Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 74 страниц)

В конце концов, не выдерживаю, выныриваю из его разума, не добравшись еще до глубоких слоев – грубо, и Рэнделл кричит, но мне не до того, чтобы с ним церемониться, с презрительной гримасой бросаю очищающее, и возвращаюсь назад. Поможет, конечно, не надолго, но, может, хоть процессом увлекусь и привыкну.

Взламывая один слой за другим, добираюсь наконец, до того, что этот мерзавец больше всего хотел бы спрятать, и тут приходится уже остановиться. Кажется, меня сейчас стошнит. Страх Рэнделла по мере проникновения в глубь его сознания становится все больше, и контролирует он свои мысли все меньше. А потому вдруг, должно быть, уже от отчаяния, понимая, что я все равно пройду, выплескивает на поверхность все, что, как он думает, интересует меня больше всего: про Малфоя.

И это настолько… немыслимо, что, кажется, я полностью теряю контроль. Если бы поблизости не было Ричарда, и если бы Рэнделл не был привязан, полагаю, он давно бы сбежал. Я и сам спасаюсь бегством, только бы не видеть этого… Роскошная задница Люциуса, подставленная похотливым рукам, которые грубо шарят между белых ягодиц… Загнанный взгляд Люциуса мечется во все стороны, рот полуоткрыт, как у вытащенной на воздух рыбы, тонкие холеные пальцы с перстнями разрывают кружевной воротник рубашки…

Даже не думаю удерживать себя там, бегу, продираясь сразу через все слои. Дикий, пронзительный крик Рэнделла, кажется, заполняет собой всю комнату, пока не обрывается, видимо, от Силенцио Ричарда. Я просто сижу на стуле, не решаясь сделать ни одного движения. Меня трясет, и я знаю, что если подниму палочку, то следующим заклинанием будет как минимум пыточное. Очень долгое. Еще никогда, кажется, со времен школы мне не хотелось так применить пыточное.

Все это, конечно, уже было. В подвалах поместья Лестренджей или того же Малфой-Мэнора. Не один десяток магглов и магов, мужчины, женщины, подростки тринадцати-пятнадцати лет. Сколько раз я это видел. Кажется, должен был привыкнуть. Не могу. Не могу.

Или просто потому, что это Люциус? Потому что с ним так нельзя?

В школе Люциус всегда был моим кумиром. Красота, невозмутимость, знания, светские манеры и умение обходиться с людьми… не было никого другого, на кого бы я столь страстно хотел быть похожим. И все это – на много лет – легло под ноги жалкой твари, которая корчится на стуле напротив меня…

Люц – это мое детство, юность, это что-то, что я делил только с ним. Неважно, что было потом. Пять лет, после разрыва с Лили, Люциус был мне самым близким человеком, это он отпаивал меня после первого Круциатуса, он тренировал меня в дуэльном зале Малфой-Мэнора на каникулах после пятого курса, чтобы я мог достойно ответить Блэку и Ко. Пусть и его желания, как выяснилось позднее, не были ангельскими, и я не против был и сам проучить его за это, но, Мерлин мой, не так же!

Мозг упорно цепляется за жалкую мысль, что это всего лишь картинки, ублюдочные фантазии Рэнделла, что ничего этого не было, да и быть не могло. Люциус, мой гордый, прекрасный Люциус, никогда бы… не согласился ведь? Никогда?!

… Прихожу в себя от того, что мне в лицо плещут ледяной водой. Я лежу на кровати, лицом к окну, и мне видно, как свет уличных фонарей проникает сквозь шторы, колышущиеся от ветра. Но когда я начинал разбираться с Рэнделлом, фонари не горели. Это что, уже утро?!

Конечно, я не придумываю ничего лучше, как только резко подняться и сесть. А в следующее мгновение меня уже рвет, желудок с восторгом выплескивает содержимое, и остановить этот процесс, я, к моему величайшему сожалению, не могу.

Ричард невозмутимо очищает мои колени, пол, убирает запах, потом наколдовывает воды. Пытаюсь делать глотки, но зубы стучат о край стакана, и половина его содержимого оказывается на мантии. Тогда Ричард зажимает мой подбородок пальцами и вливает воду в рот почти насильно. Легче.

Рэнделл?

Спит. Я его оглушил немного, не сдержался, – говорит Ричард, усаживаясь рядом со мной.

Сколько времени?

Восемь.

Черт, остался всего час! Оглядываю себя на предмет дополнительных очищающих, призываю зимнюю мантию, которая висит, оказывается, на спинке кровати.

На уроки собрался? – усмехается Ричард.

Мой яростный взгляд заставляет его только еще больше ухмыльнуться.

– Восемь вечера, Снейп, – говорит он, когда я делаю попытку встать. – Ты проспал большую часть дня.

Мерлин мой. Альбус. Уроки. Он же… а что он, собственно? выгонит меня? убьет?

Сажусь обратно, пытаясь унять некстати начавшееся сердцебиение.

Ричард протягивает пергамент со сломанной хогвартской печатью, подсвечивает Люмосом. Тонкие косые буквы прыгают перед глазами, с трудом складываясь в строки.

«Северус!

Заверения доктора Маршана, что лучше тебя сейчас не трогать, – единственное, что меня удержало от того, чтобы немедленно броситься к тебе. Как сможешь, напиши своей рукой.

Альбус.»

Сердце, кажется, пытается выбить из меня дух, словно взбесившийся бладжер. Он действительно беспокоился или?.. Это ведь не простая вежливость от директора к учителю?

Ричард призывает лекарства. Воздух наполняется запахами мяты, валерианы и меда.

Маршан был здесь еще раз, – поясняет он, пока я жадно глотаю, одно за другим, укрепляющее и сердечное. – Устроил мне выволочку, зато пообещал, что прикроет. Надеюсь, что он мне простит на этот раз быстрее, чем в про…

Что вы написали Дамблдору?

Что у тебя был сердечный приступ, и теперь опасность миновала. А твой босс, похоже, действительно тебя ценит, – замечает он вдруг с откровенным восхищением.

Что ты имеешь в виду?

Письма ему показалось мало, и он искал тебя в клинике у Хенрика. Ха! Щас! Хенрик если уж за что-то берется, то попробуй хоть один конец сыскать. Только я знаю, где он.

И где он?

В одном надежном месте. Там его самого прикроют, если что. Туда, кстати, тоже можно соваться. Только аппарировать далеко.

Но назвать это место, конечно, нельзя?

Нет. Но я попробую уговорить Хенрика открыть тебе его. Он, кажется, к тебе благоволит. Он вообще редко к кому так расположен.

Его слова долетают откуда-то издалека. Альбус искал меня. Боже. А что, если я ему был нужен?

Совы здесь, конечно, нет?

Нет. И по-хорошему, нам бы надо отсюда съе…ся. Завтра вернется хозяйка.

Мы где вообще?

Эээ… зашли в первый попавшийся подъезд, наложили Конфундус…

Ясно.

Мой схрон был в Хоуве, – говорит он, придвигая к кровати стул и седлая его. – Но я как-то подзабыл, что связываюсь с самоубийцей… Слушай, тебе это, – Ричард кивает в сторону спящего Рэнделла, повисшего на своих веревках, – надо, Снейп? Империус, всучим бомбу и пусть валит в свой аврорат.

Нет.

Ну нет так нет. Ты – босс, тебе и карты, – Ричард как-то подозрительно замолкает.

Что случилось?

Он опускает взгляд куда-то вниз, постукивая палочкой по колену.

– Я… в-общем, я его полегиллиментил немного.

Ты?

Ну… увидел все это, про Малфоя… я понимаю, почему…

Ричард, что случилось?! – рявкаю я.

Он вдруг усмехается:

Легиллимент, как ты знаешь, из меня хреновый, так что пару пыточных я на нем отработал, да.

Смотрю на него, не веря тому, что слышу. Ричард и пыточные – это не укладывается в голове.

Ну, не то, чтобы я этого никогда не делал, Снейп… Сам знаешь, при моем ремесле иногда способы не выбирают.

Кажется, я еще много чего о нем не знаю.

…На то, чтобы просмотреть память Рэнделла, у меня уходит около семи часов. И на то, чтоб увидеть четкие следы от Мемория Абдиката, примерно десятилетней давности. Но думать я об этом буду потом. Сейчас есть нечто более важное – стереть то, что я увидел. Конечно, далеко не все. На все меня никогда не хватит. Но хотя бы на Люциуса, Эйвери, и на Тони.

Люциус, который столько лет приходил к Рэнделлу по первому требованию… Должно быть, он все-таки что-то сделал потом, потому что с пятого года свиданий стало намного меньше, по два-три раза в год. А может, он просто наскучил Рэнделлу? Эйвери вот Рэнделлу в первый же год наскучил...

Впрочем, снижение количества свиданий не означало то, что они были менее бурными. И кто знает, может, прав был Тони, который отказался от сделки с Рэнделлом и отделался парой-тройкой анальных обысков. Впрочем, что за бред я несу? Люциус, по крайней мере, на свободе. Однако теперь понятно, откуда у Рэнделла столько денег. И он еще имел наглость предложить их мне!

…А за Тони неожиданно вступился Грюм, велел «перестать тратить время на эту падаль»…

На потерю воспоминаний Рэнделл соглашается удивительно легко. Что ж, за это время я с ним, честно говоря, не церемонился. Ричарду то и дело приходилось бросать Силенцио. Один раз ему пришлось даже удерживать меня. И он едва справился со своей задачей. Ибо его «успокойся, Сев» только подлило масла в огонь. Так Люциус шептал мне когда-то, обрабатывая рану после одного из рейдов. Я был в бешенстве, что авроры достали меня. Кажется, это был рейд, когда убили Годунова, и мы с Эйвери пытались забрать его тело, но не вышло...

А может быть, после этой моей вспышки Рэнделл как раз верит, что я его с удовольствием убью. Надеюсь, что с Долишем проблем не возникнет. Или кого я там видел еще, в его воспоминаниях?

Это не Долиш, – говорит Ричард, когда я, наконец, выполняю все, что задумал, и бросаю на Рэнделла сонные чары. – Это его постоянный напарник, Рональд Мун. Теперь под его началом. Сейчас тоже в отпуске.

А обыск Долохова? – возвращаюсь на кровать, только бы не видеть больше этого… этой… У меня совершенно нет сил, кажется, что я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.

Долохова я не видел. Он мне показал только, где они Малфоя в два члена... и где душили его… ну, под воду там где голову опускали, тоже…

Ясно, – обрываю я Ричарда. – Империус наложишь сам.

Он кивает с усмешкой.

– Ну, я уже догадался.

Приказ сюзерена. Если это снимет с тебя ответственность.

Ричард фыркает.

– За непростительное-то?! – и посылает мне очередной фиал. – Укрепляющее выпей, сюзерен.

Подношу лекарство к губам и слежу за его движениями. Ричард накладывает Империус так точно, как будто делал это всю жизнь. А ведь он тоже не спал уже около двух суток.

На глазах у Рэнделла – повязка, чтобы ни меня, ни Ричарда не запомнил. Зачитав нашему доблестному аврору все инструкции, Ричард аппарирует с ним прочь и минут через десять, пока я, растянувшись на кровати, отдыхаю, возвращается назад.

Хороший Рикки выполнил приказ хозяина, – отчитывается он, со смешком устраиваясь на кровати напротив меня. – Хороший, хороший Рикки.

Ричард явно опускает голову так, чтобы я положил на нее ладонь, но я игнорирую его позу.

Он выпрямляется со вздохом капризного ребенка:

– Эх, жалко, тебе сейчас пить нельзя! Отпраздновали б.

Пить пока еще рано. И это не все приказы, – бросаю я, вставая.

Не все? Что ты хочешь сказать? – мой тон его пугает, это очевидно. Он меня самого пугает.

Ричард, – начинаю я. Но сказать это чертовски трудно. В голову настойчиво лезет воспоминание, как он держал меня, когда я пытался проклясть Рэнделла. Как оттаскивал к столу, наваливаясь всем телом, а я тогда больно ткнулся носом в его плечо, в рубашку, промокшую от пота… Может, придумать что-то другое? Поговорить? Объяснить?

Снейп, не тяни уже, – неожиданно устало и как будто бы обреченно говорит он.

Даже в этом он придает мне сил…

Сегодня вернешься отсюда прямо домой и женишься на Берилл. Магический брак должен быть заключен таким образом, что узы между вами не могут быть расторгнуты минимум три года. Если Берилл будет отказываться, найдешь способ заставить ее выйти за тебя. По дороге заходить никуда не будешь, если это только не понадобиться для главной цели – жениться на ней.

Снейп, ты сдурел, – шепчет Ричард, бледнея.

Приказ сюзерена, – отрезаю я.

Он силится что-то возразить.

И, ради Мерлина, без обсуждений. Это тоже приказ.

Ричард смотрит на меня, кажется, целую вечность, пока ошарашенное выражение лица сменяется более-менее спокойным. А потом замечает с издевательской горечью:

Нда. Я все время пытался понять, за что же тебя бросила Эванс. Жаль, что понял так поздно.

У меня темнеет в глазах. В последнюю секунду я все же удерживаю себя, но и порыва хватает, чтобы Ричард второй раз полетел головой в сервант. На этот раз, однако, столкновения не происходит, и стекла не осыпаются. Я мигом оказываюсь в углу и подаю Ричарду руку, но он рычит: «Не смей касаться меня!» и, ощупывая голову, встает сам. Взгляд у него бешеный, и я на всякий случай отхожу.

Пробормотав над собой парочку целительских заклинаний, Ричард отвешивает мне шутовской полупоклон.

Будет сделано, сюзерен, – с насмешливой яростью выговаривает он, и спустя секунду с громким хлопком исчезает. А я еще долго стою в темноте посреди комнаты, стараясь не замечать внезапно надвинувшуюся на меня пустоту.

========== Глава 72. Замок Рабштейн ==========

На западе Чехии, в двух часах езды от Праги, в 45-ти километрах от крупного промышленного центра Пльзень на правом берегу речки Стршелы лежит мало кому известный городок Рабштейн. Когда-то он стоял на пути из Праги в Германию, и в нем бурлила жизнь, а сейчас считается самым маленьким городком в Центральной Европе. Едва ли здесь найдется больше трех десятков жителей, остальные же прохожие непременно окажутся либо дачниками, приехавшими из близлежащих городов, либо – что гораздо реже – туристами.

Среди всего прочего, туристов привлекают сюда развалины замка, который некогда дал название городу. По этому поводу, кстати, существует одна легенда. Жил-был князь, правитель здешней земли, и поехал он как-то на соколиную охоту. Добыл он на ней птицу, а когда стали потрошить ее, нашли в ее внутренностях магический камень, принадлежавший местному волшебнику. И явился тотчас же к князю волшебник с просьбой вернуть ему камень за щедрое вознаграждение. Князь находку вернул, а в награду получил небывалой красоты замок, который за одно мгновение возник на здешних скалах. От этой истории и пошло название городка – «камень ворона», Рабштейн.

Теперь же от замка остались парочка обветшавших башен, да разрушенная крепостная стена. И очень бы удивились и туристы, и дачники, и местные жители, если бы нашелся кто-нибудь, кто сказал бы им, что замок до сих пор, совершенно целый, стоит на том самом месте, где и всегда стоял. И что проживает в нем со своими двумя детьми сорокапятилетний вдовец, основатель известной чешской клиники и преподаватель Пражской медицинской академии Карл Марек. Впрочем, удивиться, несомненно, удивились бы, ведь в известном им мире Пражской медицинской академии нет и в помине, однако этот странный разговор, конечно, сразу же забыли бы. Ибо волшебникам, как никому другому, свойственно охранять свой покой.

Между тем, в пятницу 25 февраля 1994 года садящееся солнце, как и сотни лет назад, проникало в витражные окна большого холла, вырисовывая на плитах пола и ступеньках лестниц затейливые цветные узоры. И, как и сотни лет назад, в камине трещал огонь, распространяя с помощью чар благословенное тепло сразу по всему нижнему из трех этажей замка. В кресле же напротив, в потоке света, падавшем сквозь одно единственное окно с простым стеклом, протянув к камину худые длинные ноги, сидел вышеупомянутый Карл Марек и сосредоточенно читал большую толстую книгу на китайском языке. Время от времени он встряхивал своей густой каштановой шевелюрой (предмет обожания доброй половины его студенток), поправлял очки в тонкой металлической оправе, а еще залезал в карман довольно потрепанных, но все еще модных джинсов и вытаскивал оттуда брегет, чтобы проверить, сколько часов и минут осталось до вечернего дежурства. Иногда Карл проделывал это раза два или три подряд, потому что, надо отметить, человеком он был довольно рассеянным. Кроме того, время от времени ему приходилось двигать кресло так, чтобы книга попадала под последние тусклые лучи.

В пять часов, когда солнце окончательно покинуло эту сторону замка и Карлу пришлось вытащить палочку, чтобы наконец зажечь хрустальные светильники, свисавшие со стен и потолка, в дальнем конце холла открылась дверь, и по лестнице неторопливо спустился Хенрик Маршан, одетый в темно-зеленый шелковый халат прямо поверх костюма.

Ты выспался? – спросил Карл, сражаясь с особо капризной лампой над камином.

Ты знаешь, мне немного надо, – откликнулся Хенрик. Он призвал кресло из глубины холла и устроился поближе к огню, так, чтобы сидеть напротив хозяина.

Хочешь есть? – продолжал тот, переходя к противоположной, все еще темной стороне комнаты.

Нет. Пожалуй, нет.

Ладно, – так и оставив половину светильников незажженными, Карл спрятал палочку в карман и вернулся к своему креслу. – Что мне сказать властям? – без особого интереса спросил он, призывая обратно книгу.

Что я был в восточном крыле с моим пациентом, начиная часов с семи.

Не глядя на Хенрика, Карл вскинул голову и как будто к чему-то прислушался:

Откуда я узнал об этом?

Я сказал тебе за ужином, что опасность миновала и что нам обоим нужен полный покой как минимум сутки.

Не пойдет. Вчера со мной ужинала Беата. Но я пил в одиночестве кофе в семь часов перед ужином и в девять после. Я позвал тебя в семь, но процесс лечения был в самом разгаре, а в девять ты спустился и рассказал, что все ок. – Он несколько раз тряхнул головой, как будто пытался избавиться от волос, рассыпавшихся по плечам мягкими, но, видимо, очень назойливыми волнами, и, улыбнувшись, снова уткнулся в книгу.

Пойдет, – ничуть не меняя тона, согласился Хенрик. – Что ты читаешь?

Карл махнул рукой:

Все то же. Китайская медицина.

Несколько минут Хенрик молча следил за ним, явно обдумывая что-то, затем осторожно сказал:

Я, кажется, нашел тебе кого-то.

Тонкий длинный палец, отчеркивающий ногтем строчку, замер посередине страницы.

Воду или воздух? – еле слышно выдохнул Карл.

Воду.

Ты уверен?

Я применил Глаз стихии. Он стал синим, как и полагается. Примечательно синим.

Хенрик опустил руку в карман и вынул оттуда медальон – прозрачный камень в ярко-белой оправе. Вытащив палочку, он левитировал артефакт на каминную полку.

Ты так уверен, что он больше не понадобится? – все еще не поворачиваясь к собеседнику, тихо спросил Карл.

В любом случае ему сейчас опасно быть у меня. Кто знает, кто начнет за мной охотиться.

Они помолчали.

У тебя будет законченная тетрада, – наконец сказал Маршан.

Что за человек?

Британец. Тридцать четыре года. Учитель в школе Хогвартс Северус Снейп. Возможно, ты читал его статьи в британском «Вестнике зельеварения».

Я давно не читаю журналы по зельеварению, – отмахнулся Карл. Он ничем не выказывал своего нетерпения, однако на его бледных скулах проступили красные пятна, а движения сделались чуть более порывистыми.

Говорят, что если он и не самый лучший британский зельевар, то, по крайней мере, один из лучших.

Нам не нужен зельевар, ты же знаешь, – возразил Карл. – Нам с лихвой хватит Давида.

Это очень подходящий человек, – сказал Маршан.

У него нет семьи? – быстро спросил Карл.

Нет, – так же быстро ответил Хенрик. – Он живет один. Беспокоиться никто не будет.

Карл задумчиво кивнул камину:

Это гораздо лучше, чем твоя испанская девочка. Силу должен отдавать зрелый маг.

Есть два препятствия, которые тебе придется уладить.

Что за препятствия?

У него на предплечье – метка.

На этот раз Карл вздохнул очень глубоко:

– Это исключено. Мастер с самого начала поставил условие: никаких Пожирателей.

Но я проверил его биографию. Он был шпионом и работал на Дамблдора против Волдеморта.

Карл аккуратно закрыл книгу и положил поверх нее очки. Взгляд его карих глаз наконец перебежал на Хенрика, однако смотрели они сквозь него.

– Это меняет дело, как в одну, так и в другую сторону. Он до сих пор работает на Дамблдора?

Вот этого я тебе не могу сказать. Дамблдор беспокоится о нем настолько, что искал его в моей клинике сегодня. Это может означать многое, а может и не значить ничего.

Николас предупреждал нас не связываться с Дамблдором и его людьми.

Он предупреждал лично нас, а не Мастера.

Хорошо, – кивнул Карл, возвращая на нос очки и отворачиваясь. – Если мы сможем сделать так, чтобы Дамблдор не узнал о ритуале, этот человек, возможно, подойдет.

Остается только приручить его, – заметил Маршан.

Остается приручить, – эхом откликнулся Карл.

Они опять замолчали, и несколько минут было слышно только потрескивание пламени в камине, да шум ветра за распахнутым окном. На этот раз беседу тоже возобновил Хенрик.

Знаешь, иногда мне кажется, – сказал он, – что Николас не мог бы предупредить нас о том, чтобы мы не связывались с Дамблдором. – В его голосе наконец появились сердитые нотки. – Он слишком был под его влиянием, верил его каждому слову. В конце концов, он решил разрушить камень именно потому, что Дамблдор попросил его об этом. Но возможно ли, что у него были гомо… что он просто был влюблен в него?

Карл, не мигая, смотрел в огонь.

– Николас был однолюбом, – возразил он тихо. – И когда Николас влюбился, Дамблдора тогда еще и на свете не было.

Ты имеешь в виду не Пернель.

Нет, не Пернель.

Значит, моя теория отпадает, – философски заметил Хенрик.

Теория о том, что камень не был уничтожен, а вместо этого Дамблдор спрятал его в надежном месте?

Примерно так.

И Николас позволил себя убить? – задумчиво переспросил Карл.

Инсценировка смерти возможна, и мы знаем это.

Но ведь ты видел то же, что и я. Мы оба с тобой были там, видели их мертвые тела и провели все возможные диагностики. Мы оба видели остатки камня. Давид клянется, что именно так и никак иначе должны выглядеть остатки камня, разрушенного ценой жизни великого волшебника. Память вещей подтверждает версию, что Николас уничтожил камень. Мы также знаем, что ни Николас, ни Пернель никогда бы не стали убивать, чтобы спастись самим. Что же здесь не так? – Карл поправил очки и повернулся к Хенрику. – Что здесь не так? – настойчиво спросил он.

Как так получилось, что Николас не знал о манускрипте твоего предка, передавшего ему камень? Не знал о возможности восстановить камень по его остаткам с помощью ритуала, обратного разрушившему камень?

Вероятно, он был уверен, что ему удастся уничтожить камень полностью. Возможно, он считал, что манускрипт уничтожен тоже. Иначе бы позаботился о его уничтожении. Ты знаешь, Николас никогда ничего не делал наполовину.

И Дамблдор – единственный, кому он мог оставить камень…

Не единственный, но тот, второй, человек умер в декабре. Очевидно, что если бы Николас оставил ему камень, то этот человек воспользовался бы им. По-моему, все наши сомнения – полная чушь, – тряхнув шевелюрой, сказал Карл. Он левитировал книгу на каминную полку и встал. От инертности не осталось и следа, каждое его движение было наполнено решительностью. – Проведем ритуал и получим камень.

Как долго еще до него? – спросил Хенрик.

Как минимум полтора года. Густав следующей осенью отправится учиться в Америку. А Беата пусть сначала выйдет замуж за своего чертового поляка, и я наконец сплавлю ее отсюда. Лучше, чтобы она была подальше, непонятно ведь, кто из нас… Кроме того, Давид должен завершить арифмантические и астрономические выкладки. И, как бы он ни буйствовал от нетерпения, быстрее, чем это возможно, он их не закончит.

Карл вытянул руку с палочкой и из распахнувшейся двери, ведущей в левое крыло, прилетел белый целительский халат.

Твой племянник не слишком считается с мнением других, – осторожно заметил Хенрик.

Гжегож или Давид?

Ну, Гжегож беспокоит меня меньше. Хотя после смерти Джулиуса он слишком ушел в себя… И то, что он окончательно покинул твою клинику и старается избегать нас, мне тоже не нравится.

Он справится, – спокойно ответил Карл, методично застегивая халат. – Если Мария кому и отдала свою твердость, то именно ему. Кроме того, целительство удерживает от крайностей, ты знаешь.

Ему всегда нравилось помогать людям, – согласился Хенрик. – В отличие от Давида. Он, конечно, доброжелателен, но…

Знаешь, иногда мне кажется, – Карл рассовал брегет, палочку и пачку маггловских сигарет по карманам халата, – что с Давида станется убить меня, Беату и Густава, а затем всех свидетелей, конечно, чтобы остаться единственным наследником философского камня.

Он закутался в теплую зимнюю мантию и с громким хлопком аппарировал. Хенрик задумчиво погладив бороду, посмотрел на то место, где только что стоял его приятель.

– Не тебе одному, – пробормотал он. – Не тебе одному.

========== Глава 73. Новые задачи и новые способы. ==========

POV Северуса, 26 февраля 1994 года

Расскажешь, что случилось?

Альбус – в дверном проеме за моей спиной. Я стою у стола, формально сортируя временно оглушенные побеги людоедки, но на самом деле для того, чтобы успеть вовремя опереться. Не то чтобы Альбус меня не видел в беспомощном состоянии, но… Впрочем, и людоедкой надо заняться как можно скорее – в Англии она плохо растет даже в теплицах, и нового урожая мы с Помоной дождемся не скоро. Как же все некстати.

Я же объяснял тебе. Просто потерял сознание, и Ричард доставил меня к Маршану. Мне, знаешь ли, было не до того, чтобы спрашивать, где именно я нахожусь. Если тебя это так интересует, могу спросить об этом письмом, – добавляю в голос раздражения, чтобы заставить слова звучать более убедительно.

Вот он, минус того, что Ричард злится на меня – выкручиваться самому. А он не просто злится… За обедом я получил два интересных послания. Первое, помятое и за версту разящее огневиски (позабавило, как от меня отшатнулась Помона), гласило: «Можешь быть доволен, сюзерен». Во втором были четыре четких строчки: «Видимо, это Вас я должна благодарить за внезапно свалившееся мне на голову счастье. Пока Вы всего лишь ускорили то, что и так входило в мои планы. Но если по Вашей вине что-то случится с моим мужем, я Вас прокляну». Судя по всему, девочка не привыкла тратить лишних слов. У меня также не было никаких сомнений, что свою угрозу она исполнит.

И все же невозможно было не почувствовать облегчение – одной проблемой стало меньше. О реакции Анабеллы на этот брак не хотелось даже и думать. Хотя, безусловно, придется, причем в ближайшие же дни.

Министерство зарегистрировало выбросы необычайно мощной магии в Лондоне, в районе… – Альбус на секунду запинается (как будто бы я поверю в то, что он действительно не знает города), – Сохо.

Вот как? И какое это имеет отношение ко мне?

Это был выброс магии одного-единственного волшебника. Очень сильного волшебника, Северус. Ты ведь знаешь, что такое индикатор Дойля? Не меньше восьмидесяти по процентной шкале.

Однако… быстры же они. Для того чтобы определить мощность выброса по шкале Дойля, нужно оказаться на этом месте в течение минут так пяти. Насколько же Ричард и Анабелла быстро сориентировались. И еще – получается, что чарами, улавливающими магию, министерство накрыло весь Лондон. Плохо.

В Англии нет ни одного волшебника, кроме меня и тебя, Северус, способного на выбросы такой силы. Я все это время был в замке, а вот ты шлялся неизвестно где.

Я даже спиной чувствую, как Альбус поджимает губы. Его голубые глаза, должно быть, мечут молнии.

В таком случае, тебе придется допустить третью возможность, – холодно возражаю я.

Чуть больше лжи, чем обычно. И куда проще, чем обычно. Он волновался за меня, искал меня, и явно не спал уже очень долго, когда я вернулся. А мне… мне как будто все равно. Наверное, я просто устал. Скорей бы он ушел. И свет в лаборатории какой-то отвратительно яркий. Погасить бы половину свечей, но беспалочковая магия мне и так не слишком дается, а уж сейчас-то!

Но Альбус будто нарочно продлевает мои мучения.

Постарайся пока никуда не аппарировать, – говорит он, помолчав. – И перемещение каминной сетью в твоем состоянии, возможно, тоже не безопасно. Если надо будет куда-то переместиться, приходи ко мне, и мы аппарируем вместе.

О, а вот это что-то новенькое. Очередной способ контроля? Интересно, это идея того, кто его трахает, или его самого?

Если у меня не будет времени аппарировать с тобой, я сделаю тебе портключ, – продолжает Альбус.

На этом моменте я едва сдерживаю смех. Видимо, со стороны это похоже на спазмы, потому что он делает несколько шагов, и я чувствую руку на спине. Нет. Пожалуйста. Не сейчас!

Рука медленно, в предположительно ободряющем жесте, идет вверх. Какого черта я не надел мантию? Какого черта ткань рубашки и сюртука такая тонкая?! Хорошо, хоть возбуждения нет – Маршан, наверное, не просто так обещал мне проблемы с потенцией. Зато противной дрожи внутри – хоть отбавляй.

Альбус, пожалуйста, оставь меня, – голос, конечно, срывается, да и что ему не сорваться? Никогда я, кажется, не смогу с ним, как с равным… Всегда есть что-то, что толкнет назад, укажет место.

Как хочешь, Северус.

Ладонь медлит, но все же отпускает, и я даже успеваю осознать, что слишком долго держу в руках один и тот же стебель, и, не соображая, отнести его к годным или негодным, поспешно откладываю подальше на стол – прежде, чем тот опомнится от встряски и вопьется мне в руку. Тогда и отодрать трудно, и лечить потом – не перелечить. Людоедка выгрызает все, что попадается ей под… что там у нее вместо рта?.. выгрызает основательно, щедро сдабривая ядом, который непонятно где только находится в этих тощих стебельках. Выглядят они настолько дохлыми, что, кажется, наступишь один раз, и все. Очень ошибочное мнение. В истории описаны случаи, когда волшебники лишались ног, ибо, если людоедка в полной силе, ей и сапог проесть нетрудно. Не из драконьей кожи, конечно. Защитные перчатки сейчас были бы в самый раз, только в них не распознаешь действительно дохлые или собравшиеся вот-вот загнуться стебли. А их в зелье класть нельзя. Людоедка должна вариться только живой. Такая уж у нее доля в качестве ингредиента для противоядий. Очень действенных противоядий, кстати.

Пока я торопливо сортирую оставшуюся гору, Альбус молчит, стоя так близко, что я то и дело задеваю его локтем. Терпеть не могу, когда он на меня смотрит вот так сзади. Но понятно, что ему нужно от меня что-то еще.

Я приду на ужин, обещаю.

Еще бы я не пришел! С ужином прибудет вечерняя почта, и если ее прозевать, выбегай потом на каждый стук, пока совы будут заклевывать дежурных по всем подземельям. А почту я сегодня жду.

Нет, кажется, не угадал. Сейчас последует какая-нибудь гадость. Точно!

Ты не будешь готовить зелья для больничного крыла, пока не найдешь себе помощника.

Вот радость-то!

Это приказ, – резко говорит он, слегка повышая голос.

А я и не понял.

К тебе на высшие зелья ходит не так уж мало учеников, Северус, – продолжает Альбус как ни в чем ни бывало. – Среди них есть и нуждающиеся. Я жду от тебя имя будущего помощника к понедельнику. Полагаю, попечители согласятся с такой тратой.