Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 74 страниц)

Ну да. На то, чтобы мне доплачивали за изготовление зелий, у него попечителей просить язык не повернулся. Поневоле вспоминаются слова Рэнделла. Не слишком ли я поторопился отказаться от столь выгодных условий?

Отбракованные стебли шевелятся, угрожающе выпуская колючки, таящиеся в гуще светло-зеленых розеток. Альбус уничтожает всю гору одним взмахом, не забыв и тот, который я откладывал дальше. Второй взмах отправляет стебли, отобранные для зелья, в раковину.

От такой наглости я несколько оторопеваю. Не припомню случая, чтобы Альбус так здесь распоряжался. Он же, словно не замечая моей реакции, делает шаг вперед и очередным взмахом открывает кран.

Я был бы благодарен тебе, если бы ты не вмешивался в мой рабочий процесс, – цежу я сквозь зубы. – И это не для больничного крыла.

Я знаю, – отвечает Альбус спокойно. – Северус, если ты не в состоянии признаться, что еле стоишь на ногах, то я вполне в состоянии это заметить, – добавляет он печально.

Я в состоянии справиться со своим состоянием. И уж точно в состоянии определить, могу я варить в таком состоянии зелья или нет! – я повышаю голос, но, как назло, пошатнувшись, невольно опираюсь-таки на стол.

Проигнорировав меня, Альбус вынимает плошку с людоедкой из-под крана и переносит на стол. Затем дезинфицирует руки, вытаскивает оглушенные ледяной водой стебли и начинает их резать.

Видишь ли, после ужина я сегодня очень занят, – доброжелательно поясняет он. – Мне будет не до того, чтобы лечить твои руки. А Поппи, как ты хорошо знаешь, одна с этим не справится.

Свидание с возлюбленным? – издевательски интересуюсь я.

Нож под рукой Альбуса вздрагивает, но он справляется с собой:

Возможно.

Внезапно мне становится стыдно за свою злость. В конце концов, Альбус не виноват в том, что портключ чуть не убил меня… и что… я настолько слаб. Вздрагиваю, вспоминая прикосновения Маршана.

Ухожу в гостиную и опускаюсь в кресло у огня. Нанять помощника! Еще немного, и он приставит ко мне эльфа, чтобы раздевал и одевал! Сквозь приоткрытую дверь доносится мерный стук ножа. Что Альбус затеял? Зачем он торчит здесь? Проконтролировать, чтобы я не вышел за пределы комнаты?

На всякий случай проверяю состояние всех следящих чар. Они в совершенном порядке, но мне очень хочется пойти и лично убедиться в том, что Поттер – в гриффиндорской гостиной. Кажется, еще немного, и я стану полным параноиком. Бросаю взгляд на бутылку огневиски на камине, но тут же вспоминаю, что пить нельзя.

Нанять помощника… Перед мысленным взглядом проходят мои студенты с шестого и седьмого курсов. Всего-то по шесть человек, и, к счастью, ни одного с Гриффиндора. Среди них есть подходящие кандидатуры – Уильямсон, например, неплох. И уж лечебные зелья, как племянник аптекаря, знает очень хорошо. А эта дурочка с Рэйвенкло, ее же всему придется учить, к тому же, она в меня влюблена. Что ж, это означает только то, что она будет стараться, а уж ее ахи-вздохи я как-нибудь пресеку.

Наконец Альбус выходит из лаборатории:

Я бросил их в котел, Северус.

Молчим. Наверное, нужно поблагодарить его, но слова не идут. Альбус смотрит на меня внимательно, но думает о чем-то своем. Он сегодня в малиновом, и рукава его робы расшиты таким количеством сверкающих стекляшек, что это не может не раздражать. И эта шапочка с золотым узором! Кажется, для завершения костюма не хватает только бубенчиков в бороде. Шут! И еще эти чертовы духи, которыми душатся только малолетние дурочки и домохозяйки, поклонницы Локонса. А я ведь когда-то ревновал Альбуса к этому пустозвону…

Я призываю бокал, наливаю в него на два пальца янтарной жидкости и с вызовом смотрю Альбусу в глаза. Ожидаю злости, досады, еще чего-то в этом роде. Но вместо этого вдруг получаю ласковую улыбку. Потом Альбус делает несколько торопливых шагов ко мне и нежно целует в лоб. Отстранившись, он продолжает улыбаться, и я вдруг вспоминаю, что, возможно, через несколько дней узнаю о нем что-то такое, из-за чего буду сожалеть о всех годах, проведенных рядом с ним. Кстати, еще надо придумать, как выбраться из замка.

До ужина, мальчик мой, – говорит Альбус и ласково отводит волосы от моего лица. И когда малиновое буйство исчезает в зеленом пламени, я еще долго сижу с полным бокалом в руке, отчетливо понимая одну вещь – что узнавать на самом деле ничего не хочу.

Долгожданных новостей я от вечерних сов не получаю. Однако в моем положении отсутствие новостей – само по себе хорошая новость. Альбус уходит с ужина так стремительно, и его глаза так блестят, что нет никаких сомнений, что он идет к нему.

Закончить бы все это поскорее. Отыскиваю глазами макушку Поттера, и вдруг ловлю его взгляд. Не презрительный, не злобный, не настороженный. Он смотрит на меня так, как будто пытается отыскать что-то. Во мне? Странно. С чего бы его отношению ко мне меняться? Может ли он чувствовать связь после принятия в род? Надо будет подробнее почитать про это.

Закончить бы все это поскорее. Эта мысль бьется во мне, пока я спускаюсь обратно в подземелья. И тогда, когда вхожу в спальню и выбираю в шкафу самую невзрачную книгу. Несколько секунд я медлю, проводя по выпуклым буквам на грубой желтой обложке. «Зелья от старческих болезней, издание восьмое дополненное». Потом аккуратно заделываю дыры в чарах, обволакивающих комнату. А потом открываю книгу на девятнадцатой странице и разрезаю над ней ладонь. Кровь стремительно, с отвратительными чавкающими звуками впитывается в пергамент, и вот уже вместо печатных букв на нем проступают косые рукописные строчки. Вся книга преображается, картонная обложка съеживается и расползается, обнажая роскошный переплет из драконьей кожи.

Нужное мне заклятье находится через несколько страниц. Открывая его, я чувствую, как меня начинает трясти. Руки ходят ходуном, и зуб не попадает на зуб, а ведь сейчас в комнате почти жарко. Но я хорошо помню эту дрожь, охватывающую, когда читаешь подобные книги. А магия этой – в десятки раз сильнее моей собственной. С трудом удерживая фолиант в руках, фокусирую наконец взгляд на заголовке и пояснении: «Договор с судьбой. Произнесение этого заклятья неминуемо выведет вас на дорогу выполнения вашей главной цели, но за это вам придется отдать судьбе нечто хорошее, что есть в вашей жизни». Выполнить его совсем не сложно. Даже не требуется никаких зелий. Просто такой… темномагический вариант Феликс Фелицис.

Однажды я уже пытался его произнести. Надеялся, конечно, что это поможет спасти Лили. Но тогда ничего не получилось – видимо, судьба решила, что в моей жизни не было ничего хорошего.

Зато теперь, даже после разрыва с Ричардом, слишком много. Дружба Альбуса и отношения (это ведь можно назвать отношениями?) с Фелиппе… Захлопнув книгу, я возвращаю ей прежний вид и отправляю обратно в шкаф. Ложусь на постель вниз лицом и закусываю угол подушки, на все лады проклиная себя за непозволительную слабость, постыдную трусость, безумное, отчаянное нежелание потерять и того, и другого.

========== Глава 74. Уговор. ==========

Без Альбуса трудно. Без его мягкого света, без… ощущения, что с ним я будто знаю, куда идти. Или идти намного проще. Неужели это то, что я в первую очередь искал в нем? Поддержку. Кого-то вроде мудрого наставника, отца. А теперь, словно подросток, бунтую против собственного родителя. Он и раньше меня временами раздражал, но одно дело – бунтовать в границах дозволенного, а другое – идти вперед самому…

В понедельник утром я долго вожусь с основами для зелий, так что к завтраку выхожу позже, чем обычно. Открываю дверь, и сердце екает – это оживление по поводу громких новостей не спутать ни с чем.

Про взрыв и пожар в аврорате меня просвещает расстроенный Хагрид. Цепляю на вилку кусочек бекона и ловлю на себе быстрый, но очень внимательный взгляд Альбуса. Я ведь ничем себя не выдал? Да нет, вероятно, просто пытается сопоставить прошлые догадки с новыми фактами.

Где конкретно был взрыв, в «Пророке» не пишут. Известно лишь, что произошел он в пустом помещении в ночное время и жертв нет. Читая газету, подсунутую под нос Роландой, я чувствую, наконец, как отпускает напряжение последних дней. Пока что взрыв связывают с нападением, о маггловской бомбе и речи нет. Впрочем, в этом министерство признается вряд ли. Признаться, несмотря на всю четкость плана, я до последнего думал, что он может не сработать. Или что бомба сработает не в то время…

Скитер удалось вынюхать, что уничтожены «весьма важные и секретные документы». Оказывается, от этой проныры тоже есть польза: письмо Ричарда приходит лишь к вечеру, и я бы рехнулся, дожидаясь новостей. «Картина – настоящий шедевр, – так и вижу, как он выводит эти торопливые строчки. – Подпись – чистая. Но мне перепал еще набросок с лягушками, который тебе наверняка будет интереснее, чем мне».

Набросок с лягушками. Прокручивая в голове письмо, я впервые в жизни ставлю котел мимо горелки, и еще минуту вынужден отчищать лицо, руки и мантию от вонючей слизи дальней родственницы яркополза. По счастью, она хотя бы не столь ядовита. Мантия на мне рабочая, так что ее не жалко, а вот на лице на несколько дней останутся желтые пятна – придется то и дело набрасывать непрочные маскирующие чары. Прям хоть пей оборотное с собственным волосом…

Он ведь о досье Малфоя, не так ли? Но как? Не все уничтожили? Но «шедевр» должен означать, что все…

Между тем, увидеться с Ричардом нет никакой возможности. Камины – под контролем Альбуса, отправляться куда-либо в одиночку мне тоже негласно запрещено. Да и Ричард, как я понимаю из его письма, со вторника будет чрезвычайно занят в Европе. Что ж, у меня и здесь немало дел.

Новое задание приходится писать практически открытым текстом. Впрочем, в этом письме ничего криминального нет.

Ответ я получаю перед отбоем. В камине появляется раздраженное лицо Минервы.

Северус, забери из моего кабинета эту чертову сову, – рявкает она. – Немедленно!

Немедленно не получается. Приходится подниматься на второй этаж, и проходит не меньше десяти минут, прежде чем я добираюсь до ее комнат. Уже десятый час, и Минерва ждет меня в полном бешенстве. Ее расцарапанные руки трясутся, пока она пытается накладывать на них лечащие заклинания. Не теряя времени, я прохожу в арку, делая вид, что не знаком с портретом.

Прямо на книге записи в Хогвартс сидит Целеб, коричневая сова Ричарда, исключительно редкий вид. Смотрит на меня угрожающе, однако попыток клюнуть не делает. Фамильяр вассала есть фамильяр вассала. Ричард обычно пользуется почтовыми совами, и эта перемена мне не слишком нравится. В письме всего одна строчка: «Мимо. Умер неделю назад». Да, не повезло тому мальчику из борделя…

Я как раз сжигаю пергамент, когда Минерва входит в кабинет:

Ну, ты уберешь ее отсюда или нет?!

Минни, девочка, – раздается из-за ее спины голос МакГонагалла, – ты не слишком-то вежлива. Разве этому тебя учили? Потом, мне кажется, ты давно не приглашала своего коллегу на чай.

Я тороплюсь! – восклицает Минерва в отчаянии. – И, папа, мне не пятнадцать лет.

Ее руки все еще не залечены. А ее лицо, кажется, приобретет сейчас малиновый оттенок.

Я отодвигаю в сторону тяжелую штору и распахиваю окно:

Лети, Целеб. Ответа не будет.

Сова переступает с лапы на лапу и не двигается с места.

Ну же, лети! – угрожающе говорю я.

Мы меряемся взглядами. Тролль знает что.

Минни, мне кажется, тебе нужно было идти, – замечает МакГонагалл.

Минерва бросается в гостиную и приносит печенье. Я даю его сове. Ноль результата.

В конце концов Минерва сдается.

Я вернусь через полчаса, – говорит она. – Могу я рассчитывать на то, что за это время ты найдешь управу на эту тварь?!

Возможно.

Надеюсь, что к Хагриду мне идти не придется…

Минерва скрывается в арочном проеме, и я слышу, как хлопает дверь. Сова моментом срывается с книги и вылетает в окно. Я молча смотрю на то место, где она только что сидела. Ничего необычного, страница с записью о двух младенцах, родившихся сегодня. Все еще в некотором ошеломлении захлопываю окно.

Странная птица, не правда ли? – спрашивает МакГонагалл. – Бедняжка Минни так отчаянно сражалась с ней. Признаться, сейчас я рад, что магия существует и все это можно быстро вылечить.

Я падаю на стул:

О чем вы хотели поговорить со мной?

Рад, что вы разгадали мою маленькую хитрость, сэр. Всего лишь хотел узнать, не узнали ли вы чего-нибудь нового.

Нет.

Так я и думал. Знаете, сэр, я был бы вам признателен, если бы вы иногда заходили рассказать, как продвигается расследование.

И как вы себе это представляете? Здравствуй, Минерва, я пришел рассказать твоему отцу новые факты по поводу твоего из… – у меня хватает такта оборвать себя.

Но МакГонагалл словно не обращает внимания:

В воскресенье с одиннадцати утра и до четырех часов дня Минни всегда у Малкольма.

В таком случае, может, вы мне откроете? – не сдаюсь я.

Минни меняет пароль через каждые шесть дней, – продолжает он, ничуть не смущаясь. – Это всегда строчка из сборника стихотворений лорда Драммонда от 1616 года. Изабелл так их любила! Номер строчки зависит от дня недели, в который был установлен пароль. Но если вы прочтете стихотворение целиком, дверь, разумеется, откликнется. Сейчас строчка Минни «And fruit and flower dispersed on the ground»*. Каждый раз она пропускает количество страниц, соответствующее очередной цифре в годе ее рождения. В последний раз это было девять. Вы ведь зайдете, не так ли?

Постараюсь, – говорю я, хмуро разглядывая носы собственных ботинок. Мне не нравится его любопытство. Мне вообще не нравятся говорящие маггловские портреты.

Две головы лучше одной, – напоминает он.

Когда я наконец выхожу из комнат Минервы, мне кажется, что у меня с плеч сваливается Бен-Невис.

Выражение лица Альбуса, когда я сообщаю, что беру в помощницы Брокльхерст, приводит меня в восторг.

Если это месть, то довольно нелепая, – говорит он, впиваясь в меня глазами.

Я всего лишь стремился выполнить ваше пожелание, директор.

Впрочем, его согласие меня не удивляет.

До конца недели вестей от Ричарда нет. Я вожусь с Брокльхерст, отрабатываю дежурства и ежедневно отвечаю вежливыми отказами на предложения Маршана поужинать с его семьей. Наконец в субботу утром он сам появляется в моей гостиной.

То, что директор запрещает вам аппарировать – это лишь предлог, не так ли? – вместо приветствия говорит он, цепким взглядом обхватывая, кажется, сразу всю мою гостиную. На нем – тот самый серый маггловский костюм, что и неделю назад. В руке – легкая трость.

Я скрещиваю руки на груди:

Я простой преподаватель. У меня нет полномочий отменять распоряжения начальства.

Маршан делает пару шагов по комнате, щурит глаза:

Вы даже не захотели узнать мою версию событий. Если я предположу, что вам известно, почему магия портключа вас не убила, я не ошибусь, верно?

И какова ваша версия событий? – понимаю, что веду себя так, будто он обязан мне, но остановиться не могу. Или не хочу.

Ваша магия хорошо знакома волшебнику, сделавшему портключ. Кроме того, у вас близкие, дружеские или родственные отношения. И он, скорее всего, имеет привычку заботиться о вас. Я ведь прав?

Более или менее, – пожимаю плечами.

Маршан кивает и продолжает:

Его магия моментально опознала вашу и пресекла собственные разрушительные последствия.

Он останавливается перед книжным шкафом:

Хотите, я скажу, почему вы игнорируете мои приглашения до той степени, что это становится как невежливым по отношению ко мне, так и угрожающим по отношению к вам?

Что можно ответить на это? Он прав, и я молчу.

Вы стыдитесь, мистер Снейп. Стыдитесь того, что – как вы там это про себя называете? – рассопливились у меня на глазах. Вам невыносима мысль, что вы проявили слабость. Вы стремитесь к тому, чтобы стать идеалом, человеком без слабостей, совершенным. Только вы кое-что не учитываете, мистер Снейп.

Чего же?

Попытка стать совершенным, подогнать себя под идеал – это трусость, Северус, позорное бегство от самого себя. Это выдает вас с головой. Вы убегаете, потому что боитесь не защитить себя.

Никогда не мог вынести обвинений в трусости. В глазах темнеет от бешенства, голова кружится, во рту пересыхает.

И что же? – голос меня не слушается и из сарказма срывается едва ли не в жалкий лепет. – Вам не кажется, что это лишь мое дело, кем я хочу быть?

Безусловно. Это ваше дело, сведете ли вы себя в кратчайшие сроки в могилу и проживете ли остаток лет глубоко несчастным.

Вот именно! Может быть, именно этого я и хочу? – вырывается у меня.

Зачем? – Маршан подходит ко мне так близко, что я отступил бы назад, не будь за моей спиной книжного шкафа: – Зачем вам это надо, Северус, – убивать себя?

И что мне ему ответить? Что единственное, что на самом деле держит меня здесь, – это ребенок женщины, которую я убил практически своими руками?

Возможно, у меня есть на это причины?

Маршан неожиданно отступает к камину, берет перчатки, которые до этого положил на столик, и плащ, висящий на спинке кресла.

Ни у одного человека, Северус, – поворачивается он ко мне, – так вот, ни у одного человека не может быть настоящих причин для того, чтобы убивать себя. Если только это не жертва во имя высшей идеи. Если от вашей смерти не зависят жизни других людей, значит, у вас нет оснований убивать себя. И я уверен, что найдутся люди, которых огорчит ваша смерть. Всего доброго, мистер Снейп.

Он достает из кармана коробочку с летучим порохом, берет в руку щепоть и, исчезая в зеленом пламени, громко и четко говорит:

Гостиная дома доктора Маршана в Лондоне.

Я закрываю камин от посетителей, возвращаюсь в кресло, в котором сидел до его прихода, и беру журнал. Сижу, свернул его в трубку, катаю в руках и не могу отделаться от мысли, что это – тоже приглашение.

«И я уверен, что найдутся люди, которых огорчит ваша смерть»… Фелиппе и Альбуса. Если Альбус будет в состоянии что-то воспринять. А Фелиппе – этот, с его характером, будет страдать, но не долго. Уж найдет, кем заменить. С его добротой и искренностью нетрудно ладить с людьми. Что касается других… Ричарда моя смерть освободит. А Поттер – этот, наверное, будет рад до чертиков. Вся школа будет рада до чертиков. Почти вся. И плевать на них. Кто они мне? Что, не найдется человека, который возглавит Слизерин? Люциус подсуетится, и в Министерстве быстро кого-нибудь подыщут, я в этом уверен. В памяти вдруг всплывает лицо Ромулу, это полудетское выражение, которое ему порой придает припухшая нижняя губа. Вот тоже еще, откуда взялся на мою голову? Нет его, сгинул давным-давно.

И уж конечно, в ближайшее время я умирать не собираюсь. У меня слишком много дел, которые надо доделать.

Встаю, призываю выходную мантию, подхожу к камину и, открыв его, свободно перемещаюсь в дом Маршана.

Камин выплевывает меня в комнату размером с две моих гостиных. Кремовые шторы отдернуты, и сквозь узкие арочные окна с решетками льется солнечный свет. Маршан сидит в кресле, одетый в шелковый халат прямо поверх костюма, и, судя по размеру и иллюстрациям книги на его коленях, читает медицинскую энциклопедию. Увидев меня, он откладывает ее на низкий столик, встает, кричит в сторону одной из распахнутых дверей: «Марианна, чаю, у нас гости!» и жестом приглашает меня присесть.

Ответьте мне на один вопрос, – говорю я.

Брови Маршана взлетают:

Только на один?

Зачем это нужно лично вам? Зачем вы лечите меня, приглашаете к себе, убеждаете в чем-то? Ведь не ради Ричарда же или Берилл?

В ответ он смеется и даже как будто падает от смеха обратно в кресло.

Стараюсь не заскрежетать зубами:

Ответьте же!

Маршан продолжает смеяться:

Северус, вы не поверите, но людям свойственно любить других людей и желать помочь, а врачам – особенно. Кроме того, и людям, и врачам свойственно любопытство.

Несколько минут я сижу молча, пытаясь разгадать его игру, но в голубых глазах, кажется, нет ничего, кроме холодного спокойствия и безмятежности.

Хорошо, – говорю я наконец. – У нас с Ричардом осталось много незавершенных дел. Если я буду выполнять все ваши предписания и следовать режиму, насколько это, конечно, возможно в рамках моих обязанностей, вы, под видом медосмотров и лечения, прикроете меня?

Следуете правилу: ищи выгоду во всем? – улыбается Маршан. – Что ж, Северус, я принимаю ваши условия. Договорились.

*«И плоды и цветы разбросаны по земле…», строчка из стихотворения Уильяма Драммонда «O fate! conspir'd to pour your worst on me». «О судьба, ты замыслила обрушить на меня все худшее…» На русский, кажется, никогда не переводилось.

========== Глава 75. Герцог Вильярдо ==========

4 марта 1994 года, пятница

Ромулу спустил ноги с кровати, отдирая прилипшую к спине футболку. В темноте (выключатель лампы, закрепленной в изголовье, опять не сработал) потянулся за графином с водой, и, только опрокинув его на себя, вспомнил, что на этот раз мог воспользоваться магией. Высушив кое-как одеяло – на большее сил уже не хватило, Ромулу доплелся до кухни и засунул голову под холодную струю.

Потом стоял у открытого окна, вдыхал мартовский воздух, пил кофе и курил, представляя, что где-то здесь, на этой же кухне… представляя его. Это был уже тринадцатый сон с того самого дня, и не нужно было быть пророком, чтобы предсказать, что их будет гораздо больше.

Непристойные картинки чудились даже в осадке на дне чашки, он взболтал его, усмехнулся собственной порочности, прикрыл глаза и, ощущая под щекой холодную поверхность рамы, стал привычно прокручивать сон. Северус целует его, терзает губы безо всякой жалости или нежности, с яростью проталкивает язык в его рот, сильные пальцы впиваются в плечи… Вот так. Раньше в ужас приводил Эрнесто, а теперь… теперь и снов было настолько мало, что оставалось только умирать от разочарования и бессилия.

Он пытался, пытался прекратить все это. Пытался быть верным, нежным и заботливым мужем, пытался вернуть в отношения с Ритой былую страсть, но в конце концов пришлось признаться, что ее никогда и не было. А еще в том, что он использует Риту, чтобы забыть кого-то другого. На этом Ромулу сдался. Рита стоила гораздо большего.

Не такого извращенца, как он.

Ромулу с ожесточением стряхнул пепел на карниз. Лондон потихоньку просыпался, и по тротуару шли люди, неторопливо переговариваясь и приветствуя друг друга. А он всю жизнь так хотел быть среди них, затесаться в эту толпу, почувствовать себя частью чего-то большего и простого, и это у него тоже не получилось. Ни маггла, ни друга из него не вышло.

Впрочем, неважно. У него есть работа. Через полтора часа он наденет костюм и пойдет в офис. Работа поможет ему. Она всегда помогает.

Полноценного рабочего дня, однако, не вышло. Около одиннадцати утра, как раз когда Ромулу голову сломал над вопросом, вводить элементы готики в фасад проектируемого здания в Шеффилде или нет, в его кабинет вошла секретарь, хорошенькая, вечно растрепанная Кристина, которая время от времени пыталась строить ему глазки.

Бросив неодобрительный взгляд на разбросанные по кабинету бумаги, она взяла со стола грязную кружку и, прежде чем выйти, сказала:

Там в приемной тебя ждет один раздраженный тип, по роже испанец.

Он не помнил, как смог встать. Оперся на стол руками, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок, и постоял так несколько минут, пытаясь унять взбесившееся сердце и убедить себя, что это не может быть Северус. И это к лучшему, так как видеться им в любом случае не стоит.

Но, разумеется, войдя в приемную, он не сдержался и вскрикнул от радости, увидев знакомый носатый профиль на фоне забрызганного дождем окна. И секунду спустя застонал от разочарования – перед ним был не Северус, а дядя, герцог Вильярдо.

Как вы меня нашли?

Деньги, – презрительно бросил герцог. – Ты даже вообразить себе не сможешь, насколько я богат, – он слегка запыхался, как будто только что долго бежал в гору.

Ромулу указал ему на кресло, сам сел напротив и наклонился к дяде.

Если честно, мне плевать на то, сколько у вас денег, – сказал он. – Что вам нужно от меня?

Герцог пожал плечами:

Увидеться с Эухенией, конечно. Ваша мать настроила защитные чары дома так, чтобы они не пропускали меня.

Только не говорите мне, что вам есть какое-то дело до моей сестры!

Герцог издал смешок:

– Да что ты знаешь обо мне?! Твоя мать так злится на меня и не видит дальше собственного носа, что все, что угодно, могла наговорить. А ты ей веришь, как какой-то щенок!

Послушайте, – Ромулу старался быть сдержанным, – может быть, я и не знаю, что такого произошло между вами и моей матерью, но я в курсе того, что вы ограбили свою собственную семью, чтобы начать свое дело. Так что ваши деньги – это грязные деньги, и на вашем месте у меня бы язык не повернулся хвастаться ими.

Вот поэтому ты и не на моем месте, а работаешь целыми днями, чтобы заработать жалкие гроши.

Ромулу проигнорировал выпад.

А деньги, между тем, дешевеют, – ухмыльнулся герцог. – То, что я живу в Аргентине, не означает, что я не в курсе того, что происходит в Британии.

Ромулу опять промолчал.

Герцог развел руками с самой очаровательной улыбкой, которая, однако, сделала его лицо еще более неприятным.

Я лишь взял наследство своего деда.

Я не буду с вами спорить, – спокойно сказал Ромулу. – Но предупреждаю вас, я – целиком и полностью на стороне матери, и, если и слушаю вас, то, возможно, только потому, что этого от меня хотела бы сестра. Что вам нужно?

Я же сказал тебе: увидеться с Эухенией.

Зачем?

Это наше с ней дело.

Я спрошу ее, сможет ли она вас принять. Это все?

Марии Инессы сегодня нет, – заметил герцог. – Они с Мирандой накладывают защитные чары в Фуэнтэ Сольяда. Процесс нельзя прерывать, и они останутся в поместье до глубокой ночи.

Вы хорошо осведомлены, – бросил Ромулу.

А твоя мать слишком полагается на верность тех, кто ей служит, – хмыкнул Фелиппе Вильярдо. – Я собираюсь попасть в дом до четырех часов, и если это будешь не ты, тогда мне откроет дверь кто-нибудь другой.

Ромулу почувствовал, что бледнеет. Герцог неприятно засмеялся.

– Щенки моей бывшей жены тоже на что-нибудь да сгодятся, – бросил он.

В три жду вас на улице перед домом, – отрывисто произнес Ромулу. И поднялся: – А теперь, раз вас, многонеуважаемый герцог, здесь больше ничего не держит, пошел вон!

В туалете он бросил на дверь запирающие чары, набрал полную раковину ледяной воды и долго плескал ей на себя. В зеркале отражалось чужое, измученное лицо человека, привыкающего к беспросветному одиночеству, человека, которому не особо хотелось жить.

Неделю, – Эухения Виктория тщательно разгладила складки на бежевом покрывале. – Вас не было целую неделю.

Кажется ли мне, высокородная сеньорита, что вы заметили мое отсутствие? – Гжегож снял куртку и почти упал в кресло. Выглядел он запыхавшимся, но гораздо приличнее, чем тогда, когда исчез – сразу, как только Соледад залечила ему синяки и ссадины после взрыва. Длинные белые пряди вновь отросли – должно быть, он пил специальное зелье – и хоть и беспорядочно, но вполне элегантно падали на плечи. Одет Гжегож был для разнообразия в шикарный шелковый жилет, отливавший цветом темного золота, а роскошь кружева на рукавах рубашки превосходила все парадные наряды Макса, который был тем еще модником.

Кружево, на первый взгляд, было брабантским и, как всякое кружево высочайшего сорта, сплетенным без помощи магии. Эухения знала, сколько такое стоит. Что ж, видимо, Гжегож далеко не беден. Она вгляделась в его уставшее лицо, хотя за эту неделю оно так часто вставало перед ее глазами, что ей не требовалось и смотреть.

Я навещал дона Риккардо по меньшей мере раз в день, – заметил Гжегож, прерывая затянувшееся молчание.

Это не одно и то же, вам не кажется? Разве мы не договорились, что вы будете меня лечить?

Вернулся, как только появилась возможность, – он усмехнулся, но его усмешка была довольной. – Кстати, сундучок с ингредиентами стоит в лаборатории.

Эухения с трудом подавила желание открыть рот от удивления.

Жаль, что нельзя сварить зелье прямо сегодня. Эухенио обедает у господ Веласкесов в Мадриде, и его не будет до самого вечера. Но самого главного ингредиента у нас пока нет.

И как достать его, я не представляю… – пробормотала Эухения. – Спасибо, но…

Уверен, что вы это придумаете, – довольно жестко произнес Гжегож.

Не то чтобы вы стремились облегчить мне задачу, не так ли?

У меня нет такой цели. Кроме того, я не зельевар. Добудьте последний ингредиент, точнее, два последних ингредиента, и приступайте к варке, когда путь будет свободен. Эухенио покидает лабораторию несколько раз в неделю, отправляясь по разным аптекам для поставок или закупки ингредиентов.

Да. Но как я попаду в лабораторию, если не могу перемещаться по каминной сети?

Я сопровожу вас туда в любой момент.

Эухения вздохнула. Она была рада видеть Гжегожа после целой недели отсутствия, быть может, куда более рада, чем хотела показать или даже признавалась самой себе, но его попытки вернуть ее к прежнему образу жизни злили. Ей и хотелось сварить определитель, чтобы уж знать наверняка, и в другое время она бы порадовалась приключению, связанному с добычей ингредиентов, но мысль о лаборатории вызывала отвращение. Может быть, ну его? Что с того, что Мартина могла приворожить Хуана Антонио? Он не кажется особо несчастным. Сами как-нибудь разберутся.

Сейчас она не чувствовала ни ревности, ни злости, ни желания помогать брату выпутаться. С самого детства она только и делала, что помогала всем, а сейчас так устала, что хотела уже, чтобы кто-нибудь, пожалуй, помог ей…

Эухения посмотрела на Гжегожа и поймала его взгляд:

Вы ведь не пропадете больше?

Он улыбнулся, и улыбка сделала его лицо задумчивым и нежным:

Не пропаду.

Возвращаться в случившееся на ферме было непросто. Но Гжегож вел себя так, как будто происходило самое обычное дело, и в конце концов Эухения перестала жалеть себя и трусить. На двадцатой минуте сеанса ей даже удалось вспомнить кое-какие подробности, и она поняла, что Чарли, должно быть, к тому моменту, как она оказалась на ферме, находился под Империусом. Ее дракониха Энни ужасно волновалась, никак не хотела приземляться, а когда Эухения все-таки заставила ее снизиться и спрыгнула с нее, Энни поймала Эухению за юбку и потянула назад. Но Эухения все это проигнорировала.

Вспомнив об этом теперь, она не выдержала и разрыдалась – от отчаяния, что сама оказалась виновата во всем, что если бы вовремя задумалась над знаками, ничего бы не произошло. Ведь и сама чувствовала, что что-то не так. Но так хотелось скорее отобрать чешую для нового экспериментального зелья…

Гжегож позволил ей выговориться и выплакаться, а потом задал один единственный вопрос:

Вы сказали, что Чарли уже находился под Империусом. Как вы думаете, что было бы в том случае, если бы вы вняли предупреждению драконихи и отправились домой?