Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 74 страниц)

Почти хотел… Потому что часть меня, конечно, даже не разрывалась – распадалась внутри от горя от одного только намека, что он уйдет. Я слишком глубоко завяз в этом, слишком. Скелет, который я нарисовал на пергаменте одной из ученических работ, отличное тому доказательство.

Но он не ушел. Он вообще не помнил, что мы ссорились. Это было еще хуже – должно быть, он настолько не хотел видеть правду, что предпочитал даже для себя делать вид, что ничего не произошло. Он явно был озабочен и спросил, не болен ли я. Я же просто-напросто потерял дар речи. Да что там – он выглядел настолько удивленным, что я на несколько секунд и вправду поверил, что сам схожу с ума. Не знаю, каким чудом я удержался, сказав, что мне нужно прогуляться, и весьма приблизительно помню, как добрался потом до Астрономической башни.

И обнаружил там Альбуса. Он стоял в серой, самой тонкой своей робе у перил и смотрел в долину. Ветер развевал его волосы и бороду, и казалось, он стал настолько прозрачным, что вот-вот и сам улетит. Едва я сделал шаг в его сторону, он обернулся.

Не стоит оставлять одних тех, кого мы любим, Северус, – сказал печально. – И нельзя позволять им оставлять нас.

Прошел мимо и сгинул в темноте лестницы, прежде чем я успел его остановить.

Я глотнул воздуха, к которому примешивался вкус дыма – погода была не только ветреная, но и сырая, и в этот момент мне в голову пришло, что он рассуждал не просто так, не в общем, а что это, быть может, было предупреждение. Путаясь в полах мантии, я бросился к лестнице и тут же наткнулся на Ромулу. Он смотрел на меня по-прежнему с тревогой. В этот момент я не заботился о том, что нас могут увидеть преподаватели или Поттер – Ромулу бросился ко мне, и я прижал его к себе и переплел наши пальцы. Мы так и простояли на башне, пока не сгустилась темнота, назавтра, конечно, оба хлюпали носами и спорили, кому первому пить перечное, но в ту ночь словно что-то переменилось в наших отношениях. В ту ночь, когда мы были близки, я ясно видел, что мог бы прожить с ним всю жизнь, до старости и умереть в один день.

Так вот, за каким чертом это нужно Альбусу… Зелья всегда спасали меня именно от этого – от мыслей, но сейчас лето, все готовятся к экзаменам, и особой нужды в сезонных зельях нет ни для Хогвартса, ни для аптек. Волчьелычное тоже готовится не в один раз. Раньше я экспериментировал, изобретал лекарства, но в последние месяцы, признаюсь, у меня нет никакого желания это делать. В общем, концентрироваться по вечерам мне особо не на чем, и вся эта чушь лезет в голову и никак не желает из нее уходить. Я напоминаю себе, что Альбус теперь свободен, и что за исключением нескольких месяцев его решения были разумны, ну ладно, за исключением Квиррела, этого болвана Локхарта и Люпина. Но в конце концов Квиррел обманул и меня, и уж тем более, кто мог подозревать, что мой бывший (и вероятно, будущий) повелитель живет в его голове. А Локхарт… Мне сложно поверить, что Альбус мог бы купиться на его бахвальство, но, возможно, у него были какие-то свои, «политические», причины. Например, показать нашему звездному мальчику, во что тот превратится, если будет слишком потакать своим поклонникам. С другой стороны, я никогда не спрашивал, проводил ли Альбус собеседование с Локхартом сам, или эту кандидатуру навязало ему министерство.

Нет, по этим идиотам о решениях Альбуса судить нельзя. Да и как ни крути, он даже будучи под влиянием контрактов управлял мной. Должна же и здесь быть какая-то причина, почему Ромулу в Хогвартсе. Альбус прекрасно знает, что мне нельзя расслабляться и я должен присматривать за Поттером, и что Ромулу со мной в опасности, что любой со мной в опасности в конце концов. Тем более сейчас все осложняется Блэком, который болтается где-то поблизости, и дементорами. А магия у Ромулу не слишком стабильна… Нет, он говорит, что все в порядке и не жалуется, но с Патронусом у него не выходит. Мы пробовали два вечера подряд и не добились от его палочки даже легкого дымка. После этого Ромулу наотрез отказался продолжить и сказал, что он перемещается днем, использует портключи и что с ним ничего не может случиться.

Так что не удивительно, что мысли о дементорах тоже из головы не выходят. Минутами накатывает такой страх, что я бы рассказал Альбусу о нестабильности магии Ромулу и тем самым лишил бы его Хогвартса, если бы Ромулу не рассказал об этом сам. И это тоже непонятно – ведь речь идет о таких вещах, как чары для замка, полного детей, но Альбус решил, что нестабильность магии архитектора им никак не повредит. Впрочем, Ромулу сам считает, что не повредит, а его точно нельзя назвать безответственным.

Магия просто отказывает и все, она не делает при этом чего-то другого. Если я захочу укрепить потолок и произнесу заклинание, все просто останется как есть. Потолок же не обрушится.

И все же... все же…

Несколько раз я пытался заговорить с Альбусом, но добился лишь подмигиваний и фразочек в духе: «Северус, ты чем-то недоволен?». Альбус исчезает быстрее, чем я успеваю до него добраться, и мы никогда не остаемся наедине. Один раз я поднялся к нему в кабинет, но его там не было, а в гостиную дверь меня не пустила.

Так я и живу уже месяц, не понимая, что происходит, и, по сути, тоже, как Ромулу, закрывая глаза. В конце концов приходится признать, что иногда я просто ничего не могу сделать. Только ждать. Или я сейчас оправдываю себя, потому что и за предыдущие месяцы слишком устал? Или потому, что я слишком безволен и у меня нет никаких сил отказываться от него? Потому что единственное, что я хочу сейчас делать – это брать больше и больше, пока не настанет тот самый день, когда свет обрушится и все полетит в тартарары.

…C импом они у меня не срослись. Лысое чудовище оправилось уже на третий день и стало стремительно обрастать шерстью, и хотя по апартаментам еще не скакало, но каждое утро, когда я выходил в гостиную, стремилось забраться на меня, и выразить свое недовольство. Он явно ревновал, и тут я точно ничем не мог ему помочь. На четвертый вечер, когда мы с Ромулу мирно сидели в гостиной, розово-серая тушка просвистела мимо меня и – он едва успел закрыться – вцепиться ему в волосы. Мне едва удалось оттащить импа, и я еле мог удержать его в руках, он кусался, царапался, раздирая в кровь мои ладони и запястья. А еще изо всех сил верещал, точнее, пытался, потому что горло, судя по звукам, у него все еще болело. Пришлось зашвырнуть его в спальню и заблокировать камин.

Ромулу был в шоке, я залечил царапины на его руках, напоил успокоительным и отправил к себе в квартиру, пообещав, что приду позже. Впрочем, я очень сомневался в благополучном исходе дела. Потому что если есть вероятность хоть какой-то неприятности в моей жизни, то она обязательно произойдет. Тем более имп забился в угол, что придавало ему сходство с загнанной крысой. На всякий случай я сел подальше, на угол кровати, ближний к двери, и прочел краткую лекцию, что если он будет себя так вести, мне придется отдать его Хагриду. Добился я того, что имп сбился в комок, обхватил голову лапами и стал раскачиваться вперед-назад. Выглядел он чрезвычайно жалко. Я вытащил его из угла и потащил обратно в гостиную – заворачивать в плед. По дороге он успел мне показать лапой на горло, но я уже и сам догадался, так что принес ему теплого молока и бальзам, который по непонятным причинам вполне ему подходил. Вскоре он уснул, а я отправился к Ромулу.

А утром имп исчез. Я все подземелье оббегал, а после уроков заглянул и к Хагриду, и на третий этаж – в класс защиты, где когда-то из камина вывалился имп Блэка, но никаких следов. Пришлось спрашивать у коллег, но импа все равно никто не видел, и, конечно же, Люпин не преминул блеснуть знаниями: «Северус, тебе следовало его назвать. Тогда бы ты его привязал к себе».

Ну разумеется, ты же у нас лучше знаешь, – не остался в долгу я. – Близок, так сказать.

Оборотень заткнулся, но поскольку происходило это при коллегах, вечером Ромулу не преминул спросить меня, не враги ли мы. Я едва не сказал, что жалок был бы тот, кто объявит врагом подобное ничтожество, но вовремя вспомнил, что это Ромулу, и сдержался. Потом едва не сказал, что это его не касается, и тоже сдержался. Потом хотел отослать его поинтересоваться у Люпина, но вовремя одумался – мало ли чего тот наговорит, да и ни к чему Ромулу знать о моих школьных годах.

К ночи имп так и не появился, но я на всякий случай оставил в гостиной бальзам, молоко под чарами и банку со стрекозами. Наутро все это исчезло, зато, к своему изумлению, я обнаружил на столе шкуру летейской жабы. На следующее там оказалась бутыль с драконьей кровью, на третье – мешочек с горстью плотоядных жемчужин, а на четвертое – огромная связка клыков тигровых лилий. Стоило все это примерно как десять моих годовых зарплат. Вот так, у Альбуса фамильяр слезы ему поставляет, ну и я недалеко отстал.

На четвертый день про серию загадочных ограблений магазинов ингредиентов и частных перекупщиков написали в «Пророке», а на пятое утро я попытался подкараулить импа, но тот так и не появился, и с тех пор молоко, бальзам и стрекозы оставались нетронутыми, а новых ингредиентов не появлялось. По счастью в «Пророке» больше ничего не писали, хотя Филиус заметил, что теперь я в первую очередь раскрываю страницу происшествий. Пришлось соврать, что интересуюсь, не ограбили ли еще и моих поставщиков.

… После занятия возвращаюсь к себе и вдруг понимаю, что не помню, выдал ли задание. Приходится идти в пустой кабинет с надеждой, что обстановка поможет восстановить детали, потом я опять оказываюсь у себя и опять не помню. Что же, черт побери, творится! Хорошо, что есть думосбор, – да, оказывается, дал, но, видно, что делал это на полном автомате. Уильмсон и Моррович, девчонка, которая выбрала зелья исключительно ради него, даже, кажется, были напуганы, но задать вопрос никто из них не решился. Еще бы они решились!

Сажусь на диван и закрываю глаза. Мне хочется куда-то бежать, хотя бы к Хагриду, или в Запретный лес – ну конечно, за день до полнолуния это особенно актуально. Или аппарировать в Толедо – без всяких координат наугад, в конце концов, я уже, кажется, аппарировал оттуда и не расщепило. Вот, кстати – есть же лаборатория, но на ней, на доме наверняка защитные чары, меня разметает на мелкие кусочки. Как же ты вляпался, Северус, придурок, давай вспоминай, чему тебя учили, дыши, дыши.

И опять – до ужина я даже не помню, что я делал. Осознаю себя только тогда, когда Тинки приносит полный поднос. На часах – восемь. Это значит, Альбус забеспокоился. И я заставляю себя есть, я обещал Маршану, да и теперь я должен выздороветь как можно скорее – для него. Восемь. Прорва времени до десяти. Впихиваю себя кусок запеченной тыква за куском, мое любимое блюдо, но сейчас, кажется, я его возненавижу. Нет, так нельзя.

Два часа времени, Северус. Два часа.

Когда две минуты спустя слизеринский староста приносит мне сову, я стою, смотрю на него и на сову и не понимаю. Я знаю, что сова от Ромулу, хотя он и пользуется почтовыми, и не могу заставить себя взять письмо.

Вам письмо, профессор, сэр, – с недоумением говорит староста.

Выхватываю сову и закрываю перед ним дверь.

В письме всего три фразы: «Вынужден остаться. Буду завтра. Люблю».

Вынужден остаться. Буду завтра. Люблю.

Вынужден остаться. Буду завтра.

Вынужден остаться.

В следующий раз обнаруживаю себя на Астрономической башне. Уже темно, повсюду раскиданы учебные пособия – у Авроры тоже дополнительные уроки, только непонятно, прошли или еще будут. Нет, судя по положению звезд на небе (не то чтобы я, впрочем, в этом разбирался), время уже движется к утру и прошли. Я стою и вглядываюсь вдаль и думаю о том, что он, наверное, спит сейчас рядом с женой, он так и не расстался с ней, все эти вечные «потом» и «в следующий раз», и это классика соблазнения, Северус, сколько еще ты будешь ждать? «Мама очень больна, и я не хочу ее беспокоить». Ах да, мама больна. А у нас это счастье перед катастрофой – ухватить, урвать.

А потом я чувствую, как кто-то дотрагивается до моей руки. И первый порыв – естественно – выставить палочку и Хоменум Ревело, хотя делая это, я уже знаю, что вариант Поттера отпадает, так как я точно чувствую не только огонь, но и воду. На площадке никого нет, а касания продолжаются, и это безумно похоже на Ромулу, на ту его ласковую серебристость, и в то же время я чувствую, что это не он, моя вода тянется к другой воде, но это так похоже на Ромулу, и я начинаю касаться в ответ. И это странным образом вдруг наполняет меня покоем и защищенностью, озеро сливается с озером, и внутри меня и вокруг – мирная подлунная гладь. И потом, когда я возвращаюсь к себе и засыпаю, мне сквозь сон до самого утра чудятся пальцы на моей руке.

А к полудню от Ромулу приходит еще одно письмо:

«Прости, Северус. У нас полный пиздец. Буду, когда смогу».

========== Глава 123. Адский огонь ==========

Эухения спустилась вниз в половине десятого. Солнце было повсюду, проникало, казалось, в самый отдаленный уголок замка, и она специально не надела туфли, чтобы походить босиком по нагретым камням и паркету.

Баронесса была в библиотеке, расположилась здесь за неимением рабочего кабинета, листала старые тетради.

Передай Эрнесто, чтобы не валяли дурака и не прятались. Я поговорила с Соледад, – сказала она, не отрывая взгляда от бумаг. – И, кстати, ты не видела Хуана Антонио?

Нет. – Эухения удивилась. – Разве он не спит? Вчера все напились и сегодня выходной.

А Эухенио для кого наварил целую бутыль антипохмельного? – фыркнула Мария Инесса. – Нет, Люкса нет в его комнате. И мы с утра собирались сверять счета по поместью. Он обещал появиться в девять… Что ж, наверное, срочный вызов в министерство. Иди, Мартина тебя уже заждалась.

Эухения пошла во двор, гадая, не послышалась ли ей тревога в голосе матери.

Ты не видела Хуана Антонио? – спросила она на всякий случай у Мартины, которая упаковывала в пикниковую корзину кофейник и булочки.

Они отправились два часа назад в Мадрид с сеньором Гжегожем, – отвечала та.

Эухения выдохнула. Люкс с Гжегожем, значит, все в порядке.

Как ты думаешь, кто кого победит? – повеселев, спросила она.

Не сомневаюсь, что сеньор Фернандо, – ухмыльнулась Мартина. – При всем уважении к сеньору Максима, за последние два месяца он набрал не меньше десяти килограммов.

Они аппарировали на границу поместья, к заброшенной мельнице, которая стояла на давно пересохшей речке. Ни Макса, ни Фернандо не было видно, зато на траве на берегу расположились Эрнесто и Пиппе. Скатерть между ними была уставлена бутылками с виной и различными закусками. В паре метров от нее валялись завернутые в кусок холщовой ткани шпаги, судя по перепачканным пылью и паутиной эфесам, найденные где-нибудь на чердаке, не иначе.

Обжоры, – сказала Эухения.

Будешь обзываться, мы тебе не нальем, – не остался в долгу Эрнесто.

Пфф, я сама возьму, – она вытащила из пикниковой корзины кусок сыра, не глядя махнула рукой, призывая бокал, и заставила бутылку саму откупориться и налить вина.

Мартина помедлила, прежде чем присоединиться к ним – тем более что Эрнесто до сих пор пользовался всяким случаем, чтобы задеть ее, но присутствие Пиппе всегда смягчало его. Он махнул рукой, приглашая.

А где?..

Перерыв. Пока ничья, – ответил Пиппе.

Эухения задумалась, где они с Эрнесто провели ночь. Губы у Пиппе распухли и выделялись на лице непривычно ярким алым пятном. Неудивительно, что эти двое сидят здесь, а не в замке…

Пиппе перехватил ее взгляд, и, видимо, догадался, о чем она думает – краска залила его лицо. Смутившись, Эухения отвернулась, тем более нашелся повод – Максима и Фернандо, оба в колетах поверх белых рубашек, разгоряченные, сияющие от удовольствия, настоящие гранды со шпагами в руках, вывернули из-за мельницы.

Фернандо едва взглянул на Эухению, и они с Максима разошлись перед мельницей и ринулись в атаку. Сразу же стало ясно, что Макс проигрывает. Против Фернандо ему не хватало ни скорости, ни ловкости. Не прошло и минуты, как тот загнал его к каменной стене, острие едва скользнуло мимо плотного воротника. Однако Максима нисколько не выглядел раздосадованным, только усмехался.

Ну и шустряк, – осклабился Эрнесто.

А против двоих? – крикнул Пиппе. Он вскочил, вытягивая шпагу из свертка. – Макс, ты еще в состоянии? Или ты, Эрни?

Вам бы Риту сюда, – засмеялся Эрнесто, качая головой. Единственный, кажется, из всех мужчин Вильярдо, он драться на шпагах не умел и не любил.

Я готов, – Макс, хотя с него уже сошло, наверное, семь потов, снова занял позицию.

Щас ему зададут, – Эрнесто отсалютовал очередным кубком. – Какие-то Ферейра! Знай наших!

Но задал наоборот Фернандо. Он быстро вывел Макса из строя, уколов его в руку, и хотя тот пытался продолжить, Фернандо сделал взмах рукой, явно отсылая его к Эрнесто, а затем сосредоточился на Пиппе.

Макс выругался, потом сделал вид, что будто бы так и надо, и пошел к столу. Эухения спрятала ухмылку. Впрочем, порез был пустяковый, Эрнесто сразу же залечил его, и Макс, с независимым видом отхлебнув из горла бутылки, медленно пошел обратно к мельнице. Впрочем, скорость его шага никого не обманула. Было видно, что он едва сдерживает нетерпение возобновить бой. Однако Фернандо снова остановил его. Он и Пиппе явно сражались на равных, и, наверное, каждому хотелось выяснить силу противника один на одни.

Не уступая друг другу, они не опускали шпаги с четверть часа. Один вынуждал другого отступить, но тут же уступал сам.

Неизвестно бы, чем все кончилось, но Эрнесто крикнул, что так не по правилам и он объявляет тайм-аут. Действительно, по правилам показательных дуэлей нужно было устраивать перерывы каждые шесть минут.

Фернандо и Пиппе оба пошли к столу, но не дошли нескольких шагов и расселись на траве, завязав оживленную беседу. Макс сидел рядом с Эухенией, бросив шпагу, и она гадала, не показалось ли ей, что Фернандо так весело болтает с Пиппе для того, чтобы не встречаться взглядом с кем-то другим. И в конце концов, что это только что было вообще?

Она потянулась мысленно к бутылке, отсылая к ней стакан, и тут же вскрикнула – рука словно горела огнем. Макс за спиной выругался и застонал. Эрнесто и Пиппе вскочили с места, хватаясь за запястье и тревожно переглядываясь друг с другом.

Вызов! – догадалась Эухения.

Вассальный вызов, – мрачно подтвердил Макс.

К ним уже подбегал Фернандо, и Мартина протягивала руку Эухении. Все случилось в мгновение ока. Только что Эухения слышала хлопки дизаппарации Эрнесто и Пиппе, и вот она уже во дворе вместе со всеми, бросается к Ромулу, стоящему в дверях.

Что случилось? – заговорили они все наперебой, но Ромулу не отвечал. Он не отвечал и смотрел на нее. И тогда Эухения поняла.

Гжегож? Хуан Антонио? – воскликнула она. Волна ужаса, паники накрыла ее с головой. Ноги моментально сделались ватными.

Да что ж вы делаете, придурки? – рявкнул чей-то голос, кажется, Макса.

Кто-то подхватил ее на руки. Голова кружилась.

Сейчас, сейчас, – зашептал Фернандо на ухо. – Все будет хорошо.

Эухения вцепилась в его колет, пытаясь встать, но он так и внес ее в замок на руках.

В библиотеку, – глухо выдавил Ромулу.

Да что случилось-то? – допытывался Эрнесто, но ему никто не отвечал.

В библиотеке была толпа народу, но первый, кого увидела Эухения – Хуан Антонио. Он полулежал в кресле у зашторенного окна, с перебинтованной головой, и Соледад водила над ним палочкой. Полина Инесса, Рита стояли у стола баронессы, чуть поодаль подпирал шкаф барон. Баронесса с запрокинутым лицом лежала на диване, выставленном поперек библиотеки – на другом краю его сидела грузная графиня Лидия Санторина, португальская родственница, и придерживала ее за ноги. В руке у баронессы был платок с подозрительными красными пятнами.

Мама? – Эухения вырвалась из рук Фернандо и кинулась к ней, хватая за лицо и за руку. Но рука оказалась горячей, и баронесса сама зашевелилась и сделала попытку привстать. Барон тотчас же бросился к ней, подкладывая подушку. – Мама?

Гжегож… – баронесса выдохнула и закашлялась.

О боже, – Эухения встала на колени, все еще держа мать за руку. – Нет! – сказала она. – Нет! Господи, нет! – Она чувствовала, что вот-вот потеряет сознание. Он просто не мог умереть. Не сегодня. Не сейчас.

Конечно, нет! – раздался ворчливый голос графини Санторина. – Хватит уже вести себя как размазни, и объясните, наконец, ребенку, что ее женишок, к сожалению, пока еще на этом свете, вот только под венец он собрался не с ней, а с ее младшей сестрой, с этой недоделанной сучкой Вероникой Алехандрой. Да еще прихватил при этом все семейные деньги из сейфа в Гринготтсе. Хорош женишок.

Ой, блядь, – сказал Эрнесто.

Я убью его, – пробормотал Макс.

Эухения молчала, пытаясь осмыслить то, что сказала тетка. Слова были такие знакомые, но они никак не складывались во фразы. Кто-то взял ее за руку, отцепляя от маминой, она подняла голову и увидела, что это отец. Он помог ей встать и осторожно подвел к креслу у окна, загораживая от братьев. Эухения вцепилась теперь в него. Она боялась, что он отойдет, и тогда все… будут смотреть.

Может, уже кто-нибудь расскажет толком? – спросил Эрнесто.

Барон хотел было заговорить, но баронесса перебила его жестом. Она поднесла ко рту платок:

Этот мерзавец соблазнил Нику и заставил Хуана Антонио отдать им все твои деньги, Эухения. Твои, Максима, мои, наши, – поправилась она, взглянув на мужа, – и его собственные. Все, что находилось под его управлением. После этого они бежали неизвестно куда.

Господи, – Эухения обернулась посмотреть на Люкса. Тот отвернулся.

Империо? – уточнил Эрнесто.

Нет. Я вообще не помню, что произошло, – убитым голосом сказал Хуан Антонио. – Я очнулся в лодке на реке, с раной на голове. Вместо воспоминаний – черная дыра.

Как же ты узнал, что он заставил тебя отдать все деньги? – спросил Фернандо. Он подошел к Эухении и, протянув ей стакан воды, отступил к окну.

У нас двойное управление счетами, – ответила Мария Инесса и посмотрела в сторону стола. – Мне прислали уведомление.

Это и было то важное, что я забыла тебе сказать, – послышался вдруг тихий голос Полины Инессы. – Я видела, как аура Ники вспыхивает в его присутствии, но он как будто заставил меня забыть? – добавила она с недоумением.

Да потому что он ота! Гребаный чертов ота, – воскликнула баронесса. – Он подчинил себе весь дом! Он мог бы заставить нас есть друг друга, а мы бы и не заметили!

Ота? – переспросил Пиппе. – Это все объясняет. Но почему… – он оборвал себя, и Эухения поняла, что это было что-то, связанное с ней.

Так, – протянул Эрнесто. Он подошел к столу и, покопавшись в кармане мантии, что-то выложил: – Ключ от моей ячейки в Гринготтс. Моя доля осталась нетронутой, так что…

Эухения оглянулась на Соледад, лицо у Эрнесто было несколько виноватое. Но Соледад кивнула и, прервав лечение Хуана Антонио, с деловитым видом тоже вытащила ключ.

У меня осталось кое-что от наследства. Я перевела все деньги в галлеоны, – сказала она.

Рита взяла ее ключ и, присовокупив свой, посмотрела на Ромулу. Тот опустил голову.

Я… потратил деньги, – пробормотал еле слышно.

Рита задержала взгляд на его лице.

Эухения вспомнила про дом.

Разве этого не должно хватить? – спросила она.

Этого хватит на несколько месяцев, – подхватил Хуан Антонио. – И мы могли бы продать один из заводов, и…

Нефтянка? – воскликнул Макс. – Сейчас? Когда цены ползут вверх?!

Тогда можно попытаться взять еще кредит…

Эухения оглянулась на Фернандо. Тот кивнул, как будто только и ждал сигнала от нее, обошел кресло и подал руку, помогая встать. Если их кто-то и пытался остановить, то Эухения этого не увидела.

За пределами библиотеки дышалось как-то свободнее. Фернандо помог Эухении подняться по лестнице.

Оставь меня, – попросила она перед дверью своей комнаты.

Не поворачиваться и не смотреть в глаза.

Тебе нечего стыдиться, – сказал Фернандо.

Просто оставь меня.

Хорошо.

Его руки отпустили ее, и только когда внизу захлопнулась дверь библиотеки, Эухения наконец повернулась. Она села прямо на лестнице, прислонившись головой к двери, подтянула колени к груди. Закрыла глаза. В голове была душная, звенящая пустота.

Пережить. Завтра будет новый день. А через десять лет она вообще это не вспомнит. Пережить.

Она не помнила, сколько минут или часов просидела так, не думая ни о чем, плавая в странном забытье. Пока не очнулась оттого, что солнце, падая сквозь узкое окно на лестнице, слишком нагло полезло в лицо.

Вот тогда рука и нашарила что-то странное, продолговатый предмет. Оказалось – записная книжка, обтянутая фиолетовой тканью, с мерцающими звездами на обложке и позолоченной застежкой. Вместе с Полиной Инессой и Максом дарили Нике на прошлое Рождество.

Эухения спустилась вниз. Библиотека была пуста, и ничего в ней не напоминало о сегодняшнем событии. Ничего, кроме пергамента на столе, в котором скупо перечислялось, какие ячейки были опустошены. Эухения равнодушно отметила тот факт, что банк обычно не работает по воскресеньям. Должно быть, полномочия Хуана Антонио сыграли решающую роль.

Замок казался вымершим. Один из столов во дворе был опрокинут. Эухения машинально выправила его, и, прижимая к себе книжку Ники, спустилась к озеру и села на валун у кромки воды.

Страницы дневника перелистались, раскрываясь сами собой там, где надо. Или не надо.

«Теперь она еще и инвалид. Теперь все будут прыгать вокруг нее еще больше. Они все притворяются, что мы семья, но ей достается все, а мне ничего».

«Ненавижу ее, ненавижу, ненавижу!»

«Боже, боже, боже, за что мне это?! Этой суке опять досталось все!»

«Как ее можно любить? Она же уродина! Она неуклюжая, не умеет вести себя в обществе, раньше от нее всегда воняло зельями».

«Я каждый вечер представляю, как они делают это с ней снова и снова, а потом убивают ее».

«Я должна придумать, как отомстить ей и избежать семейного проклятья. Ну, я же умная, я должна что-нибудь придумать».

«Нужно наказать ее как-нибудь по-особому. Она должна потерять все».

«Сегодня снова представляла, как Марта убивает ее. Интересно, можно ли связаться с Мартой? Если я открою Марте дверь, пропустят ли ее чары?»

«Господи, помоги мне. Разве я не заслужила хоть немного счастья? Почему все время все достается ей?»

«Кажется, я знаю, что делать».

«Он знает, что я думала про Марту. Я закрываю мысли, но у меня ничего не получается. Я не знаю, что делать. Если она узнает, меня посадят под замок до конца жизни».

«Ненавижу этот дом и эту семейку. Едва не сказала, чтобы они были прокляты. Нельзя. Нельзя».

«Ходила к нему. Он не сказал ей! Он не сказал ей зпт и говорит, что хочет быть моим другом».

«Так я и знала, что все это только притворство! Нет, ну в самом деле – кто может ее любить?! Только откуда он узнал, что она скоро получит деньги? Может, он знал что-то про этого ублюдка? Например, про то, что он умирает».

«Рита едва нас не застукала. Хорошо, что она была пьяная и не поняла, кто это с ним».

«Она ведь не любит его, зачем он ей? Они его даже звали Бледной Немочью. Правда, я его тоже не люблю. Но ему это необязательно знать, правда?»

«Он говорит, что у него есть идея получше».

«Главное – удрать отсюда, а там уж я как-нибудь от него отделаюсь. Только представить – что будет, когда мы убежим… И я пошлю нашу историю во все газеты. Никто не захочет больше жениться на ней…».

«Я уверена, что этот зеленый урод следил за нами. Что это? Жуткая ручная зверушка моей сестренки? Он сказал, что отделается от него».

«Два дня назад он спросил, так ли я хочу ходить к учителю и заниматься скучными уроками. Я ответила: «Конечно нет». Он улыбнулся и ничего не сказал. Но сегодня, когда мы аппарировали к маэстро Вилья, он усыпил его и объяснил, что маэстро будет пребывать в полной уверенности, что мы занимались, а с экзаменаторами, если мы еще не убежим, он сделает то же самое. Он просто заставит всех поверить, что я сдала экзамен. Мы аппарировали в Париж, и два часа гуляли по магическому кварталу. Это самое лучшее место, какое только может быть. Когда у меня будут деньги, я буду гулять здесь каждый вечер.

Они давно бы были у меня, если бы не она. Только через два месяца мы посмотрим, кто из нас умнее.

Весь вечер хихикала при мысли, что эта ничего не подозревает. Слепа как крот. Жалко, что когда мы убежим, я не увижу ее лица».

«Сегодня он заложил в ломбарде гребень и снял квартиру на улице Арьеналь. Она даже слишком шикарна для того, чтобы тусить в ней пару часов, но почему бы и нет? В конце концов, скоро мы разбогатеем, надо привыкать».

«Так я и знала, что это будет так себе. Он говорит, что первый раз всегда такой, а потом мне понравится, но не эту ли лапшу все соблазнители вешают на уши девчонкам вроде меня? Хорошо, что мне не надо остерегаться. Они считают, что я дура, но я взяла с него клятву, а она – нет».

«Он был прав – мне понравилось. Наверное, я даже оставлю его себе на какое-то время. С его способностями он обеспечит мне пропуск всюду, где я захочу побывать».

«Сегодня мы едва не поссорились, и я поняла, что нужно с ним быть осторожной. Он не так прост, как кажется. Хорошо, что я взяла клятву».

«Он по уши влюблен в меня и даже предложил жениться. Он сказал, что сделал так, что чары их помолвки будут разорваны сразу после того, как он отречется от нее, что останутся только поисковые чары, но они ничего не значат, если только он не захочет ее найти. «Представляешь, чтобы я ее искал?!» Мы дурачились полдня, как жалко, что уже надо аппарировать обратно. Еще немного потерпеть. И она получит все, что заслуживает!

Как жаль, что нельзя взять сразу все деньги. Вот бы ее вышвырнуть обратно из замка. Надо будет поговорить с ним, нельзя ли устроить пожар».

«Перечитала все книжки про родовую магию, но нет ничего подходящего. Он говорит, что если я выйду из рода, я все равно не смогу ее проклясть. Проклятье все равно достанет меня, так как магия рода Вильярдо слишком сильна».

«Заставила его повторять, что она урод».

«На пожар он не согласился. И раздеть Хуана Антонио и отправить гулять так по магическому кварталу тоже. Сказал, что нужно меньше шума. У мужчин совсем нет размаха. Даже у него».

«Все решится завтра. Он сказал мне быть готовой к утру, но я не хочу ничего брать отсюда. Ненавижу эту дыру. Ненавижу их всех. Ненавижу все, что с ними связано. Но завтра к этому времени я буду уже свободна, я буду делать все, что захочу».

«Еще несколько часов, и она потеряет все. Как бы я хотела делать с ней такое снова и снова, всю жизнь».

Нет, это как-то слишком много. Слишком.