Текст книги "Место третьего (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 76 страниц)

– Сэймей? – неуверенно зовёт Накахира. – Тебе… ну… помочь? Убраться и… Сэй?

Он смотрит так, будто уверен в отказе. В другой раз я бы просто посмеялся над ним и выставил вон. Но в этот момент почему-то медленно киваю.

– Да. Помоги.

Накахира осторожно улыбается, Ушки встают торчком, хвост слабо виляет.

– Одежду сложить?

– Нет. Её всю в ванную, в грязное.

– Хорошо, я сейчас.

Он быстро подходит к кровати, примеривается к стопке вещей, но, поняв, что за раз не унесёт, принимается таскать небольшими кучками. Я же подхожу к столу, осматривая учебные принадлежности. Протягиваю руку к тетради с порванным краем. В сантиметре от обложки пальцы нерешительно замирают, как будто собираюсь потрогать использованную туалетную бумагу. Но потом просто хватаю её и бросаю в мусорное ведро.

– Я дам тебе все лекции, – говорит Накахира, в очередной раз появившись из ванной, чтобы забрать новую стопку. – Хочешь, откопирую?

Пролистываю несколько учебников, чтобы определить, целы ли они. Потом беру альбом, в котором мы делаем чертежи для Ямады-сенсей, и сбиваю на пол стоявший на нём стакан с письменными принадлежностями. С десяток ручек и карандашей, пара линеек, ластики и точилка – всё разлетается по полу вперемешку со стеклом. Я никогда не храню ничего подобного в стакане – он у меня, вообще-то, для воды. Но Накахира наскоро повтыкал в него всю мелочёвку.

Опускаюсь на колени и принимаюсь медленно собирать всё это с пола, отправляя осколки сразу в мусорное ведро.

– Я помогу.

Накахира встаёт на колени рядом, подбирая ластики и ручки, улетевшие в сторону.

– Я слышал не всё, – наконец тихо признаётся он, не отрываясь от своего занятия. – Тебя исключат, если не найдут вора?

– Не знаю. Может быть.

– А ты знаешь, кто это сделал?

Я едва успокоился, не хочу думать об этом снова. Не сейчас. Дёргаю плечом вместо ответа.

– Но с тебя снимут все обвинения, если узнают, кто это? – спрашивает он задумчиво.

Я продолжаю молчать. Накахира встаёт, ссыпает собранную мелочёвку на стол и оглядывает комнату.

– Надо, наверное, подмести… Или хочешь, схожу к Яманаке-сану за пылесосом?

– Не нужно, я сам. Потом.

– Что-то ещё сделать?

– Нет.

Тоже поднимаюсь на ноги, тщательно оглядываю пол в поисках более мелких осколков, но не найдя, просто прислоняюсь к столу. В бедро что-то упирается – сегодняшняя странная книга из библиотеки, которую я вынимаю, кладу рядом с учебниками и засовываю руки в карманы. Какое-то странное ощущение неуверенности или стеснения. Словно в собственной комнате я за короткий миг стал гостем и теперь не могу присесть без разрешения.

– Сэймей, ты… прости, ладно? Я ведь тоже виноват. Ну, тогда, там… на полигоне.

– Забудь, – говорю я, не поднимая головы. – Это уже неважно.

– Ладно. Сэй… Ты… Если тебе ещё что-то нужно, или если…

– Нет, – обрываю я его. – Мне ничего не нужно. Иди.

Постояв ещё немного, Накахира кивает и направляется к двери.

– Спасибо, – запоздало благодарю я.

Он останавливается в дверях, смотрит на меня задумчиво, как будто что-то прикидывая, и выходит в коридор. Я остаюсь в своей осквернённой комнате в одиночестве.

Находиться здесь противно. Не могу ни сесть, ни лечь на кровать. Везде мне чудятся чужие отпечатки сальных пальцев. Но можно, откровенно говоря, сейчас забыть об этом – есть проблемы и поважнее. Вот только уж лучше думать о комнате, чем о них.

Мне в школе нередко доставалось: и враги были, и недруги, и просто завистники. Я постоянно с кем-то ругался, ссорился, сражался, перманентно находился в состоянии войны. Но всегда умел абстрагироваться от этого. Теперь же такое чувство, что весь грёбаный мир настроен против меня. Повернулся ко мне лицом, укоризненно смотрит, насмешливо кривит губы и грозит пальцем. Таким по-настоящему одиноким я не чувствовал себя, наверное, ни разу в жизни. Потому что теперь опасность реальна. Раньше я решал проблемы внутри системной жизни, но сейчас под угрозой она сама.

Нет, отдав Соби, Ритсу не сделал мне подарок. Он меня жестоко наказал. Наказал просто за то, что я теперь им владею. Ну не безумие ли?

Соби… где ты сейчас? Где ты, когда ты мне нужен?

Скорее всего, это тоже чепуха и приступ депрессии. Я бы никогда не расписался в подобной слабости, никогда бы не признался, что нуждаюсь в Бойце вне Системы. Но почему-то в этот момент так хочется увидеть именно его. Просто почувствовать, что я не один. Вспомнить, что нас двое. Что, кроме меня, есть ещё кто-то живой, кто всегда будет только на моей стороне.

Какой же я сейчас жалкий. Какая же размазня…

Сеанс самоедства прерывается внезапным стуком в дверь, тихим и лёгким. Скорее всего, Накахира что-то забыл, или Хироши узнал о случившемся, или Мимуро, или Ямато снизошла, или… Да кто угодно может стоять там, в коридоре, но сердце почему-то начинает биться чаще.

Быстро подхожу к двери и распахиваю её резко, почти жадно. И в первую секунду думаю, что глаза меня обманывают, потому что за порогом стоит Соби. Смотрит с тревогой, чуть нахмурившись, беспокойно скользит по моему лицу глазами, открывает рот… и молчит. Как будто не знает, что сказать, или не может найти слов, чтобы объяснить, зачем пришёл – ведь я приказывал ему не являться без вызова. Но он ослушался.

– Заходи и запри дверь, – говорю я, возвращаясь в комнату, и по пути привычно гашу верхний свет. – Уже знаешь?

– Да. Я пришёл, как узнал. Ты не сердишься?

Пожимаю плечами. Не могу ответить на этот вопрос однозначно. Сейчас я вообще не способен выдавать правильные ответы. Чтобы совершить хоть какое-то действие, нажимаю кнопку электрочайника и всё-таки сажусь в кресло. Агацума продолжает стоять.

– Сэймей, я говорил с Ритсу-сенсеем. Я всё знаю.

– Молодец, – усмехаюсь я совсем вяло. – Теперь можешь позлорадствовать.

– Он не исключит тебя, – говорит Соби уже тише и отводит глаза.

– Да? Откуда такая уверенность?

– Я знаю.

Щёлкает кнопка чайника. Я не хочу пить чай. Я смотрю на Соби в упор.

– Как это понимать? – и тут приходит осознание. – Что?.. Что ты ему пообещал?!

– Что не буду выключать телефон, – улыбается он, глядя на меня из-под чёлки.

– И всё?

– Не совсем, – Соби мрачнеет и отворачивается. – Я зайду к нему в гости завтра. Единственный раз.

Я глубоко вздыхаю, вдруг понимая, что последние часы не помнил, как это – дышать полной грудью.

– Три часа твоего времени и две чашки чая – вот сколько я стою?

– Сэймей…

– Хватит. Всё равно это ничего не меняет.

Ровным счётом ничего. Хотя Агацума явно много значит для Ритсу, раз тот пошёл фактически на шантаж. Пусть и такой, на первый взгляд, смехотворный. Соби почти освободился от него, так что запросто может послать его к чёрту. А может и не послать. Выполнить какие-то ничтожные условия – и Ритсу до конца года не вспомнит о случае с Careless. Это ставит меня в зависимость ещё и от Соби… Я могу приказать ему прекратить контакты с Минами, могу не приказывать. То есть могу выбрать: зависеть от него или от Ритсу.

Небеса, да лучше сдохнуть, чем иметь такой выбор!

Ладно, пусть с Минами Соби разбирается сам. В конце концов, я его ни о чём не просил. Для меня безопаснее, если он будет время от времени гонять чаи со своим сенсеем.

– Извини, что потревожил. До свидания, Сэймей.

Это так внезапно, что первые несколько секунд я бессловесно наблюдаю его удаляющуюся спину. Потом, наконец, опоминаюсь.

– Подожди.

Уже потянувшись к ручке двери, он оглядывается. Я знаю, чего хочу, знаю, что должен сказать. Но вот заставить себя не могу. Отвожу глаза. Пусть уходит…

– Сэймей, – он возвращается в комнату, слегка улыбаясь. – Хочешь, я сделаю тебе чаю?

Не хочу чай, но киваю. Без возмущений даю Соби похозяйничать у меня на столе, погреметь чашкой о столешницу и даже угадать с количеством сахара, которое равняется нулю. Он ставит наполненную чашку на стол рядом со мной, затем, немного помешкав, усаживается на пол у кровати. Да, так правильно, так привычно.

Медленно тяну чай, не различая вкуса, и просто смотрю на Соби, который устроился в своей излюбленной позе и то и дело сам на меня поглядывает. Иногда мы цепляемся взглядами, он первым отводит глаза, но продолжает улыбаться. Не широко, не радостно, а как-то по-своему. Ни у кого больше не видел такой улыбки, немного загадочной, тёплой и слегка отстранённой. Как будто он наедине со своими мыслями. Но на самом деле – наедине со мной.

Не представляю, почему не могу отвести глаз. В Агацуме не появилось ничего нового или интересного с нашей последней встречи, кроме рубашки небесно-голубого цвета. Но почему-то один только его вид, одно присутствие, внушает уверенность и спокойствие. Соби очень правильный здесь, в моей комнате, рядом со мной. Когда он тут, от него словно исходит странная аура основательности, незыблемости. Он помогает не забывать, что мир не перевернулся с ног на голову, а продолжает твёрдо стоять как стоял. Это я – всего лишь маленькая песчинка, болтающаяся внутри. Но в остальном ничего не изменилось. Всё в порядке, всё спокойно, всё хорошо. Соби, как верная собака, которая находится с хозяином и в минуты радости, и в минуты печали, чтобы напомнить, что в этом мире есть что-то ещё, кроме проблем и тревог. Есть что-то своё, нерушимое и непоколебимое, которое не уничтожить никому, сколько бы он ни пытался.

– Покажи мне Имя, – говорю почти шёпотом, потому что в комнате настолько тихо, что любой звук показался бы очень громким и резким.

Соби не задаёт вопросов, не отвечает мне удивлённым взглядом – молча снимает крючки и разматывает бинт. И я впервые вижу, что оставил ему после показательной дуэли. Над Именем неровный ряд сплетающихся между собой терновых веток с торчащими в разные стороны шипами. В первый момент зрелище неприятно удивляет, как будто это сделал не я. Шрамы… Теперь их так много, они ещё не зажили до конца, буквы теряются под орнаментом, а орнамент кажется просто скоплением кривых полосок, если смотреть только на Имя.

Но через несколько секунд я привыкаю. Отметины на его горле больше не сливаются в разномастные линии. Имя чётко летит слева направо, терновник обвивает горло, как прочный ошейник. Странная мысль, но теперь вид у всей композиции… завершённый. Словно раньше чего-то не хватало, а так всё правильно. И даже в чём-то… красиво? Его шрамы больше не кажутся мне уродством, потому что их делал я. А он принимал их, один раз – со смирением, второй… с удовольствием. Эти шрамы, они уже как будто для меня родные и знакомые, будто всегда были на горле моего Бойца. И будто у меня всегда был Боец. И всегда – Агацума.

Мысли сплетаются в бесформенный клубок, меня клонит в сон. Держу глаза открытыми, не отрываясь от Соби столько, на сколько хватает сил. Потом будто темнеет, а звуки пропадают. Едва чувствую, как чашка выскальзывает из рук. Но не падает – её осторожно тянут вверх. Потом становится чуть теплее, на одежду что-то давит. Слабо шевелю пальцами и нащупываю мягкую шерсть покрывала. Не того, осквернённого, которым застелена кровать – оно шершавое, – а того, что покоится на верхней полке шкафа, куда эти уроды сегодня ещё не успели добраться.

Ты ведь не уйдёшь, Соби? Не улизнёшь незаметно, пока я сплю? Иначе я тут же проснусь, один в тёмной комнате.

Знаешь, я сейчас кое-то понял, Соби. Кажется, понял, почему ты приходишь смотреть на меня, когда тебе плохо…

====== Глава 22 ======

Когда Рицка только пошёл в школу, у него завелась странная привычка. То ли подхватил у кого-то из одноклассников, то ли придумал сам, но он стал подбирать дням определённые цвета. Например, встречаю его из школы в субботу, идём домой, едим мороженое, я спрашиваю, как сегодня прошёл день, а Рицка отвечает, что день был жёлтым. Но не потому что какие-нибудь там сухие листья или прочая ерунда, а потому что он получил высший балл на двух уроках и долго разговаривал с одноклассницей, у которой очень интересное хобби. Или тёмно-синий день, скажем, когда родители поругались с утра, а сам Рицка упал на физкультуре и разбил коленку. Было множество и других цветов, но всех я уже не помню. Помню только, что, когда отмечали моё тринадцатилетие, день был розовым. Спустя примерно год Рицка перестал давать дням названия – немного повзрослел наверное, или просто надоело, но я это почему-то запомнил. И вот если бы я подбирал дням цвета, то вчерашний точно был бы чёрным с редкими проблесками серого, а сегодняшнее утро окрашено в золотисто-красные цвета, переливающиеся на солнце, которое нещадно бьёт в лицо.

Лениво открываю глаза, пытаюсь по привычке потянуться, но обнаруживаю, что, пока я спал, в тело вмонтировали стальные прутья, как у игрушек-роботов, закрепили в одном положении, и сам я их разогнуть не в состоянии. Морщась от боли, вытягиваю ноги, шевелю руками. Я так и заснул в этом чёртовом кресле, а к утру скрючился в три погибели и провёл в таком положении не меньше часа. Пока разминаю запястья, покрывало соскальзывает и ложится на пол. Странно. Не помню, чтобы я вчера укрывался.

Почему-то только теперь додумываюсь проморгаться как следует и поднять голову, попутно выяснив, что в комнате я не один. На полу возле кровати, ровно в том месте, что и накануне, устроился Соби. Теперь рядом с ним лежат несколько карандашей и пара ластиков, а сам он что-то увлечённо рисует в альбоме, раскрытом на коленях.

Заметив, что я зашевелился, он быстро закрывает альбом.

– Доброе утро, Сэймей.

– Доброе? – медленно выпрямляюсь и массирую шею. – Утро не бывает добрым у человека, который всю ночь провёл в кресле.

– Извини, – он усмехается, опуская голову. – Я думал, ты сам вскоре проснёшься, и не стал тебя будить. А переносить на кровать… не решился.

– Ты что, торчал тут всю ночь?

– Да. Ты же велел не уходить без разрешения. Я только… сходил ночью за альбомом.

Быстрый взгляд из-под чёлки вполне можно расценить как вопросительный, но я не отвечаю. Встаю, потягиваюсь уже как следует и с удовольствием, оглядываю комнату. Всё на своих местах, не сдвинулась ни одна ручка или чашка.

Иду умываться, пока не особенно обращая внимание на присутствие Агацумы. Он и вправду не мешает. Зачерпывая в ладони чуть тёплую воду, отмечаю, что чувствую я себя гораздо лучше. То ли выспался как следует, несмотря на кресло, то ли в свете дня вчерашняя ситуация воспринимается менее болезненно и беспросветно. Но настроение хорошее. Наверное, потому и день кажется жёлто-красным.

– Ладно, уходи, – говорю я, возвращаясь в комнату. – Мне нужно собираться. Уроки начнутся через полчаса.

– Сэймей, – Соби смотрит на меня снизу вверх, – разрешишь мне воспользоваться твоей ванной?

Только теперь, вглядевшись в лицо Агацумы получше, замечаю и круги под глазами, повторяющие форму очков, и слегка посеревшую кожу, и уставшие глаза. Неужели он правда не спал всю ночь, чтобы сидеть тут и сторожить мой сон?

– Давай, только быстро. Не хочу из-за тебя опоздать.

Соби проворно поднимается на ноги и скрывается за дверью ванной. Ладно, пускай. После вчерашнего мне уже не страшны никакие вторжения на мою территорию, пока не приберусь.

В ванной ровно шумит вода. Слишком ровно: ни всплесков, ни изменения напора. Обычно так бывает, когда человек за дверью не хочет, чтобы знали, чем он там занимается, и просто включает воду для шумового эффекта.

Иду к столу, чтобы не терять времени понапрасну, а хотя бы собрать сумку, и стараюсь не думать, что ждёт меня на уроках. По дороге взгляд падает на альбом, который теперь примостился на краешке столешницы рядом с книгами. Сам не знаю зачем, но пододвигаю его ближе, раскрываю первую страницу – и тут же морщусь.

Бабочки… Опять бабочки. Простой набросок с каким-то неопознанным, существующим, наверное, только в воображении Агацумы, растением, вокруг которого порхают эти два насекомых. Перелистываю. Ещё один карандашный набросок, на этот раз что-то вроде пейзажа: деревья, горизонт, заходящее солнце, трава. Одним словом, скука. И выполнено так схематично, почти небрежно. Возможно, заготовка для работы красками – я-то не знаю всей технологии процесса. Быстро пролистываю ещё несколько страниц, на которых опять мелькает какая-то растительность и снова бабочки. Да уж… Хорошо, что хотя бы в Системе у Соби фантазия работает как нужно.

Уже собираюсь закрыть альбом, как вдруг на одном из последних листов замечаю силуэт – а это уже что-то совершенно новое, ведь, судя по остальным работам, на рисовании людей Агацума не специализируется. Открываю рисунок, рассматриваю внимательнее… и что-то не пойму, что вижу.

Это тоже набросок, без деталей, без жирных линий, но кое-что всё-таки прорисовано вполне чётко. Человек сидит спиной к зрителю в три четверти, лица его не видно. Сидит он на чём-то низком, упираясь локтём в колено, и рассматривает что-то на ладони, поднеся её к глазам. Казалось бы, ничего особенного. Вот только причёска у этого человека подозрительно знакомая, и Ушки эти я уже где-то видел. Более того, на том месте, где полагается болтаться хвосту, узнаваемая пустота. И вот эта лёгкая куртка… Не она ли часом сейчас висит у меня в коридоре на вешалке?!

Судорожно перелистываю ещё страницу. А это уже портрет. Весь лист занимает набросок лица. На рисунке полно затёртостей – результат многократной работы ластиком, линии перекрывают одна другую. Но не узнать собственные губы и нос я просто не могу.

Листаю дальше, закипая всё больше и больше. Ещё несколько «лиц» на всю страницу. Все они, разумеется, похожи, но на каждом лучше остальных проработана какая-то отдельная часть: то отрисованы губы, а всё остальное размыто, то глаза детализированы вплоть до ресниц, зато нос изображён двумя штрихами… И вот я добираюсь до последнего рисунка, над которым медитирую почти полминуты. Это уже далеко не набросок, а почти полноценный портрет. Немного незаконченный – видимо, именно это он рисовал, когда я проснулся и нарушил процесс, – тоже видна работа ластиком, но тем не менее. Портрет. Мой. Нужно отдать Агацуме должное, даже схожий с оригиналом. Но, чёрт возьми, у меня глаза закрыты! Он рисовал спящего меня!

Шум воды резко стихает, дверь ванной открывается.

– Что это?! – оборачиваюсь, потрясая альбомом в воздухе. – Ты что, рехнулся?!

Замешательство на лице Агацумы быстро сменяется удручённо-расстроенным выражением.

– Прости. Я не думал, что ты это увидишь.

– Вот как? Во-первых, нельзя рисовать спящих. Во-вторых, я не давал согласие на то, чтобы… оказаться в твоём альбоме.

– Спящих нельзя фотографировать, – кротко поправляет Соби, подходит и пытается ненавязчиво у меня этот альбом из рук забрать.

Я не отдаю и прячу за спину. Соби замирает в шаге от меня.

– Зачем ты меня рисовал?

– Я привык рисовать всё, что привлекает внимание и что является красивым.

– Значит, по-твоему, я красивый? – злость слегка отступает, потому что ситуация попахивает настоящим идиотизмом.

– Конечно, Сэймей. Ведь ты – моя Жертва.

И снова спасибо Ритсу-сенсею. Жертва – это же самое умное, самое красивое и самое восхитительное существо на планете. «Основы взаимодействия в паре», глава вторая. Хоть учебник и для Бойцов, я читал.

– Не я – твоя Жертва, ты – мой Боец, – лениво поправляю я, возвращая альбом. – Избавься от этого. Это отвратительно.

Чувствую себя как жертва вуайериста, живущего в доме напротив.

Агацума молча берёт альбом, вырывает последние несколько листов, сворачивает его трубочкой и убирает в сумку. Листы складывает в четыре раза и суёт в карман. Только хочу напомнить ему, что ведро, вообще-то, у него перед носом, как вспоминаю, что сам же велел не разбрасывать у меня свой мусор.

Нужно бы, наверное, приказать не рисовать меня больше, но, если захочет, он всё равно обойдёт мой приказ, просто я результатов его художества не увижу.

Соби быстро убирает карандаши и ластики, вешает сумку на плечо и идёт в прихожую, чтобы обуться. Я озираюсь, вспоминая, какой сегодня день, и прикидывая, какие учебники мне понадобятся до обеда. А ведь Мимуро вчера наверняка ждал меня с домашней работой по истории, да так и не дождался.

– Сэймей, я могу идти?

– Да, да, иди уже, я тебе десять минут назад об этом сказал.

– До свидания, Сэймей.

– Пока.

Дверь за Агацумой мягко закрывается. До начала урока остаются считанные минуты. Торопливо бросаю в сумку несколько книг, переодеваюсь в свежее и выхожу из комнаты. Даже кофе не успел глотнуть. А всё из-за Соби! Нет чтобы разбудить меня на полчаса раньше. А если бы я до обеда проспал, он бы так и сидел? Ну да, сидел. И дорисовать бы успел.

Не прекращая мысленно ворчать, выбираюсь на улицу. К счастью, до учебного корпуса уже рукой подать. Но только подхожу, как входные двери распахиваются и навстречу мне появляется странная процессия. Во главе её – Минами, идёт, хмурится, смотрит себе под ноги; за ним Нагиса и причитающая Чияко-сенсей; замыкают это шествие жутко довольный комендант, два охранника – тех самых – и внезапно Накахира. От удивления я даже останавливаюсь.

– Аояги-кун, – говорит Минами, проходя мимо, – все обвинения в краже с вас сняты. А также ограничения на выезд из школы. Идите на занятия.

В полной растерянности перевожу взгляд на Накахиру, который идёт с опущенной головой, но, увидев меня, слегка поднимает Ушки и грустно улыбается.

– Чияко-сенсей, – подхожу к старушке и удерживаю за локоть, чтобы она притормозила, – что происходит?

– О, Сэй-кун… – растерянно говорит она, заметив меня только что. – Накахира-кун сознался в краже. Кто бы мог подумать… Ума не приложу, зачем ему это понадобилось.

Правильно, сенсей, потому что не знаете, куда класть.

Ну надо же, какой идиот! Зачем он это сделал? Ведь и собаке понятно, что он тут ни при чём. Зачем он взял вину на себя? Только не говорите, что из-за меня, а то лопну со смеха. И Минами всё понимает, вот и ходит мрачнее тучи.

– Куда его повели, сенсей?

– В изолятор, – Чияко тяжело вздыхает, качает головой и, продолжая причитать себе под нос, устремляется вслед за остальными.

В принципе, я мог бы и не торопиться на урок, потому что в аудитории всё в буквальном смысле бурлит. Гул стоит такой, что приходится перекрикиваться; Ямада-сенсей беспомощно ходит между рядами, призывая всех к порядку, но видно только, как у неё открывается рот – слов не слышно совсем. Прохожу к своей парте, что называется «под шумок», сажусь рядом с Мимуро.

– Это из-за Накахиры? – интересуюсь, доставая учебник.

– Да, он тут такой спектакль устроил, – Мимуро морщится. – Яманака-сан проходил мимо, остановился поговорить с Ямадой-сенсей, а этот Накахира всё сидел, собирался с духом, а потом подошёл и заявил, что виновен в краже. Яманака-сан только дал ему вещи собрать, а сам в это время охрану вызвал и директора. Понятное дело, пока Накахира укладывался, тут вот это и началось, – он обводит подбородком класс.

– Вот идиот, – бормочу я в сторону.

– А что вчера было-то? С обыском. До меня только слухи какие-то дошли.

– Если было интересно, мог бы прийти и сам узнать, – замечаю я, не поворачиваясь.

– Ну да, прийти, чтобы выслушивать от тебя вопли, что лезу не в своё дело? – Мимуро усмехается, но его усмешка тут же спадает. – Так расскажешь?

– Как только урок начнётся, – киваю я, и мы молча дожидаемся, когда Ямада-сенсей более-менее успокоит класс.

Не могу сказать, что у меня богатый опыт общения с маленькими детьми – только с Рицкой. Но когда я отводил его в школу и забирал, когда видел, как сам Рицка разговаривает со своими приятелями, то заметил, что у всех детей есть нечто общее – способность быстро переключаться с одного на другое, отвлекаться на то, что в настоящий момент волнует больше. В этом плане наша аудитория как будто наполнена не четырнадцати-шестнадцатилетними подростками, а самыми настоящими детьми. После признания Накахиры только об этом весь урок и говорят, на меня – ноль внимания, словно и не было вчера никакого обыска, словно не у моей двери толпилась чуть не половина общежития. Что мне, конечно, только на руку. Поэтому продержаться, не ловя на себе любопытные взгляды, удаётся до самого вечера.

Вернувшись к себе после ужина и раскрыв ежедневник, со смесью отчаяния и недовольства обнаруживаю, что ни одно домашнее задание на эту неделю не сделано, более того – я умудрился задолжать несколько прошлых. И как теперь всё это разгребать, не представляю. А ведь до недавнего времени я числился отличником.

Раскрываю учебник по теории боя, потом – тетрадь по софистике, следом – учебное пособие по ментальным техникам, ещё – альбом с чертежами боевых расстановок и учебник по системной физике, а довершают этот замечательный букет злополучные история и география. И на всё про всё у меня одна ночь, максимум – ещё завтрашний вечер. Задают много и непременно на каждом уроке, так что накопишь несколько долгов – можно вешаться. Окидываю всё великолепие мрачным взглядом и замечаю на краю стола книжку в тёмно-зелёной обложке. По-хорошему, нужно бы её в библиотеку вернуть. С другой стороны, какого чёрта она там забыла? Ни порно, ни гуро не место среди учебной литературы. А вдруг это ни то, ни другое? Вдруг это просто нам с Мимуро самые «удачные» куски текста попались? Для начала неплохо бы выяснить происхождение этой книжки, а потом уже и решать, куда её деть.

Не то чтобы мне действительно было интересно подобное чтиво, но смотрю на книгу, потом – на стопку раскрытых учебников и тетрадей, опять на книгу… И её значимость в моих глазах резко возрастает. Продолжая убеждать себя в том, что совершаю нечто полезное и правильное, устраиваюсь в кресле и раскрываю на первой странице. Ночь длинная, а домашнее задание никуда не денется.

У меня очень надёжные биологические часы – если будильник вдруг не зазвонит, просыпаюсь не позднее, чем через полчаса после нужного времени. Но если разбудил стук в дверь – значит, на часах ещё нет положенных восьми. Открыв глаза, несколько секунд лежу, соображая, не приснилось ли мне и кто вообще мог пожаловать в такую рань. Но стук повторяется, очень тихий и суетливый – по нему я уже могу определить, что это не Соби.

Встав, быстро одеваюсь и иду открывать, ожидая увидеть за дверью кого угодно, но только не Чияко-сенсей. Вот кто-кто, а она ни разу ко мне не заходила.

– Сенсей? Здравствуйте, – машинально поправляю растрепавшиеся после сна волосы.

– Доброе утро, Сэй-кун, – она улыбается, но как-то вяло. – Можно войти?

– Да, конечно.

Она переступает порог, очень долго возится в коридоре, разуваясь, и наконец проходит в комнату, где я, против обыкновения, сажусь на стул сам, а кресло предлагаю ей.

– Что-то случилось? – спрашиваю я и тут же мысленно обзываю себя идиотом: конечно, случилось. Вчера. С Накахирой.

– Ох, даже не знаю, что теперь делать, – она страдальчески сводит брови и качает головой. – Минами-сенсей пока не заявляет в полицию, я не представляю, сколько они ещё продержат его там.

Такое чувство, будто мы продолжаем прерванный только что разговор. И продолжаем, естественно, с середины.

– Уверен, полиция во всём разберётся, – говорю я, чтобы не молчать.

– Но он ничего не рассказал, понимаешь? Нет никаких улик, кроме его признания. Но он так твёрдо стоит на своём… Не знаю, зачем он это сделал.

Чияко беспокойно теребит край пиджака и водит бессмысленным взглядом по стене. Если я правильно угадал причину её прихода…

– Может, вы бы сами могли вызвать полицию, если Минами-сенсей тормозит процесс?

– И он там совсем один, в этом жутком изоляторе… – старушка качает головой и зажмуривается. – Совсем один. И заперт. Там же так скучно…

Стараюсь вздохнуть не слишком громко и сохранить лицо непроницаемым. Как я и думал… Чияко лишилась своего любимого мальчика, теперь ей просто не с кем поговорить и пожаловаться. Своей жилеткой она предсказуемо выбрала меня. В семь утра…

– Я могу чем-то помочь, сенсей?

– Навести его, – говорит она словно само собой разумеющееся. – Сейчас ему как никогда нужна наша поддержка.

Ну да. Особенно моя.

– Я не уверен, что…

– А как твои дела? – Чияко так резко меняет и тему, и тон, что я осекаюсь.

Теперь она смотрит на меня с испытующей улыбкой, слегка прищурившись, как будто минуту назад не убивалась по своему Накахире.

– Мои?.. Да всё хорошо, спасибо.

– Мы так давно с тобой не разговаривали, – она чуть подаётся вперёд. – Как твой Боец? Как твоя учёба? Как дома?

О, нет, только не это. Накахира всё это время был полезен в качестве отвода. Внимания старушки. От меня. Это с ним она любила поговорить по душам, а меня не очень-то разговоришь. Но за неимением Накахиры… Вот теперь окончательно ясно, зачем она пришла.

– Спасибо, всё хорошо, – повторяю я, не желая вдаваться в детали.

– Знаешь, то, что ты сделал с ним…

– Чияко-сенсей, – перебиваю я, пока её не понесло, – лучше расскажите, как ваши дела. Вы нашли Накахире Жертву?

– К сожалению, нет. Я ещё раз просмотрела все дела и характеристики выпускников и даже третьекурсников, но никого подходящего нет. Либо Жертва слишком слаба, либо воспитана по методикам американской школы. Всё-таки не хочется, чтобы в Накахире-куне пропадал такой потенциал. Ты был самым подходящим кандидатом, и я до сих пор считаю, что именно он и является твоим природным Бойцом.

– Сенсей, а вы говорили об этом Накахире? В последнее время.

– Как раз в пятницу и говорила, – невесело усмехается она. – Не обижайся, Сей-кун, я сказала всё как есть. Проблема не в Накахире-куне, а в тебе. Ты никогда не был к нему расположен настолько, чтобы принять и дать Имя. Если бы ты отнёсся к нему с чуть большей симпатией, из вас вышла бы отличная пара.

Закрываю глаза и медленно выдыхаю… Накахира, ты идиот. Клинический идиот. Да во всём Токио я не найду второго такого идиота, даже если буду месяц искать! И вы, сенсей… удружили, нечего сказать.

– Вы ошиблись, – говорю я серьёзно. – Мне жаль.

Она расстроено кивает, не столько соглашаясь, сколько показывая, что наконец приняла в расчёт моё мнение.

Изолятор – это, наверное, самое неприятное место во всей школе. За исключением кабинета Ритсу, разумеется. Чтобы добраться до него, нужно пройти насквозь весь административный корпус, миновать тренировочный зал и идти ещё около минуты по застеклённому коридору, соединяющему основное здание с небольшим двухэтажным аппендиксом, где на первом этаже располагается охрана, а весь второй занимают пять одинаковых крохотных комнат с прозрачными дверями и вмонтированными в стены датчиками, не дающими загрузить Систему. Хвала небесам, сам я в изоляторе никогда не сидел, зато неоднократно навещал Хироши, которого первое время часто ловили на продаже мобильных телефонов и ноутбуков, пока он не научился как следует шифроваться.

Несмотря на заполненный охраной нижний этаж, изолятор кажется местом пустынным и отрезанным от всего мира. Хоть в комнате есть все удобства, голодом не морят, никаких телесных наказаний не применяют, находиться здесь больше часа жутко даже тем, кто просто пришёл кого-то навестить. Ни звуков с улицы, ни посторонних шорохов – стерильная тишина. Окна в комнатах и в коридоре очень маленькие и сделаны так высоко, что, кроме неба, ничего не разглядеть. Встать не на что, подтянуться тоже не получится – нет подоконников, гладкий пластик сливается со стеной, за него не зацепиться. И что самое неприятное, окна всё время закупорены, ручек на них, понятное дело, не предусмотрено. Поэтому самый страшный враг и пытка здесь – это скука.