Текст книги "Место третьего (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 76 страниц)

– Девятнадцать.

– Исполнилось лет пятнадцать назад?

– Извините, Аояги-кун, но ваше время вышло, меня ждёт следующий пациент, – улыбнулась она, провожая меня до двери. – И вот ещё что. Мне бы хотелось, если это возможно, конечно, чтобы с Рицкой-куном приходили именно вы. Мне кажется, вы сможете помочь лучше, чем ваши родители.

Ну, этого следовало ожидать. Пообещав возить его самостоятельно – благо не привыкать, – я попрощался и пошёл догонять родителей и Рицку, которые меня даже не подождали.

Она мне понравилась, эта девчонка-переросток. На что угодно спорю, будь мне лет тридцать, она бы ответила, что ей двадцать девять и держалась бы по-другому. Наверное, привыкла своих пациентов зеркалить, чтобы легче на контакт шли. Но она молодец. Из неё бы неплохая Жертва получилась.

А главное, Кацуко понравилась Рицке. Уже после первого же визита к ней неделю спустя он немного повеселел, и настроение у него было хорошим до самого вечера. С Сяхоу, правда, первое время тоже вроде бы всё шло неплохо, вот только после его сеансов Рицка всегда выглядел опустошённым, как будто из него эмоции целый час выкачивали. А Кацуко, наоборот, его позитивом заряжает. Пусть он ничего и не вспомнит, зато хоть грустить поменьше будет. Вот что основное.

Со школьными тестами Рицка, как и предполагалось, справляется на отлично. Отец удивлён, но рад. Мама же радоваться не в состоянии. Как же! Ведь «её» Рицка учился с «шестёрки» на «пятёрку», а теперь пообедает, до поздней ночи сидит с учебником в обнимку, а утром отправляется в школу и пишет тест наравне с отличниками. Ну да, ну да. Это, конечно, великий повод для беспокойства.

За что на самом деле стоит тревожиться – так это за Рицкиных друзей. Да даже не то что тревожиться, ведь всё придёт не сразу, но… Рицка почти ни с кем не общается. Более того – не хочет общаться. Я сам видел после контрольной по математике, как он вышел из школы вместе с ребятами, с которыми раньше дружил. Один предложил ему пойти к себе в гости, другой – сходить в выходные куда-нибудь всей компанией. Но Рицка мало того что вежливо отказался, так ещё и попросил больше ему встреч не предлагать, потому что он не хочет. После чего развернулся и зашагал к воротам, оставив ребят в полном недоумении. Тут-то я и вспомнил мамины слова, показавшиеся мне тогда глупыми. Он не просто не может – он правда не хочет.

В этой связи для нас стало полным сюрпризом, когда в первый день нового учебного года Рицка вернулся из школы не один, а вместе с девочкой. Мама её до этого в глаза не видела, а я вспомнил, что её имя Осаму. Она поздоровалась с нами, ответила на пару маминых стандартных вопросов об учёбе, и Рицка тут же уволок её к себе наверх.

Я тоже поднимался в свою спальню, но из Рицкиной ни звука не услышал. Когда снова спустился на кухню и мама спросила, чем они там занимаются, пожал плечами. Тогда она задумчиво сощурилась, достала поднос, быстро накидала на него чашек-печенюшек и зарядила меня отнести детям чай, а заодно проверить, что у них там наверху происходит.

Мне и самому было любопытно, но ничего интересного я не обнаружил. Когда постучался и толкнул дверь, Рицка и Осаму сидели на кровати, вполголоса споря о каком-то – о, боги! – уравнении, которое можно было, как я понял, решить двумя способами, вот они и выясняли, чей лучше. А повсюду лежали раскрытые учебники, тетради и таблицы.

Поставив поднос на стол, я попытался как-то вникнуть в суть процесса, чтобы, может, им подсказать что-то… Но был сплавлен раздражённым: «Сэймей, мы сами справимся». На такое полагалось обидеться, но у меня не вышло. Впервые за полтора месяца Рицка выглядел по-настоящему чем-то заинтересованным и увлечённым. И компания этой девочки ему, похоже, пришлась по душе. Прямо-таки встретились два ботана.

Я потом, уже вечером, спросил Рицку, почему он с Осаму раньше так мало общался, как-то не подумав о том, что ответа он помнить не может. Но Рицка, не смутившись, сказал, что, скорее всего, интересов общих не было. К тому же Осаму отличница, ей нравится заниматься, а сам он, изучив свой дневник, уже всё о своей прежней успеваемости выяснил.

А прочие интересы Осаму… Да, я видел, когда, опять же с пинка мамы, пошёл к ним во второй раз, чтобы поднос забрать. Учебного бардака в комнате уже не было, все книги-тетради лежали в двух ровных стопках на полу. А сами они рассматривали какие-то яркие журналы. На этот раз Рицка сам пригласил меня присоединиться.

Я подсел, полистал один. Ну и что? Журнал с фотографиями. Но Рицка гордо тыкал пальцем в один снимок и говорил, что это работа Осаму, а сам журнал – сборник лучших работ детского фото-клуба. Я ещё раз всё пролистал. Ну, если это и правда дети снимали, то тогда очень здорово. Четверть фотографий с названием «Мама», ещё две четверти – «Город», «Улица», «Весенний пейзаж». Банальненько, но ведь они ещё только учатся, верно? Вон от наших Бойцов, например, курса до третьего тоже не услышишь ничего нового, кроме стандартной скороговорки «защита-возврат-отклонение».

Была в том журнале и совсем маленькая часть работ, по которой было понятно, что их авторы и университет будут заканчивать с фотоаппаратом на шее, в отличие от прочих «мам» и «пейзажей». Фотография Осаму мне действительно понравилась. Немного вычурная, правда, и без малого готичная, но для десятилетки сделано классно. Снимок чёрно-белый, фотоаппарат стоит на земле, в кадре: кучка осенних листьев, женские ноги в гетрах и театральная маска с отколотым куском. Трудно сказать, что хотел сказать автор, скорее всего, ничего конкретного, но вышло мило.

С тех пор Рицка начал очень плотно общаться с Осаму, и сам к ней в гости ходил, и приглашал к нам. А ещё он стал бредить фотографией. Просил меня покупать ему какие-то фото-журналы, лазил в интернете по фото-сайтам, даже на мой телефон что-то снимал. Потом пытался обработать снимки на компьютере, но, понятно же, что телефон – это телефон, он звонить должен, а не фотографировать. Все кадры мутные, цвета блёклые. Одним словом, понаблюдал я за его мучениями неделю-другую, а потом достал из запасов долларов триста, пошёл и купил ему нормальную камеру. Столько же было восторгов вечером!

Отец, конечно, после ужина позвал меня к себе и сделал выговор: мол, такие покупки нужно с ними сначала согласовывать. Но какая разница, что думает по этому поводу отец? Главное, Рицка счастлив. Впервые по-настоящему счастлив с тех пор, как всё это случилось.

У моего подарка был и ещё один умысел, стимулирующий. Когда я рассказывал какой-нибудь забавный случай из Рицкиного детства, он тут же спрашивал, есть ли фотографии. По его словам, когда видит картинку, ему намного легче представить весь эпизод. А фотографий у нас оказалось немного.

У родителей была камера, обычная, не цифровая, совсем простенькая. Они купили её, когда я родился. Так что снимки из серии «Сэймей делает первые шаги» и «Сэймей учится ходить на горшок» имелись в количестве. Когда же родился Рицка, страсть к съёмке у них сильно поугасла. Не до того, наверное, было, с двумя-то маленькими детьми. Так что крохотного Рицки в альбоме совсем мало.

Когда мне исполнилось лет семь, я решил это недоразумение исправить и стал его снимать. Но всё равно много не наснимал. Во-первых, долгое время не мог научиться держать камеру в руках как следует, из-за чего половина фотографий получались в духе «родители и чей-то палец», «смазанная соседская собака» и «Сэймей забыл снять крышку с объектива». Во-вторых, домашней лаборатории у нас не было, и приходилось относить плёнку в фотомастерскую. А проявка и печать в то время были довольно дорогими. Так что занятие это я вскоре забросил, а камеру доставал только по особым случаям. А потом вообще в Луны уехал и стало сильно не до этого.

Вот и вышло, что снимков Рицки в альбоме не так много, как хотелось бы, поэтому на его вопросы о фото я лишь разводил руками. А когда я водил его туда, где мы бывали раньше, и говорил, что теперь-то он запомнит, что это за места, Рицка хмуро отвечал, что он и прежде так думал, но всё забыл, и что если это случится опять, он снова не вспомнит. Так что я заявил, что фотоаппарат – это ещё и хорошая гарантия, что он ничего не забудет. Это стимул для Рицки, разумеется. Сам-то я отлично понимаю, что случись такое во второй раз, ему и фотографии не помогут вспомнить. К счастью, молния два раза в одно дерево не бьёт, но говорить такое Рицке было бы слишком цинично.

С последствиями своего подарка я столкнулся уже на следующее утро, когда заспанный и растрёпанный вытек в коридор и был встречен яркой вспышкой в глаза и плохо сдерживаемым хихиканьем. Далее этот корреспондент преследовал меня до самой кухни и не переставал снимать на протяжении всего завтрака, то и дело забывая про свой. Ну естественно. Камера-то цифровая, а флешка – резиновая, всё утро можно кнопку «сделай шедевр» не отпускать.

Успокоился Рицка, только когда я напомнил, что нам выходить через десять минут, а он до сих пор не одет. Рицка отправился собираться, но фотоаппарат в школу прихватил – Осаму показать. Ладно, пусть развлекается. Ведь, помимо учёбы, это пока единственное, что его интересует. Кацуко, кстати, мой подарок одобрила. Особенно когда увидела, как Рицка, устроившись у неё на диване, жадно листает на камере отснятые кадры.

И теперь, глядя на всё это целиком… На Рицку, серьёзно взявшегося за учёбу; на фотоаппарат, с которым он теперь расстаётся только на ночь; на доску у него над компьютером, на которую он прикалывает наиболее удачные кадры; на его улыбку, куда более взрослую, чем до амнезии, но искреннюю… Глядя на всё это, я прихожу к выводу, что не так уж всё беспросветно, как казалось в самом начале, когда я впервые услышал от отца Рицкин приговор. Всё действительно не настолько плохо и ещё вполне может быть хорошо.

Забавно, но занимаясь почти полтора месяца с одним лишь Рицкой, я умудрился позабыть, что до этого у меня было ещё кое-что очень важное. Я бы даже сказал, основное. Ведь всё это время я убеждал себя не вспоминать о существовании Системы и человека с именем Агацума Соби, который однажды вдруг исчез из моей жизни, когда я указал ему на выход, и до сих пор не торопился в неё возвращаться.

Но на второй неделе нового учебного года враз приходится вспомнить и о Системе, и о Соби, который чертовски нужен мне именно в этот момент, когда я выхожу из ворот школы и лоб в лоб сталкиваюсь с новой парой, пришедшей по мою душу.

– Неплохо, – констатирую я, когда чернота рассеивается, выпуская нас в привычный мир, а листья, подхваченные ветром, только что унесшим бессознательные тела противников, оседают к ногам.

Собственно, это вообще первое, что я говорю Соби. Чтобы позвать его, мне не понадобилось даже рта раскрывать, а вызов на бой он объявил уже сам, появившись буквально через секунду. Несмотря на долгий перерыв, поединок он провёл играючи, ни разу не ошибившись и не пропустив ни одной атаки. И не выглядит сейчас хоть сколько-нибудь уставшим.

– Здравствуй, Сэймей.

– Как их там звали? – спрашиваю я, доставая из сумки хорошо знакомый Соби ежедневник.

– Непомнящие.

– А жаль. Но надеюсь, этот бой они всё-таки запомнят надолго.

– Что ты делаешь? – Соби хмурится, увидев у меня в руках свой подарок, который я раскрываю на чистой странице, чтобы сделать несколько пометок.

Я как-то сразу определился, что стану делать с этим ежедневником. А то, что он – подарок Бойца, вполне себе символично. В настоящий момент первые его двадцать страниц уже украшают Имена поверженных нами пар. Но объяснять Соби суть моего маленького ритуала я не собираюсь – всё равно не поймёт.

– Скучал, Соби? – улыбаюсь я, когда дело сделано, и жду получить в ответ что угодно: от немного смущённого «Разумеется, Сэймей» до красноречивого взгляда. Но вот только не равнодушного, небрежно брошенного через плечо, как подачку:

– Пожалуй.

– Где ты пропадал? – улыбка тут же сползает.

– Я не пропадал, Сэймей, – он чиркает зажигалкой, неспешно раскуривая сигарету, как будто я не стою рядом в двух шагах. – Я был там, где ты мне и велел. Дома. Ждал, когда понадоблюсь.

Жаль, что я не могу дословно вспомнить, что сказал тогда Соби в клинике перед тем, как прогнать. Но почему-то уверен – именно то, что он сейчас мне и озвучил.

– Больше не вызывали? – спрашиваю я, просто чтобы не молчать.

– Если б вызвали, ты бы первым об этом узнал.

М-да. Что-то я не то ляпнул.

– Мы давно не сражались, Соби. Полтора месяца за нами никто не приходил. Не кажется ли тебе это подозрительным?

– Ничуть. После боя с Непобедимыми мало кто отваживается вызвать нас. За полгода мы и без того вывели несколько очень сильных пар.

– Что ж. Значит, будем искать соперников сами. Пора вернуться в Систему. Твоя задача – за эти выходные найти нам…

– Послушай, Сэймей, – бесцеремонно оборвав меня, Соби бросает едва прикуренную сигарету в кусты и прячет руки в карманах. – Я думаю, нам не стоит спешить. Сегодняшнего поединка пока хватит на эту неделю.

– С какой это стати?

– Ты и сам знаешь, что Система – не то место, где выгодно искать себе лишнюю славу. На нас и так уже ополчилось множество пар. Наши сегодняшние противники кое в чём были правы. Нельзя побеждать вечно.

А всё-таки за то время, что мы не виделись, Соби изменился. Нет, во внешности никаких перемен не наблюдается. Но куда-то вдруг подевался живой, чуть беспокойный взгляд. Интонации более ровные, уверенные. Да и весь он сам немного похолодел и… повзрослел? Такой эффект бывает, когда возвращается в класс после долгих каникул. Вроде бы твои одноклассники всё те же, но в каждом чувствуются невидимые глазу перемены.

– И твоя теория базируется на том, что чем реже мы будем сражаться, тем дольше оттянем момент падения?

Соби не отвечает. Конечно, в той формулировке, в которую я облёк его мысль, она звучит довольно погано.

– Чушь, – отсекаю я, будто споря сам с собой. – Во-первых, сколько бы зубов они на нас ни заточили, сделать всё равно ничего не смогут. Во-вторых, победить нас невозможно. А ты живёшь для того, чтоб мою утопию сделать явью.

Развернувшись, иду к остановке, но Соби нагоняет.

– Сэймей, дело не только в местных системных. Не знаю, как много ты пропустил, но нами заинтересовались люди из «Белого орла».

– Из Америки? – я даже сбавляю шаг от удивления. – С чего ты взял?

– Они... связывались с Ритсу-сенсеем. После чего он позвонил мне.

Да, приказ-то по поводу Минами я отменил. Зря, видимо. Что ещё этот старый извращенец задумал?

– Он лжёт. Вряд ли кому-то с другого континента внезапно сдалась пара из Японии.

– Сдалась, если провела за год больше полусотни боёв и ни разу не проиграла.

– Ну и пусть завидуют в таком случае.

– Ты что, не понимаешь? – Соби беспардонно дёргает меня за рукав, вынуждая остановиться. – Сэймей, я не знаю, какую «историю Системы» изучал ты, но это такая же финансовая структура, как и любая общественная организация. Если одна гайка во всей огромной машине может принести больше прибыли, чем остальные, значит, её любым способом нужно завинтить именно в свою.

– Кто? Кто, Соби, получает прибыль за наши сражения? Или тебя захватила мировая теория заговора?

– Пока никто. Но всё возможно. Они неспроста пытались выкупить у Ритсу-сенсея программу моих тренировок.

Что-то я, кажется, слишком много пропустил…

– Зачем она им? Они что, думают, Минами пачками штампует непобедимых Бойцов?

– Они думают, что «Семь лун» собираются нарушить МСС.

Аббревиатура нехотя, но всплывает из глубин памяти, повреждённой «историей Системы» на первом курсе. Признаться, изучал я этот предмет спустя рукава. Меня с первого же дня в Лунах занимала только практика, вот с теорией и не сложилось как-то.

Если верить сенсею и нашим учебникам, МСС – Международное Системное Соглашение – было подписано накануне Второй Мировой, когда стало ясно, что долго рассиживаться в Германии Гитлер не станет. Главы школ того времени решили всеми силами не допустить участия системных в войне и подписали МСС, действующее и по сей день. В нём сказано, что системные не имеют права воевать, используя свои способности, как с простыми людьми, так и друг с другом. А тех, кто всё же вырывался на фронт, казнили. Помню, на первом курсе мы долго мусолили тему: что было бы, если бы мы тоже принимали участие в войне. Результатом теоретизирования стал неутешительный вывод о том, что ход войны мы бы поменяли. По крайней мере, Япония не оказалась бы там, где оказалась после того, как сюда принесло янки.

Но всё это лирика. А практика? Мы что, к системной войне готовимся, что ли?

– У американцев просто паранойя.

– Это неважно. Главное, они уже знают, что в Японии объявилась непобедимая пара. Это может быть очень опасно, Сэймей.

– Deathless тоже не проиграли ни разу до встречи с нами. Почему они тогда тревогу не били?

– Потому что Сува-сан трезво оценивал ситуацию. За все двадцать лет своего существования Deathless провели не больше ста боёв, и в их анкете это указано. А мы, если будем продолжать в том же темпе, уже через год с ними сравняемся.

Трезво оценивал! А я, значит, по мнению Соби, совсем тупой? Я же, в отличие от Сувы, не приказываю убивать всех противников подряд. Только самых… отличившихся. Да и никакой Третьей Мировой на горизонте, кажется, не наблюдается. А американцы просто завидуют. Навыпускали всяких Васаби-недоделок, вот теперь локти и кусают.

– Послушай, Соби, – говорю я самым елейным голосом, – я не собираюсь с тобой это обсуждать. Я пришёл в Систему, чтобы сражаться, а не ностальгически вспоминать список своих школьных достижений, боясь лишний раз вызвать пару на бой! И не забывай своё место, – продолжаю уже серьёзно. – Я решаю, с кем, когда и как часто нам сражаться. А ты просто выполняешь приказы и не философствуешь.

– Я не могу выполнять твои приказы, если они ставят нас под удар.

– Можешь. И будешь. А ещё у тебя слишком длинный язык. Запрещаю разговаривать неделю. Это приказ. А теперь пошёл вон!

Посмотрев на меня волком, Соби разворачивается и скрывается за углом дома. Я бреду на остановку.

Идиотизм какой-то. Стоило на полтора месяца ослабить контроль, как тут же нарисовался Минами и промыл мозги моему Бойцу. Так что приплыли мы, откуда отплывали. Сенсей опять весь такой надёжный, знающий и авторитетный, а Сэймей – малолетний придурок, со знаменем в руках ведущий Beloved прямиком к могиле.

Жаль, что я не приказал напоследок найти нам новых соперников, как хотел вначале. Потому что этот разговор подтолкнул не к решению сделать перерыв, как рассчитывал Соби, а к тому, чтобы, наоборот, график уплотнить и отыграться за полтора месяца воздержания. Надо показать Соби, что Ритсу в очередной раз облажался, потому что на деле нам ничего не грозит.

Если кто-нибудь объяснит мне, почему во всех нормальных школах выпускные экзамены, как и все прочие, проходят в марте, и уже в апреле ты получаешь диплом, а в школе Лун ты только в начале мая приступаешь к сдаче итоговой сессии, я буду только рад. По версии Мимуро, это связано с тем, что стандартная программа обучения в Гоуре рассчитана на пять лет, но около трети учащихся приходится продлевать себе это удовольствие ещё на год, а то и больше, если учителя основных дисциплин сочтут, что тебе пока рано отправляться в свободное плаванье. Поэтому за лишних пару месяцев они и пытаются подвести итоги: кого отпустят в этом году, а кому нужно горбатиться до следующего. Но с другой стороны, это даже удобно, когда две сессии не накладываются одна на другую. А то свой декабрьский марафон я до сих пор никак не забуду.

Как и в тот раз, приезжаю я в Гоуру всего на несколько дней и в первый же, злорадства ради, иду сдавать «системную физику» досрочно. Если и можно договориться о персональном приёме финального экзамена, с успехом расквитаться с заданием, получить высший балл, и за всё это время услышать от учителя всего две фразы, то я это сделал. «Добрый день», – цедит сквозь зубы Васаби-сан, когда я появляюсь на пороге его кабинета. «До свидания», – шипит он, когда спустя два часа я ухожу. Всё остальное – от просьбы сдать экзамен здесь и сейчас, не дожидаясь всей группы, и до ответов на три вопроса – происходит в форме моего монолога под его отрывистые кивки.

Парочку предметов, в том числе «системное взаимодействие», приходится сдавать вместе со всеми, но по остальным преподавателям я прохожусь в одиночку. И уже к концу третьего дня держу в руках полностью заполненный табель с одними лишь «сотнями». После чего направляюсь в учебную часть, чтобы узнать, когда, собственно, в моих руках окажется и сам диплом. Вот тут-то и начинается самое неприятное, потому что секретарша, мило улыбаясь мне, сообщает, что сам диплом я получу на… выпускном вечере. И что иные виды передачи одного стандартного листочка с обложкой ученику в школе Лун не предусмотрены.

Окрылённый этой превосходной новостью, возвращаюсь домой только за тем, чтобы купить подходящий костюм, и вновь сажусь на автобус до Гоуры с твёрдым намерением сбежать с этого вечера, едва мне отдадут мою законную корочку.

– Да ну чего ты, в самом деле? Весело же будет, оторвёмся…

Это так Хироши пытается заразить меня радостным возбуждением, пока мы втроём топаем через весь комплекс к актовому залу в учебном корпусе. Вот только безрезультатно. Не могу уже видеть эти рожи: ни преподавателей, ни учеников. И на стены эти, на корпуса, на кустики вдоль дороги тоже смотреть сил нет. «Семь лун» – как магнит. Чем отчаяннее пытаешься отсюда выбраться, тем сильнее он тянет тебя назад, придумывая всё новые и новые способы.

В актовом зале людно и душно, хотя все окна открыты настежь. Есть и незнакомые лица – это бывшие выпускники, приехавшие поддержать свою пару. По идее, мне полагалось позвать с собой Соби, но… Такую мысль я тут же отмёл как нелепую, рассудив, что половина учеников, как и я, будет в одиночестве. Но теперь, когда все мы наконец рассаживаемся, а Минами поднимается на сцену, чтобы сказать несколько напутственно-поздравительных слов, вижу, что был неправ. С парами все. Абсолютно все. Даже Мимуро сидит рядом со своей мелкой пигалицей. Но даже знай я об этом наперёд, всё равно бы не позвал Соби.

Самое смешное, что никого это не удивляет. Ни один из моих знакомых или учителей не сделал круглые глаза, удивлённо вопрошая: «Где твоя пара?». Не знаю, какие слухи о Beloved модны в этом месяце, но почему-то даже никто особо не таращится.

Спич Минами типичен и уныл, как будто скачал его с сайта «Стандартные речи на все случаи жизни». Традиционные пожелания, что-то про выбор и самодисциплину, надежды на наше светлое будущее… Скука. Конец его речи, правда, привлёк моё внимание.

– …И сегодняшний вечер – ваш последний шаг на пути к единству. Помните, что вы не одинокий, не отдельный человек. Вы – часть единого целого. Пренебрегая целостностью вашего союза, не осознав, что в одиночестве вы не более чем ничтожная крупица, легко подхватываемая ветром, вы не достигнете совершенства.

Интересно, он в молодости стихи не писал?

– Нетрудно научиться жить в одиночестве. Великий труд – научиться доверять другому, как самому себе. Полностью открыть свою душу для соития…

Я так и знал, что без порнографии не обойдётся. А остальные внимают, внимают с одухотворённым выражением на лицах. Кто-то за руки взялся. Сейчас расплачусь от трогательности момента.

– …Не позволять никому вставать между вами и нарушать гармонию вашей пары. В этом мире теперь вас только двое. И вы едины.

Нет, вот теперь я точно на свадьбе. А двое… Да, сенсей, совершенно верно. Этот мир только для нас двоих: для меня и Рицки. Всё остальное – метафизические побочные эффекты.

– Оберегайте, защищайте вашу целостность. В вашей паре нет места третьему.

И Минами останавливает скользящий сквозь толпу взгляд на мне. Сенсей, вам бы на этой фразе в зеркало бы лучше глядеть.

Он ещё с полминуты бормочет что-то пафосное и несуразное, потом наконец-то сползает со сцены под шквал аплодисментов. Чем это их, хотел бы я знать, так его слова зацепили?

К счастью, дипломы выдаёт не сам директор, а один из учителей. Каждый из многочисленных десятков учеников поднимается на сцену, чтобы взять свою корочку, поклониться и затеряться в толпе под редкие хлопки. И всё это тянется настолько долго, что я даже перестаю поглядывать на часы – последний автобус из Гоуры отчаливает через пятнадцать минут. Заскучав, чуть не пропускаю момент, когда называют моё имя. А сходя со сцены, отмечаю, что мне хлопали вообще считанные единицы.

Официальная часть подходит к концу лишь к полуночи. Затем нас на полчаса выгоняют из зала, чтобы посмотреть небольшой салют на улице, а когда мы возвращаемся, стулья уже сменили на длинные столы с закуской, на сцене появился отдельный стол для учителей. Я стараюсь незаметно убраться отсюда хотя бы в тихую спокойную спальню, но настырному Хироши удаётся усадить меня рядом с собой.

Лязганье приборов о тарелки, чавканье, тосты с интервалом в две минуты… Мне даже сидеть здесь противно, не то что есть. А все, как придурки, милуются, обнимаются и как бы всячески пытаются показать остальным: да, мы пара, единое, целое и всё ровно то, о чём сегодня говорил директор. Я одного не понимаю: почему сейчас, на выпуске? Демонстрации нужно проводить, когда ты с кем-то Имя разделил. Теперь-то что?

Меня абсолютно не заботят ни люди вокруг меня, ни их пустые разговоры о будущем, поэтому я принимаюсь разглядывать эти счастливые парочки. Четверти моих однокурсников нет – похоже, радоваться диплому будут только через год. А так из знакомых только Накахиры не хватает. Ну и Чияко, конечно.

Вожу взглядом по лицам преподавателей, пока не упираюсь в глаза Минами, застывшие на мне. Но он тут же отворачивается. Всё-таки не покидает меня ощущение подвоха. Вот как вцепилось в горло год назад, когда я забирал Соби, так не отпускает никак. Хорошо, что сегодня – последний день, когда Ритсу может сделать… да что бы он там ни задумал. А завтра меня уже здесь не будет. И я не увижу его больше никогда. И никакого «третьего» у нас не станет.

Эта мысль так греет, что я начинаю понемногу втягиваться в застольные беседы. Правда, стоит мне открыть рот и минимально спустить этих мечтающих дураков с небес на землю, все сразу замолкают, и никто не стремится вступать со мной в дискуссию. Так что быстро устав от ответного молчания, выхожу на крыльцо корпуса проветрить голову. И почти сразу же у меня за спиной появляется Хироши, чтобы прикурить и, крякнув от удовольствия, затянуться первой за последние часы сигаретой.

– Что, не вдохновился? – усмехается он, привалившись к перилам.

– Нечем было.

– Может, зря Бойца не привёл? С ним бы тебе веселее было.

– С ним может быть веселее разве что на похоронах.

– Ну… тебе виднее.

Я общаться сейчас совершенно не настроен, а вот Хироши, кажется, не прочь поболтать.

– Как там твой брат?

– Осваивается.

– Ты на той неделе говорил, что дома у вас как-то не очень, да?

Вот о чём угодно он мог со мной заговорить, а выбрал самое больное…

– Всё паршиво, Хироши. И становится только хуже.

– Опять мама, да?

Да… мама. Хироши в тот раз позвонил не в самый удачный момент и даже через динамик услышал, что творилось на кухне.

– У неё, похоже, окончательно поехала крыша. Она ударила Рицку. А когда рядом кто-то есть, и до него она добраться не может, бьёт посуду. Уже все тарелки переколотила, дура проклятая.

– А папа что?

– А что папа? Я его последний раз ещё до экзаменов видел. Вскакивает ни свет ни заря и сбегает. Возвращается ночью. В выходные работать начал. Как будто его всё это не касается.

– А если маму… ну… на лечение отправить?

– И кто её отправит? Папа? Он даже обсуждать ничего не хочет и ни за что не согласится. Я?

– А ты не пробовал на неё… воздействовать? Может, успокоил бы?

Смешно, Хироши. Именно это я и сделал, когда она первый раз разбушевалась и запустила чашкой в стену у Рицки над головой.

– Пробовал. Не выходит. Наверное, что-то у неё в мозгах закоротило, и она воздействию не поддаётся.

– Слушай, а если…

– Хватит, Хироши. Не хочу об этом говорить.

О чём тут говорить? Есть один способ, который я пока не пробовал. Бойцовский гипноз может пробить любые выверты мозга. Но для этого нужно подключать Соби. А я не хочу. Система отдельно, семья отдельно. Я давно так решил и менять ничего не буду. Хорошо, что Рицка забыл встречу с Соби, а то сейчас я бы мог расхлёбывать её последствия.

Вообще, как это ни кощунственно, в его амнезии есть и плюсы. Его знания о Гоуре полностью обнулились. Теперь для него, как и для всех остальных, это просто «школа для одарённых». Всё. Точка. Безо всяких дуэлей и партнёров, о которых я ему успел столько всего за четыре года рассказать. И этой весной никто за ним не приехал. Как мне рассказала Нана, которую я случайно встретил по пути на один из экзаменов, в школе уже в курсе нашей ситуации. Совет счёл, что ребёнка, только что потерявшего память, не стоит тревожить ещё и известием о его системных способностях. Пусть его жизнь сначала войдёт в свой ритм, пусть он оклемается и заново освоится. А уже потом и можно заводить разговор о Гоуре.

По мне, так чем позже это произойдёт, тем лучше. Не потому, что новость может его шокировать или что-то в этом роде. Просто каждый день, проведённый с незнающим Рицкой, – это день, прожитый вместе. Когда он приедет в Гоуру, его жизнь круто изменится. И где тогда в ней окажусь я?

– Ну как знаешь, Сэймей. Ладно, я внутрь. Идёшь? Нет? Тогда увидимся.

Пускай, пускай веселятся… Вон я слышу, уже и музыка у них там играет. Парочки разбились по парочкам, наверняка танцуют, дурачатся, выпивают. Ну ничего, коллеги. Мы с вами ещё встретимся. Не успеете протрезветь завтра, как встретимся. Вот тогда и посмотрим, кто после этой встречи будет веселиться, а кто – раны зализывать.

Я, как неделя молчания у Соби истекла, приказал ему бросить вызов какой-нибудь паре – абсолютно любой. И за это время мой список побед пополнился ещё на две. Ну и что? И где обещанные американцы с их паранойей? Ничего не случилось. Небо всё такое же голубое, деревья такие же зелёные, а нас по-прежнему боятся.

– Не помешаю?

У меня судорога по телу проходит от этого ненавистного, немного насмешливого голоса. Даже оборачиваться не нужно – кольцо табачного дыма уже сомкнулось на горле.

– Пришли попрощаться?

– На самом деле поговорить. Возможно, Соби-кун не сказал тебе…

– О «Белом орле»? Сказал. Но здесь говорить не о чем. Мне плевать, что придумали себе американцы. К тому же отношения с другими школами – ваша проблема, а не моя. Значит, вам её и решать.