Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 74 страниц)

Отнеся зелье Люпину, я несколько минут стою посреди гостиной, потом подхожу к камину. Маршан оказывается у себя. Сидит в кресле, лениво потягивает огневиски.

Да, Северус? – приветствует он.

Могу я зайти?

Конечно, конечно.

Полминуты спустя я сажусь в кресло в его гостиной. Хенрик выглядит немного вымотанным. Двери в соседние комнаты закрыты. Вокруг тишина.

Что-то случилось, – он не спрашивает, скорее утверждает.

Да, – говорю я. – Нет. Если я передам записку Ричарду, как скоро она окажется у него?

Не дольше завтрашнего утра.

Хорошо.

Трансфигурирую носовой платок в карандаш, Хенрик подзывает бумагу.

«Я пойду к священнику с тобой. Могу после обеда. С.»

Он аккуратно засовывает записку в карман халата.

Глаз бога разбился, – говорю я, откидываясь на спинку кресла.

Хенрик поднимает на меня взгляд, отпивает глоток огневиски и кивает.

Мы молчим.

========== Глава 97. Розыски ==========

30 марта, среда

Когда мы встречаемся на окраине Суиндона, Ричард облеплен грязью с головы до ног.

Берилл попросила взглянуть на Уффингтонскую лошадь, – поясняет он, набрасывая очищающие и подсушивающие заклинания. Он в синей мантии и под наиболее известной мне из своих личин – аврора Оуэна Робертса, лопоухого тощего парня с рыжими веснушками. Я выгляжу более привлекательно – постарше и вполне располагающим к доверию. Впрочем, у Ричарда есть основания прикидываться юнцом – человека с такой внешностью трудно воспринимать как реальную угрозу. – Лошади – ее страсть. На той неделе она начала приручать келпи.

Он болтает, а я ловлю себя на том, что нервничаю. Как будто что-то должно случиться сегодня. Опять. Тихонько проверяю свою связь с Поттером. Нет, ничего. Он ждет ритуала, у него есть цель и это, я надеюсь, удерживает его на месте. Пытаюсь успокоить себя, перечисляя всех, кто остался в замке вокруг мальчишки. И все же, в прошлый раз этого было мало… И почему я не попросил, просто не попросил защитить его?! Конечно же, не мог оставить Альбуса. Ну и вдруг они бы решили, что я прошу слишком многого? Они и так уже говорили, что… Я холодею. Они говорили, что мне отказывали уже два раза и один раз был заключен договор. Нет, но этого не может быть. Это же бред!

Бред! – говорю я вслух.

Ричард, за которым я иду, останавливается и пристально вглядывается мне в лицо.

Давай ты включишься в работу, – сердито говорит он наконец. – И в разговор не вмешивайся.

Чары изменили его голос, и теперь он картавит, и это странным образом и нелепо, и угрожающе одновременно. И это… это слишком похоже на… Закрываю на секунду глаза, как будто это поможет не помнить. Смешно.

Мы подходим к маленькой церквушке, плотно окруженной ясенями. Снаружи здание выглядит заброшенным и кое-где даже покрытым плесенью. Ясени расступаются перед нами, и чем ближе мы подходим, тем больше спадают чары. Мы оказываемся в ухоженном дворе, из окон на лужайку струится свет. В церкви тепло, алтарь украшен цветами. Священник – высокий мужчина лет пятидесяти с посеребренными висками в обычной черной мантии, но с белым воротничком – сидит на первой скамье и так усиленно молится, что не замечает, как мы подходим. Я вдруг вспоминаю, что на подходе не было никаких сигнальных чар. Они что, вообще не заботятся о безопасности?

Отец Филипп, – говорит Ричард. – Оуэн Робертс, старший аврор. Надо побеседовать.

Он поднимает голову. Выцветшие голубые глаза рассматривают нас внимательно, как будто ни одна деталь не ускользает от пристального взгляда.

Что-то случилось?

Ричард призывает стулья для меня и для себя.

Мы расследуем несчастный случай с мисс Уэнделл.

Но… – отец Филипп недоумевающе переводит взгляд с него на меня, – разве там есть что расследовать? Ведь дело закрыли.

И нас это не устроило, – спокойно и ооочень авторитетно говорит Ричард. – Если мы с Джоном найдем новые улики, дело снова откроют.

Отец Филипп опускает взгляд на сплетенные пальцы:

И вы думаете, что что-то нечисто?

Он нервничает, это видно невооруженным глазом.

А вы?

Я чувствую, что что-то не так, но чувства ведь никто не принимает в расчет. Вы знаете, я скорее поверил бы, что Мэри совершила самоубийство, но не так, не таким способом.

Отчего же не таким? – я все же не выдерживаю. – Уже точно установлено, что Уэнделл делала зелья для некоего Горбина.

Кажется, это для него не новость.

Он молчит довольно долго, прежде чем заговорить.

Она надеялась, что справится с собой, но, видно, не вышло.

Что вы знали об этом? – агрессивно вступает Ричард.

Предлагаете нарушить тайну исповеди?

Мэри убили, – говорю я. – И ее последняя работа с этим связана. От нее избавились хладнокровно, как от ненужной вещи, и…

Он поднимает руку, останавливая меня:

Впервые она появилась здесь весной прошлого года. Женщина, приютившая ее, умирала, и Мэри пыталась найти утешение, совет. Она была совсем запутавшимся, несчастным ребенком, которого легко вовлекли в порок и у которого не было сил выйти оттуда без посторонней помощи. Это церковь, сюда часто приходят с подобными проблемами, но Мэри – она была особенно беспомощна, она совсем не умела жить и порой даже задумывалась о самом худшем. Я и мой друг, настоятель монастыря, взялись опекать ее, вскоре она крестилась, Грегори стал ее крестным, потом познакомил ее со своей семьей, и у Мэри появились другие близкие люди, появился парень, Максима. Он был младше ее на несколько лет, но очень серьезен для своего возраста, с самыми серьезными намерениями. И это казалось похожим на сказку – бедняжка-простолюдинка в одно мгновение обрела все, и жениха из знатной семьи тоже. Мэри была так счастлива, так весела, что мы и предположить не могли подобного тому, что случилось потом. Летом она не пропускала ни одной воскресной мессы, несколько раз даже пришла с Максима и его братом, он работает здесь, в Лондоне. Но в начале сентября Максима отправился учиться в Дурмштранг. Какое-то время все шло хорошо, и вдруг в начале января Мэри пропала. Осенью она, бывало, пропускала мессу-другую. Но выяснилось, что и Грегори ее не видел с Рождества. На письма она не откликалась. Он предпринял некоторые розыски, и узнал, что она уже давно ушла из аптеки и покинула квартиру брата. Он тоже не мог ее найти. Мы предположили, что это из-за старых дел… У Грегори были кое-какие связи, и благодаря ему нам удалось инициировать облаву в Лютном переулке, но было уже поздно. Мэри умерла. Мне нечего больше добавить, господа авроры. Нам неизвестны причины, по которым Мэри вернулась в Лютный. С Максима она не ссорилась, и до последних дней слала ему романтические письма. Мальчик убит горем до сих пор.

Зато его семья обрадовалась, – ухмыляется Ричард.

Нет, что вы, – в голосе отца Филиппа явный протест. – Вильярдо совсем не таковы. Два старших сына женаты на простолюдинках, так что, уверяю, это давно никого не волнует.

А Марта? – спрашиваю я. – Марта Вильярдо?

Ричарду чудом удается сохранить невозмутимость.

Вы знаете о ней? – вскидывается отец Филипп.

Расскажите.

Марта Алонсо Сантос, первая красавица Мадрида. Она была дочерью Пожирателя, вы знаете? После гибели отца во время зачисток Марта сошла с ума. Мать похитила Марту из госпиталя святой Марии, и они бежали в Аргентину. А потом вдруг стало известно, что герцог Вильярдо женился на ней. Почему она преследует Эухению, никто не знает. Возможно, из-за ревности. Говорят, она была единственной, к кому был привязан герцог.

Был?

Сегодня утром стало известно, что герцог скончался. Собственно, я только что отслужил поминальную мессу. Хорошим человеком его нельзя было назвать, но по крайней мере он не причинил столько горя, сколько его жена. Разумеется, никто из семьи с Мартой не общался, и ей не с чего было блюсти семейную честь. Так что здесь вы вряд ли сможете что-то найти. Я уверен, что семья Вильярдо никак не причастна к гибели Мэри, они очень хорошие люди.

А кто мог бы быть причастен?

Он качает головой:

Я не знаю. Поговорите с Максима или его братом Ромулу. Они больше и лучше знали жизнь Мэри, чем мы.

Где их можно найти?

Сейчас, – он достает из кармана большую записную книжку. – Я как-то был у Ромулу, вот.

Ричард торопливо записывает адрес на услужливо вырванном из нее клочке.

Не знаю другой такой семьи, на которую бы обрушилось столько бедствий, – замечает отец Филипп.

Вы сказали, что если бы Мэри совершила самоубийство, то сделала бы это другим способом, почему?

Она… не любила беспокоить людей. Для нее больше подошло бы написать предсмертные письма, объяснить свой поступок, бесконечно просить прощения за него и потом сделать это так тихо, как только возможно, не подвергая опасности других людей.

Когда он закрывает за нами дверь, желая удачи, у меня возникает ощущение, что что-то очень важное я упустил.

Мы выходим на дорогу, ведущую к городу, и я уже предвкушаю головомойку от Ричарда за вмешательство в процесс, как вдруг он разворачивается и спрашивает:

Откуда ты знаешь про Марту Вильярдо?

А ты?

Мы вперяем взгляды друг в друга.

Так, все, – говорит Ричард. – По-моему, нам нужно потолковать.

Не там.

Из-за этого парня, – кивает Ричард. – И когда ты успел его подцепить?

Ты нас видел!

Вообще-то да.

И… сколько ты видел?

Ну не так чтоб уж много. Я стараюсь не лезть в чужие дела без надобности. Мне нет дела до того, с кем ты трахаешься. Хотя выбор места, признаю, весьма сомнителен.

Жаль, что ты так быстро ушел.

Что?

Куда мы можем деться отсюда? – Дождь и ветер, честно говоря, меня уже доконали.

Ричард протягивает руку:

Держись.

Мы аппарируем четыре раза, прежде чем оказываемся в тупике между двумя людными улицами.

Пошли.

Что это?

Кардифф. И в соседнем здании, – Ричард трансфигурирует наши мантии в маггловскую одежду, – подходящий ресторан.

Нас провожают в самый дальний угол. Это почти отдельное помещение. На столе стоят свечи, пахнет розовыми лепестками. Ни дать ни взять свидание. Сделав заказ и набросив отводящие и заглушающие, Ричард проверяет угол на предмет чар и различных маггловских устройств.

Все чисто, – говорит он наконец. – Так что там с Мартой?

Ты ушел слишком рано. Ее появление с охраной было весьма впечатляющим.

Ооо, – он внимательно смотрит на меня. Я внезапно чувствую облегчение, что могу рассказать все хотя бы ему. Что я могу довериться кому-то хотя бы на основании вассальной клятвы. – Но чего она от тебя хотела?

Не от меня.

Ооо, – Ричард откидывается на спинку стула. – Парень маг, иначе бы он тебя не заметил под магглоотводящими. Судя по внешности, ему около двадцати и он испанец. Ну а судя по Марте Вильярдо и по тому, что случилось вчера, это может быть даже кто-то из Вильярдо, верно?

Более чем. – Интересно, как много он знает?

Далее. Молодых Вильярдо, вышедших из подросткового возраста, трое. Ромулу, самый младший, Эрнесто, старший. Где-то между ними их кузен Хуан Антонио.

Где ты все это успел раскопать?

Отправил своего парня побеседовать с корреспондентом испанского Пророка. Так кто из них? Одежда на нем была маггловская. Хуан Антонио работает в министерстве магии, Эрнесто врач мадридской магической клиники, а вот Ромулу – архитектор в маггловском мире. Значит, Ромулу. Я прав?

Прав.

Ричард приносит поднос с едой. Вечные издержки маглоотводящих – быстрее обслужить себя самому, чем снимать и вновь накладывать чары.

Не знаю, кому из нас придется задать следующий вопрос. Ричард оказывается быстрее.

Надо полагать, ты обработаешь его сам?

«Обработаешь». Ромулу и «обработаешь». Так и представляю, как приду и буду его «обрабатывать». Может быть, мне еще и мозг ему взломать?

Сожалею, Снейп, – неожиданно говорит Ричард. – И та шайка, которая на тебя напала, теперь мы знаем, откуда ветер дует…

Похоже, что да.

И Ромулу… как-то во всем замешан. Но как? Я вспоминаю его последние слова. Она обзывал меня чудовищем за связь с Пожирателями. Нет, он не может быть замешан ни в чем дурном. Верно ведь? Правда, если только не вспоминать, что у старинных семей свои понятия о плохом и хорошем. Пытался же он вызвать своего братца на дуэль… Но, допустим, он бы принял участие в семейной мести, но я то тут причем? Я не имею никакого отношения к испанцам.

Как хорошо ты его знаешь?

Достаточно.

Достаточно для чего?

Для того чтобы понимать, что ему это не нужно.

Тогда кому?

Кому… я и сам бы хотел это знать…

Из всех знакомых Альбуса с Испанией связан был только Гриндевальд, по крайней мере, так выходит из воспоминаний. Может быть, среди Вильярдо – кто-то из его потомков? Маловероятно, но все же…

Узнай все, что можно, о связи этой семейки с Гриндевальдом.

Знаешь, это странно, Снейп. Я имею в виду Вильярдо и группировку элитных наемников под руководством Андерса.

Почему?

Потому что Вильярдо очень бедны. Все. Вплоть до того, что дочери Вильярдо еще зимой ходили в поношенных мантиях. Кто был богат, так это герцог, муж Марты. Но он, как известно, вообще не общался с семьей.

Мы замолкаем. Мне не лезет в горло еда, Ричарду, похоже, выпивка.

А в Лютном? Твои информаторы в Лютном?

В Лютном глухо. Тело Уэнделл нашли в задней комнате притона. Она две недели подряд приходила туда и покупала одну порцию дурманящего зелья, потом шла и перепихивалась с кем-нибудь из посетителей, когда за деньги, когда так, пила зелье мелкими порциями в течение всего вечера. Никто ее, разумеется, не трогал. Все знали, что она связана с Горбином, хотя никаких доказательств ни у кого не было, одни слухи. В тот вечер она пришла, как обычно, купила обычную порцию, выпила ее целиком и умерла.

И аврорат думает, что дело в дозировке?

Сомневаюсь, что они настолько уж идиоты. Но им тоже неохота заниматься тем, что никогда не будет раскрыто.

Ты думаешь, что ее накачали где-то еще…

Ричард махом выпивает полкружки пива.

Я в этом уверен.

Не помню, когда проводил день столь бестолково… И еще – не хочется думать, насколько мне страшно за Ромулу. Эта сумасшедшая…

Кто она ему? – Уточняю на вопросительный взгляд Ричарда: – Марта.

Ричард задумывается:

Жена дяди, если не ошибаюсь. Чего она от него хотела?

Его в заложники.

Ричард издает свист:

– Ни хрена себе ты выбрал любовничка. Надеюсь, ты ей показал, кто есть кто.

Я вежливо сообщил, что я бывший Пожиратель и что сейчас подойдет мой друг Посредник. Она испугалась и убежала.

Он снова задумывается:

А вот это уже нехорошо.

Более чем.

Я не ваши разборки имел в виду. Не стоит говорить про меня, Снейп, – говорит Ричард.

До меня медленно доходит.

Ты думаешь, это может рассекретить тебя?

Даа, сегодняшний день бестолковый, а вчерашний – идиотский.

Я не об этом. Ты хоть представляешь, что могут сделать с тобой или с твоим Ромулу, чтобы достать меня? Тебе случайно никогда не гадали на внутренностях, Снейп? Хочешь попробовать? Ладно, проехали, – неожиданно он поднимает руки вверх в примиряющем жесте. – Просто больше не делай так никогда.

Не буду.

Он отчитывает меня, как какого-то щенка…

Зачем тебе все это?

Что именно?

Так вести себя со мной? Как будто ничего не случилось!

Ну, я же твой вассал. И потом, я не всегда так себя веду.

Да, иногда ты нарываешься на то, чтобы магия ударила в тебя. Так зачем?

Пфф, – он делает большой глоток пива. – Снейп, ты был моим единственным другом. И я был даже влюблен в тебя. И вот ты поступаешь, как последний урод. А потом приходишь и ведешь себя так, как будто ничего не произошло. Ладно, даже не так. Мало того, что ты ведешь себя не хуже, чем обычно. Ты еще и извиняешься, когда я знаю, что ты не извиняешься никогда. И как я должен себя вести, если вижу перед собой тебя такого, каким ты был всегда? Если я вижу твою походку, твои жесты, чувствую твой запах. Ты замечал, что оборотное никогда не меняет запах? И знаешь, мне плевать, что ты сейчас будешь думать обо мне, Снейп. Что ты будешь думать, что я поступаю жалко, прощая тебя, или презирать меня за доброту или за то, что привязанность к тебе делает меня слабым. Отлично, пусть делает, должно же быть во мне человеческое хоть что-то. Я не хочу быть совершенным человеком, Снейп. Я хочу быть просто человеком, Ричардом Брэндоном, я хочу проживать свою жизнь со всеми ее недостатками и привязанностями, а не сравнивать себя каждую минуту с тем образцом истинного слизеринца, которым ты мог бы восхищаться, и мне плевать, что ты и остальные будут думать об этом. Пле-вать!

Я восхищаюсь тобой.

Что?

Я восхищаюсь тобой.

Встаю и отхожу к окну. Не собираюсь показывать ему лицо. Прислоняюсь лбом к холодному стеклу. Как же мне этого порой не хватает там, в Хогвартсе. Если когда-нибудь выпадет хоть малейшая возможность переехать наверх, я ею воспользуюсь. За окном огни города и еще…

Что это, Ричард? – спрашиваю я. – Море?

Да. Бристольский залив.

Хорошее место.

Неплохое.

Он подходит ко мне сзади, и я, стараясь не думать о дежа вю, прислоняюсь к нему спиной. Потом не выдерживаю, разворачиваюсь и притискиваю к себе, как тогда, на кладбище.

Спасибо, – говорю. – Спасибо за то, что простил меня.

А в голове бьется одна-единственная мысль: он простил меня, потому что я ему нужен. Я нужен.

========== Глава 98. Проклятое наследство ==========

Название главы читается как Проклятое наследство

31 марта, четверг

Чтение завещания проходило в холле. Семья собралась в полном составе. Максима забрали из Дурштранга, и он сидел теперь рядом с Эухенией с таким видом, будто бросал вызов всем остальным. Кроме нее, никто не плакал. Баронесса, казалось, ушла в себя, и лишь едва заметное нетерпеливое постукивание пальцами по ручке кресла выдавало, что ей есть до всего этого дело.

Адвокат, немолодой маг в плохо разглаженном камзоле, нервничал больше всех, то и дело оглядывался, как будто не знал, чего ожидать.

Процедура не затянулась надолго. Прочитав волеизъявление относительно душеприказчиков, адвокат развернул следующую часть свитка и блеющим голосом произнес:

Пятьдесят тысяч галлеонов завещаю своей сестре Марии Инессе Сицилии Изабелле Анне Элене Франсиске Вильярдо де Толедо, баронессе де Ведья-и-Медоре в качестве компенсации того, что было мной у нее украдено. Оставшаяся часть моего состояния, включающая действующий бизнес в магическом и маггловском мире и сбережения на общую сумму двадцать шесть миллионов сто восемнадцать тысяч двести двадцать четыре галлеона в равных долях делится между моими племянниками Хуаном Антонио Риккардо Раванилья, Максима Антонио Леандро Элисео Артуро Педро Франсиско Вильярдо де Ведья-и-Медоре, графом де Валадарес, и Эухенией Викторией Сицилией Изабеллой Марией Инессой Кларой Вильярдо де Ведья-и-Медоре при условии, что они позаботятся о моей приемной дочери Паскуале Эухении Вильярдо де Хорхе Барриас.

Послышался резкий звук отодвигаемого стула, затем стук каблуков, и Вероника Алехандра промчалась по лестнице и скрылась на втором этаже, только темно-сиреневая мантия мелькнула и пропала. Эухенио, сидевший напротив, отреагировал более мягко, встал с кресла, пробормотал: «Мне нужно проверить зелье», шагнул в камин и исчез.

Что значит «позаботиться о Паскуале»? – спросила Мария Инесса.

На этот счет ничего не сказано, сеньора.

Но вы же душеприказчик!

Так и есть, сеньора, – адвокат вытер пот со лба, – но дон Фелиппе не оставил никаких инструкций.

Но… как в таком случае мы должны «позаботиться» и имеют ли мои дети шансы вообще получить эти деньги?

Деньги и предприятия будут переданы вашим детям немедленно.

Ничего не понимаю, – сказала баронесса.

Я понимаю только одно, – бросил Эрнесто, сидевший по левую руку от нее, – что дядя оказался еще большим подонком, чем мы ожидали.

Я с тобой не соглашусь, – ухмыльнулся Максима. – Он был бы куда большим поддонком, если бы оставил деньги Марте или кому-нибудь еще. А так мы можем выделить порядочные доли Нике и Эухенио.

Конечно, мы это сделаем! – с горячностью воскликнула Эухения. – И не только им. Мы члены одной семьи и должны заботиться друг о друге. Конечно, мы выделим доли и Нике, и Эухенио, и тебе, Эрнесто, и тебе, Ромулу. И это не обсуждается вообще. Всем хватит на всех.

Баронесса посмотрела на нее с благодарностью. Эрнесто хотел было сказать что-то, но под взглядом Соледад немедленно заткнулся.

Я был бы рад взять у вас денег в качестве долгосрочного займа, – отозвался Ромулу.

Даже не думай, – предупредила Эухения. – Господи, вау! Мы богаты. – Она оглядела всех. – Даже не верится! Мы что, перестанем поношенные мантии носить?

Кажется, так, – рассмеялся Макс.

Эухения встала.

Вы как хотите, – сказала она, – но мне нужно сделать кое-что еще.

Непосредственно в самой лаборатории камина не было, и Эухения переместилась в комнату рядом с ней. Она посидела несколько минут на диване, придумывая, что сказать, потом встала и потянула на себя ручку. Та, к ее удивлению, оказалась закрытой. Эухения постучала.

Хен, это я, – сказала она.

Ну и что? – донеслось из-за двери.

Эухения опешила.

Как это ну и что? Я хочу с тобой поговорить.

А я с тобой говорить не хочу.

Хен, прекрати, что это за шутки? Разумеется, мы с Максом отдадим тебе часть денег.

Ответом ей было только молчание. Она снова потрогала ручку и, вынув палочку, произнесла:

Аллохомора.

Дверь не открылась.

Не надо мне ничего, – раздалось из-за нее. – Иди к черту!

Хен, черт возьми, я тебе ничего не сделала! И вообще – это моя лаборатория.

Теперь моя!

Несмотря на то, что Эухения давно перестала заниматься зельями, последнее отчего-то прозвучало особенно обидно. Она толкнула еще раз дверь посильнее, надеясь, что из-за ветхости та развалится, но не преуспела. Глухое рыдание, донесшееся из-за двери, отрезвило ее. Вздохнув – взламывающих чар она все равно не знала, Эухения бросила свои попытки и поднялась в комнату к дедушке.

Спальня герцога Толедского была отражением ее собственной. Помимо кровати, кресла и нескольких полок здесь была только еще пара стульев. Эухения раздвинула занавеси, закрывавшие кровать, и несколько минут смотрела на изможденное лицо. В последние недели герцог уже не приходил в себя.

Эухения опустилась в кресло и закрыла глаза, вдыхая успокаивающий запах лекарств. В доме и так все было неладно в последнее время, а теперь еще и это! Возможно, конечно, что дядя хотел показать ей силу своей любви, но она в это не верила. Герцог Вильрядо был последней сволочью, и это было вполне в его духе – распределить так наследство, чтобы перессорить семью. А Паскуала? Разумеется, они не могли о ней не позаботиться, но насколько трудным он это сделал. О своей двоюродной сестре Эухения не знала практически ничего, кроме того, что она была старше Эухении на год. Почему дядя не оставил деньги напрямую ей? Потому ли, что их могла отобрать Марта? И насколько Паскуала отличается от своей старшей сестры Маргариты, которая, по слухам, была вся в мать?

Дверь открылась, и вошел Гжегож. В руке он держал кубок с дымящейся жидкостью.

Я смотрю, у вас уже разборки начались, – заметил он. – Думаю, тебе не стоило ходить к брату прямо сейчас.

Откуда ты знаешь?..

Он сварил для меня зелье и сказал, чтоб я передал тебе, чтобы ты убиралась к черту.

Я ничего не понимаю. Не понимаю ничего, – пробормотала Эухения, закрывая лицо руками.

Чего именно ты не понимаешь?

Как он мог так поступить, быть таким злобным по отношению к собственным детям?

Ну, насколько я знаю, его жена с кем-то сбежала. Когда человек не может справиться с болью, ему тяжело видеть любого, кто связан с ее источником. И, насколько я знаю, он все же не бросил детей, привез их к вам и платил деньги за их содержание.

Ты пытаешься его оправдать?

Всего лишь замечаю, что могло быть хуже.

Он поставил зелье на полку рядом с ее головой.

Как ты собираешься его давать? Он же без сознания.

Через маггловскую капельницу.

Ладно.

Мне нужно отлучиться на несколько часов. Ты можешь последить за ней? Нужно дать это зелье, и потом еще два.

Конечно.

Гжегож коротко поцеловал ее в губы и ободряюще сжал плечо:

Так всегда бывает в семьях, в которых распределяется наследство. Но с Эухенио вы обязательно помиритесь.

А с Никой нет?

Он раздвинул полог еще шире, прилаживая капельницу:

Я бы не хотел быть тем оракулом, который предсказывает несчастья.

Значит, нет. А если я отдам ей половину наследства?

На твоем месте я бы этого не делал.

Почему?

Потому что Ника очень взбалмошная. Она подросток в самом худшем смысле этого слова. Лучше назначь ей ежегодное содержание. Кроме того, я слышал, что дела у герцога шли на самом деле не очень хорошо. Так что неизвестно, что за предприятия вам достались.

У меня есть Максима и Хуан Антонио для советов, – улыбнулась Эухения. – А тебя… не смущает, что твоя жена будет богата?

Настолько, насколько это не будет смущать тебя.

Я так рада, что ты не говоришь всех этих ужасных вещей из книжек – что ты теперь не можешь жениться на мне из благородства и все такое.

Гжегож влил в стеклянную чашу капельницы зелье и показал на устройство под ней:

Вот эту штуку надо будет перекрыть, когда зелье кончится.

Я знаю, что делать. Папа тоже пользовался такими.

Хорошо.

Ты не ответил мне, – заметила Эухения.

А, так это был вопрос? Нет, деньги не причина для отказа от женитьбы. – Он ухмыльнулся: – То ли я не настолько благороден…

По-моему, ты очень благороден.

Да ну? Когда я появился в твоей жизни, ты готова была меня растерзать, – усмехнулся Гжегож, перебирая зелья, оставшиеся на полках.

Я передумала. А какая причина была бы достаточной для отказа?

Склянка, которую Гжегож держал в руке, полетела вниз быстрее, чем кто-либо из них успел ее подхватить. Гжегож быстро уничтожил следы. Потом протянул Эухении два фиала.

Вот эти. Желтое вперед зеленого. Сразу же, как уничтожишь остатки предыдущего зелья внутри системы. И нет. Нет никаких причин для отказа, – поцеловав ей руку, сказал Гжегож с такой странной глухой интонацией, что когда он вышел, она еще долго думала, не сожаление ли было в этих словах.

Примерно через час пришел Ромулу. Он не стал подходить к постели, прислонился к закрытой двери. Эухения уже видела его сегодня, до чтения завещания, и что-то в нем ей не нравилось. Ромулу казался спокойным, слишком спокойным.

У тебя получилось найти своего маггла?

Нет.

У него был такой взгляд, что Эухения трижды пожалела, что спросила.

Я только зашел предупредить тебя.

О чем?

Марта позавчера напала на меня. Она хотела взять меня в заложники, чтобы ты пришла к ней. Мне удалось сбежать, случайно, но она все еще опасна. И у нее, как всегда, небольшая армия.

Черт! Почему это никак не кончится? – прошептала Эухения. – Как только со мной происходит что-то хорошее, тут же опять происходит что-то плохое.

Наверное, все мы хорошенько задолжали кому-то… Мне нужно вернуться к Рите, а то… – Ромулу открыл дверь и вышел.

Эухения вздохнула, посмотрела на капельницу, которая пока что не собиралась заканчиваться, затем сорвалась с места и побежала за братом. В доме герцога было куда меньше комнат, помещения маленькие, а лестницы – узкие, извилистые и опасные, по ним следовало ходить с большой осторожностью. Эухения окликнула Ромулу на середине пути и спустилась к нему так быстро, как только могла.

Что случилось? – спросила она.

Ромулу оглянулся на две закрытые двери, которые вели во внутренние помещения.

Хен…

Я же вижу, что что-то случилось, – допытывалась Эухения. – В понедельник ты был весь полон надежды, ты светился. А сейчас ты выглядишь так, как будто тебя убили еще три дня назад. И нет, вампиры выглядят куда лучше. Ну? – Она взяла его ледяную руку и, стиснув в своих ладонях, прижала к своей груди.

Я не знаю… Если бы ты узнала про человека, которого любишь, что-то очень мерзкое. Про его прошлое… Что бы ты сделала?

Так я и знала, что ты его нашел!

Неважно, – в голосе Ромулу вдруг послышались истерические нотки. – Что бы ты сделала?!

Я не знаю, – растерялась Эухения. – Я же не знаю, что это… Он кого-то убил или предал, или?..

Господи, я не знаю! Я ненавижу его! – Ромулу вытащил свою руку из ее ладоней и сжал плечи Эухении, не забывая оглядываться по сторонам. – Он говорит, что никого не убивал и что его оправдали, но в это так трудно поверить, – лихорадочно зашептал он. – Это все проклятие, проклятие Вильярдо, мы все несчастливы, все притворяемся друг перед другом. Мама несчастлива с отцом, Рита несчастлива со мной, я с ней, Соледад с Эрнесто, Эрнесто с Соледад и потом с Фелиппе, и Фелиппе с ним. Полина Инесса потеряла магию… Макс – Мэри. Герцог… тот еще подарок. Марта… Это никогда не кончится. Никогда! – Он сел на ступеньку, задыхаясь от сухих рыданий.

Тааак, – протянула Эухения. Она стояла над ним. Слишком узкая в этом месте лестница не позволяла ни сесть рядом, ни обогнуть его. – Сейчас ты встанешь, пойдешь в ванную и умоешься, Ромулу Вильярдо. Все это чушь собачья, про проклятья. Потом ты найдешь своего маггла и поговоришь с ним. Если он утверждает, что ни в чем не виноват, а ты ему не веришь, то в конце концов я сварю тебе веритассерум и ты выяснишь все, что тебе нужно. Вставай.

Ромулу издал долгий вздох и повернулся к ней:

Не надо.

Что не надо?

Не надо веритассерума.

Хорошо. Но по крайней мере пообещай мне, что поговоришь с ним.

Хен…

Что?

Ромулу встал.

Ты… совсем взрослая, – сказал он, вглядевшись в ее лицо, потом поцеловал в лоб и пошел вниз.

Эухения вернулась к дедушке, чувствуя, что сейчас произошло нечто ужасно важное. Правильное. Так надо было поступить.

Она слегка отодвинула край полога, который, упав, загораживал капельницу, и вдруг услышала тихое:

Госпоже Эухении незачем беспокоиться о госпоже Марте. Госпожа Марта не поймает госпожу Эухению, пока Мор жив.

Мор! – воскликнула она, с изумлением поворачиваясь к маленькому существу, которое материализовалось посреди комнаты, перебирая босыми грязными лапами. – Что ты здесь делаешь?

Жду ваших приказаний, госпожа, – он отвесил легкий поклон.

Но… почему? С чего вдруг мне отдавать тебе приказания?

Потому что я ваше наследство, госпожа. Ваш, – он усмехнулся, – покорный раб.

Покорного он напоминал не слишком. Эухения вспомнила, с какой неприязнью он смотрел на герцога.

Но каким образом ты оказался его рабом? Ты же даже не эльф!

Нет, не эльф.

И говоришь ты очень хорошо, как образованный волшебник.

Дома я был не из простой семьи, госпожа.

Тем более! Каким образом ты оказался у дяди?

Он спас мою жизнь, госпожа, взамен на то, что я пообещал служить ему. Так что жду приказаний.

Эээ, нет, так не пойдет! Если ты служил дяде, это еще ничего не значит! Я тебя отпускаю на все четыре стороны.

Я продолжаю ему служить, – усмехнулся Мор. – И буду служить, пока госпожа Марта будет опасна для вас.

А если она будет опасна для меня вечно?!

Значит, я буду служить вечно.

Но это же… так не должно быть!

Осмелюсь заметить, что госпожа еще достаточно молода для того, чтобы судить жизнь и что в ней должно быть и чего не должно.