Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 74 страниц)

– Это было хорошо, – сказал он задумчиво, как будто подводил итоги эксперимента. – Можно как-нибудь повторить.

На этом моменте вся моя восторженность слетела, и я понял, что если бы не поставил такое условие в самом начале наших отношений, то он никогда бы не позволил мне быть сверху. Что он, кажется, сделал это только из милости ко мне.

Альбус сел на диван и с отсутствующим видом наколдовал нам вина. Чувствуя себя полным придурком, я бросил на себя очищающие чары и стал натягивать брюки. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Словно бы между мной и Альбусом произошло что-то непоправимое. Я перешел границу, которую не должен был переступать.

Бокал вина завис передо мной, и я тупо смотрел на него. Я не знал, что делать. Первым моим порывом было броситься перед Альбусом на колени и вымаливать у него прощение, но я чувствовал, что так будет только хуже. Я призвал рубашку и стал натягивать ее. Медленно. Я хотел поскорей оказаться подальше отсюда, но быстрые движения в этой комнате казались мне не уместными. Как будто мы только что похоронили кого-то. Вероятно, наши отношения.

Дамблдор вдруг скользнул по мне взглядом и рассмеялся. Он встал, приблизился ко мне, поднес бокал вина к моим губам и обнял. Я покорно выпил. Вино было приятным, наверное, эльфийским, без всякой приторной сладости, как глоток свежего воздуха в духоте.

У тебя есть один большой недостаток, Северус. Ты принимаешь все на свой счет, – Альбус поцеловал меня в губы, слегка коснувшись их языком. – Ты все сделал великолепно, мой мальчик. То, о чем я думаю, не имеет к тебе никакого отношения. Я сейчас хочу побыть один, но я не против, если ты придешь вечером.

Наверное, у меня был на редкость глупый вид. А может быть, счастливый. Не знаю. Уткнувшись носом в его мантию, я только что не разрыдался. Он обнимал меня, гладя по голове.

Потом мы повторяли много раз. По-всякому. И я, в конце концов, успокоился и позволил себе привязаться к нему, определив для себя, что это не просто секс, а нечто большее. И все-таки – просто секс. Секс. Дружба. Но ничего иного.

Смотрю на часы. Пора в Большой зал. Я пойду туда. Я должен научиться существовать так, как если бы ничего между нами не было вовсе. У меня есть свои цели, и они не зависят от того, есть ли Альбус рядом со мной.

За ужином Альбус удостаивает меня приветливым кивком, потом, кажется, о чем-то болтает с Минервой. Меня больше интересует напряжение между львятником и змеенышами. Судя по всему, питомцы МакГонагалл опять что-то затеяли. Надо будет попросить Барона последить за ними. Он летает тут же, гремя цепями, но вовремя смывается, когда я бросаю на него грозный взгляд. Всерьез он, конечно, меня не воспримет. Это всего лишь игра, но от его ужимок в мою сторону теплеет на душе.

После ужина я иду в библиотеку, чтобы взять книгу Адамса по нарушениям памяти: не натолкнет ли она меня на мысли… Однако между вторым и третьим этажами приходится остановиться. По хорошему, после того, что случилось вчера, надо не вставать неделю. А те сердечные лекарства, которые упоминал Маршан, как ни неприятно отмечать этот факт, в свое время я изобретал для себя.

По случаю воскресенья повсюду полно учеников, и я поднимаюсь на третий этаж и иду в тот коридор, где когда-то был вход к философскому камню. В полутемном пустынном коридоре, пахнущем сыростью и крысами, я сползаю по стенке. Боль в груди адская, а перед глазами пляшут черные точки вперемешку с огненными кругами.

Сэр, сэр, что с вами?!

Только этого не хватало! Перепуганный девчоночий визг заполняет коридор. Отлично. Сейчас сюда сбегутся все ученики, чтобы насладиться зрелищем упавшего в обморок «сальноволосого ублюдка».

Заткнитесь! – говорит холодный голос над нашими головами. Кровавый Барон! – И пошарьте у него в мантии в левом кармане. Какой флакон, сэр Северус?

Треугольный зеленый, – выхрипываю я. – Потом синий квадратный.

Запах пустырника бьет в нос. Прохладная приторная жидкость вливается мне в горло. Дышу. Вижу. Прислушиваясь к себе, наблюдаю, как исчезает боль.

Синий, с укрепляющим, из руки застывшей девчонки Брокльхерст я уже в состоянии взять сам. За поворотом раздается топот. Я встаю. Чуть не сбивая нас с ног, из-за поворота вылетает растрепанный хаффлпаффец Макмиллан и замирает с открытым ртом.

Я приподнимаю бровь, вопросительно глядя на него. Он, сглатывая, в испуге делает шаг назад, потом решительно возвращается на исходную позицию. Не иначе как решил, что я играю здесь в педофила. О Мерлин мой!

Все уже в порядке, Эрни, – громко говорит Брокльхерст, откидывая назад густые каштановые пряди. – Я подвернула ногу и закричала, а профессор помог мне встать. Ты поможешь мне дойти до больничного крыла? Хочу, чтобы мадам Помфри меня посмотрела. Я уже не в первый раз ее подворачиваю на этой неделе. – И оборачивается ко мне. – Спасибо, профессор!

Спасибо, сэр! – мгновенно меняя гнев на милость, голосом, полным искренней благодарности, говорит Макмиллан. Хаффлпаффец деловито подхватывает подругу под локоть, и они уходят, а я опять сползаю по стене и хохочу, закрывая рот рукой. Потом вытаскиваю палочку и бросаю: «Пять баллов Рэйвенкло». Потом добавляю еще пять, понимая, что если бы на месте этой девчонки с ее непонятным благородством оказался любой другой ученик, я бы не отделался так легко, и назавтра уже вся школа бы знала о бесславном падении декана Слизерина.

Кровавый Барон уже испарился. Надо же, «сэр Северус»! Так он меня еще не называл. Должно быть, думает, что это хорошая шутка. И все же он меня выручил. Надо найти и поблагодарить.

Пять минут я выжидаю, чтобы выпить зелье, восстанавливающее после темных проклятий. Следующие несколько дней придется пополнять запасы. На губах все еще чувствуется неприятно-сладковатый привкус дерунчика, когда из стены прямо передо мной, громыхая цепями и жутко завывая, появляется Кровавый Барон собственной персоной.

Профессор!

Что случилось, сэр Уильям?!

Директор, – говорит он, не добавляя больше ни слова.

Я с силой сжимаю палочку:

– Ведите!

Слава Мерлину, нужно спуститься лишь на один этаж. Альбус сидит на полу у входа в свой кабинет, и, кажется, не видит ничего. Бархатная малиновая мантия стелется по всему коридору. Наклоняюсь над ним. Лоб горячий. В глазах – слезы. Где-то я это уже видел.

– Не могу больше, – говорит он, глядя в пространство невидящими глазами.

И в следующие секунды я вдруг понимаю, что с ним. О Мерлин, какой же я идиот! Принять признаки отравления антидотом к веритассеруму за сентиментальность!

Я помогаю ему подняться и, поддерживая под руки, подвожу к горгулье.

Пирог с голубикой, – говорит Кровавый Барон.

Спасибо, сэр Уильям.

Не за что, профессор, – он исчезает с привычным лязгом, взметнув полами призрачного камзола.

В спальне, в которой я не был почти два месяца, я раздвигаю полог и укладываю Альбуса на постель. Он что-то бормочет, и мне с трудом удается разобрать лишь одно слово «ненавижу». Даже не буду думать, что это обо мне. Я сижу в кресле напротив и терпеливо жду момента, когда его взор прояснится. Яд камнежорки, входящий в состав антидота, при нарушении определенных условий не выходит из организма сам по себе. Например, если веритассерум принимается с алкоголем. Оставаясь в организме, яд реагирует со всеми поступающими веществами, что, видимо, и произошло с Альбусом, который не знал об этом его свойстве. Боюсь даже думать, что там теперь с его печенью. Конечно, можно пойти варить средство, выводящее яд из организма, прямо сейчас, тем более основа для него готова, но чем больше я буду знать, тем эффективнее оно будет.

Альбус дышит тяжело, в резких всполохах лампы его волосы четко выделяются на малиновой подушке. На лбу блестят капли пота.

Я не мог удержаться. Он был так похож, – шепчет он, отворачиваясь от меня. – Так похож. Я знаю, что не стоило, но он был так мил.

Я аккуратно поворачиваю его обратно, чтобы видеть глаза. Меня трясет. От дикой злости: на Альбуса за все его махинации, комбинации и загадки, и на себя, за то, что я не могу ничего понять и позволяю ему вертеть собою. От страха: потому что, если яд прочно укоренился в организме, если я не смогу его выгнать оттуда, это, при всей силе Альбуса – пять-шесть лет, существования, не жизни. Бесконечные поддерживающие зелья и слабость, которая в конце концов лишит его способности передвигаться.

Наконец, его взгляд становится осмысленным и фокусируется на мне.

Альбус, сколько дней назад вы принимали антидот к веритассеруму? Сколько дней назад и как веритассерум? Кто вам его варил? – спрашиваю я как можно холоднее, стараясь привести в чувство и его, и себя.

Северус? – он, кажется, удивлен. Черт побери, он еще и удивляется!

У вас отравление антидотом, – рычу я. – И молитесь всем своим богам, чтобы ваша печень еще была жива. Сколько дней?!

Он хмурится, соображая:

– Четыре.

Четыре. Я вспоминаю, в каком состоянии он был в пятницу, на второй день. Значит, еще есть надежда.

Веритассерум. Вино. Коньяк.

Коньяк. Я ахаю. Хуже не придумаешь. Яд камнежорки плюс дубильные вещества.

Северус, что я сделал не так? – говорит он, присаживаясь на кровати. – Разве коньяк не используют при отравлениях?

Альбус, может быть, вы великий волшебник, но не зельевар. Где вы взяли этот долбаный рецепт?!

Это твой рецепт. Мы по нему варили антидот, когда ты жил в доме на озере.

Могу я на него взглянуть? Где он?

В книге на подоконнике.

Я несусь через всю спальню, выхватываю листок из толстенного фолианта и только потом смотрю на надпись на обложке «…приворотные чары». Книга старая, потрепанная, и первое слово заголовка уже не разобрать. Я беру гримуар в руки. Он сам собой раскрывается на странице, испещренной пометками Альбуса. Знакомым тонким косым почерком выписаны слова «Это не работает», «Добавить Обливиэйт к неприятным моментам прошлого, которые могут вызвать ассоциации». Я переворачиваю страницу. «Нужно специальное зелье с зеленой тарутой».

Северус, я был бы тебе благодарен, если бы ты не рылся в моих вещах! – резко говорит Альбус.

Возможно, то, что я в них роюсь, поможет спасти вам жизнь, – бросаю я зло. Потом кидаю взгляд на рецепт: антидот в нем – недельный, самый опасный.

Ждите меня здесь, и не смейте никуда уходить!

Альбус смотрит на меня пристально и спокойно кивает. Потом ложится на спину и вперяет взор в потолок.

Никуда! Вы меня поняли?! Ни к другу, ни к министру, никуда.

Я тебя понял, Северус, – холодно говорит Дамблдор.

У себя в лаборатории я первым делам кидаюсь к большим зеленым бутылям на правом стеллаже и выливаю в котел связывающую основу из южноафриканской смолки. Вещь безумно дорогая, и в британских аптеках ее нет. То, что она есть у меня, конечно, заслуга Ричарда. Хорошо, что у его благодарности неограниченный кредит.

Быстрыми движениями выкладываю на стол все, что нужно резать и толочь. Слава Мерлину, готовить недолго. Руки сами собой выполняют привычные действия, а мысли крутятся вокруг книги. Я совершенно точно видел ее в целом варианте. Но когда? Где? И это первое слово, которого нет на обложке… оно не нравится мне.

Зачем Альбус пил антидот, более-менее, понятно. Не хотел, чтобы я вмешивался, но сам хотел понять, что происходит, вот и решил прибегнуть к веритассеруму. Судя по тому, как он настаивал на том, что оборотное задействовано не было, ему действительно удалось кое-что узнать. Я рычу. Это кошмар какой-то! С одной стороны, он кричит, чтобы я не смел не доверять ему, с другой стороны, это мягко говоря, странное поведение – то вверх, то вниз. Вообще-то это в его характере, то приближать, то отдалять, чтоб знали свое место относительно великого и непревзойденного, но до сих пор это не проявлялось столь интенсивно. Раньше и я, пользуясь своим особым положением, мог «подуться» и заставить его просить прощения. А сейчас он как с цепи сорвался.

В то же время сегодня, думая, что я убил всех тех людей в Лютном переулке, он, тем не менее, прикрыл меня. Причем, прикрыл так, что не осталось ни одного вопроса. Альбус – верховный чародей Уизенгамота, и его слова просто не могут подвергаться сомнению. А ведь у него природное отвращение к убийству. Он даже Гриндевальда не стал убивать. И неизвестно, убивал ли он когда-нибудь вообще. В этом весь Альбус. Если бы он попал в такую засаду, как я вчера, он бы их всех просто уложил вдоль лестницы поспать, открыл бы дверь и под заклинанием невидимости ушел из дома. Перед этим, правда, покопался бы в мозгах и выяснил бы, кто все это устроил.

Некоторое время я думаю, не рассказать ли мне Альбусу про предсказание Трелони. Но потом решаю, что не буду этого делать. Не сегодня. Потому что пока не знаю, что буду делать, если Альбус, который верит в предсказания, отмахнется от него или скажет, чтобы я не беспокоился. И станет очевидно, что мы на разных сторонах.

Смолка пахнет умопомрачительно, как и большинство африканских ингредиентов. Над котлом – облачко тумана, а если добавить теперь дерунчик – на этот раз листья, не корни, то зелье в котле будет медово-желтым, с оранжево-коричневыми разводами. Помешиваю по часовой стрелке, чтобы усилить свойства дерунчика, вдыхаю пьянящий аромат смолки, и горький, и сладкий одновременно, и мало-помалу успокаиваюсь. В первую очередь, надо понять, как осуществляется вмешательство в память. Во вторую, разобраться до конца с этими контрактами. Почему Альбус держит меня далеко от себя, если работоспособность контракта зависит только от него самого? Что является платой за контракт?

Если Альбус любил этого человека, и был с ним до 1981 года, то почему он не позволял ему быть сверху? По моим ощущениям и обрывочным сведениям о его поступках, этот человек явно доминантен по натуре, покруче Альбуса. Или Альбус врал, что не был снизу аж целых восемьдесят лет? Но зачем ему было мне врать? Чтобы я почувствовал себя значимым? Чушь. Вот в это я никогда не поверю.

Итак, примем за аксиому, что он не врал. Таким образом, отношения между ними, мягко скажем, странные. И когда он использовал Приворотные чары? Сейчас… или тогда? На секунду у меня мелькает дикая мысль, что он мог их использовать в 1982 году на мне, но я вытряхиваю ее из головы.

Итак, соберем факты.

Альбус разделяет магию с человеком Икс. Альбус лишил его девственности. И их связь явно была чем-то особенным, в отличие от всех этих чиновников-министров, которые были в промежутке между мной и Иксом. Альбус сказал о нем «близкий человек», и что он не может не вернуться к нему. А потом сказал, что он вернул в свою жизнь человека, которого не следовало возвращать.

Человек Икс является хорошим волшебником, но не выдающимся. Легилименцию знает, но немного, и это значит, что защиту Альбуса ему не пробить. Зато, судя по отворотным чарам, он знает темную магию. Кроме того, он знает заклинания, изменяющие память.

Альбус поклялся магией, и за каждую измену, включая поцелуи, отдает часть силы. Только если хочет этого. Потому что взамен он получает что? Джейн сказала, что такие контракты являются платой «за жизнь». Но что это может означать?

Далее. Альбус явно хочет меня. И сегодня совершил преступление, чтобы вытащить меня из беды. Потому ли, что он что-то чувствует ко мне? Или потому, что, не будь меня, у Альбуса не будет второго человека, способного помочь Поттеру? Или потому, что знает что-то о засаде и чувствует свою вину? Нет, последнее вряд ли…

Зелье перед моими глазами медленно меняет цвет с медового на лимонный, потом – на желто-зеленый, потом – на зеленый цвета лайма. Невероятная красота. Как можно не любить ее? Лили вот понимала меня...

Гася огонь, я сажусь в кресло и жду, когда зелье остынет. И я пойду наверх поить Альбуса. Досада и нежность мешаются во мне. Что же за отношения у них такие, что Альбусу пришлось идти на риск и поить его веритассерумом? И почему он не воспользовался легилименцией? Он держался с этим человеком за руки, но, похоже, все-таки боится его… Боится? Альбус? Которого боялись Темный Лорд и сам Гриндевальд, который, говорят, был еще круче? Если я предположил такое, я точно с ума сошел!

Кажется, я опять уткнулся носом в стену и пытаюсь разглядеть что-то в тех условиях, в которых вообще ничего увидеть невозможно, думаю я, переливая зелье в кубок и запечатывая его заклинанием. Я устал от всей этой ситуации и от вывертов Альбуса так, что уже не вздохнуть. Мне надо отвлечься, отойти как можно дальше, чтобы я мог посмотреть на все со стороны.

И вдруг, пялясь на прожилки пока еще запертой двери своих комнат, я понимаю, кого действительно хочу видеть. Ромулу. В его присутствии я отвлекаюсь от всего остального. И тролль с ним – пусть даже будет маггловский кинотеатр.

========== Глава 35 Догадки. ==========

POV Северуса 24-26 января 1994 года

В понедельник и вторник школа ревет от восторга – сальноволосый ублюдок отменил уроки. Утром я выхожу к завтраку, чтобы показать, что я здесь и контролирую процесс. МакГонагалл и Флитвик заканчивают убирать лужу розовых соплей перед входом в Большой зал.

Надеюсь, вы накажете Уизли по всей строгости, Минерва, – бросаю я издевательски ей под руку, когда она наливает себе сок. Сок, конечно же, проливается ей на колени.

Я накажу виновных так, как они того заслуживают, Северус, – холодно говорит она, очистив платье.

Ясно, снимет максимум десять баллов, если не пять. Если вообще даст себе труда провести расследование. Хотя по мне нет ничего проще – спросить у портрета сэра Кэдогана, когда Уизли покинули гостиную Гриффиндора. Уходя, я всматриваюсь в одного из них, он отвечает мне дерзким взглядом, не отводя глаз, и я этим пользуюсь, чтобы извлечь из его памяти все, что мне нужно. Ну ничего, в ближайшие дни их можно ожидать на территории Слизерина, вот тогда заведовать баллами буду я. Надо будет установить дополнительные охранные чары на лестницу, потому что с этих идиотов станется развести свое сопливое озеро на крутых ступеньках. Интересно, когда они поймут, что заигрываются – когда кто-то погибнет или покалечится так, что останется инвалидом на всю жизнь? Или это их тоже не остановит?

Я возвращаюсь к Альбусу с новой порцией противоядия. Он по-прежнему спит. Его лицо кажется таким болезненно беззащитным, что у меня пересыхает в горле, и я тороплюсь отвернуться, чтобы не поддаваться жалости. У меня слишком много задач, чтобы отвлекаться на чувства. И время, возможно, играет против меня. Или нас, если я рискну предположить, что Альбус все-таки на моей стороне.

Под предлогом лечения Дамблдора, я занимаюсь и собой. Пришлось даже кое-что забрать из запасов Помфри, так как сил на то, чтобы варить кучу лекарств, не было. В перерывах между приемами зелий – моими и Дамблдора – я тоже сплю, прямо здесь, на кушетке, которую трансфигурировал из кресла у дальнего окна.

После того, как я спаиваю ему противоядие, Альбус лежит с каменным лицом. Мы почти не разговариваем, но он четко слушается моих указаний. Альбус – некапризный пациент, и я стараюсь не обращать внимания на тепло, которое растекается внутри от того, что он по-прежнему доверяет мне себя. Минут через пять после принятия противоядия начинается приступ, часть отравы выходит с кровавой рвотой, часть – в виде пены через кожу. Дерунчик выгоняет ее из организма всеми доступными способами.

Пока Альбуса рвет, я держу его в руках, потом, набросив все очищающие, пою его восстанавливающим для печени и укрепляющим для сердца и ложусь рядом с ним – согревать. Его трясет так, что кровать подскакивает, но через несколько минут он отходит, расслабляется и засыпает, и я ухожу спать на кушетку.

Под вечер приступ особенно силен, и я от усталости и своей собственной тонны лекарств засыпаю с ним в обнимку, и, просыпаюсь от того, что рука Альбуса гладит мою.

– Северус, – шепчет он в полусне, – хороший мой…

Один раз он уже болел так лет восемь назад. Только в тот раз какой-то особо зверской простудой – покатался на коньках со своим приятелем Элфиасом Дожем. В тот благословенный год в школе на рождественские каникулы осталось всего три ученика, и мы с Дамблдором провели десять дней в коттедже у Дожа. Нельзя сказать, что там было плохо. Теплый маленький дом, вкусные наливки и шахматные партии по вечерам, прогулки по окрестным холмам. Днем Альбус ходил собирать со мной вьюжник и листья снегомола, который очень хорош для успокоительных и сердечных, но которым все зельевары, кроме меня, по совершенно непонятным причинам пренебрегают.

Естественно, мы не просто так ходили. Дож пару раз просился с нами, и мы каждый раз его нечаянно теряли в лесу. Помнится, там было одно дерево, хорошее такое, толстое, которое, раздваиваясь, образовывало нечто вроде сиденья… очень шершавое дерево… Это я полной мере ощутил, когда мантия во время процесса сбилась мне до подмышек, а Альбус был в таком раже, что не заметил. Да и я, честно говоря, был не в том состоянии, чтобы останавливать его. А Альбус со своей сухой кожей так вообще себе всю спину ободрал в следующий раз…

Ну а чтобы добрый старый Элфиас на нас не обижался, значит, Дамблдор ходил с ним кататься на коньках. В тот день мы с Альбусом вообще трахались, как сумасшедшие, катаясь по холодной земле, и я как чувствовал, что каток не приведет ни к чему хорошему. Оттуда Дож уже практически принес Альбуса на себе. Не знаю, какой идиот придумал, что магам нипочем маггловские болезни. Я уже не говорю о том, что Дожу захотелось кататься с Альбусом именно на маггловском катке, где была тьма народу. Так или иначе, мне пришлось сварить четыре разных лекарства, прежде чем Альбусу хотя бы чуть-чуть стало легче, а температура его тела стала отличаться от точки-при-которой-вот-вот-закипит-кровь. Разумеется, лечил я его уже в Хогвартсе, куда немедленно перенес через камин. Дож потом извинялся бесчисленное количество раз.

Но как же все-таки то время отличалось от этого! Тогда казалось, что еще целая жизнь впереди, и до того, как Поттер приедет в Хогвартс, целая вечность, и вот, теперь уже совершенно точно никакой вечности, а только осколки былого счастья… да, счастья… И сердце Альбуса стучит под моей рукой, но уже не я его слушаю, сжимая эту худую спину в объятиях ночами.

Я осторожно, стараясь не разбудить, перекладываю его и слезаю с постели. Выглядит он по-прежнему не очень. Сажусь на кушетке, обняв руками колени, и думаю, думаю о том, что он во сне видел меня. Звал меня.

Обычно меня будит маггловский будильник, который я принес с собой из подземелий. Его подарила мне Лили: как-то я проспал контрольную по трансфигурации после ночной варки зелий. Однако в этот раз я просыпаюсь от того, что Альбус вновь заговаривает во сне.

Нет, пожалуйста, нет. Я все сделаю, только не убивай, – говорит он. И его голос звучит так жалобно, что я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Он просто не может молить так. Альбус Дамблдор просто не может унизиться до такого! Только не это!

– Я все сделаю, ты же знаешь, – шепчет Альбус.

Я срываюсь к нему и переворачиваю его на спину. Лоб в испарине, глаза открыты и смотрят на меня совершенно бессмысленно, как будто их владелец на самом деле за тысячу миль отсюда. Слава Мерлину, это был всего лишь бред!

На секунду его взгляд проясняется, лицо светлеет, Альбус ловит мою руку и успокаивается, засыпает.

Во вторник вечером он приходит в себя почти на целый час. Я сижу под лампой с малиновым – под цвет полога – абажуром рядом с зашторенным окном и читаю «Вестник зельеварения». Кстати, книга с подоконника исчезла еще в воскресенье, пока я ходил в подземелья готовить лекарство.

Северус, – говорит Альбус.

Да, директор?

Есть какие-нибудь новости про то, что случилось в доме Горбина?

Он спрашивает это каждый раз. Но ничего нового в «Пророке» не писали, а от Ричарда пока тоже вестей не было, кроме одного единственного слова «Нет», которое прилетело с вечерней воскресной совой. «Нет», которое означало, что в аврорате нет никакой Риты.

Нет, – говорю я тихо.

Тебя не трогали? – его голос чуть напряжен, и в нем почти явно слышится угроза – не мне. По крайней мере, мне так хочется думать, что не мне.

А должны были? Мне показалось, вопрос исчерпан. У меня неоспоримое алиби, – говорю я с усмешкой, – Приори Инкантатем показало, что последними заклинаниями были очищающие чары в большом количестве, а Сектумсемпра из моей палочки в жизни не производилась.

Каждый уважающий себя темный маг знает, как заставить палочку лгать, а уж про очищающие чары, когда мы обсудили идею алиби с Берилл, я подумал в первую очередь.

Альбус откидывается обратно на подушку.

– Да, исчерпан, – говорит он.

На этом моменте я решаюсь:

– Альбус, можете ли вы мне дать честное слово, что ваш друг не имеет к этому никакого отношения?

Он стискивает зубы. Молчит. Потом кивает.

Северус, – выцеживает он, – мой друг, весь вечер, начиная со времени примерно за час до твоего ухода, всю ночь и все утро провел у меня.

Черт! Вот зачем ему понадобилось перечислять все так… конкретно?! Хорошо, хоть про способы не рассказал. Где кто кого и как, снизу или сверху. Дыши, Снейп, дыши. Я стискиваю несчастный «Вестник» и прорываю пергамент. Ногти впиваются в ладони.

Так что о том, что он там лично был, не может быть и речи, – заканчивает Альбус. И раздраженно добавляет: – Как долго ты будешь здесь сидеть?

Как только выйдет весь яд, – с безмятежностью, которая, вероятно, будет стоить мне года жизни, говорю я. – Как только можно будет надеяться, что ваша печень и ваше сердце придут в норму.

Хорошо, – соглашается он. – Но ты покинешь мои покои, как только непосредственная опасность минует.

Мне хочется сказать что-нибудь ядовитое, в духе, не думает ли он, что я воспользуюсь своим нахождением здесь для своих низменных целей, но взгляд у Дамблдора такой, что я затыкаюсь.

К себе я возвращаюсь в среду рано утром, едва выслужив короткое «спасибо». В подземельях – дикая стынь, и я наскоро разжигаю камины во всех комнатах. Хоть кризис уже миновал и яд камнежорки вышел, я бы еще потянул время, но сегодня последний день перед полнолунием и надо доварить это адово волчьелычное. Хорошо еще, Люпина в этот раз замещать не придется. Вместо его уроков будет мое пропущенное зельеварение.

Нарезаю сушеные листья и сиреневые цветки волчеягодника и прокручиваю в голове узловые моменты, особенно ту фразу, которой Альбус фактически дал мне понять, что его друг мог устроить мне эту ловушку. «Так что о том, что он там лично был, не может быть и речи». Или я все неправильно понял? Маловероятно, чтобы Альбус выделил это слово без умысла, он же слизеринец до мозга костей.

Но зачем? Мерлин мой, зачем? Из ревности? Так ведь я уже с Альбусом давно не сплю. На самом деле не очень давно, конечно, всего около двух месяцев, но для меня все равно, что прошла целая жизнь. Такого количества разных событий, знакомств и загадок за столь короткий срок в ней не было с того лета, когда я вступил в доблестные ряды Пожирателей.

Но все это в конечном итоге неважно. Ибо теперь я почему-то уверен, что Альбус на моей стороне. Может, из-за его идиотского, но шикарного поступка, когда он создал мне алиби. Неважно, по каким причинам. Или… «Северус, хороший мой». Во сне о тех, кого ненавидят, так не говорят, правда? Комок встает у меня в горле. Я сглатываю. Надо оторваться от него. Как можно скорее. Отойти как можно дальше. Может быть – это приходит мне в голову совершенно неожиданно, и я на миг замираю посреди лаборатории в шоке от самого себя – стоит завести другого любовника. Нет, не проститутку на одну ночь, а вот именно что любовника. Мне необходимо хотя бы сбрасывать напряжение. Потому что… потому что все зашло слишком далеко, и если историю с отворотными чарами можно было бы списать на случайность, то засаду в горбинском доме на случайность уже не спишешь. Впрочем, я и тогда предполагал, что ничего случайного там не было. Ведь чары были настроены непосредственно на меня.

Не сплю, да. Но выглядит все это так, как будто Альбус до сих пор ко мне небезразличен, хоть и держался за руки с ним. Или ко мне, это просто желание? Похоть? Привязанность, в конце концов?

Однако что-то мне подсказывает, что Альбус не из тех, кто делит себя на нескольких человек сразу. Однажды мы подкалывали друг друга на тему министра, и я шутливым тоном сказал, что не потерпел бы, если бы Альбус изменил мне. На что он вполне серьезно ответил, что однажды у него в жизни было два любовника одновременно, и что этого он до сих пор не может себе простить. Больше ничего мне из него выудить не удалось. Но в те одиннадцать лет я был склонен полагать, что он дорожил нашими отношениями. Во всяком случае, он никогда не провоцировал меня на ревность, и мы не расставались больше, чем на пару недель, в которые он гостил у друзей или путешествовал, в то время как я варил зелья для аптеки Формана у себя в тупике Прядильщиков.

Привязанность. Что ж, если так, то тем более, надо осуществить мой план скорее. В мире полным полно волшебников-геев, кроме Альбуса, которые могут меня привлечь. Встало же у меня на Малфоя!

У магглов есть поговорка: «Помяни черта, и он появится!» За завтраком я получаю сразу несколько писем. Одно из них приносит филин Малфоев: Люциус уведомляет, что собирается навестить сына и зайдет ко мне сегодня вечером часов около шести. На самом деле это означает просьбу воспользоваться моим камином, так как в слизеринской гостиной камин для посещений и разговоров заблокирован, а через Хогвартс после прошлогодней выходки Люциусу идти не хочется, чтобы не сталкиваться с Дамблдором. Но Малфои не опускаются до просьб, принимая все, что им нужно, с улыбкой величайшей милости на лице.

Во всяком случае, старшие. Драко для этого не хватило бы выдержки. У него есть задатки лидера, но в Слизерине он лидер только благодаря положению отца. Его и слушаются-то по-настоящему только Крэбб и Гойл. Посмотрел бы я, как Драко попробовал бы командовать, к примеру, сыном старого Нотта. Люциус Драко пережал, а Нарси балует, вот и получилась смесь претензий, надменности и слабой воли, желания учиться, внимательности и хороших способностей с необузданной ревностью, нетерпением и подчас полным отсутствием самоконтроля.

Два других письма – переписка с заказчиками, ничего нового. А вот четвертое – от Ричарда: «Суббота, 6, на старом месте». Должно быть, есть новости. А, может, он вновь поведет меня к Джейн. И это на самом деле даже важнее. Еще четыре дня. Долго. Слишком долго. Но выбора нет.

До занятий я успеваю взять в библиотеке трехтомник Адамса по нарушениям памяти, а также целую книгу про Обливиэйт Раймона Одруа. Выуженная из Запретной секции, она практически рассыпается у меня в руках, и приходится заключить ее в поддерживающий запечатывающий кокон. 14-й век, ничего не поделаешь. Как я буду ее читать, одному Мерлину известно!