Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 74 страниц)

Любая библиотека в семье Вильярдо – будь то в доме герцога Толедского, в особняке барона де Ведья-и-Медоре, в заброшенном поместье бабушки Миранды или в квартире Диего Авилара, двоюродного племянника герцога, мгновенно откликалась на призыв, подбирая нужную литературу и подсказывая изо всех сил. Что, в свою очередь, порождало желание взаимодействовать с книгами еще больше. Поэтому ничего удивительного не было в том, что, при отсутствии элементарных знаний, например, в трансфигурации, не имея понятия об арифмантике, астрономии или истории магии, в других областях волшебники из семьи Вильярдо достигали выдающихся успехов.

Эухения и ее младший брат Эухенио знали о зельях больше, чем кто-либо другой в Испании, Максима, брат-близнец Эухении, к четырнадцати годам выучил магическую юриспруденцию на уровне министерского минимума и свободно побеждал в дискуссиях магов старше его на несколько десятков лет, Ромулу планировал волшебные дома с той же легкостью, что и не волшебные, а Эрнесто в свои двадцать семь лет считался одним из самых авторитетных колдомедиков Мадрида.

Полина Инесса, как уже упоминалось, избрала боевую магию и прорицания. В первом предмете ей удалось достичь уровня взрослой волшебницы, и она ни в чем не уступала жене Ромулу Рите, с которой периодически дралась на магических дуэлях, со вторым было хуже – ее способности проявлялись стихийно, и положиться на них не было никакой возможности. Все, что Полина Инесса изучала по прорицаниям, как то – гадание по чаинкам или на кофейной гуще, чтение судьбы в хрустальном шаре, толкования снов и прочее, казалось ей непроходимой чушью. Зато ее часто мучили неясные видения будущего, и в них было столько мрачного, что она, если и допускала то, что они сбудутся, то предпочитала никому не рассказывать. По большей части она не делилась даже с Эухенией Викторией, с которой жила в одной комнате и спала на одной кровати. Однако, несмотря на замкнутость и некоторую внутреннюю дикость Полины Инессы (она часто пряталась по углам и чуралась всякого общества), сестры были очень близки, и даже молчаливое присутствие одной давало другой ощутимую поддержку.

Вот и сейчас, когда Полина Инесса, не говоря ни слова, проскользнула в комнату, Эухения Виктория почувствовала это и приподнялась на кровати, чтобы мгновенно попасть в кольцо рук любящей сестры.

– Нет, не вставай, дорогая, – прошептала Полина Инесса, забираясь с ногами на кровать и укладываясь рядом с сестрой так, чтобы было удобно обнимать ее. Делая это, она торопливо пересказывала разговор, подслушанный внизу.

Эухения Виктория расслабилась, закрыла глаза и молчала. Голос Полины Инессы убаюкал ее, и она почти заснула, когда сестра задала ей вопрос:

Так что ты думаешь про Хуана Антонио?

А что ты думаешь? – ответила вопросом на вопрос сонная Эухения Виктория.

Ну, он классный, – улыбнулась Полина Инесса. – В детстве мне казалось, что веселее никого нет.

Ты бы выбрала мужа по этому принципу?

Полина Инесса, продолжая улыбаться, промолчала.

Вот то-то и оно, что нет, – сказала Эухения Виктория. – Наверняка, у тебя в голове был список из сотни-другой пунктов, по которым ты выбирала Бернардо.

Она широко зевнула и открыла глаза.

Улыбка Полины Инессы стала еще шире.

Я сначала его выбрала, а потом составила список, – заверила она сестру. – Ты ведь знаешь, что он заявил, что хочет жениться на мне, еще когда ему было пять лет. А сколько пунктов в твоем списке?

В моем? – голос Эухении Виктории вдруг сел. – Мне не на что теперь претендовать, да? – она вздохнула и запрокинула голову так, что взгляд ее уперся в оборки балдахина под потолком. – Нет, я не думаю, что Хуан Антонио хотел бы на мне жениться из жалости – он же, в конце концов, не знает, что произошло на ферме, и думает, как многие другие, что мне удастся встать на ноги.

Но ты в это не веришь? – спросила Полина Инесса.

Я не знаю, во что верить, – отвечала сестра. – Я никогда по-настоящему не верила в опасность. Даже тогда, когда Инес прислала то письмо, где писала, что она меня все равно убьет. И сейчас я не могу поверить в то, что произошло. Как будто все это не со мной, как будто это дурной сон. Как будто я открою глаза, и все будет хорошо. Знаешь, как в детстве, в Фуэнтэ Сольяда, когда мы прыгали из нижних окон в озеро, и никто из нас не боялся разбиться о стену замка.

Там стоял магический барьер, – Полина Инесса вновь улыбнулась, но теперь в ее улыбке было столько тревоги и горечи, что даже у совершенно постороннего наблюдателя сжалось бы сердце. – Он отшвыривал нас в озеро, чтобы ничего такого не случилось.

Сестры замолчали, стискивая руки друг друга. По щекам Эухении Виктории покатились слезы. Полина Инесса сжала зубы, чтобы не закричать. Боль была слишком сильной, чтобы она могла вынести ее одна. Но кто тут поможет? Две утопающих на одной кровати. И ласковая волна не подхватит, чтобы бережно вынести на влажный песок, усыпанный мягкими иглами гигантских сосен. Не лизнет напоследок ступни, убираясь восвояси. Скорее – стиснет, затягивая в пучину безжалостной рукой, опрокинет лицом в темный ил, забивая водорослями легкие. И как объяснить сестре, что никогда уже не будет хорошо? Что судьба нещадно перемолола их, по какой-то необъяснимой прихоти, еще до рождения. А если и будет, то – пир во время чумы. И вороны, кричащие над остывающими трупами.

Хен, – сказала она вдруг, – это я виновата.

Что ты имеешь в виду?

В тот вечер. Я знала, что что-то происходит с тобой. Я чувствовала, что что-то не так. Но я... я была с Бернардо. Это был наш первый раз, и я просто была глуха ко всему остальному.

В комнате воцарилось молчание. Несколько минут спустя Эухения Виктория повернулась и ласково провела кончиками пальцев по лицу сестры.

– Не мучай себя, – сказала она. – Ты бы все равно ничего не смогла сделать. Только бы тоже попалась. И нас было бы двое. Хватит с тебя с того, что ты попала под машину, когда обо всем узнала.

Полина Инесса вздохнула, прижимаясь к ней крепче.

– Мне страшно, – произнесла она. – Очень страшно. Я никогда не думала, – Полина Инесса сглотнула, – что Марта дойдет до такого. И подумать только, дядя Фелиппе клялся, что она не причинит тебе вреда. Что она дала ему Непреложный обет или что-то такое!

Значит, наверное, есть способы обойти клятвы.

Но нарушение Непреложного обета карается смертью!

В таком случае, может, она поклялась не убивать меня. Но никто не запрещал ей издеваться надо мной.

Я не понимаю, – резким рвущимся голосом сказала Полина Инесса, – я не понимаю, откуда такая ненависть. Абсолютно безо всякой причины.

Если вдуматься, ни у одной ненависти нет причины, – возразила Эухения Виктория. – Даже если кажется, что человек что-то сделал, за что хочется сделать ему что-то в ответ. Но ведь Бог допустил это. Все, что происходит, происходит с разрешения Бога. Значит, в этом и нужно искать ответ на случившееся.

Значит, ты ее не ненавидишь? – с удивлением спросила сестра.

Нет. Я ее не ненавижу. Мне просто плохо и больно. Но не настолько, чтобы проклинать Бога или хотеть убить.

Я бы как раз проклинала. Не знаю, зачем нужен такой Бог, который так поступает с людьми.

Ты просто еще глупая, Полина Инесса. Бог всегда зачем-то поступает.

Ну вот, я еще и глупая, – вздохнула старшая сестра.

Ты не права, – мягко сказала Эухения Виктория. – Бог нужен всегда. Только Бог удерживает нас от плохих поступков. И если мы его теряем, мы теряем и все остальное, кроме Бога.

Как ты можешь рассуждать об этом? Это чистая теория, и я не вижу, как ты можешь применить ее на практике.

Запросто. Посмотри на Грегори. Ты ведь знаешь, что было с ним. Что в одно прекрасное утро Хенрик обнаружил на крыльце клиники просто окровавленный кусок мяса, замученный до невозможности. Посмотри на него теперь. С какими глазами люди выходят после мессы, которую он служит. Они светятся. Каким счастливым мое детство стало благодаря ему. Когда нашу маму объявили шпионкой, и тебя забрали родственники Риты, папа был все время в больнице, а Грегори заботился обо мне, Ромулу и Максе, разговаривал с нами. Самое мое первое воспоминание – это зоопарк в Берне, как мы идем все вместе, и я сижу у него на плече.

Я ему не верю, – вдруг сказала Полина Инесса.

Эухения Виктория ошеломленно уставилась на сестру:

– Что ты сказала?

То. Что. Я. Ему. Не. Верю, – раздельно произнесла та.

Но я тебя не понимаю, – голубые глаза Эухении Виктории смотрели на Полину Инессу так встревоженно, как будто бы она заподозрила, что сестра на самом деле не сестра, а кто-то под оборотным средством, или, на худой конец, находится под действием Империуса. – Почему?

Потому что он очень злой человек. Потому что в нем столько ненависти, что хватило бы весь Толедо спалить, – выговорила Полина Инесса четко.

Что за глупости ты говоришь! – возмущенно воскликнула Эухения Виктория. – Что на тебя нашло, что ты стала обвинять такого порядочного человека?!

Да у него вся аура черная, черт побери, – взъярилась вдруг Полина Инесса, вскакивая с кровати и начиная беспорядочно ходить по комнате. – И я не понимаю, как ты можешь этого не видеть и его защищать.

Аура? – сестра посмотрела на нее с недоумением.

Конечно, аура, разве ты не видишь?! – Полина Инесса вдруг опомнилась, остановилась и села на стул, скрестив свои длинные худые ноги. – Прости, – сказала она. – Конечно же, ты не видишь. Просто для меня это настолько очевидно. Как они сталкиваются, пересекаются, активируются, когда люди попадают в поле зрения друг друга.

И… с каких пор ты видишь ауры?

С той самой ночи, – сглотнув, произнесла Полина Инесса. – После машины. Я очнулась в маггловской больнице и поняла, что вижу ауру доктора. То есть сначала я думала, что умерла и попала на небо, так как… Это как круг над головой, ну, как у святых на картинках, – уже более спокойно стала объяснять она. – Иногда это красиво. У мамы, например, очень красиво. Или у папы. У них много зеленого. Это когда любовь. К людям или друг к другу. Оно интересно активируется. Красным – агрессия. А если черное – это что-то совсем. Страшное. Такое, что… хочется быть подальше от этого человека.

А я? – вдруг тихо спросила Эухения Виктория. – Мою ауру ты тоже видишь?

Полина Инесса побледнела и перевела взгляд на сестру.

То, что ты их убила, я вижу, да, – тихо ответила она.

Fuente Soleada (исп.) – Источник, освещенный солнцем

========== Глава 12 Драма в трех актах или о вреде отворота ==========

POV Северуса, 8-9 января 1994 года

Вечером восьмого января я заканчивал варить зелье для Альбуса, когда по каминной сети меня позвал Люпин и попросил разрешения войти.

К моей досаде, пришлось принять его в лаборатории. Зелье находилось на последней стадии варки, и его нельзя было оставлять без присмотра. Можно было, конечно, сказать нашему ручному волку, чтоб пришел позже, но на это самое «позже» у меня была намечена встреча с Альбусом. Кроме того, я понимал, что Люпин ко мне не сунется без крайней нужды.

Чего тебе? – с подозрением спросил я, когда он вошел в лабораторию своей переваливающейся походкой – ни дать ни взять животное, и, как всегда, в чиненой мантии. И, конечно же, он уселся на край стола с таким видом, как будто это было самое подходящее место для его плотной задницы. Никакого уважения, короче.

Северус… – он с недоумением смотрел, как я разрезаю себе ладонь.

А теперь помолчи, – сказал я, наклоняясь над кипящим котлом и отсчитывая одиннадцать капель – по возрасту Альбуса, одну за каждые десять лет.

Теперь он будет пить мою кровь не только в переносном, но и в буквальном смысле. Я хмыкнул про себя, наблюдая, как красные капли расплываются, попадая в густую голубую жижу. Наконец все, что должно было смешаться, смешалось, и зелье приобрело искомый сиреневый цвет. Я с удовольствием помешал его в последний раз, залечил ладонь заклинанием и загасил огонь. А потом оглянулся на Люпина и понял, что допустил бо-о-ольшую ошибку. Потому что его глаза в эту минуту были раза в два больше своего природного размера.

Это для Дамблдора? – спросил он с ужасом.

Это не твое собачье дело, Люпин, – отрезал я, понимая, что вряд ли остановлю его этим. – Скажи мне все, что хотел сказать, и выметайся.

Он проигнорировал мою реплику:

– Но это же отворотное!

Откуда ты?.. – должно быть, мой вид в самом деле был грозен, потому что Люпин съежился на краю стола. Наверное, он бы отступил, если бы я не встал к нему вплотную, не схватил за мантию и как следует не тряхнул бы его. Оборотень отвел глаза.

Я был зол. Чертовски зол. Но еще больше удивлен. Любые отворотные, так же как и приворотные – это темная магия, причем весьма специфическая.

Сириус варил на шестом курсе, – все еще не глядя на меня, пробормотал Люпин. И более твердо добавил: – Как будто ты не знаешь об этом!

Знаю о чем?! – холодно спросил я, все еще не выпуская из рук оборотневой тряпки. – Какое мне дело было до пассий Блэка?

Северус, ты хочешь сказать, что ты ничего не замечал?! О Мерлин! – его изумление было настолько искренним, что я отступил.

Замечал что?

Люпин покраснел.

– Что он влюблен в тебя.

Мать твою! Гриндилоу тебя за ногу! Болотного фонарика тебе в проводники! Сириус. Блэк. Был влюблен. В меня.

Чуть не сбив остывающий котел, я еле удержал равновесие и предпочел сесть рядом с Люпином. Новость, хотя новостью ее, конечно, вряд ли можно было назвать, требовала осмысления. Между тем, Люпин что-то продолжал бормотать себе под нос, и мне удалось расслышать: «Мы думали, что он к Пожирателям за тобой ушел, потому что у него от одного твоего имени срывало крышу».

Стоп! – сказал я. – Что ты тут мелешь! Как он мог пойти к Пож… к Лорду за мной, если, как ты сам сказал, он выпил отворотное?

Выпил, – кивнул Люпин. – Но после этого он захотел тебя убить, и нам с Джеймсом пришлось его связать, и варить противоядие. Поэтому я и знаю, – виновато проговорил он.

Убить?! Ну, это он периодически хотел сделать, – злобно бросил я.

Северус, ты ничего не понял, – с упреком произнес оборотень. – Ты же знаешь, что он не хотел тебе зла, что он просто хотел, чтобы ты от нас отстал.

А Лили с Джеймсом он тоже не со зла предал? – ярость захлестнула меня. Появись сейчас Блэк здесь, я разорвал бы его голыми руками. На всякий случай я сцеплил руки в замок за спиной.

Люпин был уже красный как свекла.

– Северус, выслушай меня. Это отворотное – это может быть опасно. Сириус не просто так захотел тебя убить. Мы с Джеймсом выяснили, что на него наложили отворотные чары, настроенные на тебя. Мы так и не поняли, кто. Но в сочетании с отворотным зельем они могут дать ужасный эффект. И самое главное – их обнаружить очень сложно. Зелье их как-то проявляет.

Отворотные чары? – мой гнев сменился интересом.

Люпин махнул рукой.

– Я вообще-то о Гарри хотел поговорить.

О Гарри?

Ему прислали метлу. Новую. Ну, после того несчастного случая на квиддичном матче он метлу потерял.

Люпин, и причем здесь я?

Только не о Поттере. Как я от него устал! Так надеялся, что Уизли его заберут на каникулы в Нору, и на тебе!

Он пробормотал, не глядя на меня:

Минерва думает, что метлу прислал Сириус.

Вот как?

Да, – взгляд Люпина перебежал на ботинки.

И что ты от меня хочешь?

Чтобы ты ее проверил. Она сейчас у директора.

Кто? Метла или Минерва?

Метла, конечно.

Ну и?

Проверь ее, Северус, пожалуйста, – он устремил на меня умоляющий взгляд. С чего бы вдруг?

Люпин, что случилось?!!

Краснеть, видимо, было уже некуда, поэтому волк пошел пятнами.

Трелони, – пробормотал он, упираясь глазами куда-то в угол.

Ах, Трелони! Твою мать! Конечно же, эта сумасшедшая дура в Рождество предсказала смерть тому, кто первым встанет из-за стола. Мать твою!

Люпин, – сказал я. – Приказы директора здесь не обсуждаются. Если тебе не достаточно его проверки и его слова, можешь принести ее потом ко мне.

Спасибо, Северус, – пробормотал он.

Но если... – я встал и угрожающе наклонился над ним, – если ты хоть кому-нибудь растреплешь о том, что видел здесь сегодня, я придушу тебя своими собственными руками. И если ты, – я остановился, чтобы перевести дыхание, – поможешь своему драгоценному Блэку проникнуть в замок, тоже придушу.

Когда он ушел, заверив меня, что никому не проговорится, я перелил отворотное в фиал, и, сообщив по камину Альбусу, что мне надо еще кое-что проверить, и чтобы он сегодня меня не ждал, принялся готовить противоядие.

Противоядия для отворотных и приворотных – штука неизмеримо более сложная, чем сами отворотные и приворотные. Готовятся они куда быстрее, но требуют предельной концентрации и очень дорогих ингредиентов. Я с сожалением открываю шкаф, чтобы взять последний пузырек с драконьей кровью. Моя кровь тоже понадобится, только позднее. Кстати, интересно, если сказочка Люпина – правда, как Блэк достал мою кровь? И как потом Люпин с Поттером достали ее для противоядия? Разбили мне нос в очередной раз?

Я вдруг не выдерживаю и, прервав свои размышления, сажусь на стол и начинаю хохотать. Блэк был страстно влюблен в меня. Это Блэк-то? Который перетрахал половину девиц в Хогвартсе! Красавчик Блэк! Который так меня ненавидел, что чуть клыками не обрастал при моем появлении, чтоб было откуда слюне капать. А Люпин и Поттер готовили антидот, чтоб он опять в меня влюбился. С ума сойти!

Внезапно я застываю, вспоминая этого мальчишку из клуба. «Ты особенный!» – сказал он. Не сказал – выдохнул. Недовольно хмурюсь. Что он имел в виду? Разбираться было некогда. Да еще он практически вынудил меня пообещать, что я приду. Сказал, что если я этого не сделаю, то он будет ходить каждый день в гей-клуб и ждать меня там. Наплевать бы на него, честное слово, да… не хочется. Что-то есть в нем такое…

Нет, не буду думать. Надо еще почитать рецепт. Отворотные я варил несколько раз. И один из них – для Нарси, которая умудрилась влюбиться в Долохова. Да так, что чуть не убежала с ним. В общем-то, ничего удивительного, когда муж пропадает целыми днями тролль знает где, а потом ты находишь на отворотах его мантии волосы всех цветов.

А вот антидоты я не варил никогда. И про чары такой силы, чтобы сочетание с зельем давало не просто отвращение, а ненависть, не читал и не слышал. Не нравится мне все это, ох как не нравится.

В кабинете прохладно, а я вдруг чувствую, что у меня со лба течет пот. Рецепты зелий с драконьей кровью лежат в отдельной папке, я бережно, кончиками пальцев разглаживаю пергаменты. Вытаскиваю нужный. Под папкой в шкафу – стопка журналов по этой теме, и сверху – несколько писем от моей сомнительной корреспондентки Серены Уильямс. Ее статьи появились в «Вестнике зельеварения» пару лет назад. Вместе с профессором Эн-Назвийя они исследовали две темы: зелья на основе драконьих ингредиентов и противоядия на основе ядов соответствующих змей. Меня заинтересовали и темы, и статьи, и я уже подумывал написать ей, как сам получил от нее предложение занять место покойного профессора и продолжать исследования совместно. Она предлагала также использовать ее собственные ингредиенты. Если вдуматься, предложение неслыханной щедрости. Именно это меня и насторожило. Ингредиенты безумно дороги, и наверняка в их соавторстве все делал профессор, а она только ставила свое имя под статьями. Кроме того, если прикидывать объем ее знаний, судя по статьям, ей лет пятьдесят. И она нигде не печаталась до прошлого года? Да быть такого не может.

Исходя из того, что она уже три недели не отвечает на мое последнее письмо, я прав. Вытаскиваю нашу переписку из шкафа и испепеляю. Больше уже ничего от варки зелья меня не отвлекает.

Ближе к вечеру девятого января я стою в гостиной Альбуса. Уже стемнело, и над головой плавают свечи, создавая в комнате интимную атмосферу. В моей ладони – фиал с отворотным. Альбус сидит в кресле и не смотрит на меня, задумчиво сцепив руки под бородой. Не знаю как, но тело чувствует – он хочет коснуться меня. Извини, Альбус, ничем не могу помочь. Самому хочется до жути. И чтоб не просто коснулся, а там. И чтобы на столе. Вот на этом самом, где мы занимались любовью в последний раз. И чтобы ты брал меня так же яростно, как и тогда. И я, выгибаясь, стукнулся бы головой о стол. И сорвал бы голос от криков. И, кончая, ты бы укусил меня в шею, прежде чем выдохнуть мое имя мне в лицо…

Ты начал готовить зелье для Ремуса, Северус?

Начал, директор.

Гарри в подарок на Рождество прислали метлу, Северус. Есть предположение, что это мог сделать Сириус Блэк, – он морщится, как будто съел что-то кислое. Еще бы, ваша ошибка, директор, не слишком приятно сознавать, что вы потворствовали убийце, не правда ли? – Я бы хотел, чтобы ты проверил ее на наличие темных чар после того, как я закончу.

Хорошо, директор.

Никто из нас не хочет приступать к процедуре, но кто-то должен прекратить балаган и начать. Я призываю чашку с водой и выливаю в нее половину отворотного. Пока что доза на полгода. Если Альбус будет чувствовать себя нормально, налью вторую.

Инстинкт толкает меня под руку, и я, тоном, не допускающим возражений, велю Альбусу пересесть на диван. Придвигаю кресло, чтобы составить ему компанию. Кроме антидота к отворотному, выставляю на стол зелье от аллергии.

Первые несколько минут ничего не происходит. Альбус сидит спокойно, прислушиваясь к себе. Потом его тело начинают сотрясать конвульсии, идет отрыжка. Для отворотных это нормально. А потом его лицо искажается от ненависти, и он заносит руку для удара, невероятным усилием воли останавливая ее на полпути. Видно, как он борется с собой, как все его тело выламывает от мучительной боли. Я вскакиваю с кресла и, роняя его, медленно отхожу в сторону кабинета, так же медленно вытаскивая палочку.

Это катастрофа. Мерлин твою душу мать! Почему я не позвал Люпина?! Мысли проносятся в моей голове с дикой скоростью, но основная из них – та, что Альбус не сможет бороться долго. Сейчас его ноги еще слабы после принятия зелья, и если я дойду до кабинета, и дам деру, то у меня будет минут десять, прежде чем его окончательно сорвет, и он кинется за мной в погоню. В конце соседнего коридора – витражное окно, разбить его и улететь. Пролезу ли? Умеет ли Альбус летать? Или бежать вниз, до первого этажа?..

Я уже почти кладу ладонь на ручку двери, как вдруг в камине за спиной Альбуса вспыхивает пламя, и в гостиную вступает Минерва. Несколько секунд, пока она отряхивается, я радуюсь неожиданной помощи, а потом понимаю, что радовался рано, поскольку, переведя взгляд с мучительной гримасы на лице Альбуса на мою боевую стойку¸ она воспринимает все с точностью наоборот. Коварный зельевар и бывший Пожиратель отравил своего благодетеля. Ха-ха. Три ха-ха, если бы это не происходило сейчас со мной.

В следующую секунду она уже бросается на меня. Хм. Кажется, я уже упоминал, что я самый сильный маг Британии после Дамблдора? Однако и я никогда не думал, что смогу создать настолько мощный Империус, чтобы подчинить Минерву. Она застывает в позе пантеры на середине прыжка, и на ее лице появляется бессмысленное выражение.

Возьми синий флакон со стола, – внушаю я твердо, глядя ей в глаза, – и напои им Альбуса. Иначе он умрет, – добавляю я. – Напои, даже если он будет сопротивляться. Ты должна это сделать. Это – противоядие.

Только бы Альбус боролся. Только бы у него хватило сил. Мерлин, помоги! Это не может кончиться так бессмысленно!

Минерва поворачивается, берет флакон и подносит его ко рту Альбуса. Видно, как его мечет. Он безумно хочет отодвинуться и в то же время пытается не сделать этого. Моя жизнь висит на волоске. Опомнись сейчас Минерва, флакон разобьется, а второй – у меня в подвале. Альбус, ну же, сделай это, сделай, пожалуйста. Он смотрит не на Минерву, которая пытается открыть ему рот, а на меня.

– Пожалуйста, – говорю я вслух.

Выражение его лица меняется, он с диким усилием поворачивается к Минерве, открывает рот и голубая жидкость льется в него. Тело Альбуса вновь начинают сотрясать конвульсии, голова запрокидывается назад. Минерва в ужасе отскакивает от него. Затем выражение на ее лице сменяется «пониманием»: злобный зельевар-отравитель, книга вторая. Но мне уже плевать. Я победил. Мы победили. Я бросаюсь к Альбусу, стискиваю его в объятиях, он, еще не совсем придя в себя, слабо обнимает меня в ответ. Меня трясет. На моих щеках мокро, и я не сразу понимаю, что это – слезы Альбуса.

– Северус, мальчик мой, – шепчет он, слегка отодвигаясь, вглядывается в мое лицо, проводит рукой по моим волосам. – Я чуть не убил тебя, – выговаривает подрагивающими губами.

Я снова притягиваю его к себе и стискиваю еще сильнее, потом не выдерживаю и, стянув с него очки, начинаю целовать его лицо – щеки, глаза, лоб, виски. Он гладит меня по спине, шепча: «Прости старого дурака. Прости». Дрожь утихает, мы медленно размыкаем объятия и отодвигаемся, все еще продолжая цепляться друг за друга.

Минерва ошарашенно смотрит на нас. И обращается почему-то ко мне первому:

– Северус, Альбус, да объясните же мне, что происходит.

Я оглядываюсь на компаньона, чтобы проверить в каком он состоянии. Потому что при прочих равных объяснять, что происходит в директорском кабинете – привилегия Дамблдора.

– Ты спасла мне жизнь, Минерва, – тон Альбуса мягок и очень убедителен. Я невольно восхищаюсь про себя – так врать. – Меня пытались отравить очень сложным ядом, который вызывает острую реакцию на мужчин. Я не мог бы взять противоядие из рук Северуса. Ты появилась очень вовремя.

Империус, – шепчет Минерва, распахивая глаза.

Ее рука взметывается к горлу. Жаль, она не видит себя сейчас, потому что в эту минуту, с огромными тревожными глазами, она очень красива.

Это было необходимо, – говорит Альбус мягко и берет ее за руку.

Она кивает, соглашаясь, но смотрит на меня настороженно, как будто ожидая, что я выкину еще что-нибудь в том же духе.

Может, тебя утешит, что ты спасла жизнь и мне тоже? – спрашиваю я с опаской: предсказать реакцию рассерженной Минервы очень сложно. И хмыкаю: – Так что я твой вечный должник.

У нее на лице сменяется целая гамма эмоций. Неприязнь, и отвращение, и обида, и стыд. Очень хорошо понимаю, каково это – когда тебя под заклятьем заставляют делать что-то. Лорд как-то решил поразвлечься. А его Империус так быстро не сбросишь, как мой. Меня передергивает от воспоминания, мы с Минервой встречаемся глазами, и ее лицо разглаживается.

– Все в порядке, Северус, – говорит она чуть срывающимся голосом. – Главное, что вы с Альбусом живы. – И поворачивается к нему: – Вы знаете, кто это сделал, Альбус?

Он сидит, поглаживая бороду. Думает, что соврать, улавливаю я. И тут меня охватывает совершенно дикая, практически неконтролируемая злость.

Думаю, что Северус разберется с этим. Северус?

Это он ко мне за подтверждением обращается. Ну уж нет, Альбус. Хотите в детский сад играть – играйте. Только не ценой моей шкуры.

Ваш любовник, вы и разбирайтесь с ним сами, – говорю я с ледяным презрением в голосе, поворачиваюсь и ухожу в сторону кабинета. И закрывая за собой дверь в гостиную, слышу, как мне в спину потрясенно ахает Минерва.

Что ты себе позволяешь?!!

Позвольте представить: директор школы чародейства и волшебства Хогвартс Альбус Вульфрик Брайан Персиваль Дамблдор. В страшном гневе. Объект страшного гнева – преподаватель зельеварения и бывший любовник директора Северус Снейп. Место действия: лаборатория последнего. Третий акт драмы «Отворотные зелья и чары». Автор произведения: таинственный незнакомец в темном плаще.

Я не поворачиваюсь и продолжаю методично разделывать слизней. Стою я так, что Альбус просто не может обойти меня, и ему приходится выдавать свои яростные тирады за моей спиной.

Что ты себе позволяешь?!! Твоя ревность переходит всякие границы! Ты пользуешься тем, что я не могу тебя уволить, что я вынужден пользоваться твоими услугами… Не испытывай мое терпение, Северус! Не вынуждай меня напоминать тебе…

Да уж, лучше заткнуть его, пока он не напомнил. Я молча стаскиваю перчатки, беру толстую книгу в сиреневой обложке, которая лежит на противоположном краю стола, раскрываю на нужной странице и подсовываю Альбусу:

От сих и до сих, директор.

Тон у меня такой, что он понимает: в данный момент лучше со мной не спорить. Наверное, из меня бы тоже хороший директор получился.

Через несколько минут мне говорят в спину:

То есть, это не ты слишком сильное отворотное зелье сварил?

Мерлин, ну конечно же, нет!

Северус, мальчик мой, – потрясенно ахает он.

Я уже опять в слизнях, так что оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть на него: Альбус сидит в кресле, закрыв лицо руками.

Что же ты натворил, думаю я, закусывая губу. Что же такое тебя держит там? Пусть буду не я, кто-то другой, но только, пожалуйста, без таких последствий. И, интересно, насколько сильным магом нужно быть, чтобы наложить отворотные чары на Дамблдора. Да еще, чтобы они остались необнаруженными продолжительное время. Чары, с которыми сам Дамблдор боролся с таким трудом. Смог бы я наложить такие? Однозначно, нет. Вот Лорд наложил бы, да. Внезапно я холодею. Волшебник сильнее Темного Лорда, подчиняющий себе Альбуса. Я сдергиваю проклятые перчатки, подхожу к Альбусу, и останавливаюсь над ним.

Альбус, он знал, что я готовлю для вас отворотное?

Он отнимает руки от лица и качает головой. Лицо непроницаемое.

Когда вы стали с ним встречаться?

Он связался со мной четвертого декабря.

Четвертого декабря. Там, на столе в его гостиной мы занимались сексом шестого. Значит, он уже знал тогда, что это в последний раз. Я на миг прикрываю глаза. Отчего-то больно векам. Под ними странно жжет. Наверное, сок от слизней попал.

Как он узнал, что я ваш бывший любовник? Вы ему сами сказали?

Нет. Северус, я не представляю, как он узнал, – Альбус ударяет ладонью по подлокотнику. Сейчас он кажется спокойным, просто размышляющим, и этот жест можно отнести всего лишь к желанию что-то понять. У моего бывшего любовника – великолепное самообладание. Даже сейчас, после всего, я смотрю на Альбуса с восхищением. И очень хочется поцеловать его.

– Я ему не говорил ничего. И он не очень сильный легиллимент. Слабенький легиллимент. Понятия не имею, как, – ясные голубые глаза смотрят куда-то в стену.

Альбус задумчиво грызет дужку очков. Всегда любил эту его привычку.

Сильный волшебник, но слабый легиллимент?

И волшебник не сильный, – Альбус грустно улыбается чему-то далекому.

Воспоминания. О нем. Наверное, в другом случае меня бы передернуло, но сейчас отпускает. Все-таки хватит с меня одного Темного Лорда.

Не сильнее Шеклболта, – говорит Альбус и опять улыбается. Не мне. Прошлому ему.

В таком случае, как он на вас отворотные чары такой силы наложил?