Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 74 страниц)

Проще? Разве вообще может быть проще? Теперь придется заниматься поместьем… А это еще больше дел.

Помощника наймешь. И не одного. И обязательно секретаря. Это я тебе прописываю как целитель. Пригласишь еще какого-нибудь винодела, чтобы все было по науке.

Мы не можем даже границы укрепить, какой виноград, – устало сказала Мария Инесса. – И возвращение Темного Лорда не за горами. И…

Да, дружок?

Есть еще одна проблема.

Она вдруг начала рассказывать Леонардо про Снейпа. Начала и не могла остановиться, пока не выговорила все.

И Грегори говорит, чтобы я оставила это в покое, как будто можно действительно оставить такое в покое, как будто можно действительно забыть и простить. Я не верю, что он смог забыть все это. Этот человек пытал его, насиловал его… – волнуясь, объясняла она.

Только? – неожиданно перебил ее Леонардо.

Только что?

Дело только в Грегори и Фелиппе? Видишь ли, Мари, я читал записи процесса над неким Антонином Долоховым. И некоторыми его товарищами.

Мария Инесса похолодела.

Как?.. Как они попали к тебе?

Ну, я же целитель, и некоторые мои пациенты – высокопоставленные люди в самых разных странах, мне нетрудно достать все, что понадобится.

И зачем… тебе это понадобилось?

Леонардо отвел взгляд.

Мария Инесса выдернула руку из руки мужа:

Зачем. Тебе. Это. Понадобилось?

Не кричи, милый друг, – вздохнул Леонардо. – Ты же знаешь, я не любитель лезть в чужие дела, но ты так часто бормотала «Тони» во сне, что мне поневоле уже стало казаться, что я женат и на нем тоже.

О боже!

Конечно, она никогда не скрывала той помолвки, и предполагала, что эта история может выплыть, но сейчас была к этому совершенно не готова.

Ну, полно волноваться, дружок, с кем не бывает, у всех свои секреты. Вот выпей.

Леонардо призвал фиал с зельем, и в воздухе запахло ненавистным пустырником.

И… что ты узнал? – поднеся фиал к губам, но медля, спросила Мария Инесса.

Я уже не очень хорошо помню, друг мой. Ты, правда, хочешь, чтобы я тебе рассказывал?

Леонардо смотрел на нее, и в его взгляде было столько нежности и заботы, столько доброты, сожаления и любви, что это потрясло ее.

О боже мой, – сказала она.– Ты ведь всегда это знал. Дело ведь было не в Джейн и не в других, правда? Не в том, какой ты. – Слезы потекли по ее щекам. Она бросила фиал и пыталась закрыть рот рукой, но слова рвались, им нужно было прорваться, и потому ничего не вышло. – Дело было во мне и в Тони. Потому что ты знал, что всегда был только Тони, только он один.

Эухения читала финансовый отчет за столом в кабинете Хуана Антонио, когда пришел Гжегож. Он был слегка растрепан и напряжен, но на его лице сияла улыбка.

Уже второй час, – сказал он, проводя кончиками пальцев по двери.

Я помню, – улыбнулась Эухения, – просто после объяснений Мартины я, кажется, впервые начала что-то в этом понимать, и не хочу упустить этот момент. Так что, пожалуй, еще посижу, тем более, что я теперь могу вставать, когда хочу. Знаешь, мне никогда не удавалось жить в каком-то режиме. Наверное, поэтому мне нравилась профессия зельевара. С одной стороны все точно и ошибок допустить нельзя, с другой стороны это совсем другой ритм. Можно варить зелье сутки, а потом отсыпаться полдня.

Это потому что ты не работаешь зельеваром при больнице, – засмеялся Гжегож. – Там бы тебе никогда не удалось отоспаться.

Больницы меня не привлекают, – согласилась Эухения. – Даже папина.

Гжегож сделал шаг в комнату:

Раз уж ты не идешь спать, я хочу кое-что сделать.

Эухения закрыла пухлый том и подняла голову:

Что?

Гжегож загадочно улыбался, и она подумала, что сейчас он ее поцелует. Но он вытянул ее из-за стола, взял ее руку в свою и шепнул:

Доверься мне.

Хорошо. Что я должна делать? – послушно спросила Эухения.

Почти ничего. Стой так вот и держи руку, чтобы она была на одном уровне с моей.

Гжегож достал палочку и сделал несколько пассов. Эухения смотрела, как зеленые и розовые нити заклятия переплетаются и обвивают их руки.

Что это?

Можешь уже отпустить руку. Все. Это чары, которые я добавил к чарам помолвки. Теперь я всегда смогу найти тебя, если захочу.

Вот как? А если бы я захотела изменить тебе, ты бы свалился на голову моему любовнику? – со смешком спросила Эухения.

Я бы отпустил тебя, – покачал головой Гжегож. – Разве есть смысл жить в браке без любви?

Не знаю. Мои родители, кажется, как-то живут.

Я предпочел бы не брать их отношения в качестве образца, – Гжегож мягко улыбнулся и, потянув руку Эухении к губам, поцеловал. – Чары поиска работают в обе стороны. Даже если тебе вдруг захочется разорвать помолвку, ты всегда сможешь найти меня и сказать, что передумала, – ухмыльнулся он. – Спокойной ночи.

Эухения проводила Гжегожа взглядом, отмечая, что и волосы его стали роскошнее, и сам он поправился и перестал выглядеть бледным и недокормленным. Когда дверь закрылась и шаги в коридоре стихли, Эухения вытянула руку и стала разглядывать ее, как будто чары могли быть видимыми.

«А если бы он хотел чего-то дурного?» – подумала она, удивленная собственной покорностью.

Впрочем, эта мысль тут же вылетела у нее из головы. Эухения вернулась обратно к столу, раскрыла отчет и принялась увлеченно разбираться в мире сделок и платежей.

========== Глава 113 Накануне ==========

23 апреля, суббота, POV Северуса

Но, конечно, до ритуала я его не успеваю увидеть. Он пишет, что мать тяжело больна и что он вернется в Англию, как сможет, пишет, что любит и не переставал думать обо мне, и от его писем одновременно веет теплом и горечью, а я, прочитав очередное, поднимаюсь на галерею и стою там, вглядываясь в огни в долине. И что мне, собственно, мешало бы сделать портключ в Толедо? Наверное, то, что я понятия не имею, чем бы это обернулось, начиная с того, как много магии уходит на изготовку портключа, а во-вторых… Я и хочу его видеть, и боюсь. Перед ритуалом – боюсь. Мне нужны все силы, я совершенно не понимаю, что мне предстоит, и я просто не могу сейчас расходовать себя на что-то еще.

Поттер оказывается на удивление понятливым. На просьбу следовать указаниям и не заниматься самодеятельностью не обижается и кивает так, будто участвовал в подобных ритуалах всю жизнь. А вот Альбус, точнее, та его фраза, произнесенная во вторник, меня беспокоит. Книжку я пролистал, и даже нашел предлог, чтобы сунуться к нему поговорить, но Альбус разбирался с министерскими бумагами, которые, как всегда, накапливаются под конец года, и то ли ему действительно было некогда, то ли он тоже искал предлог, чтобы ничего со мной не обсуждать.

И вот я опять на галерее. Четверг. Темнеет. Мысли крутятся, и я не хочу их отпускать. Просто ли Альбус угадал мое состояние, что для него, в общем-то, дело обычное, или он знает что-то новое? Знает, сколько мне отпущено. Знает что-то о его планах?

И не просто же так он это все затеял. Чем ближе ритуал, тем больше мне кажется, что Альбус на самом деле все понимает и контролирует, тем больше мне хочется сдаться. Когда я увлекался алхимией и еще не запрещал себе думать на эту тему, прочитал в одной книжке про отделение руды на начальном этапе трансмутации. Автор писал: «Взвесь, коей надлежит стать благородной, поднимется вверх, а камень останется в состоянии камня». Мне сейчас очень, очень хочется остаться в состоянии камня.

Дежурство уже закончилось, надо бы идти спать, но я все еще никак не заставлю себя оторваться от Хогвартса. Что там, в комнатах? Опять холод, опять промозглость. Домовики исправно разводят огонь, но плесень разводится быстрее, чем ее успевают уничтожать. Нарочно выбираю долгий путь, и иду медленно. Любителей пошнырять по школе после отбоя сегодня не наблюдается. Думаю, не только близость экзаменов действует, но история с Ротенбергом сыграла свою роль. Альбус, конечно, уладил все по-своему с родителями обоих – и Ротенберга, и Макмиллана, и, видимо, запретил распространяться о случившемся и Брокльхерст. Но каждый из деканов, включая меня, вчера особо предупредил учеников о недопустимости стычек в коридорах, классах и где бы то ни было, а также о нахождении вне факультетских помещений после отбоя. На фоне дементоров вокруг школы все это сущая ерунда, однако на несколько дней можно ожидать затишья. На следующей неделе, конечно, все уже забудется. Полагаю, что в каком-то смысле Альбус замалчиванием сделал даже хуже – теперь каждый будет выдумывать подробности кто во что горазд.

Я стараюсь об этом не думать. Сделать я здесь вряд ли могу больше, чем Альбус, а если уж брать корректность его поступков… при мысли о Ротенберге передо мной возникает не лицо, а руки, аккуратность движений при нарезке ингредиентов. Такую редко у кого встретишь. Было ли это вечным состоянием сжатой пружины, которой хватило одного неправильного нажатия, чтобы выплеснуться тьмой на всех и вся? В любом случае, хорошо, что его больше нет в школе. И почему того же Альбус не мог сделать с Блэком? К тому же это был пятый курс, Блэк вполне мог сдать СОВ и убираться отсюда к чертовой матери.

Однажды, лет десять назад, на Хэллоуин я напился и осмелился высказать это ему, за что получил вполне предсказуемое: «Разве Сириус Блэк был единственным, кому я давал второй шанс?» Все правильно, все справедливо. Альбус не прорицатель, он не мог предвидеть, что Блэк окажется предателем и выдаст Лили, а мне нужно заткнуться, потому что за свой шанс я, конечно же, благодарен. Не за жизнь – за возможность охранять Поттера и отомстить.

И, конечно, в первую очередь, это моя вина, не ляпнул бы я про пророчество, ничего бы тогда не случилось – и ведь знал же, что Лили беременна, просто настолько был ослеплен в тот момент жаждой славы, что не сложил банальнейше два и два. И это-то гнетет больше всего, что в тот момент ни о ком, кроме себя, не думал. И убил-то потом по большому счету не только их – себя. Ромулу думает, что я живой, но где-то в глубине души я давно мертвый. И ни Альбусу, ни кому другому не под силу это оживить.

И все же, если бы Альбус тогда… Блэк-Блэк-Блэк… Почему сегодня? Я так долго не думал о нем, и вот он меня словно преследует повсюду. Точно – преследует. Понимаю это, когда открываю заброшенный класс, зажигаю канделябры и, усевшись за учительский стол, лезу в карман за книгой. И тут вспоминаю, что в 74-м это был класс защиты, и именно здесь мы отбывали отработку с Блэком в том месяце, когда пришел новый учитель, Магнус Уолтер. Блэк расчищал класс с одной стороны, я с другой, Уолтер, тщедушный очкарик с писклявым голосом и вороньим гнездом на голове, сидел на помосте и, не обращая на нас внимания, читал, а палочки наши лежали в его кармане, так что рассчитаться с Блэком за причину, по которой мы сюда попали, не было никакой возможности. Потом это чучело заставило нас пожать друг другу руки, и мы с Блэком синхронно вытерли их о мантии, брезгливо поджимая губы. «Вы, мистер Снейп, не должны обижаться и считать, что вы наказаны несправедливо. Вы и вправду лишь отвечали на нападение мистера Блэка, однако вы тем самым нарушили запрет на дуэли», – пафосно изрек после этого Уолтер, и Блэк, стоявший за его спиной, довольно осклабился, показывая мне жест победы.

Взгляд падает на заложенный камнем камин. Тогда мы уже собирались вон из класса, как вдруг в разожженном камине раздался шум и нам под ноги выкатился мохнатый комок с заостренными ушами и большими острыми зубами. Это был нелетаюший родственник пикси – имп, и я его видел впервые в жизни. Шерсть у него тлела по всему телу, и он верещал так громко, что закладывало уши. Уолтер обездвижил его и, сунув в руки Блэку, сказал, чтобы тот отнес его к преподавателю по уходу за животными. Не мне, не нам обоим – Блэку. Именно это и уязвило больше всего – сколько ни рассуждают бывшие гриффиндорцы о равноправии, предпочтение все равно отдают Гриффиндору. Имп потом стал блэковским фамильяром, и какое-то время ездил на его плече или в сумке и, конечно же, чуть что норовил перескочить на меня, ущипнуть за ухо, выдрать прядь волос или даже клок из мантии. Один раз он помочился на меня, и вся поттеровская компашка потешалась во всю мощь присущего каждому из них интеллекта. Еще раза три, пока Слагхорн отворачивался, имп начинал скакать передо мной на зельеварении и кидаться ингредиентами в мой котел, а потом мгновенно исчезал, молча строя гнусные рожи. Слагхорн в конце такого урока сочувственно говорил: «Я вас не узнаю, Северус, вы испортили самое простое зелье», и все это сочувствие было насквозь пропитано торжеством.

Продолжалась эта эпопея с импом недели три, и я уже перечитал все книги о них, выучил все возможные заклинания против них и как раз варил отталкивающие составы, которыми собирался пропитывать волосы и мантию, как вдруг, наскакавшись в теплицах, имп чуть не угодил в рот гигантской мухоловке, а Лили, отчаявшись усовестить Блэка в жестоком обращении с беззащитным существом, с моей подачи пожаловалась директору, и тот извлек на свет божий декрет 1400-какого-то года, согласно которому в школе было официально запрещено иметь каких-либо других фамильяров, кроме сов, жаб, кошек и крыс. После этого имп с плеча Блэка исчез, и в последний раз я его видел, когда мы после пятого курса отправлялись домой, – на перроне.

Блэк. Иногда мне снилось, как я убиваю его. Я начинал делать это медленно, например, жарил его на раскаленной решетке на медленном огне или заставлял выпить какой-нибудь особенно болезненный яд, и каждый раз говорил себе, что у меня хватит сил завершить это, и каждый раз не выдерживал уже через несколько минут и убивал его. И тут еще Альбус или Лили говорили что-нибудь под руку, вроде того, что я поступил правильно, а мне хотелось на них наорать за то, что они ничего не понимают.

К черту Блэка! Вначале порываюсь перейти из этого кабинета в другой, но потом решаю, что это будет похоже на то, что он опять взял верх. Заставляю себя сосредоточиться, и через две минуты уже забываю обо всем, кроме книги. Магия фантомов как система мне незнакома, а оказывается, к ней относятся и Патронус, и вуду, и многие магические существа были созданы волшебниками древности именно на основе фантомной магии. Даже некоторые духи – это в первую очередь фантомы, и если знать фантомную магию, то можно изобретать свои заклинания буквально на ходу.

И кстати, портреты – волшебные портреты тоже относятся к фантомной магии. Переворачиваю вторую страницу раздела, посвященного портретам, и – чуть не подскакиваю. «Следует отличать отпечаток личности от души, заключенной в портрет или скульптуру. Заклинание, которое прерывало бы столь жалкое существование, неизвестно».

Выбегаю из кабинета, забыв загасить свечи, потом на середине коридора вспоминаю и все же возвращаюсь. Напоминаю себе, что Маршан велел не бегать. Не то чтобы я исполнял его предписания, но в любом случае, спешить сейчас некогда, никто от того, приду я раньше или позже, не умрет. Точнее, тот, к кому я спешу, умер давно.

В комнатах Минервы тихо и как-то безжизненно. Вместо воды в графине на столе на дне желтый сухой осадок, портьеры, закрывающие вход в спальню, обвисли унылой тряпкой, а некогда грозные дракончики вместо бодрых струек пламени выдыхают жалкий дымок.

Роберт болен, – говорит преподобный МакГонагалл, пока я обвожу взглядом кабинет.

Я сажусь на край стола рядом с аркой.

В этом вашем Мунго говорят, что сделали все, что в их силах. Так ведь всегда говорят, когда ничего не могут сделать, правда? Роберт, мой мальчик… А ведь ему нет и шестидесяти.

Все это, конечно, печально, но меня интересует другое.

Как получилось, что вашу душу заключили в портрет?

После моего вопроса он замолкает минут на пять, и мне уже кажется, что он ничего не ответит и что я зря пришел, когда вдруг раздается еле слышное бормотание:

Только не напоминайте ей об этом, пожалуйста. Она ведь и сама не знает, как так вышло. Она, бедняжка, так переживала, что я умираю, так хотела, чтобы я не уходил…

Спонтанная магия, вот оно что! Как Минерва с этим живет, интересно?

Она пробовала как-то освободить вас?

Первый год пробовала, и она, и ваш Дамблдор, и специалиста по привидениям приглашали, – вздыхает он, – да что толку. Говорят, что магия желания так сильна, что пожелать обратного уже невозможно. Да и невезучая моя девочка с магией-то. Так хотела стать сильной колдуньей, а и с любовью из-за этого не складывалось всю жизнь, и вот из-за меня еще казнится теперь, бедняжка. Нет, вы не подумайте, что мне плохо, просто иногда вдруг тоска такая нападает, как подумаю, что вот уйдет она тоже, бедняжка, а я где буду потом висеть, и это те же адовы муки, вечность.

А портрет? Потрет разрушить нельзя?

В том-то и дело, что нельзя. Он теперь тоже вечный. Так уж вот она пожелала, и таков, значит, мой крест. – Он умолкает, но через несколько секунд вдруг снова заговаривает: – Но вы ведь не это обсуждать пришли?

Я вздрагиваю. В проницательности ему не откажешь. Но я даже не знаю, как рассказать, что рассказать и стоит ли вообще… Знают двое – знает и свинья.

Вы намереваетесь что-то сделать и сомневаетесь, стоит ли, – уверенно говорит он.

Да, – собственный голос звучит глухо, в горле пересохло.

Вы можете этого не делать?

Вряд ли.

Ну тогда ответ очевиден, правда?

Правда.

Говорить, собственно, больше не о чем. Я покидаю комнаты Минервы, на ходу уничтожая свидетельства моего присутствия, и когда открываю дверь в коридор, в спину доносится тихое:

Действуйте смело, сэр. Я буду молиться за вас.

И, возвращаясь в подземелья, я думаю, что да – это именно то, что мне надо было услышать сейчас.

Я вхожу к себе в гостиную, когда вдруг из камина раздается жуткий шум. Вытаскиваю палочку, но шум тут же перекрывается жалобным, явно не человеческим плачем, и я в шоке застываю, когда на коврик перед камином вываливается черный мохнатый комок. Нет, не может быть. На несколько секунд я судорожно соображаю, не сон ли, не галлюцинация ли, но по-настоящему проверить это вряд ли возможно. Разве сумасшедшие соображают, что они сумасшедшие? А имп продолжает захлебываться плачем, и я вскоре понимаю почему. У него сломана правая верхняя лапка.

Да уж. Заклинания против них я знаю, а вот лечебные… Зачастил я к Хагриду. Имп, между тем, переходит на верещание, и сует вторую лапу себе в рот, и я понимаю, что он еще и голоден. А что они там едят? Мух? Может, сгодятся сушеные стрекозы?

Оказывается, вполне. Верещание умолкает и переходит в жалобное нытье. Я подхватываю зверька на руки и отправляюсь в долгую дорогу из подземелий. Хагрид, по счастью, еще не спит. Сдав несчастного бесенка в добрые руки, иду по косогору вверх. Подсвечиваю Люмосом и то и дело оглядываюсь – нет ли дементоров. Сердце частит, и дышится тяжело, и я не раз поминаю предписания Маршана, а также то, что я по-прежнему забываю им следовать.

Наконец-то замок. Вхожу в холл, и мое разогнавшееся сердце комом обваливается в ноги – у лестницы стоит Альбус в домашней темно-коричневой робе, которую он надевает только ночью. У него строгое лицо, и когда он смотрит на меня, не говоря ни слова, не кивая, мне страшно. Я подхожу к нему, он протягивает ко мне руки, и я беру его ладони, сухие и ледяные, в свои.

Что он знает? Как много он знает? Мы стоим, вглядываемся друг в друга и молчим. Потом он осторожно высвобождает одну руку, затем вторую.

Присматривай за Гарри, Северус, – говорит, будто прощается, и уходит.

В субботу мне не спится с шести утра. Можно было бы встать хоть в час – ритуал только в три, а встретить Фелиппе я договорился в половине второго. Но в шесть я просыпаюсь от того, как сильно колотится сердце, дыхательные упражнения унять тревогу не помогают, и я выползаю в гостиную с чашкой какао. На столе лежит книжка про фантомную магию, я сажусь в кресло, беру ее в руки и понимаю, что что-то здесь не так. Взгляд натыкается на свисающую из книжки закладку, полоску тонкой коричневой кожи с тиснением – гербом Гриффиндора и инициалами А.П.В.Б.Д. Сколько я их перевидал в самых разных книгах из библиотеки Альбуса, только, готов поклясться, в этой книге еще вчера ничего подобного не было.

Тяну за закладку, открывая на разделе «Использование фантомов в ритуалах», и тут понимаю, что и книга вообще не та. Второй том, а у меня был первый. Ну, не сошел же я с ума, или все-таки давно сошел? Раздел весь исчеркан красным карандашом, которым так любит портить книги Альбус, а напротив строки «Дарвита Афанточчо»* знакомым косым почерком выведено «Для ритуалов безопасно только это заклинание, и никакие другие». Что-то заставляет меня просканировать книгу чарами хронологии, и я холодею, когда получаю ответ: записи в книге были сделаны не дольше двух дней назад. И как, как это понимать?!

Я кидаюсь к камину – разумеется, прямого разговора не выйдет, но, возможно, я получу подтверждение своим догадкам, однако комнаты Альбуса закрыты. Теперь меня уже откровенно трясет, опять упражнения, но итог один – успокоительное. И как теперь вести ритуал, где нужно будет высвобождать магию, если магию успокоительное тоже «успокаивает»?

Мчусь в библиотеку, в запретную секцию, но про ритуалы с фантомами там ничего нет. Успеваю разбудить и Люциуса, и Эйвери, и Джерарда Паркинсона, и Августу Лонгботтом, и даже Маршана, и, выслушав очень много лестного по поводу тех, кто наведывается в гости без приглашения по утрам, получаю абсолютный ноль результата. Делаю попытку еще раз сунуться к Альбусу по камину – глухо. Отправляюсь в его комнаты кружным путем и выясняю, что Альбус успел поменять пароль.

Остается только вернуться к себе и читать то, что есть. К двенадцати я задремываю над книгой, и вдруг раздается громкий стук в дверь. Какая-то, весьма глупая часть меня, надеется, что это Альбус, но в комнату, сгибаясь чуть не пополам, вваливается Хагрид. За пазухой у него имп, и он, не церемонясь, сгружает его на столик.

Он, этта, к тебе хочет, – говорит жалостливо. – Всю ночь просился и утро.

Имп мгновенно оказывается у меня на плече, вцепляется здоровой лапой, до крови продирая сквозь мантию, начинает что-то лопотать мне на ухо и тут же кусает. О боги, вот только этого мне не хватало!

Ну, он маленький же, – разводит руками Хагрид.

Мне хочется его удушить.

И что, предполагается, я буду с ним делать?

Дык… фамильяра-то у тебя нету, – объясняет мне это чудовище, да еще с таким видом, будто это я здесь ничего не понимаю.

Хагрид, я не смогу его себе оставить, мне не нужен фамильяр, – пытаюсь настаивать, но он только машет рукой.

Импы – они такие, – говорит, – уж если кого выбрали, то ты теперь хозяин.

Мда. Еще и вот это на мою голову. Отцепляю импа, не прекращающего кусаться, и держу его на расстоянии вытянутой руки, но это приводит к тому, что и рука моя оказывается поцарапанной, а имп скачет сначала по мне, потом начинает скакать по комнате, засовывает морду в чашку с какао, и вот чашка уже летит в камин, рассыпаясь мелкими осколками, и сломанная лапа этому бандиту, по-моему, совершенно не помеха. Пытаюсь обездвижить – не получается. У меня хорошая реакция, но чертяка каждый раз оказывается чуть быстрее, и, проведя в бесплодных попытках двадцать минут, за которые он успел вымазать в саже полгостиной, изодрать пододеяльник в спальне и поджечь створку книжного шкафа, я сдаюсь и в полном отчаянии говорю:

Угомонись.

И это – к моему величайшему изумлению – срабатывает.

Фелиппе мы идем встречать вдвоем – притихший имп сидит на плече, вцепившись в мантию, ухо не кусает, а только щекотно облизывает и изредка попискивает что-то, судя по тону, одобрительное.

У границы аппарации меня нагоняет Хагрид.

Этта, как же я забыл-то, – сокрушенно говорит он. – Директор ж мне велел…

Что велел? – не вытерпливаю, пока он отдышится.

«Передай, мол, Северусу, что устал я, пойду прилягу, и не надо меня беспокоить, а пароль «Боль и нежность».

«Боль и нежность»? – старательно удерживая маску недоумения, чтобы не выдать глубокого шока, переспрашиваю я.

Имп засовывает горячий язык мне в ухо, словно тоже руками разводит, как Хагрид, – да, мол, так.

Это что-то новенькое. Я Альбуса знаю с одиннадцати моих лет, и сколько бы я в директорский кабинет не попадал, всегда это были только сласти. Ну, за исключением той пары раз, когда он делал одноразовые неприличные пароли только для меня.

Спасибо, Хагрид, – говорю.

Глажу импа (да, это оказывается очень приятно – чувствовать под рукой гладкую мягкую шерсть) и иду к границе. Что ж, я ввязался в игру, и это, судя по всему, уже не моя игра, а игра на двоих, и что с этим делать, к добру это или к худу, мне только предстоит разгадать.

Конец POV Северуса

Мария Инесса без сил откинулась на подушки.

Ты уверен, что посмотрел везде? – с досадой спросила она у мужа, который старательно задвигал полог, чтобы спрятать жену от настырно лезущего в постель солнца.

Мари, – барон огорченно развел руками, – я обыскал твой стол, использовал призывающие чары в твоем кабинете и во всех прилегающих комнатах и даже спросил всех домочадцев одного за другим, не брали ли они эту тетрадь. Что там было, что ее пропажа так тебя тревожит?

Все, что хочешь. Темнейшие проклятья, темнейшие зелья, темнейшие ритуалы, вмешательства в чужие ритуалы…

Да уж, радостно, друг мой. Теперь, кто ее взял, мы уже не узнаем, если только не будем применять легиллименцию ко всем подряд. Да и то при этом будем просить их не закрываться. Остается уповать на благоразумие сиречь страх перед родовым проклятьем и потом лечить то, что может быть вылечено.

Ты не понял, Лео, – Мария Инесса усмехнулась покорности, проступившей на лице барона, и решила добить. – К тому, что собрано в этой тетради, нет контрзаклятий или противоядий. Колдовство, которое творится таким способом, невозможно ни предотвратить, ни рассоздать. А еще оно завязано непосредственно на родовую магию, и потому, если только проклятие произносится не главой рода, отвечать за каждое проклятие в конечном итоге придется нам всем.

от итал. dar vita a (создать) и fantoccio – фантом/пугало/манекен/марионетка

========== Глава 114. Что у Альбуса в карманах ==========

Вернувшись в Хогвартс и оставив Фелиппе в подземельях, я первым делом пробую зайти к Альбусу. Однако горгулья на «Боль и нежность» никак не реагирует. Приходится убраться восвояси. Иду себе по школе с чертовым импом на плече. Пират с попугаем.

Фелиппе с задумчивым видом пьет кофе.

Я не знаю, что с ним делать, – говорю.

Возьмешь с собой. Фамильяры могут помочь во время ритуалов.

Да он фамильяр-то со вчерашнего дня. И я его не заводил.

Тем более, если сам прибился накануне ритуала, – тон Фелиппе серьезен. – В том, что связано с магическими обрядами, не бывает ничего случайного.

У тебя большой опыт? – спрашиваю с насмешкой.

Он не ведется:

Я, между прочим, когда учился в Полицейской академии в США, специализировался на темномагических ритуалах.

А про ингредиенты не знал, – вспоминаю я.

Не знал, – соглашается. – Я ушел после первого курса. Мне предложили работу в полиции по смежному направлению, и я вернулся домой. И да, прежде, чем ты спросишь – я действительно вернулся из-за Эрнесто, потому что Милан к Мадриду гораздо ближе, чем Лос-Анджелес. К тому же, Эрнесто минимум день в неделю работает в Милане в клинике для бедных. И раньше мы часто вместе обедали.

Приходит Поттер, и первое, что я от него слышу:

Вау! А можно погладить?

Не интересуясь, естественно, моим мнением, он протягивает руки, я чуть не прикрываю глаза, ожидая светопреставления, но ничего не происходит. Имп не только перебирается к нему на руки, но еще и издает звуки, похожие на довольное урчание. Таааак…

Ой, здравствуйте! – говорит Поттер, углядев за моей спиной Фелиппе.

Фелиппе. Можно Пиппе, – откликается тот, протягивая руку.

А мне «Пиппе» называть его никогда не предлагал!

Гарри. Гарри Поттер.

Ну разумеется, Гарри, без того, чтобы назвать свою фамилию, никак было не обойтись, – слова рвутся с языка сами, я знаю, что этого не надо сейчас, и вижу, как его лицо темнеет, но не могу удержать себя.

И тут Фелиппе вдруг берет нас обоих под руки:

Так, мальчики, перестаем ссориться. Северус, свари нам какао, и будем обсуждать ритуал.

А больше вам… – он сдавливает мне руку так сильно, что я замолкаю.

В кухонном закутке вжимаюсь лбом в холодную стену. Тяжелая ладонь ложится между лопаток и начинает тихонько поглаживать. Я думал, что успокоительное помешает – да в меня нужно влить еще пять раз по столько же.

Знаешь, – говорит Фелиппе, – мне регулярно, примерно раз в пару недель во время операций кажется, что все, конец. А потом, проходит пара секунд, которая длится вечность, и если мне не приходится действовать раньше, чтобы меня все-таки не убили, я обязательно соображаю, что делать.

Но здесь все зависит не от меня.

От нас часто зависит больше, чем мы думаем, Северус.

Я чуть не подпрыгиваю. Это настолько альбусовское, вот это вот, особенно с ладонью на спине.

Ты его знаешь? – спрашиваю.

Кого?

Альбуса Дамблдора.

Видел на заседаниях Уизенгамота пару раз.

Он кажется абсолютно невозмутимым.

И давно ты догадался?

Почти сразу.

Но как?

Фелиппе берет ковш с пригоревшими остатками какао на дне, кидает очищающее и наполняет ковш водой.

Потом, поставив на огонь, говорит:

Наверное, я просто не мог себе представить кого-то другого рядом с тобой. Кого-то меньшего.

Конечно же, с самого начала все идет не так. Ритуал представляет собой подобие ловушки, которую мы должны выстроить лучами своей стихийной магии, оставив дыру. Затем мы должны поймать в ловушку Альбуса и заштопать дыру. После этого мы с Альбусом будем находиться внутри, и тогда я потребую плату. По схеме вроде бы все просто, вот только, во-первых, ни я не умею управлять своей стихийной магией, ни тем более Поттер. А во-вторых, самый главный вопрос – как сделать так, чтобы Альбус появился пред наши очи? В книге говорится, что я должен позвать его с помощью связи, которая создалась в тот момент, когда мы переспали, и где бы маг ни был в этот момент, он почувствует и явится на зов. Только нигде не написано, что что-то обяжет его явиться. Вот если он откажется платить, тогда будут последствия, да.

Проблемы начинаются сразу, как только мы приходим в ритуальный зал, где я прячу свои сокровища. Вроде бы ничего не предвещало – подземелье как подземелье, лужи как лужи. И вдруг, стоило нам сойти с лестницы, как эти лужи превращаются в цунами, массу воды, которая несется на нас из глубины зала. Я рефлекторно отворачиваю ее, выстраиваю стеной-водопадом между колонн, а потом просто падаю на ступеньки, прикладываясь и спиной, и головой. Фелиппе тут же оказывается рядом, с укрепляющим, а Гарри с недоверием косится на стену.