Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 74 страниц)

Уже ночью ко мне зашли горничная Инес и два охранника. Амина привела меня в порядок, убрала синяки и порезы, оставшиеся от перстней Инес, заставила… – Мартина резко вскинула голову, – подчиняться ей. Ко мне впервые применили Круцио, и я… не смогла терпеть. После того, как я оделась, пришлось спуститься вниз. Внизу, в холле была привычная оргия, а у одной из колонн, в стороне от всех, стоял Паоло ди Точчи. Меня бросили ему в ноги. Он коротко поклонился Инес, затем один из его охранников схватил меня за… схватил меня и поволок в сад, откуда герцог аппарировал меня к себе в дом. Не сказав ни слова, он трансфигурировал мою одежду в приличную мантию, а после принялся снимать следящие чары. Утром мы были уже у ворот вашего дома.

Поскольку обет должен был убить меня при попытке побега, герцог предложил использовать это для того, чтобы прикрыть меня от Инес. Он собирался сказать ей, что я обезоружила его и, попытавшись аппарировать, расщепилась и умерла еще до того, как он оказался около меня. И что в ярости от моего поступка он испепелил мой труп на месте, не оставив никаких следов. Его люди, разумеется, готовы были это подтвердить. Позже он прислал мне записку, что все так и случилось, что Инес подозревает о том, что мы ее надули, но, поскольку доказательств у нее нет, все останется так, как есть.

Как вы знаете, баронесса приняла меня благосклонно. Хуан Антонио, хотя почти и не помнил меня, обрадовался появлению землячки, и мы снова подружились. Я была счастлива, что я в безопасности, что весь этот кошмар миновал и что я снова могу заниматься любимым делом. Все это выглядело так, как будто… как будто Бог наградил меня за годы страданий. И я расслабилась и снова позволила себе к чему-то привыкнуть, привыкнуть к вашей семье. Все отнеслись ко мне поначалу настороженно, но мало-помалу свыкались со мной и становились добрее.

Она замолчала. Последовала долгая пауза. Мартина, казалось, ушла в свои мысли.

Что же случилось такого, что все это надо было изменить? – спросила наконец Эухения, которой надоело молчать. – Наша семья, кажется, ничем не дала повода для такого обращения с нами.

Мартина усмехнулась:

Случились вы, сеньорита Эухения. Вы впали в кому, сеньора баронесса с ума сходила из-за вас, а Хуан Антонио сказал, что у нее слабое сердце и что он боится, что она всего этого не переживет.

Неужели ты думала, что тебя бы выгнали отсюда?! После всего, что тебе угрожало?

Дочь пожирателя-то? С каким удовольствием меня бы выкинул владелец этого дома, стоило только сеньоре баронессе умереть.

Грегори знал? – удивилась Эухения.

Есть ли что-то, чего он не знает? Меня уже предупредили о всяких пожирательских штучках. Что мне оставалось делать? – горячо возразила Мартина. – Отправляться куда-то умирать? Я не могу взять денег даже из своего банка в Париже, потому что знаю, что если я появлюсь там, об этом будет знать Инес. Вот я и решилась…

Маме ты клятву не давала? – поинтересовалась Полина Инесса.

Давала, стандартную, на непричинение вреда, неподнятие палочки, поэтому она и держала меня в доме так свободно. Только про привороты в ней ни слова нет...

Но ведь приворотные – это тоже вред! Разрушается личность человека… – воскликнула Эухения.

Мартина кивнула:

В тех записках в монастыре было много интересного… У клятв есть один общий принцип действия, о котором мало кто догадывается. Они связываются не с магией волшебника напрямую. Связка выглядит иначе – волшебство – сознание мага – и только потом магия.

То есть клятва внедряется в сознание? – уточнила Полина Инесса.

Именно так. Не внешнее воздействие потом убивает волшебника, а сам волшебник направляет свою магию против себя, потому что чувствует, что совершил нечто недопустимое, из-за чего должен теперь заболеть или умереть. Внешних воздействий при этом не существует.

То есть… ты разорвала эту связь? Но как? – ахнула Эухения Виктория.

Попросту убедила себя, что вред в любом случае является благом, – пожала плечами Мартина. – Использовала то, что называют принципом Мезерали.

Вечером, когда Эухения в одиночестве перечитывала свои записки из книги Джафара, в комнату пришла баронесса.

Ничего нового в твоем лечении? – подметая пол подолом роскошного платья, спросила она.

Угу, – отозвалась Эухения.

Баронесса прошла по комнате несколько раз от двери до окна и назад, прежде чем остановилась.

Я должна принести тебе свои извинения. Это было… некрасиво.

В этом вся мать, подумала Эухения. Все для нее упирается в понятие красоты. Она не ответила, попросту не зная, что сказать.

Я лишь хочу, чтобы ты понимала, почему я не старалась вызвать скандал. То, что Ромулу после скандала договорился с Мартиной, – чистая случайность. Мирными переговорами всегда можно добиться большего, чем войной.

Эухения опустила руку и принялась вырисовывать на покрывале круги. Баронесса присела на постель.

Извини, – сказала она. – Я должна была в любом случае помнить, что ты моя дочь.

Она протянула руки. Эухения со вздохом наклонилась, чтобы оказаться в объятии матери, положила голову ей на плечо.

Только в следующий раз подумай о том, что тебе не надо решать это одной, ладно? – прошептала баронесса. – Это счастье, что ты не должна решать это одна.

Эухения только еще раз вздохнула.

Между прочим, – сказала она, отстраняясь и глядя матери в глаза, – что там за история с отцом Мартины? Что за дружба такая с Пожирателем смерти?

Баронесса только усмехнулась:

Мы действительно были помолвлены. Но об этом ты меня спрашивать не будешь, Эухения Виктория. Об этом я расскажу сама… когда-нибудь.

Следующим вечером Эухения Виктория сидела в кресле в любимой лаборатории, пила чай и краем глаза следила за отворотным для Хуана Антонио, кипевшем в небольшом котле на краю рабочего стола. На полке у самого окна стоял кубок с другим дымящимся варевом.

Эухения наслаждалась тишиной и запахами, вычисляя по ним зелья, которые ее брат сварил за минувшую неделю, а также размышляя о том, сколько еще всего утаила от них Мартина и насколько убеждения волшебника могут повлиять на приготовление зелий при соблюдении точной рецептуры.

Внезапно раздался стук, затем дверь тут же распахнулась, и на пороге показался растрепанный Ромулу:

Мама сказала, ты звала меня?

Как твоя магия? – спросила Эухения. – Ты уже можешь аппарировать?

Только на небольшие расстояния, – вздохнул он. – Палочка все еще очень редко меня слушается. Я по-прежнему пользуюсь портключом. Так что?

Эухения кивнула в сторону кубка.

Это твое отворотное, – сказала она. – Пока слабенькое. Проверим – может, сработает. Если нет, я сварю посильней. А если и тогда нет, тебе, возможно, придется найти своего маггла и достать его крови.

Ааа, – Ромулу слегка побледнел, потом взял в руки кубок и поставил его на край стола. – Вот эта желтая гадость – отворотное? – зачем-то уточнил он.

Ну да.

А как?

Господи, просто выпей и все. Ты практически сразу почувствуешь, есть у тебя привязанность к твоему магглу или нет.

Ага.

Ромулу дотронулся пальцами до кубка, потом посмотрел в окно, за которым, ввиду наступившей темноты, ничего не было видно.

Хен, я… – сказал он и замолчал.

Господи, да что с тобой? – спросила она раздраженно. – Что еще случилось? Что-то сегодня произошло? Или ты перестал доверять мне, потому что что-то наговорила Мартина.

Мартина? Нет, она тут ни при чем. То есть, конечно, при чем. Как и ты… Когда ты рассказала про Деметрио, я тут подумал и…

Что? Что ты подумал?

Ромулу вздохнул и на секунду прикрыл глаза.

Что я, наверное, тоже не смогу так. Вернее, смогу. Но я больше не хочу. Я… тоже хочу это испытывать. Это все.

То есть… ты передумал? – догадалась Эухения.

Я люблю его, Хен, – ответил он, обхватывая себя руками. – И я сделаю все, чтобы его найти.

========== Глава 87. Срыв ==========

Просыпаюсь я с ощущением, что именно сегодня случится нечто ужасное. Впрочем, с каким еще ощущением можно проснуться, если ты держишь чью-то голову над водой? Ромулу. Он мне не снился уже давно, или кажется, что давно. Моя жизнь так насыщена событиями, что два спокойных дня – почти катастрофа. Два очень спокойных, два слишком спокойных, а третьему, как говорится, не бывать…

Вода… Это всегда снится к несчастью. Так говорила бабушка Элейн, и в моей жизни я обнаружил тому достаточно доказательств. Несколько минут я сижу на постели, пробуя большими пальцами ног изгибы узора ледяного коврика, – перебираю варианты того, что может случиться сегодня. Лорд неожиданно возродится? Любовник Альбуса пойдет в наступление? Альбус обнаружит, что я затеял? Поттер снимет очередной Обливиэйт? Выяснится, что Блэк никогда не покидал замок и под шумок зарежет Поттера? Меня арестуют, потому что появятся новые доказательства того, что я участвовал в бойне в Лютном переулке? Меня убьет тайный посланец, на которого наложили Империус для осуществления вендетты? Или, в конце концов, просто откажет сердце?

Я прикрываю глаза и глушу рукой свет фонаря, парящего под потолком. Видишь, Альбус? Изящно, без всяких усилий. Легко и плавно, как учил Филиус на чарах. Жаль, что ты больше не заглянешь сюда посмотреть. Жаль, что ты больше не заглянешь сюда потрахаться. Вытрахать из меня всю душу, истрахать всего, так, чтобы я лежал потом и смотрел в этот самый потолок и чувствовал бы всей своей задницей, словно бы ты все еще внутри, словно бы ты застрял там. Во мне. Застрял совсем.

Сижу. В кромешной темноте. Как будто бы она бывает здесь другая… Ступни жжет адовым холодом, почти невыносимо, но словно вся сила нового дня, навалившегося всей своей тяжестью, останавливает движение. Иногда, в такие минуты, как эта, мне хочется, чтобы все произошло поскорей. Презирая себя за малодушие, я прошу милосердия, прошу остановить мою жизнь до того, как… До того как что?

Но я, конечно, опоминаюсь. Я всегда опоминаюсь, почтенная публика, разве вы не знали? Иногда, правда, слишком поздно…

Кажется, я умудряюсь задремать даже сидя. И в целом – не с чего. Два спокойных, прямо-таки наиспокойнейших дня. В пятницу – уроки, в субботу – окклюменция с Люциусом, никаких отработок три дня подряд и настоящий, даже в чем-то скучный, выходной. Альбус дежурит ночами за меня, оберегая мое здоровье. Две ночи по семь часов сна, что после приключений предыдущей недели как нельзя кстати. Никаких новых заказов, по старым – Брокльхерст наварила зелий на недели вперед.

И все же – засыпаю. И тут же проваливаюсь в старый, чтоб ему было пусто, сон. Голова Ромулу над водой. Несмотря на шторм, я стою на дне довольно твердо, воды мне по грудь, а ногам по-прежнему холодно. Конечно же, море-то – северное. Темно-серая громада Азкабана, еле различимая в пене брызг, нависает над нами, закрывая пространство горизонта, грозя обрушиться и похоронить обоих.

А вот рукам – горячо. От головы мальчишки, от его пыщущих жаром лихорадки впавших щек. Глаза прикрыты, но я знаю, что он видит меня. Красивый рот захлебывается в крике. Какого черта он не может встать? Я же стою. Я что, должен стоять за нас двоих?! Волна перехлестывает через его макушку, я изо всех сил подтягиваю его за шею вверх, к себе, мокрые ладони скользят по растрепанным волосам, он вцепляется в мои плечи обеими руками и непостижимым образом вновь съезжает вниз, и я снова подтягиваю его, снова голова над водой, а воды уже больше, и губы, эти чертовы губы, не ответившие мне – я их ненавижу, вы знаете? – так близко, что я совсем пропускаю тот момент, когда отвечаю «Да, я согласен за двоих…».

Просыпаюсь от того, что кто-то произносит заклинание. Передо мной стоит Маршан – конечно же, я дал ему доступ. На его лице – все, что он думает обо мне, под моими ногами – вчетверо сложенный ковер из гостиной, в камине – огонь, а в моей голове одна – горькая, сожалеющая, все перевешивающая мысль – о том, что поцелуя, по крайней мере, взаимного поцелуя, так и не было.

И двадцать минут спустя мальчишка все еще не выходит из головы. Я лежу на животе, голый, как обычно, в унизительнейшей позе, и Хенрик привычно обследует меня – в данную минуту палочка в который раз уже медленно движется вдоль позвоночника, от шеи и до ягодиц. Иногда он легко касается меня пальцами, из-под них тут же стаями разбегаются мурашки. Комната прогрелась, и меня неудержимо расслабляет. А мысли…

Этого не должно быть, Северус! – вдруг резко говорит Хенрик. Я вытряхиваю себя из грезы, в которой только что вел пальцем по губам мальчишки. А тот смотрел на меня так жадно, что… На секунду я пугаюсь того, что Маршан мог прочесть мои мысли, но он продолжает: – Позаботьтесь, чтобы в ваших комнатах всегда было тепло. Ни на секунду не поверю, что вы не в состоянии накладывать поддерживающие чары и выравнивать температуру в помещении. Сомневаюсь, что ваши ученики мерзнут.

Нет, не мерзнут.

Ну разумеется. – Пальцы Маршана неожиданно замирают на моей спине. Я чувствую, он что-то хочет сказать, но все же не говорит. Хотелось бы знать, что ему нужно от меня. Какой реальной услуги он потребует. Может быть, стоит поговорить с Ричардом? И по поводу Лютного переулка тоже.

При мысли о встрече с ним все мое тело сжимается.

Расслабьтесь, – командует Хенрик. – Лежать двадцать минут и после не бегать. Ходить много, не менее часа в день, но не быстро. Побежите – убьете себя. До встречи в следующий выходной.

Он исчезает, в открытую дверь слышно, как взревывает напоследок зеленое пламя, и я наконец перевожу дух. Место Маршана в моих мыслях тут же занимает кое-кто другой.

Несколько минут пытаюсь очистить сознание.

Я пытаюсь очистить сознание.

Пытаюсь.

Ключевое слово «пытаюсь». Да.

Смуглая «белая обезьяна» появляется перед моим мысленным взором с упорством маньяка, преследующего свою жертву от самого выхода из лондонского метро. Ни одна привычная техника не срабатывает. Пытаюсь забить мозг Альбусом – в конце концов, я думал именно о нем, когда засыпал, – но даже призрачный Альбус, появившись в моем сознании на миг, скалит зубы. Перевожу взгляд на последнюю встречу с Фелиппе и первая мысль, которая приходит мне в голову – как оно было бы с ..?

Ну а потом я сдаюсь. Переворачиваюсь на спину и выдыхаю, глядя в исписанный рунами потолок. Великий Мерлин, если ты и вправду защищаешь меня, защити нас обоих. Я представляю мальчишку, лежащего в моих руках. Его губы ведут по моей шее. Его ноги между моих ног, и с обеих сторон так твердо… Запускаю руки под пояс, стаскиваю с него штаны. Останавливаюсь на секунду, соображая, каково на ощупь его тело? Безволосое? Покрытое мягким пушком? Или там, как у всех испанцев, жесткие волосы? Пальцы спускаются ниже, проникают между ягодиц… Мальчишка обнимает меня за шею, и у него счастливое, доверчивое и невинное – блядь! – невинное лицо.

Надо быть полнейшим уродом, чтобы на него дрочить. Что ж, это давно известно, я, Северус Снейп, профессор зельеварения школы Хогвартс и бывший Пожиратель смерти тридцати четырех лет – полнейший урод.

День, как и ожидалось, не приносит ничего хорошего. До победы Львятника над Рейвенкло мне нет никакого дела – даже Брокльхерст не расстроилась, как ни в чем не бывало пришла варить запрошенный Поппи противопростудный настой. Но Драко, Драко…

И да, потеря пятидесяти баллов меня злит. Я знаю, знаю, что все это детские игрушки и самое главное для меня всегда было в этом – уесть Минерву, тогда, конечно, когда баллы добывались еще честным способом, без вечного желания Альбуса дуть в попу Поттеру. Понятно, что сколько бы ни было баллов теперь, в последний день победу все равно отнимут. И все же – хотя бы показать перед очередным падением, кто был бы на пьедестале, будь все честно…

Драко… Сказать, что я разочарован – ничего не сказать.

С Филчем, – отрезаю я, когда этот малолетний придурок приходит в лабораторию. Я читаю книгу, взятую у Фелиппе, сверяясь со спрятанным на коленях под столом словарем и вполглаза приглядывая за возящейся сразу с четырьмя котлами Брокльхерст. Конечно же, он рассчитывал, что я не выскажусь по поводу его поведения при посторонних. Но… не в этот раз.

Но, профессор…

Отработки с мистером Филчем, ежедневно, в течение двух недель, и даже не пытайтесь просить отца повлиять на меня, это бесполезно. Если вы вообразили, что наша дружба может служить причиной снисхождения к тому, что вы опозорили собственный факультет, то вы глубоко заблуждаетесь.

Драко краснеет от злости. Точь-в-точь как отец. Все Малфои делают это ужасно некрасиво, и когда я вижу перед собой маленькую злобную копию Люциуса, сердце на секунду вздрагивает. Я почти готов уступить и смягчить наказание (чего никогда не делаю), но вовремя вспоминаю про Брокльхерст.

Драко кидает взгляд на нее же. Сжимает кулаки.

– Я, между прочим, зарабатываю всех больше баллов для факультета, – выпаливает он и выбегает вон, хлопая дверью лаборатории так, что на ближайших к выходу полках подпрыгивают банки с ингредиентами.

Черт знает что.

Брокльхерст на секунду переводит взгляд на меня, опускает глаза и снова отворачивается к котлам. Еще одна поборница добрых дел нашлась!

Если вам не нравятся мои педагогические методы, я вас здесь не держу. – Мой недостаток контроля когда-нибудь убьет меня. Благодаря проклятому языку я потерял Лили, но даже это не отучило меня по-детски огрызаться.

И, конечно, я тут же получаю на свою голову:

Мне все в вас нравится, сэр, кроме ваших отношений с мистером Малфоем.

Выбить, какие именно отношения и с каким Малфоем она имела в виду, я уже не успеваю. Альбус собирался присмотреть за беснующимся Львятником сам, но у него неожиданно образовались дела. Впервые мне приходится оставить Брокльхерст в лаборатории.

Неужели Минерва уже не справляется со своими обязанностями? Или победа Поттера окончательно лишила Гриффиндор мозгов? – интересуюсь я, отправляя подальше от проницательного взора Альбуса книги. Брокльхерст, всей спиной выражая деловитость, ловит каждое слово.

У Минервы тяжело болен брат, Северус. Это всего лишь на два часа. И кстати, – он открывает дверь, чтобы впустить большого черного филина с неровным правым крылом, – тебе письмо, Северус. Невежливо заставлять такую милую птицу ждать.

Филин принадлежит Хенрику. Они совершенно друг другу не подходят, разве что в фигуре обоих есть что-то основательное, даже тяжелое. Степенностью Маршан не отличается, это точно, хотя и может произвести такое впечатление на первый взгляд. Но движения его быстры и точны, и не хотел бы я, чтобы он был вместо целителя боевым магом, которому бы я попался в темном переулке. Почерк у Маршана такой же точный, как и он сам. Никогда не подумаешь, что это писал целитель.

«Вечерний прием зелья, Северус. И напоминаю – бегать категорически запрещено».

Показав письмо Альбусу в подтверждение того, что покорно продолжаю курс лечения, бросаю скомканный лист в камин и отправляюсь на дежурство. В пустом коридоре мы с Альбусом стоим несколько секунд друг напротив друга. Он в роскошной темно-красной мантии с золотистыми узорами и рукавами, отороченными мехом, и от него пахнет розовой водой. Яснее ясного – Альбус идет к нему. Наверное, мне все же не удается удержать лицо. А может, просто Альбус видит меня насквозь.

Прости меня, – говорит вдруг он и ласково касается рукой моих волос. Разворачивается и быстро уходит. Я толкаю тяжелую дверь класса, чтобы не идти вслед за ним. И чтобы просто побыть здесь. Люблю свой класс, когда в нем тихо и темно. Над столом мгновенно вспыхивают свечи, и, прежде чем подумать, я взмахом руки легко гашу половину и останавливаю весь караван на полпути ко мне. И вздрагиваю, сознавая, что мне только что удалось.

Но рассусоливать некогда. Прикрываю на несколько секунд глаза, пытаясь впитать в себя как можно больше тишины – времени до отбоя еще полно, и в коридорах в основной части замка должны быть целые прайды сорвавшихся с цепи в честь великой победы львят. Было бы неудивительно, если бы Альбус попросил меня дежурить даже в том случае, если бы Минерва не покинула замок. Этим и отличается Слизерин от Гриффиндора, за моих змеек, какое бы событие ни произошло, преподаватели могут быть спокойны. Львятник же, особенно с началом учебы близнецов Уизли, – вечный заговор Гая Фокса. Встряхиваюсь, надеваю лицо и выхожу в коридор. Меня ждут занимательные приключения по отлову напившихся – я в этом уверен – и разбредающихся по разным углам замка чтобы потрахаться старшекурсников. О том, как мне все-таки хреново, я буду думать потом.

Известие о том, что в замке Блэк, мне приносит эльф Альбуса Донки. Давно я не видел этого дурака! Меня встряхивает и на секунду поднимает над постелью, потом со всей силы шваркает об нее. Хорошо, что кровать достаточно мягкая, иначе бы перелома копчика не миновать.

Блэк был в замке, сэр, в спальне Гриффиндора! – верещит это лопоухое чудовище, грозя разрушить мои барабанные перепонки, а затем с хлопком исчезает, прежде чем я вспоминаю, что в эту комнату и из нее эльфам аппарировать нельзя.

Мгновение я соображаю, не приснилось ли мне это все. Потом, замирая от ужаса, осторожно тяну за ниточку следящих чар. Хвала Господу, жив. Даже не ранен. Я чувствую это так ясно, как если бы Поттер стоял рядом со мной.

Обрубаю некстати нахлынувшую радость и, набросив мантию поверх сорочки, бегу к камину, чтобы через несколько секунд оказываюсь в учительской. На нижних этажах никого нет, но где-то наверху слышны голоса Альбуса и Минервы. Лестница, вторая, третья. Как же они медленны, тролль их раздери! Сердце стучит, словно зубы бешеной собаки, пот застилает глаза. Портреты вокруг перешептываются так громко и тревожно – почти кричат. На четвертом этаже я встречаю Филиуса.

Северус! – восклицает он. – Как хорошо, что ты пришел. Блэк был в спальне Гриффиндора, разрезал полог кровати Рональда Уизли, а потом его спугнули крики и он сбежал. Нужно проверить верхние этажи западного крыла.

Из бокового коридора появляются взмыленные Люпин и Септима. Только оборотня еще здесь не хватало! Однако ругаться времени нет. К тому же, это было мое предложение – обыскивать замок по трое. Решительно иду вперед.

Через час мы заканчиваем седьмой этаж и выходим на галерею.

Надо еще раз проверить восьмой этаж, восточное крыло! – говорит встретившаяся нам Минерва. – Мы с Филиусом проверим западное.

Септима, еле догнавшая нас, дышит так тяжело, что и без всякой диагностики ясно – у нее тоже проблемы с сердцем. Тоже. Я вдруг вспоминаю, что так и не выпил зелье, которое оставил мне Маршан. Старательно игнорирую боль в груди.

Думаю, мы справимся вдвоем, – говорит Люпин. – Как ты думаешь, Северус?

Игнорируя его, вступаю на лестницу. Справимся вдвоем. Он это действительно из доброты душевной предлагает или?..

В начале коридора он догоняет меня:

Северус, постой!

На всякий случай встаю спиной к стене.

Не подходи, – говорю, выставляя палочку вперед.

Северус, клянусь памятью Лили, я…

Я не понимаю, как мы оказываемся у противоположной стены. Люпин вмят в нее, а я вцепился в его мантию и приставил палочку к его горлу. Перед глазами – огненные круги.

Где он? – спрашиваю, слегка надавливая на кадык. – Где Блэк?

Кажется, я действительно готов его убить. Люпин дышит, как больная собака.

Я не знаю, – хрипит он. – Я не видел его тринадцать лет! Пусти! Ты с ума сошел?! Клянусь памятью Лили, я не впускал его в замок.

Кажется, я действительно сошел с ума. О реакции Альбуса не хочется даже думать. Отпускаю.

Люпин вытирает пот со лба. Смотрит на меня с укоризной – ни дать ни взять невинная овечка! Овца, таскавшаяся за Поттером и Блэком…

Отступаю еще на шаг:

Но ты ведь не горишь желанием его найти, не так ли?

Он молча делает шаг мимо. Разворачиваюсь и – вижу темную тень в конце коридора. На ее месте я оказываюсь через несколько секунд – никого, за следующим поворотом – никого. Открываем одну дверь за другой – Хоменум Ревелло, результата – ноль. В конце концов возвращаемся к галерее. Люпин, споткнувшийся о порог в какой-то из комнат, хромает.

Я – к Поппи, – говорит он, глядя мимо меня. Делает шаг к лестнице и разворачивается: – За мантию – спасибо!

Провожая его взглядом, отступаю в глубь коридора и прислоняюсь к стене, судорожно нащупывая нужные флаконы. После зелий резь в груди немного стихает, зрение проясняется, я чувствую прилив бодрости. До подземелий должно хватить! Делаю шаг к лестнице и вдруг вспоминаю.

Восьмой этаж. Выручай-комната. Вот почему мы его не нашли!

До портрета Варнавы Вздрюченного всего один поворот. Когда я оказываюсь перед ним, боль в груди вспыхивает с новой силой. От неожиданности хватаюсь за край рамы, вовремя уворачиваясь от дубинки тролля. Вытаскиваю еще один трехгранный флакон. Кажется, легче.

По запросу на Блэка Выручай-комната не открывается и через двадцать минут. От слабости подкашиваются ноги. В принципе, встреть я Блэка сейчас, совершенно непонятно, кто кого… В конце концов я уже просто прошу комнату открыться. Память цепляется за лабораторию, которую мне так любезно предоставляли здесь в мою бытность студентом. Стена разъезжается, и я вижу стол, полки, кресло, знакомый лежак с клетчатым зеленым пледом. Только котлов и ножей тут больше нет.

Добредаю до лежака, обрушиваюсь на него и хватаюсь за плед. Пальцы едва слушаются. Комната перед глазами смазывается. Стол будто подпрыгивает и наступает на меня. Палочка выпадает из руки и укатывается в дальний угол. Глаза неудержимо закрываются. Боль в груди сворачивается змеей, расслабляющейся после смертельного укуса.

Бегать – категорически запрещено.

Ни один эльф не откликается, и даже Патронуса Альбусу я послать не могу. Делаю жалкую попытку позвать его мысленно – как будто на таком расстоянии он мог бы меня услыхать! И все-таки конец? Вот такой бездарный конец? А как же договор? Мне же обещали, что я узнаю… Занятно, да…

Потом глаза распахиваются – потому что открывается дверь.

Господи, живой! – выдыхает над моим ухом Брокльхерст. Ее лицо – смесь налепленной друг на друга картошки. Ненавижу ее. Влюбленная идиотка.

Я вас искала, три этажа оббегала, чуть с ума не сошла, – шепчет она. – Я видела это письмо, вам бегать нельзя, у вас сердце больное.

Позовите Поппи, – выхрипываю я. – Убирайтесь. Живо! Дура безмозглая!

Она уходит мгновенно, не говоря ни слова, исчезает, будто ее и не было. Дверь захлопывается, слышно, как закрываются засовы. Теперь можно быть спокойным. Меня найдут. Змея приподнимает голову, но я знаю, что она уже не опасна. И все-таки чувствую сожаление. Лили… Лили я тоже прогнал вот так, обозвал…

О многом я подумать не успеваю. Дверь открывается, и рядом со мной вновь оказывается Брокльхерст. Совсем рядом, глаза не видят, но я чувствую, как она садится на лежак. Пытаюсь отодвинуть ее – руки, тело не слушаются.

Сэр Уильям полетел за Поппи, – говорит она, всхлипывая. – Пожалуйста, не прогоняйте меня! Только не умирайте, пожалуйста! – Меня обвивают руками за шею, слезы затекают за воротник. – Я вырасту, я стану очень-очень хорошим другом для вас. Правда. Я очень хорошо умею дружить. И быть полезной. Я ни на что не буду претендовать. Я знаю, что у вас роман с мистером Малфоем, я видела, как он вчера вас за руку взял. Мне все равно, что вы любите мужчин. Но ведь кто-то должен вас любить тоже. И я всегда буду вас любить. Только, пожалуйста, не умирайте.

«Кто-то же должен вас любить тоже»… Внезапно вспоминается детство, больничное крыло – второй курс, и Поттер с Блэком запустили в меня какой-то дрянью, от которой меня непрерывно лихорадит. Состояние ухудшается с каждым днем, а Поппи никак не может справиться со мной даже при помощи медика из Святого Мунго. Я не могу говорить, и тело не слушается меня, как сейчас. А Лили сидит вот так, как Брокльхерст, навалившись на меня, обхватывая руками, и плачет: «Сев, только не умирай, пожалуйста, Сев. Я клянусь, я стану самой лучшей подругой для тебя и буду защищать тебя от Блэка и Поттера, всегда».

И от этого воспоминания, и от того, что Брокльхерст не ушла никуда, а вернулась, села рядом со мной и поливает слезами мое лицо, несмотря на ее идиотский лепет, несмотря на договор и вечную обреченность на одиночество, я вдруг отчетливо понимаю – ничего никогда не может быть потеряно окончательно и, что бы ни было, когда бы ни было, время всегда может быть повернуто назад.

========== Глава 88. Параноик ==========

22-24 марта 1994 года, вторник-четверг

Ненависть к себе переполняет меня. Не нужен и Маршан, чтобы понять, что я чуть не забыл свои обязательства перед Лили, перед Альбусом и, по сути, перед всем магическим миром, ради того только, чтобы наказать это ничтожество – Блэка. Впрочем, все началось еще раньше – с преступной халатности, когда я, помахивая хвостом, побежал за Альбусом, не сделав самого главного – не выпив лекарства. Собачка. Вечная собачка – то Альбуса, то Малфоя…

Маршан даже не пытается меня упрекнуть. Заложив руки за спину и слегка склонив голову, он расхаживает по моей спальне и молчит. Тяжелые, мерные шаги попадают в такт каплям маггловской капельницы, раскачивающейся над моим лицом, и в моем, еще не до конца ясном, сознании эта поступь ассоциируется с прогулкой по надгробным плитам.

Как меня доставили сюда и что случилось после того, как Брокльхерст меня нашла, я понятия не имею. Хоть в меня и влили львиную дозу лекарств, я прихожу в себя урывками, каждый раз спрашиваю, какой сегодня день, и каждый раз тут же забываю. Впрочем, на этот раз, кажется, я остаюсь в сознании уже больше часа. Что не делает мое пребывание в нем менее тоскливым. Как же я ненавижу эту гребаную жизнь, эти комнаты, все вокруг…

Не понимаю, – вдруг говорит Маршан, останавливаясь и поднимая голову. – Не понимаю.

Что именно? – голос мой сиплый, незнакомый, слышать его неприятно. Вздрагиваю.

Вашу везучесть. Что-то же спасло вас на этот раз. Не поддержав себя лекарством, после такого забега, вы должны были если и не умереть, то стать недееспособным минимум на полгода. Однако при вашем больном сердце, при вашей изношенности тканей, мы не наблюдаем даже микроинфаркта.

Он замолкает и вновь начинает ходить. Я ожидаю, что шаги станут быстрее, но Маршан верен себе, так же обстоятелен, как и всегда. Интересно, что может заставить его ускориться? Хотя… я ведь сталкивался уже однажды с его мгновенной реакцией, не так ли?

Два дня, – говорит он, замедляя шаги. – Два дня и вы практически уже готовы вести уроки. День-другой и лечение последствий приступа, который надолго свалил бы с ног любого маггла или волшебника, будет закончено. И стабильные показатели таковы, что ваше сердце сейчас здоровее, чем три дня назад. Скажите мне, как такое может быть? В прошлый раз удар был перенаправлен, сработала сила защиты, опознавшей вашу магию, но на этот раз у вас не было никакой поддержки, вы не сталкивались ни с каким воздействием извне. И тем не менее, не могли же вы найти эту целительную силу случайно внутри?