Текст книги "Место третьего (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 76 страниц)

– Где ты живёшь? – обращаюсь я к Соби.

– Миямаэ, Кавасаки.

– Тогда сначала в Миямаэ, потом – в Сэтагая, – говорю водителю и смотрю на часы.

Без десяти три, как я и планировал – наше такси оказалось точным, прямо как поезд.

– Как скажете, – водитель кивает и через несколько сотен метров сворачивает с шоссе.

В Кавасаки я ни разу не был, поэтому теперь с любопытством смотрю, как начавшиеся было высотки сменяются низкими кучкующимися домишками, которые спрятались в летней зелени деревьев. Потом и они постепенно редеют, а зелёная зона становится плотнее.

Соби диктует адрес, подсказывает, с какой стороны лучше подъехать. Спустя пару минут машина съезжает на узкую асфальтированную дорогу и поднимается в гору к ряду домов, примостившихся на самой верхушке. Один из них возвышается над остальными деревянной надстройкой.

– Этот?

– Да, – Соби кивает, перекладывая пачку сигарет из кармана брюк в карман рубашки.

– Какой этаж?

– Четвёртый.

Последний… Я с лёгкой завистью рассматриваю дом, представляя, какой вид открывается с верхнего этажа. Наверняка весь район как на ладони. Не то что наша улица, утыканная типовыми деревянными коробочками одинакового цвета. И если даже выйти на балкон второго этажа, не увидишь ничего, кроме неба и уходящих ввысь небоскрёбов вдали. Мы живём почти в низине.

– Сэймей… – Соби осторожно смотрит на меня. – Деньги.

– Я заплачу, – морщусь я.

Кстати, занятная системная дилемма. Если расценивать Бойца не как самостоятельную единицу, а как собственность, то что выходит? Всё, принадлежащее ему, по умолчанию является и моим, включая финансы, или же я, как собственник вещи, должен сам эту вещь обеспечивать? Меня этот вопрос всегда занимал, ведь каждая системная пара решает его по-своему. Теперь же понимаю, что здесь нужно руководствоваться только здравым смыслом и смотреть по обстоятельствам. А сейчас они вполне очевидны – прокатиться на такси возжелал я.

Машина тормозит у подъезда. Я выхожу вместе с Соби размять ноги. Пусть сиденья и мягкие, после долгой поездки спина немного затекла.

Агацума достаёт из багажника свои вещи, и их, вопреки моим вчерашним прогнозам, не так уж и много. Всего одна сумка и с дюжину связанных вместе свитков холстов. Значит, подрамники он там оставил, как и мольберт, как и всё остальное.

Подниматься к себе Соби не торопится – поставив сумку на землю и устроив на ней холсты, закуривает и с видимым удовольствием затягивается. Я тоже пока не спешу лезть в тесный сундук на колёсах.

– Сэймей, когда я увижу тебя? – наконец спрашивает он, выпуская в небо струйку дыма.

– Когда понадобишься.

– Могу я звонить тебе?

– Только при необходимости. И если будешь слать сообщения, то… не пиши ничего такого, ясно?

Агацума с прищуром смотрит на меня сквозь завесу дыма, поднимающуюся от его сигареты. Да… Отличная я Жертва – нечего сказать. С такими-то формулировками…

Только готовлюсь популярнее разъяснить, что имею в виду, Соби произносит раньше:

– Я понял, Сэймей. Ты живёшь не один.

– Вот именно. До этого у меня не было телефона, а мой брат очень любопытен. Так что будь добр тщательно фильтровать то, что собираешься писать. А лучше не пиши вообще – я сам позвоню, когда будешь нужен.

Агацума бросает окурок на землю и давит носком ботинка.

– Это всё?

– Пока да.

– До свидания, Сэймей.

– Счастливо.

Сев обратно в машину, почему-то оборачиваюсь и до самого конца улицы смотрю на Соби, который продолжает стоять на обочине.

До Сэтагая доезжаем минут за двадцать, уже на подъезде умудрившись основательно застрять на светофоре. Такси сворачивает на нашу тихую улочку и останавливается у моего дома. Я лезу за кошельком и, стараясь не фиксировать в уме, сколько показывает счётчик, просто отсчитываю нужное количество тысячных купюр и протягиваю водителю. Дождавшись, пока откроется дверь, беру сдачу, выхожу и вынимаю из багажника сумку.

Машина уезжает прочь, я провожаю её глазами и осматриваюсь. Я был здесь совсем недавно, две недели назад, но, когда знаешь, что приехал уже насовсем, а не на жалких два дня, экстерьер почему-то воспринимается совсем иначе. И собственный дом выглядит так, словно ты видишь его впервые за несколько лет: чуть изменившийся, с более опрятными клумбами, чем в марте девяносто шестого года, когда я отправлялся в Луны первый раз, с сильнее избитым порогом и новыми занавесками на окнах кухни, которым на самом деле уже два года...

Подхожу к двери, сверяясь с наручными часами: половина четвёртого. Значит, Рицка уже дома. Даже живя в Гоуре и возвращаясь домой только на каникулы и редкие выходные, я всегда умудрялся помнить, во сколько у него ежедневно заканчиваются уроки. Отперев замок, переступаю порог и кидаю сумку на пол.

– Рицка, я вернулся!

Не проходит и трёх секунд, как со второго этажа доносится быстрый топот, потом маленький Ушастый вихрь проносится вниз по лестнице и с радостным визгом прыгает мне на шею.

– Сэймей!!!

Обнимаю его так крепко, что обоим не хватает воздуха, стискиваю, отрываю от пола, целую мохнатые Ушки и лоб, в ответ получаю громкие чмоки в подбородок и щёки. Рицка счастливо смеётся и вцепляется мне в плечи, но я и не думаю его отпускать, хоть он и успел прибавить в весе с тех пор, как я последний раз брал его на руки.

– Ты насовсем вернулся, Сэймей? Ты больше не уедешь?

– Нет, кот, всё. Больше никуда от тебя не уеду.

Перехватываю Рицку повыше, чтобы обоим было удобнее, и жду от него привычного возбуждённого потока слов, который обрушивается на меня каждый раз после разлуки. Но Рицка только сильнее прижимается ко мне, обвивая шею руками, утыкается носом в щёку и молчит. И мы стоим так почти минуту. Вернее, это я стою, а он висит на мне, обхватив уже и ногами. Потом, почувствовав, что у меня слабеют руки, отклоняется, внимательно и очень серьёзно заглядывает мне в лицо и ёрзает, чтобы я его выпустил.

Поставив Рицку на пол, провожу ладонью по его макушке, взъерошивая волосы, и усмехаюсь.

– А ты подрос.

– Сэймей, – Рицка тут же недовольно морщится, – ты так каждый раз говоришь.

– Так радуйся, пока есть возможность. Теперь я буду видеть тебя каждый день и не смогу замечать, как ты меняешься.

Рицка рассеянно водит глазами по моему животу, что-то обдумывая, потом пожимает плечами.

– Но ведь я всё равно буду расти.

Улыбаюсь и, не удержавшись, протягиваю руку, чтобы почесать его за Ушком. Рицка довольно жмурится, а его хвост радостно виляет из стороны в сторону.

– Обедал?

– Ещё нет. Я там… – Рицка неопределённо машет рукой в сторону второго этажа, и вдруг его лицо резко меняется. – Ой. Подожди, я сейчас.

Он срывается с места и взбегает по ступеням, а я неторопливо разуваюсь, отодвигаю сумку поближе к стене, чтобы никто не споткнулся – к себе отнесу потом, – и сразу иду на кухню сообразить нам чего-нибудь перекусить. Когда мою руки, замечаю на дне раковины свою ложку с лепестком клевера, выпачканную в пудинге. Ну понятно, кто пользовался ею тут без меня. И конечно, ясно, куда побежал Рицка – возвращать мою подушку на место, не иначе.

Холодильник, как всегда, забит под завязку. Только есть всё равно нечего. Мне никогда не нравилось, как готовит мама. Пусть делает она всё по рецепту и только из свежих продуктов, блюда у неё получаются какие-то безликие. Не могу сказать «безвкусные», просто, когда жуёшь очередную тонкацу или янагава-набэ, такое чувство, будто их делали на конвейере. Механические ножи резали гобо на полностью идентичные полоски, мясо жарилось в электропечи по таймеру, а яйца взбивал робот с миксером вместо руки. Нет в её стряпне никакой изюминки, никакого «секрета» или «тайного ингредиента», которым другие хозяйки обычно стремятся разнообразить рецепт, чтобы сделать собственное блюдо особенным.

Безо всякого интереса бегло оглядев контейнеры с готовой едой, останавливаю выбор на четырёх яйцах, одиноко сидящих в ячейках на дверце холодильника. Сейчас сделаю из них тамагояки, нам с Рицкой на двоих вполне хватит – оба малоежки.

– А что ты делаешь?

Рицка незаметно возникает в дверях и с интересом смотрит, как я разбиваю яйца в первую подвернувшуюся под руку миску. На самом деле я не люблю готовить. Занятие это довольно бессмысленное. К чему торчать на кухне два часа, прыгая у плиты и жонглируя сковородками, если можно за пять минут соорудить пару бутербродов? Результат-то получится ровно тот же – организм заправлен, о существовании желудка забываешь на полдня. Так что если бы я готовил только для себя, из продуктов у меня были бы только хлеб и несколько ломтиков сыра. Но раз есть Рицка – это совсем другое дело. Не потому, что его бутерброды не устроят, а потому что мне просто приятно накормить его чем-то вкусным, до чего у него самого руки точно не дотянутся в ближайшие несколько лет.

– Омлет, – оглядываюсь через плечо. – Тебе ведь нравилось раньше?

– Мне и сейчас нравится.

Пройдя на кухню, Рицка устраивается за столом и подпирает голову ладошками.

– Как в школе? – спрашиваю между делом, отыскивая на полке мирин.

– Хорошо, – отвечает он ровно, но вдруг оживляется: – О, у нас новенькая!

– Вот как?

– Да, её отца перевели работать сюда из Киото. И ей тоже пришлось переехать и пойти в нашу школу в середине учебного года. Её зовут Осаму.

– Странный выбор имени. Кажется, оно означает «закон»… хотя я могу путать.

Масло на сковородке уже шипит, я кидаю в яичную массу ложку сахара и тянусь к сахарнице за второй, но вовремя вспоминаю, что Рицка не любит, когда слишком сладко.

– Разве не всё равно, что оно означает?

– Конечно, нет. Имя – это очень важно, оно ведь…

Обрываю себя и качаю головой. Интересно, сколько дней мне понадобится, чтобы перестроиться с системной жизни на обычную? Пора привыкать, что у простых людей имя совершенно не отображает сути.

– Вы подружились с ней? – оставляю тему имён, пока Рицка не спросил, почему я вдруг замолчал.

– Ещё не успели. Она пришла только на прошлой неделе. Но с ней интересно.

– Неужели у вас в классе есть хоть кто-то, с кем тебе не интересно? – усмехаюсь я, хитро глядя на него.

И это правда. Не знаю, как Рицка умудряется хорошо общаться со всем классом и дружить с его половиной, но общие темы для разговоров или интересы он находит с каждым из ребят. На праздниках или у школы я неоднократно видел, как он беседует сначала с одним одноклассником, потом быстро переключается на другого и обсуждает с ним что-то совсем иное, потом – на третьего… Так что Рицка почти всегда находится в центре внимания образующейся вокруг него кучки друзей. И ещё он никогда не стесняется первым подойти и познакомиться. Мне до его умения налаживать контакт с людьми ещё топать и топать.

Минут через двадцать кухня наконец наполняется приятным ароматом, который подтверждает, что я правильно сделал, сразу же отправившись к плите – есть хочется зверски. Едва ставлю на стол две тарелки и сажусь, Рицка, в промежутках между кусочками омлета, принимается терзать меня расспросами уже про мою школу и экзамены.

Что всегда отличало его от других детей – так это полное отсутствие эгоизма и искреннее внимание к окружающим. Даже будучи совсем маленьким, он редко капризничал по пустякам и всегда понимал, когда его желания не совпадают с возможностями взрослых. Поэтому он никогда не тащил уставшую после работы маму гулять, не докучал по вечерам отцу, когда ему самому было скучно, и не заставлял играть с ним, если свои дела были у меня. Зато не забывал поинтересоваться, как прошёл день, что нового приключилось у меня в школе или – банально – как настроение.

Вот и сейчас, когда я вкратце рассказываю, что экзамены сдал досрочно, но весь следующий год мне придётся ездить в Гоуру для сдачи новых, он слушает с неподдельным интересом и тревожится, не тяжело ли мне будет учиться в двух школах сразу. Отвечаю ему то же, что повторял в последние дни себе: справлюсь. Деваться-то всё равно некуда.

Когда наши тарелки пустеют, Рицка вскакивает из-за стола, подхватывает их и с деловым видом несёт в раковину. Подтащив стул, забирается на него коленями и включает воду. До крана он и сам дотягивается, но вода всё равно в рукава заливается. А так процесс обходится без мелких неприятностей.

Пока он моет посуду, я успеваю стереть со стола крошки и убрать в холодильник сок. А когда кухонные дела заканчиваются, выхожу в коридор, беру сумку и отправляюсь наверх, чтобы наконец-то её разобрать. Рицка следует за мной по пятам.

С первого взгляда моя комната находится точно в том состоянии, в котором я и оставил её две недели назад. Но это если не знать, куда смотреть. А я знаю. Поэтому сразу замечаю и брошенную впопыхах подушку в изголовье кровати, и развёрнутое ко входу кресло у компьютера, и крошки от печенья на столе. Уже по этим мелким уликам могу в подробностях расписать, чем занимался здесь Рицка накануне и сегодня днём.

Собственным компьютером он обзавёлся ещё в прошлом году, на день рождения. Но в моё отсутствие почему-то продолжает время от времени наведываться к моему. Хорошо, что я взял за правило не сохранять паролей и каждый раз разлогиниваться, прежде чем закрыть браузер. А то… на всякое у меня можно случайно наткнуться.

Поняв, что я моментально просканировал всё, чего он касался, Рицка сначала прижимает Ушки к голове, но тут же делает вид, что чрезвычайно заинтересован пейзажем за окном, который не менялся со дня его рождения.

Сажусь на корточки, чтобы выгрести из сумки всё барахло. В живот упирается что-то тупое и твёрдое, и только теперь я вспоминаю о том, что утром стал обладателем мобильного телефона. Встав, достаю его из джинсов и кладу на стол. На всякий случай хлопаю себя по бёдрам, соображая, не осталось ли в одежде чего-то ещё, и нащупываю в правом заднем кармане несколько сложенных вчетверо листов бумаги. Достаю, разворачиваю… Да. Это то, что мы не донесли до мусорного ведра: сначала Агацума, а потом – я.

Соби… Как странно вдруг обнаружить здесь частицу его. Пусть и в виде небрежных набросков. Словно напоминание о том, что он действительно есть у меня и сейчас находится всего в двадцати минутах езды отсюда.

– Сэймей, ты купил телефон?!

Звонкий голос Рицки отвлекает от странных мыслей, я быстро складываю листы и кидаю за клавиатуру.

– Нет, это приятель подарил перед отъездом.

– А… можно посмотреть?

– Конечно, что за вопросы.

Рицка радостно хватает телефон и устраивается с ним на кровати, поджав под себя ноги.

Всю жизнь я возводил стену вокруг своего личного пространства и своих вещей, никого не впуская в её пределы. Но для Рицки у меня никогда не стояло запретов. Для него у меня нет «своего» и не было. Поэтому ему не обязательно спрашивать разрешения, чтобы что-то взять или чем-то воспользоваться. Но с годами, конечно, он стал обращать внимание на то, как ревностно я отношусь к своим вещам, когда речь заходит о других людях. Поэтому иногда спрашивает, будто проверяя, по-прежнему ли он находится в моей зоне неограниченного доступа.

Пока Рицка увлечённо тыкает во все кнопки и, судя по звуку, уже запускает какую-то игрушку, я наконец-то расстёгиваю молнию на сумке и извлекаю из её недр всю одежду, книги и тетради. Немного запоздало приходит мысль, что за то время, пока мы обедали, Соби мог прислать мне sms, а я об этом и не знаю: ведь даже не проверил, на звонке стоит мобильный, на вибро или вообще в бесшумном режиме. Даже если так, Рицка наверняка не полезет читать сообщение, но всё равно… Мало ли. Хотя вряд ли Агацума за полтора часа успел по мне соскучиться. Не вырывать же теперь телефон у Рицки из рук, плодя тем самым сразу массу подозрений.

Вынимаю последний джемпер, и под руку попадается синяя лента, которую я незамедлительно отправляю в мусор. Вот её – точно туда, не раздумывая. И с чего я, интересно, решил притащить её домой? У меня с ней связаны не самые приятные воспоминания.

Распихав письменные принадлежности по ящикам стола, отхожу к шкафу, чтобы устроить там одежду, и не сразу замечаю, что телефон уже не издаёт резких пищащих звуков.

– Сэймей… А это что?

Оборачиваюсь на изумлённый голос Рицки и ругаюсь про себя. К моему мобильному он уже потерял всякий интерес и теперь стоит возле стола, держа в руках рисунки, которые я так неосторожно туда швырнул.

Первое, что накатывает, – это паника. А подстёгнутый адреналином мозг выдаёт следом сразу несколько отговорок, одну нелепее другой, венцом которых становится «да это вообще не я». Потом, осознав весь идиотизм, заставляю себя успокоиться и перестать дёргаться по ерунде. Ведь ничего же не случилось. Это всего лишь рисунки.

– А как ты думаешь, что это? – даже улыбнуться получается правдоподобно.

– Ты хотел сказать «кто», – поддерживает Рицка мой игривый тон, лишь на мгновенье оторвавшись от набросков.

Помолчав, зачем-то интересуюсь:

– Нравится?

– Конечно. Здорово нарисовано.

– В самом деле? – а вот удивление даже разыгрывать не приходится.

– Да. Всего несколько линий… А понятно, что это ты, – Рицка задумчиво повторяет пальцем контур моего носа на верхнем листе.

Забавно. Та же мысль пришла и мне в голову, когда я увидел эти наброски впервые.

Посудив, что тема закрыта, снова поворачиваюсь к шкафу, но после солидной паузы Рицка негромко спрашивает:

– А кто это рисовал?

Оказывается, он всё ещё рассматривает рисунки, словно они его гипнотизируют.

– Да так, – дёргаю плечом, не найдясь с ответом. – Никто.

– Да?

Да, кот, да. Рисовал… один там парень… понимаешь… Вот как ему всё объяснить?

– Да он… Это неважно.

– Странно, – подводит Рицка итог, аккуратно складывает наброски и возвращает на прежнее место.

– Почему странно?

– Потому что этот «никто», кажется, очень хорошо тебя знает. Иначе бы так не получилось.

А вот теперь совсем интересно – у Рицки в голосе появляются отчётливые нотки ревности.

И я не сразу фиксирую, что именно он сказал…

– Я так не думаю, – выходит резче, чем хотел, но Рицка не замечает.

– Значит, он просто очень хорошо рисует.

М-да… Если уж выбирать между признанием за Агацумой некоторых художественных талантов и его мифическими знаниями обо мне, то я определённо выберу первое.

– Да, неплохо, – соглашаюсь я почти через силу. – Ну так… чем займёмся? Тебе сегодня что-нибудь задали?

– Нет, сегодня – ничего, – Рицка заметно веселеет. – Пойдём гулять?

– Хорошая мысль. Одевайся.

Когда Рицка выбегает из комнаты, засовываю последние джинсы в шкаф, подхожу к столу и быстро сгребаю рисунки. Почти доношу их до мусорной корзины, которая стоит под окном, но в самый последний момент рука будто сама слегка меняет траекторию, и они отправляются в нижний ящик стола.

Возвращаемся мы уже под вечер. Рицка вконец уходил меня, заставив обойти почти весь район, спуститься к реке и на обратном пути даже завернуть в парк. Не помню, когда я в последний раз столько ходил ногами. Обычно наши длительные прогулки прерываются на получасовые приземления в ближайшие кафе, но сегодня его что-то прорвало. Наверное, обед сил придал. И когда он уже отпирает входную дверь, выглядит так бодро, словно готов незамедлительно повторить маршрут. Я же, напротив, только и мечтаю о чашке горячего чая и не менее горячей ванне, желательно с морской солью или ещё какой-нибудь пахучей цветастой дрянью, которой мама заставила всю зеркальную полку.

С кухни тянет жареной рыбой, а за дверью слышен высокий мамин голос, лишь изредка разбиваемый папиными односложными ответами. Пока я лениво расшнуровываюсь, Рицка выскакивает из кроссовок прямо так и несётся на кухню, чтобы сообщить родителям радостную новость:

– Мама, папа, Сэймей вернулся!

Ну да. Как будто, придя с работы и не застав Рицку дома, они не догадались подняться наверх и обнаружить мою сумку, которую я так и оставил валяться посреди комнаты.

– Да, мы знаем.

Когда я вхожу на кухню следом, мама гладит Рицку по голове, улыбаясь, а папа привычно устроился за столом с газетой в руках. У меня такое чувство иногда, что он с ней и не расстаётся. Не помню, когда я видел его за едой с пустыми руками.

На моё появление родители реагируют стандартно: мама подходит и коротко целует в щёку, а отец только кивает, даже не поднявшись с места. Рицка уже устроился на стуле напротив него и теперь взахлёб рассказывает, где мы были и что видели, хотя, по правде, ничего нового или интересного нам по пути не встретилось.

Не успеваю и я усесться за стол, передо мной появляется тарелка с едой и стакан сока. Отец наконец откладывает газету, и несколько минут проходят в тишине простого семейного ужина. Ем я кое-как – аппетит, в отличие от Рицки, так и не нагулял, – больше на сок налегаю. Родители подозрительно молчат: то ли до нашего прихода вели разговор, который при нас не продолжишь, то ли опять поругались, то ли и то, и другое. У Рицки запас новостей иссяк, кроме того, он увлечённо уплетает рыбу, начисто игнорируя рис. Сам я тоже не спешу первым заводить беседу – пока не придумал, с чего начать. Ведь родители до сих пор не знают, что я тут не проездом, как обычно. Пожалуй, стоит их сначала как-то подготовить к этому известию.

Пока я придумываю, с чего начать, мама, ловко расквитавшись со своей порцией, относит тарелку в раковину, возвращается за стол и принимается с улыбкой меня рассматривать, будто год не виделись. Под её взглядом есть становится совсем неуютно, и в конце концов я с извиняющимся видом отодвигаю от себя лишь на треть опустевшую тарелку.

– Как дела в школе? – спрашивает она, кажется ничуть не обидевшись.

– Спасибо, всё хорошо, – произношу я ритуальную фразу и соображаю, как лучше подвести разговор к нужной теме, но тут голос подаёт отец:

– Сегодня же понедельник. Ты никогда не приезжал посреди недели. Ты надолго?

Рицка моментально поднимает Ушки, поворачивает голову ко мне и ободряюще улыбается.

Ладно, к чему дёргаться? Я же не о помолвке сообщать собираюсь.

– Теперь уже насовсем.

Родители быстро переглядываются, причём с совершенно разными выражениями на лицах: у мамы – почти что восторг, а вот отец хмурится.

– Я перевёлся на экстернат. Сдал экзамены досрочно. Теперь буду возвращаться в Гоуру только во время сессии.

Вываливаю всю информацию разом, чтобы не вытягивать из них никому не нужные наводящие вопросы.

– О, как здорово! – всплеснув руками, мама весело смеётся. – Значит, теперь ты снова будешь жить с нами?

– Ну да.

Становится немного неловко: не ожидал я от неё такой бурной реакции. Кошусь на отца, но тот спокойно дожёвывает кусок рыбы, поддевает горстку риса и ровно интересуется:

– Зачем?

А действительно, зачем? Это я ещё не придумал. Пока подбираю объяснение поубедительнее, мама, разумеется, решает за меня заступиться:

– Хочешь сказать, ты не рад? Это же замечательная новость, Юки!

– Я не спорю. Просто хотелось бы выяснить, что послужило её причиной.

– Естественно, то, что Сэймей захотел вернуться домой. Верно? – и смотрит на меня, ожидая подтверждения.

– В том числе. Просто я понял, что смогу доучиться послед…

– И что ты намерен делать теперь? Сидеть до конца учебного года дома?

– Юки, хватит! Конечно же, он не будет сидеть дома. Правда?

– А что тогда? Пойдёт работать? Он ещё даже не окончил среднюю школу.

– Вообще-то, я подумал, что я бы мог…

– Не находишь, что это невероятно глупо: срываться ещё до конца первого семестра, чтобы поскорей вернуться домой?

– Я не говорил, что я хотел…

– Мы не были против, когда тебе предложили учиться в школе для одарённых. Но раз уж ты принял решение ехать в такую даль, я наделся, ты будешь учиться как следует и доведёшь дело до конца. Все дела нужно доводить до конца – я говорил тебе об этом сотни раз.

Пока какой-то странный разговор у нас выходит. Из-за этого отцовского монолога, который с каждой фразой становится всё экспрессивнее, я чувствую себя всё младше и младше…

– Пожалуйста, дай мне сказать!

– Говори, – пожимает он плечами, вновь возвращаясь к еде. – Только будь добр не повышать голос.

Глубоко вздыхаю, стараясь не закипать. В конце концов, это всего лишь родители – а они явно не те люди, за чьё мнение о себе я должен переживать.

– Как я уже пытался сказать, – начинаю я спокойно, но с выразительной расстановкой, – я вернулся, так как понял, что смогу самостоятельно освоить программу последнего года. Но сидеть дома до следующего апреля я не намерен. Я буду ходить в обычную школу и параллельно сдавать экзамены в Гоуре.

– И какой в этом смысл, если в Гоуре у вас такая же программа, как и в обычной школе, только углублённая? Я не могу понять, с какой стати ты решил добровольно лишить себя дополнительных знаний?

– Поверь мне, я ничего не потеряю. Я буду усердно заниматься.

Отец ставит подбородок на сплетённые пальцы и какое-то время молчит, глядя в стол. Потом качает головой.

– Не знаю… По-моему, это просто детская дурость.

Дурость?! Нет, отец, это не дурость. А знаешь, что дурость? Торчать ещё год под боком у Минами, терпеть его длинный нос, вечно сующийся не в своё дело, и слушать идиотские наставления!

Ладно, не хочешь по-простому, будем по-взрослому.

– Отец, у меня был ряд причин, чтобы оставить Гоуру. Решение уже принято, и менять его я не собираюсь. Я буду жить и учиться здесь.

– Кем оно принято? Тобой? Мне не кажется, что ты имел право что-то решать, не посоветовавшись с нами. Тебе всего четырнадцать, Сэймей. Мы по-прежнему за тебя отвечаем и тебя обеспечиваем. А этого вполне достаточно, чтобы в подобных ситуациях мы с матерью имели решающий голос. Не знаю, чем был продиктован твой поступок – эгоизмом или неспособностью разобраться со своими школьными проблемами, – но я такой выходки от тебя не ожидал.

Скрестив руки на груди, откидываюсь на спинку стула и хмыкаю. Спорить с ним больше не буду. Пусть говорит всё, что хочет. Хотя его слова с непривычки сильно задевают.

После десяти секунд неприятной тишины, мама осторожно трогает его за рукав.

– Юки, Сэймей уже вполне самостоятельный, чтобы сам решать, где ему учиться. Если он считает, что так будет лучше…

– А если он попросит продать дом, чтобы уехать на учёбу в Америку, ты скажешь то же самое?

Сначала мама резко втягивает в себя воздух, но затем «сдувается». Зато после отцовского заявления мне наконец становится ясна истинная причина его недовольства. Последние четыре года за мой быт ответственность несли «Семь Лун», а теперь в доме опять появился четвёртый рот. И конечно же, отец уже прикидывает, сколько денег ему придётся потратить на моё обучение здесь.

Опять повисает молчание. Отец по-прежнему задумчиво смотрит в стол, мама – на свои руки, а Рицка непонимающе водит глазами по ним обоим. Когда тишина становится такой плотной, что из неё плед соткать можно, вдруг раздаётся Рицкин тихий, но немного обиженный голос:

– А Сэймей сдал все экзамены на «отлично»…

Мама неуверенно улыбается ему. Отец вздыхает.

– Ладно. Что сделано, то сделано. И в какой класс ты хочешь поступать? Ты уехал в Гоуру после четвёртого, – он прищуривается и шевелит губами, что-то высчитывая в уме. – Один, два, три… четыре… пошёл пятый… Значит, это как третий класс средней школы. После Гоуры ты должен был идти в старшую школу. Это значит, что…

– Да, – обрываю я этот сеанс математики. – Это значит, что мне не хватает года. В старшую школу я пока не попадаю, поэтому пойду в третий класс средней.

– М.

Всего один звук, но как же много, чёрт возьми, я в нём слышу! В первую очередь облегчение – ведь это означает, что ещё год за меня платить не придётся. А то я уже прямо слышу, как у отца циферки в голове щёлкают. Похоже, в самом начале что-то не так там нащёлкало, вот он и решил, что в старшую школу я теперь отправлюсь на год раньше, чем он планировал. А сейчас у него уравнение сошлось – он и успокоился.

– И в какую школу ты пойдёшь? – спрашивает мама, делая вид, что не понимает, в чём загвоздка была.

– Вернусь в Фукасаву, наверное. Она недалеко от дома. Да и старшая школа там же находится.

В Фукасаве, признаться, мне никогда не нравилось. Во-первых, директриса там излишне любопытна и считает своей обязанностью быть в курсе дел всех своих подопечных, насколько это возможно, а во-вторых, там было на удивление скучно. Ну, второе вполне объяснимо – не для учёбы в простых школах мой мозг заточен. А вот с первым ничего не поделаешь – эта дамочка там сидит уже лет пятнадцать и наверняка будет сидеть ещё столько же.

Зато у Фукасавы есть два неоспоримых преимущества по сравнению с другими школами. Для начала, это ближайшее к нашему дому учебное заведение, под крышей которого собрались сразу и начальная, и средняя, и старшая школы. А значит, не придётся в следующем году менять каждодневный маршрут. Ну и потом, там учится Рицка. А эта причина разом перекрывает для меня все недостатки.

Услышав о Фукасаве, Рицка стрижёт Ушками воздух и заинтересованно виляет хвостом, ожидая окончательного решения.

– Пойдёшь с сентября? – уточняет мама.

– Да. Не перед самыми же экзаменами переводиться.

– Значит, вопрос решён, – ставит точку отец, и Рицка расплывается в довольной улыбке. – А чем будешь заниматься до начала семестра?

Отдыхать, отец. Я буду отдыхать.

– У меня ещё есть дела.

Надеюсь, мой уклончивый ответ его устроит. Не могу же я рассказать, что отдых мой будет время от времени прерываться поединками, коих я собираюсь устроить достаточно, чтобы и самому набраться опыта, пока есть время и меня ничто не отвлекает, и Агацуму как следует испытать.

Соби… Только теперь вспоминаю, что мой мобильный так и пролежал весь день на столе в комнате.

– Хорошо. Спасибо за ужин, Мисаки, – отец поднимается со стула и уходит.

Я тоже встаю, намереваясь первым делом проверить, не появилось ли у меня новых сообщений, но не тут-то было…

– Сэймей, поможешь мне убраться? – мама приветливо улыбается, наверное полагая, что такой улыбке отказать невозможно.

Ну всё понятно. Старший сын вернулся. Постепенно начинаю вспоминать, каково это.

– Да, мама, конечно.

Незаметно вздохнув, стараюсь как можно быстрее собрать всю грязную посуду, отношу в раковину в два захода и включаю воду. Посуды до чёрта… А меня наверху ждёт телефон.

– Мам, а можно я вымою? Я ничего не разобью, честно.

Удивлённо поворачиваюсь к Рицке, который, шумно сопя, уже подтаскивает к мойке стул. Посуду ему разрешено мыть только в присутствии кого-то, а то несколькими разбитыми тарелками его первые попытки уже ознаменовались.

– Да, только осторожнее, – кивает мама, убирая продукты в холодильник.

– Спасибо, кот.

Вытерев руки полотенцем, благодарно глажу его по голове. Рицка смотрит на меня чуть снисходительно: мол, иди уже по своим делам, всё и так понятно. Говорил же, он у меня просто маленькое чудо.

Выйдя из кухни, взбегаю вверх по лестнице, захожу в свою комнату и первым делом хватаю телефон. Но из-под открытой крышки на меня смотрит только бело-зелёная заставка с геометрическим узором и четыре больших цифры. Вздохнув, закрываю его и отодвигаю под монитор.