Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 74 страниц)

На паре третьекурсников Рэйвенкло Брокльхерст пялится на меня, как на ожившую мумию. Я делаю вид, что не замечаю. Надеюсь, она не из влюбленности в меня героически изобразила больную в воскресенье.

Вечером у меня нет ни одной свободной минуты. Я добиваю очередной этап волчьелычного. В других шести котлах по всем сторонам лаборатории – зелье от темных проклятий, кровевосстанавливающее, укрепляющее, два разных вида сердечных и очистительное для печени Альбуса. Каждый котел – в отдельном воздушном коконе, чтобы пар не смешивался, но поддерживать это магически очень утомительно. Тем более, я еще не чувствую себя восстановившимся.

Как же мне нужен помощник! На исследования времени нет совсем… Но мысль о том, чтобы допустить кого-то сюда, в святую святых, заставляет заскрежетать зубами. Кого? Кого из этих идиотов?! Вспоминается девчонка Уэнделл с ее способностями и аккуратностью, и это возвращает к вопросу, как ее смерть связана с капканом на меня лично? Если тот человек – слабый легиллимент, то как еще он мог узнать?.. Стоп! Мерлин мой, он же… он же использует силу Альбуса! Он наложил отворотные чары за счет его силы. Конечно же! Он и легиллименцию использует за счет силы Альбуса. Поэтому Альбус и поил его сывороткой, вместо того, чтобы легиллименцию использовать, потому что тот бы все равно закрылся с помощью его же собственной силы.

От шока собственных открытий я падаю в кресло, едва не похерив целый котел кровевосстанавливающего, но вовремя вскакиваю, и, с трудом удерживаясь на ногах, помешиваю против часовой стрелки, чтобы ослабить свойства бычьей крови. До прибытия Малфоя – несколько минут, и я решаю не останавливать работу. Его проблемы. Если его милость не озаботилась заранее...

Однако следующие несколько мгновений я пялюсь в средство от проклятий и недоумеваю, почему оно лимонно-желтого цвета и почти прозрачное, когда должно быть темно-фиолетовым, почти черным и очень густым, а затем с трудом понимаю, что это, вообще-то, очистительное.

То, что я делаю дальше, – настолько темная магия, что если бы я уже не делал этого раньше, то недоумевал бы, почему охранные чары Хогвартса не выкидывают меня вон. Останавливать процесс варки зелий нельзя, иначе придется все начинать сначала. 16 часов ради волчьелычного я точно уже на ногах не проведу. Да и остальных зелий жалко. Поэтому я останавливаю время в лаборатории. Находись здесь еще хоть одно живое существо, кроме меня, его бы убило мгновенно. Подозреваю, что на всем белом свете это заклятие знали всего двое – Темный Лорд и я. Возможно, также Альбус, но не уверен. Чтобы выполнить его, нужна сила воздушной стихии (я беру ее из охранных заклинаний Флитвика, наложенных на все слизеринское подземелье, придется потом просить его накладывать чары вновь), и полная сосредоточенность, поэтому я выкидываю из головы все, что не относится к делу.

Когда я завершаю процесс и захлопываю дверь в лабораторию, то обнаруживаю перед своим столом в гостиной Малфоя, который со скучающим выражением лица рассматривает меня. Я прекрасно знаю, что ему до смерти любопытно, но он всего лишь небрежно роняет:

Что ты такое делаешь, Северус?

Лабораторная рутина, – так же небрежно говорю я.

Не дорос еще до таких заклятий, мальчик, вертится у меня в голове. Интересно, в чем причина визита Малфоя? Он как-то подозрительно хорош, прическа – волосок к волоску и абсолютно не растрепалась при путешествии по каминной сети: должно быть, только что от парикмахера, или он поправлял ее уже здесь, пока я стоял спиной к нему. Одет Люциус, на первый взгляд, слишком строго, но в такую одежду, которая выгодно подчеркивает его атлетическое сложение. Никогда не поверю, что это все – ради того, чтобы навестить Драко. Уж не на свидание ли собрался, мелькает у меня. Вдобавок ко всему, мои ноздри улавливают оттенок дамианы* в запахе духов, и я с трудом подавляю смех. Ну да, на свидание. Со мной.

Должно быть, духи рассчитаны на обыкновенного человека, нос которого не столь чувствителен, как мой. Афродизиаки на основе дамианы считаются самыми безобидными, поскольку не создают влечения ниоткуда, а лишь усиливают существующее. Однако в этом случае они по действию превосходят остальные в несколько раз. Так что, видимо, дамиана – это последствия моего визита в Малфой-мэнор, когда я с трудом справился с собственным возбуждением. Только Малфою невдомек, что на меня большинство афродизиаков уже не действует. От этого я обезопасил себя еще в школе, когда понял, что от компании Поттера можно ожидать абсолютно всего, в том числе приворота к кому-нибудь вроде Филча. Особенно старался Блэк, пользуясь, по всей видимости, книгами из семейной библиотеки. Что ж, в этом отношении я их разочаровал.

Я слышал, у тебя неприятности, – говорит Люциус через несколько минут, грея в руках предложенный мною бокал огневиски.

Ах вот оно что! Мой бывший друг пришел поживиться… Спорим, сейчас предложит свою помощь! Интересно только, как он узнал.

Я молчу. Вскидываю голову, чтобы убрать волосы со лба. Но на самом деле – чтобы продлить паузу.

Он, конечно, не выдерживает и начинает. С покровительственной улыбкой.

Ты знаешь, что Малфои никогда не оставляют друзей в беде. Я хочу, чтобы ты всегда помнил, что у меня достаточно денег и связей, чтобы помочь тебе, Северус.

Изображаю вежливый интерес, а внутри тепло – не от того, что сказал Малфой, а от того, что его предложение помочь напоминает о том, что мне уже помогли. Об Альбусе, который встал перед аврорами, переплетая мои пальцы со своими.

Зависит от того, какова будет ответная услуга, Люциус, – говорю я. Не насмешливо, нет. Мерлин упаси, с Люциусом теперь насмешничать. Судя по истории с дневником Лорда, подкинутым Уизли, он тварь мстительная, и не стоит у него поперек дороги становиться, когда наш общий повелитель вот-вот воскреснет.

– Зависит от того, какая будет ответная услуга, – повторяю и смотрю на Люциуса.

Жду. Но не того, что ответит. Того, как среагирует. И точно – в окклюменции Малфой не силен, так что при моих словах разум Люциуса выталкивает на поверхность две картинки. Меня. Обнаженного. Фантазия у него небогатая, конечно. На одной картинке он трахает меня в рот. Член у него, кстати сказать, очень толстый, так что в мой рот вряд ли поместится. На второй картинке я лежу на теннисном столе в саду Малфой-Мэнора и раздвигаю ноги, с невероятно печальными глазами, всей своей позой выдавая молчаливую покорность. Видимо, под этим есть еще что-нибудь в духе, где я с выражением обреченности на лице на коленях умоляю его взять меня. Но желания лезть в его нелепые фантазии, которые, надеюсь, никогда не воплотятся, у меня нет. Без труда вытаскиваю другую картинку. А вот это уже интересно…

Отворачиваюсь, чтобы налить себе виски, притворяюсь, что ничего не видел. Потом смотрю на него и жду, решится ли он озвучить. Но Малфой неожиданно делает нечто другое. Подходит ко мне и берет меня за плечи. Я, не отступая, прямо смотрю ему в лицо.

– Ты же меня хочешь, – говорит он и целует меня. Я открываю рот – не от неожиданности, скорее от любопытства, и язык Малфоя проникает в него, пробует мой язык, десны, небо. Это… не неприятно.

Меня охватывает дрожь удовольствия, и я прерываю поцелуй и отступаю: – Довольно!

Нарочито медленно беру бокал с камина и вспоминаю первую попавшуюся гадость – пахнущий крысами коридор на третьем этаже. Потом, успешно справившись с возбуждением, перевожу взгляд на Малфоя.

Он смотрит с вызовом, за которым я без труда вычитываю гнев. Должно быть, считает себя гениальным любовником. Возможно, так оно и есть. Опыт наблюдения за бессмысленным трахом во время пыток не дает как следует судить, но проверять не буду.

Я тоже смотрю. Поглаживаю пальцем серебряную змейку, обвивающую бокал у самого дна, и смотрю. Хочется сказать много всего. В первую очередь, что все его фантазии – это не ко мне, и что с ним я никогда не буду снизу. С него, кстати, сталось бы подставить меня, чтобы потом вытащить из подставы за эту самую ответную услугу.

Но ничего подобного я не говорю. Просто спокойно замечаю:

Ты ошибся. Мужчины меня не интересуют, Люциус.

Меня интересует один конкретный мужчина. Но тебе об этом знать не полагается. И до этого конкретного мужчины ты, Малфой, не дотянешься никогда.

На лице Люциуса маска, но на поверхности разума – разочарование. Неужели он действительно на что-то надеялся?

После его ухода «к Драко» я тщательно вытираю губы. Потом полощу рот. Вот встречаются же такие типы! Телу приятно, но почему-то, соприкасаясь с ними, чувствуешь себя грязным до того, что не хочется потом даже в зеркало на себя смотреть. И все-таки иду в спальню и смотрю. Хотя бы ради того, чтобы в моей жизни не было никакого влияния Малфоя.

Ну и что нового? Все тот же огромный, невыносимо уродливый горбатый нос – наследство с обоих сторон – и Принцев, и Снейпов, плюс работа Поттера и Блэка, которые ломали мне его бесчисленное количество раз, начиная с первой поездки в Хогвартс-экспрессе. Мерлин мой! У Альбуса он тоже перебитый, но ведь почему-то не выглядит так отвратительно. Желтая кожа и сальные волосы – с этим я уже смирился. Потому что либо волосы и кожа, либо зелья. В детстве волосы были сальными просто от гормонов, ну а теперь – вечные испарения от котлов. Прислоняюсь лбом к стеклу и закрываю глаза. Не на что тут смотреть!

Любовника завести! Да кто на тебя взглянет, ты, урод?! Это Альбус увидел все в тебе, потому что… Альбус – это Альбус. Ему нравится думать, что в каждом человеке есть хорошее, даже если его там нет. Но и он уже свою ошибку, кажется, разглядел… А таким, как Малфой, ты вообще исключительно для коллекции. И то только из-за интереса Лорда к твоим знаниям и способностям. В твои школьные годы он бы и минет тебя заставить сделать побрезговал. Ты – пария, Снейп. Ты всегда будешь другим. Не потому, что ты недоделанный гомик или бывший (и будущий) Пожиратель, а потому, что ты такой изначально. Как там Поттер говорил? Что я раздражаю самим фактом существования… да…

Этого любовника Альбуса, видимо, тоже фактом существования раздражаю. Иначе все происходящее как-то очень трудно объяснить. За исключением, конечно, того, что он знал каждый мой шаг, о котором знал Альбус. Или даже – я холодею – внушил Альбусу всю эту историю с домом Горбина. Иначе откуда этот дубль воспоминаний? И какое из них истинное, какое ложное? Мог ли я попытаться поцеловать Альбуса? Вряд ли. Я уже знал, что его сдерживает контракт, а я не просто так горжусь своим самоконтролем. Значит, истинное, скорее всего, мое. Действительно ли он закрывал камин? Или это был просто способ разделить нас? Очевидно, что он не контролирует Альбуса всегда, лишь иногда. Но как? Что за ритуал он применяет? Джейн говорила, что разделение магии действует, лишь пока два волшебника являются любовниками. Это означает, что как только Альбус прекратит с ним спать, этот человек перестанет использовать его силу. Если только не будет спать со мной, тогда сила будет уходить к тому человеку по другому контракту. Но спать с ним Альбусу выгодно. Бред какой-то…

Нет, нет. Сейчас я не буду думать об этом. А вот про пророчество Альбусу ничего не расскажу. Более того, сделаю вид, что… завел любовника. И что иногда ухожу к нему по вечерам. Это даст мне свободу действий – я ведь на самом деле не обязан круглосуточно в школе торчать. За порядком должны в первую очередь старосты следить. А, если уж на то пошло, на Поттере – следящие чары двух волшебников сразу.

На этом моменте я опускаюсь в кресло и начинаю тупо разглядывать уродливые черные трещины в белом мраморе камина. Мне слишком страшно осознавать, что целью этого человека могу быть вовсе не я.

По данным Википедии, дамиана использовалась как афродизиак, ацтеки с ее помощью восстанавливали половую активность.

========== Глава 36 Двое из Эрнотерры. ==========

В тот январский вечер он долго плутал по всей Англии, запутывая след аппарации. Он дал себе слово не думать ни о чем, и теперь держался его. Люпин выпил зелье и закрылся в своих покоях. Все нужные чары, о которых передумалось со вчерашнего вечера, были наложены. Книги остались лежать на столе в лаборатории, дожидаясь его возвращения.

Первое, что сказало ему, что он поступил правильно, были расширенные глаза Ромулу, после того как Северус поднялся на третий этаж здания с огромными окнами и попросил охранника позвать архитектора из офиса 329. Северус не помнил, кто и когда еще смотрел на него с такой радостью, искренне и открыто, как… Лили. Интересно, потом, когда он сотрет Ромулу память, останется ли в ее закоулках хоть что-то от всего этого? Он подумал об этом в первый раз, но жалеть о принятом решении было нельзя. Слишком многое поставлено на карту. В том числе жизнь любого человека, кто будет связан с ним. Особенно – маггла.

Ромулу тут же отпросился, погода была тихая, без дождя или снега, и они пошли обратным маршрутом, как еще не ходили никогда – до того самого входа в парк напротив клуба. Всю дорогу говорил Ромулу: о своем новом проекте, о том, что они восстанавливают старое имение, и что он теперь там главный, и какие будут комнаты на первом этаже, и он не знает пока, куда перенести библиотеку, потому что из-за озера очень сыро. И что на самом деле все это вранье, что они так только говорят, чтобы он сам все сделал, и он совершенно запутался, потому что каждый хочет чего-то своего. И что они все видят это имение не таким, какое оно было, а как они нарисовали в своем воображении.

Но ты меня понимаешь, правда?

Северус слушал картавый голос и ловил себя на том, что улыбается.

А старые чертежи?

Эээ… если бы еще что-то сохранилось.

А что случилось с домом?

Ээм… рухнул.

Ясно. Тогда старые чертежи точно не нужны, – хмыкнул Северус.

Угу. Точно, – отвечал со смехом Ромулу. А потом опять погрустнел: – Но ты понимаешь, мама вроде как главная. И бабушка тоже. Но дом принадлежит сестре. А сестра ничего не хочет.

А почему нельзя послушать маму и бабушку? – они, не сговариваясь, свернули с главной дороги на боковую тропинку, и Северус присел на постамент гипсовой статуи. Ромулу устроился рядом и оперся на его плечо. Еще не стемнело, но фонари уже зажглись. Редкие прохожие, торопившиеся по домам после долгого рабочего дня, скользили по сторонам равнодушными взглядами.

Это все неправильно как-то, – сказал Ромулу со вздохом. – Потому что сестра должна решать. Она заслужила это имение как никто, я думаю. Дядя его выкупил, мамин брат. Его у нас не очень любят в семье. У него склочный характер. Ну он же герцог. Да еще Вильярдо. Хотя дедушка тоже герцог, но он с детства нам внушал, что титул нужно заслужить. Что это вообще ничто, погремушка. Что имеет значение только то, что ты делаешь. А герцог Вильярдо… В-общем, ты видел Эрнесто. Они с Эрнесто два сапога пара. Этот кого хочешь достанет, и тот… А сестра с дядей ладила, они переписывались постоянно, когда он уехал. Они даже виделись тайком, так, чтобы мама об этом не знала.

Тайком?

Ромулу помолчал.

– Во-первых, мама болела. Во-вторых, что-то он такое ей сделал не очень хорошее. Попробуй допытайся, что. У нас вся семья со своими секретами. Один крестный нормальный. И Эухения, на самом деле. С ней можно вообще обо всем говорить. Ну, а в-третьих, почему его не жаждут у нас видеть – жена дяди все время хочет убить мою сестру. В первый раз, когда она попыталась ее убить, он мог посадить ее в тюрьму, а вместо этого создал ей алиби.

Зачем она хочет ее убить?

Ромулу пожал плечами, и это движение передалось Северусу. Оба вздрогнули.

Зачем убивают? Ты можешь мне назвать хоть одну причину, по которой человека следует убить?

Враг, который нападает?

Врага можно обезоружить.

Не всегда, – осторожно заметил Северус.

Да… Не всегда… – вздохнул Ромулу. – Иногда мне кажется, что в этом мире так много ненависти, – пробормотал он. – Крестный говорит, что любовь преодолеет все. Но иногда… – он оборвал себя. – А Марта – ревнует. Сумасшедшая. Мы же испанцы, дикий народ.

Это точно. Чуть что, на дуэль друг друга вызываете, – заметил Северус, слегка отодвигаясь и разглядывая Ромулу. Легкий ветерок трепал его длинные черные пряди, обвивая мальчишеское лицо. «Как он еще молод!» – подумал Северус. В груди словно что-то сжалось.

Ромулу спрыгнул с постамента и встал напротив Северуса, руки в карманах. Он был все в том же достопамятном пальто, нараспашку, в джинсах и сером свитере, высокий толстый воротник подчеркивал красоту шеи.

Ты мне помешал тогда, с Эрнесто. Я даже не помню, поблагодарил тебя или нет, – сказал он, краснея. – Чувствую себя последним мудаком. Все это на самом деле выеденного яйца не стоило.

Да, не стоило, – мягко согласился Северус.

Ромулу отвернулся, переминаясь с ноги на ногу. Северус смотрел в его худую спину.

У меня даже воображения не хватает представить, что было бы… Он, конечно, придурок, но мама его любит… и я его тоже люблю. Она меня чуть не убила, – сказал Ромулу со смехом, поворачиваясь обратно. – Дала пощечину, представляешь? Кричала, что он меня в детстве защищал, а я ему чем плачу? – Он машинально потер щеку. – И это маму надо знать – я ее почти никогда такой не видел. Она всегда такая спокойная, холодная. В дедушку. У дедушки потрясающий самоконтроль. Он был шпионом во время войны.

Северус пристально посмотрел на Ромулу.

Ага. И он, и бабушка, и ее брат, предыдущий герцог Вильярдо. Бабушкин брат вообще был двойным агентом. Правда, после войны он, говорят, вел себя ужасно, и дедушка его убил на дуэли. Говорят, он был влюблен в его жену бабушку Миранду, а герцог ее бил и все такое. Но если бы ты видел бабушку Миранду, – Ромулу хихикнул, – она, кажется, сама бы убила любого, кто бы посмел ее тронуть. Но она классная, реально классная.

Северус прикрыл глаза. От многодневной усталости, от журчащего голоса клонило в сон.

Собственно, из-за этой истории я и решил… тоже… В детстве бабушкиными дневниками зачитывался. Романтика же! А теперь боюсь маме лишний раз на глаза показываться, переписываемся с ней пока что. Когда она злится…

Ромулу замолчал. Было слышно, как под его ботинком шуршит прошлогодняя трава.

А в тебе ведь тоже есть испанская кровь или арабская, – сказал он вдруг уверенно.

С чего ты взял? – резко спросил Северус, распахивая глаза.

По твоему лицу! Мы с тобой похожи, забыл? А Хуан Антонио говорит, что ты вообще как две капли воды похож на герцога, ну на маминого брата. Я его не очень хорошо помню, но Хуан Антонио часто с ним встречается.

Безмерно счастлив, – сухо сообщил Северус.

Да ладно! – сказал Ромулу. – Ну вот на что ты злишься? В этот раз я же ничего такого не сделал! Хуан Антонио только всего и сказал, что ты, по его мнению, интересный человек.

Я был бы тебе благодарен, если бы ты не обсуждал меня со своими братьями, сестрами и остальными родственниками. И испанской или арабской крови, к твоему сведению, во мне нет. Согласно семейному древу, все мои предки на десять поколений назад – англичане.

Ромулу присвистнул:

Десять поколений! Так ты тоже из дворян?!!

Мама, – неохотно сказал Северус.

Ну, по тебе, в общем, видно.

Безмерно польщен.

Ромулу вздохнул и сел рядом.

– Не сердись на меня, – тихонько сказал он, носом утыкаясь Северусу в плечо.

Северус подавил вздох:

– Я не сержусь, Ромулу. Просто не вижу смысла в том, чтобы обсуждать меня.

Ромулу внимательно посмотрел на него и, затаив дыхание, осторожно обхватил двумя руками, словно проверяя, как далеко может зайти. Северус вздрогнул, но отстраняться не стал. Ромулу облегченно выдохнул и положил голову ему на плечо.

Можем обсуждать меня, – фыркнул он. – Я вчера услышал, как про меня спросили: «А где этот ваш уродливый мальчик, ну, испанский архитектор?».

В твоей внешности нет ничего уродливого.

Ты так думаешь?

Да, я так думаю.

Я же говорю, ты – испанец, – засмеялся Ромулу. – Поэтому и не считаешь меня некрасивым. Англичане, с которыми я работаю, да и вообще, с кем встречаюсь, все считают меня уродливым, серьезно!

Ты шутишь? – спросил Северус.

Да нет же! Просто это, как… Слушай, ты знаешь сказку про принцессу Эрну*?

Нет.

Тогда слушай. Рассказчик из меня неважный, но я все же попробую. Была однажды горная страна, отрезанная от всего остального мира, и завоевал ее мудрый правитель Эрн, и назвал страну в честь себя Эрнотеррой. Правитель научил народ земледелию, ремеслам и придумал для него письменность. Народ Эрнотерры жил очень счастливо. Еще бы – ведь самый главный закон страны гласил, что в Эрнотерре никто не должен лгать. Прошла тысяча счастливых лет правления династии потомков короля Эрна, и с его времен сохранились лишь один королевский портрет и надпись на непонятном языке. Портрет очень огорчал жителей, ибо добрый мудрый король Эрн Первый был невероятно уродлив. И вот у нынешнего короля династии Эрна тридцать-там-какого-то родилась девочка принцесса Эрна. И она была до того уродлива, что жители всего королевства попрятали зеркала, чтобы ненароком не огорчить принцессу. Но когда ей исполнилось шестнадцать, она увидела свое отражение в ручье, и поняла, что урод, который на нее смотрит – она сама. Тогда она поняла, почему все юноши страны смотрели на нее с жалостью. От отчаяния Эрна бросилась бежать из замка, куда глаза глядят, в горы. По дороге она услышала крик о помощи, сплела из своего платья веревку и вытащила из ущелья юношу, такого же уродливого, как и она сама. И пока она его выхаживала, то решила, что раз он такой же урод, как и она, то она, наверное, не будет казаться ему некрасивой. Они поженились, а в день свадьбы юноша перевел принцессе ту самую надпись на непонятном языке, оставленную королем Эрном. И знаешь, что там говорилось? – со смехом спросил Ромулу.

Нет. Что?

Ромулу прикрыл глаза, вспоминая:

А вот: «Мужчины моей страны трудолюбивы и умны, женщины – честны и добры. Но – прости им бог – и те и другие невероятно уродливы».

Северус усмехнулся. Объятие Ромулу сделалось еще крепче.

– С тобой так хорошо, – сказал тот. – Ни о чем не хочется думать. Понравилась тебе моя сказка?

Да. Только я бы оспорил утверждение автора, что правда приносит людям счастье.

Я бы тоже его оспорил, – пробормотал Ромулу глухо. Теплое дыхание коснулась уха Северуса. – Кстати, как насчет того, чтобы пойти ко мне домой и посмотреть хороший фильм? У меня отличный видеомагнитофон и много кассет. Когда твой поезд?

Около полуночи. Я не против хорошего фильма. И даже не против пива с орешками, если мы при этом купим нормальной еды.

Вау. Я тебя пробил! – сказал Ромулу, отрываясь от Северуса и прыгая перед ним на одной ноге. Его темные глаза горели от восторга.

В первом часу ночи Северус ложился спать в холодном подземелье и, вспоминая вечер, обещал себе: «В следующий раз непременно сотру».

Снился ему Брюс Уиллис из «Крепкого орешка», который они смотрели вместе с Ромулу. Неправдоподобно огромный, размером с Хагрида, Брюс Уиллис стоял на Астрономической башне, высовывая голову из-под крыши, и держал за шкирку отчаянно барахтавшегося в воздухе таинственного Альбусова незнакомца, встряхивая его, как котенка. Северус был тут же, кружил около башни на метле, пытаясь разглядеть ненавистное лицо. «Ты можешь делать с ним все, что хочешь, Северус», – произнес вдруг из ниоткуда голос Альбуса. Северус кивнул Брюсу Уиллису, и тот сказал: «Окей, так и поступим» и разжал ладонь. И Северус стоял рядом с ним на башне и смотрел, как падает, падает и разбивается о камни темное тело.

Утром картинка сложилась сама собой. Вычислить гада, найти возможность обойти его использование силы Альбуса и убить. Даже если после этого Дамблдор убьет его самого.

Рассказ Александра Куприна «Синяя звезда». Изложение очень приблизительное, так как Ромулу читал его лет пять назад.

========== Глава 37 Переписка семьи Вильярдо. ==========

«Дорогая девочка!

Как я уже писал тебе, я не хотел рассказывать тебе об этом, но раз ты так настаиваешь, то я, конечно, выполню твою просьбу.

Дело в том, что я застал тебя обыскивающей мой кабинет, и мы с тобой имели крупный разговор по этому поводу. Надеюсь, что у тебя не возникнет чувства вины, потому что мы с тобой уже обсуждали это неоднократно, и ты много раз просила прощения, и я, конечно же, тебя простил.

Подростковое любопытство иногда толкает на поступки, о которых потом жалеешь. Помню, с меня сталось взломать защитные чары в кабинете нашего преподавателя трансфигурации, потому что я хотел посмотреть, что он прячет в своем личном шкафу. Обошлось мне это в целую прядь седых волос и две недели в больничном крыле. Не считая, конечно, субботних отработок в его кабинете до конца года.

В любом случае, помни, что я на тебя не в обиде.

PS. Наследственные дела полагаю закончить к началу февраля. Однако меня задерживает в Англии масса других дел, о которых можешь спросить у матери, и которые много важнее наследственных.

Жду новых писем.

Любящий тебя Грегори

28 января 1994 года».

О Господи! – сказала Эухения Виктория, в потрясении уставившись на пергамент, лежащий на ее коленях. Такого просто не могло быть! Что на нее нашло?!! Неужели те видения в Хэллоуин два года назад так повлияли на нее, что она позволила себе настолько неадекватный поступок в отношении столь близкого человека? Накричать, нагрубить – да. В одиннадцать-двенадцать лет она мало чем отличалась от других подростков и вспыхивала по любому поводу, словно камин от Инчендио. А Грегори не был герцогом Толедским, на которого и помыслить нельзя было повысить голос. Или Джафаром, при виде которого в голову приходило слово «благоговение». С Грегори можно было ссориться и спорить, отстаивая свое право жить, как ей хотелось, и потом признавать его правоту, мириться, просить прощения и быть прощенной.

И слов Эухения в запале, помнится, часто не выбирала. До тех пор, пока в тринадцать лет при занятиях окклюменцией не пробила память баронессы и не нашла в ней просмотренные воспоминания Грегори. После этого не то что грубить, слово лишнее долго боялась сказать. И все думала: как? Как он все это выдержал? Даже сейчас собственное пережитое на драконьей ферме казалось куда меньшим, это-то и держало, что он смог. Не просто выжил, а стал тем, кем стал. И что-то познал в жизни такое важное, что у нее никак не получалось.

Эухения перечитала пергамент, и обнаружила внизу приписку: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога…»(Псал.42:5)

Бог? – сказала она со злостью. Губы ее скривились в ироничной усмешке. – Где он? Где ты его нашел?!! Почему он бросил меня теперь здесь? С этими снами? Что он дает людям? Зачем он вообще?!! – и она упала на постель лицом в подушку и зарыдала. Перед ее глазами вновь была сцена с фермы, когда Чарли слизывал с перчаток драконью желчь, и какой-то невообразимый гнев рос, ширился внутри нее.

Через пару минут она проплакалась и села, прислонившись затылком к ветхому гобелену, жесткими быстрыми движениями вытирая следы слез. – Ты был неправ, Пиппе! – сказала она. – Я бы смогла это сделать. И я это буду делать.*

Через час барон де Ведья-и-Медоре, только что оттрахав хорошенькую секретаршу Анхелику, довольно щуря усталые близорукие глаза, пил кофе, сваренный секретаршей, а также читал письмо, полученное с домашней серой совой. «Папа, ни за что не поверю, что в мире не осталось ни одного известного целителя, который бы меня не посмотрел».

– Похоже, мой друг, – пробормотал Леонардо себе под нос, старательно отводя взгляд от чересчур ревнивой Анхелики, – наша девочка начинает выздоравливать.

Еще через час Полина Инесса зашла в свою комнату, посмотрела на спящую сестру и тихо попятилась назад. Через пятнадцать минут баронесса, искавшая дочь для серьезного разговора, нашла ее в пустой комнате мальчиков в левом крыле второго этажа. Полина Инесса сидела на корточках между кроватью Эухенио и окном, безжалостно наматывая на палец длинную темную прядь. В ответ на вопросительный взгляд баронессы она произнесла:

Она черная, мама. Теперь она совершенно черная.

По-видимому, у тебя особая связь с любым из членов семьи, и каким-то образом ты вписала в поле родовой магии намерение помогать каждому из Вильярдо, – Мария Инесса ходила по кабинету, время от времени поглядывая на дочь, забравшуюся с ногами в одно из кресел. Полина Инесса казалась вся составленной из одних углов, и баронессе невольно приходила на ум сказка про гадкого утенка. – Таким образом, когда он призвал на помощь родовую магию, ты ему помогла. Но поскольку это все же поле родовой магии, а оно никогда не допустит причинения ущерба никому из членов семьи, то опасность быть убитой тебе не угрожает. Соледад не права. – Присев на краешек стола, баронесса переплела пальцы и вновь расплела их.

Но это означает, что он может как бы случайно перетянуть всю нашу защитную магию, и тогда мы все будем в опасности? – еще не до конца убежденная сама не зная в чем спросила Полина Инесса.

Это означает, что вам нужно подтянуть уровень защитных заклинаний. Всем, – отрезала баронесса. – В отличие от большинства волшебников, которые даже никогда не слышали о родовой защитной магии, мы – избалованное семейство. Абсолютно избалованное. Мы полагаем, что она сама все за нас сделает, поэтому не тренируемся в полную силу. Мы забываем, что защитная магия – это всего лишь дополнительная защита, и что к ней нельзя обращаться в любое время, что ею можно пользоваться только, если опасность действительно смертельная!

А как он мог воззвать к защитной магии, если это не был кто-то из вассального круга? Ведь защитной магией могут пользоваться только те, кто давал вассальную клятву тебе, как главе рода? Разве не так? Или… это все-таки был кто-то из наших?

Баронесса покачала головой:

Нет, браслеты ни у кого не вспыхивали, даже у Риты. Возможно, магия рода сама пришла ему на помощь… – сказала Мария Инесса осторожно. – Или, возможно, она просто объединилась с родовой защитой Риты, которая на тот момент находилась поблизости.

А не мог ли он просто взять чужую родовую защиту? Защиту того, кто находился под боком?

Мария Инесса посмотрела на дочь пристально:

С чего у тебя возникло такое предположение?

Он использовал Вим Дедуко. Знаешь это заклинание? – Полина Инесса вернула матери внимательный взгляд. Та медленно кивнула.

Я понимаю, о чем ты. Хоть я и не слишком довольна тем, что ты знаешь такие заклинания.

Я знаю только, что оно существует. Но я ведь все равно не могла бы произнести его?

С помощью родовой магии, возможно, смогла бы, – отозвалась баронесса. – Ведь это защитное заклинание. Что же касается того, что это кто-то чужой воспользовался нашей родовой магией… Она на то и родовая, что ею не сможет воспользоваться никто чужой. Более того, ею не сможет воспользоваться ни один человек, который желал бы причинить зло вассальному кругу. Следовательно, он однозначно Вильярдо. И как бы ни было лестно, что среди Вильярдо есть столь сильный маг, надеюсь, что Рита ошибается хотя бы в оценке его силы. И что он, как минимум, не является самым сильным магом мира.