Текст книги "Буря"

Автор книги: Дмитрий Щербинин

– Теперь видишь: ты же не можешь без нас! Мы с тобою едины! Танцуй-кружись быстрее!..

И все перемешалось в одну хохочущую круговерть, и сам Вэллас хохотал – он уже не мог остановиться, он придумывал все новые и новые безумные образы и они тут же воплощались, на огромных пространствах били тысячи смрадных гейзеров, все дрыгалось все разрывалось, звенело, лопалось, орало, охваченное своим безумным весельем металось на него – он погружался, он поглощал, бился, метался – все быстрее, быстрее…

Неожиданно все натянулось, как тонкая ткань, затрещало – миллионы синих облезлых мор, вытягивались, хватали его, но их лапы были словно паучьи лапки, сами они лопались… все-все лопалось – и вот остался только зловещий сумрак, в котором ничего, кроме нависающей над ним черной фигуры нельзя было разобрать. Раздался величественный голос, в котором он с немалым трудом смог признать Вэлломира – тот говорил:

– Вот и главный преступник! Ты ослушался Моего приказанья.

– Что, зарезать кого-то?! Ты, безумный братец!

– Червь! Как ты смеешь называть Меня безумцем! Впрочем – ты сам безумен, а потому, на этот раз прощаю. Хочешь вернуться к своим бесам?

– Не-е-ет! – взвыл Вэллас, и впрямь почувствовал себя наполовину уже раздавленным червем. – Освободи, ежели можешь! Это ведь ты меня оттуда вырвал!.. Я благодарен тебе, гордец! Черт – обязан тебе! Я буду тебе помогать, но не дай мне туда… А где мы?!..

Тут вскочил Вэллас на ноги и обнаружил, что все еще находятся они в зале постоялого двора, что за спиной Вэлломира медленно прокручиваются темные наполненные снежными духами валы. Так же, увидел он, что провал ведущий в бездну теперь заморожен – это был темный, окаменелый лед – покрепче всякого гранита. Все в этой зале было чуждо человеку, но, все-таки, бывшие здесь силы присмирели перед силой которая была за Вэлломиром.

– Да, я согласен – но только с Маргаритой!

– А – это та бабенка, которая кружила с бесами? – высокомерно усмехнулся Вэлломир. – Могу тебя к ней отправить…

– Да – отправляй, немедля… Нет – подожди, подожди – забери меня отсюда к дьяволу!.. Нет – и к дьяволу не надо, я уж достаточно у него нагостился. Но забери меня отсюда хоть куда…

Ему еще пришлось повалиться на колени, и даже поцеловать край сапог Вэлломира – если бы кто видел его лик, в те мгновенья, то сказал бы, что ненависть его распирает, а так, на самом деле и было – унижаясь перед Вэлломиром, он клялся, что отомстит при первой же возможности.

Но вот унизительные мольбы были приняты, и новоявленный правитель соизволил таки помиловать его – это было очень приятно Вэлломира – он прямо-таки упивался тем, что сонмы служащих ему духов видели, как иной перед ним унижался. Тогда он проговорил:

– Хорошо же. В знак величайшей милости встань в ряды…

И вот Вэллас подошел к клубящемуся ледяному облаку, уже готов был ступить в него, и тут услышал, будто кто-то завет его. Быстро обернулся – обнаружил, что в стене слабое свеченье, а за ним – наполненный страданием лик Маргариты. «Вернись. Мой любимый: пожалуйста, пожалуйста – не оставляй меня здесь одну». – и он хотел было к ней броситься, как чья-то сильная рука схватила его, уволокла в ревущую снежинками глубину.

* * *

– За всю историю Среднеземья его не посещало столько душ, сколько здесь снежинок! – выкрикнул Альфонсо.

– Ревут, как чувства наши! – выкрикнула Нэдия.

– Еще быстрее! Чем быстрее мы будем двигаться – тем дольше не замерзнем!..

Так кричали они друг другу, хотя им и не было никакого дела до количества снежинок, а то, что надо двигаться как можно быстрее – итак было ясно. Они кричали так, чтобы слышать свои голоса. Они то уж и промерзли так, что и не могли представить, как это за какое-то время до этого обгорали – теперь жар казался им блаженным.

Как же ревело кругом! Рев то был беспрерывный – такой рев, что и в ушах закладывало – и порывы ветра сильными ударами хлестали их – они вновь ползли, и, не смотря на весь жар душевный, все ж чувствовали, что ветрило это, ежели только захочет, легко, как снежинки подхватит их понесет. И все-таки не из-за этого им необходимо было слышать друг друга – они еще чувствовали, а временами и слышали, то черное, что клубилось и вопреки ветру ползло вслед за ними. Вот на снегу, перед Альфонсо уселся ворон, повернул к нему одно свое непроницаемое око – раскрыл клюв, в голове голосом отдался:

– Сила твоя над тобою, она тебе помочь готова, а ты ползешь, словно умирающий от жажды безумец по берегу реки.

– Что тебе еще надо?

– Опять гонишь? Опять не по тебе? Ну, ползи-ползи – сколько еще: десять, двадцать верст выползешь?

– Не твое дело!..

– Конечно же. Просто сообщаю тебе, что сюда приближается во главе снежной армии некий чародей, и ему нужна Нэдия, уж поверь мне – не для того, чтобы сделать ей благо. Что – не веришь?.. А через несколько минут сам в этом убедишься! Он растерзает…

– Что я должен делать?!..

– Так бы сразу, вместо того, чтобы показывать свою спесь. Много не потребуется. Посмотри-ка, что у меня в клюве.

Тут Альфонсо пригляделся, и обнаружил, что сжимает ворон в клюве черное кольцо – почему-то показалось оно Альфонсо очень величественным, красивым – хотя никаких цветов кроме черного, никаких украшений на нем не было.

– Я что должен одеть его?

– Да-да – будь так добр, выполни это небольшое условие…

Альфонсо вытянул к кольцу руку, однако, так и не удалось ему его перехватить: кольцо попросту растворилось в воздухе. Вновь голос:

– …Как жаль, как жаль, а колечка то нет. Пока что нет. Это мое воображение ежели хочешь, Альфонсо. Это мой сон, о грядущем. Этому черному колечку еще суждено появиться, и мне так жалко, что ты не сможешь одеть его прямо сегодня. Мне только надо было проверить тебя: действительно ли ты покорен моей воли. Да – очень жаль, что пока это только призрак! А то бы всю мощь свою ты бы проявил уже сегодня… Теперь я тебе открою, что я помогаю вам Избранным, в каждом из вас есть определенный дар, но ты глава над всеми. Ты хоть и бурлишь, хоть и рвешься – все одно – пока спишь. Когда проснешься – тогда земля содрогнется… Ну – довольно на сегодня речей, тем более, что тот чародей уже совсем близко. Я дам тебе необходимую для борьбы силу, а ты никогда больше не смей мне перечить.

Так проговорил ворон, взмахнул крылами и взмыл в черное облако, тут Альфонсо обнаружил, что Нэдия тащит вперед, кричит:

– Идем, что же ты?!

– Ты разве не слышала ворона?!

– Что – ворона?!.. Нет – и не видела и не слышала. Да и не было здесь никакого ворона!..

Тут Альфонсо почувствовал, как некая сила подхватывает его вверх: он крепче сжал руку Нэдии – и она тоже поднималась вместе с ним. Когда они поднялись на высоту метров десяти, перед ними расступился обрамленный чернотою туннель, из стен выплывали обожженные лики – и все они надрывались:

– Веди же нас в бой! Мы сразимся и станем свободными! Будь нашем предводителем! Спаси нас!..

Альфонсо сделал движение вперед, и тут же, вместе с Нэдией, преодолел с несколько десятков метров: вот клубящиеся снегом стены перед ним раздвинулись, обнажилась довольно широкая, вся окруженная ревущими снежными стенами зала – за его спиною, и за спиною Нэдии рокотало темное воинство – он обернулся, обнаружил, что глубины пронизываются бардовыми вспышками; тут же и голос: «В них пламень, в них ярость! Но весь их пламень – ничтожная крапинка твоего! Ты, вместе с Нэдией, поведешь их в бой! Нынче ты почувствуешь – каково это быть огненным вихрем!»

* * *

Вэлломир чувствовал окружающую его мощь, и никак не желал признать, что эта мощь вовсе и не принадлежит ему, что все это пришло извне, и влечет его куда-то помимо его воли. Но он все убеждал себя, что – все это только его воля – и, хотя действия происходили по большей части без его ведома, он тут же уверялся, что – это как раз им и было все придумано.

Он не хотел спасать ни Вэллиата, ни Вэлласа, ни Гэллиоса, ни, тем более, Гвара но, раз уж неведомая сила поднесла его к ним, то он и стал требовать от них клятву, и выговаривать все торжественным, громким голосом. Когда поклялся в своей верности Вэллас, когда затянут был в вихрящееся облако, то Вэлломир почувствовал, что та же сила (конечно – по его воле) – подхватывает, стремительно несет его прочь от постоялого двора.

Ночь уже вступила в свои права, а буря расходилась о всю мощь. Казалось, ледяной ветер раскрашивал целые снеговые горы, и они валили и валили – даже удивительным было, как выступают еще из мрака горные склоны – как их то до сих пор еще не засыпало. Однако, перед ним расступался туннель, и он несся, чувствуя за своей спиною ревущую снежную мощь – сам едва себя сдерживая, ну а внутри беспрерывно полнясь восторженными выкриками такими как: «Я достоин, и Я получу много большее!.. Я всегда знал, что Я избранный!.. Вэлломир-великий – иначе то и быть никак не могло!..»

Какое-то время по сторонам проносились стонущие горные склоны, а затем они исчезли, словно бы и впрямь были поглощены снегом, и теперь в этом освобожденном туннеле было видно отшлифованное ветром, все нарастающее поле. А вот и голос: «Что бы ты сделал, если бы Твоему величию посмел грозить некий кудесник?». Вэлломир, все еще находясь в упоительном восторге, вслух, громко выкрикнул:

– Да я бы растоптал такого червя! Теперь каждый червь рядом со Мною! Где он – это ничтожество?! Смету, а силишку его, по праву, себе возьму! Так где же это ничтожество?!..

«Скоро произойдет ваша встреча!»

– Так быстрее же! Еще быстрее – я налечу на него с такой скоростью, что он и не поймет ничего!..

Действительно – Вэлломир принял это известие чуть ли не с восторгом – он, которому никогда раньше не доводилось быть в сражении не сомневался, что быстрая победа будет на его стороне – и он жаждал этого, и многих иных Победоносных сражений, чтобы Его воины Им восторгались. «Теперь уже очень скоро Ты увидишь его. Он грозит тебе с сонмом огненных духов».

Тут почувствовал Вэлломир некоторую неуверенность. Он растерялся, спросил: «Как же бороться – у меня же все лед?!..» – тут же, впрочем, поправился: «Да я сам знаю, что с налета – сразу впиться в это ничтожество!.. Раздавить, растоптать его!..»

Вот и произошла эта встреча: Альфонсо и Нэдия увидели, будто дальняя стена снежной залы распахнулась, и оттуда, все расширяющимся, многометровым копьем устремилась на них тьма. Впереди этого вихрящегося копья был некий черный контур – однако, двигался он столь стремительно, что Альфонсо даже и разглядеть его не успел.

Туннель перед Гэллиосом неожиданно распахнулся, обнажилась зала, всю дальнюю стену которой занимала клубящаяся, черная, с огнистыми прожилками стена – он испытал страх, и тут же рассвирепел за этот страх – он взвыл, и, выкрикнув, что он «Великий!» – в одно мгновенье, увлекая за собою снежную стену, переметнулся, врезался в это черное марево.

В следующие мгновенья все перемешалось: увлекаемые за Вэлломиром сонмы снежных духов врезались в огнистую стену, распороли ее точно ножом – тут же начался взрыв – да именно беспрерывный, оглушительный взрыв, от которого воздух содрогался.

До ближайшего поселения было пять верст, и селение это, сокрытое одиноким, выступающим из земли каменным гребнем, не было полностью завалено снегом, но лишь присыпано до крыш домов. Так вот – обитатели этой деревушки, забившиеся как можно дальше от разгула стихий, слышали, этот оглушительный никак не прекращающийся треск, тогда же затряслись их избы, и со многих полок посыпалась посуда, всякая домашняя утварь. Большинство, совершенно уверенные, что вот наступил последний день, забились в дальние углы – будто там надеялись от этого последнего дня уберечься; те же кто был посмелее подбежали к окнам, и, хоть за каменным гребнем не видели той стороны, где происходило сраженье, но на иной части небосклона видели яркие отсветы. Эти вспышки то белесого, то бордового пламени прорывались через роящиеся полчища снежинок; разрастаясь в полную силу становились ослепительно яркими. Все это время не умолкал звук разрыв, все это время дома трясло – а еще, время от времени, слышались мучительные, на многие версты окрест разрывающиеся вопли духов.

Итак пламень смешался со льдом, и в первые мгновенья, от стремительного удара этого снежного копья, духи сожженных несколько отступили, растерялись – а там уж все перекрутилось, впиваясь друг друга, распадаясь в клочья, исходя раскаленным паром, замораживаясь. На Альфонсо, и, вместе с ним на Нэдию налетел сам Вэлломир – в своем стремительном рывке он, конечно же, не успел разглядеть их лиц, но уже на лету занес руку – почувствовал, будто силы могучие в эту руку вливаются – вот и уже и удар на нес, почувствовал изжигающий, вдруг полностью его охвативший жар – будто две раскаленных глотки вцепились в его плоть, и с нестерпимым жженьем впились в его плоть, сразу же и до самого сердца прожгли. «Не сме-е-еть!» – взвыл он нечеловеческим голосом, приходя в ярость невыразимую, за свой страх, за то, что некто может грозить Ему. Перемешавшись, разрывая друг друга, треща, исходя плотными паровыми клубами метеором рухнули они к земле, и от этого удара сотрясли и Синие горы, и лавины заполонили многие ущелья.

Еще до этого удара, когда только произошло первое столкновение, Вэллиат, Вэллас, Гэллиос и Гвар были выпущены из ледового облака пали в снег. Они пали со стремительного разгона, однако, не расшиблись, но выползли на поверхность, поспешили друг к другу – особенно тяжко было Гэллиосу, и ему помог выбраться Гвар – и вот они схватились за руки – да – отбросили свои предрассудки, здесь главной была жажда видеть рядом хоть кого-то живого, хоть какую-то поддержку, в этой преисподней чувствовать. Говорить, кричать было бесполезно – от грохота давно уже заложило в ушах: над ними разрывались ослепительные, могучие сполохи: почти в то же мгновенье гасли они, но вот вновь набирали прежнюю силу, вот затухали под плотными клубами почти непроницаемого темного пара, в котором стремительно перемежались призрачные части тел, лиц – и все искаженные и яростью, и мукой. Эти клубы то вдруг втягивались куда-то, на многие метры вверх, то вдруг обратно к снегу вытягивались – иногда и на них лежащих обрушивались, и тогда сотрясал их то жар, то холод, а вопли прямо под черепной коробкой дребезжали.

Вот вся эта вихрящаяся масса поднялась метров на сорок, и вся ее протяжность перемешивалась от бессчетных вспышек; тогда же и вырвались ослепительно белой, оставляющей плотную колонну раскаленного пара Альфонсо, Нэдия и Вэлломир. В месте падения, снежный пласт раскрошился, разлетелся на многие метры в стороны, оттуда же поднялись новые густые пары, затем, некоторое время, битва в небе кипела по прежнему, но вот из глубин снега стал доносится рокот, вместе с тем снежный пласт стал оседать – все быстрее и быстрее, вдруг, во многих местах стал надуваться, лопаться плотными пронзительно свистящими паровыми гейзерами – затем это снежное поле, в окружении с целую версту, вдруг рухнуло вверх, и, тут же взмыло вверх, уже в виде одного облако парового – там под метрами ледового пласта – эти трое врезались в землю, и сами не понимая этого, крутясь в ярости, разворотили разожгли все это пространство – победа, казалось бы была на стороне Альфонсо и Нэдии – и Вэлломир чувствовал это, и где-то в его голове забился голос, его собственному голосу вторящий: «Что же ты – назывался Великим, а так легко сдаешься?! Значит ты не Великий, а так – одна из снежинок, много о себе возомнившая!.. Все дело в воле твоей – прояви же то, к чему все эти годы готовился!..»

И Вэлломир заорал – он орал, и чувствуя, что с этим воплем вливается и новая яростная сила, все возвышал свой голос – вместе с воплем ледовые вихри пронеслись по паровому облаку. Гэллиос и все остальные, крепко держащиеся за руки (а Гвара держали за передние лапы) – они беспомощные, обжигаемые, крутимые во все стороны, словно какие-то былинки, почувствовали этот леденящий холод, и тут же это крученье прекратилось, и почувствовали они жгучий холод, что они замурованы в какой-то толще, и даже пошевелиться не могут – тем не менее, продолжали держаться друг за друга. Так, яростным порывом Вэлломира паровое облако было превращено в громадную ледяную глыбу, которая, конечно же рухнула к земле, вновь сотрясла ее.

Вэллас, как не старался не мог открыть глаза – они были слеплены льдом, но вот из мрака выбежал хохочущий, синий бес, и, подбежавши легко распахнул ему веки – воскликнул: «Будь нам благодарен, папаша!» – и был таков. Вэллас увидел толщу льда, а в ней было движенье – полупрозрачные лики, охваченные кто цветом пламени, кто ледяной синевы, перекошенные от гнева, от боли, продирались там, вновь сцеплялись между собою – разрывались жгучим паром, но, тут же, вновь замораживались, а где-то в глубинах этой толщи, все ярче и ярче занимался новый пламень.

Там, схваченные в борьбе, перемешивались между собою три духа, предводителей этих стихий. Теперь здесь главенствовал Альфонсо: ему в голову ударило: «Да что же ты – ты все мироздание можешь своей страстью объять, а здесь с каким то чародеем жалким управиться не можешь! Ради Нэдии!» – и, ежели до этого Альфонсо еще как-то сдерживался, еще не полностью собственные силы ощущал, то вот теперь то выложился полностью – это была и ненависть жгучая, и нежность к Нэдии – он бы сейчас потоком поэм разразился – но, так как не мог, то, просто – изжигающим пламенем – он чувствовал этого чародея, который ледовыми клыками, в исступленной ярости впился в его сердце – но вот Альфонсо, оглушительно рокоча разорвался – это словно новое светило вспыхнуло в леденящем мраке. Ледовая глыба в мгновенье раскололась светом ярче солнечного – сияющие, золотящиеся брызги взметнулись во все стороны, и на лету обратились в пар – это пышущие светом облако, тут же с воем взметнулось вверх – все выше и выше – внизу остались сотни метров, а оно ослепительно сияло, рычало, ярилось, клокотало, впивалось само в себя, поглощалось, вырывалось вихрями…

Но самый исполинский вихрь вырвался из верхней части облака – он надулся там жгучей, сродни солнечной сферой, взвыл, и все еще соединяясь с большим облаком вихрящимся отростком, взмыл много быстрее его. Ослепительная эта сфера безудержно рвалась вверх, все ревела, грохотала из своих глубин, и вот прорвало толщу облаков, раскрылся необъятный купол звездного неба – а сколько звезд то, а простор то какой!..

Переплетенные в борьбе, слились они там в единое, стонущее, грохочущее, рвущие сами себя. Они вздымались все выше, все быстрее, и, казалось, сейчас покинут навсегда Среднеземье, к дальним светилам устремятся. Но здесь на пламень Альфонсо нахлынул холод этих высот – он налетел как-то сразу, пронзил тысячью копий – и каждое то из этих копий было гораздо сильнее, нежели первый удар Вэлломира – и они вздымались уже не так быстро, как вначале – вот медленно, но неудержимо стали опадать вниз, к земле. Альфонсо взвыл в ярости – он собрал всю свою волю, и вот новая и более яркая, нежели все предыдущие вспышка заполонила небосвод. На несколько мгновений чернота исчезла, не стало видно звезд, и стало так ярко, будто это солнце прильнуло вплотную к миру.

А сознании Альфонсо бился вихрь: «Сейчас не время! Вспомни – один раз ты уже попал туда, тогда ты затерялся в тех просторах бесконечных!.. Даже я с трудом смог вырвать тебя! Еще не время – сначала ты должен завладеть Среднеземьем! Назад же!..» А он рычал в ответ: «Нет, нет – не хочу я туда возвращаться! Не хочу дальше прозябать в этой плоти!.. Да, я знаю – ты меня рабом хочешь сделать! Не выйдет – слышишь?! Сейчас я свободен! Небо прими меня! Прости меня небо! Выхвати отсюда! Прочь же! Скорее! Я хочу быть свободным! Любить! Ввысь!»

И он вновь разрывался пламенем, и клокотал, и ревел, наполняя своим нечеловеческим воплем эту многоверстную, леденящую высь. Он медленно вздымался, он ревел, разрастаясь во все стороны, и чувствовал Нэдию, которая тоже разрасталась, наполняла его своим пламенем, обволакивала, ласкала – чувствовал он и Вэлломира, и тот бился с прежней яростью, но эта борьба была схожа с борьбою посаженного в железную клеть льва – он ничего не мог поделать с пламенем Альфонсо.

И тут навстречу им устремился метеоритный дождь – тысячи стремительных огнистых росчерков-камней, которым так и не суждено было долететь до земли, замелькали кругом – зрелище было величественным, а Альфонсо взвыл от восторга, он улавливал этот пламень, он, согретый его дыханьем, продирался все выше и выше. Но вот навстречу ему устремился метеорит – пылающая, раскаленная до бела глыба метров двадцати – он устремился к ней навстречу, надеялся найти в ней еще много жара, однако, когда уже столкнулся – понял, что она – как кулак, обрушившийся на него из поднебесья. Его пламень смешался с этим пламенем – и он почувствовал себя, как железо притянутое к магниту – он несся с этим магнитом к земле. Только в голове его раздался вопль, что: «Еще не время!!!» – как произошло уже столкновенье – этот необычайно яркий, подобный осколку солнца метеор, разодрал колодцем толщу снежных облаков, и вот уже врезался в поле – взметнулись тонны земли и снега – вслед за ними – огненные вихри – снег и земля, обратившись в кипящую грязь, тут же рухнули обратно к земле, а на них обрушилось сияющее, орущее в страдании облако из перемешанных, связанных с Альфонсо и Вэлломир духов. Земля всколыхнулась, поле взметнулось многотонными валами из жара и холода, из грязи и света, все перемешалось в некий хаос, где уже не было никаких образов, но только все рвалось, изжигалось, дробило, промораживало, вопило, и все никак не могло остановиться, и все возрастало, до тех пор, пока не нахлынул – беспросветный, недвижимый…

* * *

И вот Альфонсо открыл глаза, и увидел над собой синее небо. В небе плыли объемные белые облака – освещенные не ярким, но чистым солнечным светом, они казались мечтами, снами детскими, они казались предвестниками рая. Дул ветер, не сильный, но такой неудержимый, полный сознания собственной силы – это был живой ветер, в котором слышалось и пение птиц, и еще что-то от чего билось часто сердце, от чего хотелось тут же вскочить, и, что было сил броситься, и бежать-бежать куда-то. Он пошевелился, почувствовал, что все его тело обожжено, разбито, и засмеялся – и сквозь слезы спрашивал у этого неба:

– Да что же это такое?! Как кровь клокочет! Но теперь то как-то по иному клокочет: да-да – совсем не так, как прежде!.. Хочется созидать что-то прекрасное!.. Да нет – просто броситься, и бежать, бежать куда-то без останова!.. Что же это?!..

– Весна приближается. – услышал он рядом негромкий спокойный голос и оглянулся.

Он лежал на месте которым иначе как уродливым и страшном нельзя было назвать: это было что-то спеченное, черное, все покрытое трещинами и выступами, все изломанное, исковерканное, словно выдранный откуда-то кусок плоти; он сам почернел, сам врос в эту поверхность, а в него вцепился, тоже казалось врос в него Вэлломир – к сердцу его примыкала головой Нэдия – и тут был слышен лишь шепот ее, но слов было не разобрать. Рядом лежал Гэллиос – точнее – видна была только потемневшая голова его – все же тело было вплавлено в поверхность – старец слабо улыбался растрескавшимися губами, шептал:

– Да-да – весна идет. Смотри – здесь все наполнено ее дыханьем. Буря миновала, а впереди – пора любви, пора цветения. Пусть я стар, пусть я уже умираю, но и я чувствую этот восторг; после долгого сна – наконец пробужденье. Смотри – ведь вся природа, каждая частица воздуха, земли – все-все чувствует это – смотри: пусть лежит еще снег, пусть не поют соловьи, но во всем чувствуется скрытый пламень, все ждет, когда же можно будет скинуть оболочку сна, расцвести, украсить собою этот мир… Февраль уже на исходе, и как жаль, что я уж не увижу этой весны. Ну ничего, ничего – это ведь светлая печаль…

– Подожди, подожди… – тщетно попытался подтянуться к нему Альфонсо. – Что говоришь ты? Да как ты можешь умереть?..

– Да я итак доживал последние свои дни, а теперь – все тело мое разбито. Ничего, я покидаю этот мир с печалью, но и с верою, что все прекрасно, что впереди ждет еще что-то лучшее. Но, я пока не знаю того, лучшего, а этой весне, которую не суждено мне увидеть, хотел бы оставить хоть несколько строк. Я не прошу, чтобы ты их запомнил…

– Нет, нет – я обязательно запомню. И я вам сейчас…

– Ни к чему. Забудешь, потому что вихри огненные все вперед тебя несут. Будут иные стихи, иные сильные чувства, а я доверю эти строки ветру, который так нежно ласкает нас сейчас своей живительной прохладой.

 
– В этой жизни земной,
Много весен встречал я,
И зеленой тропой,
Шел до самого рая.
Столько весен прошел,
Столько песен пропел,
Этих ясных костров,
В своем сердце развел…
Где вы весны мои,
Талых вод ручейки,
Где поют соловьи,
Кружат звезд мотыльки?..
 
 
Я вам песни слагал,
Я любил и страдал,
Среди песен мечтал;
О далекой звезде в тишине воздыхал.
 
 
И теперь, и теперь – сердце болью сожмет:
Мало песен слагал; мало, мало страдал,
Мало слишком любил – так раскаянье жжет —
О далекой звезде мало я воздыхал.
 
 
А теперь ухожу, пред приходом твоим,
И молитву шепчу пред дыханьем святым:
«Пусть последний мой вздох, над полями летит,
В листьях, в рощах твоих свою песнь говорит.
Пусть не я – только вздох, прикоснется к цветам,
И к озерам святым – твоим чистым очам.
Пусть не я – только вздох, вновь увидит тебя,
Тихим пеньем своим будет славить любя».
 

– ….Ну, и все – все довольно, – вздохнул Гэллиос. – Ветер то уже подхватил эти строки, уже понес, в дыхании своем. Многое хотел бы сказать на прощанье, завещать, и я даже знаю, что ты, Альфонсо, чувственный – и ты бы даже от всего сердца поклялся бы исполнить… И так бы хотел, чтобы исполнил, но… такой уж ты – налетит на тебя некий вихрь чувства, ты уж и позабудешь все клятвы свои. Так же, как слезы эти… Да, вот сейчас слезы от стихов моих льются по щекам твоим, а потом, как я уже говорил – иные, может и более сильные чувства из заменят. Хотел бы завещать пытаться сдерживать этот пламень – да что толку?.. Но… Альфонсо, сын мой приемный, выслушай ты меня – не могу я тебе этого не сказать – слушай, и это уж последними моими словами будет – уж чувствую, что не суждено, не исполните, а все равно не могу не сказать, а вдруг… Идите в Серую гавань, к Кэрдану-карабелу – только придите, только взгляните в очи, и он сразу все поймет – я знаю вас, над которыми тяготит проклятье, примут в Валиноре…

Сказав это, Гэллиос закрыл глаза, и кроме этого ничего не изменилось – Альфонсо был уверен, что он еще жив, что просто устал, сейчас соберется с силами, вновь скажет что-нибудь спокойным своим голосом. Вновь он поднял взгляд к нему, и в это время свечение солнце стало более ярким, кромки облаков стали ласкающе-золотистыми, и на их фоне увидел он стаю перелетных птиц, которые возвращались теперь к своим домам. Вот раздалось их пение – такое ясное, красивое, но Альфонсо в нем и печаль слышалась.

– Ты слышала, слышала? – обратился он к Нэдии, которая, как заговорил Гэллиос, больше ничего не шептала, но так и лежала, примкнувши к его сердцу. – Какие красивые звуки. В них слышаться вроде и слова какие-то, но нет – не слова даже, а мысли, в слова не облаченные. Ведь ты знаешь, Нэдия: самые прекрасные наши мысли невозможно облачить словами – точнее, каждую мысль можно выразить языком, можно и красиво выразить, но… все-таки, что-то потеряется тогда. И слова Гэллиоса были, как это пение – я слов почти не понял, но чувство то!.. Сейчас вот весь в этом чувстве, ведь плачу теперь – видишь, видишь, Нэдия?!..

Он действительно плакал, вот слабо пошевелилась Нэдия – попыталась оторвать голову от его груди – раздался треск – Альфонсо почувствовал боль и понял, что она действительно вросла в него – пошевелился и Вэлломир, и он, оказывается, прирос к его правой руке. Тогда же раздался треск и в некотором отдалении, и вот вырвался завилял обожженным хвостом обугленный Гвар.

Вот Нэдия дернулась сильнее, и Альфонсо почувствовал будто его грудь разрывают надвое. Зачем он закричал, потому что Нэдии удалось оторваться и он увидел ее лик. Этот лик покрылся угольями – весь истерзанный, он походил на ту поверхность, на которой они лежали теперь. От этого рывка часть иссохшейся, омертвелой плоти оторвалась, осталась где-то на груди Альфонсо – так были оторваны губы, и обнажились ряды длинных и кривых, желтых клыков, глаза – это уже не были глаза Нэдии – это были два бело-желтых гнойника, густые черные волосы остались только на задней части черепа – весь же лоб покрывали уродливые шишковатые наросты – это было отвратительное чудище, которое сейчас должно было броситься, выдрать из его груди сердце.

Голос, когда она заговорила оказался грубым, хриплым – так могла говорить только ведьма:

– Альфонсо!.. Как ты на меня взглянул!.. Я отвратительна, да, да?!.. Скажи мне правду – я теперь такая же гадкая, как та ведьма в гробу?!.. Голос… Это не мой голос… Какой отвратительный… Что же теперь… Альфонсо, да скажи ты мне хоть что-нибудь!!!

– Да, то есть – нет. – он поспешил отвернуться, пробормотал. – Вот Гэллиос… мы должны ему помочь…

Потом замолчал, а над ними с радостным пеньем, не ведая об их горестях, стремительно пролетела какая-то птаха. Некоторое время Альфонсо лежал недвижим, затем – застонал, заскрежетав зубами медленно, с натугой стал подниматься. То черное впивалось в его плоть, с трудом рвалось, а он скрежетал от боли зубами, он чувствовал, как кровь стекает из ран, и, все-таки, продолжал это движенье.

– Проклятье!.. Опять задержка… Сколько теперь – восемь дней осталось? Да?! Сколько мы прошли?!.. Улитки мы нерасторопные! Да что я в эти дни делал?!.. Теперь то только бежать!.. Проклятые путы, рвитесь же, рвитесь!..

В это время, смог оторваться от его руки и Вэлломир: юноша громко вскрикнул, тяжело задышал – оказалось, что и его лицо изуродовано – хотя и не так сильно, как у Нэдии. Глаза его были залеплены чем-то, и, наконец, и с немалым трудом, удалось ему разлепить рот, и он закричал – закричал как безумец, а изо рта его вырывалась белесая ледяная струя – этот вопль исступленный продолжался несколько минут, а, когда прекратился, тогда Вэлломир зашелся рыданьями.

– Эй, брат… – участливо окликнул его Альфонсо, и, наверно, лучше бы он этого не делал.

Это состояние слабости, когда он чувствовал себя ребенком, когда он готов был выслушать чьего-нибудь доброго совета – это состояние сразу же было рассеяно; и он, преодолевая боль, стал твердить сам себе про свою избранность, про то что он не должен поддаваться слабостям, и, не смотря на обстановку, смог даже рассвирепеть на Альфонсо.