Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 74 страниц)

Извини, просто это мне напомнило ссоры Макса и Мэри. Они ссорились с самого первого дня, как Грегори их познакомил, и каждую ссору воспринимали как конец света. И говорили, что они знать друг друга не хотят, а потом боялись, что другой не простит. И это все на самом деле так несерьезно.

Несерьезно?!! – хохот Ромулу напоминал скорее истерику. – Несерьезно?!! О Господи.

Эухения переползла на край кровати и дотронулась до его руки.

Извини, – сказала она тихо. – Конечно, это серьезно. Очень. Но я лишь хочу сказать, что мы не знаем, что у другого человека в голове. Может быть, другой человек вовсе не хотел нас ранить. Может быть, у него в этот момент было что-то свое. Не знаю, как тебе объяснить…

Но он понял.

– Ты думаешь об Эрнесто, верно? О том, что когда он злится или провоцирует нас, это связано не с нами, а с каким-нибудь умершим пациентом?

Не только о нем. О дяде Фелиппе, например. То, что он не посадил Марту в тюрьму, это ведь не из-за того, что он не хотел защитить нас, а потому что хотел защитить ее.

Ты его оправдываешь?

Я не знаю, Ромулу. Не знаю. Я… – она хотела было сказать «ничем не лучше», но остановилась, вспомнив, что он не знает о реальных событиях на ферме. – Трудно понять, где начинается та грань, когда действия человека, защищающего кого-то опасного, переходят в преступление. Я только хотела сказать, что, может быть, твой человек, – при слове «твой» Ромулу вздрогнул, как от удара током, – не имел в виду ничего пло…

Он поцеловал меня!

О! – ее глаза распахнулись от удивления. – Но ты красив, разве нет?

Он врал мне с самого начала, что он не педик!

А… тогда другое дело. Мне очень жаль, Ромек, правда, что твоя дружба так разрушилась, – Эухения сжала его руку.

То есть нет. Он никогда на самом деле прямо не говорил об этом… В общем, это я лох. Подумал… Ну, в общем, он выглядел, как натурал. Совсем не так, как Эрнесто или Пиппе. Неприступный. Ну ты понимаешь, да? И… Черт, он ведь спрашивал меня, зачем мне все это! А я пытался его переубедить! Я лох, – Ромулу вскинул голову, в его глазах заблестели слезы. – Два раза лох, – сказал он, безуспешно пытаясь проморгаться и удержать влагу, которая скапливалась в уголках глаз. – Ненавидеть педиков, связаться с одним из них и еще, блядь, привыкнуть к нему!

Эухения вздохнула:

– Грегори говорит, что Бог нас сталкивает с тем, что мы боимся или ненавидим, помнишь?

Только не крестный, – прошептал Ромулу, яростно отирая слезы тыльной стороной ладони. – Если он узнает, что я… целовался, это…

Мне кажется, что он довольно терпим к Эрнесто, разве нет?

К Эрнесто, но не ко мне.

Ты же не сам его поцеловал, правда?

Ромулу со всей силы мотнул головой:

– Нет.

Тогда в чем дело?

Я с самого начала пошел туда. В этот маггловский клуб. Следил за Эрнесто. Крестный отговаривал меня, а я…

Постой, так ты его в том клубе подцепил?!! Он, что, маггл?

Ну да. Педик и маггл. Твой брат-недотрога, которого за замкнутость ненавидят уже все коллеги, нашел с кем связаться! Выбрал самую подходящую кандидатуру! Блядь, что ж так хреново-то?!! – воскликнул он отчаянно, вновь запрокидывая голову вверх.

Эухения с тревогой следила за ним. Но Ромулу справился со слезами, продышался, и покачал головой.

– Все нормально, – сказал он. И добавил, переводя тему: – А у тебя сегодня особенный день…

И чем же он особенный?!! – фыркнула Эухения. – Тем, что мне представят какого-то дохляка, который считает, что он меня вылечит.

Ну, это Соледад загнула. Папа сказал, что он красавец и один из лучших европейских специалистов. Наверняка она просто ревнует.

Поживем, увидим, – отрезала Эухения. – Ты хотел поговорить со мной про поместье…

Хорошо, – Ромулу тряхнул головой, соглашаясь. – Это связано с его защитой. Мама и бабушка Мира обследовали поместье на предмет защитных чар. К сожалению, все они пали. И их невозможно возобновить.

Как невозможно?

Ромулу вздохнул. Поднявшись со стула, он прошел обратно к окну и с задумчивым видом стал перебирать побеги традесканции:

– Видимо, они были связаны с замком. Оставшись без присмотра, замок рухнул, и магия крови де Ведья-и-Медоре перестала работать.

А разве мы не можем возобновить эту магию?

Для того, чтобы обнести все поместье заново и закрепить чары, нужны очень сильные волшебники. Чем сильнее волшебник, тем меньше его крови нужно для защитного барьера.

Но мы наверняка можем оградить хоть какую-то территорию…

Даже силами всего рода, включая Эрнесто, Фелиппе, Хуана Антонио и всех зарубежных родственников, очень небольшую. Лишь двор замка, небольшой кусок озера, без берегов.

Это ужасно, – прошептала Эухения.

Нет, ну что ты, – возразил Ромулу, – у мамы есть идея.

Что за идея?

Ввести в род крестного, чтобы он участвовал в ритуале защиты. Собственно, требуется твое одобрение как хозяйки поместья…

Господи, ну конечно же! Он и так член нашей семьи! Мы живем в доме, который принадлежит ему. Но он сам, согласен ли?

Мама говорила с ним на эту тему. Похоже, что да.

Тогда в чем же дело?

Просто нужно было твое согласие, Хен. И еще тебе придется участвовать в обряде введения в род.

Почему?

Потому что в обряде введения в род участвуют три самых сильных волшебника рода. Это ты, мама и Рита, в таком порядке.

Эухения удивленно посмотрела на брата:

– Я? Я самая сильная волшебница рода?!! О чем ты говоришь, Ромулу?! Как я могу быть самой сильной?!

Хен, я понятия не имею, как. После того, как у мамы возникла идея принять в род крестного, она провела ритуал отбора тех, кто должен принимать его в род. И оказалось, что ты самая сильная.

Но этого не может быть! В дуэли я всегда проиграю маме, тебе или Рите. Да даже Полина Инесса куда сильнее меня! Я была хорошим зельеваром, но это мало зависит от силы магии.

Хен, ты хочешь поспорить с магией всего рода? – Ромулу оторвал побег, который держал в руках и удивленно посмотрел на него. – Я скромный архитектор, про родовую магию я понимаю только в плане накладывания защитных чар на здания и помещения, которые я рисую.

Va bene**, – сказала Эухения Виктория, сдаваясь. Помолчав немного, она спросила: – А про вассальные клятвы ты что-нибудь понимаешь?

Ромулу пожал плечами. – Только то же, что и все. Вассал приносит сюзерену клятву верности, которая скрепляется кровью. С минуты, как клятва принесена, сюзерен может требовать от вассала повиновения, а вассал от сюзерена – защиты. Если вассал попадает в опасность и произносит традиционную формулу, сюзерен обязан прийти ему на помощь. Существуют разные виды наказаний за неисполнение обязанностей. Вильярдо, насколько я помню, используют один из самых жестких вариантов для обоих сторон. Если кто-либо из скрепивших клятву, неважно, вассал или сюзерен, откажется выполнять свои обязанности, клятва убьет его.

Ромулу…

Да? – он посмотрел в отрешенное лицо сестры, и вздрогнул. – Что случилось, Хен?

Та ночь, на ферме. Я мало что помню из нее, но вчера я очень хорошо вспомнила тот момент, когда я произнесла формулу. А мне на помощь никто не пришел.

традиционный испанский высокий гребень, в прическу втыкается вертикально.

** (итал.) ладно, ну что ж.

========== Глава 44 Дом на озере. ==========

5 февраля 1994 года, утро, POV Северуса

Сплю я после истории с мальчишкой предсказуемо плохо. Снится мне что-то совершенно отвратительное. Будто бы я портрет, висящий в кабинете у Альбуса, и разговариваю со взрослым Поттером. Точнее, это он часами уговаривает меня что-то сделать. О чем можно упрашивать портрет?!! Это же всего лишь часть личности! Он ничего не может сам по себе… Ощущение после сна остается мерзкое, и я долго сижу, обхватив себя руками и очищая сознание. На моей памяти зелье сна-без-снов уже не срабатывало два раза, но, честное слово, пытки, которые я просматривал в прошлый раз, были более приемлемы. Да, что там говорить, все что угодно – лучше нудящего Поттера. Я предпочел бы ему даже Поттера, доводящего меня до бешенства.

Во второй заход мне везет чуть больше. На этот раз мне снятся Дамблдор, озеро Лох-Шил и Грюм с Рэнделлом, которые пытаются поймать нас обоих. В половине четвертого я вновь сажусь в постели, меня трясет, и вряд ли от холода.

… Лох-Шил… В ту ночь, одиннадцать лет назад, Альбус отлучился из Хогвартса по делам, а я лежал на постели в своих комнатах, пытаясь забыться хоть на несколько часов. Был июнь, конец второго года преподавания зелий, буквально считанные дни до экзаменов и моя безудержно разгоравшаяся ревность. Если я и притерпелся к визитам многочисленных чиновников, поскольку после них Альбус каждый раз бывал особенно нежен и бережен со мной, это не означало, что я ничего по этому поводу не испытывал. А к концу мая мы оба уже настолько устали от учебного процесса, что не только не занимались сексом, но даже не оставались наедине. Сначала я придумывал различные предлоги, чтобы заглянуть к нему, но каждый раз натыкался либо на гостей, либо на заблокированный за отсутствием хозяина камин. Ночь на 22 июня ничем не отличалась от прочих. Я метался в кровати, теряясь в догадках, кто же вызвал интерес Альбуса. Зелье сна-без-снов принимать было нельзя: я достаточно наглотался его еще в годы работы на двух хозяев, прошло слишком мало времени, и каждая новая доза грозила зависимостью. В половине второго напряжение окончательно меня добило, я встал, разжег камин в гостиной, и, накинув поверх сорочки домашнюю мантию, сел в кресло и принялся читать очередной выпуск «Вестника зельеварения». Увлекшись статьей про новые возможности использования корня мандрагоры, я почти пропустил тот момент, когда пламя в камине окрасилось зеленым, и едва успел отскочить, чтобы дать дорогу Альбусу.

Слава Мерлину, ты здесь! – воскликнул он, хватая меня за мантию. В его голосе звучало такое безумное облегчение, что я подумал, было, что в школе случилось что-то ужасное и ему требуется моя помощь. Но в следующую секунду все заволокло черной пеленой, и я потерял сознание.

Первое, что я почувствовал, очнувшись, была дикая головная боль. Немилосердно резало глаза. Потом пришли тошнота и ощущение чьих-то рук, поддерживающих меня.

– Северус, ты должен выпить это, – сказал Альбус, и что-то прохладное коснулось моих губ. Я послушно открыл рот, и принял в себя отвратительную, пахнущую болотом жидкость. В следующие полчаса меня непрерывно рвало, и Альбус поддерживал мою голову над каким-то тазом.

Наконец, мне ощутимо полегчало.

Я ослеп? – спросил я хрипло.

Нет, полагаю, что нет, – отозвался Дамблдор. – Похоже, это своеобразная аллергическая реакция, подобная эффекту Коньюктивитуса. Зрение должно скоро вернуться.

И кто этот отравитель? Очередной лезущий на рожон гриффиндорец?

Боюсь, что это я сделал с тобой, Северус, – откликнулся Альбус.

Мое сердце замерло.

Вот как? Решили избавиться от надоевшего любовника, и вдруг передумали?

Ты, как всегда остроумен, мальчик мой, – его рука ласково коснулась моих волос. – Но я не преследовал столь далеко идущих целей. Это всего лишь чары фальшивой смерти.

Чары фальшивой смерти? Мерлин! – я, конечно, знал о них, но понимал и то, что это никому не под силу. Альбус действительно великий волшебник, если…

Ненадолго. Всего лишь на пять минут, чтобы переместить нас обоих по каминной сети. Сожалею, мой мальчик, но они, кажется, плохо совместились с последующей аппарацией.

То есть мы не в Хогвартсе? Но…

Я пришел на пять минут раньше авроров, которые собирались арестовать тебя, – он отвел от моего лба прилипшую прядь волос и погладил его прохладными пальцами. Затем легонько коснулся губами. Я почувствовал, что начинаю замерзать.

Альбус, ради Мерлина, объясните, что происходит! Где мы?

В месте, где никто не станет тебя искать, – на меня опустилось мягкое шерстяное одеяло. – Сейчас мне придется оставить тебя, и ненадолго вернуться в Хогвартс. Иначе мое отсутствие на фоне твоего бегства может показаться подозрительным.

Бегства, – прошептал я, дрожа мелкой дрожью. Мне вспомнились бесконечные допросы в аврорате. Альбус вновь дотронулся пальцами до моего лба. На этот раз они были чем-то смочены, и по запаху я узнал бальзам от головной боли, который сам же и варил для него. – Но что за причина…

Тсс, – пальцы его другой руки скользнули по моим губам. – Когда я вернусь, то обязательно все расскажу тебе. А пока – постарайся заснуть.

Упрашивать меня не надо было. Я чувствовал себя настолько измотанным и истощенным, что как только головная боль отступила, провалился в сон.

Альбус вернулся, как и обещал. Проснувшись, я почувствовал его дыхание слева от меня. Должно быть, кровать была большая. Я вытянул руку поверх одеяла и нащупал его голое колено. В ответ раздался смешок. Я отдернул руку и отвернулся.

Хорошее утро, мой мальчик. Как твои глаза?

Ничего хорошего, – буркнул я. Веки слиплись, и я при всем желании не мог их открыть. Коньюктивитусом меня любили угощать Поттер и Блэк. Если не получить помощь в ближайшие пять минут после попадания в тебя заклинания, то в течение суток из-под век вытекает гной, невозможно ни смотреть, ни, конечно же, читать. Чем чаще к тебе его применяют, тем дольше период восстановления, тем больше риск ослепнуть совсем.

А теперь, будь добр, полежи спокойно, – сказал Альбус и провел по моим векам тампоном, смоченным в оочень едкой жидкости, пахнущей тиной.

Болотный корень, – выдохнул я, когда смог, наконец, расцепить зубы без риска зайтись в диком крике. – Не знал, что вы склонны к садизму.

Просто взял то, что было под рукой, – уклончиво ответил он.

Под рукой?!! Да ведь… – я оборвал сам себя. Зелье из болотного корня стоило больше десяти тысяч галлеонов, и найти его было практически невозможно. Существовали куда более дешевые жидкости для промывания глаз. Если только… если только Альбус не сам варил его… но это означало, что…

Откуда оно? – спросил я как можно небрежнее.

О, ему уже лет восемьдесят. Нет, Северус, я не сам варил его. У меня никогда не было отношений с женщинами, – лукаво пояснил он.

Я все-таки покраснел. Конечно, это было верхом глупости – ревновать Альбуса к кому-то, с кем он мог собирать болотный корень. Как известно, это растение показывается только мужчине и женщине, которые занимаются любовью в местах, где его можно предположительно найти.

Альбус засмеялся и поцеловал меня в губы. У него было хорошее настроение, и на несколько мгновений оно передалось и мне. Это был какой-то бред. Моя еле-еле устоявшаяся жизнь в одночасье рухнула, меня собирались арестовать и, видимо, предать суду, я мог вообще ослепнуть, а мы с Дамблдором флиртовали и вели себя так беспечно, как будто никакой опасности не существовало вовсе.

Одеяло исчезло, затем руки Альбуса задрали мою сорочку, прошлись по мгновенно напрягшимся соскам, а его колено вклинилось между моими ногами. Я тут же ощутил желание раздвинуть их еще шире. Без зрения я чувствовал себя беспомощным, и это возбуждало сильнее, чем когда-либо. Однако я понимал, что вряд ли смогу вот так запросто заниматься с ним сексом сейчас, пока все не выясню.

Нам надо поговорить, – собрав всю свою волю, сказал я.

Что ж, полагаю, ты готов к этому, – ничуть не обиделся Альбус. Мы сели на постели плечом к плечу (эта поза всегда нравилась мне куда больше объятий), и он начал рассказывать.

Суть ситуации сводилась к тому, что авроры обыскали имение родственников Розье и нашли тайник с дневниками покойного. В них же оказалось немало любопытного насчет моей деятельности на службе у Лорда. Ивэн почти не принимал участия в пытках и никогда – в изнасилованиях, но очень интересовался зельями, которые я готовил для наших коллег. Он подробно расспрашивал о них, и я, конечно, не избежал того, чтобы похвастаться единственному человеку, чье отношение к моей деятельности отличалось от равнодушия. Теперь же собственная глупость грозила мне как минимум пожизненным сроком в Азкабане, а как максимум – поцелуем дементора.

В своем рассказе Альбус старательно обходил тему, как он узнал о моем грядущем аресте. Это было неприятно, но я понимал, что если он что-то решил скрыть, вытаскивать это из него бесполезно. В конце концов, он спас меня.

Узнав о планах авроров, Альбус кинулся в Хогвартс, набросил на меня чары фальшивой смерти (каминная сеть определяет перемещение только живых людей) и перенес меня в Хогсмид к Аберфорту. Оттуда же, запутав след аппарации, добрался до озера Лох-Шил. Здесь было его тайное убежище, о котором не знал никто.

Самим аврорам об осведомленности Альбуса, как я понял, не было известно. Перемещения по сети внутри замка контролировал только директор, и то, что Дамблдор входил ко мне, никто определить не мог. Вернувшись в Хогвартс, он выразил бравым воякам сожаление по поводу моего бегства и надежду на то, что меня скоро найдут, а ситуация прояснится.

К концу его рассказа меня накрыло. Я вообще не представлял, что делать дальше. Альбус же предлагал просто сидеть и ждать. Только вот чего?

Это был момент, в который я понял, как отчаянно нуждаюсь в Хогвартсе. Я уставал от тупизны учеников, от суеты, меня раздражали недалекие преподаватели, но, как ни странно, мне нравился сам процесс урока, и к змеенышам своим я, оказалось, прикипел тоже. Думать, что этого больше не будет и что мне всю жизнь придется скрываться, было невыносимо. Если… если я потеряю еще и Хогвартс... И не только…

Альбус, – позвал я. В горле пересохло, и с губ сорвались лишь хриплые булькающие звуки.

Северус, ты не можешь не согласиться, что это куда лучше, чем Азкабан, – каждое слово Дамблдора долетало до меня словно издалека. – В конце концов, здесь тебе никто не помешает экспериментировать с зельями, а я буду навещать тебя так часто, как только смогу.

Я лег на постель и отвернулся от него. Все равно выражения глаз не разглядеть.

Альбус устроился сзади и вдруг со всей силы притиснул меня к себе.

Могло быть гораздо хуже, мой мальчик, – прошептал он, опаляя дыханием мою шею. – Могло быть гораздо хуже.

В конечном итоге, возразить Дамблдору было трудно.

От секса я отговорился, сославшись на слабость. Кажется, это был единственный раз за все наши отношения, когда я ему отказал.

В доме на озере было шесть комнат и большой подвальный этаж. Построенный из дерева больше века, а то и двух назад, он местами прогнил и рассохся, и только чары, наложенные Альбусом, поддерживали эту развалюху в состоянии более-менее сносном. При ветреной погоде (а она бывала почти каждый день) по всему дому гуляли сквозняки, и рамы то и дело хлопали, так что казалось, что дом живет какой-то своей таинственной жизнью. Половицы немилосердно скрипели. Пахло озерным мхом и сыростью: во время дождей в гостиной капало с потолка, и приходилось то и дело накладывать Импервиус. По ночам над домом летали какие-то птицы, от душераздирающих криков которых мороз шел по коже, а волосы вставали дыбом. Однако, вопреки обстановке и всему происходящему, большую часть времени я чувствовал себя там очень хорошо.

Даже лучше, чем в доме Эйвери, где после окончания школы прожил почти два года.

В первые дни мне представилась возможность отоспаться. Было откровенно стыдно перед Альбусом. После того, как мое зрение восстановилось, он все равно появлялся почти каждый день, накладывал диагностические чары, вручал очередную порцию зелья от головной боли, рассказывал неутешительные новости и сразу же отправлялся обратно.

На третий день он принес газеты, и я нашел там заметку, гласившую, что профессор зельеварения Северус Снейп временно оставил Школу чародейства и волшебства Хогвартс по причине внезапной болезни и что заменять его будет знаменитый Гораций Слагхорн. На пятый день Альбус был настолько измотан, что после аппарации едва устоял на ногах. Я помог ему дойти до кресла.

Теоретически ты можешь вернуться в Хогвартс прямо сейчас, – сказал он, пока я поил его чаем, заваренным из сухого вереска.

Но вы не хотите, чтобы я возвращался?

Его глаза недобро сузились:

Нет.

И… в чем причина?

Если я скажу, что это всего лишь мое дурное предчувствие, этого будет достаточно?

Я в недоумении уставился на него. Альбус поморщился с выражением крайней усталости на лице:

Северус, я стер память половине аврората. Вопреки распространенному мнению о моих способностях, это не было легким делом. Я никогда и ни ради кого так не рисковал, как ради тебя сегодня.

На этих словах он закрыл глаза и мгновенно заснул. Чашка с вересковым чаем выпала из его руки и зависла в воздухе.

Я опустился на пол возле кресла и оперся головой об Альбусовы колени. Был ли я с этого момента еще более должен ему, чем раньше? Или это можно было вписать в его обязательство защищать меня, пока я работаю на него? В любом случае, он действительно рисковал ради того, чтобы я остался на свободе, и идти наперекор его желанию на тот момент было бы чудовищной неблагодарностью.

На десятый день у Альбуса начался отпуск, однако видеть я его чаще не стал. Почти все свое время я проводил в подвале – в созданной мной лаборатории. От предыдущих хозяев осталось несколько редких книг, в том числе некоторые по зельям. В кладовой стояли жестяные банки с местными ингредиентами, и я варил из них все подряд. Конечно, долгое хранение растений (до того, как Альбус купил этот дом два года назад, его хозяева не появлялись в нем лет десять) ослабляло эффект зелий, но оно не делало их совсем бесполезными. На прогулку за свежими ингредиентами я не выходил – неподалеку была маггловская деревушка, может быть, даже не одна, и Дамблдор попросил меня не высовываться без крайней нужды. Он появлялся к ночи, уставший, и отправлялся спать в комнату, которая находилась в противоположном конце дома от моей. После той беседы про аврорат мы практически не разговаривали, лишь обменивались кивками, когда случайно натыкались друг на друга. Я постоянно чувствовал холод, идущий с его стороны, и не мог понять, в чем дело. Складывалось впечатление, что Альбус винит меня в чем-то, вот только непонятно было, в чем. К концу второй недели я понял, что у меня больше нет никаких сил. Поле его враждебности распространилось теперь на весь дом, и я чувствовал¸ как оно проникает в меня медленным парализующим ядом. Работа над зельями перестала доставлять удовольствие, более того, я ошибался в каких-то невероятных мелочах и то и дело портил их. Очевидно было, что придется возвращаться в Тупик Прядильщика. Лучше уж я буду выкручиваться самостоятельно, чем терпеть враждебно настроенного Альбуса. Возможно, он и сам не знает, как избавиться от меня. Есть вероятность, что к сентябрю он остынет, и наше существование в пределах одной школы и одного общего дела станет легче.

Размышляя так, я поднялся к нему в комнату. Из приоткрытой двери в коридор падала полоска света, и я решительно потянул ручку на себя. Альбус лежал поперек постели в пестром шелковом халате и, опираясь на локоть, читал какой-то журнал.

Чего ты хочешь, Северус? – с подозрением и явным неудовольствием от вторжения в его личное пространство спросил он.

Прекратить этот фарс, – я прислонился к стене напротив и скрестил руки на груди, стараясь не смотреть в сторону белых коленей, видневшихся между разошедшихся пол халата. А также запрещая себе думать о том, что на самом деле хочу сейчас развести их в стороны и почувствовать стройное, длинное тело Дамблдора под собою.

Он посмотрел на меня с недоумением:

О чем ты?

Ради Мерлина, перестаньте притворяться хотя бы на этот раз. Не знаю, чем я настолько вызвал ваше неудовольствие, Альбус. Но это не я просил вас стирать кому-то память. Тем не менее, дальше так продолжаться не может. Я ухожу.

Он кивнул.

Не знаю, чего я ждал… Возможно, того, что он опомнится… Не знаю, чего было больше – разочарования или боли. Но разве он должен мне что-то? Неужели мало того, что Альбус уже сделал для меня? Я повернулся и пошел к двери.

Северус, – сказал он. Я остановился. Он смотрел на меня. Я чувствовал это, и меня невольно пробрала дрожь. – Прошу тебя, останься. Дом в твоем распоряжении. Я не думал, что мое присутствие будет настолько стеснять тебя.

Альбус захлопнул журнал и послал его через всю комнату. Мне с трудом удалось сдержаться, когда он с хлопком приземлился на этажерку в нескольких сантиметрах от меня.

Боюсь, мое желание видеть тебя сыграло со мной злую шутку. Я надеялся, что если мы будем находиться с тобой в одном доме, наши встречи возобновятся.

Альбус, о чем вы? – я, наконец, повернулся к нему и увидел, как Дамблдор садится на кровати и торопливо запахивает полы халата. Но тонкая шелковая одежда не только не скрывала, но и подчеркивала выпуклость в паху. Я сглотнул. – Альбус, я ни черта не понимаю в том, что происходит. Я думал, вы… не хотите меня.

Я тебя не хочу? – его удивлению, казалось, не было предела. А потом он засмеялся. – Мерлин, Северус, я хочу тебя всегда, когда вижу. Неужели для тебя это новость?

От его слов у меня сорвало крышу. Я сделал два шага к кровати, опрокинул Альбуса на спину и накрыл его собой, впившись ртом в его обветренные сухие губы и чувствуя всей своей грудной клеткой сумасшедшее биение его сердца. Полы его халата окончательно разъехались, я опустил руку вниз и дотянулся до внутренней поверхности его бедра. Это было одно из самых чувствительных его мест. Альбус выгнулся, насколько позволяло мое тяжелое тело, и застонал.

Дальнейшее мне помнится уже весьма смутно. Мечту раздвинуть его колени я все-таки осуществил, а когда кончил, все еще находясь глубоко внутри него, второй раз подряд, Альбус долго ворчал, что такими темпами управлять Хогвартсом скоро станет некому. Я же лежал абсолютно счастливый и расслабленный, прижимая его к себе руками и ногами, ощущая под пальцами липкий Альбусов живот, и совершенно не понимая, что между нами такого произошло, что все это еще какие-нибудь полчаса назад казалось невозможным. Когда я притиснул его к себе еще крепче, он только тихонько вздохнул и сказал, что не будет против, если в следующий раз после такого долгого перерыва я его подготовлю более тщательно и вместо смазки не буду обходиться слюной. Наверное, мне стоило умереть от стыда, но я понимал, что он на самом деле не сердится. В прошлом он не раз сам просил меня не тратить времени. Иногда мне даже казалось, что ему нравится, когда я случайно причиняю ему боль. И иногда это пугало меня.

Мы прожили у озера Лох-Шил до конца лета. За это время появлявшиеся словно бы из ниоткуда улики против меня возникали еще дважды. Я мало знал о том, как Альбус улаживал все это. Он явно не имел никакой охоты рассказывать о своих действиях. 31 августа он отправился в Хогвартс и стал появляться редко, раз в несколько дней. В замок он разрешил мне перебраться лишь во второй половине семестра.

В тот день, 13 ноября, я очень хорошо запомнил утро.

Наверное, Альбус набросил на меня сонные чары, иначе я проснулся бы еще тогда, когда он вошел в комнату. Однако, в данном случае, пробудившись, я обнаружил, что лежу на боку, мои пижамные штаны приспущены, а дамблдоровские сухие пальцы вовсю хозяйствуют между моих ягодиц, причем один особо настойчивый тычется в сфинктер.

Член реагировал на все это вполне предсказуемым образом, и я, не удержавшись, сжал его и, проведя пару раз вдоль него вверх и вниз, с хрипом выплеснул сперму на постель.

Оригинальный способ сказать доброе утро, – пробормотал я, когда звездочки перед глазами рассеялись, а дыхание восстановилось.

Эротичный, – улыбнулся Альбус, задирая мою рубашку и лаская спину, плечи и грудь. Когда он провел рукой по чувствительным после оргазма соскам, я попытался вывернуться, и вдруг понял, что он пришпилил меня к постели каким-то заклинанием. От мысли, какую власть Дамблдор имеет надо мной сейчас, член опять начал оживать. Я подергался туда-сюда, но освободиться было невозможно.

Садист, – буркнул я. – Отпусти меня. – Альбус только засмеялся и лизнул меня в шею. Я задрожал. Опаляя меня горячим дыханием, он пару раз прихватил зубами мое ухо, прошелся языком по ушной раковине, и когда я выгнулся и застонал, принялся покрывать легкими поцелуями мое горло. Затем его губы скользнули ниже, пробежались по бедрам, потом по животу, а настойчивый сильный язык стал пробираться к паху, слизывая по дороге капли застывающей спермы. К этому моменту я уже был на грани, но он добавил легкие касания ладони к моему животу, потом слегка приподнял мою ногу, подсунул руку под нее и стал ласкать яички.

Ну давай, Альбус, трахни уже меня! – выдохнул я.

Что, вот так, сразу? – игриво спросил Дамблдор. – Я еще даже не разделся после дороги. Пожалуй, я еще схожу попить чайку. – Он отодвинулся от меня, и я понял, что он и в самом деле собирается слезать с постели.

Ярость помогла мне уйти из-под заклятия, я рывком поднялся, развернулся и опрокинул Альбуса на себя. Однако своевольничать мне не дали. Мгновение – и я вновь оказался пришпиленным к кровати в той же позе, в которой проснулся, сходя с ума от офигительнейшей смеси наслаждения, беспомощности, унижения и желания подтвердить свою принадлежность Альбусу одновременно. Он развел мои ягодицы, потом снова стиснул их, и я почувствовал, что между ними стало мокро от смазки, которую он нанес с помощью заклинания любриканта. Ощущение было не слишком приятным, но в следующее мгновение Альбус сходу протолкнул в меня два скользких пальца и нащупал простату. Я вскрикнул от резкой волны удовольствия, пошедшей через все мое тело вверх и вниз, и подался назад.

Мы еще никогда не занимались любовью на боку, и когда он вошел в меня, это еще и не получилось сразу, и было больно, и в первые мгновения мне казалось, что он на каком-то чудовищно далеком расстоянии от меня. Но потом все как-то выправилось, и я расслабился и впустил его в себя, так глубоко, что казалось, на моей заднице останутся синяки от его острых костей. Это длилось недолго, всего несколько минут, ритм почти сразу стал бешеным, и я, кажется, все время кричал. Альбус любил, когда я кричал, и я научился отпускать себя. В момент, когда все кончилось, мы оба были словно оглушенные. Не только я не мог пошевелиться, но и Альбус оказался не в силах бросить очищающее заклинание.

Мерлин, Северус, – пробормотал он минут через десять, – надеюсь, что когда мне придет пора умереть, я вспомню об этом.

Я повернулся, и притянул его к себе, поглаживая большими пальцами жилистую спину. Он был моим, от начала и до конца, и в тот момент я знал, что ничто не может это изменить…

Вынырнув из воспоминаний, я понял, что засыпать уже бессмысленно, выпил сердечное лекарство, накинул старую зимнюю мантию прямо поверх ночной сорочки и отправился бродить по предрассветной школе. Пустынные коридоры не раз меня успокаивали, и именно за это я любил дежурства после отбоя. Шлявшиеся в это время вне спален недоумки могли сколько угодно воображать, что я гуляю по Хогвартсу исключительно для того, чтобы снять с них баллы. Безусловно, это повышало уровень дисциплины и помогало снизить количество межфакультетских драк, но в действительности мне не было до них дела. Это было между мной и Хогвартсом, замком, которому я отдал большую часть своей жизни. Потому что в такие моменты вся его магия, красота и величественность существовали только для меня одного.