Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 74 страниц)

Мне страшно, – говорит вдруг Ромулу.

Я молчу.

Нам не надо встречаться в квартире.

Я тоже об этом думал, но пока более подходящих вариантов не нашел. Мой дом вроде бы защищен, но о нем знает как минимум Альбус, а теперь все, о чем знает Альбус, ненадежно.

Мне выделили долю из наследства, – продолжает Ромулу. – Рита не живет на мои деньги, у нее было маленькое наследство после смерти отца и аврорская зарплата, она очень самостоятельная и не хотела сидеть на моей шее. – Он вдруг замолкает на несколько мгновений, потом говорит с горечью: – Я обещал сделать ее счастливой, а теперь… Я же ничего не могу. Эрнесто прав – я рохля. Все ожидали от меня большего. Рита, мама. А я вечно всех подвожу. Это тебе сейчас кажется, что я на что-то гожусь, а потом ты увидишь, что я слабак, и будешь презирать меня.

Привлекаю его к себе. Это невозможно, чтобы я стал его презирать. Невозможно.

Это ты сейчас так думаешь, – повторяет он, выпутываясь из моих объятий. – Но неважно. Я хочу быть с тобой столько, сколько ты только сможешь со мной быть.

Могу только с благодарностью поднести его руку к губам.

Денег там на самом деле немного. Предприятия, которые достались семье, в сложном положении, и они собираются все деньги направить на то, чтобы их спасти. Предприятия маггловские, маггловская валюта быстро дешевеет, тем более в Аргентине. В общем, то, что у меня есть… для восстановления моего замка это капля в море, а на дом в пару комнат хватит.

На этом моменте я пытаюсь перебить его, но он закрывает мне рот кончиками пальцев.

Я не должен покупать его сам, чтобы я не мог никому раскрыть его местоположение или привести на хвосте. Ты его купишь, мы спрячем его под чары, и ты сделаешь нам порт-ключи, настроенные только на нас. Я не могу сделать это сам – ты понимаешь, моя магия, она все еще нестабильна. И не хочу просить маму. Я не хочу, чтобы о доме знал кто-то в семье. Если узнает один, может узнать и другой. А если узнает кто-то, кто обижен… – он останавливается. – Это наследство рассорило нас всех. И я не удивлюсь, если в доме окажется кто-то, кто захочет помогать Марте. Ты же понимаешь…

Я понимаю. Но когда мы договариваемся обо всем и он собирается аппарировать на работу, глядя в его взволнованное лицо, я почему-то думаю, что он боится вовсе не Марты. Но я понимаю, что он не готов мне рассказывать, а потому целую его и ухожу.

Меня опять ждет Кардифф. Иногда я думаю, что хорошо было бы освоить международную аппарацию. А Ричард предлагает встречаться в клинике Маршана. Но мне лишний раз показываться на глазаХенрику не хочется. Я и так ему обязан, и, сколько бы он ни говорил, что уроков, которые я буду давать летом его дочери, достаточно, мы оба знаем, что это не так. Ему что-то нужно от меня, и это столь же очевидно, как и то, что он не собирается раскрывать карты сейчас.

Кроме того, я прекрасно помню, что и Маршан не доверяет никому. Да и чем меньше народу впутано во все это, тем лучше.

Когда я прихожу в ресторан, Ричард, ухмыляясь, потягивает виски. Нельзя не увидеть, что он доволен.

Сработало?

Сработало. Правда, все равно не уверен, что тебе стоит открыто шляться по Лютному. Может быть, мне и удалось убедить Горбина, что смерть Мэри не связана с тобой, но…

Но сам ты так не думаешь?

Чары хронологии показали, что записи в дневниках были сделаны в разные дни, а вот вырваны страницы были в один. И еще тщательно обработаны, чтобы не было возможности их восстановить.

Значит, наш приятель был с ней настолько близок, что имел доступ в ее дом… Подожди. Ромулу взял дневники у ее брата, но Уэнделл жила в последнее время не с ним. Как дневники попали к брату?

Хороший вопрос.

Ромулу сказал, что брат боится дружков Мэри из Лютного. Но кто они такие, не особо знает.

Надо наведаться к брату.

Надо наведаться к брату.

Я вздыхаю:

Выясню, где он живет.

Ричард ухмыляется:

Да уж, выясни, Снейп.

А потом протягивает мне клочок пергамента.

Это Браннис, слепая гадалка, меня сегодня на входе в Лютный поймала, велела предсказание для моего вечно хмурого приятеля передать. Что-то мне подсказывает, что о тебе речь.

Переворачиваю и читаю:

Уж если ты нашел, не отпускай,

Держи его и все ему прощай.

========== Глава 104. Нежность и ярость. ==========

15 апреля, пятница

К вечеру следующего дня найти дом для встреч с Ромулу уже не кажется мне такой хорошей идеей. Все отдельно стоящее либо является последней развалюхой, либо стоит столько, что я не посмею даже озвучить ему подобную цену. И мне все время кажется, что все это в любом случае совершенно не то.

И только когдая возвращаюсь после безрезультатных поисков в Хогвартс, меня накрывает пониманием почему. Море. Я хочу, чтобы из нашей с Ромулу спальни было видно море.

День был достаточно теплый для апреля, но к вечеру температура стремительно падает, да еще ветер, хоть и не такой сильный как вчера, но все равно бьет в лицо. Поднявшись по косогору, я чувствую себя совершенно измотанным. Вокруг замка полно студентов, и это напоминает, что завтра суббота и всю эту толпу придется вести в Хогсмид, если только я опять не пойду сейчас на поклон к Филиусу. Мысль тащиться к нему меня совершенно не вдохновляет, а камин он открывает редко. Шансы же увидеть его в выходные за ужином невелики. Филиус отдыхает так же хорошо, как и работает.

Подогревая себя этой неутешительной мыслью, я вхожу в холл и направляюсь на второй этаж, к учительской: вдруг камин Филиуса сейчас все-таки открыт.Однако едва я ступаю на лестницу, как в лицо мне прилетает… совой.

Большая пестрая сова атакует меня снова и снова, бьет крыльями и клювом по голове, а на лестнице надо мной стоит Минерва с палочкой в руке.

Я была бы благодарна тебе, Северус, если бы ты не вмешивал меня в свои безобразные отношения с почтовыми совами, – говорит она, не делая, естественно, никаких попыток помочь.

Смотрите, смотрите, Снейпа сова клюет! – кричит кто-то за моей спиной, и мне ничего не остается кроме как приложить безумную птицу Петрификусом. Она кулем падает на ступеньки, продолжая при этом устрашающе вращать глазами. К лапе ее привязано письмо, и к нему даже тянется кто-то из студентов. Смит, третий курс, Хаффлпафф. За спиной хихикают. Оборачиваюсь – в холле уже собралась целая толпа идиотов. Отличное представление, черт побери!

Что ж, сейчас действительно будет весело! Вскидываю палочку едва ли не наугад. Смит уже почти успел отвязать письмо, но заклинание хлыста бьет его по рукам, и он роняет сову обратно на ступеньки, вскрикивая от боли.

Северус! – в ужасе восклицает Минерва и кидается к Смиту.

Призываю сову, делаю два шага по лестнице вверх и оборачиваюсь:

Смит, двадцать баллов с Хаффлпаффа за попытку шпионить за преподавателем. Финч-Флетчли, двадцать баллов с Хаффлпаффа за неуважение к преподавателю. Стеббинс, двадцать баллов с Хаффлпаффа за неуважение к преподавателю. Саммерс, двадцать баллов с Хаффлпаффа за неуважение к преподавателю. Турпин, двадцать баллов с Рейвенкло за неуважение к преподавателю. Томас, двадцать баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю. Ротенберг, двадцать баллов с Рейвенкло за неуважение к преподавателю. Стоун, двадцать баллов с Рейвенкло за неуважение к преподавателю. Перкинс, двадцать баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю.

Это далеко не все, но перевожу взгляд на следующую кучку ротозеев и натыкаюсь на Брокльхерст. Макмиллан держит ее за руку, и у нее ужасно перепуганное лицо. Надо бы продолжить триумфальную речь, но я вдруг чувствую невероятную усталость. Поэтому просто поворачиваюсь и ухожу.

Минерва, поддерживающая Смита, кидает на меня взгляд, не обещающий ничего хорошего, но мне все равно.

В учительской, как и полагается тому быть, пусто. Тяжело дыша, я кладу окаменевшую сову на стол, падаю в кресло и только тогда замечаю боль, которая терзает мою голову и шею железными крючьями. Отвожу волосы от лица и вдруг понимаю, что мои руки в крови. Я убил сову Фелиппе. Великолепно.

Переворачиваю ее, но нет – она все так же таращит глаза, и на ней, кроме тех мест, где я касаюсь ее пальцами, ни пятнышка. В этот момент до меня доходит, что кровь течет из меня, и в ту же секунду дверь распахивается и в учительскую входит Альбус. И застывает на пороге. Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. Должно быть, Минерва уже что-то наговорила ему, но сейчас строгое выражение сползает с его лица, сменяясь озабоченным.

Северус, мальчик мой, – выдыхает.

Ох, неужели, вновь демонстрация нежных чувств?!

Я прекрасно справлюсь, Альбус, – заверяю сквозь зубы.

Бесспорно, ты это сделаешь, Северус, однако позволь мне помочь, – непререкаемым тоном отвечает он, подходит ко мне, вскидывает палочку и начинает колдовать. Боль утихает, а вместе с ней уходит и ярость, отхлынывает разом.

Я вдруг обнаруживаю пальцы Альбуса на своих висках. Он отводит мои волосы назад так нежно, что комок подступает к горлу.

Достаточно, – бормочу я, пытаясь оттолкнуть его.

Он отступает на шаг и несколько раз произносит очищающее заклинание.

Потом вдруг усмехается.

Мне никогда не достаточно, Северус, – говорит горько. Наклоняется и, прежде чем я могу помешать этому, нежно целует меня в лоб, а затем в губы. – Вернешься в замок, зайди ко мне, – добавляет и уходит.

Я оторопело смотрю на место, где он только что стоял. Как же мне без его выкрутасов хорошо жилось…

Филиус, против обыкновения, оказывается в доступе, и все дело улаживается в полминуты. Возвращаюсь к креслу, глядя на несчастную сову, потом откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Феерия. Ищу дом для нынешнего любовника, сова одного бывшего клюет меня, а второй бывший меня целует. Я, однако, популярен…

Разворачиваю записку. «Приходи в восемь». Сегодня? Только этого еще не хватало! Мысль о том, чтобы идти куда-то дальше подземелий, приводит в ужас. Однако – это ведь Фелиппе написал, и меньше недели до ритуала, это наверняка срочно, и уж как минимум не просто так. Так что выпить бодрящего (представив гримасу Хенрика), и вперед. Для начала к Хагриду.

Как минимум убедиться, что у совы ничего не сломано.

И узнать, что с ней вообще. В жизни не видел, чтобы почтовая птица так на кого-то набрасывалась. Несколько раз клюнуть, чтобы заполучить печенье – да. Но то похоже скорее на щипки, а не на желание кого-то растерзать. Или?..

«Вернешься в замок, зайди ко мне», – сказал Альбус. Что он имел в виду? Откуда он узнал, что мне придется уйти?!

Достаю записку. Кругловатые буквы. Почерк вроде бы Фелиппе, но... сравнить сейчас не с чем. Книга по ритуалу, в которой были его заметки, у Анабеллы. А если кто-то зачаровал сову Фелиппе, чтобы та отнесла чужое письмо? Не кто-то, а один конкретный маг, и, разумеется, Альбус знает об этом и пытается мне подсказать…

Пытаюсь проверить птицу на чары, но, признаюсь, я вовсе не силен в том, что связано с магическими животными. И не припомню, чтобы на уходе преподавали болезни сов…

Что ж, Хагрид неизбежен. Бреду к хижине, холодно и страх – а если что-то с Фелиппе, сжимает живот в тугой болезненный узел. Если он получил доступ к моим мыслям, то проще всего вывести из строя одного из участников ритуала. И кто, как не Фелиппе, наименее защищен?

Но Хагрид, выслушав историю про лестницу,только сокрушенно качает головой. Кладет птицу на стол, я отступаю и, наведя палочку, отменяю заклинание. Ожидаю новой атаки, но ничего не происходит. Сова чуть-чуть шевелится, потом дергает крылом и вдруг издает резкий звук, похожий на плач. Хагрид гладит ее по голове.

Не жиличка она, Северус, – расстроенно говорит он. – Бешенство у нее, бедняжки.

Бешенство? А есть ли вероятность, что так могли сработать наложенные на нее чары?

Нету тут никаких чар, – вздыхает Хагрид. – Помирает она. Может, мышку бешеную съела али кролика.

И все-таки не могу удержаться. Ноги сами несут обратно в замок, в библиотеку, тем более времени еще только шестой час. Через сорок минут я знаю о почтовых совах почти все, в том числе, что если бы были какие-то чары, я бы определил их с ходу. И все же на сердце неспокойно. Потому решаю отправиться прямо сейчас. На всякий случай заглядываю еще раз к Филиусу и прошу его сделать мне портключ до земель Хогвартса. Мне еще не приходилось быть ему обязанным столь часто, и я упорно напоминаю себе, что это для общего, и в том числе его же собственного, блага. Потом он пакует меня в чары невидимости, и спустя двадцать минут я оказываюсь на косогоре у дома Фелиппе.

Аппарировать не рискую и поднимаюсь, сжимая портключ в руке, готовый стартовать в любую секунду. Репьи от мантии, конечно, при таком раскладе отцеплять некогда. На середине косогора натыкаюсь на сигнальные чары, принимаюсь их распутывать и через пять минут понимаю, что это надолго, а еще, что чары завязаны на Фелиппе. Значит, как бы то ни было, он жив. Продолжая сжимать портключ, поднимаюсь дальше и, не обнаружив больше ничего, выхожу к дому. В предзакатных лучах он выглядит вполне мирно. Света в окнах нет, но когда я подхожу к крыльцу, дверь распахивается. Фелиппе, босоногий, в рубахе с расстегнутым воротником и с пятнами на щеках выскакивает наружу. В руках у него палочка, и вначале, никого не увидев, он настороженно оглядывается, а потом быстро-быстро чертит в воздухе незнакомые мне заклинания.

Рисковать не стоит.

Фелиппе! – забываю о том, что невидим.

Северус? – на его лице проступают сначала растерянность, потом радость и понимание, а в следующий миг – досада.

Нет, не может быть, чтобы это был не он. Кто-то под оборотным уже встал бы в боевую стойку. Если только…

Делаю шаг к крыльцу, проверяю его на Империус (насколько могу при таких обстоятельствах, конечно) и снимаю маскировку.

Ты рано, – говорит он, пристально вглядываясь в меня и убирая палочку.

Всего лишь на полчаса раньше, – замечаю я.

Да, но…

Ох, ну я и идиот! Он бос и полураздет. Конечно же…Он молод и красив, и с какой стати ему быть монахом? Тем более что он наверняка нашел себе кого-то поприятнее меня. И, скорее всего, потому и отшил.

Ты занят, – не следовало бы так делать, но не могу сдержать усмешки. – Я подожду.

Нет, нет, – Фелиппе протестующе машет руками и хватает меня за рукав. – Это не то, что ты думаешь. Это даже, наверное, кстати, услышать все из первых уст, только… – он отволакивает меня за угол дома и понижает голос до еле различимого шепота: – Пожалуйста, если она спросит, как мы познакомились, не говори ни слова про Джейн. Скажи, что у нас есть общий друг, но не больше.

Хорошо, – не очень понимаю я.

Пойдем, пойдем.

Не выпуская мою руку, Фелиппе тащит меня наверх. Мы оказываемся в его комнате. На диване сидит женщина, волшебница в темно-коричневой мантии и с волосами медного оттенка. Она рассматривает колдографии, лежащие у нее на коленях, и не поднимает головы, пока Фелиппе не окликает ее:

Мария Инесса.

Вы! – восклицает она, поднимаясь. Колдографии осыпаются на ковер, а в руке ее – палочка.

Комната большая, и нас разделяет не меньше десяти футов, но я невольно отступаю назад. Женщина из дома на озере. Женщина, которая дала мне шкуру летейской жабы. Однако сейчас в ее глазах, голосе столько ярости, а в ней самой – я это помню еще по прошлой встрече – столько силы, что, несмотря на то, что моя палочка тоже сама собой скользнула мне в руку, у меня вовсе нет уверенности, что меня не вынесет сейчас из дома. Или не случится кое-что похуже.

Вы с ума сошли! – в руках Фелиппе тоже палочка. А еще он только что стоял в стороне от меня и вдруг оказывается впереди, на «линии огня». Сумасшедший. Идиот.

Однако его тактика срабатывает. Мария Инесса слегка опускает палочку.

Ты знаешь, кто это? – спрашивает она, и я понимаю, что худшее миновало. В ее голосе уже не ярость – холод.

Разумеется, – фыркает Фелиппе. – Северус, мой близкий друг.

Я не об этом, – отмахивается она. – Ты знаешь, что он Пожиратель?

В гостиной воцаряется молчание. Слышно только, как потрескивают дрова в камине и сквозняк треплет лист тетради, лежащей на столе около окна. Потом я понимаю, что смотрю неотрывно на Фелиппе и перестал даже дышать. Ох, Салазаровы кости, сколько раз я уже это проходил, и Фелиппе-то уж знает про меня столько всего, и все равно я жду, что сейчас он скажет «Северус, извини, но…»

Но он вместо этого говорит мягко:

Я знаю, что он бывший Пожиратель. А еще знаю, что без него я бы не выжил. Он рисковал жизнью, чтобы спасти меня от черной пыли.

Мария Инесса опускается на диван и вдруг, закрыв лицо руками, начинается смеяться. На секунду я думаю, что у нее истерика, но она отнимает руки от лица:

Я дала ему шкуру, Фелиппе. Мы тебя спасли.

Ааа… Тогда, – Фелиппе обессиленно опускается в кресло, отводя ото лба мокрые от пота пряди, – может быть, вы объясните мне, оба, как два самых моих близких человека, которые участвовали вместе в моем спасении, возненавидели друг друга до такой степени, чтобы устроить дуэль в моем доме.

Он растерян и смотрит на меня так беспомощно, что я решаю ответить:

Я вижу эту даму второй раз в жизни, Фелиппе. Мы встретились совершенно случайно, когда я искал ингредиенты для зелья от черной пыли. Я даже не знаю, как ее зовут.

Мария Инесса, баронесса де Ведья-и-Медоре. То есть теперь герцогиня Вильярдо, – поправляется он.

Вильярдо. Мерлин, только не это. Мария Инесса. Мачеха Ромулу.

Я призываю первый попавшийся стул – ноги просто не держат – и падаю на него. У меня нет сил смотреть кому-либо из них в глаза.

Вы пытали моего друга, – говорит Мария Инесса. – Я вспомнила вас.

Фелиппе молчит.

========== Глава 105. Ради всех святых ==========

Вы пытали его, – повторяет Мария Инесса.

И что ей ответить? Что вообще люди отвечают на такое?

«Я сожалею»? «Это все в прошлом»? «Я не хотел»? «Такое случается»? «Меня заставляли»?

Да, позднее я этого не хотел, да, порой мне кажется, что я сожалею об этом каждую секунду своей жизни, но я пошел на это сам, и я хотел быть в круге Лорда, хотел быть там рядом с Люциусом вплоть до того, что ревновал вначале к каждому заданию, хотел быть могущественнее всех.

И, возможно, в других условиях я мог бы все отрицать, но не сейчас, не когда Фелиппе столько знает обо мне, и не когда передо мной – та, которая вырастила Ромулу. Похоже, единственное, что я сейчас могу сделать – держать лицо, продержаться до момента, когда уйду отсюда.

Пока уходить нельзя. Фелиппе необходим для ритуала, а Мария Инесса явно имеет на него влияние. Мне нужно, чтобы он не передумал. Нужно перехватить контроль.

Я заставляю себя встретиться с Фелиппе взглядом. Он смотрит так, будто ожидает, что я сейчас скажу «нет» и «прекратите нести чушь, вы же знаете, что я невиновен». Какого тролля? Как будто ты не знаешь, с кем связывался?! Как будто другие люди, с которыми ты познакомился через Джейн, были лучше меня?!

А еще в его взгляде что-то странное…

Тебе нужно поесть, – вдруг говорит он.

Что? – изумляюсь я.

Ты выглядишь измученным, и я готов поспорить, ты опять не ел со вчерашнего дня. И ты знаешь, насколько это не полезно при твоем сердце.

Измученным? Я совсем недавно пил бодрящее. Да, признаюсь, я с утра ничего не ел, но… И откуда он знает про сердце?

О, черная Мадонна, вы еще облобызайтесь троекратно! – восклицает Мария Инесса, но в ее голосе теперь раздражение, и мне кажется, я пойму что-то… вот-вот, но Фелиппе не дает мне этого сделать.

Ты знаешь, где мое сердце, – возражает он спокойно, обращаясь к Марии Инессе. – И это не меняется уже десять лет. У Северуса паршивое прошлое, и он был далеко не ангелом, этого никто из нас не отрицает, но его прошлое закончилось пятнадцать лет назад. С тех пор Северус много раз помогал нам в важных операциях. Сейчас как раз такой момент, когда мы планируем еще одну, – Фелиппе пододвигает к краю стола тарелку с ломтями мяса и наливает бокал вина.

Я пытаюсь протестовать, но затыкаюсь под его жестким взглядом. Хозяином ситуации неожиданно стал он, и отчего-то я понимаю, что он сейчас делает для меня больше, чем я когда-либо мог сделать для него.

Четырнадцать лет назад, – глядя куда-то в потолок, говорит Мария Инесса. – Это было четырнадцать лет назад.

Пер тутти санти*, – вздыхает Фелиппе. – Давайте вы не будете выяснять отношения сейчас. А еще лучше вообще не будете их выяснять. Северус очень важен для нас, Мария Инесса. А сейчас мы с Северусом пытаемся сделать то же, что делали с тобой десять лет назад, иначе могут быть большие последствия. Нам необходим твой опыт. – Он наливает еще один бокал для нее: – Ты поможешь?

Мария Инесса устало машет рукой и берет бокал. На меня нарочито не смотрит.

Что именно тебе нужно?

И в этот момент на лестнице раздаются шаги. Мы оба с Марией Инессой синхронно выхватываем палочки и так же синхронно их опускаем, когда в комнату вваливается волшебник в расстегнутой мантии и с пьяной улыбкой на лице.

Вау, я что-то интересное пропустил? – волшебник поднимает руки, показывая, что он безоружен. В правой руке его бутылка вина. Мантия изрядно помята и перепачкана чем-то белым, кружевной воротник рубашки порван, и на груди виднеется ссадина.

При взгляде на Марию Инессу его ухмылка ненадолго пропадает, но потом опять возвращается. Фелиппе, похоже, не знает, радоваться ли ему или огорчаться. А у меня холодеют руки, потому что передо мной – «малыш Эрни». Эрнесто.

И еще – он с ходу заговорил по-английски, и это значит, что он меня узнал.

Сегодня исключительный день. Давно таких не было.

Эрнесто бросает свою бутылку на пол, садится на стол, так, что оказывается совсем рядом с Фелиппе зпт и отхлебывает из горла «нашей» бутылки, четко обозначая для меня, что он здесь свой и главный. По крайней мере, в отношении Фелиппе.

Потом подмигивает:

Мы знакомы?

Вряд ли, – отвечаю холодно, стараясь подавить противную дрожь в руках. С одной стороны, первый момент паники прошел, вряд ли он афиширует свои походы в гей-клуб и ему действительно захочется рассказывать, где он меня видел. С другой стороны, он уже порядком пьян, а еще, я помню, ему нравится провоцировать.

Однако мне везет – Эрнесто оглядывается на Фелиппе и потом протягивает мне руку:

Эрнесто.

Северус.

А вот это интересно. В том, как Эрнесто смотрит на Марию Инессу, видно, что он побаивается мачехи и бунтует против нее, однако против Фелиппе он даже не бунтует, он его слушается. А еще он, разумеется, тот самый бывший (или уже не бывший?) парень Фелиппе с «бешенством члена».

Так в чем наше дело? – Эрнесто вновь устраивается рядом с Фелиппе.

Можно сказать, что и для тебя задачка, – говорит тот. – Нужно прервать ментальную связь, в которой один человек находится под воздействием другого. При условии, что тот, кто находится под воздействием, не очень-то настроен прерывать его. И чтобы те, кто будет прерывать эту связь, не пострадали. В том числе и от связи партнеров партнеров.

Эрнесто переглядывается с Марией Инессой.

Карманы памяти! – восклицают они в два голоса.

Карманы памяти? – точно так же переспрашиваем мы с Фелиппе.

Да, это… – начинает Эрнесто.

Карманы памяти – это нечто вроде отдельной линии защиты, – перебивает его Мария Инесса.

Эрнесто машет рукой и делает очередной глоток из бутылки.

Когда окклюмент имеет дело с вторжением в разум, если это сильный волшебник, у него есть шанс создать в памяти отдельные хранилища, куда он складывает лучшие воспоминания. Чем сильнее волшебник, тем больше хранилищ он может удерживать. Воспоминания, которые в такой момент находятся в основной памяти, в таком случае не являются настоящими, они лишь очень яркие следы того, что находится в хранилище.

Но… это же всего лишь один из известных способов защиты?.. Опытный легиллимент распознает его на раз.

Не перебивайте, – жестко говорит Мария Инесса. – Речь не идет о том, чтобы подсовывать фальшивку. Если подсунуть фальшивку опытному легиллименту, он не раз перетряхнет всю память, чтобы понять, что происходит, и в конце концов добьется своего. Но воспоминания в данном случае являются настоящими, поэтому никто не сможет сказать, что они не настоящие. Кроме того, при фальшивке окклюменту придется удерживать в памяти и фальшивые воспоминания, и настоящие, и защиту настоящих. Здесь же все не так. При создании кармана памяти волшебник не помнит, что он есть. Поэтому до знания, что он есть, тому, кто вскрывает память, добраться невозможно. Карман памяти располагается как бы за всей памятью, вне ее. Чем сильнее волшебник, тем больше карманов. В карманах удерживаются ключевые воспоминания, которые сделали волшебника тем, кем он стал.

То есть это что-то вроде думоотвода или нескольких в голове? Но если… окклюмент отдает власть над памятью добровольно, он же не станет создавать карман?

Создание кармана у натренированного мозга происходит неосознанно при одной только угрозе, что что-то случится с памятью. А любое вторжение – это угроза, – пожимает плечами Мария Инесса.

Однако… если такой карман создан, то что с того? Как это поможет вывести волшебника из-под угрозы, которую он, к тому же, не хочет осознавать?

На этот раз мне отвечает Эрнесто:

Нужен кто-то, кто напомнит. Тот, с кем связаны самые сильные из этих воспоминаний. Или его образ.

А если они связаны как раз с тем, кто подмял окклюмента под себя?

На этот раз наступает долгое молчание.

Теоретически это должен быть редкий случай, – наконец прерывает его Эрнесто.

А практически?

Ну, у всех есть счастливые воспоминания из детства.

Неужели? – не могу не ухмыльнуться.

Первые выбросы магии. Первое посещение магазинов. Даже самому нищему и самому несчастному ребенку наверняка удалось побывать в волшебном квартале. Первая палочка. Первое удавшееся заклинание. Первая фраза, прочитанная в книге.

Проще говоря, это как Патронус?

Патронус? – Эрнесто задумывается. Хмель уже слетел с него, и ясно видно, что он в своей стихии. Перестал рисоваться, и ему в самом деле интересно. – Нет. Насколько я помню что-то про Патронус, это ведь какое-то светлое воспоминание? В карманах может находиться все, что угодно. Но то, что важно для волшебника.

Пытки магглов, например, если это давало яркие ощущения, – хмыкает Мария Инесса. – Можно приволочь парочку магглов и попытать их у него на глазах.

Фелиппе при ее словах проливает вино.

Прошу прощения, – говорит она, резко встает и, бросив на меня взгляд, который ясно говорит, что нам лучше больше никогда не встречаться, выходит из комнаты. С лестницы раздается хлопок аппарации.

Эрнесто переводит взгляд с Фелиппе на меня, потом опять на Фелиппе и встает.

Кажется, мне тоже уже здесь делать нечего, – неприятно усмехается он.

И прежде, чем Фелиппе успевает договорить: «Эрни, ты все не так понял», – исчезает. Бутылка, которая только что была в его руке, с громким стуком падает на стол.

Несколько минут мы молчим. Потом я решаю, что время дорого. Убираю лужу, призываю нетронутую бутылку вина с другого стола, открываю ее и разливаю по бокалам.

Полагаю, это не совсем то, что ты планировал? – спрашиваю.

Да уж, – хмыкает Фелиппе, – совсем не то. Эрни появляется сейчас здесь раз в полгода, а Мария Инесса не была у меня несколько лет. – Он со вздохом опускается на диван. – Что ж, что-то все-таки нам рассказали, и для тебя это не было бесполезным.

А для тебя?

Для меня? – он горько усмехается. – Я соврал главе рода, причем ей ничего не стоит это выяснить. И это значит, что мне снова придется ей врать, чтобы выкрутиться. Потом, я пытался манипулировать ею, и это сработало, но манипуляция всегда оставляет послевкусие. Мария Инесса умна и не сможет меня не раскусить.

Есть еще что-то, я вижу. Судя по тому, как он опустил голову, стыд и чувство вины.

У меня перед ней огромный долг. Но она все равно столько раз выручала меня, – продолжает он. – Ну, и Эрнесто… Он точно решил, что мы с тобой любовники. – Фелиппе опускает голову совсем низко. – А я… все еще надеялся. Все это время надеялся, что он вернется, придет поговорить хотя бы… Я согласен был бы, кажется, даже быть вторым, даже после всех его этих… походов… главное, чтобы он возвращался… чтобы хоть иногда… – Он поднимает голову и смотрит прямо на меня. Слез в глазах нет, но он явно на грани: – Идиот, да?

Нет, – говорю мягко. – Не идиот.

Вспоминаю, как ждал ласки от Альбуса. Да что там, несмотря на все, что было потом с Фелиппе, несмотря на Ромулу, какая-то часть меня до сих пор ждет…

Скажи мне, что тебе это поможет, – Фелиппе вдруг встает и подходит ко мне. И взгляд у него… в общем, тот самый, столь не любимый мной взгляд. На секунду мне кажется, что он хочет близости, хочет поцеловать, и я слегка отодвигаюсь, но он лишь повторяет: – Скажи, что все не зря.

Не зря, не зря, – я слегка ерошу его волосы и целую в лоб, внутренне досадуя про себя, что повторяю жест Альбуса.

Он возвращается на диван и несколько минут сидит, уставив взгляд в пол. Потом решительно встряхивает головой и направляет палочку на разбросанные фотографии, собирая их в кучку на столе.

Кто тебе сказал про мое сердце? – спрашиваю я. – Маршан?

Маршан и тебя лечит? – изумляется он. – А, ну конечно же, Ричард… Нет, я не знал. Но Мария Инесса много лет страдала сердцем, и это самый короткий способ вызвать ее сочувствие. Она… обычно она пример светской вежливости, но…

Но не будет церемониться с Пожирателем даже в твоем доме?

Он вздрагивает:

Это сложно. Мария Инесса – глава огромного рода. В конечном итоге ей приходится защищать нас всех, в том числе и от самих себя. А на род наложено не одно проклятие. Сегодня у нее был тяжелый день. Она просила меня помочь в розысках своего брата Пабло Эстефано, чтобы сообщить ему о смерти другого брата, герцога Вильярдо, а выяснилось, что Пабло Эстефано тоже умер.

Фелиппе кивает на колдографии. Я беру ближайшую ко мне, и она чуть не падает у меня из рук – с колдографии мне подмигивает тот самый бородач, которого я видел здесь, во сне, когда пытался вытащить Фелиппе из-под чар фальшивой смерти. Что ж, наверное, я где-то видел его колдографию, и этот образ затесался ко мне в видение. Я оглядываюсь в поисках колдографий в комнате, но нахожу на камине только пару фотографий – девочки-зельевара и Фелиппе в компании шестерых парней-полицейских.

Двоих уже нет, – говорит он, заметив мой интерес. – Стефано пятого февраля… Ну, ты помнишь. У меня здесь еще были колдографии отца и Эрнесто, но я убрал их. Не могу их видеть.

Я киваю.

Ритуал предположительно в следующую субботу.

Просто пришли сову. Я буду в отпуске. И сниму браслет, так что меня не смогут отыскать для внезапного дежурства. Даже забавно, я не был в отпуске с тех пор, как начал работать в полиции.

Все когда-нибудь бывает в первый раз, – хмыкаю я, чувствуя, как начинает таять глыба льда, которую, оказывается, представляли собой до этого момента мои внутренности.