Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 74 страниц)

Кидаю очищающее, чтобы убрать с мальчишки смазку и сперму, и отворачиваюсь, ожидая, пока он натянет свои мешковатые джинсы и застиранную серую майку.

Подбираю поттеровские очки. Кажется, во время нашей дуэли Забини отшвырнул их ногой. Одна из дужек покорежилась. Репаро не срабатывает, должно быть, их слишком часто чинили, и я протягиваю их Поттеру как есть. Он берет их не глядя, подходит к раковине, тяжело опирается на нее, и его рвет. Что-то это мне напоминает. Отвожу волосы с его звездного лба и наколдовываю стакан для воды, стараясь не думать о Фелиппе. О том, что, может быть, я поторопился напоить его, когда вышла еще не вся пыль… Может быть, в этом была моя ошибка? Ведь у черной пыли совершенно особые взаимоотношения с водой.

Поттер пьет жадно, потом прислоняется к зеркалу, пялится своими зелеными гляделками мне в лицо.

А если… – его щеки, лоб опять идут пятнами. – Я бы промолчал про Забини, если вы не расскажете никому. – Я застываю. – Это в ваших же интересах. Сэр, – добавляет он торопливо.

Хорош наглец! Хотел бы я знать, что он делает в Гриффиндоре?

Поттер, – говорю я, – что бы вы себе ни думали обо мне, я не собираюсь обсуждать ничьи сексуальные пристрастия.

Он кивает.

Тот человек, который наложил Империус на Забини, это Блэк?

Близорукие, но внимательные глаза следят за каждым моим движением.

Нет, Поттер, это не Блэк.

Тогда кто же?

Понятия не имею, – хмыкаю я.

Вы врете!

Не слишком ли часто вы обвиняете меня во лжи, мистер Поттер? Возможно, вы забыли, что я пока что еще ваш преподаватель, а не ваш приятель Уизли или тупой Лонгботтом.

Щенок не опускает взгляда, но заметно тушуется.

Наверное, это самый лучший момент для того, чтобы начать действовать. Представление и так подзатянулось. Пожалуй, он уже достаточно пришел в себя, рассусоливать больше нечего. Никогда не думал, что уподоблюсь Слагхорну, но:

Обливиэйт!

*Mors Adulterina – от латинского Mors «смерть» и Adulterinus «фальшивый, поддельный»

**Termino Spatium Orbis – от латинского Termino «ограничиваю», Spatium «пространство», Orbis «круг», Северус Снейп и Филиус Флитвик используют его во время магических дуэлей, создавая ограничивающее пространство, чтобы ничего не разрушить в трофейном зале, где они обычно дерутся.

========== Глава 49 В трясине. ==========

Мистер Поттер не придумал ничего лучшего, как заснуть в туалете, Филиус, – разъясняю я, – и кто-то решил пошутить, наложив на дверь неизвестные чары. Я их снял несколько минут назад.

Очень хорошо, Северус, – Флитвик с облегчением кивает, вид у него встрепанный. На кончике седого уса застыло что-то похожее на крем. Мантия сидит несколько криво. Должно быть, Кровавый барон вытащил его из постели очередной девицы из Хогсмида: чары на двери комнат Филиуса наложены таким образом, чтобы он моментально получал сообщение, если кто-то захочет видеть его.

Я тоже испытываю облегчение. От того, что он пришел не двумя минутами раньше, и уж тем более, не десятью или двадцатью.

Поттер кидает на меня злобный взгляд. Пантомима «сальноволосый ублюдок» в действии. При всей своей силе вряд ли он наскребет столько мозга, чтобы сообразить, что с ним могло случиться, не будь меня. А вот мне придется сделать это. Потом. Сейчас главное – покончить со всей этой историей и найти Альбуса.

Вы хотите, чтобы я проводил мистера Поттера, Северус?

Благодарю, Филиус, мистера Поттера я сам провожу. Однако у профессора Макгонагалл временное недомогание, не могли бы вы заменить ее на дежурстве? – расслабившийся было Флитвик кивает с еле слышным вздохом. Маячащий за его спиной в дверях туалета Кровавый барон делает вид, что гремит цепями и строит гримасы. Что ж, есть некоторая надежда, что сегодняшней ошибки он не повторит.

Конфундус, который я накладываю на Поттера по дороге в гриффиндорскую башню, втянув его в один из коридоров шестого этажа, как всегда, срабатывает безупречно. Взгляд мальчишки рассеивается, и я внушаю ему: «Отныне вы выходите из гриффиндорской башни только со своими друзьями, мистер Поттер» Не думал, что настанет момент, когда Уизли и Грейнджер покажутся мне безопаснее взрослых.

Собственноручно затолкав Поттера за портрет, бегу в параллельный коридор, надеваю мантию-невидимку и, возвращаясь обратно ко входу в гостиную, накладываю чары черты. Руки дрожат, и, кажется, усталость вот-вот поглотит меня. Однако теперь, стоит мальчишке переступить порог, я буду знать об этом.

Летать между лестницами я не рискую, так что до второго этажа добираюсь не скоро. По дороге безуспешно пытаюсь собрать в одно целое никак не вяжущиеся друг с другом догадки и факты. Что делать, я понятия не имею. И, начнем с того, что я ничего не могу понять. Если этот человек имеет виды на Поттера в том плане, о котором я думал, зачем ему тогда понадобился Забини? Зачем подставлять Забини вместо себя? А если Поттер нужен ему не затем, чтобы создать связь, тогда зачем? И если Альбус защищает Поттера, то Поттер в опасности только в одном случае: если контракт перестал действовать. Что же случилось сейчас? Или ему удается каким-то образом заставлять Альбуса прекращать действие контракта в любой момент? С помощью той же самой магии Альбуса?

Почему молчал вредноскоп? Невелика игрушка, однако конкретно от той, которая у Поттера, за милю несет древними темными чарами, так что я ей верю. Возможно, это из-за характера магии Забини – обольщая, он делает это не для того, чтобы нанести вред, а для того, чтобы подарить жертве наслаждение. Когда-то на мне эти чары пыталась использовать его мать, искавшая очередного мужа. Я всегда подозревал, что может настать тот день, когда и Блейз захочет испробовать свою силу, однако Анабелла уверяла меня, что поговорила с ним. Впрочем, Империус заставляет жертву добиваться своих целей любым возможным способом. Тот человек, вероятно, использовал силу Альбуса, чтобы наложить Империус – полагаю, что Забини не из тех, кого легко заколдовать.

Мои следящие чары, видимо, были временно блокированы магией его чар. Сейчас я их чувствую очень хорошо. Связь с Поттером восстановилась сразу, как только я ворвался в туалет.

Почему тот тип выбрал именно Забини, мне в каком-то плане понятно. Из всех моих слизеринцев я только у него отметил гомосексуальные наклонности. Я видел, как Блейз засматривался на Люциуса. Как-то мне даже показалось, что он наблюдает и за мной, однако это длилось недолго. Но мы – взрослые маги. Возможно ли, что Блейз с его ранним развитием положил взгляд на сопливого мальчишку? Не остался равнодушен к славе героя?

Есть теория (и я к ней склоняюсь тоже), что под Империусом нельзя заставить человека делать то, что глобально противоречит его натуре. Имея традиционную ориентацию, Блейз не смог бы устроить это представление в туалете. А вот его собственная магия одинаково действует на партнеров обоих полов.

В чем же был смысл этой сцены: создать связь партнеров партнеров? Однако ведь она наверняка не так крепка, как прямая партнерская. Может, тот тип опасался, что не сможет подступиться к Поттеру из-за магического потенциала мальчишки, в то время как Забини просто лишил его всякого желания сопротивляться? На секунду вспоминаю засосы на тощей шее и плечах, и комок встает в горле. Что было бы, рухни чары минутой позже? Что было бы, если бы я поддался чарам Забини? Сидя на полу в коридоре, я, кажется, был довольно близок к тому, чтобы меня отымели вместе с Поттером. От мысли об одних лишь прикосновениях Забини передергивает от отвращения. А руки трясутся уже всерьез. Ох, Лили, я чуть было снова не предал тебя.

Стоит ли рассказывать о происшедшем Альбусу?

Если он обнаружит Обливиэйт, мне мало не покажется. Заставить же Поттера не попадаться Альбусу на глаза, я, естественно, не могу. Но если рассказать, то придется делиться и всеми соображениями по защите. А это значит, что он будет знать все. Что ж, пока Поттер у себя, у меня есть немного времени, чтобы узнать больше.

На втором этаже кисеи на портретах уже нет. Значит ли это, что есть надежда, что эта тварь сюда сегодня больше не сунется? Хотел бы я в это верить…

От накатывающей волнами усталости мысли путаются, и я ускоряю шаг, собираясь для начала проведать Минерву. По дороге к классу трансфигурации мне попадается Люпин, который тащит в руках какое-то пособие для своих несчастных уроков. Вид у него, как всегда, философски-унылый. Только у меня мелькает мысль, что, может быть, и Люпин – это не Люпин вовсе, как он резко останавливается и спрашивает меня: «Что случилось, Северус?» Оборотни чувствуют чужой страх. Мне хочется смеяться. Сегодня я пропитан страхом весь. За Фелиппе, за Поттера, за моего змееныша, за Альбуса. Да, даже сейчас мне страшно узнать, что с ним случилось что-то, и я иду к Минерве, оттягиваю момент, прежде чем послать второго Патронуса.

Не воображай того, чего нет, Люпин, – бросаю я, проходя мимо, и еще несколько мгновений чувствую на своей спине, точно между лопатками, его обеспокоенный взгляд. Как бы я хотел, чтобы ты играл на моей стороне, Люпин. Видишь, до чего я дошел? Готов согласиться на что угодно, только бы не метаться сейчас по замку одному. Но ты слишком любишь Блэка, а еще ты очень труслив. Не в том, чтобы лезть в битву и подставляться под проклятья, о нет, здесь тебе храбрости не занимать! А в том, что касается человеческих отношений, и поэтому доверять тебе нельзя.

Минерва разлеглась на стульях, перетаскиваю ее в прежнее положение, приподнимаю веки и проверяю состояние белков глаз. Как я и раньше думал, опасности нет, но похмелье будет очень тяжелым. Протягиваю руку и убираю со лба пушистые седые прядки. Оказывается, давно хотел их потрогать. Не открывая глаз, Минерва сонно хихикает:

Это глупо, Грег. Прекрати. Студенты увидят.

Человеку снится молодость. Это, наверное, хорошо.

Иду к лазарету и вызываю Поппи. Потом спускаюсь к выходу из большого зала и собираюсь уже вызвать Патронуса, как входная дверь хлопает, и внизу появляется Альбус. Он идет быстро, сосредоточенным деловитым шагом, который я так люблю, и ярко-сиреневая бархатная мантия развевается за его спиной. Увидев меня, он останавливается и смотрит с непритворным удивлением.

Ты, кажется, говорил, что собираешься устраивать свою личную жизнь, Северус?

От облегчения, что он здесь, и от этого его тона мой гнев прорывается наружу:

Я бы ее стал устраивать, если бы не получил сообщения, что мои следящие чары, наложенные на мистера Поттера, оборвались, – шиплю я. – Я отправлял вам Патронуса, где вы были, тролль вас подери, столько времени?

Взгляд Дамблдора тяжелеет:

– Но сейчас с Гарри все в порядке, не так ли, Северус? Мои чары показывают, что мальчик спокойно спит в спальне Гриффиндора.

Мне кажется, что меня ударили в челюсть. Задыхаясь от гнева, я теряю дар речи.

Послушай, Северус, – продолжает, между тем, Дамблдор, – мне всегда казалось, что ты слишком рационален и тебе не хватает воображения. Однако в последнее время мне кажется, что оно у тебя слишком разыгралось. Пока я занимаю директорский кабинет в этом замке, Гарри здесь не угрожает ничего. Тем более, сегодняшним вечером. – На секунду он касается моей руки. Я вздрагиваю. Его пальцы так горячи, что, кажется, останется ожог.

Поверь мне, мой мальчик, сейчас угрозы нет, – он говорит таким уверенным, таким спокойным и обещающим тоном, что все мои возражения замирают где-то в горле.

Вы не получали моего Патронуса? – с трудом выдавливаю я.

К сожалению, я спал, Северус. Иначе бы я сделал все возможное, чтобы ты не волновался. Потому что если бы опасность для Гарри действительно существовала, чары разбудили бы меня. Может быть, тебе стоит попринимать успокоительное?

В его глазах – участие, и это приводит меня в бешенство. Пока я борюсь с собой, подавляя желание выплеснуть ему в лицо воспоминание о случившемся в туалете, Дамблдор уходит наверх.

Я спускаюсь к лестнице в подземелья и обессиленно прислоняюсь к холодной стене. Может быть, все же догнать? Если я не ошибся и тот человек в замке, он и так уже понял, что не довел план до конца. Или… довел? Распознал мою, в общем-то нехитрую, ловушку и продемонстрировал, кто здесь главный? Сбегаю по лестнице, старательно игнорируя холод, треугольником сходящийся к низу живота. Если я прав, то это значит… это значит, что он принял подачу и объявил войну лично мне. Войну, которую мне надо выиграть любой ценой.

Когда я открываю дверь в свои комнаты, передо мной на секунду встает лицо Минервы и, я слышу ее голос, произносящий фразу: «Тот, кто уйдет из замка до полуночи, проведет того, кто вернется после полуночи, через ад». Ад, кажется, уже начался. И что-то подсказывает мне, что это действительно только начало…

Успокоительное пить нельзя, так как одновременно придется принимать бодрящее, и несколько минут я стою посреди лаборатории, старательно очищая сознание. Я немного покривил душой, сказав Фелиппе, что учился окклюменции только по книжке. Медитации меня научил Томас Эйвери, дед моего школьного приятеля. В семье старика едва терпели, а мне нравился его острый насмешливый ум. Вечерами я нередко покидал своих приятелей, сидевших в большой гостиной, и перемещался в боковой холл первого этажа.

Основную его часть занимала лестница, и между ней и дверью в гостиную всего и было-то места только для камина и пары кресел. В одном из них привычно дремал старый Эйвери, я устраивался напротив с книгой на коленях и погружался в чтение до тех пор, пока Томас не открывал единственный целый глаз и не окликал меня. Во время наших бесед я почти никогда не говорил, но он отчего-то сделал вывод, что я куда умнее его «балбеса», и, подозреваю, мое внимание льстило ему и заставило его откровенничать. Младший Эйвери смеялся над моим желанием слушать «полубезумного старика», однако некоторые советы Томаса помогли мне потом выжить…

Вот и сейчас я успокаиваюсь довольно быстро. И на несколько секунд погружаюсь в сон, стараясь до предела усилить состояние дремоты – тотчас же что-то словно выталкивает меня обратно, сознание проясняется. Возможно, бодрящее пока и не понадобится. Быстро набиваю карманы зельями и ухожу.

Способа спасти Фелиппе я так и не придумал, и во дворе замка, когда массивная дверь захлопывается за мной, я какое-то время медлю идти дальше. Мне страшно вернуться в Милан, страшно увидеть его мертвое лицо, понять, что… что-то вновь отняли у меня.

Чертово небо, ты никогда не оставляешь мне выбора!.. Однажды, собирая ирландскую болотную мшанку, я наткнулся на скелет человека, когда-то засосанного трясиной. Это меня… впечатлило. Мне было девятнадцать, я как раз жил у Эйвери, и в тот вечер праздновали чей-то день рожденья, а я сидел один в боковом холле, тупо смотрел в огонь, и представлял, как тот человек умирал. Как пытался выбраться, быть может, кричал, забыв, что его никто не услышит. А может, его спутники специально бросили его там… Что-то я себе все больше напоминаю… тот скелет.

Внезапно я вспоминаю этот вечер так ясно, как будто он был вчера. Отблески пламени камина пляшут на лицах людей, собравшихся в заставленной громоздкой мебелью комнате. Эйвери и Мальсибер, уже нетрезвые, предаются любимому занятию – играют в маггловские шахматы. Эйвери, как всегда, обыгрывает. Мальсибер, почти ко всему относящийся с легкостью и значительно навеселе, хохочет. Розье, как и я, не в настроении: забился в угол и читает французскую книжку по средневековым пыточным заклятьям. Роули, ни на кнат не понимающий в стратегии, со скучающим лицом рисует карту очередного рейда. Посреди гостиной с кубками в руках стоят, прислонившись к спинкам кресел, Каркаров, Долохов и еще один русский, которого эти двое притащили из Парижа, Александр Годунов.

Разгульный, обаятельный Долохов – центральная фигура в нашем кружке (конечно, настолько, насколько ему это позволяет отсутствующий в этот вечер Люциус), и юному выскочке Годунову это не дает покоя. Он и сам хорош собой – правильные черты лица, роскошные белые волосы, двумя аккуратными полосами ниспадающие на сильные плечи. Строгий облик совсем не вяжется с поведением. Игорь стоит чуть поодаль от Долохова и Годунова, не желая попадать под перекрестный огонь. Когда я решаю вернуться в гостиную и выпить вина, ссора в самом разгаре.

Что, не захотела она с тобой древлянку собирать? – издевательски спрашивает Годунов. – Рылом для нее оказался кривоват?

В голосе Долохова – нескрываемое бешенство. – Дождешься, что я тебе рыло скривлю, – выкрикивает он. – И не посмотрю на то, что ты…– он обрывает сам себя.

На то, что я что? Ну давай уже скажи всем, кто я, – подначивает его Годунов.

Поведение Долохова мне немного непонятно. Тони разражается длинным проклятием на русском языке и вместо того, чтобы ударить обидчика, как, безусловно, сделал бы с любым из нас, пинком подкидывая вверх попавшуюся по пути скамейку, вылетает за дверь. Каркаров отводит Годунова в сторону и начинает что-то ему втолковывать. Тот несколько тушуется, кивает головой, соглашаясь.

А что за древлянка такая? – поднимая голову от доски, спрашивает любопытный Мальсибер.

А? Что? Куст такой, на болоте растет, – бросает Каркаров и возвращается обратно к Годунову.

Стряхивая пелену воспоминания, обнаруживаю, что все еще стою во дворе замка и тупо пялюсь на решетку внутренних ворот. Мерлин, древлянка – это куст, который растет на болоте! Неужели все так просто? Неужели у нас с Фелиппе еще есть, пусть крохотный, пусть призрачный, но шанс?!!

========== Глава 50 Две встречи. ==========

Из Хогвартса к границе аппарации я тоже бегу. Дыхания уже не хватает, и морозный воздух иголками втыкается в горло. Сам виноват – хотел ведь взять теплый шарф, но посмотрел на него, вспомнил, как Альбус связывал меня, и рука сама запулила его в угол за кресло, подальше от глаз. Лучше бы, конечно, Эванеско, но Альбус ведь сам его вязал…

На середине пути оглядываюсь на Хогвартс, как будто отсюда видны окна Гриффиндорской башни. Да если бы и были видны, в спальне третьекурсников уже должно быть темно... В животе противно подрагивает.

У опушки меня ожидает сюрприз – над поляной, с которой я собирался аппарировать, сгрудились дементоры. Что-то мне это не нравится… Судя по холоду, который становится все плотнее, их как-то очень много, и моя задача – выпустить Патронуса и аппарировать практически одновременно. Даже не хочу думать, что может случиться, если дементоры настигнут меня в момент аппарации.

И кто сказал, что они охотятся только за Блэком?!

А мне все никак не удается сосредоточиться… Эффект медитации уже прошел, и вместо воспоминания о том, как мы с Лили играли у реки, перед глазами появляются то Поттер с синяками на ключицах, то Альбус, уходящий наверх, то Фелиппе с белым лицом. То вдруг сама Лили: «Я бы на твоем месте постирала подштанники, Сопливус» – фраза, вновь и вновь наполняющая меня жгучим стыдом, от которого, кажется, не избавиться никогда.

Дементоры все ближе, свинцовая тяжесть сковывает ноги. Стараюсь расслабиться и дышать. Кажется, вот-вот поймаю тот день, когда…

Экспекто Патронум! – рано начал, с кончика палочки срывается лишь слабое серебристое свечение.

Еще раз. Ну же. Лицо Лили, выплывающее из тумана. Родная моя, пожалуйста, помоги! Боже, да! Июльский день. Мы лежим на животах на покрывале у реки, жуя бутерброды. Я рассказываю Лили о Хогвартсе. «Я так рада, что ты есть в моей жизни, Сев».

Экспекто Патронум! – кричу я изо всех сил, срывая горло. Серебристая лань мгновенно подскакивает вверх, вновь и вновь обегая поляну, все больше расширяет круг, свободный от дементоров.

Спасибо, Лили, – шепчу я и стартую, сосредотачиваясь на кухне дома на озере Лох-Шил. Магии, вложенной в Патронус, так много, и я так вымотан, что едва замечаю все те неприятные ощущения, которые обычно радуют при аппарации. При приземлении я резко ударяюсь об пол коленями, успеваю увидеть знакомый, изрезанный монетой угол стола, потом слышу какой-то звон, похожий на звук лопнувшей струны, а потом на меня обрушивается темнота.

Эннервейт, – холодный женский голос звучит надо мной. Свет бьет в глаза, моя голова лежит на чьих-то коленях, жутко неудобно, но я полностью во власти чьих-то рук. Слышится какое-то заклинание, и губы открываются сами собой, зубы размыкаются, а теплая жидкость льется в горло. По вкусу – кровевосстанавливающее, но более дешевое, чем то, которое привык варить я. Тошнит, и голова кружится так сильно, что на несколько мгновений это перебивает все другие ощущения. Я закрываю глаза. Если меня поят зельем, да еще не моим, значит, есть шанс, что не хотят убить. Встать с таким головокружением все равно невозможно.

У вас, кажется, легкое сотрясение мозга, – говорит женщина. – Впрочем, я не специалист.

Голос у нее очень мелодичный, глубокий, он словно задевает что-то внутри меня. Такой был у мамы Лили. Может быть, я брежу? Чары дома настроены только на меня и на Альбуса, и перенастроить их мы можем тоже только вдвоем…

Свет мешает ее рассмотреть.

Уберите лампу, – говорю я. – Кто вы?

Полагаю, мы с вами в каком-то смысле родственники, – задумчиво откликается она.

На несколько мгновений кухня погружается в темноту, затем где-то сбоку вспыхивают свечи. Колени выскальзывают из-под моей головы, сменяясь кучей тряпья, и женщина наклоняется надо мной и откидывает капюшон. Волосы, золотящиеся в свете свечей, падают на плечи. Лицо остается в темноте, так что его все равно не видно. Нащупываю палочку. Кажется, голова кружится значительно меньше. Встаю, опираясь на стол. На полу – лужа крови. На подоле ее платья кровь тоже. Она замирает напротив входа с палочкой в руке, высокомерно вздернув подбородок. В ее позе чудится что-то знакомое, где-то что-то я видел когда-то давно...

У меня нет родственников. Кто вы? – голос противно срывается, отзываясь резкой болью в горле. Перед глазами плавают круги. Кажется, меня сейчас вырвет.

У всех магов сила разная. Большинство относится к категории середнячков. Есть запредельно сильные маги – такие, как Лорд или Альбус. Есть волшебники, чья немалая сила вдобавок помножена на опыт – такие, как Люциус или Слагхорн. Есть очень сильные, такие, как я или, хотя его магия еще не проявлена, Поттер. Есть те, чья сила проявлена настолько, что один их вид способен остановить атаку и заставить отступить.

Волны магии, идущие от этой женщины, почти осязаемы. Передо мной опытный, уверенный в себе боевой маг, и я понимаю, что, рыпнись я сейчас, победа будет не на моей стороне. Куда до нее мальчикам, с которыми я дрался в доме Горбина…

Что ж, вопрос применения силы отпадает.

Кто вы? – повторяю я хрипло.

Так же, как и вы, наследница Джейн, – отвечает она с презрением. – У вас всегда так принято встречать гостей, которые, к тому же, вас спасают?

Я не знаю никакой Джейн, и не просил вас меня спасать.

Не просили, это верно. Однако если бы не чары, наложенные мной на дом, вы бы умерли от потери крови. Могли бы хоть спасибо сказать!

Спасибо, – буркаю я, глядя, как откуда-то из холла прилетает отороченный мехом плащ и окутывает ее. Беспалочковой магией она владеет хорошо, ничего не скажешь.

И если вы не наследник Джейн, в таком случае, что вы тут делаете? По какому праву вы находитесь в этом доме?

У меня как раз все права здесь находиться, в отличие от вас, – волна тошноты накрывает меня, и я упираюсь в стол спиной, чтобы не упасть. – Как вы проникли сюда?

Если вы не наследник Джейн, вы не имеете права находиться здесь! – восклицает она. – Я прекрасно знаю условия завещания.

Я ничего не знаю про завещание, – говорю я холодно. – Этот дом принадлежит мне и моему другу. Мы его купили в 80-м году. Вы меня утомили. В любом случае, я вас не звал. Поэтому предлагаю вам покинуть дом.

Вашему другу? – откликается она. В ее глазах мелькает ужас, как будто она только что наступила на ядовитую змею. Рука с палочкой бессильно опускается вниз. – Но это же невозможно… – шепчет она.

Послушайте, я не собираюсь разбираться в том, что возможно или невозможно для вас. Этот дом принадлежит нам. У меня здесь дела, поэтому прошу вас покинуть дом тем же путем, которым вы пришли.

Мне тяжело стоять, и я думаю только об одном – дождаться, когда она уйдет, доползти до дивана, рухнуть на него и посидеть, облокотившись на спинку, хотя бы несколько минут. Но она не уходит.

Послушайте! Мне дорога каждая секунда! Мой друг умирает от черной пыли, – говорю я. – Полагаю, что вам это ни о чем не говорит. Но если вы не уберетесь отсюда сейчас же, его шансы отдать концы резко возрастут.

Черная пыль – это асмодия? – спрашивает она, нахмурив лоб. Свет, наконец, попадает на ее лицо, и становится видно, что ее глаза – зеленые, как у Лили. И что она красива, чертовски красива.

Асмодия? – говорить трудно, стоять трудно, и сердиться поэтому трудно тоже. Об асмодии я слышал что-то, кажется, про отравление ею во Флоренции в средние века…

Рвота желтая с черным? Ткань разъедает, если попадает на нее?

Да.

Бог мой! – восклицает она. – Тогда дело плохо. Вы хотели найти какое-то лекарство или книгу?

Зелье из болотного корня.

Зелье из болотного корня, – кивает она. – Где оно? Я принесу его.

В лаборатории в подвале.

В подвале. Хорошо, – она мгновенно исчезает в дверях, и я слышу ее шаги на лестнице, ведущей вниз. Потом четкий голос выговаривает Аллохомору. Я не помню, защищена ли лаборатория чарами. Впрочем, это бессмысленно. Последний раз я был здесь лет пять назад, возвращаться не собирался и уж тем более не собирался ничего запирать от Альбуса.

Я все-таки доползаю до дивана и сажусь, и кажется, снова теряю сознание. Прихожу в себя и вновь чувствую ее руки на своем лице. Она держит меня за подбородок.

Тонизирующее, – говорит она, пробка вылетает из флакона. Ее глаза совсем близко, и я вижу в них карие крапинки, и то, что они другого оттенка. У Лили был более яркий цвет. – Выпейте, – запах действительно тонизирующего, и я послушно выпиваю, перехватывая ее холодную руку. Она вздрагивает и быстро отходит от дивана. – Я принесла ваш болотный корень.

Спасибо.

Не за что. В какой пропорции вы его собираетесь смешать?

Смешать с чем?

Со шкурой летейской жабы, конечно.

Летейской жабы?

Конечно, если речь идет действительно об асмодии, и если асмодия уже захватила организм, тогда поможет только смешать древлянку и тертую шкуру летейской жабы. Без варки, и в пропорции один к одному. Это единственный известный мне рецепт.

Древлянка!.. Значит, я не ошибся.

Единственный известный ей рецепт? Звучит так, как будто она самый сведущий зельевар мира.

Вы точно это знаете? – спрашиваю я.

Моя мать получила книгу о свойствах болотного корня в подарок от прапраправнучки госпожи Мармель. Не думаю, что с 14 века что-то сильно изменилось. Поголовное отравление асмодией тогда ошибочно приняли за чуму, и, прежде чем госпожа Мармель догадалась соединить древлянку и шкуру летейской жабы, погибло больше двух третей населения Европы.

Шкура у меня в Хогвартсе. Бог мой, аппарировать туда, потом обратно. Дементоры. Идти вверх до замка. Потом по косогору в Милане. И… будет ли он жив? Или все напрасно?.. Напрасно…

У вас нет шкуры, – говорит она, и это не вопрос. – И вы сейчас не в том состоянии, чтобы перенести аппарацию.

После тонизирующего мне легче, и я засовываю зелье в карман мантии и поднимаюсь с дивана. Она стоит напротив, и мне в принципе все равно, что она здесь. Пусть с этим разбирается Альбус. В конце концов, это его дом.

Мы аппарируем ко мне, и я дам вам шкуру, – продолжает она между тем непререкаемым тоном, и мои брови взлетают вверх. Она подходит ко мне ближе. – Держитесь за меня.

Я подчиняюсь и обхватываю ее. От нее пахнет ландышевыми духами. От меня наверняка несет потом, как от хорошего игрока в квиддич после тренировки. Мы стартуем.

На этот раз аппарация проходит без происшествий, и мы оказываемся в маленькой подвальной лаборатории. Расцепив руки, я опираюсь на стол, в то время как она кидается к стеллажам с левой стороны, осматривая одну за другой большие банки. Похоже, лаборатория не ее.

Ке пасо? – раздается мальчишеский голос за моей спиной. Оборачиваюсь. В дверях стоит высокий подросток с длинными светлыми волосами. Серая застиранная майка в подозрительных желтых пятнах. – Ке паса? *

Нада интэрэсантэ. Тодо бьен. Эс ми амиго, – быстро говорит она, продолжая переставлять банки. – Бэн а десир аль туо абуэльо лас буэнас ночес*.

Окей, – парень вздыхает и исчезает.

Вот, – она ставит банку на стол, подходит к стойке около стены и наливает что-то в большую кружку. – Пейте. Это питательный отвар на основе зеленого чая. Мой сын пьет его, когда работает ночами. Подождите, сейчас аппарируем, куда вам надо.

Отвар действительно питательный. А еще прохладный и освежающий.

У вас красивые волосы, – говорит она, пристально разглядывая меня, пока я пью. – Но то, что вы творите с ними, это просто преступление!

Тоже мне, мать нашлась!

Как вы собираетесь понять, куда я хочу аппарировать? – спрашиваю я.

Представьте место, куда хотите аппарировать, и посмотрите мне в глаза. Я его увижу.

Она еще и легиллимент!

Чары дома моего друга вас не пропустят.

Мы можем аппарировать куда-нибудь поблизости, – возражает она спокойно.

Это слишком далеко.

– Вы ведете себя так, словно помощь – это нечто очень плохое, – говорит она торопливо. – Между тем, вы были сильно ослаблены, когда я вас нашла. Вы ударились головой о стол при аппарации. Значит, вы уже еле держались на ногах.

Благодарю вас за констатацию факта моей слабости, – я хватаю банку и откручиваю крышку, чтобы проверить, действительно ли там шкура.

О Боже, как вы похожи на Фелиппе! – бормочет она.

Что?!!

Мой брат обладает самым мерзким характером на свете, – поясняет она. – Раньше я надеялась, что что-нибудь изменится, но ему уже почти сорок… – Потом берет с подоконника гребень. – Сделайте хотя бы портключ. Это отнимет гораздо меньше магии, и вы не расщепитесь.

Портус срабатывает только на четвертый раз. Когда я уже держу в руках портал, в лабораторию вбегает ее сын.

– Абуэльо сэ поньендо маль*, – кричит он.

Мадонна негра**! – на секунду она бросает на меня тревожный взгляд, как будто ищет поддержки, потом срывается с места, и, окутав напоследок ароматом ландыша, уносится в дверь.

Сжимая под мантией банку, я переношусь в гостиную Фелиппе. Как и показывали чары, никого постороннего здесь нет. Фелиппе лежит в той же позе, в которой я оставил его около двух часов назад.

Несколько долгих минут стою, сжимая спинку дивана и смотрю на него. В распахнутое окно влетают звуки машин. Зеленая занавеска с дыркой от клюва совы колышется на ветру так мирно, как будто ничего и не произошло.