Текст книги "Место третьего (СИ)"

Автор книги: Тупак Юпанки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 76 страниц)

– Слушаюсь, хозяин!

Синие глаза загораются блеском, Соби резко поворачивается к противникам.

– Земля, наполнись силой, прорасти трава. Взрасти покров на пустоте, сомкнись стеной. Отрежь и выпей соки. Ущерб тотальный!

Я и не ожидал, что Соби соединит оба приказа в одном заклинании. Но эффект получается неповторимый…

Бездна стремительно чернеет, поднимается, становится выпуклой, превращается в настоящую почву, которая поглощает наши «пазлы». Почва обрастает травой – это похоже на ускоренную в несколько сотен раз запись из какой-нибудь «природной» передачи.

– Исчезни! – кричит Кохаку.

– Окрепни, – твёрдо возражает Соби.

Трава становится гуще и выше вокруг Faithless, заключая их в плотное кольцо.

– Универсальная защита!

– Усиление.

Вытянувшись до человеческого роста, стебли принимаются стегать защитный купол Faithless, с каждым разом стенки всё сильнее продавливаются внутрь. Кохаку ещё пытается укрепить щит, Маико боязливо пятится.

Я делаю несколько шагов вперёд, насколько позволяет держащая меня цепь, концентрируюсь, собирая воедино всю Силу, которая у меня осталась.

– Маико, ты проиграла. Смирись!

Ну и кто там говорил, что на них ментальные приёмы в Системе не действуют?

Маико взвизгивает и только и успевает, припав к земле, накрыть голову руками. Стебли разбивают купол вдребезги, тянутся к ней, обвивая запястья, ноги и шею. Кохаку бросается к своей Жертве, но стебли опоясывают его грудь и сдавливают так, что он принимается кашлять, бестолково скребя по ним ногтями. Маико достаётся жёстче – зелень залепляет ей рот, глаза, распинает на земле, оплетает шею прочной удавкой. Саму Маико за зелёной смирительной рубашкой теперь не видно, она уже не издаёт ни звука и почти не дёргается.

– Сэймей, – Соби неуверенно косится на меня, – может, достаточно?

– Нет. Мы ведь бьёмся до полного вывода Жертвы – она сама так сказала.

Кохаку уже не пытается сопротивляться, только беспомощно смотрит, как задыхается его Жертва. Потом вдруг хмурится, вскидывает голову и начинает с новой силой трепыхаться в травяном захвате.

– Хватит! Хватит, остановись, Сэй-сан! Она уже без сознания!

– Предлагаешь поверить тебе на слово? – усмехаюсь я.

– Всё, всё, хватит! Победа за Beloved!

– Соби, довольно.

– Отмена. Выход, – Агацума щёлкает пальцами.

Купол Системы распадается, наколдованная земля уменьшается до размеров точки и исчезает. Мы вновь на пустынном ночном стадионе, на котором произошло лишь одно изменение: раздолбанный рекламный щит валяется неподалёку от Faithless.

Едва освободившись, Кохаку кидается к Маико, приподнимает её голову и кладёт себе на колени.

– Уходим, – говорю я, разворачиваясь, но Соби остаётся стоять на месте, тревожно глядя на поверженную пару.

– Кохаку-сан, – осторожно зовёт он, – вам нужна помощь?

Кохаку гладит Маико по лбу, проверяет пульс, потом качает головой и пытается улыбнуться как ни в чём не бывало, но получается с явной натяжкой.

– Спасибо, Соби-сан, всё нормально, просто обморок. Твои заклинания, как всегда, сильные, но почти нематериальные. Она скоро придёт в себя.

– Хорошо, – кивнув ему напоследок, Агацума нагоняет меня.

– Что значит «нематериальные»? – спрашиваю я после недолгого молчания.

– Значит, что почти не наносят реального вреда вне Системы.

– Да? А если бы мы дрались насмерть, противник бы тоже умер понарошку?

– Нет, всё было бы иначе, – Соби мрачнеет, достаёт сигареты и закуривает. Выпустив первую порцию дыма в сторону, поглядывает на меня. – Сэймей, тебе нельзя возвращаться домой в таком виде.

И только тут я вспоминаю, что, вообще-то, ранен. Этим чёртовым «бичом» мне рассекло плечо и щёку. Щёку вроде бы несильно, хоть и до крови, а вот плечо теперь ноет – даже думать не хочу, что увижу, когда доберусь до дома и стащу с себя одежду. Щупаю лицо – кровь уже подсохла, превратившись в мягкую корочку. Только бы шрама не осталось – не хватало мне ещё… Хотя на мне всю жизнь раны заживали как на собаке. И на Рицке, между прочим, тоже.

– Что, предлагаешь вообще не возвращаться, пока всё не заживёт?

– Нет, предлагаю пойти ко мне. Я вылечу тебя, Сэймей, а утром…

– Нет! Даже не думай.

Ерунда на самом деле. Родители, если и увидят на мне это художество, вряд ли спросят, где я успел им обзавестись. А Рицке скажу, что упал, напоролся в темноте на что-нибудь – да что угодно. Главное, в дальнейшем не получать видимых повреждений, чтобы мне не приходилось каждый раз «падать».

– Но так ты поправишься намного быстрее.

– Нет, я сказал! Хватит повторять одно и то же. И вообще, это ты виноват! Я же приказал защищать меня.

Соби делает затяжку, глядя перед собой, потом тихо произносит:

– Да, я виноват. Прости.

Мне хочется свернуть ему шею…

– Агацума, запомни как следует. Это последний раз, когда я возвращаюсь домой таким красавцем. Если подобное повторится, пеняй на себя. Я придумаю тебе такое наказание, которое ты ещё долго не забудешь. Усёк?

– Да, Сэймей. Это твоё право.

Мы выходим за ворота парка и одновременно останавливаемся: я – чтобы посмотреть на часы, Соби – потому что я ещё в школе запретил ему уходить без разрешения. Он бросает окурок на асфальт, давит носком ботинка и косится на телефон, который я раскрываю и ужасаюсь: почти час ночи. Я не думал, что всё это отнимет столько времени… Хорошо, что я хоть живу в получасе ходьбы отсюда, а вот Агацуме, кстати, до дома пиликать и пиликать.

– Проводи меня, – поколебавшись, решаю я.

Сэтагая – район вполне безопасный, но в наше время да посреди ночи можно пойти мусор выносить и не вернуться. К тому же раньше после поединков я сразу отправлялся отдыхать, а не топал пять километров кряду. Мало ли что может по дороге случиться.

– Конечно, – Соби заметно воодушевляется и сворачивает следом за мной на дорогу.

Поначалу мы идём молча: я – впереди, Соби – отставая на полшага. Я всё жду, когда же меня посетит привычная слабость, но её что-то нет и нет. Выуживаю из памяти отдельные лекции Минами: при каждом взаимодействии Боец и Жертва совершают энергообмен, который стабилизирует состояние обоих. Ну а если проще: чем больше и чаще мы с Соби будем контактировать, тем меньше будут ощущаться последствия боя. У нас с ним на счету уже с десяток поединков. Наверное, это именно то необходимое количество, чтобы каждый раз не валиться с ног после очередной битвы.

Выводы несомненно радуют, а добытая кровью и потом победа однозначно поднимает настроение. Да и молчать уже надоело, поэтому в приступе благодушия я хмыкаю:

– Представляю, что эта дамочка теперь про тебя напишет.

– Боюсь, она не попадёт на выставку ещё неделю. Повреждений у неё почти нет, зато Силы она потратила немало.

– Ты знал, что она менталистка? Ты специально подсунул мне именно их, да? И ничего не сказал.

Соби коротко вздыхает и прячет глаза. Значит, «да» по всем трём пунктам.

– Ну ты и ублюдок, – усмехаюсь я.

А злиться сил нет. Да и к чему? Всё уже закончилось.

Агацума молчит какое-то время, потом негромко говорит:

– Я надеялся… Я верил, что ты сам всё поймёшь, когда узнаешь их Имя.

– Ну отлично, Соби. Собственный Боец устраивает мне проверку. Да тебя за это полагается убить на месте.

– Это непродуктивно, – Агацума достаёт вторую сигарету. – Тогда ты останешься без Бойца.

– Зато избегу дальнейших сюрпризов.

– Сэймей, обещаю, подобного больше не повторится.

Он очень серьёзно смотрит на меня, хотя весь пафос момента убивает пока не прикуренная белая палочка, торчащая у него изо рта. Скривившись, выхватываю сигарету и бросаю на асфальт.

– Не кури, меня это бесит.

– Хорошо, Сэймей.

– Нет, ты не понял, – поворачиваюсь к нему, чтобы проследить за реакцией. – Три дня. Я запрещаю тебе курить три дня. Это приказ.

Сначала он выглядит растерянным, но потом прикрывает глаза на несколько секунд и мягко улыбается:

– Приказ понял.

Приказ он понял! Понял он чуть больше. Туше, Соби. Мне не нужно проверять тебя как Бойца, тут и так всё ясно. А вот другие, менее добрые проверки, я тебе и сам ещё устроить могу. Неприятно? А мне?

– Сэймей, – наконец начинает он тихо, но очень серьёзно, – я не стремился тебя проверить. Но хотел, чтобы ты понял, каковы бои в реальных условиях.

– Не оправдывайся. Приказ всё равно не отменю, – отвечаю я с лёгким злорадством.

– Дело не в нём. Как ты и хотел, я выбрал не самых слабых противников. Но не стал…

– Да, ничего не рассказал о них перед боем. И это было прекрасно. А если бы всё пошло иначе? Если бы меня не озарило? Или ты хотел, чтобы я сейчас там на траве валялся?

– Конечно, нет. Я бы не позволил им победить в любом случае. Просто я не думал… – он осекается, выдыхает и сжимает губы. – Я не ожидал… Не предполагал, что всё закончится так.

– Ну а как? Если не так и не нашим поражением, то как?

– Я думал… Я готовился к тому, что… – и сей заклинатель слов молчит несколько секунд, с трудом подбирая эти самые слова. Потом выдаёт почти на одном дыхании: – Сэймей, я готовился к тому, что буду вести бой в одиночку. А ты…

– Да, я понял твою мысль. Ты бы сражался, а я бы просто, как турист, стоял за твоей спиной и наблюдал, чтобы набраться опыта с безопасного расстояния. Ты бы, вероятно, вытянул весь поединок на себе, мы бы, вероятно, победили, но меня бы при этом, вероятно, не задело. Так ты всё это планировал?

Агацума отворачивается, дёрганым движением выхватывает из кармана пачку сигарет, но, вспомнив о приказе, с сожалением швыряет её в урну на остановке, мимо которой мы идём, – чтобы соблазна не было, да. Выходит, ответ положительный. Отлично. Но с другой стороны…

– Значит, я тебя удивил.

– Впечатлил, – быстро поправляет Соби. – В первый раз я не ожидал от тебя…

– Завязывай с комплиментами. Они тебе отвратительно даются.

Он коротко кивает, и остаток пути мы проделываем в тишине. Не представляю, что сейчас творится в этой белобрысой голове, но изредка Агацума странно на меня посматривает, словно с лёгкой опаской. Однако расшифровывать эти неясные сигналы никакого настроения нет.

Наша улица кажется ещё пустынней и мрачнее, чем когда я уходил. Света нет почти ни в одном доме. Но когда приближаемся к нашему, я замечаю, что плотные занавески на кухне подсвечены изнутри рыжеватым – горит маленький бра, которым почти никто не пользуется, потому что, даже если спускаешься попить воды среди ночи, куда проще нашарить в потёмках основной выключатель.

Я торможу на противоположной стороне улицы и щурюсь, силясь рассмотреть, не мелькнёт ли за занавесками тёмный силуэт, но пока всё чисто.

– Не торчи посреди дороги, за дерево зайди. Твою шевелюру издали видно.

– Сэймей, света больше нигде нет. Наверняка все уже давно спят, – говорит Соби, однако отходит куда велено.

– Не лезь со своими гипотезами. Я не хочу, чтобы тебя кто-то увидел.

– Почему?

Забавно, но вопрос, кажется, вполне серьёзный.

– Иди тупить к себе домой, – морщусь я, пересекая дорогу. – Всё, до связи.

– Спокойной ночи, Сэймей.

Да какое тут, к чёрту, спокойствие? Надеюсь, это не мама меня поджидает, чтобы накинуться с расспросами. А ещё надеюсь, никому не пришло в голову запереть дверь на задвижку, иначе не представляю, как попаду домой.

Но опасения, к счастью, не подтверждаются. Достав ключ, очень тихо отпираю замок, проскальзываю во мрак прихожей, рассекаемый единственной светлой полосой на полу. Разувшись, осторожно подкрадываюсь к кухонной двери и отодвигаю её.

Пусто. Чисто и пусто. И какой-то добрый человек – не иначе как мама – оставил зажжённым бра специально для меня, чтобы я в темноте не навернулся. Первым делом достаю из холодильника почти приконченный пакет сока и добиваю его прямо из носика. Потом подхожу к окну и отодвигаю занавеску. Агацума всё ещё стоит возле дерева на другой стороне улицы, глядя на дом. Маньяк чёртов. А если соседи увидят? Ладно, это уже будут не мои проблемы. Если в полицию заметут, я его потом оттуда вытаскивать не стану.

Погасив свет, на ощупь добираюсь до ванной комнаты, чтобы оценить сегодняшний ущерб. А всё не так плохо, как я думал. Плечо украшает длинная вертикальная рана, но не очень глубокая. Кровь уже впиталась в джемпер, и хорошо, что он чёрный. Если мама увидит в корзине для грязного белья окровавленную одежду, проблем потом не оберусь. А вот с лицом всё печальнее. Как следует умывшись, долго изучаю в зеркале располосованную щёку, пытаясь проассоциировать рану хоть с чем-нибудь, на что я мог наткнуться по пути домой. Но пока похоже только на то, что я столкнулся с бандитом с ножом в руках. Может, правда, нужно было к Соби пойти и там привести себя в порядок? Ладно, будем надеяться, за ночь рана затянется и с утра будет похожа просто на глубокую царапину.

А теперь просто душ – и мигом спать. Мне же завтра раньше Рицки встать нужно.

Рицка вжимается лицом в стекло кабинки, восторженно глядя, как деревья и крыши домов медленно уплывают вниз. Не представляю, откуда у него только силы берутся. Сам я уже начинаю жалеть, что три часа назад поддался на уговоры «погулять здесь ещё хотя бы десять минут» и не поволок его ко входу в метро, как планировал. Йокогама – удачное место, чтобы убить весь день с удовольствием, но не до такой же степени, чтобы торчать здесь с одиннадцати утра почти до самого заката.

Мы обошли всё, что только можно было обойти: начиная с парковой зоны недалеко от метро и заканчивая Китайским кварталом, где сделать передышку Рицка согласился лишь в одном из самых дальних от входа кафе. И вот теперь – колесо, к кассам которого я шёл уже обречённо, а Рицка крутился возле меня, не переставая подпрыгивать и тараторить, как давно ему хотелось прокатиться на нём именно со мной.

Доползя почти до самого верха, кабинка начинает раскачиваться от ветра, Рицка вздрагивает, плюхается обратно на лавку и, прижав Ушки, вцепляется в сиденье.

– А кто-то хотел закатом любоваться, – усмехаюсь я, подпирая рукой щёку и машинально почёсывая.

Позапрошлой ночью рана действительно затянулась, зато зудит теперь, словно чесоточная. Рицка проглотил моё скупое объяснение, что я просто поцарапался, но явно чувствует, сколько всего я не договорил.

– А я и любуюсь, – отвечает он немного обиженно, но хвост всё равно пугливо прижимается к ноге.

Я тоже берусь за сиденье, отклоняюсь назад, потом – вперёд, снова назад… Мы доехали до самой верхней точки, кабинка раскачивается всё сильнее.

– Сэймей, прекрати!

Теперь Рицка зажмуривается, а его хвост трясётся, как ниточка на ветру.

– Почему? Это же весело.

– Тебе весело, что мы упадём и разобьёмся?

– Нет, мы не разобьёмся – крепежи прочные. А весело мне, потому что тебе страшно.

– А вот и не страшно! – он воинственно ставит Ушки торчком. – Просто… не надо.

Ох, Рицка, Рицка… Стоять на шатающемся кусочке пазла, когда под тобой нескончаемая бездна, – это, доложу я тебе, пострашнее. После того боя чувствую себя каким-то супергероем.

– Смотри скорей, – киваю я на окно, – пока не опустились.

Рицка встаёт с лавки и снова прилипает к окну, мгновенно позабыв о том, что секунду назад боялся ветра и моих дурацких приколов. Нежно-розовые лучи заходящего солнца простираются над портом, мягко окутывая высотки, стоящие у причала корабли и катера. Над горизонтом ещё около минуты виднеется край яркого диска, а когда наша кабинка ползёт вниз, скрывается за расстилающимся под нами городом, оставляя улицы и дома в прохладной вечерней голубизне.

Я выхожу из кабинки первым, помогаю вылезти Рицке и решительно веду его к метро, хотя за время нашей поездки силы у него, кажется, окончательно иссякли, и он уже не рвётся к следующему аттракциону или очередной сувенирной лавочке.

В метро он выглядит до того уставшим и сонным, что какая-то девочка даже уступает ему место. Субботним вечером вагон практически полон, и всю дорогу мне приходится висеть на поручне, хотя я бы и сам не прочь уже отдохнуть. А вот с Рицкой творится что-то странное. Не успел он сесть, как тут же начал клевать носом, собирая сочувственно-умилительные взгляды других пассажиров. Он сонно трёт кулачками глаза, роняет голову на грудь и всё никак не может устроиться поудобнее, чтобы не заваливаться на пожилого мужчину, сидящего рядом.

– А я предупреждал, – улыбаюсь я, когда объявляют нашу станцию, и легонько трясу его за плечо. – Нужно было возвращаться домой днём.

– Да что там днём делать? – Рицка недовольно мычит, однако даёт поднять себя на ноги.

– Не знаю, может, уроки? Идём быстрей.

Я беру его за руку и тащу к дверям вагона, пока те не закрылись. По платформе Рицка вяло шагает следом, крепко сжимая мою ладонь. Но на лестнице, ведущей на улицу, его хватка слабеет, и через несколько ступеней я понимаю, что уже буквально волоком тяну его за собой. Только собираюсь оглянуться и подбодрить его, как вдруг маленькие пальцы в моей руке стремительно тяжелеют и выскальзывают.

Что там этот Соби говорил о моей медлительности?..

Резко развернувшись, бросаюсь вперёд и успеваю подхватить Рицку за секунду до того, как его голова встречается с краем ступеньки. Прижимаю его к себе, трясу за плечо, легонько бью по щекам – он не реагирует, даже глаз не открывает.

– Рицка… Рицка! Очнись, Рицка!

Вокруг нас быстро собирается толпа: одни идиоты лезут за телефонами, чтобы вызвать скорую, другие идиоты – чтобы заснять на видео, как ребёнок посреди метро потерял сознание!

– Валите на хрен! – рявкаю я на них, а сам продолжаю тормошить Рицку.

– Пропустите меня! – сквозь толпу пробирается какой-то парень и опускается рядом с нами на колени. – Я врач. Ну… почти. Позвольте, я посмотрю.

– Тут не на что смотреть. Его просто ушатало на аттракционах.

– Он ударялся затылком? У него может быть сотрясение мозга.

Я поднимаю голову, и в глаза сразу бросается эмблема медицинского университета на его пиджаке. Вот только озабоченного студента мне сейчас здесь не хватало!

– Немедленно встаньте и отойдите от нас, – говорю ему вполголоса, но внушительно. – Встаньте и отойдите. Немедленно.

Он хочет что-то сказать, но, поймав мой взгляд, тотчас меняется в лице, хмурится, поднимается на ноги и пятится вниз по лестнице. Не то внушение всё же удалось, не то что-то недоброе в моём взгляде нашёл.

В этот момент Рицка приоткрывает глаза, бессмысленно водит ими по моему лицу и беззвучно шевелит губами.

– Минутку, я сейчас вызову скорую, – заверяет меня кто-то из толпы. – Хотите, пока за водой сбегаю?

– Ничего не нужно, – перехватываю Рицку крепче и одним рывком встаю с лестницы. – Всем спасибо за беспокойство, его просто укачало.

Пока поднимаюсь наверх, какая-то женщина предлагает отвезти нас в больницу, а ещё одна старуха находит у себя таблетки от мигрени, но я ей не отвечаю. По возможности быстро выбираюсь на улицу и подхожу к первому попавшемуся такси. Водитель помогает мне устроиться на заднем сидении, только один раз спрашивает, всё ли в порядке с мальчиком, и, получив аналогичный ответ, что и зеваки в метро, возвращается за руль.

Когда Рицке стало плохо в прошлый раз – для меня это был шок. Я мог только сидеть рядом и ждать, пока он придёт в себя. Но сейчас – это уже не сюрприз. Подспудно я ждал повторения того кошмара, пусть и немного в другом виде. Поэтому всю дорогу до дома я напряжённо думаю, пытаясь сопоставить все симптомы хоть с каким-то мало-мальски знакомым мне заболеванием. Рицка же то отключается, то снова открывает глаза, чтобы слепо поводить по обивке переднего кресла и опять провалиться в никуда. Его голова у меня на коленях почти не двигается. Не двигаются ни руки, ни ноги, только губы продолжают шевелиться, когда он вновь приходит в себя.

– Потерпи, мы уже почти дома, – шепчу я, гладя его по волосам. – Мы скоро приедем.

По крайней мере насчёт одной из причин я могу не волноваться. Что бы с ним ни происходило – к Системе это отношения не имеет. Если бы имело, я был бы с ним рядом в оба приступа. Да и не настолько я неуч, чтобы неосознанно воздействовать на человека и не чувствовать этого. А вот версия с переутомлением пока поднимается на одну из первых позиций в моём личном списке. Не знаю, что случилось в школе, но сегодня Рицка точно истратил весь запас энергии.

Расплатившись с таксистом, вылезаю из машины и торопливо подхожу к дому. Руки заняты, ключей не достать – и я стучу в дверь носком ботинка. Почти сразу же открывает мама и, вскрикнув, зажимает ладонями рот. Игнорируя её визги и вопросы, иду сразу наверх, чтобы раздеть Рицку и уложить в постель. За те пятнадцать минут, что провожу в его спальне, никто из родителей к нам даже не поднимается.

Рицка приходит в себя, только когда я уже подтыкаю ему одеяло. Смотрит на меня, часто моргая и уже совсем не сонно, ловит за руку ледяными влажными пальцами.

– Сэймей… Мы что, дома?

Вздохнув, присаживаюсь на край постели и осторожно чешу его за Ушком.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, только устал. А что случилось?

Помедлив немного, понимаю, что контрольный вопрос озвучить нужно. Хотя и так знаю, какой ответ получу.

– Ты помнишь, как мы ехали домой?

Рицка морщит лоб, постукивает пальцем по моей ладони и виновато прижимает Ушки к голове.

– Я помню… как мы сели в метро. Я, наверное, заснул, да? Ты меня привёз?

– Да, ты заснул, а мне было жалко тебя будить.

Пытаюсь улыбнуться, но выходит только безрадостно растянуть губы.

– Ой, прости. Ты нёс меня, да? Я тяжёлый…

– Нет, ты как пушинка, – наклонившись, целую его в лоб и, пока он не видит, прикрываю глаза. – Маленькая уставшая пушинка. А теперь спи.

Ночник гашу до того, как распрямиться. Надеюсь, Рицка не увидел моего лица…

Он ещё немного возится под одеялом, засовывает руку под подушку и сонно желает спокойной ночи. Когда я выхожу и закрываю дверь в его комнату, он уже ровно и глубоко сопит.

Папа с карандашом, торчащим за ухом, встречает меня внизу лестницы репликой, которая добивает окончательно:

– Сэймей, что происходит? Вы маму напугали.

– Маму напугали?!

– Тихо, угомонись, и не нужно со стеной драться, – он перехватывает мой кулак, которым я собирался вмазать по ней ещё раз. – Давай обойдёмся без истерик.

Глубоко вздохнув, беру его за плечи, сжимаю и заглядываю ему в глаза.

– Отец, нам нужно поговорить. Это очень серьёзно. И ты должен меня выслушать. На этот раз ты меня выслушаешь.

====== Глава 33 ======

Да, выслушал… Человека можно заставить тебя слушать, но нельзя заставить слышать. Отец, конечно же, услышал только то, что захотел. То, что ему было удобнее. А мама, которая появилась на кухне несколькими минутами позже, как всегда не стала перечить. Индифферентность, помноженная на сознательную слепоту, в итоге даёт слишком шаткий результат. Он расплывается, подобно лицам многочисленных врачей, чьи имена за последнюю неделю склеились в единую строчку иероглифов на белоснежных строгих бейджиках.

Выслушав все мои доводы в тот субботний вечер, отец велел отвести Рицку – вместо нормального невропатолога! – к обычному детскому терапевту, который предсказуемо лишь развёл руками и заставил меня опять скушать эту баланду с начинкой из «переутомления» и «нормы для такого возраста». Наверное, он рассчитывал, что, накушавшись, я поблагодарю его и исчезну вместе с Рицкой и проблемой, которую он не в состоянии решить. Но в следующие несколько минут ему пришлось с небывалой скоростью строчить одно направление за другим, в то время как я нависал над его столом, требуя отправить нас к настоящему специалисту, способному блеснуть и своими знаниями, а не только новыми плюшевыми медведями на стеллажах кабинета. Когда мы уходили, у меня при себе были пачка направлений на обследования и препаршивейшее настроение.

А дальше на протяжении целой недели я забирал Рицку из школы и исправно водил в клинику Кимори к всё новым и новым врачам, ни один из которых так и не смог сказать, что происходит с моим братом. Диабетолог предполагал сахарный диабет, психотерапевт считал, что это сонливость, невропатолог настаивал на анемии. Но какой бы возможный диагноз ни звучал, все они вели себя со мной совершенно одинаково. Увидев, что ребёнка привёл молодой парень, они принимались почему-то меня успокаивать, как будто я держал в руке нож, и фальшиво-сердечно улыбаться. Но стоило мне немного надавить, улыбка куда-то враз девалась и остаток разговора выходил сухим и малоинформативным. Все анализы Рицки были хорошими, эти кретины не сумели найти ничего и в один голос уверяли меня, что он абсолютно здоров. Но когда я спрашивал, с чего вдруг здоровый ребёнок теряет сознание и не может вспомнить потом последние события, опять разводили руками и рассказывали мне про переутомление…

К концу недели мне надоело без толку обивать пороги и терпеть эти снисходительно-оценивающие взгляды. Всерьёз ко мне никто не относился, я подключил к делу маму и не сразу понял, какой это было ошибкой. Я рассчитывал, что она просто пройдётся по тем же врачам вместе со мной, и, возможно, ей они дадут другой, более «взрослый» ответ, но она почему-то решила, что тело гложет «болезнь духа», и потащила Рицку прямиком к психологу.

Из всех представителей этой полушарлатанской профессии я имел дело только с Томо. Но Томо я обманщиком не считаю – он ведь системный и в школе ровно на своём месте. Чего не скажешь о других. Неужели всерьёз нужно быть неким «специалистом» с определённым «образованием», чтобы день напролёт сидеть в мягком кресле, вполуха слушая слезливые жалобы на жизнь скучающих дамочек, которым просто поговорить не с кем, кивать с периодичностью в пять секунд, а в это время решать судоку, прикрываясь папкой? Я сразу же сказал матери, что затея провальная, что выйдут они с Рицкой из кабинета психолога с очередным «переутомлением», что это не более чем трата времени. Мама почему-то обиделась, и мы здорово поругались, а затем она заявила, что Рицку из школы заберёт сама и что я с ними в госпиталь с таким настроем не поеду. Я остался дома, с изрядной долей ехидства ожидая их возвращения. Но когда они приехали, результаты их визита к местному мошеннику меня удивили.

Мама описала психолога как солидного и знающего своё дело специалиста, который с первых же минут вызвал у неё безоговорочное доверие. На этом месте я уже начал жалеть, что не поехал с ними, потому что дальше мне пришлось слушать откровенную чушь о том, что этому… специалисту «уже практически ясно, с чего начать» и что он «непременно поможет». На мой вопрос, с чем именно поможет, и от чего, собственно, будет лечить, мама выдала длинную пространную тираду, напичканную медицинскими терминами – всю дорогу, наверное, запоминала – и красивыми пустыми словами. И получилось у неё ничуть не хуже, чем у этих идиотов, по которым я таскался всю неделю. Наверное, это очень просто – быть врачом: выучил с десяток сложных умных слов, налил воды между ними – произвёл нужный эффект на потенциального клиента. Не пациента, нет, именно клиента. Потому что когда я поинтересовался, сколько будет стоить это лечение от неведомой хвори, мама раскричалась и обвинила меня в том, что я волнуюсь только о деньгах, а не Рицке.

Я. Не о Рицке. Угу.

Тут, к счастью, домой вернулся отец, которому удалось вытрясти из мамы более-менее вразумительный ответ о диагнозе. Из всех слов, что она запомнила, нас особо заинтересовали «невроз», «бессонница» и «психосоматика». Когда я уже собирался как можно доходчивее объяснить, что ничего из вышеперечисленного у Рицки не наблюдается, отец пожал плечами и внезапно согласился. «Давай попробуем», – были его последние слова, прежде чем я наконец взорвался…

«Давай попробуем» – это значит, что отец решает, а Сэймей, как бы ни был несогласен, выполняет. Я после Лун к такому раскладу совсем не привык, но деваться некуда. Вчера почти голос сорвал, пока пытался доказать, насколько затея бесполезна, но отец почему-то решил, что идти по врачам по второму разу вместе с мамой – тем более бесполезно, а от посещения психолога хуже не станет. По крайней мере, никому, кроме кошелька. Я, честно говоря, финансовой политикой нашей семьи никогда не интересовался, но сейчас пребываю в глухом тупике. Когда возникла вероятность, что мне понадобятся деньги на учёбу в старшей школе уже в этом году, отец аж весь покраснел от натуги, пока циферки в голове складывал. Зато выбрасывать тысячные купюры на ветер, который принесёт их прямиком в лапы этого жулика, – всегда пожалуйста. Хотя оно и понятно. То – для меня, а то – для Рицки. К «сыновней делёжке» в семье уже можно и привыкнуть.

Сеанс назначен на шесть вечера, поэтому, забрав Рицку из школы, я ещё успеваю привести его домой, чтобы накормить. Пока он вяло жуёт свой любимый омлет, который я состряпал на скорую руку, я мою посуду, а сам поглядываю на него то и дело. Картина для последних дней уже привычная: движения осторожные и немного пугливые, глаза покрасневшие, Ушки опущены – они у него теперь всегда такие, хвост мелко подрагивает. Рицка никому не говорит, даже мне, но я знаю, что по ночам он стал плакать, потому что ему страшно. Ещё я знаю, что он совершенно не понимает, что с ним происходит, но видит, как все с ним носятся, и оттого чувствует себя виноватым. А ещё стал бояться врачей – в таких количествах он с ними никогда не сталкивался. И глядя на него такого, испуганного и растерянного, я уже начинаю сомневаться, правильно ли поступил, подняв шум. Может, он и правда всего лишь утомился? Возраст, гормоны скачут, нагрузка в школе увеличивается – конец года всё-таки, контрольные там всякие, или с друзьями поругался… И тут же одёргиваю себя: нет, всё я сделал правильно. Одно дело переходный возраст, проблемы с учёбой или недосып, и совсем другое – обмороки на пустом месте и провалы в памяти. Это родители неправы. Надеюсь, после нескольких безуспешных визитов к психологу они одумаются и отведут Рицку уже к настоящему врачу?

От дома до школы можно дойти пешком, от школы до клиники Кимори – тоже. А вот добираться туда из дома довольно неудобно: на двух автобусах с пересадкой. Когда мы садимся во второй, Рицка устраивается на сидении и безучастно смотрит в окно, а я незаметно зеваю в кулак раз за разом.

«Невроз», «бессонница» и «психосоматика» – это вовсе не к Рицке, а скорее ко мне. Сплю я последнюю неделю часа по четыре – больше не получается. И не потому, что поздно ложусь, а потому что уснуть никак не могу. Ворочаюсь с боку на бок, меня бросает то в жар, то в озноб, в горле так пересыхает, что одного стакана воды на ночь уже не хватает, приходится спускаться на кухню за добавкой. И всё это под аккомпанемент каких-то мрачных заполошных мыслей, но настолько странных, будто из чужой головы.

Обнадёживает лишь то, что симптомы эти мне уже знакомы, название болезни я знаю, и даже лекарство от неё имеется. Вон, лежит в ящике стола: только руку протяни, крышку открой и сжуй пилюлю в форме кнопки-«единицы». Знаю ведь, мне от одного его голоса враз спокойнее станет. Но, к сожалению, всё не так легко. С Агацумой вообще легко не бывает. Если бы я мог так просто взять и позвонить, чтобы на том конце также просто взяли трубку и не менее просто со мной поговорили… Так нет же. Начнёт пороть свою излюбленную чушь или грузить очередной хернёй, которая взбесит меня окончательно. Я скажу ему какую-нибудь гадость, в ответ услышу опять что-то смиренно-покорное и абсолютно неживое, от этого взбешусь ещё сильнее, швырну трубку, а может, и сам телефон… И чего, спрашивается, звонил? Чтобы нервы себе пощекотать? Нет, с Соби нужно общаться с ледяным хладнокровием в состоянии полного дзена. А мне сейчас до него далеко. И вообще, мне сейчас совершенно не до Соби с его выкрутасами.