Текст книги "Буря"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

Потом он вновь оказался долиной, и на него нашло сильное трясенье – все вздымалось к самому поднебесью, и бесы оседлав исполинские грязевые волны хохотали во всю силу – потом завопили:

– Мы обязательно скоро встретимся! Да мы и не прощаемся – мы же всегда в тебе! Ха-ха-ха!..

* * *

Вэлласа нашел Гвар – он все время бегал, вынюхивал искореженную поверхность, и вот в одном месте остановился, завилял хвостом, залаял. Альфонсо и Нэдия, опираясь друг о друга, подошли к нему, а затем, с немалым трудом, отодрали искореженную, прожженную пластину не пойми чего. Открылся плавно уходящий куда-то вниз туннель, с гладкими точно отполированными стенами, от которого еще отходили туннели меньшие – на извороте, мучительно выгнувшись лежал, испускал из себя волны жара и болезненный стон Вэллас. Не малых трудов стоило его вытащить, когда же вытащили, то поняли, что он не стонет, а как-то сдавленно, мучительно смеется – под закрытыми, обоженными веками видно было, как дергаются глаза.

– Он в аду сейчас… – проговорила Нэдия, и тут они стали трясти его – пытались привести в чувство.

Вэлломир проговорил:

– Итак, как и следовало ожидать, шут был найден, но… его еще надо достать из его шутовского королевства!.. Он, познал муки, и потому, после покаяния, будет прощен мною!..

Вэлломир проговорил еще несколько фраз в таком же духе, и все продолжал оглядываться – вот был найден Вэллас: всего лишь еще один человечешко, ему же надо было, чтобы пришли еще многие и многие тысячи, чтобы сейчас же окружили они его, с благоговением высказали свою почтительность, и спросили бы, куда он соизволит их вести дальше.

Было так мрачно, зябко, неуютно. Не похоже, чтобы вновь началась буря подобная прошедшей – снег сыпал лениво, но был такой крупный, темный. Время от времени начинал подвывать ветер, и выл как-то затравленно, одиноко. Вэлломир, наконец замолчал, и, отойдя чуть в сторону, не громко заговорил:

– Видно Мои воины ждут Моего призыва? Так Мне незачем их звать, они итак должны все время быть поблизости от своего Повелителя, всегда быть готовыми исполнить любую Его волю…

Вновь завыл ветер – однако, ледяных духов, которых ожидал увидеть, нигде не было. Он все оглядывался по сторонам, и вот увидел, как в темно-снежном мареве показалась вроде как некое темное пятно. Тогда он, проговорил: «А – ну наконец то!» – повернулся к этому пятну, и, чуть подняв голову, скрестив руки на груди, принялся ждать.

Долго ждать и не пришлось – менее чем через минуту темное пятно разрослось, а за воем ветра стал слышен еще перезвон колокольцев. Впереди несся Угрюм (именно его и увидел Вэлломир темным пятном), а позади – несколько объемистых саней, запряженные тройками белогривых лошадей. За прошедшее время, снежный пласт успел достаточно затвердеть, а потому они не проваливались, а Угрюм тот и вовсе следов не оставлял.

Вэлломир уверился, что – это за ним приехали, что сейчас вот они подъедут и все повалятся перед ним на колени, станут славить, и еще за что-то милости просить. И вот сани остановились в нескольких шагах от него – белогривые лошади тяжело дышали, выпускали из ноздрей клубы пара – Угрюм стоял недвижим, и, словно бы, вообще не бегал. Сани были отделаны бело-золотистыми каемками, казались очень легкими, воздушными, а сидели в них эльфы – в каждом из саней по трое – теперь один из эльфов оставался за поводьями, иные двое слетали на землю – спешили к раненым – всего было не менее дюжины саней. Несколько эльфов остановились перед Вэлломиром – один из них спрашивал на людском языке:

– Где же остальные? Здесь неподалеку должен был быть придорожный трактир, и там останавливался один из отрядов. Их что замело?

Этот вопрос услышал Альфонсо, и не оборачиваясь, продолжая хлопотать над бредившим Вэлласом, прокричал:

– Погорели они все! А потом… духами огненными стали!..

Известие было принято очень серьезно:

– Да – были видны некоторое вспышки – здесь без колдовства не обошлось. И вообще – вся эта буря, от начала и до конца – все колдовство. Так, будто кто-то вымещает свой гнев над этими полями, будто хочет погрести здесь кого-то, или сломить… Будет вам известно, что в десяти верстах к востоку ничего и не было – снег лежит там такой же, как и обычно – из Серых гаваней были отправлены сюда кудесники, но они опоздали – буря уже прекратилась… Что же теперь – забирайтесь в сани, и мы вас…

И тут, неожиданно для всех, пророкотал Вэлломир:

– На колени! На колени, жалкие вы ничтожества, снежинки! Да как вы, смеете разговаривать так не почтительно, жалкие эльфы! Низшие вы твари! Вы что не видите, Кто перед вами стоит?! О нет – зря хвалят их зрение – теперь Я вижу, что они слепцы! На колени же перед Единственным! На колени!

Конечно, эльфы не ожидали такой выходки – услышавши слова оскорбительные они взялись было за эфесы клинков, но тут, кто-то из них шепнул «помешенный», и тут все стало на свои места. Они начали было:

– …При всем к Вам уважении мы должны…

Но Вэлломир не дал им договорить – он закричал голосом, как ему казалось величественным, а на самом деле – действительно безумным, иступленным – он призывал свою армию, он клялся, что все будут наказаны, что они будут ползать перед ним и. т. д. – он вопил это с полной уверенностью, и так даже чувственно, что кто-то мог бы и поверить безумным его речам.

Как раз в это время очнулся Вэллас, увидел Альфонсо увидел Нэдию, услышал Вэлломира, и тут же стал посмеиваться:

– А, а – вот и мой разумный братец голосок свой подал! Вот и заверещал, вот надрывается… Ха-ха! Альфонсо, мы же все сумасшедшие! У нас же семейство сумасшедших, и твоя Нэдия тоже… Вот надрывается! Ха-ха! Называл меня шутом, а сам то главный шут и есть, только что-то никто не смеется… Я же говорил уже – нам, сумасшедшим, нельзя быть рядом, мы же, друг от друга только больше безумия набираем… Эй, Нэдия – ты теперь краше, чем когда бы то ни было! Особенно хороши очи… Нам надо быть с этими эльфами. Эй, Альфонсо – я тебе дело говорю: нам же надо губами к ним припасть, и учиться, и учиться у них этой самой гармонии!.. Тяжело мне сейчас на душе – ох, смеюсь то я смеюсь, а все ж – тяжко – так то на душе моей тяжко!.. Вот и слезы… Мы же больные… Мы же безумцы все, Альфонсо! Я не всегда понимаю, что сам безумец, но сейчас, когда вернул ты меня – сейчас очень даже хорошо это понимаю… Нам гармонии… гармонии… Говорю-то говорю, вроде и хочу из этого безумия вырваться, но знаю – не хватит силенок, чтобы вырваться! Бесы то и сейчас, в сердце моем скребутся, и были бы силы, так и выкинул что-нибудь с этими эльфами…

Между тем, Вэлломир продолжал расходится:

– Значит, не верите?!.. Значит, с презрением смотрите… Ха-ха! Думаете так – безумец какой-то… Хорошо же, жалкие вы, ничтожные твари; да знаете ли, что всего то несколькими часами раньше… Тьфу – да вы и не стоите того, чтобы я на вас свои слова тратил!.. Эй – слуги мои; эй – слуги! Я повелеваю рассказывать…

Тут зашелся безумным хохотом Вэллиат которого и позабыли, который в некотором отдалении от всех, среди пластов искореженных лежал, да почти сливался с этими пластами – правда все время издавал некоторый стон – но вот теперь, услышав этот призыв Вэлломира, ухватился за один уступов, с натугою стал подниматься – он выкрикивал:

– Рассказывать?!.. Я должен рассказывать?!.. Что же – и расскажу, только вот пускай мне эти эльфы потом тоже кое-что расскажут. Да – я расскажу, что такое смерть! Эй, вы – эльфы счастливчики, красавчики – вам то бояться нечего! ВЫ то такие веселенькие, светленькие! У вас то все ясно – вы даже если и умрете – сразу в Валиноре, во плоти возродитесь – а у нас то мгла! Да – слушайте – мы вот такие, низшие – Ха-ха – вот вам сто веков жить доведется, а вот мы, ущербные, столько то годиков протянем, ну и все, ну и довольно! Давайте тешьте рассказами о грядущем свете, о тайне смерти – да я уж знаю эту тайну! Уж хорошо, хорошо ее знаю! Рассказать?! Да ничего там нет – клеть гнилая! Черт! Тиски… никаких образов… пустота, отчаянье – медленно увядание в ничто, в пустоту эту! Ах, вы, умники, сейчас утешать станете: мол – есть эта высшая жизнь – да кто вы такие – вы что люди, вы что как люди умирали?!.. Ну – давайте-ка, уверьте, про гармонию сболтните… Я ж уже все испытал – меня еле выдрали оттуда! Ну, а теперь ваша очередь! А ну отвечайте – в чем секрет вашего бессмертья?! Почему ваши тела не стареют, а?! Что – может, какая-то частица у вас особенная в крови, может – зелье какое-то есть? Отвечайте! Вы должны это знать… Эльфы!.. Что – не хотите отвечать?! Я так сразу и понял… Даже и не знаю, зачем эту речь начал… Вы не кому этого своего секрета не выдавали, вы, всезнающие и мудрые! – И уж конечно вы презрите мольбу такого жалкого человечка! Да – что вам, с вашими возвышенными помыслами, до каких то ничтожных просьб… Правда ведь?!.. Стоит какая-то блоха, ничтожество обожженное – человечешка, низший! Сдохнет и сдохнет – точно так же и тысячи иных подыхают, что нам до его мрака… Да плевать на него!.. А вот и нет! Нет! Не отступлю – не на того напали! Уж довольно я копил, а теперь – время настало! Сейчас все и выясним! Нет – я не блоха – я ничем вас не хуже, я тоже могу любить, страдать и творить; а потому я требую – рассказывайте мне эту тайну! Я требую! Не отвертитесь теперь! Пришел и мой час…

Он кричал в совершеннейшем исступлении, его всего трясло, знобило; глаза были вытаращены, он вытянул к ним потемневшие свои, дрожащие руки, стал медленными шагами приближаться, и вдруг – разом бросился, сразу оказался перед одним из эльфов, хотел схватить за горло, но, конечно, эльф оказался более ловким – перехватил его за руку… впрочем – ничего не стал выкручивать, не причинил Вэллиату никакой боли, но сдержал его так, что он и двинуться хотя бы не мог – как только это произошло, Вэлломир, вскричал:

– На моих поданных?!.. А, – да вы просто шайка разбойников; просто какие-то ничтожества!.. Хорошо! Хорошо! – тогда он горделиво повернул голову в сторону, и возвысил голос. – Духи снегов, рабы мои – теперь я вас зову! Придите, скрутите восставших на меня – поставьте их на колени! Придите к своему Господину!..

Вэллас все сжимал руки Альфонсо и Нэдии, шептал:

– Вот видите, видите – и я безумен, и вы… А вот знаете, что вы сейчас сделаете?!.. А вы сейчас тоже на них броситесь, тоже какой-нибудь поступок безумный совершите!.. Уж по глазам вижу! Не по твоим Нэдия, не по твоим – в твоих теперь ничего не увидеть – вот я вижу, что Альфонсо уже готов! Ну – вперед – добавьте…

…Мрачно кругом было: снег сыпал сильнее; кружились темно-серые вихри, и, хотя никакого сравнения с прошедшей бурей в этом не было – все же – это все мертвящее летело и кружилось – весна то проглянула, да так ненадолго! – Хотелось умчаться от этого прочь…

…Да – прав был Вэллас – Альфонсо вполне уже созрел для очередного, нечеловеческого своего порыва. Конечно – причиной была Нэдия, конечно – была страшная боль от понимания того, что много времени потеряно в пустую, и стремление уж теперь то ни одного мгновенья, ни одной секунды не упустить. И он проговаривал: «У меня есть воля, во мне сила великая, и только надо эту силу суметь выложить, как надо – никто не устоит тогда; ну – соберитесь теперь, Альфонсо – действуй же!»

Он еще и не знал, что надо делать, и, когда он вскочил на ноги и развернулся к эльфам, то порешил попросту перебить их всех, вновь пытающихся их задержать, завладеть санями, и мчаться… – в следующее же мгновенье он взвыл, весь исказился от раскаянья, от презрения к собственной подлости – да как он мог подумать о таком! Его взгляд переметнулся к Угрюму, который все это время так и стоял недвижимым – он тут решил, что и одного этого коня будет достаточно, надо только пробраться к нему. Он сделал к нему одно порывистое движенье, но тут же и остановился, понимая, что и это не выход, что удастся вырваться только ему и Нэдии, да и не к чему такое бегство не приведет – он хорошо понимал, что нужна какая-то власть, чтобы добраться до цели. И вот он бросился к эльфам.

Все эти метанья заняли лишь несколько мгновений, однако, за эти мгновенья эльфы заметно встревожились – до этого они видели некое сборище безумцев, а тут вскочила двухметровая глыба тьмы – увидели они этот мучительный, изрезанный морщинами лик, увидели, как тьма расходится от него еще и в воздухе; уверились, что – это чародей, что сейчас он нашлет на них некое заклятье. И даже иглы страха коснулись сердец этих эльфов – они отнюдь не были трусливыми, но тут почудилось будто – это сам древний враг – лишь на краткое мгновенье такой мощью от этой фигуры повеяло, что показалось им, будто сейчас вот распахнется он черным облаком, и поглотит их.

А Альфонсо уже был рядом с ними – он притащил это создание, в котором эльфы увидели лишь чудище, и, увлекая ее за собою, сам рухнул перед ними на колени, и схватив ладонь одно из них, довольно сильно сжал ее, стал выговаривать голосом быстрым, исступленным:

– Вы должны мне поверить! Вот взгляните только мне в глаза, и тогда то точно поверите…

Эльфы итак смотрели на него внимательно, а он даже привстал немного на коленях, с тем, чтобы свое лицо поближе к их придвинуть, чтобы весь он перед ними был, чтобы увидели они, что говорит он всю правду.

– …Ведь общаюсь я с силами могучими… Они иногда снисходят на меня, они помогают мне… Понимаете, я могу быть вам этим полезен – вот эту бурю, например, и я тоже вызвал. Да, да – и вы не думайте, что я безумен! Смотрите, смотрите – лгу ли я?!.. Пусть и не я заклятье вершил, но, все же, через меня пришло… Да что я говорю, вот сейчас и вправду силу свою докажу…

Он прикрыл глаза, морщины его углубились, губы были плотно сжаты, а из глубин груди поднимался стон. Он, со страстью молил: «Теперь приди. Теперь я сам тебя зову! Да – дождался ты своего часа – теперь необходим ты, чтобы всякие чудеса показывать! Ты же хотел, чтобы я славу заслужил – вот и шанс – приди же!..» Но крик этот оставался без всякого ответа – он молил – молил так, что гудела голова, что раскаленная кровь билась в жилах; наконец, от страсти этой безответной, закружилась голова, и, если бы не подхватила его Нэдия, так и повалился он в снег. Вновь смотрел в ясные очи эльфов, и больше всего боялся увидеть там насмешку – таковая насмешка была бы для него как удар.

Нет – они не насмехались над ним, но внимательно и с состраданием разглядывали; вот один из них начал говорить, что теперь то надо ехать, что где-то их излечат…

– Не-е-ет! – рычащим воплем оборвал говорившего Альфонсо. – …Мне ваше лечение ни к чему! Вот ее можете излечить… Нет-нет – вы не воротитесь, вы вот на ее личико, в ее глазки только взгляните!.. Ее излечить сможете?!

– И ее излечить сможем…

– Нет – не верю, не верю – все так, для того, чтобы успокоить, чтобы мы с вами уселись да поехали… Я же чувствую, где то далеко, на востоке исцеление!.. А теперь!..

Он выкрикнул это: «А теперь!», опустил голову, задрожал всем телом, так как и не ведал, что же: «А теперь!», но только знал, что что-то надо делать, не мгновенья без действия, иначе бы (опять таки – он чувствовал это) – его разорвал бы огненный вихрь. И вот он вскочил на ноги – движение было какое-то неестественное, отрывистое, казалось – это из под земли вырвался древний дух, устремился к небу. Однако – Альфонсо, так и не видя, какого-то лучшего решенья бросился к недвижимому Угрюму, и при этом завопил со страстью:

– Приди же буря! Вихрись, бейся, могучая!..

Крича так, он уже не зазывал на самом деле бурю – просто ему мало было этого стремительного движенья к Угрюму, ему еще как-то надо было выразить свое чувство, но он уже и не надеялся, что ворон придет к нему.

Еще не замолк его вопль, а Гвар завыл, прерывая этот вой отрывистым лаем. Снег, в окружении выжженного места, на котором все разместились, вздыбился, разорвался, стремительно выпуская из себя плотные темно-серые клубы – они, вихрясь, почти мгновенно поднялись на несколько десятков метров; и тут же, из глубин их стали наползать перекошенные размытые лица, и части тел – теперь там были и духи льда, и духи пламени – но и пламень и лед имели цвет темноватый, все перемежались друг о друга, все кипели, блекло вспыхивали, обрастали коростой, растворялись, поглощались – выпирали новые – и все это вопило, и все это с тяжелым, многотонным гулом прокручивалось вокруг того места, где стояли они.

Глаза Вэлломир вспыхнули гневом, и он проговорил:

– Вас ждет наказанье! Вы, явившиеся не по первому зову, вы будете приучены к Моим законам! А сейчас, взять их!..

Он даже и не кивнул на эльфов, так как, по его разумению, итак все было ясно.

Альфонсо не слышал голоса Вэлломира, но он, вместе с Нэдией, остановился, уже положив руку на черную гриву Угрюма, и он как бы выплюнул из себя: «Все таки пришел!» – и, уже забыв о своем решении, повернулся к эльфам:

– Теперь то верите?! Что – теперь то не как на безумца на меня смотреть будете?!.. Нет – я безумец!.. Но – вы должны действительно помочь мне…

Эльфы не слушали ни Альфонсо, ни Вэлломира – они без видимого волнения вглядывались в вихрящиеся стены. Они негромко стали о чем-то совещаться на своем языке, и тот эльф, который держал Вэллиата, теперь отпустил его. Пока он держал его, то юноша чувствовал, как некое блаженное тепло разливается по его измученному телу – он и не пытался вырваться, но ему сделалось так хорошо, что он и позабыл о недавнем своем ужасе – он чувствовал, что смерть отдалилась… И вот теперь, только его отпустили, он словно бы из светлого облака выпал в привычный, мучительный мир, и вновь тело стало болеть, да так, словно в любое мгновенье развалиться грозилось – и он, как был, на коленях, выставив перед собой дрожащие руки, пополз вслед за эльфом, который отошел чуть в сторону. А эльфы говорили на своем певучем языке:

– Они безумны, но в одном из них – в этом великане темном, действительно есть магическая сила.

– Надо бы задобрить его.

– Но – это очень опасно. Кто знает, какое заклятье он может наслать, ежели услышит в наших речах ложь…

В это время, от одной из стен оторвался и стремительно стал на них надвигаться визжащий вихрь. Уже чувствовались удары мечущегося вокруг него воздуха, перекошенные лики тянулись к ним, словно бы хотели вцепиться, в клочья их растерзать.

– Остановим его. – разом проговорили несколько эльфов.

И вот они все взялись за руки, все встали на фоне этого стремительно надвигающегося вихря, могучим хором стали читать заклятье. От их голосов воздух наполнился благоуханными крыльями весны – казалось, зима сейчас разлетится бессильными обломками, и откроются поля плодоносные, благоуханные, спокойные – однако, вихрь даже и не дрогнул – все продолжал на них надвигаться.

Вэллиат, еще не видя вихря, с величайшим трудом смог доползти до того эльфа, который до этого держал его. Глаза юноши наполнялись мраком, голова все клонилась вниз, и он видел эту, разодранную черными провалами поверхность, и чудилось ему, будто провалы эти раскрываются перед ним – и он начинает уж в них проваливаться, и он видел, что там, во мраке, ждет его узкая клеть, в которой он и пошевелиться не сможет, в которой нет ни образов… ничего, ничего нет! Эльф стоял к нему спиной, и он с силой ухватился за край его плаща, он сжимал его из всех сил – он чувствовал себя так, будто висит над бездонной пропастью и этот плащ был единственным, что удерживало его от падения. Он хотел вопить из всех сил, однако, вышел только слабый, а за воем и не слышный никому стон:

– Помогите! Я один здесь… Я молю – спасите меня от смерти!..

Но никто к нему не повернулся – эльфы все проговаривал заклятье, все силы отдавали, чтобы остановить надвигающийся вихрь. Страшно одиноким чувствовал себя Вэллиат, и вспомнилось ему виденье, еще в пещере Гэллиоса привидевшееся: мрачная и бесконечная, расплывающаяся долина, где нет ничьего образа, ни чьей мысли, но все тени безвольные, и он сам тень, медленно уходящая в грязь – тоже призрачную, бездонную. И теперь, несмотря на то, что вокруг было столько людей, несмотря на то, что столько действия происходило, он чувствовал себя таким же одиноким, как и в той долине – ему виделись только холодные, безучастные к нему тени – и, может, у них и были какие-то мысли и слова, но для него ни мысли, ни слова ничего не значили – он ничего, кроме некоего гула не слышал…

…А я, пишущий эти строки, по своему даже могу понять Вэллиата, мне знакомо это чувство, не давно со мной приключилось. Мне ж тоже спать надо; вот и улегся, и вдруг – такая тяжесть мне и на грудь и на голову надавили, что, кажется, уж и не вырваться от них, такой плотный-плотный мрак мне глаза заполнил – никогда, никогда не видел я такой плотной черноты, она жгучая – даже и глаза мне выжигала. Пытаюсь воздух вдохнуть, да не могу – грудь то тяжесть невыносимая сдавливает. А чувства то мои тогдашние… сначала еще кипело, бороться пытался, а затем – все как то незначимым стало – да-да: и рукопись эта тоже незначимой сделалась… Все как-то отступило, во мрак погрузилось, и я знал, что на многие версты окрест никого нет, никто не поможет… Очнулся потом… Но я то встречи с Нею жду, и сердцем чувствую, что впереди блаженство вечное, а он то ни на какую встречу не надеялся – клеть сжимающую впереди он видел…

– Спасите же! – прокричал отчаянно Вэллиат.

Но и тут не получил он никакого ответа – тьма надвинулась… все – никаких уж сил не было, чтобы из нее вырваться. Но он боролся – он готов был на все, лишь бы удержаться, лишь бы еще продлить свое существование. Так он ухватился за плащ эльфа, и, сдерживаясь за него обеими руками, медленно стал подниматься – ноги дрожали, он стонал от осознания собственной слабости – ему казалось, что их отделяет толстая стена, и он вопил (а на самом то деле – шептал едва слышно):

– …Нет – я не блоха, ни вошь, чтобы можно было так вот просто взять и растоптать!.. Я ж вам Человек!.. А ну говорите свою чертову тайну бессмертия! Вы – мерзкие, самодовольные, ничего не стоящие счастливчики! Я приказываю: выкладывайте все… Хотя бы повернитесь! Ладно – не надо тайн – хотя бы подниметесь – хотя бы руки свои исцеляющие на меня положите… Да, да – и этого уже будет достаточно!.. Повернитесь вы… Я молю вас, да что же вы – да повернитесь же!.. Так одиноко, я один! Один я!.. Что ж такие безжалостные… О нет – вы прекрасные, вы сейчас вот повернетесь и…

Он смог-таки подняться, и он вцепился дрожащей рукой в плеч эльфа, смог и голову поднять, и тогда то увидел этот ревущий, наполненный духами вихрь, который ревел в нескольких шагах перед певшими заклятье, по прежнему друг друга за руки державших эльфов. Он замер на месте, но не отступал, а готовился к последнему броску. Именно, когда Вэллиат поднял голову и произошел этот бросок.

Вэллиат увидел, будто к нему тянутся сотни рук, к нему устремлены лики – и не важно было, что это были за руки, и лики – главное хоть что-то было, и они то все именно к нему – к нему Вэллиату устремлялись. Юноше этого было достаточное, он простонал, что-то наподобие: «Ну, хоть вы мне умереть не дадите!» – и бросился вперед – он перевалился через руки эльф, смог еще проползти немного, и тогда вихрь набросился на него.

В то же мгновенье, стремительный, леденящий, жгучий поток подхватил его, дернул вверх, и он понял, что – это и есть смерть – дернулся отчаянно, но тщетно…

Все это время поблизости был Гвар, он, пытаясь подбодрить Вэллиата, несколько раз дружески толкнул его в плечо, однако – тот даже не заметил. Теперь же пес, преодолев вполне страх, бросился и клыками вцепился в рукав Вэллиата, когда того уже стало поднимать от земли – он зацепил довольно много материи, однако, умудрился не нанести ему никакого укуса – он потянул его было вниз, но тщетно – вихрь подхватил и его – вместе с Вэллиатом потащил вверх…

Когда вихрь поглощал Вэллиата и Гвара, то, на несколько мгновений, замер и этим воспользовались эльфы – не размыкая рук, они сомкнулись кольцом, в центре которого ревели стихии. Заклятье беспрерывно слетало с их уст, и, если бы эльфийские слова перевести на людской язык, то вышло бы следующее:

 
– Не нашедшие покоя
В смертный, светлый час,
Вырветесь из вихря роя,
Мчитесь в рай сейчас.
 
 
Что вас держит, и зачем вы
Вихрем кружитесь во мгле:
Вы же души – не посевы,
Коим век расти в земле.
 
 
Колдовство вас удержало,
Мы свободу вам даем —
Зло вас с мукой смертной сжало,
Мы кольцо то разобьем.
 
 
Путь лежит ваш в бесконечность,
Средь миров, среди светил,
И веков грядущих течность
Смерти рок остановил.
 
 
Нет – ни буря, нет – ни весны,
Нет – ни свет и нет – ни тьма;
Вам слова любые тесны,
Ждет вас вечность лишь одна.
 

Заклятье было пропето – между сцепленный рук, свет полыхнул – сначала то совсем слабый, но все ярче он разгорался – это было уже ярко золотистое кольцо, оно становилось все более ярким, слепящим – и уж весь воздух был прорезан этим сиянием летнего полдня. Слепящие отсветы перекатывались и по окружающим ревущим стенам, но, в основном – сужались на вихре, ревущем в центре кольца.

Сияющие волны – лучи были поглощены в ревущую эту плоть, она еще громче взвыла, попыталась вырваться, сыпля сияющими брызгами. Наконец; весь этот вихревой столб уже покрылся светом, сам этим светом переполнился…

– Враги! – вскричал тут дрожащим от гнева голосом Вэлломир. – Они смеют посягать на Моих рабов! Взять их! Растерзать их всех в клочья – Я призываю! И так будет со всяким кто…

Переполненный, сияющий златистым сиянием столб прекратил орать, раздался такой облегченный стон, будто бы сотни больных, долгое время проведшие в душной келье, были освобождены – вдруг оказались лежащими на майском лугу в теплом благоухание, обласканные поцелуям небес. И вот они в стремительном движенье, словно птицы, стали подниматься, и все сияли, и все расширялись в стороны, все ярче свет из их глубин исходивший становился.

Те стены, которые все это время прокручивались подле них, теперь взволновались больше прежнего – они с жадным ревом вытягивались навстречу золотистым лучам, и, в тоже время – все более и более темнели.

Когда световая колонна взмыла – вихрящиеся стены бросились, сужаясь к центру, вслед за нею: удар их был так силен, что повалил и Альфонсо, и Нэдию, которые крепко-накрепко сцепились. Вэлломир, конечно, приложил все силы, затем только, чтобы устоять на ногах, да еще с выпяченной грудью, да еще с горделиво поднятой головой. Он выкрикнул: «Рабы должны заботится об удобствах своего повелителя!» – однако, крик этот потонул в грохоте, свисте, вое – он и сам почувствовал, что, несмотря на все усилия «Единственного», – уж и не может стоять на ногах, и заваливается – тогда он ухватился за один из многочисленных выступов – сначала одной рукой, затем – и двумя пришлось; вот повис в воздухе, и все то выкрикивал какие-то гневные указанья – наконец, и руки его не выдержали, соскочили – он сорвался, стремительно полетел вместе со снеговыми вихрями.

Тут все и оборвалось. Стало, вдруг, тихо-тихо, ясно, свежо, солнечно. В воздухе, словно теплое дыханье, стали разливаться движенья ветерка – все зазолотилось, засияло – празднично, по весеннему, казалось – вот сейчас должна раздастся капель звонкая – даже удивительно было, что не поют еще птицы, кои рощи в апреле наполняют; совсем уж немыслимым, какой-то вспышкой и мимолетной, и бредовой казалось все то, что произошло в последние минуты – так каждому из братьев хотелось пробыть в этом чувстве, что они, измученные, на какое-то время и позабыли об одолевавших их страстях (на совсем, правда, и не долгое время) – и подхваченные вихрем Вэллиат и Вэлломир, и Альфонсо, и Нэдия, и Гвар, и Вэллас – все они лежали теперь поблизости друг от друга – лежали и смотрели то все на небо – эльфы поднялись, негромко между собой переговаривались.

– Больно… – вдруг, тихо-тихо прошептал Вэллиат. – …Очень больно… Больно… Сейчас, когда спасен – особенно больно. Я уж и не знаю, что тут делать, но… – он заплакал, чуть повернул голову, и, увидев эльфов, проникновенным, задрожавшим голосом обратился к ним. – Вы уж, пожалуйста, расскажите мне свой секрет. Да, да – хоть на ушко шепните, как мне бессмертным стать… Я то, может, и брежу… Смерть так страшна! Это – темнота, это – мрак без исхода!.. Пожалуйста – расскажите мне свою тайну!.. Ведь – сейчас то выжил, а жизнь: все, что предстоит еще прожить – все это, лишь одним мгновеньем, в конце то концов, и покажется!.. Выходит, мне одно мгновенье осталось?!.. Не смогу я так дальше жить – я в каждом мгновенье, о смерти помнить буду, так что – рассказывайте!.. Да – я требую… Нет – я молю вас; пожалуйста – пожалуйста! Мне, ведь, так больно сейчас на сердце!.. Ну – хоть что-то расскажите!..

Эльфы негромко переговаривались на мелодичном своем языке, решали, что надо всех этих «безумцев» напоить успокаивающим зельем. Тогда, Вэллиат заплакал…

– …Брат, брат – не плач брат… – прошептал Альфонсо.

– Но, ведь, мы обречены. Правда ведь, что обречены? – дрожащим голосом молвил Вэллас. – Что же делать то?! – вдруг вскричал он болезненно, пронзительно. – Отвечай мне брат, а ну – я требую: отвечай мне немедленно!.. Не хочу, не хочу я в этот мрак уходить!.. Да я бы вас всех перерубил, лишь бы только не уходить в эту пустоту!..

– Сейчас я песню пропою…

– Да зачем?! – горестно вскричал Вэллиат. – К чему все эти пустые утешения? Эти песни – просто так, чтобы забыться! Нет – ты мне скажи – обречены ли мы?!..

– А, все-таки, песню выслушай… Мне то самому на сердце боль!.. А, все равно – сейчас вот пропою!.. Может, полегче станет. Она еще из детства моего пришла:

 
– Под небом, среди степей холодных,
Один я вновь, вновь у окна…
А за окном – вой дьяволов голодных,
И вновь взошла на небе, которая в душе одна…
 
 
Ветер завоет, метелью закружит,
Душа моя с ветром холодным тем дружит,
Ох, ветер холодный, голодный мой брат;
В тебе, и в душе моей ад… только ад…
 
 
А в глубине небес хрустальных,
За гранью жизни, смерти, сна;
За светом слез моих печальных,
Любовь… любовь моя видна!
 

На какое-то время, пока песня эта звучала, действительно стало Вэллиату полегче: ему было печально, но не было отчаянья. Однако: вот последние строки были пропеты – и вновь тихий ветер, солнечный свет, мелодичные голоса эльфов…

Вэллиат тихо застонал, схватился за голову, стал бормотать что-то, потом вскричал, вновь моля эльфов, чтобы открыли они тайну своего бессмертия – он кричал, и кричал – кричал беспрерывно, кричал голосом исступленным, таким голосом, который бывает у человека уже отчаявшегося, уже ни на что не надеющегося, пребывающего в состоянии близком к смертной агонии.