Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 74 страниц)

Он бы все равно погиб?

В любом случае его бы использовали, как средство для приманки.

Да, и кончилось бы тем же. Я не понимаю только, почему…

Фразу она закончить не успела. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался человек, которого Эухения никак не ожидала здесь увидеть.

Ты?! – воскликнула она, в шоке глядя на дядю Фелиппе. И тут же попыталась сориентироваться, представить: – Целитель Ковальский – герцог Вильярдо.

Герцог, в свойственной ему вежливой манере на постороннего в комнате вообще никакого внимания не обратил. Да и Гжегож лишь встал с кресла, однако не поклонился и руки не подал.

Мне нужно с тобой поговорить. В лаборатории, – буркнул герцог, не здороваясь.

Что?! Я не могу ходить по милости твоей жены, так что говорить будем здесь, – разозлилась Эухения. – Какого черта тебе нужно?

В лаборатории, – сказал герцог и позвал: – Мор.

Тотчас же в комнату вошло коренастое существо, достававшее герцогу примерно до середины бедра, с очень бледным – до зеленоватого оттенка – лицом, острым подбородком и черным бантом на длинных, аккуратно зачесанных светлых волосах. Существо сняло с головы зеленую треуголку – под цвет камзола – и поклонилось Эухении. Вид у незнакомца был чрезвычайно учтивый, но пристальный взгляд темных больших глаз пугал.

Прикажи ему переместить тебя в лабораторию и открой для меня камин. Я знаю, что щенка там нет.

Эухению передернуло. Ей не хотелось так легко сдаваться при Гжегоже, но она понимала, что дядя не появился бы, не будь чего-то срочного.

Мор, – кивнула она так величественно, как только умела, – перенесите меня в комнату рядом с лабораторией.

Незнакомец тотчас же водрузил треуголку на голову, протянул к Эухении руки и, после небольшого головокружения, уже несколько секунд спустя она обнаружила себя в знакомом подвале, в крошечной комнатке, в которой ничего не было, кроме дивана и камина. Она не удивилась бы, если бы Мор шваркнул ее об пол, но ее опустили на диван очень вежливо.

Отступив на шаг, Мор поклонился и спросил бесцветным голосом:

У госпожи будут еще приказы?

Спасибо, пока нет, – ответила она, разрываясь между желанием остаться здесь одной и никого не видеть и желанием поскорее покончить с этой историей.

Мор тут же испарился. И Эухения выбрала открыть камин. Она так давно не делала ничего подобного, что три раза начинала выговаривать заклинания заново. Наконец ей удалось справиться с трясущимися руками и спустя минуту герцог, отфыркиваясь, вышел из камина. Его лицо побагровело.

Мооор! – заорал он.

Маленький человечек тотчас же вновь возник около его ног и покорно поклонился, однако Эухения увидела, что в его взгляде промелькнуло что-то похожее на ненависть.

Мор перенес Эухению в лабораторию, и устроил на диване. Герцог схватил песочного цвета плед, лежавший рядом с ней, скомкал его и запустил им в дальний угол. Потом плюхнулся на диван, вынул из кармана пиджака большую бутыль из темного зеленого стекла и покрутил в руках. На самом дне ее плескались остатки жидкости. Бутыль отправилась на стол, а из кармана появилась еще одна, поменьше, с чем-то, несомненно, более твердым.

Мне нужно, чтобы ты нашла здесь яд, – буркнул герцог.

Ты знаешь, что он там есть, или тебе нужно, чтобы я засвидетельствовала, что здесь есть яд, которого на самом деле нет? – осторожно спросила Эухения. Она все еще чувствовала себя растерянной от столь стремительных перемен.

Да нет же, – зарычал герцог, – яд там есть. Я хочу знать, какой.

Ты хотя бы приблизительно знаешь, каким он может быть? – вздохнула Эухения.

Разве это не твоя задача как зельевара?!

Эухения расхохоталась.

Тебе это кажется таким простым. Я сделаю все, что смогу. Но мне, – она оглянулась, – нужен Мор.

Тот возник словно бы ниоткуда и снова поклонился. На этот раз Эухения заметила, что его ноги – босы, чем-то похожи на лапы и на них словно бы застыла давняя грязь.

Слушаю приказы, госпожа.

Через полминуты она уже расставляла на столе фиалы и поднос из миридиума.

Ты не собираешься ничего варить? – с подозрением спросил герцог.

Эухения молча вылила в одну ячейку жидкость из первой бутылки и вывалила в другую нечто, напоминающее кашу, из второй. Затем открыла фиал, подаренный Гжегожем, и занесла руку над подносом. Жидкость мгновенно стала черной, каша – посинела.

Это смешанный, растительно-животный яд.

Герцог достал из кармана огромный белый платок и молча вытер пот со лба.

Тебе нужны доказательства? – спросила Эухения.

Прошло около минуты, прежде чем послышалось глухое «нет».

Эухения взглянула на герцога. Он сидел на диване, развалившись так расслабленно, как будто был здесь хозяином, а не одним из самых нежеланных людей, и, казалось, что-то просчитывал в уме. На его лице застыло выражение вечного недовольства. Она не помнила, видела ли когда его другим, но почему-то помнила, что к ней это обычно не относилось. К ней и Максу, если быть точными. Герцог всегда выделял их, и не упускал случая проехаться при этом по собственным детям – Эухенио и Веронике Алехандре.

Эухения уничтожила первые пробы, и принялась делать следующие.

Как ты попал в дом?

Твой братец Ромулу провел.

Понятно. Это ты сделал так, что Эухенио сегодня в Мадриде?

Старик Веласкес кое-что мне должен…

Эухения с тоской посмотрела на поднос – капля определителя застыла на поверхности жидкости.

Это яд, который убивает, накапливаясь в организме. Его растительные компоненты воздействуют на сердце или сосуды, а животная составляющая замедляет их воздействие, тем самым помогая заметать следы. Я напишу список ингредиентов, которые нужно достать, чтобы выявить подробный состав. Если Мор все это купит в ближайшие полчаса, я успею сварить определитель до того, как вернется Эухенио. Лучше пусть покупает в Лондоне, в аптеке Формана, потому что в Мадриде это все есть только у Веласкесов, а это чревато разговорами за ужином.

Не надо, – сказал герцог.

Что не надо?!

Не надо выявлять подробный состав, – он встал и, забрав со стола обе бутылки, рассовал их по карманам брюк. Потом опять вытер пот со лба.

Что значит «не надо»?! Она тебя травит, а…

А вот это, Эухения, уже не твое дело.

Не мое?! – взвилась она и тут же закашлялась, потому что рука герцога заткнула ей рот.

Будь добра, Малыш, не говори ничего матери и никому другому, – очень тихо сказал он.

Эухения кивнула, и герцог убрал руку.

Что ты собираешься делать?

Там видно будет.

Послушай, – горячо заговорила Эухения, – неужели ты не видишь, что она сумасшедшая? Ты же видишь, что она сделала со мной. Какие доказательства тебе еще нужны, чтобы…

Малыш, – герцог покачал головой. – Марта – сумасшедшая. Очень опасная сумасшедшая. Но это не значит, что ты понимаешь в ситуации больше, чем я.

Так объясни же мне, черт возьми! Если я этого не понимаю, сделай так, чтобы мне стало понятно!

Герцог фыркнул, наклонился к ней, коснулся губами лба, неприятно пощекотав его усиками, и вышел. Она услышала, как внутри дома захлопали двери.

И почти тут же из сгущающейся подвальной темноты материализовался Мор.

Мне приказано отправить госпожу обратно в спальню, – почтительно сказал он. – Не желает ли госпожа приказать мне что-нибудь еще?

Эухения обвела взглядом лабораторию и призвала два чистых флакона.

Мне нужно незаметно достать кровь живущей в нашем доме Мартины и моего кузена Хуана Антонио. Сможете?

Мор поклонился, взял флаконы у нее из рук, и вдруг, растеряв все свое подобострастие, недобро усмехнулся:

Отчего же нет?

========== Глава 76. Прошлое Альбуса ==========

6 марта 1994 года, воскресенье

Воскресенье – это все, что у меня есть. Маршан придумал сложную схему и готов был чуть ли не лично объясняться с Альбусом, но даже он не может без подозрений забирать меня «на лечение» каждый день. Тем более, в какие-то дни действительно придется проходить процедуры – совмещение заклинаний и зелий. Зелья, причем, буду варить не я. Это не приводит меня в восторг, но в целом такие условия кажутся честными. Если не брать во внимание, что ответа на вопрос, зачем я Маршану, я до сих пор не получил. Но думать об этом не то чтобы есть когда…

Альбус тоже сделал большой подарок – в честь лечения заменил меня на дежурствах на две недели вперед и взялся отработать накопившиеся подмены. Поэтому мне по возможности надо находиться в замке. Но воскресенье у меня есть. В воскресенье дежурит не Альбус, а Филиус. Ближайшее полнолуние уже прошло. На Поттере – целая сеть следящих чар, а еще у нас с ним теперь кровная связь, к тому же, есть домовик… Знаю, знаю, что все это при желании можно обойти, и, перемещаясь утром к Маршану, я буквально физически чувствую, как ноет сердце. Замок покидать не хочется, но выбора у меня нет.

Еще очень рано – около семи, и в гостиной меня встречает заспанная Марианна Маршан, костлявая, но миловидная блондинка пятидесяти лет. Она провожает меня в соседнюю комнату, где из всей обстановки только кушетка, столик и кресло. Я как раз вешаю на его спинку мантию, когда в распахнутую дверь врывается Берилл, с красными глазами и в помятом кружевном чепчике.

Будьте добры раздеться, – холодно говорит она, «забыв» поздороваться, и взмахом палочки раздвигает шторы на узком высоком окне.

Такой подлости я не ожидал. Мы с Хенриком договаривались на совершенно определенные вещи.

Где Маршан?

Он всю ночь лечил умирающего, – спокойно отвечает Берилл. – И сейчас не может даже палочку в руке держать.

В таком случае я приду в следующий раз.

В следующий раз мало что изменится. Послушайте, Снейп, Хенрик не может быть в вашем распоряжении двадцать четыре часа в сутки.

Пусть найдет другого целителя, мужчину, – я подбираю мантию и аппарирую прежде, чем она успевает возразить.

Аппарирую, ничего не видя перед собой от злости, и только потом соображаю, что, во-первых, над домом мог стоять и, скорее всего, стоял антиаппарационный барьер, а во-вторых, что я вообще не задал точку назначения. Просто удрал.

Поэтому сначала я вообще не могу понять, где нахожусь. Ветер такой сильный, что меня почти сбивает с ног, я еле успеваю схватиться за железные перила, которые находятся чуть ли не выше моей головы. Тут же меня окатывает брызгами, я поворачиваюсь, и вижу – море.

Я стою на пляже, на песке, и по нему в мою сторону мчится плотная грязно-серая волна. Я мгновенно реагирую чарами полета, так, чтобы приподняться над ней, но она замирает в ярде от моих ног и уже лениво отползает назад, чтобы тут же ее сменила следующая. Это… завораживает. И я бы мог простоять здесь не один час, но ветер мешает дышать и холодно даже в зимней мантии.

Наспех кидаю магглоотводящие чары и аппарирую за поручень, наверх.

Передо мной – дорога и пятиэтажные дома. Людей на улице нет, но в окнах кое-где горит свет, да в окне ресторана напротив видна спина уборщицы.

Последний взгляд на море, и поток аппарации переносит меня к цели сегодняшнего путешествия – одиноко стоящему коттеджу под Лидсом. Ветра здесь нет, зато дождь льет как из ведра. Колеи на дороге, идущей вдоль серого каменного забора, сквозь который проглядывают голые ветки живой изгороди, полны воды. Когда-то мы ходили здесь с Альбусом. Если завернуть за угол, то можно увидеть лес, где…

Впрочем, неважно. Выпиваю оборотное, трансфигурирую мантию в плащ и дохожу вдоль забора до калитки. Еще минут пятнадцать трачу на то, чтобы распознать ниточки охранных чар. Прекрасно! – я до сих пор в списке желанных гостей. Извилистую тропку, ведущую к крыльцу, давно не чистили, да и кусты тут и там острижены явно неровно.

Двойную полосу сигнальных чар я выявляю легко – когда-то этот вид специально для членов ордена разработали Лонгботтомы. Выявляю, но решаю не снимать: во-первых, придется потратить силы, а во-вторых, Дожа легче взять на крыльце.

Разумеется, чары срабатывают, и я оказываюсь на нижней ступеньке как раз в тот момент, когда он выскакивает наружу, босой и заспанный, в мантии, надетой прямо поверх ночной сорочки с желтыми уточками. Увидев незнакомца, Элфиас тут же пытается заскочить назад, но мое невербальное Империо оказывается быстрее. Он застывает, ожидая приказаний. А еще безуспешно пытается сфокусировать взгляд на моем лице. Криво наложил, но будем надеяться, что хватит.

В доме есть кто-нибудь, кроме тебя?

Нет.

Спустя полминуты мы оказываемся в уютной маленькой гостиной. Обстановка здесь все та же, что и во время моего краткого визита с Альбусом на чай полгода назад – чехлы и голубые цветочки. В глубине дома гулко ухают часы.

На все про все у нас уходит не больше часа. Люди типа Дожа легко поддаются Империусу, и через несколько минут он уже охотно выбалтывает все, что знает о прошлом Альбуса. Печально только, что знает он о нем совсем немного. И практически все рассказывал мне раньше. Однако кое-что новое все-таки есть.

Ближе меня его знает только Аберфорт. Но он всегда Альбуса терпеть не мог. Вел себя ужасно, то и дело перечил Альбусу, пытался командовать им, – говорит Элфиас, поджимая губы. – Как будто не видел, что Альбусу и так тяжело сидеть с больной сестрой. Особенно когда я наслаждался кругосветным путешествием, о котором мы так мечтали, и мог отправиться, куда угодно. А в день похорон Арианы этот… Аберфорт устроил драку прямо над гробом. Обвинил Альбуса в ее смерти и сломал ему нос. Альбус, добрая душа, видел, что Аберфорт в невменяемом состоянии и, конечно, не стал ему отвечать. А стоило бы. У Альбуса еще есть близкий друг – учитель зельеварения Северус Снейп. Они даже как-то гостили у меня вдвоем.

Историю про Северуса Снейпа мы опускаем.

Любовники Альбуса, – говорю я быстро. – Кого из них ты знаешь?

Маленькие глазки Дожа делаются в четыре раза шире натурального размера:

Да что вы такое говорите! Альбус, он никогда!.. Как вы могли такое подумать?!

Что ты знаешь о его романах?

Дож явно озадачен:

Ничего. Альбус никогда не делился такими вещами. Он всегда был воплощением благопристойности.

Мерлин, ты еще «святости» скажи!

Нет-нет, он даже в школе себе ничего не позволял. Была одна девушка в Годриковой впадине, которой Альбус нравился. Эмма Смик. Она закончила школу за два года до него. Она явно была на него обижена, знаете, не хотела даже его имени произносить, но Альбус поклялся мне, что между ними ничего не было.

Что с ней потом случилось? Где она живет сейчас?

Она умерла через несколько лет. Во время эпидемии красной лихорадки.

Промах.

Кто еще может знать о его романах?

На этот раз он думает куда дольше:

– Батильда Бэгшот, автор «Истории магии». После смерти Кендры она присматривала за Альбусом… Они были соседями в Годриковой впадине.

Что ж, я давно предполагал, что следы нужно искать именно там.

В Годриковой впадине еще кто-нибудь может знать что-то об Альбусе?

Вряд ли. Дамблдоры после переезда в Годрикову впадину общались только с Батильдой.

А до переезда?

После того, как отец Альбуса покалечил магглов, Дамблдоры оборвали все связи.

Несколько секунд я тупо моргаю, пытаясь переварить информацию.

Как это случилось?

Дож вздыхает:

Альбус предпочитал никогда не говорить об этом. Он очень переживал из-за этого, очень. Но всегда говорил, что отец действительно был виноват.

Да уж. Выйдя из дома, я некоторое время иду по дороге в сторону деревни, рискуя то и дело свалиться в мокрую грязь. Следов Мемория Абдиката в голове у Дожа не нашлось, Обливиэйты же, если они и существуют, у меня распознать не получилось.

Впрочем, на многое я и не рассчитывал – Элфиас с его непрошибаемой наивностью никогда не видел дальше того, что ему говорили. И все же жаль, что ниточка оборвалась. Ведь Батильда – это явно слишком раннее прошлое. Что если я ничего не найду и там?

Подступы к дому Батильды оказываются еще более запущенными, чем сад Дожа. Дверь мне открывает согбенная старуха. Палочка в ее руке трясется. От старухи разит немытым телом и гниющими зубами. Я представляюсь новым соседом. Мне явно рады, и на секунду я чувствую угрызения совести. Но рисковать я не собираюсь. В гостиной холодно, и, приглашая меня присесть, Батильда с трудом разжигает огонь, попадая заклинанием едва ли не с десятого раза. Я незаметно очищаю воздух и чашки, стоящие на ближайшем столике. В окна, скрытые за плотными шторами, размеренно и уютно стучит дождь.

Схема та же самая. Как ни странно, несмотря на преклонные годы и явные признаки начинающегося слабоумия, Батильда пытается бороться с Империусом. Но на этот раз я наложил его куда тщательнее. Палочка Батильды в моей руке. Не знаю, откуда в моей голове возникает эта идея – подкрепить Империус Конфундусом, но Батильда прекращает попытки борьбы и спрашивает меня, не выпью ли я чаю.

Расспрашивать ее легко. Возможно, она и забросила себя, но ее долговременная память в полном порядке, а мои приказы, видимо, заставили ее задействовать все возможные ресурсы мозга, делая сознание ясным. Батильда с удовольствием рассказывает об Альбусе, и мое сердце нетерпеливо подскакивает, когда я понимаю, что сейчас услышу нечто, принципиально отличающееся от слащавых восторженных воспоминаний Дожа. Но к тому, чтобы узнать о том, что Альбус и Геллерт Гриндевальд «души не чаяли друг в друге», я оказываюсь совершенно не готов. Это известие обрушивается на меня примерно как сообщение о смертельном проклятье.

Вот они, – говорит Батильда и тянется рукой к пузатому комоду, указывая на колдографию. На снимке, черно-белом, – двое юношей, и я не сразу понимаю, кто из них Альбус.

Это – Геллерт. У него были самые настоящие золотые волосы, как и у всех нас. Теперь он, наверное, такой же седой или лысый, как и я.

Сухой палец Батильды стучит по колдофото, и юноша поменьше ростом, скорчив презрительную гримасу, пытается исчезнуть за белой рамкой, однако не преуспевает и разворачивается к зрителям, с выражением полного превосходства скрещивая руки на груди.

Получасом позже, когда я вламываюсь в мозг Батильды, у меня так трясутся руки, что я то и дело причиняю ей боль. Но думать о мерзости собственного поведения некогда. Обливиэйты я нахожу достаточно легко. Их несколько, и наложены они явно впопыхах. Однако тот, кто это сделал, явно обладал недюжинной силой. Возможно, Батильда что-то подозревала, но сбросить их ей не удалось. Около часа я пытаюсь прорваться под первый из них, и уже готов было сдаться, как заклинание слетает. Надо видеть в этот момент лицо Батильды. Торжествующая улыбка даже не говорит – кричит: «Я так и знала!»

Мне не хочется кричать. Я выдыхаю и наваливаюсь спиной на стол, чтобы не осесть на пол. В воспоминании Батильды – бинокль, который она наводит на пышно цветущие заросли около беседки. На белых ступеньках сидит Геллерт со штанами, спущенными до щиколоток. Альбус делает ему минет. Видно, что он очень старается, но Геллерт то и дело морщится, и его лицо становится высокомерным. Впрочем, кажется, это его естественное выражение. Но когда Альбус неуклюже вынимает член изо рта и поднимает голову, на губах его партнера появляется смешливая улыбка, придающая обаяния резким чертам.

Ты ничего не говоришь. Так тебе нравится? – спрашивает Альбус, слегка задыхаясь.

Я еще не разобрался, – смеется его любовник и ласково ерошит волосы Альбуса. – Продолжай.

Тот опускает голову и, несмело дотронувшись пальцами до покрытых светлым пушком яиц Геллерта, снова вбирает в рот его член. На этот раз Геллерту уже не так легко сдерживаться. С его губ слетает стон, он закрывает глаза и, притягивая голову Альбуса к своему паху, несколько раз буквально насаживает его рот на себя. Судя по движению горла, тот почти давится, но попыток освободиться не делает. Наконец Геллерт кончает, еще сильнее удерживая голову Альбуса и не давая ему отстраниться, и отпускает его только тогда, когда тот, очевидно, проглатывает все.

Прости, я был несдержан, – небрежно бросает Геллерт. Его штаны сами по себе оказываются надетыми и застегиваются.

Но тебе понравилось? – допытывается Альбус, вытирая губы рукой.

Ну, конечно, есть куда совершенствоваться, но для первой попытки неплохо, – заверяет Геллерт, смеясь.

Альбус оглядывается. Губы распухшие, а глаза сияют и кажутся не голубыми – темно синими.

Ты не кончил, – небрежно замечает Геллерт. – Сними штаны.

Альбус снова оглядывается и застенчиво задирает мантию, под которой только высокие, многократно штопанные гольфы и застиранные трусы. Геллерт оттягивает трусы и залезает в них рукой. Альбус со стоном опускает голову ему на плечо. Его тощие ноги неуклюже дергаются.

Хочешь, чтобы я продолжал? – со смехом говорит Геллерт.

Пожалуйста, – шепчет Альбус, – пожалуйста.

Наконец он кончает, почти обваливаясь на партнера.

Ты словно хрупкая барышня, Ал, – смеется тот, усаживаясь обратно и вытягивая длинные ноги. – Я порой уже боюсь тебя трогать. Вдруг в обморок упадешь?

Альбус краснеет и, опускаясь на ступеньку рядом, притягивает колени к груди так, чтобы спрятать в них лицо.

Мне надо идти, – говорит он глухо. – Вдруг Ариана проснется и будет меня звать?

Геллерт фыркает:

Брось. Ничего с ней не случится. Подумаешь, пару часов без тебя.

Она же не понимает, – затравленно говорит Альбус.

Вот именно, – уверенно возражает Геллерт. – Она вообще не в состоянии понять, отчего ей плохо, и есть ты дома или нет, не имеет никакого значения.

То, что мы делаем, мне не нравится, Гел, – гнет свое Альбус. – Я обещал Абу, что буду заботиться о ней, а сам то и дело оставляю одну. А еще накладываю сонные чары, и от этого она потом не спит и бродит по ночам.

Разве у тебя недостаточно зелья сна-без-снов? – хмурится Геллерт. – И вообще, кончай уже эту ерунду. Признай в конце концов, что твоя сестра сумасшедшая, и что бы ты ни делал, лучше никогда не будет. И нам все равно придется ее усыплять и поить зельями, когда мы отправимся путешествовать. Иначе она со своими спонтанными выбросами прибьет нас обоих точно так же, как твою мать.

Альбус молчит.

Ты же хочешь отправиться со мной, Ал? – спрашивает Геллерт. – Или ты передумал?

В небрежном тоне проскальзывает тревога.

Альбус оглядывается на него беспомощно.

Конечно, хочу, – говорит он тихо.

Геллерт ласково очерчивает пальцем его распухшие губы, наклоняется и целует, проникая в рот языком. Альбус выгибается, громко стонет и вдруг отстраняется:

Что ты сделал с Эммой, Гел? Мы встретились сегодня у кладбища, и она шарахнулась от меня, как будто я болен драконьей оспой!

Геллерт хохочет:

Просто удалил все ее воспоминания о тебе и наложил отвращающие чары.

Ты… ведь не сделал ей ничего?.. – в тоне Альбуса тревога.

Геллерт морщится.

Пальцем не тронул. А надо было бы. В следующий раз задумается, прежде чем посылать письма, пропитанные амортенцией.

Гел, она же не со зла, – убежденно говорит Альбус. – Просто неумный поступок.

Ну разумеется. Только это ничего не меняет.

Некоторое время они молчат. Наконец Геллерт нехотя поднимается.

Ладно, иди уже домой. Скоро Батильда вернется из Лондона. Она хоть и кажется порой спятившей, но не стоит ее недооценивать.

Он наклоняется над Альбусом, целует его и уходит. Тот несколько минут еще стоит на дорожке с задумчивым лицом, тяжело вздыхает и аппарирует.

Я выхожу из воспоминания и медленно сажусь на диван, чувствуя на себе внимательный, живой взгляд Батильды. Мне, несомненно, нужна передышка.

На то, чтобы снять второй Обливиэйт, у меня уходит вдвое больше времени и неизвестно сколько сил. Альбус снизу – это первое, что приходит мне в голову, и это единственное, что я успеваю заметить, прежде чем, практически потеряв сознание, обрушиться на пыльный пол. Впрочем, удар головой о ножку стола помогает взбодриться. По шее течет кровь, и я дотрагиваюсь до нее рукой, нащупывая длинные волосы, и осознаю, что совершенно забыл про оборотное, которое прекратило действовать еще час назад. Поднимаю голову и вздрагиваю – Батильда стоит надо мной с усмешкой на лице и обеими – моей и своей – палочками в руке.

========== Глава 77. Прошлое Альбуса (часть 2-я) ==========

Единственная связная мысль – метнуться к старухе и сбить ее с ног – так и остается невоплощенной. Батильда кладет мою палочку на стол, а своей пытается выговорить целительское заклинание. Облегчение затапливает меня. Похоже, она все еще под Империусом, а я потерял сознание лишь потому, что у меня кончились силы. Я отбираю палочку и велю Батильде сесть на место. Выуживаю из кармана укрепляющее и оборотное.

Тебя зовут Северус Снейп, – вдруг говорит она. – Лили Поттер плакала из-за того, что ты стал Пожирателем.

Я впиваюсь глазами в ее лицо. В нем лишь интерес. Впрочем, я сейчас ее хозяин, она вряд ли будет демонстрировать недовольство.

Хорошенькая девчонка, только глупенькая, – продолжает Батильда, пока я пью зелья. – Не понимает, что нет плохих и хороших людей, своих и чужих. Все, все одинаковые. Нет темной магии или светлой.

Темная магия превращает человека в зверя, – замечаю я. Всегда относился с сомнением к ее учебникам, кое-что было откровенно неправдоподобным, но сейчас мне интересно.

Батильда хрипло смеется.

Желание власти превращает человека в зверя. Это свойство любой власти, любой вещи, которую можно использовать как оружие. Кое-кто, я уже забыла, говорил мне, что в прошлом году в Хогвартсе из Тайной комнаты выполз василиск. Совершенное оружие. Но яд василиска – единственное, что может уничтожить хоркрукс.

Уничтожить что?

Хоркрукс. Предмет, в который заключена частица души волшебника. В Средние века в Европе существовало Братство сохраняющих души. Они делали хоркруксы, а потом, после смерти члена братства, собирали осколки его души обратно и возрождали в новом теле. Ходили слухи, что они использовали для этого философский камень, и в этом был как-то замешан Николас Фламель. Правда, он в этом так и не признался. Что стало с членами Братства потом – неизвестно. Кое-кто считал, что их уничтожила тайно магическая инквизиция.

Здесь есть какой-то подвох… Облизываю внезапно пересохшие губы. Тело охватывает дрожь предвкушения – так бывало, когда я находил в чьей-нибудь библиотеке что-то совершенно особенное. Или когда понимал, что вот-вот расшифрую никому не поддающиеся руны.

Но зачем уничтожать хоркрукс? Ведь это всего лишь способ продления жизни, как я понимаю?

Ответ меня совершенно не радует.

Для того чтобы создать хоркрукс, нужно убить…

На этот раз я легко попадаю в начало воспоминания. Теперь дело происходит в доме, в комнате с узкой кроватью, комодом и окном, выходящим в цветущий сад. Кровать не застелена, белоснежные простыни смяты. Батильда высматривает на них засохшие желтоватые пятна, подносит к ним палочку и произносит определяющее заклинание. Оно предсказуемо не срабатывает – если дело давнее, помогут только зелья. Батильда еще какое-то время ходит по комнате, надеясь что-то отыскать, а затем взгляд ее падает на огромное зеркало в золоченой раме.

Батильда довольно смеется:

Вот ты-то мне все и расскажешь, дорогуша.

Она уже стара, но не так, как сейчас, и в ее движениях ощущается бодрость, особенно когда в глазах предвкушение – вот-вот раскроется важный секрет.

Батильда облизывает губы. Зеркало закрыто плотной белой тканью, но у левого края в тени гардероба она сбилась, и примерно квадратный дюйм поверхности остался незанавешенным. Батильда приподнимает ткань:

Ты ведь все видело, не так ли?

Она произносит длинное, витиеватое заклинание. Я впиваюсь глазами в ее руку, пытаясь запомнить движения, но отследить не получается. Видимо, этот участок памяти немного подпорчен, потому что переход к отражению в зеркале Альбуса и Геллерта на кровати оказывается слишком резким.

Похоже, это заклинание проявляет события, как если бы воспоминания были слиты в думоотвод.

Итак, Альбус под Геллертом, Геллерт в Альбусе, точнее, вынимает из него свой член и с развратной, собственнической ухмылкой обводит пальцем анус, из которого сочится сперма.

Я. Не могу. На это. Смотреть. И не могу не смотреть.

Ты ведь хочешь облизать его? – говорит Геллерт, поднося все еще твердый член к губам Альбуса.

Альбус с жадностью заглатывает головку. Посасывает ее и прерывается, чтобы глотнуть воздуха. Его глаза закатываются, когда Геллерт опускается на колени и берет в рот его член, истекающий смазкой.

Дааа, – захлебывается стоном Альбус. – О Геллерт, даааа!

Но тот резко отстраняется, и на члене Альбуса появляется светящееся кольцо.

Нет, еще рано, – говорит Геллерт. – Я не дам тебе кончить. Мы повторим.

Он забирается на кровать и, наклоняясь над Альбусом, целует его.

Тот извивается и тянется руками к кольцу:

Дай мне кончить, пожалуйста, Гел! Я больше не могу! Не могу!

Но его руки тут же оказываются привязанными к спинке кровати.

Ты слишком сладкий, Ал. Ты заставляешь меня сходить с ума, ты знаешь это, маленький паршивец? Я никогда не позволю тебе уйти от меня, слышишь?!

Геллерт затыкает рот Альбуса поцелуем и затем, резко дернув его на себя, кладет его ноги себе на плечи.

Пожалуйста, Гел, – вновь умоляет Альбус. Его тощее тело все в засосах и укусах. На ребрах – дорожки от ногтей. На фоне уверенного в себе и четко знающего о своем превосходстве, стройного и красивого Геллерта каждое движение Альбуса выглядит неуклюжим и жалким.

Геллерт вводит член в еще не успевшую закрыться задницу Альбуса.

Какой же ты сладкий, Ал, – шепчет он. – Какой сладкий.

Пожалуйста…

Ты же сам мечтал, чтобы мы кончили одновременно. Я хочу кончить вместе с тобой, Ал. Двигайся мне навстречу. Вот та-а-ак.

Геллерт выходит и снова входит, со всей силы подаваясь корпусом вперед, у Альбуса вырывается почти вопль. Геллерт отстраняется и гладит его по безволосому животу. Потом повторяет свое движение. Снова вопль.

Нежный, как девчонка. В следующий раз я стащу из комода Батильды кружевные чулки, Ал. Там есть черные и белые, какие ты хочешь? По-моему, так тебе больше пойдут белые, как невесте. Там должны быть и трусики, ты будешь отлично в них смотреться. И я оттрахаю тебя, не снимая их.

Альбус стонет в ответ на каждую фразу. Но уже не жалобно, с удовольствием. Похоже, он так или иначе не против. У меня самого тяжелеет в паху, когда я вдруг представляю Альбуса в чулках. Впрочем, кажется, это уже давно… Геллерт ускоряется, прекращает говорить, и некоторое время только слышно его хриплое дыхание, тоненькие, пронзительные стоны и шлепки о ягодицы. Наконец Геллерт машет рукой и светящееся кольцо исчезает. Последний бешеный толчок – и Геллерт с глухим вскриком обваливается на постель, погребая под собой тощее тело. Еще какое-то время оно продолжает сотрясаться под ним, а затем наступает тишина.

Слезь с меня, – сердито говорит вдруг Альбус. Его руки уже свободны, и он старается отпихнуть Геллерта. Тот отпускает его, по-видимому, несколько теряясь.

Ал?

Мне надо проверить Ариану, – шмыгает носом Альбус. Он бросает очищающее заклятье, и, отойдя к окну, начинает торопливо натягивать брюки.