Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 74 страниц)

Неожиданно при мысли об этом моменте, при слове «доступность», возникающем в моей голове, при воспоминании о том, как я почувствовал прикосновение его живота, его робких мускулистых рук, его запахе, я вдруг ощущаю такой мощный прилив желания, что готов проклясть длину собственной ночной рубашки, пока моя рука добирается до болезненно-напряженного члена. Мне хватает нескольких движений, чтобы кончить. Кончить так ошеломляюще и ярко, что остается только порадоваться, что заклинания беззвучия на моих комнатах постоянны.

От эмоций меня трясет, я падаю лицом в подушку, исторгая самые настоящие животные стоны, и впервые за много лет перед моими глазами лицо не Альбуса – другого человека. В моей голове так оглушающе пусто, а телу так хорошо, что когда мне удается сфокусировать глаза на защитных рунах, нарисованных на потолке, мое состояние можно передать как ощущение невыносимого восторга. Когда же, наконец, я более-менее прихожу в себя и пытаюсь сложить что-то внятное из обрывков, которые носятся в голове, вылавливаю оттуда одну единственную мысль, хватаюсь за нее и вытаскиваю на свет – и ее, и себя вместе с нею. Я оторвался от него, я смог, я смог!

Фелиппе… Я не могу этого объяснить, но в нем есть что-то очень похожее на Ромулу. Какая-то чистота. Невинность. Без той доверчивости, наивности или пылкости, которые мне так не нравятся в мальчишке. Он знает жизнь, знает, чего от нее ждать, он имеет дело с темными артефактами и сексуальной магией. И все же – как будто всего этого нет, как будто это обычный человек, какой-нибудь электрик, маггл, который ходит каждый день на работу с девяти до шести, по вечерам, не задерживаясь в баре, сразу возвращается домой к детям, а по воскресеньям выводит свое семейство в церковь или зоопарк.

Я вдруг вспоминаю о своем намерении завести любовника, высказанном несколько дней назад. Смеюсь почти до истерики. Неужели я и вправду считал себя никому не нужным?!!

В первый раз за много лет в ночь на день рождения Лили я высыпаюсь, и более того, проснувшись, чувствую себя почти здоровым (последствия проклятий еще то тут, то там дают о себе знать) и очень бодрым. В прошлые годы я неизменно напивался к вечеру, и год назад Альбус часов около десяти отпаивал меня отрезвляющим, в то время как я безуспешно пытался его прогнать. В этом году я презрительно усмехаюсь, вспоминая об этом. Дело, которое предстоит мне сегодня, легким не назовешь, и для того, чтобы осуществить его с наименьшими потерями, мне потребуются вся моя собранность и ясная голова.

Закончив с зельями для Поппи и для Формана, я спускаюсь в секретные комнаты подземелий. О ходе, который ведет туда, знаем только мы вдвоем с Альбусом. Сойдя по широкой мраморной лестнице, я оказываюсь в маленьком темном зале среди колонн, обвитых серебристыми змеями. Таких залов несколько, когда-то они соединялись ходом с Тайной комнатой, однако позже его перегородило обвалом. Скорее всего, Слизерин проводил здесь какие-то ритуалы, возможно, даже совместные с другими Основателями, поэтому для василиска сюда дороги не было. В Хогвартсе гораздо больше потайных помещений, чем можно подумать. У Альбуса есть и свои собственные, в прошлом году он прятался там, когда Попечительский совет отстранил его от исполнения обязанностей директора.

Помещения Салазара находятся на уровне Хогвартского озера, и пол в зале, где я стою, залит лужами. Пахнет, конечно, сыростью, но воздух довольно свежий, чуть ли не лучше, чем в классе, на который налагаются специальные чары проветриваемости. Зажигаю факелы вдоль стен и лампы, свисающие с потолка. Скорее для того, чтобы полюбоваться отражением огней, чем с практической точки зрения – для того, чтобы осветить нужное мне пространство, хватило бы и Люмоса.

Наложив водоотталкивающее заклинание, иду к одной из колонн. Серебристая змейка с изумрудными глазами отзывается на поглаживание, оживает и, складывая кольца, сползает вниз, открывая доступ к колонне, мрамор которой на глазах теряет плотность, становится похожим на туман над озером ранним утром. Я протягиваю руку сквозь него и нащупываю две вещи – небольшую резную шкатулку и волшебную палочку. Возвращаюсь к ступенькам и сажусь на них. Холодно, но идти наверх не хочется. В шкатулке – несколько моих личных вещей, в том числе колдографии и фотографии Лили.

С днем рождения! – говорю я, вглядываясь в родное лицо на черно-белом снимке. Здесь нам по десять лет, и ее родители взяли нас обоих в зоопарк в Лондоне, да еще и оплатили мне поездку для того, чтобы сделать подарок ей. С годами я проводил с ее семьей все меньше времени: даже если Лили сама готова была противостоять ненависти, с которой встречала меня Петунья, я знал, что после каждого моего прихода к Эвансам следуют недели скандалов, которые ее старшая сестра устраивала самой Лили и родителям, и предпочитал встречаться на нейтральной территории.

Лили подмигивает мне с другого снимка: «Опять набычился, Сев? Ну не смотри таким букой!» Здесь Лили тринадцать, и мы тогда еще были друзьями. Разве я могу смотреть на тебя букой, Лили? Ты – все, что у меня есть самого светлого, самого искреннего, которое когда-либо было в моей жизни. А я тебя оттолкнул. Как и Ричарда, думаю вдруг я. Ведь то, что я предложил ему принести обязывающую к послушанию вассальную клятву – ничуть не лучше того, вылетевшего у меня в сердцах, «грязнокровка». Захлопываю коробку. Что ж, у меня перед тобой долг, Лили. Что с того, что выполняя его, я обрастаю новыми?

Коробку я возвращаю в тайник. А палочку – 14,5 дюймов, превышающие на полдюйма самый длинный из всех стандартных размеров – крепко сжимаю в руке и начинаю выкрикивать все известные мне заклинания подряд, ощущая, как ее сила сливается с моей. Исходя из того, что я читал про волшебные палочки в целом, палочка из боярышника* – всегда риск. Однако они из тех, что хуже всего поддаются Экспеллиармусу и, поскольку подчинить их непросто, с легкостью возвращаются обратно к признанному ими владельцу.

В нелегальной мастерской, куда привел меня Ричард, и о которой, будьте уверены, не знал даже Темный Лорд, эта палочка будто сама попросилась ко мне. Как когда-то в мастерской у Олливандера стоившая невероятно дорого черная эбеновая. Сердцевина у черной эбеновой, как ни странно было бы это предполагать с моим прошлым, да и с настоящим и будущим тоже, – волос единорога, которая неохотнее всего склоняется к темной магии. А вот у боярышниковой – ее антипод, высушенная сердечная жила дракона, добавляющая палочкам мощности. Это хорошо, поскольку даже не берусь предсказывать количество непростительных заклятий, которые мне придется произвести ей в ближайшее время. И даже если и не непростительных, то очень темных.

К Слагхорну я добираюсь к четырем часам. Утром я получил сову с подтверждением того, что он готов принять меня. Я и не сомневался в положительном ответе, когда обратился к нему с просьбой о совете по поводу одного зелья. Вряд ли моя просьба его обманула, однако Слагхорн из тех, кто ухватывает выгоду везде. Что он увидит в моем обращении к нему – его дело.

Слагхорн – один из самых сильных волшебников, которых я знаю. Всегда думал, что Темный Лорд особо благоволит к нему, потому что вряд ли он его недооценивал. А позволить столь сильному магу, открыто не высказавшему своей позиции, да еще и декану Слизерина, не быть на его стороне – как минимум досадное упущение, как максимум – серьезная ошибка. Я бы поставил Слагхорна где-то между мной и Флитвиком. И, пожалуй, рискнул бы еще сразиться со Слагхорном наедине, что, собственно и собираюсь в каком-то смысле сделать, а вот если бы пришлось биться со Слагхорном и еще кем-то, попытался бы избежать схватки всеми возможными способами. И дело не в его силе – дуэлянт из Слагхорна был никудышный уже тогда, когда я сменил его на посту зельевара, да и был ли он когда-нибудь вообще приличным дуэлянтом, не знаю. Но Слагхорн гораздо больше сведущ в темной магии, чем даже я. А я, без преувеличения, знаю о ней много.

Удивительно, как такой ум и магическая мощь могут сочетаться со столь же редкой трусостью. Впрочем, я уже наблюдал все это в Квирелле. Тот был исключительно одаренным и умным волшебником, свободно владевшим беспалочковой магией, однако наивность и трусость, прилагавшиеся к его немыслимой амбициозности, довели его до края. Впрочем, Слагхорна, кажется, как раз можно поблагодарить за трусость. Возможно, это единственное, что удержало его от служения Лорду.

Наши с ним трения начались еще на моем первом курсе. Мама зарабатывала зельями (и любила их), и уже с шести лет я помогал ей варить их на продажу. Отец большей частью не работал, сидел у нее на шее, и она постоянно была занята, так что варка зелий стала единственным временем, когда я мог быть с ней вдвоем. Не то, чтобы она сильно в них разбиралась, готовила что попроще, а мне этого быстро стало мало, и я взялся перечитывать книги из библиотеки Принцев, единственное, что ей позволили взять с собой, когда за связь с моим отцом выгнали из дома. К первому году в Хогвартсе я уже проштудировал учебники курса так до пятого. Большинство зелий я не мог варить из-за дорогих ингредиентов, но я мог закрыть глаза и представить, как я делаю это. Фелиппе рассказал мне про девицу, которая сварила Феликс Фелицис в 12 лет. Я сделал это в том же возрасте, в первое лето после школы, когда, наконец, смог приобрести все необходимое на деньги, которые отцу не удалось у меня вовремя отобрать.

В школе, если что-то не получалось у меня с первого раза, это происходило лишь потому, что Поттер, Блэк или Петтигрю постоянно пытались что-то засунуть мне в котел. А Слагхорн разве что только не поощрял их делать это в открытую. И, конечно, я не помню случая, чтобы он когда-нибудь их наказал. В зельях Гораций был ремесленником. Он знал много, он мог варить сложные зелья, но, как и девчонка Уэнделл, он никогда бы не изобрел ничего нового. Однако он с удовольствием ставил свою подпись под статьями начинающих зельеваров, тех, что были особо перспективными, конечно. Что-что, а выделять самых значимых студентов Слагхорн умел всегда. Даже у Темного Лорда не было такого чутья на людей, как у Горация. Со мной он особо не знал что делать. Первокурсник с самыми блестящими успехами за все время его преподавания, для Клуба Слизней я еще не годился по возрасту. Да я и не жаждал такого общения. На пятом курсе я пару раз сходил туда, потому что Лили просила меня, но потом не выдержал и предоставил ей ходить одной. Не решаясь пригласить меня в клуб, Слагхорн сделал мне пару намеков об индивидуальных занятиях, однако я не хотел, чтобы он использовал меня. Был момент, когда я чуть было не согласился, потому что это было великое искушение варить что-то в настоящей лаборатории и пользоваться его ингредиентами. Собственно, в это время и завязалась моя дружба с Малфоем. Он хорошо относился к Слагхорну, и я поделился с ним своими сомнениями, возможно, в надежде, что он убедит меня принять предложение декана. Однако Люциус решил использовать меня сам. Он рассказал мне про Выручай-комнату, которая предоставила мне готовую лабораторию, и взялся сам поставлять мне кое-какие ингредиенты. Естественно, взамен я варил ему различные зелья. Люциус был мной доволен и всячески выказывал свое расположение, а я и рад был стараться, прыгал через обруч, как дрессированный пудель. Представляю, сколько баллов на счет Малфоя начислил Лорд за то, что я потом оказался в его команде…

Помимо профессиональной ревности, у Слагхорна были и другие причины недолюбливать меня. Ни один студент не доставлял ему столько хлопот – никого из слизеринцев так не травили гриффиндорцы, как меня. А это означало постоянные трения с Минервой, которых Слагхорн старался всячески избегать. Не защищать меня совсем он по определенным причинам не мог – Слизерин терял бы слишком большое число баллов: Поттер и Блэк любили выставлять себя невинными жертвами, на которых нападал такой страшный монстр, как я. Сейчас я понимаю, что они на самом деле боялись нападать на меня поодиночке или даже вдвоем, и справедливо полагали, что меня одного хватит на всех четверых. Это я тогда не знал своей силы, и не мог справляться с ними одновременно. Но тогда я чувствовал себя не лучшим образом. В первый год за меня пару раз вступался Малфой, он был старостой, и на него реагировали даже не как на взрослого и сильного волшебника, а как на того, кто может снять баллы и назначить отработку. Во все остальные годы мне оставалось тихо ненавидеть Слагхорна, стискивать зубы и учиться защищаться самому.

Так что к Горацию у меня много претензий. Нельзя сказать, что я его ненавижу сейчас – скорее, презираю. Я бы возненавидел Альбуса, если бы мог. Но мне хочется думать, что Альбус так, как Гораций, не поступил бы никогда. Возможно, это всего лишь иллюзия, возможно, в ближайшее время я выясню о Дамблдоре много такого, что полностью перевернет мои представления о нем. Но в тот день, когда он узнал о проделках Слагхорна, ему было, по меньшей мере, неприятно. Я бы сказал даже, что это было похоже на потрясение.

– Вообще я подозревал, что Гораций – мерзавец, но чтобы настолько! – сказал он тогда.

Я это разоблачение не планировал и предпочел бы, пожалуй, чтобы его вовсе не было, так как и меня оно выставляло не в лучшем свете. Однако Альбус, к моему глубочайшему удивлению, не изменил мнения обо мне. Помнится, в последующие несколько дней он ходил как пришибленный, не отпускал меня от себя, и то и дело стискивал мою руку.

Что ж, сегодня у меня будет первый и единственный шанс высказать все самому Слагхорну.

Жилище моего бывшего декана кажется подходящим скорее изнеженной старой деве, обхаживающей заезжего полковника. Впрочем, и тогда, когда я учился, пуфики у него были даже в лаборатории. За десять лет, что я его не видел, Слагхорн еще больше расползся и окончательно облысел. Выражение лица – приветливое, однако водянистые глазки следят за мной настороженно.

Давай начистоту, Северус, – говорит он, когда мы садимся за стол, и я не отказываюсь от бокала с медовухой. – Советы от меня тебе еще на первом курсе не были нужны. Так какого Мерлина я тебе понадобился?

Я, конечно, ожидал чего-то подобного. Но то, что он, кажется, боится меня, становится приятным сюрпризом. Поэтому я лишь вежливо улыбаюсь и тяну медовуху.

Так кто из моих слизней тебе нужен, Северус? – говорит он, вставая и нервно передвигаясь вдоль пианино.

Никто, – отвечаю с улыбкой и делаю еще глоток.

Тогда что же? – от напряжения Слагхорн багровеет и, кажется, вот-вот схватится за какие-нибудь сердечные капли.

Это сделка, Гораций, всего лишь сделка, – говорю я, растягивая слова, – очень выгодная для тебя.

Его плечи опускаются. Ха! Рано радуешься.

Сделка? – на его лице появляется улыбка хищника, почуявшего добычу.

Думаю, тебе лучше присесть, чтобы мы могли обсудить все как следует.

Да, да, конечно, Северус, – суетливо говорит он, отлепляясь от пианино и присаживаясь напротив. – Или, может быть?.. – он порывается куда-то вскочить, но тут я сужаю глаза и взглядом пригвождаю его к стулу.

Сделка, Гораций, – говорю я насмешливым тоном, очень медленно доставая и выкладывая на стол палочку. – Твоя репутация против моих условий.

Слагхорн издает нечто похожее на писк.

– Ты пытаешься мне угрожать, Северус? – храбрится он. Вообще-то он вполне может дать мне отпор и выкинуть из своей гостиной с помощью беспалочковой магии. Однако ооочень удивлюсь, если он осмелится на это.

Не пытаюсь, – медово говорю я.

Слагхорн охает.

– Чем же я так насолил тебе, Северус? – говорит он серьезно.

И я сейчас… тоже буду серьезным. Пожалуй, даже скучным.

Однажды четверо студентов шестого курса факультета Гриффиндор схватили одного слизеринца. Обычное начало, не так ли, Гораций? – его щеки, кажется, начинают менять цвет в сторону более бледного. – Но в этот раз все не было обычным. Им, видите ли, показалось, забавным его… поиметь. Они приклеили его к полу и решили, что будет весело, если он отсосет всем по очереди.

Конечно, я преувеличиваю. Это было не совсем «всем». Просто Поттеру показалось забавным заставить меня отсосать Блэку, а когда Блэк отказался (теперь-то, после рассказа Люпина, я понимаю, почему), Поттер решил, что и сам чего-то хочет. Это был единственный раз, когда я опустился до того, чтобы унизиться перед ним. Стоял там на четвереньках, как дурак, в этом клее, полураздетый, и молил: «Пожалуйста, нет! Поттер, пожалуйста, не надо!».

И тут неожиданно появился декан Слизерина. И что бы вы думали? Конечно, в обязанности декана входит защищать вверенных ему детей, – тихо говорю я. Наверное, я и сам сейчас бледен, но Мерлин с ним. – Но ведь для этого придется испортить отношения с деканом Гриффиндора. И вовсе не хочется ввязываться в скандал. А потому декан Слизерина предлагает студентам Гриффиндора сделку, весьма выгодную для них: он просто сотрет всем память с помощью одного особого заклинания, и никто не узнает, что произошло. Никто не будет наказан и не вылетит из школы. Гриффиндорцы с радостью соглашаются. А когда студент Слизерина пытается возмущаться, декан родного факультета затыкает его банальным Обливиэйтом. Через неделю ситуация повторяется, – продолжаю я. Напряжение в руках страшное, и я заставляю себя ослабить захват бокала, чтобы не раздавить его. – С теми же действующими лицами, только в другом месте. И снова декан Слизерина приходит как раз вовремя, перед началом красочного действа под названием «А не оттрахать ли нам застрявшую в клее слизеринскую шлюху?»

Во второй раз Поттер уговаривал стремительно бледнеющего Блэка («Джей, может не надо?») гораздо дольше. Да и Люпин пытался что-то сказать, пока Поттер не оборвал его фразой: «Он заслуживает и не такого! Забыл, что он тебя хотел из школы выкинуть?!» А вот Петтигрю довольно повизгивал, предвкушая.

И что же делает декан Слизерина на этот раз? Готов поспорить, что ты Гораций, знаешь ответ, – коротко смеюсь, чтобы прогнать морок.

Он молчит с расширенными от ужаса глазами.

Что, не ожидал, что я смогу снять твои Обливиэйты? И благодари Мерлина, Гораций, что их было всего два. И что под ними не было ничего более серьезного. Иначе ты бы не сидел сейчас здесь, – мой тон по-прежнему тих: все же годы практики. – Я ведь был далеко не единственным, не так ли? Насколько я помню, среди старших гриффиндорцев была троица, подобная компании Поттера. И до меня доходили слухи, что они ловили младших слизеринцев и заставляли им отсасывать.

Похоже, я попадаю в самую точку. Слагхорн вздевает кверху руки, как будто пытаясь защититься от удара. На него жалко смотреть. Круглые щечки посерели, губы трясутся. Сколько лет я мечтал об этом моменте! А теперь не чувствую особого торжества, скорее отвращение.

Наконец Слагхорн берет себя в руки. Довольно быстро, надо сказать.

Северус, мой дорогой, – оживленно говорит он, делая хорошую мину при плохой игре, – так что же вы хотите?

Тут я делаю большую паузу, лениво потягивая медовуху. Моя – черная эбеновая – палочка лежит на краю стола, и Гораций на нее косится, видимо, ожидая, что я в любую секунду готов ее применить. Маленькая месть, и не сказать, чтобы удовлетворительная. И – да, безумно жаль, что он обо всем забудет. Потому что я намерен зайти далеко. Куда дальше того, что я озвучиваю сейчас.

Северус, вы же понимаете, что мне, старику, нечего вам предложить. Может быть, связи, ингредиенты? У меня есть собственный поставщик драконьей крови, – вступает Гораций, пытаясь отследить выражение моего лица. Куда там! Хотя, безусловно, приятно наблюдать, как жалко он мечется. Деньги в открытую он не предлагает, но драконья кровь безумно дорога, и это та взятка, которую я с удовольствием принял бы, не будь мне нужно что-то другое.

Мемория Абдиката**, – тихо говорю я, чуть-чуть наклоняясь к нему через стол. Это производит должный эффект: Гораций подскакивает, челюсть у него слегка отваливается.

Но, Северус, помилуйте!..

Я жестко перебиваю его:

– Я хочу знать это и другие заклинания памяти, которые вы освоили для своих грязных дел. Я хочу знать, как, где вы их выучили, что за книги вы использовали, и если я не найду подтверждения вашим словам, пеняйте на себя.

Да, да, конечно, Северус, – быстро говорит он, сглатывая слюну. – Что еще?

Я улыбаюсь:

Драконья кровь тоже не будет лишней.

Пока он идет в свою кладовую – семенит на маленьких кривых ножках и достает бутыль с драконьей кровью, я следую за ним на случай, если ему вздумается оставить записку самому себе. Он умный человек и наверняка подозревает, что за тем, что происходит сейчас, последует как минимум Обливиэйт. Потом он приносит мне книги, и свои записи.

Какое-то время мы сидим голова к голове, разбирая их. Заклинаний всего два: модифицированная версия Мемория Верса*** и собственно Мемория Абдиката. Пока я тренирую последнее, он ставит мне кисть, прикасаясь к моему запястью своими пухлыми пальцами. Все это создает иллюзию рабочей обстановки, и в какой-то момент он увлекается, расслабляется, похоже, забывает, зачем я здесь, и начинает делиться воспоминаниями, как применял их. Как будто все еще пытается произвести впечатление.

– Они считают, что лучше Обливиэйта ничего нет! Но если вы хотите стереть память кому-то, кто не согласен, поверьте старику, – говорит он довольным тоном, потирая ручки с видом пожилого еврея, только что заключившего выгодную сделку, – лучше Мемория Верса для качественной замены воспоминаний вы ничего не найдете. Жалко, что свои воспоминания не так легко менять – все время остаются следы. И настоящее воспоминание под ними можно найти, – с досадой говорит он.

Я хохочу. Он осекается, вспоминая, кому он это все рассказывает. Его обиженное выражение лица невероятно комично. Не исключено, конечно, что всю эту сцену Гораций мастерски разыграл и вовсе не настолько напуган, как показывает.

А потом, освоив заклинание, я вынимаю вторую палочку. Петрификус Тоталус, Инкарцеро, и еще четыре вида чар, привязывающие его к стулу и к полу.

Будешь сопротивляться, будет хуже, – говорю я спокойно, перед тем, как начать препарировать его мозг.

Всегда гордился тем, как быстро осваиваю заклинания. Еще нет шести, и у меня вагон времени для того, чтобы рассмотреть все, что нужно рассмотреть. Попытается он снять хоть что-нибудь из моих заклинаний и чар – будучи в его мозгах, я это замечу.

На всякий случай пью бодрящее и раз, два, три – Легиллименс!

Когда вторгаются в твой разум, хочется провалиться под землю, но и шарить наугад в чужих мозгах – мало приятного, начиная от всех картинок физиологических подробностей и кончая фантазиями. Кроме того, постоянно бросаются в глаза и мешают выбирать нужное самые болезненные воспоминания. Вот где помогают самоконтроль и умение быть жестким.

Надо отдать Слагхорну должное – он сопротивляется довольно долго, минут пятнадцать, и сдается только под угрозой Круциатуса. Я бы и Круциатус применил – это самый лучший способ ослабить защиту, но боли Гораций боится больше всего и это играет в мою пользу. За пятнадцать минут я уже успеваю рассмотреть все его ментальные щиты и довольно легко взламываю то, что он пытается оставить недоступным. Можно было бы еще раз пригрозить, но, признаюсь, факт, что я могу пробить их и сам, доставляет мне удовольствие. Легко нахожу оба воспоминания, связанных с Поттером, и уничтожаю их с первой попытки. Работает!

Теперь посмотрю и другие, из тех, что он прячет в самом нижнем слое. Как я и предполагал, пойманных не в меру ретивыми гриффиндорцами слизеринцев, к которым Горация вовремя приводил Кровавый Барон, было несколько. Почему-то меня радует, что с Поттером больше подобных ситуаций не было. Как ни странно, кроме восьми школьных сценок, в которых имели несчастье участвовать те, кто учился парой курсов старше, все остальные запрятанные воспоминания относятся к беседам Слагхорна с юным Темным Лордом. Некоторые из них вполне невинны, а вот некоторые – это очевидно – подправлены. Как искать настоящие воспоминания, Слагхорн мне рассказал, но для этого надо освоить контрзаклятие к модифицированной Мемория Верса. Это требует времени. И, пожалуй, надо будет на всякий случай сказать Альбусу. Подумав так, вспоминаю, что как раз Альбусу лучше ничего не говорить. На всякий случай перебираю другие картинки с Темным Лордом. Клуб Слизней, отдельные встречи, «случайные» беседы в коридорах. Опять клуб Слизней. Вот на ухо юному Тому Риддлу что-то шепчет парень из Гриффиндора – настоящий красавчик, ухоженные волосы роскошными темными волнами рассыпаны по плечам. Том довольно, я бы сказал, сыто улыбается. Я не сдерживаю дрожи, слишком дорого мне обошлось наблюдать эту улыбку вблизи.

Выметаюсь из памяти Слагхорна, чтобы вновь глотнуть бодрящего. Стрелка на часах подходит к девяти. Всего-то? Гораций, давно освободившийся от Петрификуса, жалуется, что ноги затекли и хочется в туалет. Смешно!

Еще немного. Петрификус. Обновить чары. Легиллименс! Вот теперь – самое главное – Альбус. Много Альбуса. Перелистываю картинки. Альбус пьет и играет в шахматы с Горацием, Альбус на педсоветах, беседы о зельеварении. Снова пьют. Рождество 40-го года в школе. «Как холостяк холостяку…», «Мои одинокие ночи тоже скрасить некому…».

Бодрящее. Стаскать связанного Слагхорна в туалет, следить за каждым движением. Унизительно? А мне каково было, когда Альбус снял Обливиэйты?! Ты тоже потерпишь! Все равно все забудешь, к салазаровой бабушке...

Война, Гораций, ты этого еще не понял? Ничего, скоро поймешь! Скоро она и до тебя доберется...

Петрификус. Чары. Легиллименс! Что ж, просмотрим все рождественские ужины. 40-е, 50-е, 60-е. 69-й год. Есть! «Некогда», «Уже пригласили», «Боюсь, что я буду занят». «Ах ты, старый лис, завел себе подружку», – говорит Гораций с некоторой обидой на дамблдоровские отказы, Альбус лукаво улыбается в ответ.

С Рождественских ужинов он теперь уходит гораздо быстрее. Я знаю, что это – оно. Но ни одного следа, ни одного намека, кто. Что ж, я и не ожидал скорого результата. Это всего лишь первый, пробный шаг. А теперь – уничтожить все следы моего пребывания. В гостиной, в доме, в голове – модифицированная Мемория Верса плюс сонные чары до завтрашнего утра. Сжечь письмо. Отдыхай, Гораций! Вот теперь – заслужил.

На кладбище в Годриковой впадине я появляюсь около полуночи, разумеется, под оборотным, молча опускаю на светящееся мраморное надгробие букет тигровых лилий. Разговаривать нельзя. Хоменум Ревелло в открытом пространстве не работает, так что обнаружить человека под мантией-невидимкой или заклинанием невидимости я не смогу. Поэтому просто смотрю на надпись «Последний же враг истребится – смерть». Давлю подступающие слезы и, услышав вдалеке хлопок аппарации, быстро ухожу вглубь кладбища. И кого нелегкая в такое время принесла?! Мельком смотрю на фигуру волшебника, приближающегося к могиле – главное, что это кто-то незнакомый, не Дамблдор или, не дай Мерлин, Люпин. Альбуса мне теперь нужно видеть как можно реже, а у Люпина, как у всех оборотней, обостренный нюх, и знать, что я прихожу к Лили, ему вовсе ни к чему.

Ждать приходится минут десять: луна за облаками, и на кладбище дьявольски темно, выбираться ощупью – не лучший вариант, а обнаруживать себя не хочется. Наконец, огонек Люмоса тает вдалеке, и я зажигаю свой. Взгляд невольно скользит по надгробию, перед которым я остановился, и я удерживаю возглас изумления. Передо мной – могила Кендры и Арианы Дамблдор. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» выбито на темном надгробии. От Дожа я знаю, что мать Альбуса умерла в год, когда он окончил Хогвартс, а сестра – годом позже. Я помню, как Альбус морщился, когда его друг заговаривал о молодых годах, и это останавливало Дожа, но как-то, когда мы остались вдвоем, он не удержался, и стал рассказывать, как тяжело пришлось Альбусу из-за того, что он вынужден был сидеть с больной сестрой.

Значит, Годрикова впадина, думаю я, перекатывая камешек, попавший под носок ботинка. Что ж, мой любимый друг, мой таинственный враг, охота началась!

Сведения о свойствах палочек взяты с Pottermore

** Принцип действия заклинания Мемория Абдиката описан в главе «Друг»

*** Принцип действия заклинания Мемория Верса описан в главе «Кто-то из нас двоих сошел с ума»

========== Глава 42 Обливиэйт. ==========

POV Северуса, 4 февраля 1994 года.

Прислушиваться при имени Поттера – уже рефлекс. Среди голосов, которые раздаются за моей спиной, пока я торопливо иду по коридору от библиотеки, без труда узнается сердитая Брокльхерст.

Хорошо, что мы не дружили в прошлом году! Иначе бы я тебе выдала свой приз за тупость, если бы ты при мне назвал его наследником Слизерина!

А что мы должны были думать?! Ну сама посуди! Как он мог просто так победить Сама-Знаешь-Кого, если у него не было каких-то особых сил?!! Конечно, когда на Грейнджер напали, уже стало ясно, – а это оправдывается Макмиллан.

Темных магов побеждают не только темной магией! Вот Дамблдор – светлый маг, победил Гриндевальда.

А светлый ли? Я усмехаюсь. Что мы на самом деле знаем об Альбусе? Голоса отстают, и я ненадолго ухожу в свои мысли, но когда стою, ожидая лестницу, ученики нагоняют меня.

– Вам бы, мальчишкам, только в войну играть! Вы на самом деле не понимаете, что это такое!!! – голос Брокльхерст срывается до тоненького вскрика. Затем становится спокойным и высокомерным, будто она цитирует кого-то: – Воспоминания о собственном героизме и походы на кладбище никогда не заменят погибших родственников.

Опять ты со своей герцогиней! – с досадой говорит Макмиллан.

Они подходят вплотную ко мне и приглушают голоса. Лестница никак не доберется до нас. Брокльхерст за моей спиной опять теряет терпение и начинает говорить громко:

Я считаю, что она совершенно права! «Война – это всегда выбор: победить или прекратить войну, – вновь цитирует она. – Вы можете побеждать противника любыми средствами, но помните, что следующие поколения будут учиться у вас. И если ваши методы недостаточно гуманны для того, чтобы спасти ваши собственные души, то очевидно, ваша цель – лишь временное перемирие, которое неизменно будет нарушено».

На секунду у меня появляется ощущение, что она говорит это для меня, надеясь произвести впечатление своей взрослостью. Ну-ну. Перехожу на первую ступеньку наконец-то прибывшей лестницы. Они, конечно, идут за мной.

Великая женщина, – говорит Брокльхерст.

Она тебе нравится, потому что она герцогиня, а тебе нравятся все люди с титулами! Ты даже Малфоя защищаешь, – видимо, вспомнив, за кем они идут, Макмиллан вновь понижает голос, но здесь – как в колодце, все равно все слышно.