Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 74 страниц)

Сонные чары наложи, – шепчу я, чувствуя, как подкатывает ярость.

Северус! – ее взгляд становится осуждающим. – Ты прекрасно знаешь, что при таком количестве зелий он из-за сонных чар может впасть в кому!

Конечно, я знаю. Сколько раз я побывал здесь сам, а потом и со слизеринцами, точно так же вот переломанными, не без помощи каких-нибудь гриффиндорских уродов.

Салазар мой, какой бред! Сажусь на табурет, пытаясь отвоевать для себя у мальчишки хотя бы мало-мальски удобную позу. Представляю, что будет, если сюда сейчас хоть кто-нибудь зайдет. Надеюсь только на то, что отбой уже наступил, и еще, что умнику Уизли и мисс Заучке не придет в голову воспользоваться поттеровской мантией-невидимкой. А уж если сам Поттер все-таки проснется!

Успокоиться мне удается не скоро. Наверное, этот вечер гораздо лучше многих из тех, что я переживал. Никто не пытает меня Круциатусом, к примеру. Или не говорит мне, что «между нами не было любви». Но это – квинтэссенция всей моей жизни. Я обречен на Поттера. Обречен заботиться о мальчишке, который не просто мне противен… из-за которого погиб мой самый близкий человек… из-за которого мне пришлось расстаться с ней вновь… Вспоминаю тот сон, так похожий на правду. Не было бы на свете вот этого, – я скашиваю глаза на сопящее нечто, – я бы, возможно, остался там…

Что меня держит здесь, кроме долга? Защитить мальчишку и помочь выпутаться Альбусу. И все… Секс, общение с Фелиппе – это приятно, но Мерлин мой – не считать же это всерьез чем-то, что могло бы удержать меня? Только эти цепкие наглые пальцы, сжимающие меня сейчас до синяков… Двенадцать лет…

Просыпаюсь я оттого, что Поттер распарывает мне вену своими ногтями. Кажется, я даже подскакиваю, но Помфри удерживает меня, заклинанием ослабляет хватку мальчишки и освобождает мою пострадавшую левую руку. Затем останавливает кровь и убирает с моего запястья следы поттеровских пальцев. Со второй рукой этот фокус не проходит, да я и не надеялся. Мальчишка все это время мечется в лихорадке, то стонет, то начинает бормотать что-то. Помфри призывает таз с губкой и начинает обтирать его. Запах от смеси совершенно ужасный, хуже, чем от маггловского нашатыря. Боже, она что, собирается его раздевать? Впрочем, что я там не видел? Невольно вспоминается история с Забини… Прошло десять дней, а Поттер уже опять влип! Талант…

Но почему он пошел в совятню один? Конфундус что, перестал действовать? Но ведь он действует раз и навсегда… Когда я, наконец, понимаю, что именно было не так, мне очень хочется захохотать, но, конечно же, не здесь. Хорош я: внушил Поттеру, чтобы он выходил из гриффиндорской башни только с друзьями, но при этом абсолютно не учел, что возвращаться туда он может вполне себе без друзей. Черт те что…

Помфри обтирает мощи святого Поттера раз двадцать, прежде чем он, наконец, затихает. Когда она отправляет таз в свой кабинет и собирается уходить, я неожиданно чувствую на своем затылке теплые губы. Поднимаю голову – у Поппи на глазах слезы. Она смахивает их краешком фартука и, гася плавающий над нами светильник, уходит. Мы с Поттером остаемся в темноте.

И я вдруг вспоминаю свои одиннадцать: избитый гриффиндорскими ублюдками, я валяюсь на этой же самой койке с дикой болью в животе и никак не могу удержать слезы – не столько боли, сколько обиды. И Помфри вдруг прижимает меня к себе, и целует, целует, куда только дотягиваются ее губы – в шею, в затылок, в висок. Гладит тяжелой квадратной ладонью по спине.

Как же я мог забыть, что меня держит? Хогвартс, конечно… Мой замок… Мой…

Поппи будит меня уже под утро. Я встаю, шатаясь, бреду к двери, и она, наконец-то накинув на Поттера сонные чары, окликает меня. Потом быстро подходит и убирает с моей мантии пятна крови: оказывается, я так и забыл ее очистить.

Спасибо, Северус. Спокойной ночи, – говорит она, уходя. А я стою посреди больничной палаты и чувствую себя так, как будто ненароком совершил что-то очень важное, очень нужное… вот хотя бы ей.

Неожиданно дверь распахивается и в нее, взметывая полами мантии, влетает Альбус. И застывает в шаге от меня. Я делаю ему знак и сажусь на ближайшую кровать, он – напротив.

Что ты хотел мне сказать?

Альбус, объясни мне, – говорю я, не глядя на него. – Ты знал, что магглы третируют Поттера?

Я объяснял тебе, Северус, – отвечает он. – Защита Лили.

Для этого ведь ему необходимо жить там не больше двух недель в году, так?

Местонахождение Гарри не должны были знать в магическом мире, Северус, – устало и как маленькому объясняет мне Альбус.

А проследить за тем, как воспитывают вашего героя, вам было недосуг? – я знаю за собой привычку переходить на шипение, когда злюсь, знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет. Так и есть.

Довольно! – гневно говорит Альбус. – Я не потерплю подобного тона даже от тебя, Северус, и тебе это прекрасно известно. – Однако тут же убавляет голос. – Но, поскольку ты имел от меня некоторые привилегии в прошлом, я объясню тебе. Арабелла Фиг, сквиб, поселилась в Литтл Уингинге, чтобы приглядывать за Гарри…

Сквиб! – я все-таки не могу остановиться. Презрение выплескивается из меня волнами, расходясь кругами, наверное, по всему замку. – Сквиб приглядывал за победителем Темного Лорда!

Тебя в прошлом не слишком волновало, что он победитель Темного Лорда, не так ли, Северус? – затыкает меня Альбус. – Арабелла приглядывала за ним, – продолжает он мягко, – и Гарри никогда ей не жаловался, что дало мне основания полагать, что у него все в порядке. Ты тоже жил в детстве в не лучших условиях, мой мальчик…

Вы что, специально хотели закалить его?! – восклицаю я, игнорируя тяжелую теплую руку, которая ложится на мое плечо.

Я этого не говорил, Северус, – его пальцы поглаживают меня, и мурашки расходятся по всему телу. Что ж, он прав, и, в конце концов, чем это отличается от всех его планов, в которых я так или иначе участвовал в предыдущие годы? Но, Боже, если бы мальчишка сломался? Если бы вместо этого дерзкого несносного балбеса с вечным вызовом в глазах в Хогвартс приехал бы кто-то послушный, подавленный?! Впервые в жизни я вдруг рад тому, что Поттер бесконечно нарушает правила…

У себя в комнатах я несколько раз смотрю на каминные часы, прежде чем все-таки запоминаю, что уже полпятого утра. Спина ноет, и мышцы ног тоже – падаю в кресло, и, закутываясь в плед, пытаюсь унять дрожь. Рука Альбуса на моем плече… стоило ему дотронуться до меня, и я… я чувствую себя снова принадлежащим ему.

Конец недели тоже особой радости не приносит. С Брэндоном в две головы мы заходим в очередной тупик.

Если мы хотим достать твое досье, то мы должны это сделать до конца февраля, – говорит Ричард.

Мы сидим на диване в моей гостиной в тупике Прядильщика, и он заметно нервничает, без конца дергая серьгу. Глаза его то и дело перебегают с книжного шкафа на входную дверь и обратно. Наверное, что-то опять не так на работе…

Дома грязно, пахнет пылью и неуютом. Перед летними каникулами Альбус обычно дает мне в помощь домового эльфа, но сейчас все приходится делать самому, и у меня полчаса ушло только на то, чтобы кое-как прибраться в гостиной. Брэндону, конечно, все равно, но мне-то нет. Отсутствие порядка, пыль – это для кого-нибудь вроде Поттера. А если я и не менял здесь мебель, то только потому, что не видел в этом смысла.

Почему мы должны спешить?

Потому что в марте министерство собирается ужесточить меры безопасности, и в первую очередь это коснется работы секретных отделов.

С чего бы? – спрашиваю я, разливая по бокалам вино из подвалов Малфой-мэнора: Люциус расщедрился и прислал на день рожденья две бутылки.

С того, что у Фаджа размягчение мозга. Общественность давит, Уизенгамот давит, твой босс давит, британское немагическое правительство наверняка тоже давит. При этом дементоры разгуливают на свободе и тихой сапой высасывают души невинных магглов. Я бы на месте Фаджа с его-то характером давно бы с ума сошел!

Мы не можем это сделать сейчас.

Почему?

Потому что я испортил Феликс Фелицис.

Что ты сделал? – он смотрит на меня так неверяще, что я чувствую себя вдвойне паршиво. Не помню, когда я последний раз портил зелье. Не во взрослом возрасте, это точно.

И нет, я понятия не имею, почему это произошло.

Но в субботу ты сказал, что оно готово!

Оно казалось готовым.

Снейп, не ври мне, что ты не в состоянии отличить готовое зелье от неготового! Кто мог его испортить?

Никто не мог. Оно находилось под темными чарами, в тайнике, и эти чары точно не были нарушены. Да даже для того, чтобы залезть ко мне в комнаты, чары нужно снимать несколько часов.

Если только это не директор Хогвартса, которого Хогвартс пропустит в любое помещение без всякого видимого нарушения охранных чар.

Наверное, я все-таки бледнею. Не подумать о столь простой вещи!

Поздравляю, Снейп, – кривит рот Ричард. – В-общем, больше никаких важных зелий в своих комнатах в Хогвартсе ты не хранишь. И не могу сказать, что счастлив от перспективы играть против твоего босса.

Кажется, еще немного, и вассал с сюзереном поменяются местами.

Нет, – я стараюсь говорить спокойным тоном. – Не против.

Но и не за, Снейп, – замечает Ричард, протягивая руку за стоящей рядом с диваном второй бутылкой. – Но и не за.

А я все вспоминаю его руку на моем плече.

В ритуале принятия в род не оказывается ничего сложного. Главное – правильно составить зелье из своей крови и крови того, кого принимаешь в род.

Земля с могилы первого известного предка, – забравшись с ногами на диван, читает Ричард. Книга выглядит такой старой, как будто Брэндоны жили еще во времена основателей, а ведь его роду не больше двухсот лет. – Ну, это тебе не грозит. Не убивать же тебя ради такого дела. Земля со священной горы Кармель. Держи, – он копается в кармане куртки, лежащей рядом на полу, и протягивает мне холщовый мешочек.

Причем тут гора Кармель?

Это ты у того, кто придумал ритуал, спроси, – отмахивается он. – Сказано «земля со священной горы», – значит, будет земля со священной. Наверное, ритуал составлял какой-нибудь сильно верующий маг. В испанских или итальянских магических семействах вон все поголовно католики. В Испании так вообще целые монастыри есть. И да, они там действительно молятся.

Пожимаю плечами. Мне-то какое дело.

Земля от порога дома, где живет глава рода, – продолжает Ричард. – Придется тебе расковыривать асфальт. Прогресс составители древних ритуалов не учли. Далее. Смешать кровь главы рода, поручителей, принимаемого в род и землю в указанной последовательности… Больше всего там достается поручителям, между прочим! Двоюродный братец поделился опытом. Такие вещи, говорит, чудятся, как после пары хороших косяков. Самое главное – получить новое имя для мага в роду, – объясняет он. – Тогда маг получает доступ ко всей магии рода, ко всем охранным заклинаниям с использованием имен, и может сам участвовать в наложении охранных чар. Не зная тайного имени, взломать заклинание очень сложно.

Авроры снимают охранные заклинания за пять минут! Даже заклинания с кровью взламываются.

Это потому что ставили их мудаки! Снейп, ты сам знаешь, что хорошо наложенные чары можно снимать часами.

Всего лишь.

Даже за пять минут можно удрать на другой конец света, запутав следы аппарации так, что тебя никогда не найдут.

Меня это утешит, когда мои чары снимет Темный Лорд, – бросаю я, отодвигая занавеску и вглядываясь в темную улицу. В самом конце ее дрожит огонек фонарика. Когда я был ребенком, он почти никогда не горел, но я все равно выглядывал: а вдруг. Это был мой фонарик: от него было видно детскую площадку, на которой мы встречались с Лили.

Снейп, на тебя не угодишь! В сложившихся условиях тебе предлагается лучшее, что есть.

Что-то перестает мне нравиться вся эта затея. Как на то, что я приму Поттера в род, отреагирует Альбус? А Министерство магии, узнай они об этом? Мальчика-который-выжил «усыновил» Пожиратель! Пусть бывший, но бывших, как мы знаем, не бывает… Сердце будто камнем придавили, холодным таким плоским валуном, и кто-то еще и придерживает камень сверху, чтобы не трепыхалось…

Сможет ли кто-то узнать о том, что я его принял в род? Сможет ли это выявить зелье родства?

Зелье родства… – он напрягает лоб так, что становятся заметны продольные морщины. – Оно выявляет родство по составу крови?

Да. Охранные заклинания на крови с использованием родовых формул действуют для всех членов рода, значит, состав крови должен меняться при вступлении в род. Вопрос в том, насколько он меняется.

Ричард находит нужный абзац:

«Если же вам необходимо скрыть принятие мага в род, то надо помнить, что единственный внешний признак членов одного рода – цвет и форма щитовых чар и стабильных щитов. Таким образом, если вам предстоит публичная демонстрация чар и заклинаний, вы можете воспользоваться зельем инкогнито». Что еще за зелье инкогнито? Ты его знаешь, Снейп?

Да. Им пользовались в средние века для того, чтобы оставаться неузнанными во время магических дуэлей. И чтобы не пользоваться оборотным, которое существенно меняет физические характеристики тела.

«Помните, что это единственное зелье, которое искажает цвет и форму щитовых чар. Такой эффект не наблюдается у оборотного зелья, которое иногда ошибочно используют для того, чтобы скрыть истинную сущность мага». Короче, это все уже лирика. У тебя щит изогнутый зеленый с золотыми и черными точками, значит, у него станет таким же. И если б у тебя были братья-сестры, у них тоже был бы изогнутый зеленый.

Я застываю. «Такой эффект не наблюдается у оборотного зелья…». «У тебя щит изогнутый зеленый с золотыми и черными точками…». «Если бы у тебя были братья-сестры, у них тоже…». «Вы из наших. Кто вы? Я – Рита». «Benedicat te Deus…»

Снейп, ты что? – испуганный голос Ричарда приводит меня в себя. Вытирая пот со лба, прислоняюсь к книжному шкафу.

Та девчонка, Рита, в доме Горбина. Ее щит тоже был изогнутый зеленый с золотыми и черными точками. Что это значит? Что она – Принц?

Ну не Снейп же? – озадаченно говорит Ричард.

Уж, конечно, не Снейп. Но ведь никаких других Принцев не существует? Если конфигурация щита – признак рода, то она должна меняться, когда ведьма выходит замуж в другой род. Моя мать вышла замуж не за мага, поэтому конфигурация щита не изменилась. Получается, что есть какие-то другие Принцы, и я в их роду.

Ну, вроде так, – с сомнением протягивает он. – Но это же не помешает тебе основать род Снейпов.

Нет, не помешает.

Внезапно я со всей ясностью понимаю, что, став Снейпом, я перестану быть Принцем. Принц-полукровка, так я называл себя в детстве. А мой род – нет, видимо, не умрет, раз есть еще Принцы, но тем более – я больше не буду одним из них. И это… больно. Впрочем, как всегда, других вариантов нет.

Сам ритуал основания рода и принятия в род занимает у меня около трех часов. С одной стороны, уже одно то, что все это затевалось ради Поттера, делает происходящее нелепым, и первые минуты я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Но с другой – я, словно помимо воли, ощущаю некую торжественность, и нелепым кажется уже то, что все это происходит в стенах маггловского дома в Тупике Прядильщика. Что вместо ритуальной чаши я использую таз, в котором мать когда-то стирала белье, а символы на него были нанесены малярной кистью, которую я отыскал на чердаке. Что таз стоит на обеденном столе, а не на жертвенном камне в родовом святилище, украшенном черепами. И даже то, что кровь Поттера я лью в эту псевдочашу из флакона, а не взрезаю руку будущего члена рода прямо над ней.

Когда я добавляю землю с горы Кармель – самую обыкновенную горсть почвы – зелье в чаше неожиданно становится совершенно черным. В книге же говорилось о том, что «поверхность станет зеркалом, в котором отразится имя». И еще о том, что нужно ждать, и одновременно, что нужно не пропустить момент и, если понадобится, добавить еще крови. Под конец третьего часа я уже еле держусь на ногах. Мне не просто плохо – я готов рухнуть на этот чертов стол, лицом прямо в чашу, как в дурных маггловских комиксах пьяные магглы валятся в торт. А зелье все столь же абсолютно черное, как и в начале.

И вдруг стены словно расступаются передо мной, и я на несколько мгновений оказываюсь в ярко-освещенном круглом зале, в самом центре, и вокруг на ступеньках, как в амфитеатре, сидят маги. На мне бархатная черная мантия, на моей груди – тяжелая золотая цепь, и какой-то маг с вьющимися светлыми волосами до плеч стоит передо мной, преклонив колено. И я ловлю на себе чей-то сияющий взгляд, но кто смотрит на меня, женщина или мужчина, какого цвета глаза, уже не разобрать – я вновь в гостиной в Тупике Прядильщика и вглядываюсь не в фигуры перед собой, а в чашу, по поверхности зеркала в которой идет легкая рябь. Каким-то чудом я понимаю, что это и есть тот самый момент, и, судорожно схватив флакон, выливаю в таз оставшуюся поттеровскую кровь. И почти сразу же зеркало снова разглаживается, а на нем появляется россыпь золотистых букв «Себастьян».

Себастьян Снейп, – говорю я. И выдыхаю. Потом доплетаюсь до дивана и падаю на него. В руку прыгает заботливо оставленная Ричардом недопитая бутылка вина – отчего-то беспалочковая магия получается сама собой. Делаю спасительный глоток, роняю бутылку на пол, вытягиваюсь на диване и мгновенно засыпаю.

Конец POV Северуса.

В два часа пополуночи 19 февраля 1994 года за тысячу миль от Англии в полутьме огромной пещеры, еле освещаемой чадящими факелами, женщина с рыжими волосами всматривалась в ритуальную чашу, надеясь рассмотреть на поверхности черного зеркала новое имя для нового члена рода. Прошло уже около пяти часов с начала ритуала, но буквы все еще не появлялись.

Наконец, женщина приняла решение. Оглянувшись на двух девушек в серых плащах, безмолвно сидевших на длинном большом камне в глубине пещеры, она перевела взгляд на седовласого мужчину в простой черной робе, стоящего на коленях напротив нее.

Вытяни руку над чашей, – велела она.

Мужчина с готовностью поднялся и вытянул руку. Женщина маленьким серебряным кинжалом вспорола его ладонь, и струйка крови стекла в чашу, вспенив поверхность зелья. В следующую секунду оно забурлило, словно бы вскипев, а затем фонтаном взметнулось вверх и выплеснулось, забрызгав все вокруг, оседая на лице, волосах, руках и одежде мужчины. Одна из девушек вскрикнула.

Женщина побледнела и, споткнувшись на высоком каблуке, как-то разом осев, отступила назад. Еле разомкнула не слушающиеся, будто чужие губы и устало выговорила:

Род не принимает того, кто уже принадлежит роду. Твое имя для рода останется Грегори. Это плохо, но мы не можем ничего сделать с этим. Потому что твое истинное имя знал только тот, кто знал, что ты – Вильярдо.

========== Глава 59. Семейные радости ==========

Рука. Длинная рука с тонкими пальцами задирает его рубашку и проводит вверх по животу, кончики пальцев обводят соски, и дыхание того, кто делает это, все ближе и ближе…

Ромулу проснулся с криком, в ужасе огляделся вокруг и облегченно выдохнул. В полном одиночестве он полулежал в кресле в родительской библиотеке, и на коленях его покоился огромный том из подарочной серии «Чудеса магической архитектуры». Ромулу поднял его, чтобы убрать, и похолодел – на брюках расплывалось мокрое пятно.

Боже, опять! Опять этот сон! Чертыхаясь, Ромулу потянулся за палочкой, лежавшей на столике справа, и вздохнул: магия ощущалась слишком слабо для того, чтобы выполнить даже простое очищающее заклинание. Уже пару недель она накатывала волнами: иногда ему казалось, что она почти вернулась, но гораздо чаще он чувствовал себя оливковыми выжимками, из которых извлекли все возможное масло. Как, например, сейчас. Ромулу бросил взгляд на часы: 21.37. В доме еще никто не спит, и идти наверх в таком виде невозможно.

Конечно, это дело вполне естественное (хотя и не для него) – всего лишь мокрый сон, но стыд от того, о ком был этот сон, прожигал его насквозь. Пусть он не видел владельца рук, но он и так знал, чьи они. Он слишком хорошо помнил, как двигались эти пальцы, завязывая шарф или залезая в пакетик с чипсами, или обмакивая в соус кусочки лепешки в ресторане, или – в тот первый раз, когда он обратил на них внимание – играя с бокалом виски.

От одной мысли о них Ромулу вновь бросило в дрожь, и он почувствовал унизительное возбуждение. Боже, надо что-то сделать с этим, иначе у него не хватит никаких сил смотреть в глаза Рите. К тому же она не виновата, что никогда не возбуждала его так, как… как это. Впрочем, до этих снов он и понятия не имел, что так вообще бывает. Даже в подростковом возрасте его больше занимала учеба, чем девчонки. Рита была у него первой, и все с самого начала сложилось так, что о вещах вроде того, хороший или плохой у них секс, думать было просто некогда.

Переспали они январской ночью 1989 года в той самой его лондонской квартире. Сразу как вернулись из маггловского морга, где опознавали погибшего под колесами автомобиля отца Риты. На следующий день у Ромулу не возникло даже и мысли не просить ее руки. К тому моменту он уже несколько лет жил среди магглов и вполне осознал их нравы, но в магическом мире не жениться на девушке, с которой спишь, означало опозорить не только девушку и себя, но и собственную семью. Он и не опозорил. Более того, достаточно долгое время гордился тем, что поступил так, совершенно по-взрослому, взял на себя ответственность за Риту и за ее заболевшую мать.

Крестный, переживавший из-за его ухода в маггловский мир, был невероятно доволен. И, глядя на одобрительную улыбку на лице Грегори, Ромулу чувствовал, что наконец-то он сделал все правильно. С самого начала и примерно еще полгода, до того момента, когда осознал, что, несмотря на то, что они великолепно ладили с Ритой в быту, у него гораздо больше общего с любой его сокурсницей-магглой, чем с женой. А потом он предпочел просто не думать об этом.

Вслушавшись в тишину за приоткрытой дверью, Ромулу осторожно выглянул наружу и, так же осторожно исследуя местность, прошел через три неиспользуемых комнаты и вышел в маленького коридор, где располагались кабинеты Марии Инессы и Хуана Антонио. Единственной надеждой Ромулу было раннее возвращение кузена из министерства. Он знал, что Хуану Антонио (или Люксу, как его прозвали в семье за частое употребление этого слова) не составит труда помочь ему, и сделает он это уж точно без всякой насмешки, которая досталась бы ему в подобном случае от Эрнесто.

Он не ошибся: из приоткрытой двери кабинета на стоптанный паркет падала полоска света, оттуда же доносились голоса. Ромулу решил, было, сунуть голову в дверь и выманить Люкса к себе, но вдруг услышал мелодичное:

Чертамэнтэ, каро!*

Даввэро?** – спросил Хуан Антонио с густым, сочным смешком.

Э джа тарди***, – голосом, полным лукавого упрека, ответила ему Мартина.

Ромулу знал итальянский не настолько хорошо, чтобы перевести последнюю фразу, однако понял, что Люксу сегодня не обломится.

Вот значит как – кузен ухаживает за Мартиной! Ему всегда казалось, что Хуан Антонио неравнодушен к Эухении. В те дни, после происшествия на ферме, он сутками сидел, как привидение, в холле, и, казалось, не спал и не ел. Прошла всего пара месяцев, и он целует свою загадочную итальяночку. Что ж, его, наверное, можно понять – никому не хочется связываться с инвалидом, который без конца прячется в своих комнатах. Кроме того, Эухения растеряла всю свою жизнерадостность. Будет ли она когда-нибудь смеяться так, как раньше? Так, что весь дом заряжался ее смехом…

Услышав, что Мартина встала, Ромулу нырнул в дверь ванной, которая располагалась прямо напротив кабинета. Оставив небольшую щелку, он услышал, как Люкс и Мартина поцеловались, и как затем она исчезла, видимо, уже отправившись в свою комнату в другом крыле. После чего Хуан Антонио сделал шаг в сторону двери ванной и потянул ее на себя:

Можешь не прятаться, – мрачно сказал он.

Схватив ближайшее полотенце и обернув его вокруг бедер, Ромулу вышел на свет.

Хуан Антонио прошел в кабинет и, усевшись на письменный стол, уперся ногами в стул для посетителей и сдавил виски руками.

Расскажешь все Хен? – глухо спросил он.

Сомневаюсь, что она спросит, – бросил Ромулу, усаживаясь в кресло в углу и изворачиваясь в крошечном пространстве так, чтобы не соприкасаться со стулом ногами.

Лучше б спросила, – с выражением полного отчаяния пиная стул, пробормотал Люкс. Он был совсем не похож сейчас на того цветущего, пышущего энергией помощника министра, который оправдывал свое прозвище еще и внешним видом.

Ромулу помолчал. С одной стороны, он чувствовал, что Хен страдает еще и от этого, и ему очень хотелось дать Хуану Антонио по роже, но, с другой стороны, он сам вел себя, как последний подонок, и, может быть, ему стало бы легче, если бы кто-нибудь дал по роже ему самому.

Люкс, похоже, принял его молчание за осуждение. Он взъерошил свои красивые кудри над вспотевшим лбом и вздохнул.

Я отвратительно себя веду. Я знаю это. Но… ты пробовал когда-нибудь дурманящее зелье или… зелье забвения?

Нет, конечно!

Я каждый чертов вечер говорю себе, что покончу с этим, и ничего не могу с собой поделать. Я весь день хочу ее видеть! Весь день! Весь чертов день у меня стоит на нее! Я уже заебался дрочить! Счастье, что я на работе сижу в отдельном кабинете. А еще, что есть заклинания, которые позволяют маскировать стояк. Потому что я не знаю, как смог бы объяснить, почему сменил облегающие мантии на мантии из магазина для толстяков!

Ладонь Ромулу сама взметнулась ко рту.

Думаешь, амортенция? Нет, я проверял. Просил Эухенио сварить антидот на всякий случай. Никакой разницы. Никакой чертовой разницы! Я теперь понял выражение «сохнуть по кому-то».

А приворотные чары?

Да нет на мне никаких приворотных чар! – раздраженно выдохнул Хуан Антонио. – Я уже непонятно сколько раз проверил, и Лео просил.

Папа знает?

Да, – тот опустил голову, рассматривая свои колени, потом достал палочку и произнес Репаро, чтобы убрать царапину с черной кожи штанов. Одежда Люкса всегда была дорогой, чего бы это ему ни стоило.

А мама?

Хуан Антонио покачал головой.

То есть я уверен, что она знает. В этом доме и в этой семье, по-моему, никогда не было ничего такого, о чем бы Мария-Инесса не знала. Я не понимаю… – он задумался.

…что связывает ее и Мартину? – подхватил Ромулу.

Хуан Антонио поднял на него внимательный взгляд:

Да. Ты что-то знаешь об этом?

Понятия не имею. Знаю только, что бежать из особняка ей помог герцог ди Точчи. А он – твой друг, насколько я помню.

Мы вместе учились в Дурмштранге, – теперь Люкс рассматривал свои ногти. – Конечно, можно сказать, что мы остались друзьями, но он – один из хозяев магической Сицилии, а мне, как сам понимаешь, с мафиози несколько не по пути.

Ромулу присвистнул.

И не надо напоминать мне об отце! – раздраженно воскликнул тот. – Он никогда не был настоящим мафиози. В его время Сицилию как раз переделили, и он не принимал в этом участия.

Однако он имел право голоса в Большом сицилийском совете?

Хуан Антонио вздрогнул.

– Откуда ты знаешь про Совет четырех?

Ромулу пожал плечами.

– Не помню, кто-то рассказывал, Макс или мама, – в штанах было липко и мерзко, и ему очень хотелось свернуть этот разговор и перейти к своей просьбе, но Хуан Антонио, казалось, увлекся.

У отца Паоло был долг жизни перед моим отцом. Они тоже были одногодки, и дружили еще с детства, когда дед Паоло стал соратником моего деда и помог ему привести итальянских магов на сторону Гриндевальда. Мне никогда не рассказывали, как это получилось. Отец вообще никогда не говорил о военных делах, просто занимался со мной. Мама все время истерила, и мы были с ним словно в заговоре против нее. – Он мечтательно улыбнулся.

Ты любил его?

Не помню. Наверное, да. Я никогда не думал об этом. Но он, в общем-то, не давал мне повода не любить его. Когда отец отказался взять наследство – свою долю магической Сицилии, отец Паоло из-за своего долга жизни взял управление долей моего отца на себя. Как я понимаю, отец его об этом не просил. Возможно, герцог надеялся, что когда-нибудь все будет по-прежнему. Там такая обстановка, что одному двумя частями из четырех управлять невозможно. Противостояние между магическими кланами слишком сильное. Но маме становилось все хуже и хуже, и отец начал пить, потом умер. Я, как ты знаешь, интереса к отцовской доле не проявил. Паоло было восемнадцать, когда его отца убили, и он получил это в завещании – отдать долю Раванилья кому-то из нас. Перед совершеннолетием Инес он долго уговаривал меня принять наследство, потому что понимал, что при Инес на Сицилии будет гораздо хуже. Они там сейчас по улице не могут без оборотного пройти – настолько все плохо. Так что, в принципе, радоваться нужно тому, что Инес с Паоло хоть как-то договорились, и держат оборону против кого-то, а не против друг друга.

Но если она хочет убить Мартину, почему она простила Паоло то, что он помог ей бежать?

Как я понимаю, Инес точно не знает, что Мартина жива. Паоло устроил все так, как будто бы она погибла. Инес подозревает, что это не так. Однако пока доказательств нет, открыто обвинить его не может. Ее люди рады союзу с ди Точчи. Его клан сильнее, чем наш. Он держится на родственных связях, а никого из Раванилья на Сицилии больше нет. Собственно, мы с Инес вообще последние Раванилья.

Но с чего Паоло помог сбежать Мартине? Она ведь простая служанка, никто. Очень приятная, конечно… Или между ними что-то…

Хуан Антонио взял палочку левой рукой, направил ее на ноготь правой, произнес полирующее заклинание и только потом ответил.

Я не знаю, почему он это сделал, – мрачно сказал он. – Но я не смог ни от него этого добиться, ни от Марти. Она отшучивается, ты же слышал. Она все время отшучивается, чертова девка! Люкс, а не история, ха-ха!

И почему она отправилась именно к нам? Ведь наверняка могла спрятаться где-то еще?

Я ничего не знаю, Ромулу, не знаю. Знаю только, что еще пара недель таких, и я ебнусь.

Но с чего это началось? Тебе же некогда было общаться со слугами?

В декабре как-то, пока Хен была в клинике, я не спал, работать тоже не мог. Она пришла в мой кабинет, принесла успокоительное с травами, потом заставила меня поспать. – Он несколько раз стукнул ладонью по лбу. – Сидела, держала меня за руку, пока я не засну.

Может, это какая-то неизвестная амортенция или неизвестные приворотные чары? Люкс, мне кажется, ты должен поговорить с мамой. Просто обо всем ей рассказать. Это что-то ненормальное.

Хуан Антонио посмотрел на Ромулу взглядом затравленного зверя.

Если Мария Инесса ее выставит, ее убьют, – сказал он, втягивая верхнюю губу.