Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 74 страниц)

Пароль у нас сегодня – «Морковные тянучки». Поднимаюсь наверх – дверь в гостиную открыта, оттуда доносится какой-то шум и резкий, продолжительный стон, и у меня на секунду темнеет в глазах. Опять? Значит, ничего не изменилось? Впрочем, я же прервал только контракт, а не связь между ними, не так ли?

И в этот момент Финеас Блэк мне кричит:

Ну что же ты столбом застыл, болван?! Иди скорей к нему!

Бросаюсь в гостиную – как раз вовремя, чтобы увидеть фигуру в темном плаще, исчезающую в зеленом пламени. Альбус лежит на полу между диваном и столом, нога придавлена опрокинутым креслом, и сам он присыпан осколками фарфора. Губа у него разбита, волосы всклокочены, под глазом наливается синим здоровый фингал, а руки – руки неуклюже пытаются соединить разорванные половинки робы. Но пальцы не слушаются, и там, где ноги не прикрыты, видно, что по ним течет кровь.

«Я убью его», – первая мысль, которая приходит мне в голову. Однако бешенство – не лучший советчик. Потом. Я буду думать об этом потом. Опускаюсь рядом с Альбусом, заношу палочку для диагностики, но он, шумно выдыхая, отталкивает мою руку:

Не надо, Северус. Я сам.

Поднимается, опираясь на мое плечо. Прислоняется к столу.

Палочка прилетает ему в руку, один взмах – и Альбуса окутывает белое сияние миллиона искорок. Больше всего их вокруг пальцев, но второе по плотности облака – пониже живота, и я отворачиваюсь, отхожу к окну, чтобы не думать, что он мог… мог… Меня даже не волнует, если Альбус сейчас сотрет мне память.

Кажется, мой друг слишком бурно отреагировал на некоторые изменения своего статуса, – легкомысленно хмыкает Альбус за моей спиной. – Вот только придется заказывать новые очки – эти, к сожалению, уже были очень старыми.

Я разворачиваюсь. Салазар, как он может так шутить?

Но Альбус, заклинанием ставящий на место кресло, выглядит так, будто случившееся – совершеннейшие пустяки. А внешне – так, будто с ним вообще ничего не произошло. Только пальцы обмотаны бинтом. Сколько же у него силы, если он так легко восстанавливается?!

Полагаю, я получил немного магии обратно, – говорит он между тем с улыбкой, прислушиваясь к себе.

А мне страшно спросить, действительно ли он свободен. И как об этом спросить?

Альбус вглядывается в мое лицо и выражение его лица сменяется тревогой. Он подходит и легко касается пальцами здоровой руки моего рукава:

Чтобы что-либо навредило мне, это должно быть что-то посерьезнее попыток сорвать на мне досаду, Северус.

Сорвать досаду, – хмыкаю я. – А если бы он вас?..

Убил? Но позволил бы Альбус себя действительно убить? Он и Геллерту не позволил, хотя, судя по воспоминаниям, на многое был для него готов.

Изнасиловал? Но, вполне вероятно, если вспомнить кровь на ногах, что он так и сделал, и, кажется, это Альбусу уже не в новинку. Однако при мысли, что тот трогал, лапал, брал Альбуса, а Альбус не хотел, ненавидел его касания, но почему-то позволял все это, все внутри переворачивается, а в горле, расползаясь по легким, образовывается комок – будто в него напихали жаброслей, и ты вот-вот уже от них задохнешься, а жабры все никак не растут.

Тебе надо выпить, – внезапно говорит Альбус.

Он призывает бутылку вина, и разливает по бокалам. Я машинально ловлю свой и делаю глоток. Но жабросли не рассасываются. Кажется, делается только хуже.

И что же? – спрашиваю с сарказмом. – Ваш друг, недовольный своим статусом, в любой момент может вернуться и закончить начатое? Или… продолжить?

Меня нужно остановить, я знаю. Потому что меня несет, я падаю в пропасть, и я даже вижу потоки яда, выплескивающиеся меж моих губ вместе с каждым словом. Но Альбус не обрывает меня, Альбус смотрит в пустоту, не удостаивая меня взглядом, а я, прекрасно зная, что он делал это все не ради себя, ну по крайней мере, через какое-то время не ради себя, не могу остановиться сейчас сам. Или не хочу.

– Как, интересно, приобретаются такие права, Альбус? Или ваш идеал отношений именно таков? Чтобы растаптывали вас, потому что вам становится неинтересно, когда растаптываете вы?

Достаточно! – ладонь Альбуса оказывается на моей щеке быстрее, чем я успеваю увидеть замах. Но меня отрезвляет. Что же, разве могло быть что-то иное? Нарывался и получил. Кручу в руках бокал и смотрю в него, равнодушно отмечая свое собственное ожидание, что будет дальше. Ни замирания сердца, ничего.

Альбус отступает на шаг. Смотрит ровно и молчит.

Никаких «никогда не смей разговаривать в таком тоне», надо же. Или мы это уже прошли? Сейчас должно быть применено что-то покруче? Увольнение мне не грозит, отлучение от тела давно состоялось, презирать меня уже презирали, и отвращение ко мне тоже уже испытывали. Нового ничего уже не будет. Даже жаль как-то.

Хмыкаю, подношу бокал к губам и выпиваю залпом. Вино слегка ударяет в голову, но не слишком, вкусное такое вино.

Как-то так, – говорю, – Альбус, как-то так.

А потом думаю: «Какого черта?» Ему все позволено, а мне нет? Это мне-то, который душу продаст, чтоб этому чертову манипулятору было хорошо? И никакой особой благодарности за все эти годы. Только вечное шпынянье, вечное «Северус, сделай это и сделай то, но ты все равно никогда не будешь достаточно хорош. Прогнившая сердцевинка, Северус. Слизеринский факультет. Сюда ведь изначально попадают такие… прогнившие». Внезапно меня охватывает такая ярость, что я ее не только чувствую, но и вижу. Потоки раскаленной лавы бешенства в одно мгновение заполняют всего меня, бьются в границы тела, это непереносимо, и я понимаю, что единственный выход – выплеснуть ее сейчас на того, кто так долго заставлял меня страдать. Показать ему его место. Показать ему, что он ничуть не лучше меня.

Между нами два шага, и я преодолеваю их со скоростью молнии.

Северус, нет! – кричит Альбус.

Впечатываю его в стол, выбиваю палочку, связываю Инкарцеро, рывком развожу его ноги, толкая его на стол спиной, расстегиваю брюки. Все действия занимают несколько мгновений. Собственное возбуждение, примешивающееся к бешенству, готово разорвать меня на части, и унять его можно только так.

Северус, пожалуйста, нет!

Добираюсь до истекающего смазкой, отчаянно ноющего члена, пристраиваю его между дергающихся ног, еще один только миг – и толкнусь внутрь. Взгляд отмечает еще не залеченное – красное, натертое, порванное, и в этот момент умоляющий голос Альбуса пробивается в мое сознание.

Остываю моментом. Отшатываюсь, ощущая, как отступает заволокшая разум пелена.

Судорожно застегиваясь, падаю в кресло.

Мерлин.

Зелье. Это зелье. Что-то было добавлено в вино.

Призываю бокал и нюхаю, соскребаю пальцем со стенок, но пробовать уже не решаюсь. В запахе – ничего особенного.

Альбус уже развязался, сидит на краю стола, сдвинув ноги и опустив подол. Я подхожу к нему, и он со всего маху закатывает мне оплеуху. Потом опускается на диван, запрокидывая вверх белое лицо. Пальцы путаются в бороде, его трясет.

Альбус, – шепчу я, опускаясь перед ним на колени, склоняя голову и не смея прикоснуться к нему. – Это зелье. Я бы никогда…

Его пальцы ложатся на мои волосы и ласково проводят по ним.

Проклятие Жертвы, Северус, – говорит он тихо, – было на мне. Оно заставляет всех других волшебников хотеть повторить самое ужасное, что произошло с… – Альбус вздыхает. – Что-то вроде разновидности Империуса.

Да, я слышал, что кто-то из наших применял такое во время пыток магглов, заставляя тех насиловать и калечить любимых людей.

Сильные волшебники могут сопротивляться ему, – продолжает Альбус. – Полагаю, недавний расход магии и алкоголь в данном случае притупил разум, но затем тебе удалось снять проклятие.

Иначе бы первый контракт опять заработал? – спрашиваю, наконец осмелившись посмотреть ему в глаза.

Альбус не отвечает, конечно же, он не может мне ответить, но я и так знаю. Наш противник силен даже без силы Альбуса, и еще миг – и ритуал бы оказался пустышкой. Пришлось бы все начинать сначала.

Но одна мысль вдруг догоняет меня.

Почему ты не сопротивлялся? – восклицаю я. – Ты же мог меня…

Не мог, – произносит Альбус тихо. – Связь запрещает наносить малейший вред.

Интересно, Альбусу, значит, можно нанести вред, а он не может?

Такова уж природа связи для старших волшебников, – говорит он, словно прочитав мои мысли. – Старший отвечает за младшего.

Прости, – шепчу я, – прости.

Ты ни в чем не виноват, Северус, – он успокаивающе гладит мою руку. – В данной ситуации – ни в чем.

В данной ситуации. В данной.

Вечные пятна у леопарда.

Я встаю. Надо, наверное, уйти, но я, как приклеенный, торчу между диваном и столом. Альбус молча прихлебывает вино из своего бокала. Наконец я нахожу предлог.

При каких обстоятельствах, кроме смерти, ты бы мог оставить свой пост мне? И так, чтобы это произошло до 98-го года?

Альбус хмурится.

Это невозможно, Северус, – говорит он. – Министерство не одобрило бы твою кандидатуру по возрасту. Согласно последним правилам, директорами учебных заведений могут становиться только волшебники старше 50 лет. Но, полагаю, этот вопрос тебя заставило задать не праздное любопытство?

Я рассказываю про сон, столь похожий на видение.

Граф Максима де Валадарес, чью могилу я видел тогда… Позднее я выяснил, что он существует.

Альбус на секунду выглядит так, будто только что оказался у края пропасти, но потом он встает и подходит к окну. На меня больше не смотрит.

Любопытно, Северус, – говорит. – Твое видение – это очень любопытно.

Похоже, я больше от него ничего не дождусь.

Иди к себе, мальчик мой, – подтверждает мои опасения, Альбус. – И не вини себя ни в чем.

Не сказать, однако, чтобы я чувствовал себя так, будто мне выдали индульгенцию.

Но тут Альбус бросает на меня короткий взгляд:

У нас еще будет время для разговоров.

Я киваю и иду к двери кабинета. Надо найти Поттера, поэтому не через камин.

И все же у двери оборачиваюсь:

Альбус, то, что нельзя, это значит, что мы больше уже никогда?..

Боюсь, что больше никогда, – эхом откликается он, пальцы тихонько гладят оконный переплет. – Иди к себе, Северус, и когда закончишь с Гарри, постучись ко мне в камин, я найду тебе поручение. Можешь идти.

Я вылетаю из кабинета и на лестнице сгибаюсь пополам – силясь унять боль, так старательно выкручивающую меня внутри.

«Закончив» с Гарри и оставив его под сонными чарами на кресле в учительской, я возвращаюсь к себе и несколько минут сижу на диване, пялясь в камин. Надо позвать Альбуса, но видеть его сегодня еще раз, – кажется, слишком много для меня одного. Имп сопит рядом, иногда постанывая во сне. Сможет ли он есть, когда проснется? И как мне под него, с непонятно какой его природой, подлаживать зелье? Кожу-то мех защитил, а слизистая наверняка обожжена, хотя, тролль его знает, как эти демоны устроены.

Нет, я не могу его оставить – решаю в конце концов. И пусть Альбус идет к черту. Если я ему понадоблюсь, он вполне может постучаться и сам.

И вообще думать про него не хочу. Потому что если еще буду вспоминать сегодняшнее – сойду с ума.

Весь вечер вожусь с импом, меняю зелье и в половине двенадцатого готов носиться по всему замку от счастья, когда мое маленькое лысое чудовище наконец, хоть и очень неохотно, но все-таки съедает первую стрекозу.

Альбус манит меня за собой после завтрака, не выговаривает, а подает мне тканевый сверток.

У тебя сегодня нет второго урока, – говорит. – Прошу тебя отнести это в Хогсмид и передать Аберфорту.

Странное поручение даже для Альбуса. И у них что, нет связи через камин?

Что это? – спрашиваю. – Решили сделать из меня мальчика на побегушках, директор?

Альбус только загадочно улыбается:

Увидишь.

Делать мне нечего, как только тащиться в Хогсмид. Всю дорогу оглядываюсь на стада дементоров, кружащих около Хогвартских земель, и раздумываю, не окончательно ли Дамблдор спятил? В общем-то, после вчерашнего немудрено.

А потом вхожу в пыльный, пропахший козами кабак и отдаю сверток Аберфорту. Он усмехается и выставляет на прилавок кружку с каким-то пойлом, глядя на которое, лучше не рисковать.

У меня уроки, спасибо, – вежливо благодарю я.

Будь это не брат Альбуса!..

Аберфорт добродушно поглаживает бороду, а потом с ухмылкой спрашивает:

Что ж, даже своего дружка не угостишь?

Толкает кружку мне в руки и кивает куда-то вглубь бара.

Вот как? Значит, Альбус решил устроить мне здесь какую-то важную встречу?

Оборачиваюсь и от изумления чуть не выворачиваю пойло себе на ноги. Потому что от столика в дальнем углу мне весело машет… Ромулу.

========== Глава 120. О духах добрых и злых ==========

Начался день с того, что поссорились Ромулу и Рита. Ну, или все поссорились с Ритой, все равно – итог один.

С утра готовились к празднику в Фуэнтэ Сольяда. Вообще все устраивалось как нельзя лучше. Чтобы не рисковать безопасностью новообретенные земли, пастбища и виноградники сдали в аренду, замок и двор обнесли еще одним кругом чар, включая сигнальные, и хотя от большей части служебных помещений, половины замка и двух башен все еще оставались одни остовы, вторая половинка замка уже превысила в размерах дом в Толедо и в ней хоть сейчас можно было жить.

Целый месяц прошел в суете и выборе декора и мебели. Ромулу носился между Фуэнтэ Сольяда и Англией, где у него тоже был срочный заказ, и, конечно, никто ничего не успевал, все ругались, баронесса, которая ходила, исключительно опираясь на чью-либо руку, то и дело хваталась за сердце, Гжегож вечно где-то пропадал, Полина Инесса всех сторонилась, но Эухении все равно было весело. Ей хотелось встряхнуться, хотелось перемен. Она казалась себе спящей красавицей, которая все ждала и ждала, что за ней придет принц, и принц – наконец-то, через целых сто лет! – случился.

В таком настроении все казалось простым, и казалось, решения тоже было принимать просто. Торчит вот этот кусок стены – а давайте его вообще взорвем?! Задержка с мебелью? Да ладно, давайте сначала перетащим старую, новой хватает обставить нижний этаж и ладно. Вы хотите переехать к концу июня? А что вам, собственно, делать-то в Толедо до конца июня? Давайте лучше уже переедем прямо сейчас и дружно займемся тем, что на единственно доступном нам пятачке за службами разобьем шикарный сад.

Целый месяц Эухения носилась взад-вперед между замком и домом, а сегодня… сегодня она стояла в их с Полиной Инессой крошечной спальне в последний раз, надеясь больше никогда сюда не вернуться. По сравнению с комнатой в замке эта казалась просто клетушкой, и умом Эухения понимала, что переезд – это счастье. Чувствами же… чувствами ей отчаянно хотелось вернуться в то время, когда не было еще никаких бед, когда не нападал на нее никто и когда она так смело решала за всех, совершенно не понимая – что это такое, по-настоящему быть взрослой.

И она подошла к окну, притянула к себе ветку оливы и гладила ее, перебирая листок за листком, пока Мартина не позвала ее. В замковом дворе накрывали столы, была приглашена куча народу, в основном, конечно, близкие люди, и, поскольку баронессу старались все оградить, распоряжались всем Эухения и Мартина.

Они аппарировали во двор, и первыми их встретили Ромулу, Рита и Соледад, которые ожесточенно спорили у ближайшего ко входу стола. Чуть поодаль стояла Полина Инесса, которая держала в ладонях что-то светящееся голубое. Вокруг столов бегали со стопками тарелок, столовыми приборами и корзинами цветов и фруктов недавно нанятые служанки.

Рита явно только что откуда-то вернулась. Ее высокие сапоги и драконий плащ были измазаны грязью.

Пожалуйста, – упрашивал Ромулу. – Ты же слышала, что сказала бабушка. Туда нельзя ходить в одиночку.

Перестань игнорировать тот факт, что я получила это задание от Аврората, – возразила ему Рита. – И это не обсуждается.

И я попаду в сто из ста, – сказала, уперев руки в боки, Соледад, – что ты его выпросила сама и не описала в отчете и половины всего, что там творится.

Рита принесла на новоселье, – пояснила Полина Инесса, когда Эухения подошла поближе. На ладони сестры было что-то вроде большого цветка с полураскрытыми лепестками. В чаше его спала, одетая в платье из голубой паутины, крошечная фея.

Эухения ахнула.

Феи водились за Чертой. В той части леса, куда, все знали, вообще нельзя было соваться. Собственно, туда и трудно было сунуться – Черта представляла собой барьер из заклинаний, которые сплела болотная нечисть. И попасть туда можно было только одним способом – если нечисть позволяла. Чаще всего она позволяла, если хотела поиграть, заманить и тем или иным способом употребить. Самыми безобидными были ксаны, которые завлекали в свои сети красивых парней, а потом подменяли совместными отпрысками деревенских детей.

Чтобы ненароком не попасться, болота обходили за много миль. Там не водилось ни зверья, ни лесной нечисти – последние с болотной вообще были не в ладах.

Эухении про болота рассказал Руфалдо – в один из вечеров, когда они с Максом и Чарли сидели у очага в огромном темном доме управляющего. Ей и Максу было тогда лет по восемь, и, как всякие дети в этом возрасте, они любили сказки пострашней. Эта, увы, пришла из реальности. У Руфалдо на болотах лет за тридцать до этого пропал брат. Искали его по всему лесу две недели. И хоть и боялись подходить к Черте, обошли ее всю вдоль и кругом. А потом брат пришел домой сам. С виду вроде бы невредимый, только словно бы и не живой, и оттенок лица зеленоватый. Не разговаривал, на имя не откликался, садился, когда сажали, поднимался, когда поднимали, и смотрел в одну точку, в доме – в сторону двери, в саду – в сторону леса. Целители, сколько их ни звали, только руками разводили. А через несколько недель брата зарубили соседи, решив по доброте душевной освободить деревню от возни с мертвяком.

Ритка, ну ты что! – воскликнула Эухения. – Возьми с собой хотя бы бабушку!

О, еще одна умная пришла мне нотации читать! – голос Риты зазвенел от ярости. – Все как с цепи сорвались. Когда вы уже глаза разуете?! В этом доме никто не умеет драться лучше меня и защищать себя, даже твоя мать. Уж прости, может, у нее и опыт дуэлей, но она все-таки не аврор. Единственный настоящий боевой маг среди вас я. И почему-то каждый считает своим долгом «позаботиться» именно обо мне. То вам годами плевать на то, что со мной происходит, а то спохватились. То мать семейства, то наш голубой святоша, а сейчас вы тут сдурели все!

Рита, – заговорил было Ромулу…

Она обернулась к нему с яростно горящими глазами:

О да, «Дорогая, ты же умница, ты же понимаешь, что в одиночку в лес ходить опасно». Видишь, какой я заботливый, после того, как на целый год оставил тебя одну… После того, как за все годы брака ни разу по-настоящему не поинтересовался, как у тебя дела. И я тебя, дорогой муженек, кажется, ни разу не спрашивала, по каким борделям ты в своей Англии шляешься один! Тьфу!

С этими словами она аппарировала. Соледад несколько мгновений смотрела на оставшееся пустое место, пренебрежительно фыркнула и ушла в дом.

Ромулу сел на лавку. Вид у него был растерянный. Эухения присела рядом, а Полина Инесса устроилась на краю стола. Никто из них не решался заговорить.

Ее будто подменили, – сказала наконец Эухения. – Это наша Рита?

Нет, она права, – покачал головой Ромулу. – Я действительно сделал это. И я должен был думать головой.

О чем?

Я ее не люблю, вот в чем беда.

Ну и что?! Она тоже тебя не любит! – воскликнула Эухения. – Ой! – она прикрыла рот ладонью, посмотрела на Полину Инессу, потом на Ромулу, который странно сузил глаза.

Она вышла за тебя, потому что ты был похож на учителя, в которого она была влюблена, – объяснила Полина Инесса.

Аааа, – Ромулу выглядел глубоко шокированным. Он положил ладонь на лоб и медленно повторил: – Я похож на учителя, в которого она влюблена.

Вообще-то мы думали, ты знал, – сказала Полина Инесса.

Я знал, – согласился Ромулу. – Знал.

Вид у него был ужасно несчастный. Эухения придвинулась и крепко-крепко обняла его.

Полина Инесса, поднимая ладони c феечкой высоко перед собой, слезла со стола и ушла в замок.

Понимаешь, – сказал Ромулу, вздыхая и откидывая голову Эухении на плечо, – я был уверен, что она, когда пропадала, в библиотеке готовилась к тому, чтобы с бабушкой Мирой поймать этого зверя. А оказывается, она изучала там, как пробиваться через рубежи и защищаться от болотной нечисти.

Это ужасно, – пробормотала Эухения.

Нет, хуже всего, что она права. Она опытный аврор, такой, что нам и не снилось. Ее магия легче, чем мамина, это хорошо чувствуется. И что я должен сделать, как хороший муж? Я должен порадоваться за нее, за ее способности. Ты не видела, какая гордая она была, когда вернулась. И как архитектор я знаю, какая это огромная помогающая магия – фея, которую она принесла. И она дает дополнительную защиту замку. А нам это сейчас особенно нужно, когда нет драконов. Я должен гордиться и радоваться, что Рита делает то, что хочет. А я не могу. Мне страшно. Мне все время сейчас за нее страшно.

Она дурит. И никто не должен радоваться, если кто-то сошел с ума и решил совершить самоубийство особо хитрым способом, – возразила Эухения. – Мы бы прекрасно прожили и без этой помогающей магии. Наняли бы еще служанок, невелика беда.

Это все правда, но, понимаешь, что меня беспокоит – я не могу отличить настоящую опасность от моего страха опасности. А он сводит меня с ума. – Ромулу вскинул голову. – Я просыпаюсь ночами и думаю о том, что что-то с ней случится, если меня не будет рядом. И только я в этом виноват, – хмуро продолжил он, – потому что это из-за моего пренебрежения, кто бы что ни говорил.

Ерунда! – воскликнула Эухения упрямо. – Ты не можешь посадить ее в цветок, как фею. Даже если ты будешь ходить в лес с ней, нет никакой гарантии, что вас не убьют там обоих.

Гарантий нет. Ты права, – Ромулу слабо улыбнулся. – Я сам не могу понять, почему это так действует на меня. Мне кажется, это связано с той пещерой, но я не могу вспомнить. Пытаюсь – и не могу.

Ты же знаешь, что это дело безнадежное. Никто не вспоминает, – попыталась утешить его Эухения.

Нет, я почему-то уверен, что должен это сделать. Что всего важней это сделать. И пророчество…

А что пророчество?

Я тоже не могу перестать о нем думать… Оно меня доведет когда-нибудь.

Оно вообще какое-то странное. «Кто любит так, что медлит ход времен,

Тот рушить жизнь любимых обречен». Ну, вот о чем это? Вообще непонятно.

Ромулу только головой покачал.

Она хотела еще с ним посидеть, но пришла Мартина и сказала, что Эухения ей нужна. Пришлось плестись в замок, но мысли то и дело возвращались к брату. На сердце было тревожно, и весь праздник Эухения только о Ромулу и думала, хотя Гжегож вдруг вздумал трогать ее ногой под столом. И все улыбался какой-то особенной торжествующей улыбкой, которой она у него никогда не видела. Как будто сделал что-то такое, в чем его никто не переплюнет.

На их отношениях это пока не отразилось – после обеда он сразу куда-то смылся, и Эухения даже смутно не представляла, где он может быть. На всякий случай она связалась по камину с домом дедушки, но Алисия сказала, что сеньор Гжегож не приходил. Эухении было некогда искать его – ей нужно было идти вниз, Фернандо и Макс ждали ее, чтобы под шумок аппарировать в монастырь.

Когда она спустилась, сквозь открытые окна первого этажа со двора доносились пьяные возгласы и смех – в честь возвращения в родовое гнездо барон выставил столько лучшего вина, что было бы странно, если бы хоть кто-то остался трезвым. Эухения на цыпочках прокралась по коридору, чтобы не потревожить мать, отдыхавшую с конца обеда в библиотеке, и хотела было уже выйти, как в последний момент ей пришло в голову, что лучше все-таки предупредить именно маму. Она сделала шаг в сторону библиотеки, положила руку на ручку приоткрытой двери и замерла.

Тебе не нужно беспокоиться об этом, Мария Инесса, – говорил Грегори, и в голосе его звучала всегдашняя мягкость. – Его прощение в руках божьих. Он за всеми присмотрит.

Но…

Тсс. Дай мне договорить. За Фелиппе можно тоже не переживать. Твой сын его теперь из рук не выпустит. Если же ты боишься, что он может навредить твоей семье, то выход, на мой взгляд, только один – приблизить его к себе.

Приблизить? – переспросила баронесса таким тоном, как будто предполагала, что могла ослышаться.

Именно. Приблизить и тем или иным способом вызнать, что ему нужно. Если окажется, что он невиновен, ты успокоишься, если окажется, что виновен, мы знаем, что с ним делать. Ты зельевар, и неужели ты не сваришь сыворотку правды?

Это действительно кажется разумным, – сказала Мария Инесса. И добавила таким тоном, как будто едва держалась на ногах: – Но мне ли говорить тебе, что моя последняя интрига не слишком удалась?

Дослушать Эухения не успела. Макс заметил ее сквозь окно, на котором еще не было штор, и позвал. Она пошла к брату, гадая, кого же имели в виду мать и Грегори. Напрямую ведь спросишь вряд ли. С другой стороны, если мама захочет кого-то «приблизить», этот кто-то появится в доме, и таким образом все станет ясно. И этот кто-то связан или был связан с Фелиппе…

Впрочем, она быстро забыла про этот разговор. В монастыре ее ждали вещи поинтереснее. Тем более Грегори собирался на какой-то торжественный прием в Мадрид, и никто не должен был им помешать.

Монастырский двор выглядел совсем заброшенным. Он был весь завален ветками, должно быть, после недавней грозы, а у самого входа в жилое здание валялся мельничный жернов. Его даже пришлось отодвигать, чтобы открыть дверь. Откуда уж оно тут взялось…

Это защита от злых духов, – вдруг вспомнил Макс, когда они вошли внутрь и Эухения выудила из стенной ниши старый фонарь. С двух сторон в нем уже не было стекла, но внутри него по-прежнему парили бабочки, которые, стоило Эухении постучать пальцами по крышке, вспыхнули голубым мерцающим светом. Она подняла глаза, и увидела, что Фернандо как-то странно смотрит на Максима.

Тот отвечал ему не менее странным, нечитаемым взглядом.

Ты уверен? – спросил Фернандо.

Да, производится обряд, чтоб мельница их перемолола, и к порогу дома, где они обитают, кладется мельничное колесо, – небрежно ответил Максима, но у Эухении возникло ощущение, что Фернандо спрашивал совсем не о том.

Злые духи в монастыре? – переспросила она.

Ну, кто-то же производил здесь черную магию, – усмехнулся Макс.

За полчаса они, шаг за шагом, обошли весь второй этаж и даже сунулись на первый, во все службы, а затем и в церковь, внутри которой тоже были леса. Впрочем, она и в таком виде казалась величественной. Максима запустил плавающий Люмос вверх, к вырезанным в белом камне изображениям святых.

Здесь даже орган был, – с сожалением сказал он. – И ты бы видел алтарные ретабло! Не понимаю, зачем все это было раздалбывать… По-моему, они ничего тут не поменяли. И мне кажется, ее никогда не закончат.

Грегори говорил что-то про трещины после землетрясения, – вспомнила Эухения. – Они были в фундаменте, а из-за пустот в запечатанных пыточных подвалах здание начало разрушаться. Так что основной ремонт делается внизу. Но вот туда мы вряд ли попадем, если окажется, что нам туда. Все двери в подвалы надежно запечатаны.

Мне кажется, нам туда и не нужно… В ее воспоминаниях был солнечный свет, – пояснил Фернандо, поднимая ту самую палочку.

Как она вообще должна дать нам знать, что мы на месте? Она ведь может не захотеть? – спросила Эухения.

Дерево палочки сохраняет жизнь и характер, – улыбнулся Фернандо. – Эта была очень привязана к владельцу. И судя по всему, ее оттолкнули, когда совершили преступление. Ей больно и она ревнует, так что из ревности может рассказать нам, что случилось. Пожаловаться.

Почему ты работаешь в департаменте информации? – с подозрением спросил Макс. – Ты разбираешься в магии так, как никто в ней не разбирается.

Может быть, потому что информация – это и есть самая сильная магия? – заметил Фернандо. – И в ней я еще как раз не разобрался?

Максима хмыкнул.

Двигаясь мелкими шажками, они дошли до алтаря, когда Фернандо вдруг выругался. Эухения от испуга чуть не выронила фонарь, а бабочки от волнения быстро-быстро затрепетали крыльями и на несколько мгновений погасли. Макс посветил на пол – у ног Фернандо были лишь осколки статуи Пресвятой девы, чье безголовое туловище валялось в углу, под многочисленными слоями паутины. Зато в угол, к завешенному грубым полотнищем окну, скользнула голубая змейка.

Укусила? – перепугалась Эухения.

Не успела.

Дева Мария предохранила, – улыбнулся Макс. – Теперь ты просто обязан написать ретабло.

Начну прямо сейчас, – согласился Фернандо. Он задумался и через пару минут выдал: – Мне кажется, мы ищем совсем не там. То помещение было гораздо меньше, но это точно не келья. Они слишком тесные. И… – он опять задумался, – мне кажется, там должен быть витраж. Когда палочку уронили, она лежала на полу в красном отсвете, и ее это злило.

Витражные стекла? – Эухения и Макс переглянулись и кивнули друг другу.

Когда мы… – начали синхронно и засмеялись.

Ты, – сказал Макс.

Нет, ты давай, – она потянулась и поцеловала его в щеку.

Он снес это как истинный кабальеро.

Когда мы играли в кладовке, – продолжил, – там в одном из ящиков были красные стекла.

Мы играли в красную луну, которая превращает всех в зомби, – пояснила Эухения. – И еще в кровавый закат.

И в казни египетские, – хихикнул Макс.

И кем ты был в египетских казнях? – хмыкнул Фернандо.

Мы по очереди. То он Моисеем, а я фараоном, а то наоборот.

Фернандо пристально посмотрел на Максима:

Значит, ты тогда уже примерял на себя политические роли.

Даже в неясном свете было видно, как Макс покраснел.

Пораженная открытием, Эухения отпустила фонарь. Эти двое флиртовали! Или нет? Могла ли она ошибиться? Конечно, могла…

Так где же кладовка? – спросил Фернандо.

А нигде. Вход в нее давно уже заделали, – пояснил Макс. – То есть теоретически можно, конечно, найти лестницу и влезть снаружи, но… – он хмыкнул, оглядывая себя, – не мне.

Так они и сделали в конце концов. Нашли лестницу – в келье, где хранился садовый инвентарь, и, втиснувшись в окно, которое изнутри было закрыто только досками, пролезли в кладовую. Максима остался караулить внизу.

Первое, о чем Эухения подумала – пыльно. А еще влезть-то они влезли, тем более под окном был стол, но дальше и шагу нельзя было ступить – ноги и руки все время на что-то натыкались.

Эта мебель вашему падре очень дорога? – спросил Фернандо.

Эээ. Не знаю. Кажется, не очень.

Эванеско Максима.

Ближайший шкаф вместе с нагроможденными поверх него коврами исчез, будто его и не было.

Эухения присвистнула.

Да. Вот так, – кивнул Фернандо больше самому себе. – Но не советую повторять заклинание. Магии выжиратель тот еще.