Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 74 страниц)

В те моменты я не думал ни о чем, просто действовал, но позже удивлялся своему инстинктивному умению сделать все правильно с первого раза. Сначала я лизал его багровую головку – никогда не думал, что это может быть столь возбуждающим, потом вобрал его в рот и с силой сомкнул губы, двигая ими вниз и вверх. Судорожные движения Альбуса, его рваное дыхание, рука, нажавшая на мой затылок – это я делаю с ним, я! – я бы кричал от восторга, если бы мой рот не был так занят. Я сосал с ожесточением, забыв про впивающийся в колени жесткий ворс ковра, про собственное, жаждавшее ласк, тело, про эрекцию, уже давно ставшую болезненной. Еще, еще, сильнее, быстрее…

Северус! Стой! Погоди! – пальцы Альбуса недвусмысленно сжали мою голову, отталкивая от себя. Я отстранился, сжимаясь от разочарования и обиды. Ему не понравилось? Неприятно? Неуклюже? Смешно? Но в лице Дамблдора была лишь смесь страсти и удовольствия, а жест, которым он облизал губы, граничил с непристойностью. Меня затопило облегчение.

Ты был неподражаем, Северус, – сказал Альбус с нежностью, проведя пальцем по моей щеке и наклоняясь, чтобы поцеловать меня в губы. Оторвавшись от них, он на мгновение прижал мою голову к паху, и я вдохнул пьянящий мускусный аромат, неоспоримое доказательство его желания, действовавшее на меня лучше самого сильного афродизиака. – Но если ты хочешь чего-то еще, мой мальчик, чего-то большего…

Да, – выдохнул я. – Хочу. Тебя в себе.

Почувствовать его, немедленно, больно, сильно…

Шшш, не торопись, – Альбус аккуратно уложил меня на спину, покрывая поцелуями ключицы, грудь, живот, гладя внутреннюю поверхность бедер, но, казалось, намеренно избегая паха. Я корчился под своим мучителем, готовый кончить от одних только прикосновений, но он вновь применил какое-то заклинание, не давая мне это сделать, растягивая сладкую пытку, пока я не потерял остатки гордости и не стал умолять его прекратить. Раза после десятого он сжалился надо мной, стащил с меня трусы, даруя глоток свободы горящему члену, и прикоснулся к нему. В ответ меня пробило оргазмом такой силы, что я еще несколько минут пытался вспомнить, как правильно дышать и уже начал не верить, смогу ли я восстановить дыхание вообще. Все мое тело сотрясала неконтролируемая дрожь, я дергался в объятиях Альбуса, как марионетка, у которой оборвали половину веревок. А он лег рядом со мной и сжал так бережно, как будто я был самой ценной вещью на свете.

– Ты такой отзывчивый, мальчик! Ласкать тебя – одно удовольствие, – сказал он тихо, когда я почувствовал себя в себе, а свой нос – утыкающимся в его пахнущую потом подмышку. Меня бы оскорбило, вздумай Дамблдор подчеркивать нашу разницу в возрасте на людях или в серьезном разговоре, но в постели это был почти намек на запретное. Я почувствовал, как у меня снова встает. На учебных дуэлях у Темного Лорда мы нередко дрались часами, так что я мог выдержать многое, а не только два-три ошеломляющих оргазма подряд. Член Альбуса упирался мне в бедро, и был приятно тверд.

Его рука начала водить по моим волосам, потом по плечам, по спине. Я реагировал на каждое его движение.

– Такой открытый, – прошептал Дамблдор. И со смешком добавил: – И такой молчаливый.

Он перекатил меня на спину, и я подчинился его мимолетным ласкам и легким поцелуям, но он почти сразу же остановился:

– Северус, по моему опыту – на четвереньках не так больно.

Я вздрогнул от такой откровенности и от этого тихого серьезного тона. И еще от резкого понимания, что в жизни Альбуса были люди, с которыми он это делал до меня. Мне хотелось видеть его глаза, когда он будет во мне, и, честно говоря, поза лицом к лицу казалась мне менее унизительной, но, вспоминая боль, испытанную в прошлый раз, я не видел смысла артачиться. Я был уже достаточно заведен, однако как только я повернулся к Дамблдору спиной и почувствовал его ладони на своих ягодицах, меня накрыл животный ужас. Воспоминания о том, что делали со своими жертвами мои «друзья», вновь стали наваливаться на меня.

Северус! – тон Дамблдора был почти резок, но он привел меня в себя. – Тебе надо расслабиться и преодолеть себя, иначе ничего не получится.

Он знает? О Мерлин, какой стыд! Конечно же, он знает! Кто иной, как не Альбус, шнырял в моих мозгах, когда я пришел к нему с просьбой спасти Лили. Я не показал ему всего, лишь несколько сцен, но и этого должно было хватить, чтобы догадаться, что с сексом у меня ассоциируется мало хорошего.

Я стиснул зубы:

Хватит рассуждать! Возьми меня.

Помни, ничего против твоей воли, – шепнул он мне в самое ухо, опаляя дыханием.

Я почувствовал спиной его грудную клетку, его руки легли поверх моих плеч, и я почти увидел, как его магия охватывает меня, окутывает, заключая в подобие светящегося кокона, отделяя от всего внешнего мира, от всех воспоминаний, оставляя меня лишь наедине с Альбусом. Он как будто стремился перелить себя в меня, напитывая светом, чистотой, восторгом каждую клеточку моего тела. Я закрыл глаза, прильнув к нему так сильно, как только мог, в желании получить больше и больше, подался назад и вверх и ощутил его напряженный член, вдавливающийся между моих ягодиц. Я потерся об него, чувствуя, как возвращается эрекция, чувствуя, как Альбус отстраняется и начинает кружить пальцами около моего отверстия. Я жалел, что не могу раздвинуть ноги так широко, чтобы дать ему больше доступа, что не могу раскрыть себя настолько, чтобы он вошел в меня одним движением во всю длину. Я хотел получить его немедленно, сейчас, так много, как только смогу вместить в себя.

Не терпится? – понимающе спросил Альбус, сжимая мои ягодицы. Улыбка и обещание звучали в его голосе.

Я еще раз подался назад, и в ответ на это почувствовал несколько быстрых, влажных прикосновений к моему входу. Я не сразу понял, что это язык. Меня словно молнией пронзило от мысли, что он делает это со мной. Но это была последняя связная мысль.

Скользкий палец Альбуса проник внутрь и нажал там на что-то, от чего жаркая волна удовольствия прошла сразу по всему телу. Второй, а за ним и третий пальцы не заставили себя ждать. Введя пальцы полностью, Альбус развел их в разные стороны, растягивая меня, и я не сдержал крика. Больно! Чертовски больно! Но... еще! Пожалуйста! Еще!

Перед глазами плыли алые пятна. В ушах гудело. Альбус вновь вернулся к той самой точке, и я, не в силах говорить от ощущений, отчаянно дернулся к нему, показывая, как жажду принять его в себя. Но вместо большего вдруг осталась пустота. Пальцы исчезли, и чувство разъединения было столь острым, что я застонал от разочарования.

Сейчас, потерпи, мой мальчик, – сказал он, возвращая меня к тому, запретному… И я почувствовал, как в мой вход вторгается что-то слишком крупное, твердое и очень горячее. Что-то, что явно больше моего отверстия.

И услышал, как Альбус воскликнул:

Мерлин, Северус, какой ты тугой!

Я не замечал боли. Я знал, что она есть, что ее не могло не быть, и Альбус двигался осторожно, давая мне привыкнуть, шепча что-то про то, что он разорвет мне задницу, а я, заведенный еще больше этой пошлостью, наплевав на все, почти сразу стал подаваться назад, насаживаясь на член, стремясь впустить его как можно глубже.

Все мое существование сосредоточилось вокруг точки, в которой я был присоединен к нему. Когда я почувствовал, как его яйца упираются в мои ягодицы, я сжал мышцы, вырвав у него короткий вскрик. Пот тек с меня градом, волосы прилипли к лицу, но я боялся поднять руку от постели, чтобы не потерять равновесие. Я сжал мышцы еще раз и еще, и он вышел полностью, чтобы вновь зайти на всю длину и вслед за этим шепнуть мне: "Мой. Мой мальчик". У меня потемнело в глазах, а Альбус стал выходить и входить снова и снова, гоняя волны адского пламени по всему моему телу, пока не сорвался в короткие быстрые толчки, каждый из которых, казалось, продирал меня насквозь.

Я хотел, чтобы это поскорее закончилось.

Я хотел, чтобы это не кончалось никогда.

Словно со стороны до меня донесся мой собственный крик, оргазм, который накрыл меня (даже без прикосновения пальцев к моему члену) был сильнее всего, что я испытывал в жизни. Содрогаясь, я скорее почувствовал, чем услышал ответный вскрик Альбуса и ощутил, как вместе с последним толчком в меня вливается, расходясь по всему телу сумасшедшими волнами, магия. Его сперма текла по моим ногам. Я упал на постель, дернулся пару раз и затих, прижимаясь спиной к его скользкой груди.

Теперь я, кажется, начал понимать, что имел в виду Дамблдор. Я чувствовал себя странно. Я чувствовал себя целым. Заполненным до конца. Свободным. Защищенным. И еще – так, как будто бы мне только что подарили право на жизнь…

«Они держались за руки». Выныривая из воспоминаний, я обнаруживаю себя в пустой комнате. Камин остыл, и в воздухе чуть пахнет какао. Я протягиваю руку к зависшей чашке – мне всегда нравилась эта левитационная магия в исполнении Альбуса. А у меня никогда не получалось поддерживать ее, оставляя без внимания. И так хотелось научиться, чтобы хотя бы на бытовом уровне чуть-чуть соответствовать ему. Вот, научился. Только зачем мне это теперь?

«Держались за руки». Пора перестать гоняться за призраками, Северус, говорю я себе. Мановением руки гашу свет в гостиной и иду спать.

подобные традиции действительно были в школах Древней Греции

========== Глава 24 Предсказание. ==========

POV Северуса, 16-17 января 1994 года

У Альбуса длинные руки. Кожа – суховата. На указательном пальце – мозоль от волшебной палочки. Когда мы в прежние времена разговаривали за многочисленными ужинами, я мог смотреть на то, как его руки двигаются, часами. Альбус любит массивные перстни, и однажды заставил меня померить их, утверждая, что это пошло бы к моему гордому виду.

Сейчас его пальцы беспокойно сжимаются и разжимаются, то вдруг поднимаются в воздух, трут виски и возвращаются обратно – в замок.

Такого Дамблдора вы не увидите в Большом зале, это – только для самых близких людей, Минервы и когда-то меня. Хотя, может, он и забыл о моем существовании, когда стоит вот так, разглядывая что-то в зачарованных окнах, из которых видно весь Хогвартс. Снаружи – уныло, почти темно и снеговые тучи нависли так низко, что никто не удивится, если вот-вот пойдет метель.

Нет, не забыл. Дамблдор разлепляет руки и оборачивается ко мне.

Пока не доказано, он не виновен, Северус, – говорит он, напоминая мне, где мое место.

Следящие чары для вас…

Достаточно, – перебивает меня Альбус.

О да, конечно! Интересно, что ты планируешь сейчас? Очередной поход Поттера к философскому камню или как разбудить еще одного василиска в подвале под школой? Иначе какой смысл был бы позволить твоему драгоценному идиоту появляться в Хогсмиде?

То есть вам все равно, если его украдет Блэк? Рассчитываете выйти на след хозяина?

После вчерашнего меня трудно удержать. Я знаю, что так разговаривать с Альбусом нельзя. Во всяком случае, при других я не посмел бы, ожидая, что неминуемо попадет.

Сейчас я жду как минимум ярости, но в глазах повернувшегося ко мне Дамблдора – лед.

Ты переходишь все границы, Северус, – говорит он. – Думаю, достаточным наказанием для тебя будет, если я закрою тебе доступ по камину.

Что? Наказание? Что за чушь он несет?

Ты испытывал мое терпение достаточно долго. Твои неадекватные реакции хороши для учеников. Но при мне, будь добр, держи язык за зубами и слушай меня.

Я выпрямляюсь на остатках гордости. Я уже давно знаю, как жить, когда тебя затаптывают в песок. И давно сроднился с фениксами в их умении воскресать после полного уничтожения.

Что тебя должно волновать в данном случае – чтобы Блэк не проник в замок и не подловил Гарри на территории Хогвартса. Остальное тебя не касается.

Что же мне, даже баллы не снимать, если я его поймаю в деревне? – и огрызаться я тоже умею, когда меня затаптывают.

Альбус не отвечает. Моей реплики для него просто нет. А взгляд такой – будто я нечто вроде флоббер-червя, размазанного по его ботинку. Но я выживу. Я – живучий гад.

Далее. Свяжешься с мистером… Вилленом и пойдешь на встречу. Узнаешь, чего именно они от тебя хотят, и попытаешься выяснить все, что можно, о смерти мисс Уэнделл. Когда договоришься о встрече, зайдешь ко мне в кабинет, – Альбус отворачивается. – Ты свободен, – бросает он.

И я понимаю – да, нужно идти.

У себя в гостиной я час или два сижу, опустив голову на руки. Боль выжирает меня изнутри. Но я выживу. Я всю жизнь выживал, Альбус. С того самого момента, как мой папаша настоял, чтобы мама сделала аборт. Но я родился. Потом я семь лет выживал в войне с твоими обожаемыми Блэком и Поттером. Потом еще четыре года – целовал подол Темному Лорду, рискуя ежедневно получить Аваду. Я – выживу.

Утро после бессонной, нервной ночи приносит два долгожданных часа забытья, и я встаю с более-менее ясной головой и способностью обдумывать приходящие решения.

Итак, я не буду бороться за Альбуса.

Очевидно, все двусмысленные заявления бывшего любовника (я даже для себя подчеркиваю это «бывшего») в мой адрес не имеют под собой реальной почвы.

Как он сам сказал, я только помог ему прийти в себя. А все, что кроме – это всего лишь реакции тела. И отвлекающий маневр. Альбус любит, тролль подери, любит этого незнакомца. Мне в его жизни места нет. И если трезво оценивать ситуацию, никогда и не было.

Во время завтрака меня атакует сова с письмом от Ричарда. Перед парами я наскоро пишу ему, что вопрос отпал и что вечером в среду я с ним встречаться не буду. Все происходящее в дальнейшем мне настолько неинтересно, что, возвращаясь после занятий к себе, я даже не сразу замечаю, что меня окликает Минерва. Меня даже не удивляет, что она находится на территории Слизерина. Я просто стою и смотрю на нее, не говоря ни слова.

Северус, мне нужно сказать тебе что-то. Мы можем пройти в твой кабинет?

Ах да, она что-то хотела.

Это так срочно?

Более чем, – отрезает она.

В кабинете мы с минуту сидим в креслах и бестолково созерцаем друг друга.

Чаю?

Да, пожалуйста, – отвечает Минерва.

Не припомню, чтобы она когда-либо пила чай у меня. Мы, конечно, не враги, но и повода принимать ее в приватной обстановке никогда не было. А вот в ее гостиной я пару раз в год бываю.

Исполнив роль гостеприимного хозяина, я смотрю на то, как ее тонкие пальцы берут ослепительно белую чашку и молчу. Если ей что-то нужно, пусть говорит первой. Я почему-то не сомневаюсь, что речь пойдет об Альбусе и прошлом воскресенье. А мне на это настолько наплевать, все во мне так замерзло, замерло сейчас, что единственная мысль, относящаяся к Минерве – поскорее бы она ушла, и я бы мог, наконец, заняться своими делами. Но заговаривает она совсем не о том.

Северус, в прошлое воскресенье я была у Сибиллы, и она произнесла пророчество.

Вот как? Кто на этот раз умрет? – хмыкаю я.

Минерва вздрагивает и, не обращая внимания на мой сарказм, продолжает:

Это было… отвратительно. Такой голос! Я… надеялась, что это несерьезно, Северус, но… Она сказала, – Минерва откидывается в кресле, как если бы собиралась с силами, – «Все решит пятнадцатое. Тот, кто уйдет из замка до полуночи, проведет того, кто вернется после полуночи, через ад». Ты вернулся после полуночи, Северус. Я не знаю, кто тот, другой человек, и не знаю, как он вышел из замка, возможно, через один из потайных ходов, но ты вернулся через несколько минут…

Она произносит это «ты» таким тоном, как будто обвиняет меня в чем-то.

Моя бровь взлетает:

И ты веришь в эти сказки, Минерва? Трелони за каждым вторым ужином предсказывает ужасы.

Во мне шотландская кровь, Северус, – тихо говорит Минерва. – Многие из нас обладают даром предвидения. Я знаю, что оно истинное, – в ее глазах что-то похожее на сочувствие.

Я пожимаю плечами, решив сменить холод на гримасу отвращения:

Мне нет дела до нелепых домыслов, Минерва. Поищи кого-нибудь другого, более подходящего на роль жертвы.

Северус.

Ну что еще? Кажется, я ясно дал понять, что не играю в эти игры…

Северус, мы не друзья, – говорит она, пристально вглядываясь в мое лицо. – Но я никогда не хотела, чтобы с тобой что-то случилось.

Проводив Минерву, я сползаю вниз по только что захлопнувшейся двери. Холодный пол под ладонями кажется раскаленным. Охваченное ужасом тело ни на кнат не подчиняется обезумевшему разуму. В памяти всплывает размеренный, торжественный голос деда: «Войдя в сад Гефсиманский, Иисус Христос… преклонив колена, пал на землю, молился и говорил: «Отец Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»

Я смеюсь, горько и надрывно. Бог-отец не пожалел единственного сына, куда уж меня-то… Бывшего пожирателя, без пяти минут убийцу, предавшего единственное, что было светлого в его жизни…

Через час тупого созерцания кабинета и бесконечного перемалывания в мозгу прошедших событий я прихожу в себя. Встаю, подхожу к столу и, отыскав чистый пергамент и перо, начинаю писать Ричарду.

Пророчество не обойти, не так ли? Я знаю это слишком хорошо. Но если этому суждено провести меня через ад, я сделаю все, чтобы он прошел его вместе со мной.

========== Глава 25 Возвращение в Эдем. ==========

В два часа дня в воскресенье 16 января баронесса Мария Инесса де Ведья-и-Медоре стояла перед зеркалом в своем кабинете и, с каждой минутой раздражаясь все больше и больше, пыталась что-то сделать со своей внешностью. Для начала мановением волшебной палочки она поменяла цвет волос с тускло-ржавого на черный, а затем на ярко-рыжий. Затем попробовала оттенки малинового и сиреневого, столь популярные среди молодых волшебниц. Потом, подумав, перекрасила себя в златовласку и, удовлетворившись результатом, с отвращением посмотрела на платье.

Баронесса очень хорошо владела трансфигурацией. Например, она могла бы превратить этот грубый коричневый хлопок в тончайший зеленый шелк. И даже не опасаться, что в полночь иллюзия развеется, словно платье для Золушки, – баронесса была сильной волшебницей, и ее чары держались достаточно долго. Но ведь сделав это, она все равно будет знать, что ее красивое платье – всего лишь обман, фальшивка. Точь-в-точь как наколдованная позолота, которая скрывает ходы, проделанные жучками-пронырами в раме зеркала. Кроме того, на трансфигурированной одежде не держатся чары, и в них нет той самой живой магии, которую вкладывает в пошив швея-волшебница.

Она со вздохом опустилась на краешек кресла напротив стола. Бедность. Самое унизительное, что может быть в этой жизни. Проклятая бедность. Мария Инесса получала неплохие деньги за перевод книг по зельеварению и трансфигурации на разные языки, но расходы семьи были слишком велики.

А ведь она не раз могла составить блестящую партию и купаться в роскоши. Да что там, она могла бы быть сейчас женой министра магии, если уж на то пошло. Если бы у нее хватило терпения. И если бы в ее голове не было этой чертовой идеи, что именно она должна заботиться о всех Вильярдо. Если бы она не сбежала из Парижа после ссоры с Хосе Антонио, свой второй большой любовью. Если бы поверила, что у Хосе Антонио хватит духу разорвать помолвку с дочерью своего патрона. Если бы она не бросилась от отчаяния к кузену в Валенсию, не желая оправдываться перед отцом за уже вторую неудавшуюся попытку личной жизни. Если бы не бегала весь день по сорокаградусной жаре, пытаясь найти Леонардо, отправившегося к пациентам. Если бы не увидела около дома двух заморышей в чужих обносках и женских сандалиях с отваливающимися подметками…

Прошло уже больше 17-ти лет, но эта картинка до сих пор помнится так, как будто все случилось вчера.

День невыносимо жаркий. Раскаленное солнце прожигает спину насквозь, и охлаждающие чары на соломенной шляпе приходится обновлять каждые пять минут. Вид дома, в котором живет Леонардо, говорит сам за себя: облупившаяся желтая краска и заштукатуренные трещины на фасаде, стекла на верхних этажах выбиты, белье, развешанное на балконах и лестницах – серое от частых стирок. На детской площадке в тени гранатового дерева кучка мальчишек постарше пристает к пацану лет шести. У пацана от лица остались одни глаза. На голом тельце четко выделяются ребра, свободно болтающиеся шорты, явно с крупного взрослого мужчины, собраны у талии резинкой и сильно смахивают на юбку. Но это чучело стоит посреди двора с таким вызывающим видом, что старшие боятся к нему подойти.

Прежде чем вмешаться, Мария Инесса полминуты наблюдает сцену от ворот. Очень уж хочется увидеть, как пацан поведет себя, пропадет его гордость втуне и он заплачет или будет защищаться. Но узнать продолжение ей не суждено – стоит хулиганам сделать шаг по направлению к мальцу, между ним и нападающими молнией вклинивается второе чудо. И, пока защитник выкрикивает грязные ругательства (некоторые из них Мария Инесса и не слышала никогда), глаза его горят таким огнем, что даже и взрослому стало бы ясно, что с этим чертенком дела лучше не иметь.

Да уж, чертенок так и вырос чертенком, и с языком у него лучше не стало. Но расстраиваться по этому поводу – поздно. Если что и мучает больше другого, то, что ночами не дает уснуть – помимо всех бед любимых детей – так это потеря Фуэнтэ Сольяда, старого семейного поместья.

Для Марии Инессы, выросшей в городе с кривыми улочками и тесными домами, Фуэнтэ Сольяда казалась раем на земле. В детстве она часто гостила у родителей кузена, гуляла по полям и среди виноградников, купалась в озере, по традиции выпрыгивая в него прямо из окна гостиной. Читала, устраиваясь на противоположном берегу под гигантскими соснами. Каталась на лодке вместе с Леонардо и его ныне покойным старшим братом Херонимо. Давила виноград в бочках во время праздника урожая.

После скоропалительного замужества Мария Инесса уговорила барона вернуться в отчее гнездо, тем более, что Леонардо предлагали хорошую работу неподалеку, в Мадриде. Он был известным колдомедиком, но человеком слабого характера, который плыл скорее по воле обстоятельств, чем предпочитал сам что-то менять. После смерти его родителей и старшего брата замок находился в запустении, а виноградники были отданы в аренду с тем, чтобы платить за земли, находившиеся в залоге у банка. Мария Инесса выросла без матери, в доме с инвалидом отцом и двумя братьями, и она не только умела хозяйствовать, но и умела заставлять других людей делать то, что ей было надо. Она обладала некоторой деловой хваткой, и ей удалось кое-что сделать для благополучия семьи: на несколько лет Фуэнтэ Сольяда восстала из пепла, поманив де Ведья-и-Медоре призраком возвращающегося достатка. Ей удалось бы сделать еще больше, если бы не досадные обстоятельства ее биографии, в результате которых ей пришлось несколько лет скрываться вдали от Испании. Дети остались на родине, разобранные многочисленными родственниками. Леонардо, который в бытовом плане сам находился на уровне ребенка, от воспитания собственных отпрысков практически отстранили.

За время отсутствия баронессы процесс возвращения угодий, запущенный ею, пошел вспять, и, в конце концов, семья лишилась всех земель вокруг Фуэнтэ Сольяда вообще. Им еще принадлежал старый замок с полуразрушенным двором. Но как всякое строение, которое возводилось с применением магии, оставшись без поддержки, он потихоньку превращался в руины. Две из четырех башен обвалились прямо в озеро, а третья перекрыла горой строительного хлама часть двора. Большая часть нижнего этажа просела и была затоплена, спальни третьего этажа провалились в гостиную. По треснувшим лестницам носились привидения и выли загробными голосами. В озерах и водопроводе развелась всякая нечисть типа гриндилоу, а в лесу около замка расплодились монстры.

И все же у Марии Инессы была, хотя и совсем крошечная, но надежда. В последние годы дела семьи пошли чуть легче, благодаря финансовому чутью Хуана Антонио, который совершенно добровольно взвалил на себя кучу обязанностей помимо своей непосредственной работы в министерстве. Может быть, возвращение поместья и восстановление замка займет десять, даже двадцать лет, но если упорно, год за годом двигаться к цели, то когда-нибудь, когда появится новый глава рода и несчастья, обрушивающиеся на Вильярдо год за годом, прекратятся…

На то, что это возможно в ближайшее время, баронесса не надеялась. Клан Вильярдо включал в себя множество сильных волшебников, но ни один из них не был действительно тем, кто мог бы управлять им. Для этого требовались авторитарность и сила духа, а также холодный ум и желание вникать во все подробности жизни семьи.

Мария Инесса чувствовала зачатки всего этого в Эухении, по крайней мере, девочке иногда удавалось командовать даже старшими братьями. Но Эухения была слишком мала. И, кроме того, порой она проявляла излишнюю беспечность и доверчивость. А сейчас и вовсе находилась не в том состоянии, которое могло дать надежду. Это означало, что следует ждать годы и годы, прежде чем вырастет достойная смена или у одной из ее девочек появится муж, который мог бы войти в род и стать его защитой. Или найти постороннего сильного мага и взять его в род, полагаясь на то, что он, может быть, будет заботиться о них всех.

Мария Инесса опустила голову на руки и издала короткий стон. Она устала, просто устала. Старшие дети, браки которых разваливались на глазах, парализованная Эухения, Макс, у которого умерла девушка, Берилл, которая, возможно, погибла… За все годы, пока Берилл росла в семье, Мария Инесса так и не смогла примириться с ее существованием, но она никогда не желала ей зла.

Прошло уже два года, как девушка пропала, и ее поисками занимались на самом высоком уровне. Вариантов было множество – от банального соблазнения до того, что кто-то, возможно, сумасшедшая Марта, заманил ее в ловушку и убил. Все признаки указывали на то, что из дома Берилл ушла сама и что она, по крайней мере, несколько дней готовилась к побегу – например, выпросила денег у Эрнесто, запасла еды. Мария Инесса даже предполагала мотивы – одно время девчонка была влюблена в Эрнесто, да и сбежала она в день его свадьбы, через несколько дней после своего совершеннолетия. Но от этих фактов было мало толку. Берилл как будто больше не существовало. Один Бог знает, что случилось с девчонкой. И в этом тоже виновата она, Мария Инесса. Не защитила. Не уберегла.

И драконы их покинули. Не то, чтобы они так много делали для них, в основном, помогали с ингредиентами для зелий (слезы, кровь, чешуя, желчь), но пока были драконы, было ощущение безопасности. Теперь Мария Инесса все чаще чувствовала себя раздетой и беспомощной, а еще – преданной и покинутой. Ее былому советчику, отцу, становилось все хуже и хуже, и он чаще спал, чем бодрствовал. Грегори, на мудрость которого она полагалась больше десятка лет, неожиданно занялся какими-то своими делами и почти все время отсутствовал. Правда, он обещал вернуться в Испанию в конце января, и это давало надежду… Но даже Грегори не был всемогущим.

Как найти в себе силы провести семью через все, что им еще предстоит? Защитить тех, кто нуждается в защите? Пережить возможную войну, на которую намекает Грегори?

На эти вопросы не было ответов. Но их надо было найти.

И она найдет их.

Баронесса решительно вскинула голову. Найдет. В конце концов, самое темное время бывает перед рассветом, не правда ли? Она с силой сжала левой рукой запястье правой, вспоминая свою церемонию посвящения в главы рода. Ее долг – защищать Вильярдо и прославлять их. И она выполнит его до конца.

Мария Инесса встала и, подойдя к зеркалу, в считанные секунды превратила коричневый хлопок в темно-серый дымчатый бархат. Потом поднялась в спальню и из шкатулки с драгоценностями выудила один единственный кулон с изумрудом и нить жемчуга, которую моментом вплела в прическу. В гардеробной висела ее единственная шуба, мех которой, очевидно, знавал лучшие времена. Баронесса уменьшила ее объем до простой накидки, трансфигурировав вытертую норку во множество шиншилловых шкурок, и с усмешкой вышла из комнаты.

Через десять минут она взошла по ступенькам кафе, в котором ее ждал младший брат герцог Вильярдо. Кафе находилось в маггловском районе, рядом с популярным парком Буэн-Ретиро, однако держал его сквиб, и в шестидесятые и ранние семидесятые годы здесь нередко появлялись толпы юных волшебников в мантиях, благодаря которым это место прослыло «неформальным». К концу семидесятых магов здесь значительно поубавилось – отголоски первой магической войны с Темным Лордом Волдемортом докатились и до Испании. Некоторые чистокровные семейства выразили готовность присоединиться к новому лидеру и в доказательство своей боеспособности устроили несколько зачисток, поубивав так называемых предателей крови. Зарвавшихся бунтарей быстро переловили и либо посадили в тюрьмы (благо в Испании магических тюрем было несколько), либо выслали из страны. Однако многие полукровки и чистокровные маги, которым нравилась маггловская культура, предпочли не появляться в маггловской среде открыто, опасаясь мести со стороны тех, кто оставался на свободе. Вильярдо были одной из немногих семей, не отказавшихся от прежних привычек, и в этом кафе часто появлялись как старшие, так и младшие члены семьи. Его владелец, сеньор Родольфо, относился к ним с почтением, но без подобострастия, и Мария Инесса это ценила.

Едва она переступила порог и окинула взглядом зал, как Родольфо подошел приветствовать ее. Ему было уже за восемьдесят, и он заметно прихрамывал, но приветливая улыбка делала изборожденное морщинами лицо приятным.

Вы, как всегда, очаровательны, сеньора, – надтреснутым голосом сказал старик, приглашая ее пройти на второй этаж. Там, в дальнем углу совершенно пустого зала сидел черноволосый мужчина с крючковатым носом и, раздраженно хмурясь, читал газету. Услышав шум, он бросил мрачный взгляд на дверной проем: при виде сестры его лицо не выразило ни радости, ни облегчения.

Пунктуальна до отвращения, – заметил он, хмуро разглядывая Марию Инессу.

Ты не меняешься, Фелиппе, – ответила она и обернулась к сеньору Родольфо, чтобы заказать чаю.

Брат прервал ее нетерпеливым жестом:

– У меня не слишком много времени, чтобы с тобой нянчиться.

Зато ты много времени нянчишься со своей женой, – парировала Мария Инесса. Она села за столик, наклонилась к брату и произнесла сладким голосом: – Скажи, как тебе живется, Фелиппе, после того, как твоя жена едва не убила мою дочь? Не снятся ли тебе по ночам кошмары? Не мучает ли тебя еще не окончательно пропавшая совесть?

Герцог слегка побледнел.

– Не пытайся обвинить меня в большем, чем я сделал, Мария Инесса, – резким тоном сказал он. – Я уже не тот мальчишка, который подчинялся тебе!