Текст книги "Дар памяти (СИ)"

Автор книги: Miauka77

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 74 страниц)

Чары упали. Феи их восстанавливают, – говорит он, с кряхтеньем пробираясь вперед.

Мне и самому кажется, что я вот-вот застряну, но дальше дорожка неожиданно расширяется и выпрямляется. Мы попадаем в большой двор, вымощенный плитами. Перед нами очередное здание с колоннами, совсем маленькое по сравнению с предыдущим. Проводник с ворчанием ныряет в низенький вход. Мы оказываемся в большом зале, где стоит с десяток глобусов. Между ними ходит (или, скорее, порхает) женщина с палочкой в руке. Ее длинные лиловые волосы развеваются вместе с белым платьем, словно от порыва ветра, однако все остальное в зале неподвижно. Не обращая на нас внимания, она в какой-то момент поворачивается к нам спиной, и я успеваю разглядеть пару сложенных радужных крыльев. Сильфида! Но здесь? В таком месте?

Мы доходим до нее.

Почему ты здесь, Ариэль? – спрашивает козлочеловек.

В Унн случилась битва, и погибли сразу двое, – печально говорит она. – Владыки определяют точку поворота.

Ее внимание переключается на меня:

Кого ты ведешь?

Северус Снейп, алхимик с Земли.

Она хмурится:

Но мы уже менялись с ним. Это не по правилам.

Скажи это кому-нибудь другому, а лучше владыкам, Ариэль, – насмешливо говорит проводник и подталкивает меня в спину. Я разворачиваюсь, но успеваю заметить на трепещущем платье сильфиды объемный знак – переливающийся из синего в красный треугольник в кубе. Что-то это мне напоминает.

Два отказа и один договор! – обиженно доносится нам вслед.

Проводник смеется.

Мы оказываемся в следующем зале. По периметру его окружают двенадцать тронов. На спинке каждого вырезан тот же значок, что и на платье сильфиды.

Что это? Где мы? Почему она сказа…

Много будешь знать, скоро состаришься, – обрывает меня проводник. – Тебе никто не говорил, что любопытство наказуемо, Снейп?

Чем наказуемо? – не знаю, почему я вдруг начинаю себя чувствовать здесь так свободно, как будто… своим. Как когда-то в компании слизеринцев.

Пока повода стирать тебе память нет, – говорит он, и я отчего-то ясно понимаю, что лучше действительно замолчать.

Из этого зала мы выходим в небольшой сад. Посередине его журчит фонтан – наклоненная ваза, разрисованная пентаграммами китайских алхимиков. Его окружают скамьи из белого мрамора. В плиты повсюду вделаны массивные горшки и ящики с цветами. Проемы стен, напоминающие окна, оплетены всеми видами вьющихся растений, тут и там на них висят спелые сочные плоды. Воздух напоен ароматом роз, ящики с которыми начинаются сразу за фонтаном. Над всем этим натянут прозрачный купол, и в мои мысли закрадывается подозрение, что это – полиэтиленовая пленка.

Сад настоящий, – шепчет козлочеловек. – Сам Владыка выращивает. И с ним, если хочешь, чтобы дело выгорело, лучше молчи.

За очередным скоплением ящиков обнаруживается высокий мужчина в белом, с заткнутой за пояс бородой. Стоя к нам спиной, он поливает розы с золотистыми лепестками.

Я привел его.

Мужчина медленно поворачивается ко мне, и я опускаюсь на колени и наклоняю голову. От этого волшебника веет такой силой, которая, наверное, не снилась ни Лорду, ни даже Альбусу.

Несколько минут проходит в тишине. Слышно только ровное гудение пчел, да журчание фонтана. Все это время я ощущаю на себе такой пристальный, тяжелый взгляд, что у меня мурашки бегут не только по коже, но, кажется, и внутри всего тела.

Ты можешь встать, – раздается наконец над моей головой.

Я повинуюсь и смотрю волшебнику в лицо, улавливая только то, что глаза у него голубые. А еще – до того яркие, что невозможно самому не опустить взгляд. Следующие несколько минут я пялюсь на сине-красный знак на его белом балахоне. Мысли путаются.

Теодор озвучил Совету твою просьбу, Северус Снейп, – говорит волшебник неожиданно мягко. – Ариэль права, и рассматривать ее – против правил, но и обстоятельства твои исключительны.

Очень хочется спросить, чем, но я понимаю, что лучше молчать.

Совет занят, и я возьму на себя смелость решить за него. Северус Снейп, я даю тебе право на договор.

Вы когда-нибудь стояли лицом к лицу с собственной судьбой? Нет? Уверяю вас, вам обязательно захочется быть в каком-нибудь другом месте, где угодно, только не там. Не знаю, каким образом я призываю остатки мужества – спросить про условия, но он заговаривает об этом сам.

Твоя просьба рассматривается в нарушение правил, поэтому плата будет тройной. Ты также не сможешь больше обращаться к нам, как бы это ни было необходимо. Кроме того, я должен предупредить тебя, Северус Снейп, – если ты согласишься на договор, ты никогда не будешь счастлив. За это ты получишь ответ на один вопрос о человеке, которого ты хочешь остановить. У тебя есть время подумать, соглашаешься ты с договором или нет. Полчаса.

Он решительно поворачивается спиной и уходит. Я оглядываюсь – на месте проводника валяется лишь опрокинутая лейка. Ставлю ее в нишу между ящиками и иду к фонтану.

Молча сажусь на скамью… Думать-то по большому счету не о чем. Мне нужен этот договор любой ценой. Единственный способ вызволить Альбуса и мальчишку Поттера заодно. Не Поттера, усмехаюсь я, Снейпа. Теперь Снейпа. Тройная плата… Речь обычно идет о людях, и это значит, что из моей жизни уйдут трое. Альбус, Фелиппе… а третьего в ней даже нет. Ричард ведь уже не… Что еще мне придется отдать? Он сказал, я не буду счастлив. Но означает ли это, что я не буду свободен? Или что у меня отнимут способности? Магию? Предупредил бы он меня, если бы это было так? Та… Лили плакала и просила меня остаться.

Ты испытаешь такую страшную боль, что куда лучше умереть, чем ее испытывать. И это не пойдет ни в какое сравнение с тем, что было после моей смерти.

Зажмуриваюсь и ложусь ничком на скамейку, утыкаясь лбом в холодный мрамор.

Оно ведь все равно уже произойдет, так?

Пару минут я лежу неподвижно, а когда уже решаю сесть и обдумать вопрос, передо мной в воздухе с легким хлопком появляется Ариэль. В одной ее руке – волшебная палочка, в другой – роза с золотистыми лепестками.

Прости меня, – говорит сильфида и стряхивает на мой лоб росу с цветка. – Судьба была к тебе милосердна, и я позавидовала.

Теперь не завидуешь? – спрашиваю с горькой усмешкой.

И теперь завидую, – отвечает она, подумав. – Ты вернешься в мир живых и будешь рядом с любимым человеком.

У меня вырывается вздох.

Ты не понимаешь, – печально улыбается Ариэль.

Действительно, не понимаю.

Вы, люди, эгоистичные существа: считаете, что самое большое несчастье – когда вас не любят. Но самое большое несчастье – когда у тебя нет любви вообще. Или, – она задумчиво смотрит в сторону гор, – когда ты не знаешь, где тот, кого ты любишь, когда его нет ни среди мертвых, ни среди живых. И привидением он не стал...

Поцелуй дементора?

Она качает головой.

Дементоры забирают только людские души. Мне пора, Северус Снейп. Удачи тебе с вопросом.

Ариэль посылает мне воздушный поцелуй и исчезает так же быстро, как и появилась.

Через полчаса я стою перед Владыкой. Почему-то теперь, когда я сказал «да», мне спокойно.

Твой вопрос? – интересуется он, разглядывая розу, по которой ползет пчела. Уверен, что он мог бы и не спрашивать, как я – не отвечать.

Какую стихийную магию любовник Альбуса Дамблдора проявляет во взрослом возрасте?

Ты узнаешь это в течение двух недель, – говорит Владыка. – Договор принят.

Мне кажется, все мое тело изнутри сковывает холодом. Потом солнце становится таким ярким, что приходится зажмурить глаза. Когда я открываю их, Владыка стоит уже в шаге от меня, сосредоточенно глядя в окно, и хмурится. Внезапно в сад врывается сильнейший ветер и начинает гнуть цветы, небо над полиэтиленовым куполом мгновенно заволакивает чернотой.

Уведи его. Немедленно, – кричит Владыка Теодору и, превращаясь в белый дым, уносится в открытую дверь тронного зала. А мы словно оказываемся в эпицентре урагана. Уши закладывает от рева стихии, глаза мгновенно забивает песком. Теодор хватает меня за плечо, и толкает почему-то вбок, тащит сквозь розовые кусты. Я вцепляюсь в него, но не успеваю, и он почти волочет меня. Я чувствую, как колючки крючьями впиваются мне в кожу, разрывают одежду. Потом он опять толкает меня, и я вдруг начинаю падать, это похоже на туннель, но я не могу открыть глаза – слишком больно; я то и дело ударяюсь о жесткие упругие стенки, в какой-то момент переворачиваюсь и лечу вниз головой, каким-то чудом группируюсь и возвращаюсь в изначальное положение, продолжая падать. Мне кажется, я сломал половину костей – по крайней мере, так я чувствую себя, когда меня вышвыривает из трубы на каменный пол.

После такого радостного полета тишина ошеломляет. Впрочем, я тут же слышу над собой голос Ричарда:

Снейп, ты… что случилось?!

Прогулялся, – шепчу я с облегчением, сплевывая кровь с разбитых губ. – Глаза.

Ты цел? На тебе места живого нет, – в его голосе столько беспокойства, что на секунду мне верится, что между нами еще не все потеряно.

Глаза, – повторяю я.

Он промывает их. Я долго моргаю, слушая, как Ричард выводит диагностические заклинания.

Ты цел. Сломано одно ребро, – бросает он.

Я наконец открываю глаза, как раз вовремя, чтобы успеть уловить омерзение в его взгляде. Помечтал.

Ричард велит мне лечь на спину. Должно быть, я все еще ошеломлен недавним падением, потому что слушаюсь. Убрав остатки одежды, Ричард произносит очищающее и вытаскивает из кармана склянку с резко пахнущим зельем. Дезинфицирующее. Короткое, хлесткое заклинание распределяет жидкость по всему моему телу. Жжет везде и так, что я почти готов взвыть. Но несколько минут заживляющих – и боли становится гораздо меньше.

На живот, – велит он.

Ты целительские заклинания повторил? – пытаюсь пошутить я.

Он кривится:

На живот. Или я не буду с тобой возиться.

Покорно переворачиваюсь, и процедура повторяется, только со спиной. Наконец Ричард заканчивает.

Ребро я тебе срастил, но оно хлипкое, так что понадобится костезелье. Шмотки починишь сам, – бросает он и аппарирует.

А я еще долго, до самого рассвета, сижу, обняв себя руками, на холодных плитах и все думаю, к чему относились слова Ариэль: «Судьба была милосердна к тебе».

========== Глава 80. О любви, семье и приворотах ==========

15 марта 1994 года, вторник

Эухения уткнулась лицом в подушку и накрылась одеялом с головой. В комнате было и сыро, и холодно, но она даже не вспомнила про согревающие чары. Господи, какой стыд! Хотелось умереть, ну, а если и не умереть, то, как минимум, оказаться в таком месте, где никто ее никогда не найдет.

Начиналось-то все великолепно. Она, как в лучших детективных романах, воспользовалась тем, что Хуан Антонио собрал всех внизу, в холле, и объявила о преступлении, совершенном в этом доме. Впрочем, нет, началось все еще раньше, с самого утра, и уже тогда все пошло не так. И хуже всего, что в доме не было Гжегожа.

Разумеется, она посвятила его в свои планы. Крошечный котелок с кипящим зельем родства стоял между ними на лабораторном столе и отрицать, что оно окрасилось в нежно-зеленый цвет, было глупо.

Что вы теперь будете делать? – спросил Гжегож, задумчиво постукивая по столу длинным, тонким пальцем.

Мы ведь не можем выкинуть ее отсюда просто так, правда? – Эухения сказала «мы», невольно включив тем самым Гжегожа в состав людей, имеющих право принимать решения в семье. – Теперь еще больше, чем раньше.

Нет, наверное, не можете.

Вот что – утром, пока все будут спать, вы левитируете меня в кухню, и я поговорю с ней.

Как пожелаете, – Гжегож бросил на нее быстрый взгляд исподлобья, и Эухения потом долго спрашивала себя, о чем он думал в этот момент. Возможно, он не одобрял ее, но она давно привыкла обходиться без одобрения, а дело следовало решить. И потом – главное, чтобы помог, а какие у него при этом мысли – ну не все ли равно? Хотя нет, кажется, все-таки не все равно…

Однако решение было принято, и она промаялась полночи, прокручивая в голове воображаемый диалог с Мартиной. Согласие этой (Эухения колебалась между «мошенницей» (очень слабо) и «тварью» (не позволяло воспитание)) должно было быть получено во что бы то ни стало, но как? Ведь оно должно быть абсолютно, безоговорочно добровольным. В конце концов так ничего и не придумавшую толком Эухению сморил сон, а через пару часов ее уже разбудил Гжегож.

Он действительно помог ей спуститься, однако в тот момент, когда ее кресло было наконец водворено около стола, за которым обедала прислуга, в окно постучалась сова. Письмо было адресовано Гжегожу: его срочно вызывали к давнему пациенту. Извинившись, Ковальский исчез в мгновение ока, а Эухения осталась наедине с Мартиной. Та в этот момент в качестве репетиции ко дню рождения старого герцога готовила особый соус по семейному рецепту (баронесса доверила ей даже это!).

Все, что Эухения сочинила ночью, конечно, тут же вылетело из головы, и она почти впала в ступор, глядя на ловкие руки Мартины, на их быстрые, отточенные движения. Ее руки не казались хищными, и сама кухарка производила впечатление доброй, милой девушки, немного себе на уме, но нисколько не опасной. И Эухения ненавидела ее еще больше за этот обман, за ее бесконечные попытки подружиться, за то, что Мартина всегда вела себя так, как будто очень любила всех в доме и была на их стороне.

Худшего времени для того, чтобы объясниться, Эухения, конечно, не нашла – проклятый соус готовился около двух часов, и все внимание повара должно было быть сосредоточено на нем.

Но тянуть было еще глупее. Эухения заставила себя заговорить, однако в ту же самую секунду дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и на пороге показался Ромулу.

Слова Эухении потонули в приветственном возгласе Мартины. Это было неприятно вдвойне: судя по радостному виду кухарки, эти двое тоже подружились. Эухения вздрогнула, подумав, не опробовала ли Мартина свое зелье еще и здесь. Впрочем, опасения быстро развеялись.

Я не знала, что ты ночевал дома, – сказала Эухения и подставила брату руку для поцелуя.

Мне нужно было поговорить с тобой, – ответил он быстро, бросив короткий взгляд на Мартину, и, видимо, размышляя, как повежливее выпроводить ее из кухни. Левитировать Эухению наверх он пока не мог.

Нет необходимости делать такую гримасу, сеньор граф, – флегматично заметила Мартина, нарезая коренья и краем глаза следя за соусом. – Ты знаешь, что у меня нет ушей.

Эухению передернуло от ее безапелляционного тона, но она почему-то ожидала, что Ромулу послушается.

Однако он заколебался:

Ты можешь мне дать слово, Мартина, что это не выйдет за пределы кухни? И за пределы того момента, когда я отсюда уйду, рассказав о своей просьбе?

Мартина бухнула коренья в соус:

Клянусь памятью моей матери, Валентины Урбано, Ромулу Севера. Такое слово тебе подойдет?

Ромулу кивнул, выдвинул стул и сел напротив сестры:

Ты можешь сварить отворотное для меня?

Отворотное?! Черная Мадонна, зачем?!

На секунду у нее мелькнула идиотская мысль, что Ромулу, несмотря на странные игры с Мартиной, знает обо всем, что он на ее стороне и зелье нужно для Хуана Антонио. Однако это впечатление быстро прошло. Ромулу с совершенно беспомощным видом уставился на свои руки. По напряженному лбу с капельками пота у висков было заметно, каких мучительных усилий ему стоит не прервать разговор и не выйти отсюда прямо сейчас.

Нужно, – пустым голосом сказал он.

Зачем? Я имела в виду…

Она замолчала, обдумывая, как именно продолжить. Ромулу действительно мог подняться, выйти из кухни и никогда не возвращаться к этой теме. С него, пожалуй, станется попытаться найти зелье на черном рынке, да еще при этом влипнуть в какую-нибудь историю. Между тем, все отворотные были совершенно разные и ответ на «зачем?» требовался хотя бы для того, чтобы определить состав ингредиентов.

Ну давай уже, – с насмешкой вдруг сказала Мартина, не отрывая взгляда от соуса. Она помешивала его по часовой стрелке. – Ромулу Вильярдо Севера, не будь трусом, а то еще месяц будешь ходить вокруг да около.

Ромулу бросил растерянный взгляд сначала на нее, потом на сестру, сжал руку в кулак и выпалил:

Не быть трусом? Ну что ж! Я тоже гей, как Эрнесто, и я влюблен в того маггла, который был моим другом. Довольны?

Эухения вздохнула. Нельзя было сказать, что она не подозревала чего-то подобного, но таких последствий не ожидала точно. Она тихонько погладила напряженную руку брата.

У тебя такой вид, Ромек, как будто мы собираемся тебя сожрать. Вообще то, это уже не сюрприз.

То есть? То есть это все равно, что…

Для меня лично все равно. Не думал же ты, что я осуждаю Эрнесто? Или Фелиппе? У нас полсемьи геев.

Да, но еще один!..

Мартина рассмеялась:

Ты иногда говоришь такие глупости, amico. У нас в Италии в древности считалось нормальным любить как женщин, так и мужчин.

Но это и привело к падению империи!

Та, продолжая помешивать соус, отмахнулась:

Ты большой мальчик, а веришь в такую чушь. Если уж на то пошло, то голубые пары только укрепляли обороноспособность государства. Потому что на глазах у любовника с поля боя не убежишь.

Ромулу огляделся по сторонам. Казалось, с его плеч свалился огромный вес, его спина заметно распрямилась.

То есть вы обе считаете это нормальным?

Эухения вздохнула. Она предвидела, сколько яду Эрнесто выльет на Ромулу, но это, кажется, была единственная трудность. Ну, еще и Рита, конечно.

Я считаю, что ты наконец начал делать то, что нужно делать, – сказала Мартина, гася огонь под соусом и накрывая кастрюлю колпаком. – А то, как на вас посмотришь, все вы, Вильярдо, знаете только один способ жить – бегать от любых неприятностей, как зайцы.

Ты сама бежала от неприятностей! – вдруг выпалила Эухения, прежде чем успела подумать. Насмешливое превосходство Мартины бесило неимоверно. – Может, ты тоже Вильярдо? Или, например, Толедо?

С лица Мартины мигом сбежала вся краска.

Вот в чем в чем, а в том, что я Вильярдо, меня еще никто не обвинял, – с деланным, неприятным смехом сказала она, медленно поставила на край раковины только что взятый стакан и вышла.

Ромулу посмотрел на Эухению с недоумением.

Ты, правда, хочешь отворотное? – спросила она, надеясь миновать объяснения.

Нет, конечно, – фыркнул Ромулу. – Разумеется, я хочу совсем другого. Но это не вопрос моих предпочтений, знаешь ли.

Ты хочешь, чтобы он был рядом?

Да, я хочу, чтобы он был рядом. Я хочу видеть его, говорить с ним, слушать его, я хочу узнать, как это…

Быть с тем, кого любишь?

Да.

Тогда… что мешает тебе найти его и сказать, что ты был неправ?

Ромулу усмехнулся.

Ты… Хен, прости, но в силу твоего возраста… ты еще слишком мала, чтобы понять некоторые вещи. Существуют обязательства, существует ответственность за других людей, которую мы берем на себя добровольно и должны нести. Тебе кажется, что все так просто.

Но ведь Рита даст тебе развод!

Об этом не может быть и речи! Хен, люди вступают в брак не для того, чтобы при первой же встрече с другим привлекательным человеком бежать за ним и бросать своего партнера.

Но ты любишь его!

Мало ли кого я так полюблю через год? Случайные увлечения случаются. Страстная мучительная влюбленность – это то, что проходит быстро. Это не те любовь и уважение, которые копятся в семье годами. Я видел этого человека, вдобавок ко всему маггла, всего пять раз, и ты хочешь, чтобы я бросил все, что у меня есть здесь, бросил все, что позволяет мне уважать себя, и очертя голову бросился в этот роман, чтобы спустя несколько месяцев обнаружить, что совершил самую большую ошибку в жизни? Предать всех и, в первую очередь, себя самого?

Какое имеют значение все, когда речь идет о конкретно твоей жизни?! Черт тебя возьми, Ромулу, открой глаза! Ты несчастлив в браке, и Рита в нем что-то не слишком счастлива. Вы строите то, что построено в принципе быть не может. Ты говоришь о том, что пойти за любимым человеком и попытаться быть с ним – это предать себя, но мне кажется, ты предаешь себя прямо сейчас. Ты лишаешь себя шанса!

Хен, ты все видишь в романтическом свете, – устало отмахнулся Ромулу. – Но кроме любви, есть множество других вещей, которые помогают жить в браке. Множество других вещей, которые люди получают от брака. И то, что не очень хорошо, с годами, благодаря усилиям супругов, становится лучше. Это то, что называется работой души, обретением мудрости. Этот человек для меня никто, очень может быть, что его интересовал только секс. Такие моменты постоянно возникают между людьми. Если бы каждое проявление сексуального интереса было любовью, ни одной нормальной семьи не осталось бы. В целом не вижу смысла это обсуждать, поскольку я старше тебя, и ты еще толком не знаешь, что такое влечение. И тем более, что такое любовь. Любовные романы и представления о том, как должна выглядеть любовь, – это еще не жизнь, Хен. Это еще далеко не жизнь!

Он встал и прошелся по кухне. От недавней нерешительности не осталось и следа. Ромулу выглядел так, как человек, который знает, чего хочет, и Эухения не могла не согласиться с его доводами. Она действительно никогда еще не испытывала чувства, про которое точно могла бы сказать, что это любовь. Или почти не испытывала…

Ладно, я сварю тебе отворотное, – мрачно сказала она. – Любая прихоть за ваши ингредиенты, мой сеньор.

Обратно в комнату ее вернула Полина Инесса, которой, по счастью, хватило ума не задавать вопросов. Впрочем, возможно, это у Эухении Виктории не хватило ума, а еще терпения посоветоваться с сестрой и заручиться ее поддержкой. Полина Инесса все время то пропадала в мастерской, то гуляла с Бернардо, в Эухении же в очередной раз взыграла ревность, и она ни минуты не хотела больше ждать. Злость на девицу, отнявшую Хуана Антонио, расцветала пышным цветом, доводила до нервной дрожи в руках.

Весь день прошел в полном одиночестве. Завтрак Эухении принесла Рита, которая недоумевала, куда с утра пораньше разбежался весь дом, обед – Соледад, сообщившая, что Мартина отправилась по срочному делу в Мадрид. Это известие только добавило дурного настроения и неясной тревоги. Предполагать можно было все, что угодно. Если Мартина решилась сварить такое зелье, то, наверное, мало что ее могло остановить.

Наконец появилась горничная Мария Луиса и отлевитировала Эухению на ужин. В столовой, к ее удивлению, кроме родителей, Риты и Соледад, оказался Эрнесто. Вероятно поэтому ужин проходил в напряженном молчании – каждый боялся сказать неосторожное слово и разрушить и без того хрупкий мир. Еще полчаса Эухения провела в холле в любимом кресле у камина, а затем входная дверь вдруг распахнулись, и на пороге появились веселый Хуан Антонио в распахнутой шубе и с яркими пятнами на щеках, заметно нервничающая Мартина, усталый Ромулу и Полина Инесса с Бернардо. Последние держались за руки, и сердце Эухении болезненно сжалось – она тоже бы хотела вот так, вместе.

Дальше события развивались стремительно. В холле вдруг разом оказалось слишком много народу, потом Хуан Антонио разлил по бокалам глинтвейн, так как вошедшим с холода нужно было согреться, а потом наступило очень неловкое молчание. Несколько минут все разглядывали друг друга почти с недоумением, словно гадая, какой нелепый случай свел их вместе, и Эухения успела подумать, что в последние месяцы они стали чужими друг другу, если вообще когда-то были близкими. Впрочем, из ее действительно близких в холле был один только Ромулу, да и тот клевал носом в кресле в самом темном углу.

А потом Хуан Антонио сказал: «Я прошу минуту тишины», как будто ее до этого было мало! И, конечно же, тут уж все заголосили, кто во что горазд. Люкса наперебой стали закидывать вопросами, пока баронесса не повысила голос и не сказала: «Тихо!»

Хуан Антонио, кажется, собирается нам что-то сообщить, – продолжила она, безнадежно пытаясь закутаться в шаль, которая то и дело соскальзывала с ее плеча.

И должно быть, из-за этого неловкого, нелепого движения матери, которая явно не хотела происходящего, Эухения поняла, что же именно сейчас произойдет. Она не помнила, когда в последний раз ей становилось так больно. Надеясь непонятно на что, она оглянулась в поисках Гжегожа, но того, разумеется, не было.

Спасибо! – с искренней благодарностью сказал Люкс. Он выглядел счастливым, но сквозь это счастье проглядывала измученность, и это придало Эухении сил. – Я попросил вас собраться здесь, чтобы объявить о своей… о нашей помолвке. Мартина оказала мне честь, согласившись стать моей женой, и мы собираемся пожениться.

И Хуан Антонио взял Мартину за руку.

За спиной Эухении раздался звон разбившегося бокала. Ее и, должно быть, всех, кто стоял рядом, окатило брызгами, однако никто не двинулся с места.

Это же шутка? – пробормотал барон. – Нет?

Это не шутка, – сказала баронесса. Теперь по ее тону было совершенно невозможно понять, что она думает, но Эухения видела, что рука матери, прятавшаяся в складках мантии, все еще дрожала. И это тоже придало решимости.

Поздравляю, – неловко из угла протянул Ромулу и стал шарить по карманам мантии, пытаясь, видимо, найти сигареты.

Какие, к черту, поздравления? – рявкнул Эрнесто, и Эухения поняла, что, должно быть, это он разбил бокал, и еще – что, пожалуй, она его сейчас за все простит. – Вы что, не видите? Она его приворожила! Это чистой воды приворот! Какая, к гриндилоу, помолвка?!

Мартина вцепилась в руку Хуана Антонио, тот, прикрывая возлюбленную, слегка подвинул ее назад, за камин.

Это невозможно, – сказал барон. – Нет никакого приворота, я проверял.

И мы проверяли, – поддержал его звонкий голос Риты.

И я, – вздохнула Соледад.

Кто-то рассмеялся.

Так что придется, кажется, поздравить, – подал голос Бернардо и, выступив вперед, протянул Хуану Антонио руку.

И тут Эухения решила, что настал ее звездный час.

Разумеется, нет, – отчеканила она так громко, как только могла. И сама почувствовала, как волнами, почти мгновенно, переходит под ее контроль вся комната. Выждала, чтоб закрепить превосходство, и продолжила: – Поздравлять тут не с чем. Эрнесто прав, это приворот, причем очень хитрый. Зелье, которое сварила наша дорогая Мартина, называется «Кровь к крови», и относится к числу тех приворотных зелий, наличие которых почти не определяется. Почти. Всякое приворотное меняет состав крови. Жаль, что здесь нет Гжегожа Ковальского, он бы подтвердил мои слова. Вчера нам с ним удалось найти следы крови Мартины в крови Хуана Антонио.

Эухения с вызовом глянула в лицо кузену. Люкс выглядел так, как будто рушилась вся его жизнь. Мартина кусала губы.

«Кровь к крови»? – с недоумением переспросил Эухенио. – Но оно же… срабатывает только между родственниками?

Разумеется, – холодно подтвердила Эухения. – Мартина – незаконная дочь князя Риккардо Раванилья и сестра Хуана Антонио, мы сварили также зелье родства, чтобы это подтвердить. Могу провести все опыты при вас.

Хуан Антонио отшатнулся от Мартины.

Это неправда! – воскликнула та. – Я не твоя сестра! Это неправда, неправда!

Приворот, – пробормотал он, падая в кресло и хватаясь рукой за лоб.

Пустите! – Мартина оттолкнула стоявшего перед ней Бернардо, пробилась сквозь расступившиеся ряды Вильярдо и хлопнула дверью в крыло, где находилась ее комната.

Барон достал из кармана сомнительного вида носовой платок и принялся тщательно вытирать пот.

Ну и дела, друзья мои, – пробормотал он. – Ну и дела.

Хуан Антонио поднял взгляд на Эухению.

Ты можешь сделать что-нибудь с этим? – тихо и жалко спросил он.

От триумфа Эухении не осталось и следа. Она почувствовала отчаяние от того, что не может опуститься на пол у его кресла, сжать безвольно повисшую руку. В этот миг она ненавидела Мартину вдвойне.

Для противоядия нужна добровольно отданная кровь приворожившего. Я не знаю, как можно ее взять иначе. Мне очень жаль, Люкс. Мне очень жаль.

И тут как раз и случилось то, что после заставило Эухению умирать от стыда. Она понимала, конечно, что все находились в разной степени растерянности, и не ожидала восхищения или благодарности, но уж никак не того, что случилось.

Никто из вас не тронет Мартину и пальцем, – жестко сказала баронесса. – А что касается тебя… – она повернулась к дочери, и в ее голосе отчетливо прозвучала ярость. – Я бы хотела, чтобы в следующий раз ты вспомнила свое место, прежде чем играть в главу рода и лезть подобным образом в дела семьи!

И развернувшись напоследок так, что ткань ее мантии хлестнула Эухению по лицу, Мария Инесса пересекла холл и вышла.

Что было дальше, Эухения помнила очень смутно. Каким-то чудом у нее хватило сил не упасть в обморок, потом, кажется, из носа пошла кровь, и Соледад заставила ее запрокинуть голову и ругалась на чем свет стоит, потому что Эпискеи никак не могло подействовать. Потом Эухенио принес зелье от носовых кровотечений, а Эухения все хваталась за ругань Соледад, ловила и складывала в копилку каждое слово, и думала, думала, думала, что как же хорошо, что Гжегожа все-таки здесь нет. Потом кровотечение, наконец, прекратилось, и кто-то отлевитировал ее в комнату, и она лежала в кровати и плакала от отчаяния и стыда, и ненавидела мать и не понимала ее. Хрупкий мир, который она заново отстроила с таким трудом за эти месяцы, снова был разрушен, и она не видела ни одного способа склеить его.

Потом, когда уже совсем стемнело, пришла Полина Инесса.

Прости, я никак не могла вырваться, – опустившись на корточки около кровати, покаянно сказала она. – Дедушка ждал меня, чтобы узнать, что происходит. Он что-то почувствовал и волновался.

Эухения помотала головой. Теперь это уже не имело значения.

Мама была неправа. Все это понимают, – Эухения почувствовала, как ласковая рука касается ее волос. – На самом деле, все шокированы тем, как она себя вела.

Мне все равно.

Я думаю, это нужно было сделать – то, что ты сделала. Очень нужно.

Нет.

Есть вещи, которые очень нужно делать, Хен. Кому-то надо их делать.

Полина Инесса погладила ее по голове. Эухения нырнула под одеяло. Там было душно, зато она чувствовала себя хоть немного оставленной в покое.

Немочь связывался со мной через камин, пока я была у дедушки. Я ему рассказала, что у нас творится. И про маму рассказала тоже. Я подумала, что лучше ему знать, чем не знать.

Мне правда все равно, – пробормотала Эухения.

«Все равно, потому что он теперь и не посмотрит на меня, – подумала она с болью. – Как кто-то может захотеть посмотреть после этого?»

Знаешь, что он сказал?

Не знаю и знать не хочу.

Он сказал, что если бы мама была мужчиной, он бы ей врезал за ее недостойное поведение. Так прямо и сказал. И что он вернется к тебе, как только сможет. В самые ближайшие часы. Интересно, Немочь что, правда, умеет драться? – хихикнула Полина Инесса.

Когда она ушла в мастерскую, Эухения села на кровати.

«Вернется к тебе, как только сможет».