Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 74 страниц)

И ты их убила.

Вообще-то нет.

Нет?!! То есть они… Господи…

Они живы и слышат каждое наше слово? Да. – Она отлетела еще дальше.

Ромулу неверяще смотрел на нее.

Все это время они находились в сознании, – подтвердила волшебница. Она опустилась на тумбу памятника, стоявшего посреди площади, и примостилась у ног действительно вырезанного из камня завоевателя.

Но это же…

Жестоко? Это моя гора, – жестко ответила волшебница. – Здесь живет еще несколько сотен разных духов, и мы никого сюда не приглашали.

Конечно, она была права, защищая свое пространство, и Ромулу не должен был винить ее. И все же он не мог не чувствовать ужас, пробиравший его.

Неужели нельзя было найти какой-то другой способ?

Какой? Я не владею людской магией. Мне подвластен только камень.

Но почему ты не заколдовала хотя бы нескольких? Разве людей это не испугало бы?

Ромулу, ты забыл, что это были волшебники. И что я читала в их умах так же, как читаю в твоем.

То есть… ты хочешь сказать, что заклятье против окаменения существует?

Неожиданно мысль пришла ему в голову. Он вскочил и, выхватив палочку, выкликнул:

Фините Инкантатем.

Ничего особенного, конечно, не произошло. Лишь несколько пустяковых искр сорвались с кончика палочки, и это все.

Ах, Ромулу, Ромулу, – со смешком сказала волшебница. – Магия здесь не действует, ты забыл об этом.

Но почему же действует твоя магия? – он опустил взгляд, сосредоточенно запихивая палочку в карман.

Волшебник, который делал книги, поставил ловушки для людской магии, но не для моей.

Расскажи мне о нем, – попросил Ромулу.

У него был величайший дар создавать книги пророчеств, но делал он одну книгу так долго, что только очень богатые семьи могли себе позволить это оплатить. Последний этап книги делается в горе и привязывается к ее магии, и мы с ним провели немало времени, болтая о том о сем.

Но почему в горе?

Я не знаю, Ромулу. Может быть, гора, как и я, считывает мысли каждого из вас и делает прогнозы? Гора – это ведь часть магии земли, а земля носит на себе не одну расу миллионы лет.

Но предсказания же сбываются?

Ну, – усмехнулась волшебница, – у каждого из вас достаточно силы, чтобы заставлять их сбываться. Тебе пора. Идем, – продолжила она резче, слетая с пьедестала. – Я не могу весь день сидеть тут с тобой. У меня, знаешь ли, есть и другие дела.

Ромулу пошел за ней, вверх по очередной извилистой улочке, то и дело отвлекаясь на застывшие фигуры по пути. Теперь он замечал, что они были вовсе не такими примечательно целыми, как показалось ему в начале. У одной статуи раскрошились пальцы, у другой вообще голова валялась у ног, у смеющейся женщины, которая при жизни держала младенца за ножки вниз головой, должно быть, раскачивая его, в руках остались только эти самые ножки, а самого младенца нигде не было видно. Ромулу заозирался, разыскивая его, и отстал. Волшебница спустилась вниз и дернула его за рукав.

Внизу где-нибудь лежит, – с нетерпением сказала она.

Ромулу подчинился ее настойчивости, но несчастный младенец никак не шел у него из головы. Заклятье настигло его, когда мама играла с ним, он только что был сыт и доволен, и вся жизнь была у него впереди, и вдруг из этого детства и счастья он в один миг попал в каменную тюрьму, и если взрослые еще могли хоть как-то понять происходящее, то что должен был испытывать он, кроха, которая не различала даже еще человеческую речь? Какие невыносимые страдания выпали на его долю за все эти столетия!

Волшебница давно уже вывела Ромулу из города и вела его через пещеры с зелеными, оранжевыми, голубыми сталактитами и сталагмитами, а он едва замечал, что происходит. Он смутно осознавал, что вначале волшебница делала попытки обратить его внимание на красоту вокруг, но вскоре оставила эту затею, и между ними повисло тягостное молчание. Однако примерно через час пути путь им преградило озеро. Тут уж волей неволей пришлось очнуться.

Волшебница зажгла факел и вручила его Ромулу.

Внимательно смотри под ноги, – велела она. – Пробуй каждый камень прежде, чем наступить.

Ромулу поднес факел поближе к воде и разглядел под ней несколько камней дорожки, по которой ему, видимо, предстояло перебираться на ту сторону. Далекий берег терялся в темноте.

И на твоем месте я бы разулась, – заметила волшебница, и сквозь ехидцу Ромулу расслышал обиду.

Прости, – покаянно сказал он.

Волшебница повела плечами, показывая, насколько он ей безразличен, перенеслась на несколько шагов вперед и зависла, паря над озером. Но едва он ступил в воду, как она вернулась и предупредила:

Рыба может наброситься на тебя. Отпихивай ее и не останавливайся.

Вперед, не останавливайся! – прикрикнула она, когда Ромулу после ее слов задумался, не стоит ли вернуться назад и обуться. Впрочем, должно быть, она была права, ходить в мокрой обуви – тот еще подарок.

Путешествие оказалось нелегким. Дорожка отчаянно петляла, и не на каждый камень можно было наступать – обманки тут же уходили вглубь, норовя увлечь за собой. Таким образом большая часть пути представляла собой балансирование на одной ноге. Когда Ромулу добрался наконец до обросшего мохом камня на середине озера, он чувствовал себя совершенно вымотанным. Камень оказался неровный и узкий, максимум фута полтора в ширину и футов пять в длину, и когда Ромулу ступил на него, с другого конца в воду посыпались бледно-рыжие рачки.

И все же это была единственная возможность отдохнуть, Ромулу наклонил факел, прикидывая, нельзя ли как-то сесть, но поскользнулся и, уронив факел в воду, едва не полетел туда сам.

Поздравляю, – сказала, подлетая, волшебница, – я не смогу теперь быстро принести тебе новый. А свечение крыльев здесь поглощается. Пошли.

Она зависла рядом с камнем, освещая темную воду тусклым, едва видимым, светом, и Ромулу ничего не оставалось, как последовать за ней. С одной стороны, это облегчало дорогу, так как волшебница страховала его, с другой стороны света теперь было очень мало, и у Ромулу заболели глаза. Ему приходилось то и дело останавливаться и давать им отдых.

Волшебница больше не подгоняла его, но он явно чувствовал исходящее от нее недовольство.

Они прошли ярдов пятьдесят, и, по прикидкам Ромулу, оставалось еще не меньше ста пятидесяти, когда вдруг он почувствовал, как что-то впилось ему в ногу. Он вскрикнул, едва не сделав от неожиданности шаг вперед, но волшебница удержала его. Пришлось сначала нащупать следующий камень, и только после этого, перейдя на него, стряхивать рыбу. Удалось это далеко не сразу, и когда та наконец отлетела и шлепнулась в воду, у Ромулу возникло ощущение, что она при этом вырвала из его ноги порядочный клочок мяса.

Боль была ужасная, на грани обморока он непонятно каким чудом добрался до другого берега и повалился на холодный камень. Потом, сообразив, что нужно остановить кровотечение, принялся осматривать ногу. К его удивлению, оказалось, что кровь свернулась, однако ступня и правду выглядела не лучшим образом.

Что это за гадость? – пробормотал он, всматриваясь в рваную рану, заполненную желтой слизью. – Она ядовитая?

Рыба пометила тебя, чтобы другие могли учуять. По счастью, течение с другой стороны и вода в верхнем слое не так быстро перемешивается. Заживет, – отмахнулась волшебница.

И для этого ты сказала мне снять обувь? – съехидничал Ромулу.

Это мой подарок, – с такой же ехидной улыбкой согласилась волшебница, и прежде чем Ромулу успел понять, шутит ли она или говорит всерьез, продолжила: – В следующей пещере твоя книга. Выйдя отсюда, ты не вернешься назад. И мы больше не увидимся. Прощай, Ромулу.

Она отлетела, зависая над озером.

Постой! – воскликнул он. – Подожди.

Неужели ты наконец решил меня поблагодарить? – подлетая, поинтересовалась она.

Ромулу смутился.

Ну да, конечно, – волшебница улыбнулась.

Я благодарю тебя, – сказал Ромулу, ему ужасно хотелось опустить взгляд, но он заставил себя смотреть волшебнице в глаза.

Но?..

Не можешь ли ты как-то позволить мне освободить их? Я сделаю все, чтобы они не мешали тебе, клянусь! Я…

Волшебница усмехнулась:

Могу. Иди к книге.

Но я же все забуду!

Вспомнишь.

Но как я смогу вспомнить, ведь никто никогда?..

Вспомнишь, когда найдешь настоящую любовь.

Ромулу словно молнией ударило. Он застыл, глядя на волшебницу, которая невозмутимо парила в воздухе.

Постой, то есть Северус, то есть он… не моя настоящая любовь? – не узнавая своего голоса, выдавил он.

Волшебница нахмурилась.

Разве я такое сказала? – спросила она. – Вечно вы, люди, игнорируете то, что происходит на самом деле. Вечно вас больше интересует доказывать свою правоту, чем рассматривать факты.

Я не понимаю тебя! – воскликнул Ромулу в отчаянии.

Ты и не поймешь пока, – вздохнула она. – Прощай, Ромулу Вильярдо, интересно было познакомиться. Возвращайся, когда вспомнишь.

Миг, и она перенеслась на камень посреди озера, еще миг – исчезла, растворившись в глубине пещеры.

Ромулу еще несколько мгновений вглядывался в темноту, а потом напомнил себе, зачем он здесь, и, решительно отвернувшись от озера, пошел вперед.

========== Глава 118. Подарки судьбы ==========

Можно было перенестись прямо в комнаты, но Фелиппе решил для начала успокоиться. Сердце не стучало – казалось, в него продели леску и теперь дергают за нее. И это было не столько больно, сколько противно. После первой радости его вообще накрыла паника, и он чуть не аппарировал к черту на кулички, но, по счастью, успел подумать, что это может сделать в любой момент. Эрнесто всего лишь врач, и хоть у него есть навыки боевой магии, но от навыков полицейского они далеки, и след аппарации того, кто привычен к погоне и к уходу от погони, ему точно не распутать.

Раздираемый столь противоречивыми чувствами, Фелиппе добрел до крыльца и на всякий случай проверил сохранность чар. Нет, все в порядке. Конечно, кроме Эрнесто, прямо в его спальню могли аппарировать еще двое – Мария Инесса как глава рода и Северус, с которым у него установилась какая-то странная связь, возможно, через магический долг из-за спасения жизни, Фелиппе было пока некогда в этом разбираться. Но Северусу после ритуала точно не до него, и Северус как раз не стал бы аппарировать прямо в спальню. Он пользовался связью только тогда, когда Фелиппе был болен, а после всегда проявлял вежливость и звонил в дверь. Мария Инесса же пока вообще не вставала с постели. Да и аппарировала бы скорее в гостиную. Кто уж и стал бы проявлять такую наглость – вламываться в спальню хозяина в его отсутствие, так это точно Эрнесто. Детство его прошло в бедном квартале, где понятие личных границ было весьма расплывчато. Как следствие, его правила приличия никогда особо не беспокоили.

С другой стороны, что бы Эрнесто делать здесь, когда он должен быть со всеми?

Фелиппе открыл дверь и поднялся на второй этаж. И по мере приближения к собственным комнатам ему становилось все страшнее. Эрнесто раньше явно дал понять, что между ними все кончено, и даже с дружбой у них не слишком-то вышло. Что, если что-то случилось с Ромулу?

На площадке было тихо, но из-под закрытой двери тянуло куревом. Помедлив, Фелиппе распахнул дверь.

Эрнесто, в одних только брюках и рубашке с закатанными рукавами, с полуразвязанным галстуком, с разлохмаченной шевелюрой, сидел на столе, прямо на картах, которые Фелиппе раскладывал с утра с такой тщательностью, и стряхивал пепел в бронзовое нечто. Судя по цвету, до трансфигурации оно было статуэткой, стоявшей на камине между фотографиями и вазочкой с печеньем. Статуэтка изображала полицейского, который держал в руках призрачно-мерцающую Италию, и Фелиппе получил ее вместе со званием «Полицейский года» четыре года назад. Статуэтку делал тот же скульптор, что и фонтан, но она в любом случае была дорога Фелиппе как некое напоминание, что он делал свою работу не напрасно.

Мантия Эрнесто сырым, грязным комом валялась прямо на полу. Фелиппе поднял ее и аккуратно распрямил на спинке кресла.

Я надеюсь, что ты сможешь трансфигурировать статуэтку обратно, – с сомнением сказал он. Вильярдо не были особенно сильны в этой науке, и Эрнесто на его памяти даже не пытался ей заниматься.

В крайнем случае отволочем ее Марии Инессе, – отмахнулся тот.

Фелиппе только вздохнул. Не каждому предмету можно было вернуть первоначальный вид даже при правильной трансфигурации, а уж при неудачной – тем более.

Он встал посреди комнаты, раздумывая, какую занять позицию относительно Эрнесто. Слишком близко находиться нельзя, потому что… потому что, кажется, уже начинает сносить крышу, а слишком далеко… быть с Эрнесто в одной комнате и быть слишком далеко – в общем, хуже и не придумаешь. Фелиппе вынул палочку, придвинул ближе другой стол и сел на него так, чтобы оказаться в пяти футах.

Эрнесто курил молча, но лице его, хоть и напряженное, не было мрачным.

Он вернется, – сказал Фелиппе. – Они всегда возвращаются.

Эрнесто кивнул.

Ты с этим носатым красавчиком? – неожиданно спросил он.

Фелиппе замер. Леска натянулась до предела – вот-вот оборвется, и, конечно, ее концы сейчас были однозначно в руках Эрнесто.

Нет.

Хорошо, – как-то очень просто ответил Эрнесто и снова стряхнул пепел.

Нет, ну тебе-то это зачем? – вспылил Фелиппе. – Или тебе нужно убедиться, что ты не зря меня послал? Что такая шлюха, подстилка, ничтожество, раздвигающее ноги перед каждым встречным, не нужно никому?

Он вынул палочку, вырвал заклинанием пачку сигарет из кармана брюк Эрнесто и закурил. Руки тряслись.

Я не жду, что ты поймешь сразу, – сказал Эрнесто спокойно. – Но ты поймешь.

Что я пойму, к чертовой матери? Что я должен понять?! Что ты приходишь, когда тебе вздумается, уничтожаешь меня и уходишь, мелко наслаждаясь тем, что тряпка вроде меня втрескалась в тебя настолько, что у нее нет никаких сил выкинуть тебя из своей жизни? Да ради бога, наслаждайся. Продолжай в том же духе. Как будто это что-то может изменить… – он прикрыл глаза рукой. Зажженная сигарета выпала из пальцев, но Фелиппе было все равно.

Пусть хоть вся халупа сгорит. Тем более будет повод ее поменять.

Агуаменти, – сказал Эрнесто, и Фелиппе окатило водой по ногам. Впрочем, его тут же высушили. – Пиппе, посмотри на меня.

Иди в жопу.

Я пойду в жопу, но попозже, – ласково согласился Эрнесто. – И она будет твоей.

Фелиппе вскинулся, выставил палочку:

Вон.

Эрнесто покачал головой:

Не сейчас, когда выслушаешь.

Тогда я сам уйду.

Экспеллеармус! – палочка Фелиппе оказалась в ладони Эрнесто.

Фелиппе попытался вышибить палочку невербально беспалочковой магией, но ничего не получилось.

Придурок, – бросил он и пошел к выходу из комнаты.

Я втрескался в тебя с первого взгляда, – сказал ему в спину Эрнесто.

Что?

Эрнесто вздохнул.

Как же ты всегда был озабочен, Пиппе, полюбят тебя, не полюбят, бросят, не бросят. Тебе и в голову не приходило, что чувствует другая сторона.

Я не понимаю, – пробормотал Фелиппе.

Ну вот представь себе мальчишку четырнадцати лет, гопоту, главаря школьной банды, но в сексуальном плане абсолютно неискушенного, у него первые мокрые сны, исключительно о девочках, и в голове подвиги во славу девочек, и он для всех такой мачо, и вдруг, блядь, появляется такой красавец семнадцатилетний, взрослый и серьезный весь, с глубоким ясным взглядом синих глаз. И все. Мир гопоты развалился, а красавчик и не заметил.

Фелиппе в глубоком шоке смотрел на него.

Но ты… ты никогда… и ты же со всеми…

Так кто из нас кого считает шлюхой? – осклабился Эрнесто. – Кто?

Но ты же… если был я, почему ты не сразу ко мне? Я не понимаю.

Ну вначале ты исчез на пару лет, а я был вынужден как-то примиряться со своей ориентацией. Точнее, пытаться примириться. Не могу сказать, что из этого что-то вышло. Потом ты уехал в Америку. А потом я уже решил, что нечего мне… пачкать тебя. Вы все обо мне были не лучшего мнения, ну и я о себе такого же был. – Эрнесто замолчал и, вернув себе пачку, потянулся за новой сигаретой.

Фелиппе скинул мантию, закатал рукава рубашки и сел рядом с ним, почти касаясь плечом.

А потом? – спросил он. – Мы ведь были вместе. Почему ты сбежал?

Пророчество, – устало пояснил Эрнесто.

Что?

Ты рассказал мне про пророчество, и тебе и в голову не пришло, что по этому поводу буду чувствовать я, правда? Ты так восторженно пускал слюни оттого, что умрешь в бою, рядом с любимым. И вот, блядь, я слушаю тебя и понимаю, что если твой любимый я, то все, пиздец. Я, знаешь ли, как-то не готов ни сам помирать в молодом возрасте только потому, что влюбился в копа с суицидальными наклонностями, ни терять этого самого копа.

Фелиппе рассмеялся.

Эрни, – сказал он, – но ведь это судьба, и если это твоя судьба, она не зависит от того, с кем ты будешь рядом.

Я знаю. Я тоже дошел до этого. В конце концов.

Они замолчали. Фелиппе взял со стола свою палочку, призвал бутылку вина и бокалы. Потом подумал, отставил бокалы в сторону и обнял Эрнесто. Тот затушил сигарету, протяжно выдохнул и положил голову ему на плечо. Миг – и Фелиппе перенес их обоих на крыльцо. Задницы не отбили только чудом. Эрнесто отпрянул, едва не грянул со ступенек, покачал головой и заржал. Фелиппе откупорил вино и протянул ему бутылку.

Тот устроился на верхней ступеньке нога на ногу, сделал долгий глоток и на мгновение блаженно прикрыл глаза:

Я же сказал, ты поймешь.

Фелиппе усмехнулся:

Я понял.

Как ты думаешь, – спросил Эрнесто, – если тебя проклинает женщина-целитель, что перепрет – проклятие или общая целительская магия?

Соледад?

Выставила меня наконец из дома, – Эрнесто сделал еще глоток.

Фелиппе замер:

И ты решил, что…

Эрнесто закатил глаза.

Я решил посмеяться над одним знакомым идиотом, да, – сказал он. – У меня, конечно, нет денег, чтобы снять квартиру, и дома у матери нет ни одной свободной комнаты, и в доме деда ни одной свободной комнаты нет, и так далее… И, конечно, к тебе, даром, что комнаты первого этажа считаются моими и в них полно моего барахла, я без сказок о вечной любви прийти никак не мог.

Фелиппе вдохнул и выдохнул, прислушиваясь к себе. Нет, лески не было, ее совершенно определенно не было. Она, кажется, отцепилась еще в тот момент, когда он велел Эрнесто пойти вон, и сейчас на сердце было тепло и спокойно, но отчего-то пекло глаза.

Но ты же понимаешь, что я… что меня может опять занести, – Эрнесто стиснул его пальцы в своей ладони, и от этого стало ясно, насколько он волнуется. – Я вправду любитель бегать по мальчикам и по клубам. И контролирую себя не всегда. И не хочу контролировать. Бешенство члена, как ты говоришь…

Бешенство члена, – Фелиппе счастливо рассмеялся, глотнул вина и потянулся слизывать вино с губ Эрнесто.

Над домиком на косогоре зажигались первые звезды.

Пещера с Книгой оказалась совсем простой, ярдов сорок в длину и пятнадцать в ширину. Неровный потолок, утоптанный пол, и никаких сталактитов. Ничего постороннего, если не считать нескольких летучих мышей, которые дремали под потолком в дальнем конце.

Раскрытая книга лежала на конторке в нескольких ярдах от входа, и над ней плавали свечи. Ромулу встал перед конторкой и уставился в чистые страницы. Он понятия не имел, что делать. Никто никогда не говорил, как именно…

Моя семья… – сказал он, откашлявшись, – что может помочь моей семье?

Между страниц темно-зеленым замерцало перо. Ромулу схватил его, и книга вдруг перелисталась в начало. Здесь страницы были заполнены именами, и Ромулу уставился на последние – матери, ее братьев, Фелиппе, крестного и, самое главное, Хуана Антонио. Люкс уже был здесь! У Ромулу отлегло от сердца. Он написал свое имя под именем кузена и интуитивно отступил на шаг. Книга мгновенно захлопнулась, полежала так, словно раздумывая, и через минуту начала листать страницы. Наконец остановилась. Ромулу подошел ближе. На чистом листе сначала проступила вязь узора, затем вычурная, тщательно прорисованная заглавная буква, и только потом четкие строки:

Кто любит так, что медлит ход времен,

Тот рушить жизнь любимых обречен.

Ромулу провел по ним пальцем, стараясь запомнить. Прошло несколько секунд, и строки истаяли.

Со вздохом Ромулу поблагодарил книгу и пошел к выходу, который проступил теперь в дальнем конце пещеры. Лучше бы уж про Северуса спрашивал, думал он, – в этом никогда не разберется. Он был рад покинуть пещеру, но облегчения не чувствовал. Наоборот было ощущение недоделанности чего-то. Перед выходом он остановился, развернулся, оглядываясь, как будто стены могли дать ему подсказку.

И вдруг услышал, как вновь листается книга. Он подбежал к ней – как раз вовремя, чтобы охватить взглядом начинающие таять строки.

Пусть в зеркале похожи два лица -

Разлука караулит у крыльца.

Миг, и лист перед ним снова стал чистым.

Нет, нет, пожалуйста, нет!

Ромулу схватил книгу и тряхнул ее, как будто надеясь вытрясти послание обратно. Вместо этого книга выскользнула из его рук и захлопнулась, и Ромулу готов был поклясться, что ощущает на себе ее неодобрительный взгляд.

И в этот момент потолок начал сыпаться. Часть свечей тут же задуло. Ромулу, не раздумывая, схватил одну из них и побежал к выходу. Стены расступились, и он оказался ровно там же, где и входил в гору – только на снегу сидел на рюкзаке обрадованный Люкс. Ромулу бросился к нему, но не сделав и двух шагов, обернулся на грохот и получил в лицо фонтан пыли. Похоже, вход в пещеру обвалился прямо за его спиной.

Люкс, – сказал Хуан Антонио. – Кажется, мы счастливчики, и после нас Книгу больше никто никогда не увидит. Что ты такое сделал, чтобы она так среагировала?

Я не знаю, – соврал Ромулу.

Впрочем, он и вправду не знал до конца. Неужели Книга обиделась на то, что он ее тряс? Но сложно представить, что все его предки, среди которых попадались и очень злобные темные маги, были с ней вежливы.

Ты потерял рюкзак, – обеспокоенно заметил Люкс. – Хочешь кофе или воды?

Воды, – попросил Ромулу. Он уселся на снег, силясь вспомнить строки второго пророчества, но они ускользали от него.

Хуан Антонио показал глазами на его ногу.

Сильно досталось? – спросил он, когда Ромулу с жадностью присосался к фляге.

Ромулу пошарил в памяти, но помнилась только пещера с книгой, однако, по ощущениям, явно было что-то еще. И приятное, и неприятное, какое-то длинное путешествие. И уж совершенно точно – ощущение, что он рад, что пещеру запечатало, что больше никому никогда не придется переживать то, что пережил он.

А мне нет, – даже как-то разочарованно сказал Хуан Антонио. – Просидел час перед Книгой, написала она мне пророчество и выход открыла. И все.

Час? – с недоверием переспросил Ромулу. – Покажи часы.

Люкс полез в карман и вытащил облезлые часы-луковицу, которые были зачарованы на то, чтобы показывать не только час, но и дату, и погоду. Сейчас на циферблате не было вообще ничего, даже стрелок, но Ромулу вовремя вспомнил про то, что он отвечает здесь за магию сам, и часы ожили.

Ромулу протянул часы Хуану Антонио.

Блядь, воскресенье, – уставился тот на циферблат. И заржал: – Вот мерзавцы, а я думал – всего час прошел.

Бывает, – ухмыльнулся Ромулу. – Ты еще проверь, не сдвинулась ли граница аппарации. Может быть, мы можем добраться домой прямо отсюда.

Проверю, – пообещал Хуан Антонио. – И что за пророчество тебе дали?

Ромулу вытер губы рукой и пересказал первое.

Придется разгадывать всей семьей, – хмыкнул Люкс. – Мое проще. «Кто проклял их, служить да призовет. Дар памяти вернет драконий род?» – процитировал он.

Проклял? – задумался Ромулу. – А кто? Проще всего, конечно, это было сделать Хен…

Ты думаешь? Чтобы Хен прокляла драконов, которых она обожала? Скорее уж кто-то из нас. Будем надеяться, что он признается.

Ну, даже если и не признается, главное, чтобы призвал служить.

Хуан Антонио кивнул и встал:

Пойду проверю, откуда мы сможем аппарировать.

Он отошел на несколько шагов. Ромулу потянулся опять к фляге, силясь вспомнить второе пророчество. Вдруг небольшое дуновение задело его щеку.

«Пусть в зеркале похожи два лица – Разлука караулит у крыльца», милый, – сказал в ухо женский голос. – Это же так просто.

Ромулу обернулся, но не нашел никого. Повторил про себя строки и похолодел.

Вернулся веселый Хуан Антонио:

Каких-нибудь пятьдесят ярдов отсюда и уже точка аппарации, прикинь?

Ромулу встал и потянулся за палочкой, стараясь, чтобы кузен не видел его лица.

Позже, уже после всех объятий, празднования, бесконечных пересказов и попыток разгадать, глубокой ночью сидели с Эрнесто на перилах на балконе и курили. Эрни, кроме «Пойдем выйдем» вообще не сказал ни слова, и Ромулу был ему бесконечно благодарен. Они так и не помирились до сих пор официально, но, в принципе, надо ли было им вообще мириться? Проделывать все эти ритуалы с тем, чтобы просить прощения, выяснять, кто прав, кто виноват… Когда можно было просто сесть рядом и начать с того места, где прервались. Да и Эухения вроде бы общалась с Эрнесто, а они ссорились еще похлеще. И она, по крайней мере, настолько, насколько это было известно Ромулу, извинений от Эрнесто не требовала, ничего не выясняла. И вообще, у него возникло такое ощущение, вздумай они объясняться сейчас, все только бы испортилось. Сейчас, когда здесь не слышно было голосов родных, и темный сад внизу молчал, и старая олива у самого балкона еле слышно шелестела листьями, затихая перед грозой.

Я ушел к Фелиппе, – вдруг сказал Эрнесто.

Ромулу поднял на него взгляд.

Я подумал, что тебе стоит знать.

Ромулу приоткрыл рот. Эрнесто, что, получается, знает? Да нет, это бред. Как можно угадать ориентацию, если ты не пялишься на мужчин? По внешнему виду, что ли? Или… кто-то из девочек ему это сказал? Да нет, он же рассказывал об этом Эухении и Марти, а они – могила.

Решил, что не стоит тратить короткую жизнь на то, что не любишь, – продолжал, судя по всему, не ожидая от него никаких реплик, Эрнесто. – В общем, заходи в гости, – он затушил сигарету прямо об стену, уничтожил окурок и ушел.

Ромулу остался один в темноте. Короткая жизнь… А их с Северусом ждет разлука. Все кончится. Неизвестно когда, может быть, совсем близко. Но Эрни прав. И хоть Ромулу и не помнил, что он прошел в горе, он чувствовал, что что-то там помогло это ему понять. Нельзя тратить время на то, что тебе не нравится, на то, от чего тебе плохо, и на то, что явно не твое. Нельзя тратить время на мифический долг, когда его мало. А Рита – сильная, она выдержит. И разумная. Они вот думали, что она ушла в лес в одиночку вчера, а она закопалась на два дня в книгах в Национальной библиотеке, надеялась найти хоть какие-то сведения про эту неведомую зверюгу. Переживет.

У него есть Северус, и если им была подарена эта любовь, то он, Ромулу, отдаст ей все и проживет ее так полно, как не проживал еще ничто в своей жизни, до самого конца.

========== Глава 119. О некоторых последствиях ритуалов ==========

Просыпаюсь я оттого, что имп кусает меня в плечо. Прокусывает тонкую сорочку до крови, а когда я стряхиваю его на пол, подпрыгивает, карабкается ко мне на колени и показывает здоровой лапой на широко раскрытый рот. С добрым утром, профессор Снейп, вашему любимому фамильяру пора жрать.

В лабораторию я ползу нога за ногу, натыкаясь на стены и с трудом нащупывая реальность. Перед глазами – молоко, а в ушах позвякивает, будто кто-то косорукий приложил заклятием ватных ног, но поскольку именно косорукий, оно попало еще и в голову. Хорошо, что нет головной боли и тошноты, как с похмелья. Вот так вот – вчера раскидывался магией, а теперь расплачивайся.

Реакция у меня, конечно, та еще, и имп влетает вслед за мной в лабораторию. Впрочем, неужели я рассчитывал ее от него уберечь? Он тут же, выплескивая добрую половину зелья, окунается в котел с противорвотным, потом с визгом удовольствия ныряет в противопростудное, а вот тут у него географически есть выбор – прыгать в волчьелычное или отраву для Плетнистых Зубастиков. Я, наколдовав перегородку, спасаю волчьелычное, а имп сигает в отраву, после чего, задушенно хрипя, фиолетовым комком забивается в угол. Одно не убило, так он и в мирное время умудрился приключений на задницу найти. С таким фамильяром никакого Поттера не надо. Если выживет, конечно.

По счастью, в углу его легко обездвижить – очищаю стол, левитирую на него приложенную Иммобулюсом тушку и заталкиваю в нее безоар. Призываю котел, наколдовываю воду и окунаю импа с головой. Удаляю фиолетовую гадость из котла и повторяю процедуру по новой. Плетнистые Зубастики – это не то, что легко сдается, Помона уже тонны всякой гадости из Лютного перепробовала, так что отрава была что надо. В конце концов через шесть стирок зелье сходит, но вместе с мехом – пара минут, и в моих руках, закованных в драконьи перчатки, остается голое розоватое тельце. В огромных глазах импа плещется шок, из ушей идет фиолетовый пар – интересная реакция на безоар, но, кажется, я спас не только свою новую домашнюю зверушку, но и от него – лабораторию. Вряд ли он еще сюда полезет.

Заворачиваю в полотенце – одна лысая голова торчит, переношу в гостиную и бережно опускаю на диван. Вот интересно, отрастет мех или в Хогвартсе появится еще один предмет для сплетен? Представляю ЭТО на моем плече! Гриффиндор всем составом от смеха лопнет… Имп чихает, кашляет, из глаз бегут слезы, но явно не умирает, так что все хорошо.

Возвращаюсь в лабораторию и стаскиваю перчатки. Кто бы меня сейчас таким увидел, тоже неделю хохотал бы, наверное. Ночная сорочка и перчатки из драконьей кожи. Бывшие. Отрава и их умудрилась проесть. Убираю разгром, накидываю рабочую мантию, ставлю следующий этап волчьелычного и иду варить какао. Зелья жалко, но будет мне впредь наука. Не смог дождаться ночью, когда остынут, – так хотелось спать, а и Помфри, и Помона просили срочно. Зато проснулся, в голове прояснилось, и, кажется, на ногах стою.

Слежу за бурой массой на огне, слушаю тихие всхлипывания в гостиной и вспоминаю почему-то вчерашний разговор с Поттером.

Никому не рассказывать, Поттер, – это значит ни директору, ни Грейнджер, ни Уизли, ни фамильяру, никому. Ни дневниковых записей, ни каких-либо намеков себе самому.

Ясно. Значит, до завтра?

До завтра, Поттер.

Гарри.

Хорошо. До завтра, Гарри.

А вот как он ушел не помню, и что происходило дальше память вымарала тоже. Может, я сомнамбула, как та девчонка Лавгуд с Рэйвенкло, которую я встретил в ночном коридоре во время сентябрьского дежурства? Впрочем, ставлю на усталость.

Какао замечательное, но в горло не идет. Имп продолжает реветь, и я возвращаюсь в гостиную, прижимаю сверток к груди и поглаживаю, и он начинает лопотать-жаловаться, наверняка рассказывает, как испугался, наглотавшись дряни, а может, про вчерашний ритуал, или уж про всю свою непонятную мне демоническую жизнь. Долго лопочет, целых полчаса, пока наконец не засыпает. Укладываю его осторожно обратно, проверяю целостность замков и чар, переодеваюсь в приличную одежду и ухожу – к Альбусу.