Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 74 страниц)

Сколько раз я мечтал разложить тебя на этом столе, Северус. Задрать тебе мантию, развести ноги и вколачиваться в тебя. Нет, не сейчас. Сейчас уже нет. Мне бы не хотелось огорчать мою дорогую жену.

Неужели? – холодно спрашиваю.

Он смеется.

Ревнуешь? Никогда бы не подумал, что ты будешь ревновать к Нарциссе.

Мне хочется сказать, что он меня не интересует. Хочется сказать, чтобы он убирался к черту. Тем более что при его словах я представляю вовсе не его со мной, а себя с Ромулу. Но вместо этого я вынимаю палочку и произношу:

Легиллименс.

Люциус бледнеет и лихорадочно начинает выставлять барьеры. Кое-каких успехов он все же добился, но больше, чем на минуту, его не хватает. Он открывается мне со вздохом, полным досады, и я вижу Нарциссу в его объятиях. Люциус прикрывает глаза рукой, словно это может остановить меня теперь, когда я держу заклятие. Я бы с легкостью прошел сейчас дальше, прочитывая «самое дорогое». И я бы так и сделал, но тут словно на камень натыкаюсь посреди ровной дороги от мысли, что бы сказал на это Ромулу.

Убираю палочку и беру кофе. Чашка слегка трясется, но Люциус вряд ли заметил. Ему явно не до того. Он вытирает пот со лба, произносит заклинание, приводящее в порядок волосы.

И чего я, действительно, полез? Во что превратились наши отношения? В бесконечное «кто кому сделает больнее?»

При такой слабой степени навыка, как у тебя, единственный шанс хоть как-то защититься – установить барьеры заранее. – Встаю. – Жду тебя через субботу.

Люциус молча кивает. Губа насмешливо кривится, он пытается сделать какой-то жест, но рука бессильно падает. Наша маленькая дуэль его вымотала. Впрочем, бурная ночь тут тоже поспособствовала. Ему бы сейчас в ванну с теплой водой и в постель.

На берегу выясняю, есть ли здесь антиаппарационные чары. Набрасываю антимаггловскую защиту. Потом перекладываю укрепляющие и сердечные, которые единственные можно уменьшать и которые я на всякий случай ношу с собой, в карманы брюк, снимаю мантию, сворачиваю ее, уменьшаю и тоже запихиваю в карман. Погода достаточно теплая, чтобы остаться в свитере. И, в конце концов, дальше Лондона я не собираюсь никуда.

Перед тем как аппарировать, оглядываюсь. Люциус, нетрезво пошатываясь, спускается ко мне. Ветер развевает золотистые локоны. Взгляд серых глаз бегает по моему лицу. Понятия не имею, что ему пришло в голову. Отворачиваюсь. Люциус шумно подходит ближе, кладет руку на мое предплечье. Холеные пальцы осторожно поглаживают серую шерсть.

Что ты собирался сделать со мной, если бы Лорд отдал меня тебе? – спрашиваю вдруг.

Я не знаю, – со смешком говорит он. – Мы так напились тогда у Эйвери. Я сам не понял, что произошло. Это была всего лишь пьяная выходка, Сев, ничего больше.

Разворачиваюсь:

Пьяная выходка? Мерлин мой.

У меня слова застревают в горле. Он что, вообще не понимает, что я по его милости мог пережить? Что даже если бы он отказался, то Лорд, вдохновленный этой идеей, вполне мог отдать меня кому-то другому?!

Я аппарирую, потому что кажется, если я задержусь рядом с ним хоть еще на секунду – я его убью.

В Лондоне я оказываюсь в парке, пять минут до дома Ромулу, падаю на скамейку, набрасываю согревающие, потом глотаю укрепляющее, но зуб на зуб не попадает все равно. До встречи с Ромулу еще два часа, хотя какая теперь разница. Если он еще спит и я поговорю с ним сейчас, а потом сотру память, то он прекрасно может опять лечь спать и даже не будет знать, что я вообще когда-либо был в его жизни и опять ушел.

Разумеется, я вру себе, потому что решимости у меня ни на кнат. И даже аргумент, что я предаю Лили, забирая свое внимание от спасения ее сына, не срабатывает. В конце концов это внимание забирают даже зелья для больничного крыла и завтраки за общим столом.

Мимо идет какой-то маггл с сигаретой в руке. Облегчаю его на пачку, торчащую из заднего кармана. Как давно я не курил. Конечно же, впервые мы попробовали с Лили. Она стащила сигареты у отца, заядлого курильщика. Мы сидели на привычном месте на берегу, давясь дымом и кашляя, и нас накрыла Петунья. Вот шуму-то было. Ну, и первый Обливиэйт. Не мой – Лили. Она и сама перепугалась того, что сделала. Это, наверное, вообще было единственное в ее жизни заклинание, которое могло кому-то навредить. Рыдала у меня на плече и говорила, что оно само вылетело на словах Петуньи «Родителям давно пора узнать, с кем ты водишься». Боялась, что нам видеться запретят. Это были летние каникулы после четвертого курса, безмятежное время и стабильное. И никто бы не мог предсказать, что через год Петунье уже не придется нам угрожать.

Лили, родная, – шепчу. – Я запутался, подскажи мне. Подскажи, что сделать.

Я так чувствую – либо сегодня, либо никогда. Если я не решусь его оставить, то сделаю все, чтобы удержать. Это слишком сильнее меня, это как магия. Магия?!! А что если?.. Нет, не могло же быть приворота? Нет?

Лихорадочно перебираю все известные мне признаки… Нет, зелье точно нет – я же не одержим, вот даже думаю, не бросить ли его. А заклинания? Проверяю, насколько это возможно самому проверить и насколько я что-то помню, – никаких неизвестных чар. Безумие.

Сигарета, однако, успокаивает. Я наконец согреваюсь.

Какой глупый день! Будто все сводится к одному – разубедить меня. Лианна с Филиусом, хотя, казалось бы, что общего у карлика, наследника гоблинов, и чистокровной красотки, чье семейство наверняка не придет в восторг? Люциус с Нарциссой, нежданный нежный роман через восемнадцать лет после свадьбы и череды бурных измен. Разубедить – потому что я сам хочу быть разубежденным. Потому что так хочу верить – что ничего страшного. И что если что-то судьбой задумано, то все равно все сделается не по моей воле, как бы я ни старался ее опередить. И выбраны будут те, кого не я выберу. Или все же мое действие – это действие как раз в соответствии с судьбой? И сказали же мне, что я не буду счастлив… Тогда, значит, что бы я ни делал, все придет к одному… И у меня все равно отнимут именно Ромулу.

И вопрос только в том, порвать ли сейчас или сохранить еще на какое-то время эти так похожие на счастье проблески? Попробовать привыкнуть к мысли, что мы расстанемся, и стараться прожить каждое мгновение как можно ярче? Цепляться потом воспоминаниями за каждое из них, держаться за них и находить своеобразное утешение. Или оборвать сейчас, пока этих проблесков не накопилось достаточно, чтобы сделать расставание немилосердно болезненным?

Господи, если ты существуешь, то дай мне знак!

Подкидываю сигарету, чтобы испепелить, и в этот момент вижу входящего в аллею нагруженного пакетами Ромулу. Он идет зигзагами, не замечая меня, со счастливой улыбкой, блуждающей по лицу. Он идет так, как будто сегодня самый лучший день в его жизни, и несколько секунд я обдумываю мысль просто удрать, написать ему холодное письмо и больше никогда не встречаться. А потом встаю и делаю шаг навстречу. Будь оно все проклято, я твой до конца. Что бы там ни было, но я – тоже твой.

========== Глава 109. Севера ==========

16 апреля, суббота, день

Он ставит пакеты на скамью. Я снимаю антимаггловские, чтобы не выглядело так, будто он здоровается с пустотой. Ромулу берет мою руку в свою и прижимает к губам.

Лучше набрось, – говорит. – Потому что мы сейчас переместимся портключом.

Куда переместимся?

Ясно, что не домой, но куда он собрался с пакетами? На секунду мелькает мысль, что он сам нашел дом, но Ромулу не дает мне додумывать:

Набрось чары и обними меня.

«Набрось» – это значит, что он сам опять не может. Магия продолжает шалить. Что ж, мне грех жаловаться – ведь именно из-за проблем с магией я с ним и познакомился, верно?

Выполняю просьбу, он подхватывает и просит уменьшить пакеты, вынув предварительно две бутылки вина. Через полминуты мы оказываемся где-то черт знает где, и мне крепко попадает одной из бутылок по бедру. Ромулу, упавший на спину и выставивший бутылки вверх, чтобы не разбились, смеется. Помогаю ему подняться и осматриваюсь.

Мы на дороге, ведущей на холм. Внизу его обвивает лентой крепостная стена, а вверху… вверху замок. Три прилепленных друг к другу высоких квадратных башни со стрельчатыми окнами, и я сразу понимаю, что это – Севера. Удивительно, но замок выглядит и основательным, и хрупким одновременно. В общем, как Ромулу.

Крайняя правая башня слегка разрушена вверху, над окном нависает гнездо.

Аисты, – говорит Ромулу. – В Галисии они живут только здесь. Пойдем?

Он предлагает мне руку, я беру одну из бутылок, и мы начинаем подниматься на холм. Вокруг нас – на многие мили, кажется, тоже только одни холмы, нераспаханные, кое-где покрытые лесом.

Доходим до полуразрушенной арки ворот в зубчатой стене, опоясывающей двор.

Двенадцатый век, – говорит Ромулу, когда мы оказываемся внутри. – Построен без применения магии, но теперь он под чарами и магглы его не видят.

Едва мы входим, пара аистов с криком снимается с места и уносится прочь.

Двор местами вымощен камнем, местами – трава по пояс. Справа – хозяйственные постройки, а слева ничего нет, кроме собственно стены. Ромулу ставит бутылки у высоких кованых дверей и берет меня за руку:

Пойдем.

Я едва сдерживаю возглас изумления, когда от стены, к которой он выводит меня, оказывается видно море.

Здесь тихо.

Да, противопогодные чары действуют, – говорит он. – Здесь жили очень сильные волшебники когда-то, и чары не полностью разрушились. Как моя магия, – смеется. – Два инвалида, замок и я.

И тянет меня в объятия, засовывает руки под свитер. Господи, как я этого ждал. Неужели и правда мог думать о том, что куда-то от него убегу? Проклинал бы себя потом всю оставшуюся жизнь.

Выправляет мне рубашку и прячет голову на плече:

Я так скучал.

А я как… Всего-то два дня не виделись, как быть, когда закончатся каникулы? Как быть, когда закончится все?

Прижимаю его к себе, путаюсь пальцами в распущенных – и когда успел? вроде только же с хвостом был? – волосах.

Горячие руки шарят по моему телу, расстегивают ремень, большие пальцы залезают под пояс брюк.

Аппарируй нас на пляж, – шепчет он, прикусывая мне мочку уха, зарываясь носом в волосы.

Я вдруг со стыдом вспоминаю, что несколько дней уже их не мыл, но ему, кажется, все равно. Вытягиваю шею, примеряясь с аппарацией. Внизу скалы, и мне немного страшновато, но до моря, по моим прикидкам, не меньше пары миль, да и не понятно, как именно добираться. Ладно, в конце концов, у него полно портключей, найдет кого-нибудь, чтобы меня подлатать, пошлет Патронуса.

И уже когда мы с громким хлопком оказываемся внизу, вспоминаю, что его старший братец даже не знал, что такое Патронус. Но мы переместились благополучно. Над нами скалы, под нашими ногами белый песок, и море, море от нас – в двух шагах. Ромулу скидывает куртку и придавливает ее камнем. На пляже погодные чары точно не действуют – ветер ударяет в лицо, я ежусь, поскольку здесь холоднее.

Поднимаю палочку, чтобы наложить Импервиус, но Ромулу меня останавливает:

Не надо. Можешь сделать так, чтоб был хотя бы легкий ветерок?

Я качаю головой.

Тогда просто согревающие.

Он стаскивает через голову свитер, потом начинает раздеваться.

Ты что, плавать собираешься? Ты с ума сошел!

Градусов четырнадцать по Цельсию, – самодовольно говорит он. – Но я не плавать собрался. – Он снимает ботинки.

И тут до меня доходит.

Ты хочешь что?

Не что, а кого, – ухмыляется и пребольно пинает меня ногой по щиколотке, – раздевайся давай.

Холодно же! – пытаюсь отговориться я.

Согревающие, – напоминает он, ухмыляясь.

Мерлин. Раздеваться. Он хочет от меня, чтобы я разделся. Не где-то в комнате, в полутемноте, а здесь – на открытом пляже, на солнце.

Он переплетает свои пальцы с моими:

Северус, ну же, я же уже видел тебя сто раз.

И то, что он угадал – еще унизительнее, чем просто стоять и бояться. Снимаю все с себя заклинанием, отправляю под камень.

Ну?

Ну что ты смотришь с таким восхищением, мальчишка? Будто бы я не знаю, что ты видишь… белая кожа, выступающие ребра, почти безволосая грудь. Противно же.

У меня в связи с тобой только два желания, – смеется Ромулу и опять переплетает наши пальцы, – заняться сексом и накормить.

И к чему вот все это? У меня даже желания никакого нет.

Призываю из кармана мантию и, увеличив, расстилаю между камнями. Не на песке же, в самом деле…

А дальше… дальше мы стоим и пялимся друг на друга. Все это чрезвычайно мучительно, и у меня ощущение, что сейчас он просто покажет мне глазами вниз, обозначая, что это мое место там, с раздвинутыми ногами. Тогда я оденусь, пожалуй, и аппарирую к чертовой матери.

Но Ромулу начинает бережно целовать мои плечи, шею. Потом добирается до рта. И вкус его губ (с еле уловимыми нотками кофе и сигареты), нежные касания ладонями моей спины заставляют расслабиться. Мы вместе опускаемся на мантию, сплетаемся, и, кажется, все должно пойти как по маслу, вот только… только я не чувствую желания. Вообще. И когда горячая рука Ромулу скользит вниз и пальцы обхватывают мой член, обводят головку, это приятно, но и только. Возбуждения нет.

То ли это действительно обстановка так действует, то ли… то ли проблемы с потенцией, обещанные Хенриком, меня все-таки нашли. Пытаюсь расслабиться, но внутри наоборот все каменеет. Подступает паника. Мерлин, но почему сейчас? И Ромулу отодвигается. Конечно же, он все понял. Отчего бы не понять? Здравствуйте, дорогой граф, ваш любовник – импотент.

Он всматривается в мое лицо, встревоженно и растерянно, не знаю, каким чудом мне удается не отвернуться, но дальше в любом случае так нельзя все это оставлять, надо встать. Однако какая-то сила словно приковала меня к месту. Словно не делать ничего и застыть изваянием – лучший способ убежать, чем убегать в самом деле.

И тут Ромулу вдруг улыбается, несмело, но хитро, дергая уголком рта, – ясно, задумал что-то, и у меня внутри от этой улыбки все вздрагивает, и каменная оболочка трескается. И когда он целует меня – это как обещание все исправить. Способом, который сейчас знает и понимает только он. Способом, который приводит меня в ужас, когда Ромулу шепчет:

Ложись и разведи ноги.

Видимо, у меня все отражается на лице.

Нет, ты не то подумал, – со смехом заявляет он. – Давай ложись, раздвинь ноги, чтобы я между ними поместился, и задницу приподними.

Он же не будет?..

Северус, давай, – Ромулу нависает надо мной и пытается поцеловать, но я отвожу его лицо рукой. – Перестань, я не собираюсь покушаться на твою невинность.

И что же ты тогда собираешься?

Охххх, – вздыхает он. – Ну в кого ты такой медведь? Просто доверься мне. Давай.

Я сдаюсь. Он помогает мне лечь, как ему надо. В целом, сопротивляться глупо, я понимаю. Если ему захочется побыть сверху, разве я имею право ему отказать?

А потом его язык ныряет к моей заднице, ввинчивается в нее. Мерлин, он сумасшедший! Отталкиваю его, хватаю палочку и наскоро бормочу очищающие. Если бы я знал… Он забирает у меня палочку, подныривает снова и начинает меня вылизывать. И все тело прошибает сладкой, обморочной дрожью, когда он в очередной раз пальцами трогает мой член…

Когда я наконец выхожу из него, мы лежим рядом, в паре ярдов от кромки прибоя, Ромулу с прикрытыми глазами лениво водит кончиками пальцев по моему бедру. Наклоняюсь над ним и слизываю с его груди соленые капли, застрявшие в серебристых волосках.

Я снял со счета деньги на дом, – говорит он. – Семнадцать тысяч галеонов, должно хватить.

Семнадцать тысяч? – изумленный, переспрашиваю я.

Конечно. Это же должен быть хороший дом. Твой и мой.

Невольно поднимаю глаза, но скала нависает над берегом и замок отсюда не виден.

Это без оплаты агенту, – продолжает Ромулу. – У меня есть, чем ему заплатить.

Нет уж, агенту буду платить я.

Он открывает глаза и смеется, кончики пальцев скользят по моей щеке.

И вдруг резко садится, все веселье с него слетает, пялится на свои ноги, обхватывает себя руками.

Что не так?

Молчит.

И вот к чему это? Передумал? Или что-то еще? Про жену подумал?

Обними меня, – просит жалобно, не поворачиваюсь.

Прижимаю к себе, заворачиваю в мантию, чувствую же, что ему холодно, глажу по спине, снимаю губами капельки пота со лба.

Ну что? Что?

Нянька из меня, конечно, еще та, даже нормальным тоном спрашивать не умею, язык будто отсыхает. Впрочем, нет – приличная нянька, сколько змеенышей со своими проблемами через меня прошло, вот только среди змеенышей не было того, без кого я, кажется, не могу дышать.

Семь дней, а потом Книга, – говорит он. – Мне страшно, Северус. – И умолкает.

Что это за Книга вообще? И почему именно ты должен к ней идти?

Потому что должен. Потому что… Неважно.

Он молчит минут пять, так что разговор приходится продолжить мне:

Что за испытания ты должен пройти?

Понятия не имею. Никто их не помнит. Точнее, это чувствуется так, будто человек их помнит, но когда пытается о них кому-то рассказать, воспоминания ускользают. Магия пещеры делает это. Я только знаю, что, возможно, придется пройти через заброшенный город гоблинов. Но меня не это беспокоит. Может быть, с моими предками что-то там и случалось, но они все оставались живы. И с ума никто не сошел. – Он вдруг улыбается. – Знаешь, у нас был один предок в 15-м веке, весельчак и мачо. И он никак не мог решить, на какой же из пяти дам сердца ему жениться. Потому и пошел к Книге. Только его выкинуло из пещеры почти сразу же, как он в нее вошел, да так, что он оказался на другом конце страны. Причем самое смешное, что Книга ему все-таки показалась, только все страницы в ней были чистыми.

Перебираю взмокшие от пота прядки на его затылке:

И чем все кончилось?

А. Ничем. Он отправился в путешествие и вскоре умер. Но, говорят, что его внебрачный сын от дамы, которую он возлюбил в путешествии, женился потом на дочери короля.

Что же тебя беспокоит?

Ты, – помедлив, отвечает он. – Что Книга скажет мне, что я должен оставить тебя.

Теперь замираем мы оба. Я-то думал… а у него – то же, что и у меня.

И ты пытаешься, купив дом, обмануть судьбу? – пытаюсь выдавить усмешку, но вместо нее выходит что-то жалкое.

Он молчит, наверное, целую вечность. Потом наконец отвечает:

Но разве не стоит попробовать? Ты не находишь?

Да уж, что наш роман – да и вообще все наше существование – как не попытки обмануть судьбу?

Когда мы поднимаемся к замку, я уже слона готов съесть от голода. Но Ромулу вместо слона предлагает копченую куриную ножку. Мы устраиваем пикник прямо во дворе, стол – мельничный камень, попавший сюда непонятно каким путем. Чокаемся бутылками.

За нас, – говорит Ромулу, улыбаясь. – Ведь не просто же так мы встретились.

Как получилось, что ты лишился магии? – спрашиваю я, делая глоток.

Он мрачнеет.

Тушил драконью ферму.

Описывает пожар.

Если звериные морды – то это однозначно было Адское пламя… Одно из редких заклинаний, наделенных разумом. Преследует свою жертву, пока не убьет.

Я не знаю.

И очень хорошо, что не знаешь. Потому что это из темнейших заклятий.

Ромулу бледнеет.

Ты не знаешь, что происходит с тем, кто его произнес?

В каком смысле происходит? Если ты спрашиваешь, наказывает ли за это бог, то это не ко мне – я в него не верю.

Нет, я имел в виду, насколько это может испортить душу.

Я не знаю, Ромулу. Считается, что темная магия вызывает желание применять ее еще и еще. Но я слышал и мнение, что применение темной магии – это уже следствие испорченности человека.

Ты много ее применял?

В том, что касается зелий – да. И пыточные, то, что мы в Англии называем непростительными.

Тогда ладно, – его лицо светлеет.

Почему ладно? – не понимаю я.

Потому что если ты это делал часто, и твой характер не испортился…

Не испортился? Мерлин. Меня ненавидит каждый ребенок в этой чертовой школе.

А до употребления темных ингредиентов и пыточных ты был душкой?

Не знаю, из-за чего меня бросает в хохот. Может, из-за этой его улыбки.

Мы придвигаемся друг к другу.

Люблю тебя, – шепчет Ромулу между жаркими, рваными поцелуями и опять тянет руки к моему ремню. – Люблю.

На этот раз он тащит меня в замок. Тяжелые двери поддаются неохотно, внутри грязно, пахнет пометом и пылью, когда мы проходим через анфиладу темных залов и поднимаемся по лестнице на второй этаж, на нас из-под арки входа вылетает целое семейство летучих мышей. Зал, в который меня приводит Ромулу в конце концов, размером с Трофейный, и, похоже, предназначен для ритуалов. На окнах – некогда тяжелые и темные, а сейчас из-за ветхости напоминающие кружево шторы, в них возятся докси. По углам разбросан какой-то хлам, и я не удивился бы, обнаружив в нем человеческие останки. Но хотя бы воздух здесь чище – за счет сквозняка. Посредине зала торчит подобие каменного алтаря. С потолка свисают светильники из черепов – такие, в которые добавляют жир принесенных в жертву животных и людей. Истертые каменные плиты тут и там испещрены незнакомыми знаками. А при нашем приближении перед алтарем загорается красным зловещим светом целая полоса древних рун.

К алтарю? Какого мы вообще сюда?..

Ну конечно!

Ненасытное чудовище, – говорю я, когда Ромулу стаскивает свитер через голову. – Ты вообще хоть понимаешь, насколько в таких местах рискованно…

Я – хозяин замка, – отвечает он оскорбленно. – И мне перевели все надписи здесь.

Перевели ему, – фыркаю я.

Мне и правда не по себе. Мало ли какая магия здесь могла остаться? Навожу палочку на шторы, собираясь хотя бы раздвинуть их, но вспоминаю, что докси, которые с них посыплются, мне вывести нечем. Значит, это кончится тем, что твари просто понесутся на нас, и тогда нам мало не покажется. Ограничиваюсь тем, что отметаю всю гадость на пару ярдов подальше от алтаря – чтобы хоть было куда сложить одежду.

Мальчишка уже разделся совсем, лежит, раскинув руки и ноги, словно жертвенный агнец. Алтарь большой, хватило бы и на пятерых, и Ромулу теряется в этой темноте, кажется намного более худым, чем он есть, и еще очень хрупким. Сажусь рядом и, медленно наклоняясь, трогаю губами так же медленно сначала лоб, потом губы. Мне хочется укрыть его и прижать к себе, и совершенно не хочется ничего иного.

Он берет мою руку и ведет ею по животу и дальше, избегая уже влажного члена, кладет мои пальцы на яички, глажу их, приятно цепляясь пальцами за волоски, и перебираю. И там он тоже весь хрупкий, нежный, страшно прикасаться к нему.

Знаешь, – прикрыв глаза, говорит он, – этот зал существует с начала постройки замка. И здесь давали все обеты, и здесь первый раз любили друг друга после брачной клятвы.

Он вдруг резко переносит мою руку на грудь, я чувствую, как частит его сердце.

Ты хочешь?.. – Он на секунду останавливается, и я вздрагиваю – мне кажется, он хотел спросить «Ты хочешь, чтобы мы принесли брачные клятвы?»

И я целую, чтобы перебить, пока не стало слишком поздно. Веду его рукой вниз, обхватываю его член. Наклоняюсь к налитой головке и втягиваю ее в рот. Ромулу издает полувздох-полустон, вцепляется пальцами мне в волосы, зачем-то больно тянет их вниз, и я сначала терплю, но потом все-таки решаю – какого черта? Ложусь рядом, и обнимаю его, просовывая руку ему под спину. Не буду делать то, что не хочу. Не буду. Я не с Альбусом, в конце концов.

Глажу легонько его яички, ласкаю член, он доходит быстро, вытягивается с громким стоном и выплескивает мне на брюки жалкие струйки спермы. Потом зарывается в мой свитер лицом:

Ты не стал…

А я и сам не знаю, почему. Я все-таки немного возбужден, и мне нравилось доставлять ему удовольствие. Но… ненавижу попытки мной манипулировать, пусть даже это он. Пусть, в конце концов, начинает замечать, что я не его пушистая комнатная собачка.

Я что-то сделал не так, Северус? Я слишком многого хочу, да? Я просто… просто мне казалось, что ты тоже… что это все не на пять минут. Я ошибся? Скажи.

Он… смотрит так открыто, так отчаянно вглядывается в меня, так уязвим сейчас, что у меня перехватывает дыхание. Я глупец, капризничающая первоклашка. Может быть, с кем-то другим, но не с ним, с ним так, сейчас, здесь – нельзя.

Нет, нет, – сгребаю в охапку, целую куда-то над ухом, вжимаюсь всем телом. – Это просто…

Он отодвигается, несмело улыбаясь:

Просто я замотал тебя?

Целую его по отдельности в каждый глаз, потом подставляю шею его языку, в то время как его пальцы расстегивают мои брюки. В конце концов, что у меня останется, когда его не будет? Кроме этого, что еще?

Я вхожу в него медленно, не попадая ни с первого раза, ни со второго раза и, может быть, даже не желая попадать – он меня подгоняет своим нетерпением, а мне кажется, что он весь уже истерзан мной там, и с его полуоткрытых губ срывается мучительный стон, заставляя меня замирать в испуге. Но когда все-таки получается протиснуться – и, боже, он опять такой узкий, как будто и не было между нами ничего – он вцепляется в рукав моего свитера, подтягивая к себе, он отталкивается от этого чертова камня, подаваясь навстречу, а потом пытается скрестить ноги за моей спиной, чтобы я уж точно никуда не делся, и в этот момент все мои попытки спорить кажутся такими несущественными, несерьезными. Потому что серьезным что-то может быть в маленьком мире. А мир, в котором я оказываюсь, огромен. И в этом мире никого больше не существует, только я и он. Не существует (и это ужасно кощунственная мысль) ни Поттера, ни Альбуса, ни даже воспоминаний о Лили. Не существует моей виновности, всего моего прошлого. Не существует школы с безмозглыми учениками, не существует Тупика прядильщика, ничего, что я не люблю. И следом простая мысль приходит в голову: рядом с Ромулу выживает только любовь.

И это каким-то непостижимым образом значит – да. Я могу и умею любить. Я тоже.

Наверное, еще много всякой чуши можно придумать, но Ромулу вдруг делает движение навстречу такое сильное, что у меня будто шаровая молния разрывается во всем теле, в паху, а затем, мгновенно поднимаясь вверх, и в голове.

Давай уже, – сердито говорит он. И коротко, пронзительно ахает, когда я действительно «даю».

Кончаем мы оба на боку, лежа на алтаре, он попросил, а мне все равно – только бы быть внутри него. Впрочем, нет, когда я так вот, сзади, я словно бы получаю еще больше его – это соприкосновение спиной, он в моей полной власти, и он доверяет мне.

Я довожу его рукой, и он всхлипывает. Потом прижимается еще тесней и смеется:

Твой свитер ужасно колется.

И ты решил сказать об этом только сейчас?

Я не очень-то соображал, знаешь. Ты еще не заметил, что я в твоем присутствии вообще-то теряю голову?

Главное, чтобы не то, что ниже.

Хохочет.

Дотягиваюсь до палочки и трансфигурирую ткань. Это не очень удается, чувствую, как свитер трещит по швам, теперь надо стаскивать и смотреть, какие беды с ним приключились, но ткань все же стала мягче.

Ромулу тоже оценил – трется об нее спиной. Потом говорит жалобно:

Я замерз, между прочим.

Это была твоя идея, между прочим, трахаться в каких-то особо извращенных местах. Хорошо, что не посреди публичного выступления в Гайд-парке.

О, в Гайд-парке, – в его голосе явное оживление. – Тем более, опыт парков у нас уже есть.

Ну нет уж, – отлипаю от него, набрасываю на себя очищающие и одеваюсь. Когда я завязываю шнурки на ботинках, он все еще лежит на алтаре, не делая никаких попыток подняться. Не знаю, какие докси меня кусают – подхватываю его под спину и коленки и выношу из зала.

Боже, Северус, – он не вырывается, с протяжным вздохом обхватывает меня руками за шею.

Тяжелый ужасно. Не помню, когда я вообще кого-либо так носил. Для транспортировки в больничное крыло вполне годится заклинание левитации. Один раз, кажется, пытался сонную Лили приподнять, но она запротестовала, и мне от нее даже влетело. Она иногда терпеть не могла эти девочковые вещи.

На лестнице догадываюсь попробовать заклинание облегчения веса. Беспалочковый маг из меня еще тот, но половины тяжести как не бывало. Повторить, однако, я не решаюсь. Если оно сейчас так криво подействовало, то мало ли – может, следующий заход вообще Ромулу в призрака превратит.

Но приятно, черт возьми. Сгружаю его на траву у мельничного камня.

Как невесту, – говорит он.

И смотрит, смотрит, смотрит в глаза.

Боже. Ты, наверное, существуешь, потому что иначе не мог бы он так смотреть.

Его живот все еще в сперме. Я опускаюсь на колени и вылизываю, начиная с пупка и далее по кругу. Вылизываю везде, член, внутреннюю сторону бедер, яички. Ромулу дергается, выгибается в сладких судорогах, член его тоже дергается.

Черт знает что. Ты хочешь, чтобы я четвертый раз? – бормочет он в перерыве между стонами.

После этого мне уже ничего не остается, как доделать дело. Четвертый раз уже не быстрый, да и я потерял сноровку без практики, губы устают, но я ни за что бы сейчас не оторвался от него. Когда он кончает, я отстраняюсь, словно бы уже не могу, и сперма брызгает мне в лицо, будто случайно. Целую его, ухожу за одеждой и на лестнице, в замке, довожу сам себя. Стыдно, невыносимо стыдно, и я ни за что бы не признался ему, но и невыносимо хорошо – тоже.

В бутылке, которая претерпела уменьшение, вино явно испортилось, но все же не настолько, чтобы его не пить. А может, мы оба в таком состоянии, что сойдет и любая дрянь. Я, помнится, тоже не всегда был особо разборчивым.

Жаль, что еда и жидкости трансфигурации не поддаются, – подмигивает Ромулу, отхлебывая из горла. – Знаешь, чем отличается бог от просто мага?

Нет.

Бог умеет превращать воду в вино.

Он в одной майке, куртка накинута на плечи. На майке написано «Queen». Я спрашиваю, и он объясняет, что это маггловская группа, ее солист умер от СПИДа пару лет назад.

Песня «Show must go on». Не слышал?

Я не знаю маггловских песен, Ромулу.

Совсем? – удивляется.

Совсем.

Не считать же пьяные рулады отца. Хотя в доме бабушки тоже звучало радио, но это было, кажется, так давно, что я действительно не вспомню.

Я должен тебе сыграть, – он улыбается. – И Богемскую рапсодию тоже. Припиши к обязательным вещам в нашем доме приличное фортепиано.

Тогда придется вызывать настройщика.

Придется, – кивает он. – Но ты что-нибудь придумаешь.

И почему все так уверены, что я обеспечу какие-то их нужды за счет ресурсов своего ума?

Он берет меня за руку, разминает пальцы, подносит к губам и целует:

Я пошутил. Настройщика можно транспортировать портключом. Или маггла вызвать.

Маггла…

Ромулу не отпускает мою руку:

Ты ведь не любишь магглов? Почему тогда ты со мной продолжил?..

Хотел бы я знать, – усмехаюсь.

И вправду, хотел бы я знать. Впрочем, как было не продолжить, если он сам так стремился удержать меня.

А если бы я так и остался сквибом, ты бы?..

Вглядывается опять настороженно.

Это имело бы значение?

Имело бы? Но ведь он и сейчас почти что сквиб, и мне с ним же не на дуэли драться. Да и вообще, кажется, в случае с ним вообще все привычное не имеет значения.