. А в такое время, когда могучие войска вот-вот готовы были выступить в поход, дело казалось совершенно не слыханным.

Некоторая растерянность сохранилась до самого рассвета, да и рассвет наступил тревожным, не предвещающим ничего доброго: солнца едва-едва пробилось из под массы облаков на востоке, выхватило их тревожным бордовым светом; затем, поднявшись выше, совсем исчезло, а окрестные поля продолжали наливаться цветом крови. В этом то свечении разглядели развороченные телеги, ошметки тел, которые разбросаны были на довольно большом участке окрест. В этом кровавом свете, навстречу им вылетел отряд эльфов-конников, не менее тысячи в численности.

Предводитель отряда – эльф в богатых одеяниях, с горделивым выражением лица быстро расспросил у оставшихся караванных и тут же пожелал видеть Альфонсо. А Альфонсо, вместе с Нэдией пришлось связать, да еще самыми крепкими веревками – их усадили в одной из уцелевших телег, пытались накормить; однако, конечно от еды они отказывались, конечно – рвались из всех сил, и даже эти крепчайшие путы едва их сдерживали.