Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 74 страниц)

Эухения захлопнула тетрадку, но строчки, исписанные неровным, не устоявшимся почерком, почти детским почерком, прыгали перед глазами, стучали молотками в голове.

«Так я и знала, что это притворство».

«Представляешь, чтобы я ее искал?»

«Заставила повторять его, что она уродина».

«Зверушка… Он сказал, что отделается от него».

Гжегож не любил ее, любил Нику, украл все деньги и пытался убить Мора.

Как это возможно было понять?

За что? За что?!

Она выронила дневник, потянулась за ним и упала на колени.

За что?!

Дотянулась, но едва коснулась обложки, дневник вдруг вспыхнул под ее пальцами, фиолетовая ткань расползлась клочками на глазах, страницы съежились и опять перед глазами поплыли проклятые буквы.

И в голове вдруг сами начали складываться в слова.

Я не знаю, Бог, есть ты или нет, но если ты есть, ты самая бессердечная тварь на этом свете, и я тебя проклинаю!

И Эухения не выдержала и закричала.

Потом, уже понимая, что происходит, в последней нелепой попытке сдержаться обхватила себя руками. Но яростное, глубокое, однажды разбуженное невозможно было остановить. Краем глаза она видела бегущего к ней, спотыкающегося на песке Ромулу, но адское пламя уже вырвалось наружу, выплеснулось, разлилось по озеру гигантской раскаленной волной, и ни прохлада воды, ни ветер, беснующийся в соснах, не в силах были остановить его.

========== Глава 124. Потерявшаяся вода ==========

Сова прилетает, когда я обрабатываю ингредиенты, только что собранные в сыром лесу. Мозг не занят, руки все делают сами, да даже если бы и был занят, мысли все равно свернули бы куда не надо. Чертов мальчишка, проводит со мной несколько жалких часов в сутки, а по факту отнял у меня всю жизнь. Порой мне даже кажется, что Альбус позвал его сюда для того, чтобы я убедился – так жить нельзя.

Для чего-то же он должен был его сюда позвать, а это самое безобидное, что можно представить. Дааа, пытаться понять планы Альбуса – задача сама по себе безнадежная. У него «в карманах» всегда найдется что-то еще. Лучше уж думать о тех минутах, когда мальчишка здесь. Бесстыдно, медленно, трется об меня, вызывающе глядя в глаза. Будто бы змея смотрит на того, кто играет на дудочке, вроде бы и послушна, но остается шанс, что укусит. И на самом деле непонятно, кто из нас змея. В этот момент слова Хенрика меня удивили бы, потому что я загораюсь сразу весь. Этим дурацким томлением, мысли путаются, и спроси меня про основной ингредиент самого простого зелья – например, перечного, я ведь не расскажу.

Нет, Альбус прав… прав…

Сова прилетает, и несколько минут после того, как староста сует ее мне в руки, вообще выпадают из памяти. Прихожу в себя на мыслях, что строчки неровные, на последнем слове не хватило чернил, они скорее процарапаны, и все это на странице, вырванной из книги, вместо нормального пергамента. Значит, писал наспех и Альбусу наверняка ничего не отправил, потому что дома только одна сова, которую он может использовать – пришлось бы на почту. А если не отправил Альбусу, значит, действительно есть шанс, что вернется. Впрочем, может, до вечера успеет и второе отправить. Хорошая почтовая сова вполне может проделать такое расстояние дважды за сутки в оба конца.

В следующий раз опоминаюсь, услышав шипение пламени в камине – превосходно, кажется, я выплеснул туда мед, вместо того чтобы выбросить ту кору, которая, как всегда, испортилась под воздействием магии при переноске. Зато эта самая испорченная кора разложена для просушки, а вот хорошей нигде не видно. Похоже, я ее уничтожил. На дальнем столе что-то лопается, несусь туда – и еще один сюрприз: когда успел включить горелку под пустым котлом, да еще большого размера? Понятное дело, хотел раскалить котел перед тем, как варить что-то, но вот что? Никаких нарезанных ингредиентов вокруг, зато вонь знатная, и едкая жидкость из лопнувшей склянки успела проесть стол.

Кажется, с меня достаточно!

Гашу все, дохожу до Астрономической башни и глотаю воздух, чуть наклонившись над перилами, ловлю редкие капли на язык. И конечно, именно в этот момент нелегкая приносит Поттера. Но разве могло быть иначе? Разве он мог остаться внутри в такую погоду, когда все приличные студенты не высовывают носа из своих гостиных. И дружка своего, Уизли, прихватил.

А если это сам-знаешь-кто? – перепрыгивая через ступеньку на крутейшей лестнице, говорит этот идиот. – Вдруг он опять взялся за старое?

Да нет, это просто чьи-то заметки, – отмахивается Поттер.

Приятель, это не просто заметки, а заметки, как управлять стихийной магией. Ты должен показать их Дамблдо…

Ну наконец-то, мистер Уизли, соизволили меня заметить…

Ну хоть ты-то не веди себя, как Гермиона, – говорит с досадой Поттер, поднимаясь следом. – Мне лично они вообще не нужны, я стихийную магию проявлял только в детст…ве.

И смотрит, смотрит зелеными гляделками.

Уизли, минус пять баллов с Гриффиндора за потрясающую манеру ходить. И оба, Уизли, Поттер – по десять баллов с Гриффиндора за неуважение к преподавателю.

Проношусь мимо: галерея, вниз, учительская, подземелье. В гостиной сбрасываю туфли – оказывается, так и ходил в домашних, падаю в кресло, притягиваю литровую бутыль с виски – пить нельзя, Маршан даже чары соответствующие на шкаф наложил, с хитрой печатью, но я их и снимать не стал, Люциус еще прислал.

Глоток. Еще глоток. Вдыхаю. Выдыхаю. Отпускает.

И ведь накладывал же Конфундус – доверять тетради и не рассказывать больше никому. Какого черта на Поттере все не работает или работает не так, как надо?! Наверняка теперь попрется к Альбусу и тетрадь предъявит. Почерк, конечно, не мой, с заклинанием подмены, но если Поттер ни за что не догадается, то Альбусу и взламывать чары не надо. Он меня знает как облупленного.

Глоток. Еще глоток.

Люциус, вывалившийся из камина, молча садится в кресло напротив и протягивает руку. Передаю бутыль ему.

Нарцисса увидела воспоминания о Рэнделле, – объясняет. Делает предупреждающий жест и болезненно морщится, будто бы я что-то успел сказать: – И не надо мне говорить, что ты говорил.

Да уж, отвратительная была затея. Люциус попросил научить Нарси окклюменции месяц назад. Мне хотелось хоть насколько-то отделиться от мальчишки, перестать быть для него в доступе на двадцать четыре часа в сутки, и я согласился. Тем более что Люциус отдал один из домов во Франции в пользование Анабелле. Конечно, он помогал прежде всего самому себе – если Анабелла его проклянет, то лишится убежища. С другой стороны, я понимал, что это, хоть и хорошее решение, все равно временное. Если Лорд когда-либо узнает об Анабелле, о ее силе… о силе Блейза, и о том, что ему и не подумали об этом рассказать, мало не покажется никому.

Я дал Нарси три урока и не отказывался продолжать, тем более что она продемонстрировала хорошие способности, и учить ее было легко. Она не боялась меня, и я давно уже знал про ее романы, в то время как Люциус до сих пор (при всей их очевидной безуспешности) делал попытки сохранить лицо. Но Люциусу показалось мало. Он стал заниматься с ней еще и сам. Разумеется, я предупреждал его, что торопливость в этом деле еще никому не помогала, но куда там…

Как много? – спрашиваю.

Как будто это имеет значение! – пренебрежительно фыркает он.

Да уж.

Люциус снова тянется к бутылке. Приглядываюсь – выглядит жалко. Волосы всклокочены, мантия помята и разорвана внизу, на щеке кровоточащие порезы – один явно от перстня, а второй уже от заклинания. Нарцисса не привыкла сносить неприятности молча, хотя всерьез ей достать мужа вряд ли бы удалось.

И какого драккла? – он выпивает сразу с полбокала. – Было бы это во времена ее интрижки с Антонином, – Люциус презрительно кривит губу, – или еще полгода назад, она бы и бровью не повела, а теперь, видите ли, ее предали.

А он, оказывается, не так уж слеп.

То есть она не знает, что это?..

Ты предлагаешь об этом рассказать?! – Люциус закашливается, чуть не подавившись.

Я в свою очередь давлю внезапную жалость. И ненависть к Рэнделлу. Конечно, мне бы и в голову не пришло рассказать Нарциссе. Только не это.

Люциус закрывает лицо руками.

Ты знаешь, я мог бы стереть ей… – начинаю я.

Нет, – он встряхивается. – Я сам должен с этим разобраться. – Люциус встает и ставит бутыль на стол. – Спасибо, Северус. Но мне пора повзрослеть.

Он неожиданно делает шаг ко мне, целует в лоб, словно младшего брата, и исчезает в камине, и единственным свидетельством его присутствия становится тонкий шлейф аромата – сладковатого, но с ноткой можжевельника.

В следующий раз я выныриваю в реальность (а может быть, и не выныриваю), когда слышу крик, и даже не крик, а вопль. Это явно Ромулу, он бежит по берегу озера, размахивая руками, спотыкается и падает на колени. И в этот момент я понимаю, что же в этой картине не так – озеро горит. Огненные волны катаются по поверхности, не выплескиваясь на берег, а озеро словно пытается сдержать их, заворачивая края так, чтобы волны откатывались назад, но видно уже, что у него не хватает сил. И то тут, то там над поднявшимся краем выступает оскаленная морда. Адский огонь!

Сначала я чувствую облегчение – это же просто воспоминание Ромулу, потом соображаю, что ферма, которую он тушил, была в горах, а здесь озеро, лес, и с того места, где я стою, виден замок. А где я, собственно, стою? И что я могу?

Пытаюсь двинуться, и не получается, обернуться – тоже. Я всего лишь зритель, вошедший в картину, и вижу только то, что ее полотно разворачивает передо мной, позади – ничего нет.

Ромулу между тем поднимается, размахивая палочкой, потом отбрасывает ее, вытягивается вдруг, но не прямо, а и сам будто, пока это делает, идет волнами, вскидывает руки и начинает выкрикивать какое-то заклинание. Это не латынь, не испанский, и вообще, судя по структуре и ветвистости, какой-то древний язык. И в этот момент становится понятно, что сейчас он снова потеряет магию, только на этот раз уже насовсем. Я тянусь к нему и сбиваю с ног. Столпом воды, выплеснувшимся из озера. Я как-то связал свою воду с его магией и перебил колдовство. Ромулу упал, но в то же время я ослабил озеро, и теперь все еще хуже – оно трепыхается изо всех сил, задирая край так высоко, как только может, но видно, что первая морда уже готова перемахнуть через него и броситься вниз, на сосны на берегу. И Ромулу… вновь поднимающийся во весь рост. Я его не спасу, если не остановлю это.

А я не остановлю.

Отчаянно пытаюсь связать свою воду с водой озера, и не получается. В первый раз вышло случайно, а теперь озеро убедилось – я незнакомец, враг, отнимаю магию непонятно зачем и лишаю его сил. Можно попытаться сделать это в одиночку, но моей магии недостаточно – и я либо потеряю ее, либо умру вообще. А у меня Поттер, у меня Альбус и Поттер, и я просто не могу их подвести.

Я вижу, что Ромулу больше не может собраться. Он машет руками, но до осмысленных движений этим взмахам далеко. Он потерял часть силы, когда колдовство прервалось. Он уже не сможет загасить пожар даже ценой магии. И в этот момент я понимаю – я должен уйти. Я убил его своим глупым движением и должен уйти.

Я так просто, ясно понимаю в этот момент – если он умрет, я больше никогда не смогу жить. Потому что это хуже, чем с Лили. И потому что это я пытаюсь стоять твердо и колдовать там, на берегу. Не Ромулу. Потому что это больше всего, что я чувствовал когда-либо – с ним.

И я не могу уйти. Проклинаю себя, понимая, что если не уйду сейчас, мне придется смотреть, но не могу.

А потом все, кажется, происходит сразу. Наверное, от отчаяния, я пытаюсь дотянуться до озера еще раз. И от отчаяния же попытка вдруг выходит. Но озеро обессилено, измучено, и мне достаются лишь отголоски магии перед концом. И одновременно я вдруг чувствую другую воду, где-то позади меня, сильную, уверенную, хоть еще никогда и не бывавшую в деле, она узнала, она ищет меня, и я внезапно узнаю в ней ту магию, что чувствовал на Астрономической башне в эту ночь. Мы схлестываемся, вцепляемся друг в друга, так, как изголодавшиеся попрошайки вгрызаются в еду, связываем свою магию одновременно с магией озера, и вся толща воды вдруг вывинчивается из ложа и, закручиваясь, словно торнадо, поднимается вверх. На несколько секунд перед моим взглядом мелькает кусок абсолютно сухого дна с остатками сгнившей лодки посередине, а потом масса воды обрушивается обратно, слегка выплескиваясь на берег, напоследок окатывая Ромулу водой еще раз и после этого уже только успокаиваясь.

И в этот момент меня вышибает из картины – я просыпаюсь. Стою на коленях на полу, камин погас, и в комнате холод и полная темнота. Дотягиваюсь до стола, нащупываю бутыль и опрокидываю в себя все, что осталось. Становится немного теплее, но не сказать, что менее мерзко. Господи, я чуть не убил его. Если бы неизвестная вода не нашла меня, я бы не решился использовать свою. Или… все это сон? Нужна вода, и вот она оказывается под рукой… Ну да, конечно, в жизни стихийные маги такой силы попадаются на каждом шагу, стоит только выйти в Косой переулок.

Развожу огонь, и это последнее заклинание, на которое меня хватает. Если это сон, тогда какого тролля я вымотан так, будто по мне целый час бегало стадо громамонтов?

Встать удается далеко не с первого раза. Мне нужен Альбус! Зову Донки, но чертов эльф не откликается. Эльфа Анабеллы я ей вернул, а имя школьного эльфа, как назло, вылетело из головы. Вместо Патронуса из палочки вырывается жалкий дымок. Тонизирующее помогает ощутить себя более приемлемо, но уже понятно, что это ненадолго. Такой выброс силы восстанавливается далеко не сразу.

Первым я бы, конечно, обратился к Хенрику, но тот на каком-то конгрессе. Из камина в гостиной Альбуса почти выползаю. Кое-как цепляюсь за диван, встаю. Я сегодня мастер идиотских поступков. Не выпей я столько, или хотя бы не принимай я алкоголь в последние полчаса, можно было бы еще порцию тонизирующего, а так – слишком большой риск.

Кабинет Альбуса – оазис покоя. Привычно стучат приборы и летают пылинки в солнечных лучах. Фоукс дремлет на насесте, лениво тянет голову в мою сторону, когда я прохожу мимо, но затем прячет ее обратно под крыло. Дверь в спальню выглядит едва отличимой от каменной стены. Бормочу все мыслимые проклятья и пинаю ее ногой.

Это несомненно поможет, – ехидно замечает Блэк.

Тебя забыли спросить.

Подожди, – доносится участливый женский голос с другого конца кабинета. – Он теперь всегда возвращается.

«Теперь всегда возвращается» – это уже лучше. Только ждать я не собираюсь. Мне нужно срочно попасть в Толедо.

Стоять совсем тяжело, и я сажусь на ступеньки: переждать минут двадцать и можно будет уже тонизирующее. А там – добраться хотя бы до Филиуса…

Прихожу в себя от того, что Альбус трясет меня за плечо. Вскакиваю и тут же валюсь на него. Сил по-прежнему нет, хотя, судя по опущенным шторам, уже как минимум вечер.

Северус, мальчик мой? – Альбус удерживает меня.

Мне нужны два портключа, один в Милан и другой в Толедо.

Если Фелиппе, который может проводить меня к Ромулу, не окажется на месте, я, вероятно, смогу узнать, где живут Вильярдо, на совиной почте. А если и нет, то сову из Толедо он получит (и ответит на нее) гораздо быстрее.

Нет.

Нет?

Что ж, мы вернулись к тому, с чего начали.

Не в том смысле, Северус. Я полагаю, у тебя есть серьезные причины беспокоиться о нем, но ты сейчас не перенесешь даже парную аппарацию, – он взмахивает палочкой, окутывая меня сиянием диагностических чар, и кивает сам себе. – Полагаю также, что визит работодателя вызовет меньше вопросов. Подожди-ка…

Альбус неожиданно отпускает меня, стремительно поднимается по ступенькам и открывает окно. В кабинет врывается сова. Непонятного цвета, мокрая, грязная, и, судя по тому, с какой яростью она набрасывается на один из альбусовых приборов на столе, очень голодная. Альбус подсовывает ей вазочку с печеньем, но сова, метнувшись к нему, не подпускает к себе. Руки Альбуса мгновенно покрываются кровью.

Он отступает и вдруг начинает улыбаться.

Это тебе, Северус, – говорит.

Я делаю шаг к сове, и она мгновенно перестает бушевать, садится мне на руку и спокойно позволяет отвязать конверт, на котором, кроме моего имени, проступает почтовый штемпель Толедо. Внутри оказывается продолговатая полоска пергамента. Обгоревшего по краям, шириной примерно в пятую часть страницы. Переворачиваю и читаю: «Стащил его у сестры. Напиши на нем что-нибудь сразу, как получишь».

О, как интересно, Северус, – безмятежно замечает Альбус, залечивая царапины. А ведь он в мою сторону даже не смотрел, пока я вскрывал письмо. – Тебе досталось удивительное средство связи. И чрезвычайно редкое. Я видел такое лишь однажды, у моего друга Николаса Фламеля.

Он вкладывает карандаш мне в руку даже раньше, чем я начинаю искать его. Пишу: «Я получил». Карандаш дрожит в пальцах, и Альбус фиксирует мою руку.

Дыхание, кажется, затаили мы оба. Сова перестала клевать печенье, и смотрит на нас, наклонив голову. Даже приборы стихли, и портреты ждут в таком же напряженном молчании.

Но проходит меньше минуты, и на пергаменте начинают проступать неровные буквы.

«Боги. Наконец-то! Второй час пялюсь на эту гребаную полоску».

Я едва замечаю, как вновь оказываюсь в подземельях. Ромулу пишет, что соскучился, что едва пережил этот день и четыре семейных совета. Что жених его средней сестры сбежал с младшей сестрой. «Представляешь, этот мерзавец был целителем моего деда, и, как выяснилось сегодня, когда дед вдруг пришел в себя, нарочно травил его все это время, вместо того чтобы лечить. И лепрекона моей сестры едва не убил, потому что лепрекон мог его выследить. Кажется, я никогда не мечтал так сильно быть вдалеке от всего этого».

Не знаю, что писать в ответ. Кажется, эпистолярный жанр совершенно не мой конек. Язвить не получается, сейчас это слишком его заденет. Надо же, всегда даже перед Лордом находил, что сказать, а тут выбираю каждое слово и заканчиваю тем, что ничего не пишу. И все жду, когда же он заговорит про озеро.

«Ты тут?» – спрашивает.

«Тут. – И наконец находится вопрос: – Когда тебя ждать?»

«Скорее всего, послезавтра, в крайнем случае через два дня. Представляешь, она еще и дневник вела подробный. Я нашел обгоревшие страницы на берегу озера. Сестра пыталась его сжечь».

«И что случилось?»

«Ничего не случилось. Просто несколько страниц не сгорели, так что стало понятно, насколько там все было плохо».

«А дальше?»

«Дальше? Ты задаешь какие-то странные вопросы, Северус. Я их сжег и пошел к сестре. Мне хотелось утешить ее, но она спала. И тогда я и увидел пергамент. У них в комнате все вещи свалены в кучу, он лежал на самом верху. Я оторвал половину. Мне еще предстоит объясняться с ней, но я действительно сошел бы с ума, если бы мне пришлось ждать от тебя письма целый день. Между прочим, пергамент несгораемый. И ты, кстати, тоже можешь разделить его и отдать часть кому-то другому. Но лучше так не делай, потому что я буду очень ревновать и тебе от меня не будет покоя».

«А перед этим? Днем ничего не случилось?».

«Нет, днем как раз все было нормально. Я заснул в библиотеке, а когда проснулся – как раз и пошел на озеро. Тогда мама отдыхала, и мы еще не знали про дедушку. И думали, что все закончилось… в каком-то смысле. Вообще-то я думаю, это хорошо, что он сбежал, потому что он – ота. Это что-то вроде гипнотизера. И кто знает, что он мог бы натворить еще, кроме того, чтобы просто забрать наши деньги? А почему ты спрашиваешь?».

Я еще не знаю, как переварить новость про ота, а он настаивает:

«Почему ты спрашиваешь, Северус?»

«Дурной сон».

«Вау. Дурные сны обо мне. Наверное, это эгоистично с моей стороны, но я рад, что я тебе снюсь».

Неужели сон? Но он же был на озере! И его сестра жгла дневник, значит, могла применить адское пламя, и мог начаться пожар.

Оглядываю гостиную: нет, не похоже, чтобы здесь что-то разрушили, а потом восстановили. На всякий случай применяю на столик заклинание памяти вещей. Мне уже лучше, и я все-таки выпил тонизирующее, а большого расхода сил это заклинание не требует. Кроме того, оно забирает силу в зависимости от того, сколько памяти мне нужно, а меня интересуют всего лишь полдня. Нет, ничего неподобающего здесь не происходило. Но куда-то же моя сила должна была деться!

Кидаюсь к камину и переношусь в гостиную к Альбусу. Уже около двух, но он все еще в кабинете, и, будто ждал специально – ничуть не удивлен моим приходом.

Что ты увидел, – спрашиваю, – когда делал диагностику?

Ничего непоправимого, Северус. Большой расход силы, который ты восстановишь в течение нескольких дней. Иначе, как ты понимаешь, я немедленно отправил бы тебя как минимум к Поппи.

Поколебавшись, рассказываю ему о том, что видел на берегу. За исключением того момента, что хотел уйти и оставить Ромулу.

Эта сила не могла уйти в никуда, не так ли?

Немного зная реальность снов, – говорит он мягко, – могу предположить, что твои страхи и опасения соединились с твоей интуицией и создали нечто вроде альтернативной реальности, в которой ты и выплеснул свою силу. В действительности же Ромулу ничего не угрожало. Возвращайся к себе, мой мальчик. Тебе надо поспать.

Альбус целует меня в лоб и уходит в спальню. Я переношусь в гостиную, верчу в пальцах кусочек пергамента, на котором проступают слова: «Я люблю тебя». Смотрю на них, наверное, не меньше десяти минут. Я должен сказать ему то же самое, разве нет? И если все случившееся было только сном, и я в действительности не оставлял его там, а это лишь мой постоянный страх вышел наружу, я даже имею какое-то право на то, чтобы это сказать. Но что-то, что-то застряло в горле и мешает мне, и я пишу: «Возвращайся скорей».

А потом смотрю на строки: «Мне казалось, что сегодня был один из самых ужасных дней в моей жизни, но сейчас мысль о том, что в ней есть ты, и то, что я могу говорить вот так с тобой, делает его одним лучших» и молчу.

И вновь он решает пощадить меня: «Спокойной ночи, Северус. Спасибо за все».

И я мог бы сказать ему: «То же самое, что ты говоришь мне, я мог бы сказать и про тебя». Я мог бы сказать: «Я так боялся за тебя сегодня, что не мог соображать. Да я вообще не могу соображать, когда я один, а тебя нет». И: «Если бы сегодня что-то с тобой случилось, независимо от того, какую бы я сыграл в этом роль, я не знал бы, как жить без тебя». И это тоже: «Я знаю, что порой обращаюсь с тобой не как с равным, и при этом беру больше, чем готов отдать, и мне страшно, что ты пострадаешь из-за меня, и я так и не осмеливаюсь поверить во все то, что ты чувствуешь ко мне, и мне очень трудно признавать свою неправоту, но я сделаю все, чтобы это исправить, чтобы ты никогда не жалел, что выбрал меня».

Но я отвечаю: «Спокойной ночи, Ромулу».

Он вернется во вторник, и у нас будет еще несколько недель до того, как случится Блэк и произойдут все его последствия, и я не раз потом буду думать, мог ли я изменить что-нибудь, сказав другие слова. И имели ли они вообще хоть какое-то значение. Но произойдет так, как произойдет, и я еще годы буду жалеть, что не сказал ему всего, что чувствовал в этот день и в этот момент.

========== Глава 125. Мемория Абдиката ==========

Когда он уходит из Хогвартса, мы решаем, что будем встречаться в доме. Однако легко сказать… Сейчас студенты шляются во всех направлениях, кто во что горазд, и дежурные преподаватели смотрят на гулянки после отбоя сквозь пальцы, потому что «у них же такие тяжелые перегрузки, Северус» и т.д., и т.п. Одно утешает – Альбус, видимо, сделал Поттеру внушение насчет Блэка, и теперь тот соблюдает правила и не суется даже к хижине Хагрида.

На первой неделе у меня оказываются свободными лишь два вечера. И где-то в глубине души я готов петь оду Грейнджер за то, что она удерживает Поттера и Уизли на поводке.

А еще, видимо, должен благодарить идиотскую выходку Хагрида, потому что эта троица занята к тому же и гиппогрифом.

Но оказывается, то, что у меня свободный вечер – еще ничего не значит. Прождав в доме два часа без толку и сходя с ума от тревоги, я аппарирую к Ромулу на лестничную клетку. Стучу и звоню – он не открывает. По счастью, дверь поддается простой Аллохоморе, а в чары он меня вплел. Нахожу его спящим в кухне. При моем появлении он поднимает голову от стола и начинает тереть глаза, удивленно спрашивая, который час.

Конечно же, мы никуда не отправляемся. Я укладываю его спать и ухожу. Чтобы через два дня все-таки дождаться его в доме и снова уложить спать. На третий раз, на следующей неделе все наконец срастается, и мы обедаем на террасе, глядя на море. Мы пьем вино, едим гамбургеры и хрустим чипсами, и я не могу отделаться от ощущения неправильности, даже дикости происходящего. У меня есть парень, у нас есть дом, и мы ужинаем. Ну и сколько это, по-вашему, может продлиться?

Потом начинается дождь, и мы сначала растягиваем над террасой двойной Импервиус – и у Ромулу даже получается, но потом становится сильнее ветер, и мы уходим в тепло. Пока я отношу тарелки и бокалы на кухню, Ромулу опускается на пол в гостиной, опираясь спиной на диван, взгляд уткнулся в стеклянную стену.

Он явно не здесь. И даже когда я окликаю его, он не слышит. Я опускаюсь на колени рядом с ним, отвожу волосы от его лица. Нет, лоб не горяч и глаза ясные. Берет меня за руку и тянет сесть рядом с собой. Утыкается носом мне в горловину джемпера и вдруг всхлипывает. Глажу его по волосам. Да что ж такое?

Не отпускай меня, Северус, – просит. – Даже если я захочу уйти, не отпускай.

И все последующие встречи у нас примерно такие. Немного еды, сидим в обнимку, а он молчит, и когда я спрашиваю его, о чем он думает, он отвечает, что это пустяки.

Но я же вижу, что происходит что-то не то. Это невозможно не видеть. Предчувствие нарастает во мне, и все чаще вспоминаются наши ссоры с Лили – как это было перед самым концом. Только думаю – винит ли он меня за прошлое, за такое к себе пользовательское отношение, или за будущее, которое он разрушит, оставшись со мной?

В четверг, 16 июня, в неделю перед экзаменами, я отправляюсь якобы к Маршану, Альбус обещает присмотреть за Гарри и мне наконец удается вырваться на целый день.

Сначала, правда, наведываюсь к Люциусу. С тех пор, как мы уговорили Нарциссу на то, чтобы стереть ей память, он пьет почти беспробудно. По-человечески я его понимаю, конечно, но окончание романа, одного из многих, еще не повод топить в огневиски последние мозги. По счастью, с доступом в мэнор с некоторых пор у меня все в порядке. Аппарирую в комнаты Люциуса. На часах одиннадцати нет, и иной раз его сиятельство еще и не вставали во столько, а на этот раз уже пьяны.

Женщины… – завидев меня, Люциус призывает со стола очередную, еще почти полную бутылку. – Никогда с ними не связывайся, Северус. Никогда не связывайся с ними.

Я выбиваю у него из руки и бутылку, и палочку. Люциус пытается привстать с кровати, но шлепается обратно, машет рукой и, пьяно ухмыляясь, заваливается на спину.

Мать твою, – наколдовываю и опрокидываю на него ведро воды.

Сукин сын уворачивается и что-то там бормочет. Потом делает попытку аппарировать прямо с постели и без палочки. По счастью, у него ничего не выходит. Он зовет эльфа, но я осаживаю несчастного лопоухого таким взглядом, что тот застывает в трех ярдах от кровати, не решаясь двигаться дальше.

Наколдовываю еще ведро, на этот раз температура воды похолоднее и в ней плавают кусочки льда. Задерживаю над люциусовой головой.

Сейчас ты, скотина, выпьешь антипохмельное, оторвешь свою задницу от кровати, приведешь себя в порядок и отправишься в министерство…

К черту гиппогрифа… – бормочет он, закрывая голову руками.

О да, прекрасный пример для Драко – Малфой, который не в состоянии защитить единственного наследника рода! – я все-таки опрокидываю ведро, не обращая внимания на вопли.

На мучения Драко мне, конечно, плевать, но найдется ли для Люциуса лучший повод встряхнуться, чем утереть нос Альбусу? Я, признаться, до сих пор зол на него за историю с гиппогрифом и сам. Драко, разумеется, выступил в ней не лучшим образом, но в конечном счете этой твари мог не понравится кто угодно. И подпускать к ней детей! И нет, я злюсь на Альбуса совсем не за то, что два дня назад за завтраком он вдруг принялся расточать похвалы Люпину по поводу того, насколько хорошо готовы дети к экзаменам по ЗОТИ в этом году. Хотя и нет никакого сомнения, что я подготовил бы их куда лучше. Ну что, в конце концов, оборотень видел из настоящих Темных искусств?!

Отправив Люциуса по нужному адресу, я аппарирую в дом. В следующие четыре часа мы с Ромулу вычищаем его сверху донизу. Убираем пыль, выводим пауков и муравьев, сушим подвал и чердак. А в подвале еще и крыс приходится травить. И мебель, как выясняется, основательно изъедена жучком. Хорошо еще, что дом маггловский и здесь нет такой дряни как докси. Когда повсюду выметено, вымыто, проветрено, разводим на лужайке за террасой большую стирку и после накидываем высушивающие чары на белье и чехлы. По-хорошему, конечно, их надо нормально сушить, тем более у нас имеется ветер с моря, но не в такую погоду. Надолго купол над веревками не растянешь – нужно постоянно подновлять чары. А нам обоим скоро уже обратно – причем Ромулу даже быстрей, чем мне.

Он исчезает около четырех. Я провожаю его, стоя на террасе, и хотя он перемещается сделанным мной же портключом, смутная тревога не отпускает. Я почти готов отправиться за ним, но нужно встретить рояль.

Настройщика я пока не нашел. Грузчикам дано задание привезти рояль, оставить у крыльца и, не интересуясь дальнейшей его судьбой, отправиться назад. За все заплачено заранее, ну и Конфундус в этом случае срабатывает превосходно. Недрогнувшей рукой переношу рояль сквозь стену. Я уже достаточно натренировался здесь во вторник как с мелкими предметами, так и с мебелью. Вообще архитектурные заклинания – очень интересная штука. И многие из них, на самом деле, могли бы применяться и как боевые, добавляя к поражающему эффекту эффект неожиданности.

С роялем все в порядке, и я представляю, как Ромулу должен обрадоваться (а он еще не знает, я хотел сделать сюрприз), и все-таки, когда я провожу рукой по гладкой черной крышке, меня догоняет смутное, преследовавшее весь день чувство, что это решение было совершенно неправильным. Что рояль ни в коем случае нельзя было покупать. И что теперь Ромулу совершенно точно меня бросит.

Возвращаясь потом в Хогвартс и пытаюсь заткнуть этот дурацкий голос, указываю себе на полнейшее нарушение логики. Если он меня бросит – это потому, что он разлюбил, или потому, что он не справился с чувством вины. Но уж никак не потому, что я купил рояль. Никогда не слышал, чтобы кого-то бросали из-за рояля. Тем более Ромулу сам хотел именно такой. Но уговоры не срабатывают.