Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 74 страниц)

Зачем любовник Альбуса поил меня Сонной одурью? – голос у Минервы усталый и на этот раз лишенный какой бы то ни было окраски.

На меня снова накатывает равнодушие. Разве есть какой-нибудь смысл бороться? Разве есть хоть в чем-нибудь какой-нибудь смысл? За час я выкладываю ей все. Про дружка Альбуса, Поттера, Забини, Анабеллу, Ричарда, Фелиппе. А потом, без всякого вопроса, снова сворачиваю на Альбуса и в деталях рассказываю про то, как терся об него сегодня утром и кончил, положив голову ему на плечо. И про то, как мечтаю, чтобы он вставил мне три раза подряд. Или даже четыре. И про то, как чувствую себя, когда сажусь на письменный стол в его кабинете, ощущая под собой холодное стекло, и с бьющимся со страшной частотой сердцем развожу ноги, а Альбус смотрит на меня своим затуманенным взглядом.

Минерва ни разу не пытается меня прервать. Даже когда я перевожу тему и методично выдаю ей все, что думаю о ней. Одна из ее рук, кажется, чуть вздрагивает, крепче сжимая палочку. Потом еще плед сползает на пол – вот и все, что происходит за последние полчаса.

Для начала я высказываю ей все детские обиды за то, что она все, что угодно, позволяла делать Поттеру и Блэку. За то, что была согласна с обучением в школе Люпина, который чуть не убил меня, и как заместитель согласна с его пребыванием в школе на посту преподавателя сейчас. Потом говорю, что она ни разу не наказала по справедливости ни одного своего чертового гриффиндорца, и что декан из нее никакой, и она никогда не замечает, что творится у нее под носом. И какого тролля именно я должен спасать ее ненаглядного Поттера, или по ночам отлавливать ее бесконечных-сменяющих-друг-друга версий Уизли, или девиц, которых трахают выпускники всех остальных факультетов? И что преподаватель из нее тоже посредственный, потому что, может, она сама и гений в трансфигурации, но учебный процесс у нее построен отвратительнейшим образом, на повторении механических действий и зубрежке, и на приличном уровне трансфигурацию из ее выпускников понимают лишь единицы. И что если бы стандарты СОВ и ЖАБА по трансфигурации, застрявшие на уровне семнадцатого века, были пересмотрены, ее бы не удержала в Хогвартсе даже ее пресловутая дружба с Альбусом.

Наверное, я бы добавил еще что-то, но внезапное прекращение действия сыворотки приводит меня в себя. Комната мгновенно расширяется, в обстановку возвращаются краски, а бьющий в глаза свет лампы, которая стоит на сдвинутом к камину столике, становится нестерпимым. Зажмуриваюсь и начинаю лихорадочно соображать, что делать, как убедить Минерву не ходить к Альбусу. Однако, фортуна сегодня, кажется, окончательно не на моей стороне.

Внезапно я ощущаю себя свободным, а свет перестает быть столь назойливым. Груды белых лент валяются на роскошном ковре вокруг меня, а Минерва поднимается с дивана и в одно движение оказывается около камина.

– Я должна кое-что проверить, – не глядя на меня, говорит она. И исчезает в зеленом вихре прежде, чем я успеваю крикнуть хоть слово.

Голова кружится, ноги подкашиваются, и путешествовать в таком состоянии по каминам – бред сумасшедшего. Доплетаюсь до дивана и опускаюсь на него, пытаясь перебороть тошноту. Нестерпимо хочется пить, и я оглядываюсь в поисках палочки.

Кашель, неожиданно раздающийся со стороны арки, заставляет меня дернуться. Портрет! Не могу удержать стона, когда понимаю, что у спектакля были еще и другие зрители. Мало мне Альбуса, который вот-вот узнает все, что мне известно, узнает, что я играю против него… Даже если Минерва сама не расскажет, пытаясь просто прощупать почву, никто не помешает ему залезть ей в голову. Но портреты – Мерлин! – портреты – теперь каждый сопляк в школе будет знать, что Альбус меня… Задыхаясь от горечи, я не сразу понимаю, когда вежливый голос перебивает мои мысли.

Вода и палочка на столе в кабинете, сэр…

Что-о?

С портрета в арочном проеме на меня смотрит мужчина средних лет, одежда – явно маггловская, воротники такого покроя в магическом мире никогда не носили. В светлых глазах нет осуждения, скорее – понимание и участие. В памяти оживает другой такой взгляд – Розмари, останавливающая меня на улице, расспрашивающая, почему я перестал заходить к ним. Стискиваю зубы и отворачиваюсь. Воспоминаниям сейчас не время. Надо взять себя в руки и придумать, что делать теперь. Придумать, как выкручиваться, когда все рухнуло. Оглядываю комнату в поисках других портретов – наверное, все в кабинете. Ближайшая задача – встать и идти за палочкой. В голове роятся самые дикие идеи: например, взять Минерву по возвращении в заложницы, заставить Альбуса стереть память всем портретам. Наверняка, он сможет это сделать, замок ведь подчиняется директору, а картины, висящие здесь, становятся частью магии Хогвартса.

Вдруг до меня доходит, что маггл продолжает разговор.

Что вы сказали?

Вы облизали губы, и я подумал, что вы хотите пить, сэр.

Понятно. Есть здесь другие портреты?

Исключительно те, что вы называете маггловскими, сэр. К несчастью, дети Малкольма не унаследовали его способностей, пошли в меня, и оба очень рано покинули нас. А Изабелл не пожелала оставить Минни своего портрета.

Под его размеренную речь я, с трудом волоча ноги и хватаясь за все, что попадается под руки, добираюсь до входа в кабинет.

Минни?

Мы так называли в семье Минерву. Имя Минерва, знаете ли, не слишком подходит дочери священника. Да, я не представился – Роберт Макгонагалл к вашим услугам.

Ее отец, вот оно что!.. Пытаюсь поймать какую-то мысль, но слабость столь сильна, что все, на что меня хватает – рухнуть на стул и вцепиться в какую-то книгу. Перед глазами темно, как в пещере горного тролля, и, судя по всему, мне придется искать палочку на ощупь.

Она на другом столе, сэр, лежит на книге записи в Хогвартс, вода – в кувшине в пяти дюймах от вашей руки справа.

Даже не знаю, чего больше хочется от его вежливости – испепелить его, дико захохотать или самому пойти утопиться. Хорошо, что хоть головная боль притупилась. Нахожу палочку и сжимаю, стискиваю, ощущая привычную теплоту. Когда она в руке, кажется, что кошмар почти закончился. Нет, о том, что… эти два часа вспоминать нельзя. Просто нельзя.

Наколдовываю стакан с водой и жадно пью, неловко удерживая его ослабевшей рукой. Как же поведет себя Альбус? Если бы я только мог хоть немного предсказать его поведение, но за столько лет рядом с ним я изучил его лишь в мелочах, не более. Он ставил меня в тупик уже бесчисленное количество раз… Предсказуемо только его отношение к Гриффиндору… Этим заранее выдано отпущение всех грехов. Что будет теперь? Волна отчаяния нахлынывает, захлестывает с головой, я улетаю куда-то в темный, вязкий омут, ноги в болоте, не выбраться, никогда не выбраться, я – скелет. И вдруг бормочущий негромкий голос рывком выдергивает назад…

… она сама переволновалась, бедняжка. Она наверняка уже очень раскаивается в том, что не доверяла вам. Не то, чтобы я оправдываю ее поступок, вы не подумайте, я не сторонник насилия, я так и сказал ей, чтобы она нашла вас и просто поговорила с вами. Но она, бедняжка, была так напугана. Видите ли, этот волшебник, которому вы помогали, он убил нашего Грегори. Тела так и не нашли. Моя девочка как обезумела. Я всегда говорил, что она слишком привязана к нему, что такая привязанность может стать большой бедой. Не обижайтесь на нее, пожалуйста, сэр. Вы бы ведь тоже испугались, если бы кто-то проник в ваши совершенно безопасные комнаты. А она такая хрупкая, моя девочка.

Хрупкая, – кажется, истерика все же начнется.

Женщины всегда хрупки, – вздыхает Макгонагалл. – Даже если выглядят так, как будто могут все на свете. Изабелл, бедняжка, была такой же. Казалась такой стойкой, а умерла от простого гриппа. Не обижайтесь на Минни, прошу вас, сэр. Она совсем одна, и ей просто некуда было деваться. Ваш Дамблдор сказал, что мало ли что привидится портрету, да еще такому ненастоящему, как я. Но тут он при всем моем уважении к нему не прав, конечно.

И тут я вспоминаю, о чем подумал, когда шел в кабинет.

Почему вы разговариваете?!

Так и знал, что вы об этом спросите, сэр. Все спрашивают, – он вздыхает и умолкает.

И?

И я не могу вам сказать, сэр. Я дал обязательство молчать.

Он отвечает так почтительно, что мне очень хочется сказать ему, чтобы он засунул свою вежливость себе в задницу. Но он пока слишком нужен мне, и я молчу.

Тот человек, – начинаю я, перебравшись обратно в гостиную. – Что он делал здесь?

Я не вижу, что происходит в спальне моей девочки.

В спальне, вот как?

Он не пробыл здесь и десяти минут, – охотно объясняет он. – Сначала он попробовал сделать что-то со мной, я это почувствовал, было не слишком приятно. – Макгонагалл ежится. – Знаете ли, я вообще не люблю колдовства. Не то, чтобы оно не добавляло трудностей… Потом у него, судя по тому, как он ругался, не получилось, и он попробовал еще какие-то заклинания. Но я же – ненастоящий портрет. Никогда не думал, что это окажется преимуществом. Вообще-то быть ненастоящим – достаточно скучно. Я не могу общаться с другими портретами, не могу переходить из одного в другой, и…

Так тот человек?.. – перебиваю я. Если Альбус решит вдруг вышвырнуть меня из Хогвартса, что, полагаю, вполне возможно, то, по крайней мере, я должен постараться собрать как можно больше информации до того, как это случится.

Старику Макгонагаллу, похоже, все равно, о чем говорить. Ну да, он же неживой, напоминаю я себе.

Тот человек зашел в спальню, потом почти сразу вышел, потом открыл тайник в кабинете, но Минни говорит, что он ничего не взял. Как такое может быть? Потом он посмотрел фотографии и вышел.

Фотографии?

Ну, как вы их называете, колдографии. Посмотрел, вздохнул несколько раз и вышел.

Альбом, – вспоминаю я. – В каком альбоме он смотрел колдографии?

На столике. Там много фотогр… колдографий Минни с этим ее последним мужем – Элфинстоуном.

Элфинстоуном?

Он прикрывает глаза.

Мы с Изабелл не одобрили бы брака без любви, но наша девочка оказалась вполне счастлива. Жаль, что их брак длился так недолго. Должно быть, это какое-нибудь проклятье, чтобы она выходила замуж всего лишь на три года. Мы с моей Изабелл вот прожили почти тридцать лет.

С колдографий в альбоме, который я перелистываю, смотрит довольная Минерва. Компанию ей составляет высокий, тощий, лысеющий волшебник, в моем представлении сильно смахивающий на Дон Кихота. Кажется, я видел его пару раз здесь, в Хогвартсе. Но это странно – судя по датам снимков, десять лет назад Минерва успела побывать второй раз замужем, а в школе об этом ничего не известно. Кто он был, этот Элфинстоун? Но, кажется, это как раз я и прослушал.

… взял мою девочку осадой, так сказать. Однако его родственники были очень недовольны, что он женится на дочери маггла. Им пришлось скрывать свой брак, чтобы молодые Уркхарты могли учиться в Хогвартсе, не будучи опозоренными.

Вот как. Значит, Элфинстоун Уркхарт, двоюродный дед Эварта Уркхарта, поступившего в этом году. Кажется, был каким-то чиновником из министерства…

Ваши чистокровные семейства – это ведь то же, что маггловские дворяне. Сколько предрассудков, мешающих людям быть счастливыми! Как будто бы Бог не сделал нас здесь всех равными, и как будто бы мы все не умираем. Волшебники живут дольше, чем мы, обыкновенные люди, но ведь и они не избегнут участи смертных. Между тем, они совершенно не думают о душе. Для них Рождество – это время веселья, а не время вспоминать учение Христа. И…

Что «и» я уже никогда не узнаю. В камине раздается шум, пламя становится зеленым, и из него выныривает Минерва.

Сердце останавливается. Под болтовню Макгонагалла я немного пригрелся и почти забыл, что меня ждет.

Минерва даже не смотрит на меня. Похоже, она вообще еле стоит на ногах. Стер Альбус ей память или? Кажется, сердце снова пошло, да сразу такими скачками, что вот-вот застрянет посреди горла.

Все так же не глядя в мою сторону, слегка пошатываясь, и один раз чуть не роняя палочку, Минерва проходит в свой кабинет и садится за стол. Я иду вслед за ней и устраиваюсь на знакомом стуле напротив. Вот теперь видно, что она уже сильно немолода, кажется, что на посеревшей коже четко выделяется каждая морщинка. А губы посинели.

Я заобливиэйтила Поппи, – взъерошив волосы пятерней, Минерва вытягивает руки перед собой и смотрит на них так, как будто впервые видит. – Никогда в жизни…

Я выдыхаю так резко, что она поднимает голову. В ее глазах – удивление, а я не могу поверить, что все кончилось. Она была не у Альбуса. Мне хочется кричать во все горло. Не у Альбуса! Если бы Бог действительно существовал, я бы, наверное, поверил в него прямо сейчас!

Боже, всего лишь стереть ей память, так просто! И тут я вспоминаю про Макгонагалла… Он ведь ей скажет. И все же – вдруг у меня есть шанс убедить ее хотя бы не делиться с Альбусом, а я успею за это время узнать, что же с портретом? Вскрою ее разум, пойму, как обращаться с ненастоящим папочкой, сотру ей память, и сделаю так, чтобы старик Макгонагалл никогда не заговорил о случившемся.

Минерву, кажется, происходящее интересует мало. Она опустила голову на руки и молчит. Седые пряди разметались по столу, и я ловлю себя на том, что вновь начинаю злиться. Бешенство накатывает волнами, и я контролирую дыхание, стараясь утихомирить желание поднять палочку и что-то сделать с нервной дурой, вывернувшей наизнанку, изгадившей все, что еще оставалось целого у меня внутри. Подвесить ее вверх ногами к потолку? Раздеть? Действительно посмотреть, зеленые ли у нее чулки и носит ли она по ночам белье? Но взгляд цепляется за палочку, одиноко лежащую на краю заваленного всяким хламом стола, и я слегка успокаиваюсь. Вызову, к троллям, на дуэль и отделаю так, что мало не покажется.

Но почему не Альбус, а Поппи? Все-таки поверила мне, испугалась, что он сотрет ей память? Но как она сняла с Поппи мой Обливиэйт? Или… Мерлин, даже я до этого не додумался! Сглатываю, глядя в седой затылок.

Ты знаешь, кто это? – глухо спрашиваю я.

Не поднимая головы, она качает ей слева направо и обратно. Пальцы впиваются в книгу по трансфигурации летающих объектов, лежащую прямо передо мной.

Как ты взяла мой веритассерум?

У Хогвартса попросила.

Что-о?

Хогвартс иногда дает, если просишь. Ты, что, никогда не просишь защиты у Слизерина?

Мне вдруг становится невыносимо страшно думать о том, что она сейчас поднимет голову и мне придется смотреть ей в глаза. Чувствую, как от стыда расползаются горящие пятна по щекам и шее. Как будто мне мало того, что есть… Стараюсь отвлечься, разглядываю полки с толстыми книгами, напольные маггловские часы с корпусом красного дерева и с чугунными шишками, затейливый узор на портьерах, судя по всему, закрывающих вход в спальню, – дракончики выдыхают струйки самого настоящего пламени, которые взбегают по темно-красной ткани вверх и под потолком превращаются в сплетенные друг с другом стебли и листья. Но память неумолимо возвращает к минутам позора.

Ты говоришь, он теперь примется за Гарри, – неожиданно говорит Минерва, оставаясь все в той же позе.

Он за него уже принялся.

Она поднимает на меня взгляд. Ее глаза вдруг кажутся мне слепыми. Ах да, она же без очков…

Я понимаю, Северус, что ты не любишь Гарри Поттера, ты ненавидишь Гриффиндор, но хотя бы ради школы… тебе ведь не безразлично то, что происходит в школе, правда? – голос у нее совсем неуверенный, как будто она цепляется за последнюю соломинку, прекрасно зная, что та вот-вот переломится.

Правда, – говорю я.

Минерва нервно, неловко улыбается.

Что мы можем сделать, чтобы остановить его?

Ты внимательно слушала, что я говорил.

По губам Минервы на миг скользит усмешка, но тут же ее лицо меняется, делаясь абсолютно несчастным.

– Ты должен стереть мне память, чтобы он не получил доступ к информации, верно? – голос звучит глухо. Она слегка склоняет голову в мою сторону – королева, принимающая то, что король отправляет ее на эшафот.

Я сглатываю. Не могу поверить, что она предложила это так легко. На миг становится страшно, что она вдруг отступит, но Минерва лишь спрашивает:

Куда мне сесть? Тебе придется смотреть все мои воспоминания, чтобы стереть нужное, или это как при Обливиэйте – ты просто заказываешь то, которое…

Просто сядь как можно удобнее, – говорю я тихо. – Я не буду смотреть твои воспоминания. Не больше чем нужно, клянусь.

Не больше, чем нужно, – Минерва кивает, соглашаясь с моей нехитрой ложью, встает, мы переходим в гостиную, и она опускается на диван. На секунду мне кажется, что она вот-вот заплачет, но потом я понимаю, что это просто губы дрогнули, а глаза ее абсолютно сухи. Призываю плед, делаю так, чтобы он укутал ее колени, и наколдовываю на стол стакан с водой.

Скажешь, если будет неприятно.

Невнятный кивок.

Придвигаю кресло и сажусь. Стоя действовать куда удобнее, но на Мемория Абдиката понадобится слишком много сил. Пару минут мы молчим. Не знаю, почему я даю ей этот шанс. Или просто – не все между нами сказано… Но уже никогда и не будет.

Однако, едва я вскидываю палочку, как Минерва останавливает меня.

Подожди, – говорит она торопливо. – Про Ремуса, Северус… – и замолкает.

Терпеливо жду продолжения.

Я хочу, чтобы ты знал об этом. Я не согласна была его обучать. Альбус, вероятно, применил Конфундус…

Неужели? Ты была влюблена в него…

Да, – соглашается она, комкая в руках подол. – Я была влюблена в него. А это… – она растерянно оглядывается на меня и потом мимо моего плеча на портрет отца, – хуже Конфундуса, верно?

Минни, девочка моя! – восклицает старик Макгонагалл. – Я никогда…

Неважно, – прерывает его Минерва и решительно поворачивается ко мне.

– Я готова, Северус. Делай все, что должен сделать…

…А в моей гостиной, кажется, стало теплее. Однако спазмы в руках и ногах еще ощущаются, а в груди неприятно щемит, прием сердечных же и сегодня, и завтра придется пропустить. И, конечно, о варке зелий не может быть и речи – кажется, я второй раз в жизни не выполню заказ от аптеки в срок.

Беру палочку и стираю следы Мемория Абдиката. Рыться в памяти Минервы я особо не стал. Не хотелось злить старика Макгонагалла – вдруг еще передумает и расскажет ей все? Недавние воспоминания и так оказались на поверхности. Ну и свежие рубцы от Мемория Абдиката тоже… Еще один относился примерно к десятилетней давности, около десятка других были оставлены в ее памяти гораздо раньше. Мысли мои возвращаются к седому Дон Кихоту. Что за радость любовнику Альбуса вздыхать над колдографиями Минервы и этого типчика с козлиной бородкой? Что он мог искать в ее спальне? И за каким чертом полез в тайник?

Судя по воспоминанию Минервы о разговоре в лазарете, наш приятель развлекся с ней не меньше двух раз. Один раз – понятно, пятого февраля, в тот вечер, когда дал ей Сонную одурь. А вот второй… Но хватит!

Перехожу в спальню и, не раздеваясь, ныряю в постель. На сон осталось не больше трех часов. И здоровым его не назовешь: после веритассерума, особенно идеально сваренного, мне наверняка обеспечен кошмар. Однако, хвала Мерлину, этот же побочный эффект – гарантия того, что я в эти три часа буду спать.

Завтра. Завтра будет тяжелый день. И обо всем, что сегодня произошло, я тоже буду думать завтра.

========== Глава 64. Горячее холодное блюдо ==========

24 февраля 1994 года, POV Северуса

По счастью, когда наступает завтра, думать обо всем, что случилось вчера, просто нет времени.

Вечером я, запутав следы, аппарирую в дешевую маггловскую гостиницу. Анабелла открывает дверь прежде, чем я успеваю постучать. Должно быть, Ричард предупредил ее. Сегодня у них уже было одно общее дело…

Из чего она? – прохожу по номеру и останавливаюсь перед столом, на краю которого вплотную друг к другу лежат две палочки. Одна из них – моя боярышниковая, а вторая – ненормально короткая – новая светло-желтая палочка Анабеллы.

На этот раз в гостиничном номере убрано, никаких следов маггловских романов, зато все свободные поверхности заняты словарями и книгами – как по светлой, так и по темной магии. Переводит Анабелла основательно, сверяясь с многочисленными источниками на испанском, английском и латыни. Честно говоря, не ожидал от нее такого трудолюбия.

Книги, вероятно, достал Ричард: не соваться в Блуберри-Бинс – это мой прямой приказ, а во всем, что может помочь Блейзу и нашей мести, она меня слушается. Да и вряд ли у нее были такие книги… Я, во всяком случае, не видел, а уж эти труды по зельеварению и ритуальной магии, без сомнения, запомнил бы… Некоторые из них, например, «Взаимозаменяемые ингредиенты» Мацявичуса – то, чего очень недостает моей собственной библиотеке. И от «Древнеегипетских ритуалов подчинения» я бы тоже не отказался.

Акация, – откликается Анабелла, опускаясь на стул и рассматривая свои ногти. – Семь с половиной дюймов. Сердечная жила дракона.

Выглядит она совсем не так, как пару недель назад. Волосы забраны в прическу, помимо двух прядей, закрывающих уши; на руках – безупречный маникюр. Одета Анабелла в светло-серое платье с белыми пышными, перевитыми нитками жемчуга, рукавами и золотистую кружевную шаль, отблески которой придают темной коже глубокий теплый оттенок.

Искренне надеюсь, что она не для Ричарда так вырядилась. Надо будет с ним обсудить этот вопрос. Что-то подсказывает мне, что чем скорее он женится на Берилл, тем лучше. С Анабеллы, пожалуй, станется взять первое, что попадется под руку, ничуть не заботясь об этичности момента.

Изгибаю бровь:

Семь с половиной?

Намекаешь на то, что мне чего-то недостает? – хмуро огрызается она. Вообще особой радости с ее стороны при моем появлении не видно. – Он сказал, что моя собственная магия слишком сильная, и если это будет еще и длинная палочка, я все взорву, – продолжает она. – Ладно, какая выбрала, такая выбрала.

Ты довольна ею? – наклоняюсь над столом и прячу боярышниковую в карман. – Платье – результат трансфигурации?

Нет, – бурчит она. – Такое платье могла бы трансфигурировать только эта ваша кошка, Макгонагалл. В нем слишком много мелких деталей. А я терпеть не могу одежду, которая в любой момент может превратиться в никчемную тряпку.

Где ты его взяла?

Заказала в маггловской мастерской. Память стерла, можешь не дергаться.

Что за мастерская?

Рик отвел.

Рик? Вот как?

Болотные тролли, Снейп! – раздражается Анабелла. – Не смотри на меня так! Ничего я не сделаю твоему Ричарду.

Он под вассальной клятвой, – замечаю я. – Если переспит с тобой, умрет. Вероятно, еще в тебе.

Чертов параноик! Почему ты не был таким предусмотрительным до того, как эти твари прицепились к моему Блейзу?

Вот как. Вспомнила про Хиггса и Флинта наконец. Интересно, чего мне ждать, учитывая, что последний до сих пор учится в Хогвартсе?

Потому что прицепились они к нему не в школе, а во время летних каникул. Мне намекнуть тебе, на чьей ответственности студенты находятся на летних каникулах?

Малфой… – задумчиво говорит Анабелла. – Это случилось в имении Малфоев. Если бы Блейз не смотрел на Малфоя, они бы никогда…

Кажется, надо срочно ее отвлечь!

– Насколько сильно ты их прокляла?

Хиггса и Флинта?

Я знаю, что она скажет, еще до того, как слышу сдавленный смешок:

Ну а как ты думаешь, Снейп?

Значит, они оба умрут, – отмечаю я. После того, что я узнал о ней и увидел, рассчитывать, что Анабелла наложила проклятие неправильно – это как ожидать, что у Альбуса не получится Люмос. Ее отец тоже не был слабым волшебником. А расстояние, похоже, для ее магии значения не имеет. Хвала Мерлину, в Англии она такая одна. – Решила отыграться на детях?

А тебе не все ли равно, Снейп? Кроме того, они уже не дети. Им по восемнадцать.

Флинт – ученик. И, позволь мне напомнить тебе, ученик моего факультета.

Блейз – тоже, – упрямо вскидывая голову, говорит она.

Для того чтобы защитить одного ребенка, не обязательно убивать другого. И не кажется ли тебе, что Блейз им достаточно отомстил и без тебя?

Анабелла молчит, разглядывая ногти, потом встает. Мы оказываемся друг напротив друга.

Она скрещивает руки на груди:

Чего ты от меня хочешь, Снейп? Все равно уже поздно. Такое проклятье не отменишь…

Есть как минимум один способ его отменить…

Убьешь меня? – насмешливо спрашивает Анабелла. – Врешь, Снейп. Я слишком тебе нужна. Тебе не справиться без моей помощи.

Не преувеличивай свою полезность, дорогая. Я не буду убивать тебя… пока.

Я смотрю ей в глаза. Так, как умею смотреть. Пронизывающе. Доставая до самого дна. Выражение лица Анабеллы меняется. Рот кривится. Я понимаю, что в какой-то степени победил. Только вот надолго ли удержу победу?

Малфой – мой любовник, – говорю я, стараясь не выдать себя ухмылкой при виде того, как глаза Анабеллы распахиваются от шока. – Мы связаны с ним контрактом, по которому он в случае болезни может брать часть моей магической силы или передавать часть болезни мне. Вряд ли я, – продолжаю почти ласково, – смогу защитить Блейза, если с Малфоем случится что-то… непоправимое.

Ты связался с Малфоем? – недоверчиво переспрашивает она. И фыркает: – Я думала, ты куда разборчивее.

На шестом курсе. Все мы в молодости делаем ошибки, – в моем голосе – спокойствие, и даже хорошо разыгранная насмешка над самим собой, но по спине стекают ливни холодного пота. Не знаю, с чего я так вцепился в эту идею – защитить Люциуса, но мысль о том, что умрет и он (несмотря на всю очевидную справедливость возмездия – неважно, кто будет его орудием), неприятна.

Реакции приходится ждать долгую, тянущуюся целую вечность, минуту.

Наконец губы Анабеллы кривит усмешка.

– Я подумаю, Снейп, – величественно бросает она.

Приходится приложить достаточно усилий, чтобы не вздрогнуть от этого «подумаю». И от того, что вслед за ее словами в коридоре раздается отчетливый хлопок аппарации.

Это Ричард, – говорит Анабелла и, не глядя на меня, идет открывать дверь. Я смотрю в ее безупречно-прямую спину и думаю о том, что очень скоро проклятие болотной гнили пробьет родовую защиту Хиггсов и Флинтов. Учитывая, что оно было местью, а не чем-то, произнесенным ради забавы, вполне возможно, что мальчишки начнут болеть уже через несколько дней. Такие проклятья всегда суммируются с собственным проступком проклинаемого и, тем самым, получают особую силу.

Интересно, как долго они смогут продержаться… У Терри всегда было отменное здоровье. А вот Маркуса, после того, как собственная семейка сделала все, чтоб превратить его в слабака и задохлика, спасал только квиддич. В который он, конечно же, перестанет играть уже в самое ближайшее время.

Но хоть немного времени для Люциуса я, кажется, выиграл. Вопрос опять же в том, сколько. Как много времени мне понадобится для того, чтобы подчинить Анабеллу… Или для того, чтобы решиться... убить ее…

========== Глава 65. Нетерпение ==========

Когда Ричард проходит в комнату и старательно не смотрит мне в глаза, я начинаю подозревать, что поторопился. Одет мой приятель слишком необычно – в кожаное пальто, которое зрительно делает его выше и стройнее, а волосы, вопреки привычному хаосу на голове, зачесаны в аккуратный хвостик. Серьги в ухе нет. Если между ним и Анабеллой уже что-то было, и она теперь знает, что запрет на секс с ней в вассальную клятву на самом деле не включен… Но думать о том, как выкручиваться в этом случае, сейчас уже некогда.

Если Рэнделла брать, то удобнее всего в ближайшие три дня, – выпаливает Ричард еще с порога, в то время как Анабелла задерживается позади него, чтобы зажечь свет в допотопной маггловской лампе – чем-то вроде свисающего с потолка дохлого кальмара.

Почему? – спрашиваю я, выбирая себе стул поближе к двери. Анабелла занимает прежнюю позицию.

Рэнделл взял на завтра отгул. И на четверо суток снял комнатку в паре минут ходьбы от своего любимого гей-бара в Сохо. Так что, похоже, он все три вечера рассчитывает заниматься исключительно приятным делом. Днем в воскресенье вернется домой – его мать и сестра дают ежевоскресный семейный обед в Кэмден, а Рэнделл у нас – примерный сын и брат.

Как трогательно!

Отмечаю его слабое место, – невозмутимо откликается Ричард. – У второй сестры Рэнделла был муж пьяница и дебошир, он его засадил в тюрьму лет так на десять. Теперь старается свободное от знаешь сам каких занятий время проводить с ее ребенком.

Защитник обиженных и угнетенных?

Анабелла, внимательно слушая нас, грызет яблоко.

Ты можешь сколько угодно язвить, Снейп, но Рэнделл в своем квартале очень популярен. К нему за помощью местные жители бегают примерно как к тебе – твои слизеринцы. А уж девицы в возрасте от восемнадцати до пятидесяти просто проходу не дают. Он полукровка, его отец был волшебником, но утонул, когда Рэнделлу не исполнилось еще и двух. Так что образ жизни он ведет исключительно маггловский. Как и его семья. Хотя кое-кто слышал, что сестра Рэнделла, та самая, что живет с матерью, очень хорошо колдует. Вторая, вероятнее всего, сквиб.

Вот как. Какой этот ублюдок, оказывается, весь из себя положительный. От одной мысли, что мне скоро предстоит снова увидеть его, к горлу подступает тошнота. Беру со стола свою палочку, чтобы занять чем-то трясущиеся от отвращения руки, и прячу ее в карман. А Ричард, как будто нарочно, столь многословен. Не иначе, выпендривается перед Анабеллой.

Рэнделл пришел в аврорат после того, как его не взяли в маггловскую полицию. По какой причине ему отказали, неизвестно. Протоколы собеседования не сохранились, тут, понятно, подсуетился сам Рэнделл.

А вот это уже интересно было бы узнать. Ну, или не интересно. Если все получится, я и так буду знать о нем куда больше, чем мне хотелось бы. Почему в моей жизни все не так, как я хочу? Почему в ней все пошло неправильно с самого начала? Ведь есть же какая-то средняя допустимая погрешность, почему людям не везет? Почему мне не везет отчаянно, катастрофически, так, что, как правило, вся жизнь переворачивается вверх дном, и не за что – не за что – не за что зацепиться?!

Не сразу понимаю, что Ричард все еще рассказывает о Рэнделле. И, кажется, этому рассказу, как лекциям Биннса, ни конца, ни края:

В аврорате он с 75-го года. Одни его просто не любят, другие терпеть не могут. Однако он считается одним из самых ценных сотрудников, благодаря легиллименции и хорошему уровню владения магией.

Какое, однако, сокровище!

Погоди, сейчас закончим. У него есть дружок, с которым они работали вместе в группе Грюма, когда Рэнделл только пришел в аврорат. Дружка зовут Джон Долиш, он сейчас работает в охране Фаджа. Наверняка ты его сто раз видел за плечом Фаджа на колдографиях в «Брехуне» или во время визитов Фаджа в Хогвартс. Высокий такой красавчик. Сильный маг, но туповатый. Что-то вроде Лестрейда из «Шерлока Холмса». Долиш – тоже полукровка, считается натуралом, но на третий-четвертый год своей карьеры участвовал в допросах на пару с Рэнделлом. Однако, похоже, что насчет ориентации приятеля он не в курсе.