Текст книги "Страх Мудреца. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 83 страниц)

Глава 129
Интерлюдия – Назойливый шепот.

– Реши! – закричал Баст, на его лице было страдание.

– Нет!

Стоп! – Он протянул руку, как будто хотел зажать ей рот трактирщика.

– Ты не должен рассказывать об этом!

Квоут улыбнулся немного насмешливо.

– Баст, кто учил тебя, что означает твое имя в первую очередь?

– Не ты, Реши. – Баст потряс головой.

– Об этом знает каждый ребенок Фаэ.

Это никогда не приводит к добру – говорить такие вещи вслух.

Никогда.

– И почему это? – спросил Квоут своим лучшим учительским голосом.

– Потому что некоторые вещи могут говорить, когда называют их имена, – Баст сглотнул.

– Они могут сказать, где их называли.

Квоут издал несколько раздраженный вздох.

– Не много вреда в том, чтобы произнести имя один раз, Баст. – Он сел обратно в кресло.

– Почему ты думаешь, Адем имеют свои местные традиции, в особенности в отношении историй?

Только один раз и никаких вопросов после?

Глаза Баста задумчиво сузились и Квоут одарил его небольшой, крепкой улыбкой.

– Именно.

Пытаться найти человека, говорящего ваше имя один раз, как отслеживать человека в лесу по одному следу.

Хронист нерешительно заговорил, как будто боясь прервать.

– Это действительно можно сделать? – спросил он.

– Честно?

Квоут мрачно кивнул.

– Я полагаю, что это то, как они нашли мою труппу, когда я был молод.

Летописец нервно огляделся, затем нахмурился и сделал очевидное усилие, чтобы остановиться.

Результатом было то, что он сидел неподвижно, выглядя столь же нервно, как и раньше.

– Означает ли это, они могут прийти сюда?

Вы безусловно, говорили о них достаточно...

Квоут сделал пренебрежительный жест.

– Нет. Имена это ключи.

Настоящие имена.

Глубокие имена.

И я должен был избегать их только по этой причине.

Мой отец был хорош во всем, что касалось деталей.

Он задавал вопросы и перекапывал старые истории о чандрианах в течении многих лет.

Я думаю, он наткнулся на несколько их старых имен и вставил их в свою песню...

Понимание отразилось на лице Хрониста.

– ...а затем репетировал ее снова и снова.

Трактирщик улыбнулся со слабой нежностью.

– Бесконечно, насколько я его вообще знал.

Я не сомневаюсь, что он и моя мать, чтобы улучшить ее, обработали каждую крошечную заминку из их песни, прежде чем сделали это публично.

Они были любителями совершенства. – Он издал усталый вздох.

– Для чандриан это было, как если бы кто-то постоянно зажигал сигнальные огни.

Я предполагаю, что единственная причина, по которой мы оставались в безопасности так долго было то, что мы постоянно путешествовали.

Баст перебил опять.

– Именно поэтому ты не должен говорить такие вещи, Реши.

Квоут нахмурился.

– Я проспал мою тысячу ночей и путешествовал несколько тысяч миль с тех пор, Баст.

Это можно безопасно сказать один раз.

Со всем адом, который вырывается в мир на свободу в эти дни, ты можешь предполагать, что люди чаще рассказывают старые истории.

Если чандриане слушают имена, я не сомневаюсь, что они слушают медленный назойливый шепот от Аруэ до Круглого моря.

Выражение Баста прояснилось и он стал более менее успокоенным.

– Кроме того, сказал Квоут с немного усталым вздохом.

– Хорошо, что они были записаны.

Они могут оказаться полезными кому-то когда-нибудь.

– Тем не менее, Реши, тебе следует быть осторожнее.

– Чем я занимался в последние годы, кроме как соблюдал осторожность, Баст? – Квоут наконец-то позволил раздражению отразиться в его голосе.

– Что хорошего это мне дало?

Кроме того, если то, что ты рассказал о Ктаэ верно, то все закончится слезами, независимо от того, что я сделаю.

Или это не правда?

Баст открыл было рот, а затем закрыл, очевидно не найдя ответа.

Затем он метнул взгляд в сторону Хрониста, в его глазах была мольба о поддержке.

Видя это, Квоут повернулся и посмотрел на Хрониста, также с любопытством поднимая бровь.

– Я уверен, что не знаю, ни в коей мере, – сказал Хронист, опустив взгляд, когда он открыл свою сумку и достал испачканный чернилами кусок ткани.

– Оба из вас видели в полной мере мое доблестное имя: Стойкий.

И это счастливая случайность, судя по всему.

Магистр Имен объявил мне выговор за трату его времени.

– Это звучит знакомо, – прошептал Квоут.

Хронист пожал плечами.

– В моем случае я поймал его на слове.

– Можешь ли ты вспомнить, как он оправдался?

– У него было много конкретной критики: я знал слишком много слов.

Я никогда не был голодным.

Я был слишком мягким...

Руки Хрониста были заняты чисткой кончика его пера.

– Я почувствовал, что он прояснил свое отношение, когда он сказал: "Кто бы мог подумать о таком маленьком бумажном скриве, что ты можешь вообще иметь какую-нибудь стойкость?"

Квоут улыбнулся с симпатией.

– Он действительно это сделал?

Хронист пожал плечами.

– На самом деле он назвал меня придурком.

Я пытался не обидеть здесь невинные уши нашего молодого друга. – Он кивнул на Баста.

– Из этого я могу сказать, что у него был тяжелый день.

Улыбка Квоута стала ещё шире.

– Жаль, что мы никогда не были в Университете в одно время.

Хронист последний раз протер перо мягкой тканью и поднес его к тускнеющему свету из окна трактира.

– Не совсем , – сказал он.

– Вам бы я не понравился.

Я был маленьким бумажным придурком.

И испорченным.

И полностью в себе.

– И что изменилось с тех пор? – спросил Квоут.

Хронист пренебрежительно выдохнул носом.

– Немногое, смотря о чем вы спрашиваете.

Но мне нравится думать, что мои глаза немного открылись. – Он прикрутил перо аккуратно обратно к своей ручке.

– И как это случилось, точнее? – спросил Квоут.

Хронист посмотрел через стол, выглядя удивленным вопросом.

– Точнее? – спросил он.

– Я здесь не для того, чтобы рассказывать истории. – Он засунул ткань обратно в свою сумку.

– Короче говоря, я волновался и покинул Университет в поисках зеленых пастбищ.

Лучшее из того, что я когда-либо делал.

Я узнал больше за месяц в дороге, чем за три года занятий.

Квоут кивнул.

– Теккам сказал то же самое: Ни один человек не может назвать себя храбрым, если никогда не проходил сотни миль.

Если вы хотите знать правду о том, кто вы есть, идите, пока люди не узнают ваше имя.

Путешествие является великим уравнителем, великим учителем, горькое, как лекарство, более жестокое, чем зеркало.

Длинный участок дороги расскажет вам о вас больше, чем сто лет спокойного самоанализа.

Глава 130
Вино и ветер.

Высказываение моих прощальных слов в Хаэрте заняло весь день.

Я разделил трапезу с Вашет и Темпи, и оба они дали мне больше советов, чем это было необходимо или даже просто желательно.

Селин поплакала и сказала мне, что придет ко мне в гости, когда она, наконец, получит красное.

Мы поборолись в последний раз и я боюсь, она позволила мне выиграть.

Наконец, я провел приятный вечер с Пенти, который превратился в приятную ночь, и в конце концов, в приятную позднюю ночь.

Мне удалось урвать несколько часов сна в бледные часы до рассвета.

Я рос среди Руэ, так что я был бесконечно удивлен, как быстро человек может пустить корни на месте.

Хотя я пробыл в Хаэрте менее чем два месяца, было трудно уходить.

Тем не менее, это было хорошо – вернуться снова на дорогу, направляясь к Алверону и Денне.

Пришло время забрать мою награду за хорошо выполненную работу и принести серьезное и довольно запоздалое извинение.

***

Через пять дней я шел через один из тех длинных, одиноких участков дороги, которые можно найти только в невысоких холмах восточного Винтаса.

Я был, как говорил мой отец, на краю карты.

За все эти дни я видел лишь одного или двух путников и ни одного постоялого двора.

Мысль о сне на открытом воздухе не была особенно тревожной, но я ел из моих карманов в течение нескольких дней, и горячее питание было бы весьма кстати.

Уже почти наступила ночь, и я медленно терял надежду получить что-то приличное на ужин, когда я увидел струйку белого дыма на краю сумеречного неба впереди меня.

Я принял его поначалу за фермерский дом.

Затем я услышал едва различимую музыку, и мои надежды на постель и горячую еду стали расти.

Но, как я прошел поворот дороги, я неожиданно нашел лучшее, чем любой придорожный трактир. Сквозь деревья я увидел высокий костер, мерцающий между двумя щемяще знакомыми фургонами.

Мужчины и женщины слонялись, разговаривая.

Один бренчал на лютне, а другой стучал в небольшой барабан стоящий напротив его ног.

Остальные устанавливали палатку между двумя деревьями, в то время, когда старая женщина устанавливала над костром треногу.

Актеры.

Что ещё лучше, я узнал знакомый рисунок на боку одного из фургонов.

Для меня она выделялась ярче, чем огонь.

Эти знаки означали, что это были настоящие актеры.

Моя семья, Эдема Руэ.

Когда я вышел из-за деревьев, один из мужчин крикнул, и прежде чем я смог перевести дыхание и начал говорить, три меча указывали на меня.

Внезапная тишина после музыки и разговоров больше, чем немного нервировала.

Красивый мужчина с черной бородой и серебрянной серьгой сделал медленный шаг вперед, не отрывая кончика своего меча от моих глаз.

– Отто!– Крикнул он в лес позади меня.

– Если ты дремал, я клянусь молоком матери, что выпотрошу тебя.

Кто ты, черт возьми?

Последнее относилось ко мне.

Но прежде чем я смог ответить, раздался голос из-за деревьев.

– Я здесь, Аллег, как...

Кто это?

Как, во имя Бога, он пробрался мимо меня?

Когда они направили свои мечи на меня, я поднял руки.

Это хорошая привычка, когда что-нибудь острое указывает на тебя.

Тем не менее я улыбался, когда говорил.

– Сожалею, что напугал вас, Аллег.

– Оставь это, – сказал он холодно.

– У тебя есть один выдох, чтобы сказать мне, почему ты крался вокруг моего лагеря.

Я не хотел говорить, а вместо этого обернулся, так что все у костра могли видеть футляр лютни, перекинутый через спину.

Поведение Аллега немедленно изменилось.

Он расслабился и вложил меч в ножны.

Другие последовали его примеру, когда он улыбнулся и подошел ко мне, смеясь.

Я тоже рассмеялся.

– Одна семья.

– Одна семья. – Он пожал мне руку и повернулся к огню, крича: "Получше ведите себя все.

– Сегодня вечером мы принимаем гостя! Повеселев, все вернулись к тому, чем занимались до моего прихода.

Толстяк, опоясанный мечом, топал из-за деревьев.

– Будь я проклят, если он прошел мимо меня, Аллег.

Он, вероятно, из...

– Он из нашей семьи, – гладко вставил Аллег.

– Ох, – сказал Отто, очевидно, опешив.

Он посмотрел на мою лютню.

– Тогда добро пожаловать.

– Я не проходил мимо, на самом деле, – соврал я.

Когда темнело, мой шаед делал меня очень труднозаметным.

Но это была не его вина, и я не хотел оставлять его в беде.

– Я услышал музыку и обошел вокруг.

Я думал, вы можете быть другой труппой, и я собирался их удивить.

Отто смерил Аллега взглядом, затем повернулся и потопал обратно в лес.

Аллег положил свою руку на мои плечи.

– Могу я предложить тебе выпить?

– Немного воды, если у вас есть запас.

– Гость не может пить воду у нашего костра, – запротестовал он.

– Только наше лучшее вино коснется твоих губ.

– Вода от Эдема слаще, чем вино для того, кто был в дороге. – Улыбнулся я ему.

– Тогда бери води и вино, любую, по твоему желанию. – Он провел меня к одному из фургонов, где была бочка с водой.

По традиции старше, чем время, я выпил ковш воды и использовал второй, чтобы вымыть руки и лицо.

Вытирая лицо насухо рукавом моей рубашки, я посмотрел на него и улыбнулся.

– Как хорошо быть снова дома.

Он хлопнул меня по спине.

– Пошли.

Позволь мне познакомить тебя с остальной твоей семьей.

Первыми были два мужчины, около двадцати лет, оба с неряшливыми бородами.

– Френ и Джош, два наших лучших певца, кроме меня, конечно. – Я пожал им руки.

Следующими были два музыканта, игравших на инструментах у костра.

– Гаскин играет на лютне.

Ларен играет на свирели и на барабане. – Они улыбнулись мне.

Ларен ударил по верхушке барабана большим пальцем, и барабан издал мягкое тум.

– Это Тим. – Аллег показал через огонь на высокого, мрачного мужчину, смазывающего меч.

– И ты уже познакомился с Отто.

Они охраняют нас от попадания в опасности на дороге. – Тим кивнул, коротко взглянув поверх своего меча.

– Это Анна. – Аллег указал на пожилую женщину со страдающим выражением лица и седыми волосами, убранными в пучок.

– Она нас кормит и играет роль матери для всех нас. – Анна продолжала резать морковь, игнорируя нас обоих.

– И далеко не последняя наша собственная сладкая Кети, которая держит ключ ко всем нашим сердцам. – У Кети были строгие глаза и рот, как тонкая линия, но выражение ее лица немного смягчилось, когда я поцеловал ее руку.

– И это все, – Аллег сказал это с улыбкой и маленьким поклоном.

– Как твое имя?

– Квоут.

– Добро пожаловать, Квоут.

Расслабься и будь самим собой.

Мы можем что-нибудь для тебя сделать?

– Немного вина, что вы упоминали ранее? – Я улыбнулся.

Он коснулся запястьем своего лба.

– Конечно!

Или может быть ты предпочитаешь эль?

Я кивнул, и он принес мне кружку.

– Отлично, – сказал я после дегустации, усаживаясь на удобный пенек.

Он коснулся воображаемой шляпы.

– Благодарю.

Мы были достаточно удачливы, чтобы проложить наш путь через Левиншир пару дней назад.

По какой дороге ты шел в последнее время?

Я потянулся назад и вздохнул.

– Не плохо для одинокого министреля. – Я пожал плечами.

– Я воспользовался возможностью представиться.

Я должен быть осторожным, так как я один.

Аллег мудро кивнул.

– Только безопасность мы имеем в номерах, – признался он, затем кивнул на мою лютню.

– Не соблаговолишь ли ты исполнить нам немного песен, пока мы ждем, когда Анна закончит обед?

– Конечно, – сказал я, отставляя вниз мою выпивку.

– Что бы вы хотели услышать?

– Можешь ли ты сыграть "Беги из города, лудильщик"?

– Могу ли я? вы спросили. – Я достал лютню из футляра и начал играть.

К припеву все прекратили делать то, чем они занимались и стали слушать.

Я даже увидел Отто вблизи края деревьев, когда он оставил свое патрулирование, заглянув к огню.

Когда я ее закончил, все с энтузиазмом зааплодировали.

– Ты можешь играть ее, – засмеялся Аллег.

Потом выражение его лица стало серьезным, и он постучал пальцем по рту.

– Не хотел бы ты идти по дороге с нами некоторое время? – Спросил он через минуту.

– Мы могли бы использовать другого музыканта.

Я взял паузу, чтобы рассмотреть это предложение.

– Куда вы направляетесь?

– Восточнее, – сказал он.

– Я должен попасть в Северен, – сказал я.

Аллег пожал плечами.

– Мы можем пойти в Северен, – сказал он.

– Если ты не возражаешь пойти длинной окружной дорогой.

– Я был вдали от семьи в течение длительного времени, – признался я, глядя на знакомые достопримечательности вокруг огня.

– Один это плохое число для Эдема на дороге, – убедительно сказал Аллег, пробегая пальцем по краю своей темной бороды.

Я вздохнул.

– Спроси меня снова утром.

Он хлопнул меня по колену, ухмыляясь.

– Хорошо!

Это означает, что у нас есть вся ночь, чтобы убедить тебя.

Я переложил мою лютню и отлучился на зов природы.

Возвращаясь, я встал на колени рядом с Анной там, где она сидела у костра.

– Что вы сделали для нас, мать? – спросил я.

– Тушенку, – коротко сказала она.

Я улыбнулся.

– Что в ней?

Анна покосилась на меня.

– Баранина, – сказала она, как будто я смел оспорить этот факт.

– Прошло очень много времени с тех пор, как я ел баранину, мать.

Могу я попробовать?

– Вы будете ждать, так же, как и все остальные, – сказала она резко.

– Даже немножко попробовать? – Выпрашивал я, даря ей свою лучшую заискивающую улыбку.

Старуха вздохнула, затем пожала плечами на это.

– Прекрасно, – сказала она.

– Но это будет не моя вина, если твой желудок заболит.

Я рассмеялся.

– Нет, мать.

Это будет не ваша вина. – Я протянул руку к длинной ручке деревянной ложки и вытянул ее.

После того, как я подул на нее, я откусил кусочек.

– Мать! – Воскликнул я.

– Это лучшее блюдо, которого касались мои губы за целый год.

– Хмф, – сказала она, косясь на меня.

– Это первейшая истина, мать, – сказал я искренне.

– Тот, кто не попробует эту прекрасную тушенку едва ли один из Руэ, на мой взгляд.

Анна повернулась перемешать горшок и прогнала меня, но выражение лица у нее было не столь резким, как это было раньше.

После остановки у бочки, чтобы пополнить мою кружку, я вернулся на свое место.

Гаскин наклонился вперед.

– Вы дали нам песню.

Не хотели бы вы что-нибудь услышать?

– Как насчет "Умного дудочника"? – спросил я.

Его лоб наморщился.

– Я не знаю такой.

– Это об умном Руэ, который обхитрил фермера.

Гаскин покачал головой.

– Я боюсь, что нет.

Я нагнулся, чтобы поднять мою лютню.

– Позвольте мне.

Это песня, которую должен знать каждый из нас.

– Возьмите что-нибудь еще, – запротестовал Ларен.

– Я сыграю вам что-нибудь на свирели.

Вы уже играли один раз для нас этим вечером.

Я улыбнулся ему.

– Я забыл, что ты играешь на свирели.

Ты будешь, как он, – убеждал я его, – Герой-дудочник.

Кроме того, вы кормите мой живот, а я буду кормить ваши уши. – Прежде, чем они нашли любые более действенные возражения, я начал играть, быстро и легко.

Они смеялись на всем ее протяжении.

С самого начала, когда Дудочник убивает фермера, до конца, когда он соблазняет жену убитого и дочь.

Я не стал играть последние два стиха, где горожане убивали Дудочника.

Ларен вытер свои глаза после того, как я ее закончил.

– Хех. Ты прав, Квоут.

Я не знаю песни лучшей, чем эта.

Кроме того... – Он бросил взгляд на Кети, туда, где она сидела напротив огня.

– Это честная песня.

Женщины не могут удержать свои руки от дудочника.

Кети насмешливо фыркнула и закатила глаза.

Мы говорили о мелочах о тех пор, пока Анна не объявила, что тушенка готова.

Все устремились к нему, нарушая тишину только ради комплимента Анне за ее готовку.

– Честно говоря, Анна, – спросил Аллег после второй миски.

– Разве ты не возвращала немного перца в Левиншире?

Анна выглядела самодовольной.

– Мы все имеем свои секреты, дорогой, – сказала она.

– Не дави на леди.

Я спросил у Аллега: – Разве эти времена не были хорошими для вас?

– О, конечно же, – сказал он между глотками.

– Три дня назад Левиншир был особенно хорош для нас. – Он подмигнул.

– Ты увидишь, насколько хорошо, в дальнейшем.

– Я рад слышать это.

– На самом деле. – Он наклонился заговорщицки вперед.

– Мы сработали так хорошо, что я чувствую себя достаточно щедрым.

Щедрым настолько, чтобы предложить тебе все, что ты хочешь.

Что-нибудь вообще.

Просите, и это твое. – Он наклонился ближе и сказал театральным шепотом: "Я хочу, чтобы ты знал, что это явная попытка подкупить тебя, чтобы ты остался с нами.

Мы хотим набить толстый кошелек, с помощью твоего прекрасного голоса.

– Не говоря уже о песнях, которым он мог бы научить нас, – вмешался Гаскин.

Аллег издал издевательское рычание.

– Не помогай ему в сделке, мальчик.

У меня есть чувство, что это будет достаточно трудно и так.

Я дал ему немного подумать.

– Я полагаю, я могу остаться...

Я позволил себе признак неуверенности.

Аллег знающе улыбнулся.

– Но...

– Но я должен спросить о трех вещах.

– Хмм, три вещи. – Он оглядел меня сверху донизу.

– Так же, как в одном из рассказов.

– Право, это только кажется, – настаивал я.

Он неохотно кивнул.

– Я предполагаю это сделать.

И как долго ты будешь путешествовать с нами?

– До тех пор, пока один из вас не захочет, чтобы я ушел.

– У кого-нибудь есть какие-нибудь проблемы с этим?

– Что если он попросит один из фургонов? – спросил Тим.

Его голос поразил меня, жесткий и грубый, как два кирпича скрежещущие друг о друга.

– Это не имеет значения, так как он будет путешествовать с нами, – поспорил Аллег.

– Они принадлежат всем нам, так или иначе.

И так как он не сможет уйти, если только мы не скажем...

Не было никаких возражений.

Аллег и я пожали друг другу руки в маленьком приветствии.

Кети подняла кружку.

– За Квоута и его песни! – сказала она.

– У меня такое чувство, что он будет стоить ту цену, какую бы не запросил.

Все выпили и я поднял свой бокал.

– клянусь молоком моей матери, что еще никто не заключал такой выгодной сделки, как вы со мной сегодня. – Это вызвало еще больше энтузиазма, и все снова выпили.

Вытерев рот, Аллег посмотрел мне в глаза.

– Так что же первое ты просишь у нас?

Я наклонил голову.

– Это сущая мелочь на самом деле.

У меня нет собственной палатки.

Если я собираюсь путешествовать с моей семьей...

– Больше ни слова! – Аллег взмахнул кружкой, словно король повелевающий наградить

– У тебя будет собственная палатка, заваленная мехами и одеялами в фут толщиной! – Он сделал жест над огнем в сторону Френа и Джоша.

– Идите, поставьте ее для него.

– Все в порядке, – запротестовал я.

– Я сам могу ее поставить.

– Тише. Им это полезно.

Заставляет чувствовать себя полезными.

Говоря о пользе... – он сделал другой жест Тиму.

– Можешь привести их?

Тим встал и прижал руку к животу.

– Сделаю через минуту.

Сейчас вернусь. – Он повернулся и пошел в лес.

– Мне не очень хорошо.

– Вот что бывает если есть что попало! – Откликнулся Отто.

Он вернулся к остальным.

– Однажды он поймет что не может есть больше меня, и не чувствовать себя больным после этого.

– Пока Тим занят раскрашиванием деревьев, я пойду и приведу их, – Лорен сказал это с завуалированным рвением.

– Я сегодня на страже, – сказал Отто.

– Я сделаю это.

– Я приведу их, – раздраженно сказала Кэйт.

Она посмотрела как двое мужчин вернулись на свои места и пошла в фургон слева от меня.

Джош и Френ вышли из другого фургона с палаткой веревками и колышками.

– Где ты ее хочешь? – спросил Джош.

– Это не тот вопрос, который ты обычно задаешь, а , Джош? – Френ шутливо подтолкнул приятеля локтем.

– Я обычно храплю, – предупредил я.

– Вы вероятно захотите, чтобы я был в стороне от остальных. – заметил я.

– Между теми двумя деревьями будет в самый раз.

– Я имею ввиду, с мужчиной, ты обычно знаешь где они это хотят, а, Джош? – продолжил Френ, пока они начали натягивать веревки.

Кэти вернулась через минуту, ведя за собой двух симпатичных молодых девушек.

У одной было худое лицо и тело, прямые короткие, как у мальчика, черные волосы.

Другая была более округлой, с вьющимися золотыми волосами.

Обе несли безнадежное выражение лица и выглядели приблизительно шестнадцати лет.

– Познакомься с Крин и Элли, – сказала Кети, указывая на девушек.

Аллег улыбнулся.

– Они – это одна из причин, из-за которых Левиншир был щедр к нам.

Сегодня вечером одна из них согреет тебя.

Мой подарок для тебя, как нового члена нашей семьи. – Он сделал вид, что рассматривает их.

– Какую бы ты хотел?

Я глянул на одну из них.

– Это сложный выбор.

Дай мне подумать немного.

Кети усадила их вблизи от края огня и поставила миску с рагу в руки каждой из них.

Девушка с золотыми волосами, Элли, съела деревянно несколько кусочков, а затем замедлилась до остановки, как игрушка, у которой кончился завод.

Ее глаза выглядели почти слепыми, как будто она что-то видела, чего не мог видеть никто из нас.

Глаза Крин, в с другой стороны, были яростно направлены на огонь.

Она чопорно сидела с миской на коленях.

– Девочки, – прошипел Аллег.

– Разве вы не знаете, что все изменится к лучшему, как только вы начнете сотрудничать? – Элли сделала еще один медленный укус, затем остановилась.

Крин уставилась в огонь, ее спина была напряжена, выражение лица было твердым.

Оттуда, где она сидела у камина, Анна ткнула в них своей деревянной ложкой.

– Ешьте! – Ответ был таким же, как и раньше.

Один медленный укус.

Один напряженный вызов.

Хмурясь, Анна наклонилась поближе и схватила темноволосую девушку крепко за подбородок, а другой рукой потянулась за миской тушенки.

– Не надо, – остановил я.

– Они поедят, когда достаточно проголодаются.

Аллег посмотрел на меня с любопытством.

– Я знаю, о чем говорю.

Лучше дайте им что-нибудь попить.

Старая женщина посмотрела на меня так, словно все равно собиралась делать по своему, но потом пожала плечами и отпустила челюсть Крин.

– Отлично.

Так или иначе – мне надоело кормить ее насильно.

От нее одни неприятности.

Кэти хмыкнула в знак согласия.

– Маленькая сучка напала на меня, когда я развязала ее, чтобы та помылась – сказала она, отводя волосы с лица и показывая царапины.

– Чуть не выцарапала проклятый глаз.

– И еще пыталась сбежать, – сказала Анна, все еще хмурясь.

– Мне пришлось начать давать ей наркотики на ночь – она сделала жест отвращения.

– Пусть голодает, если хочет.

Ларен вернулся к костру с двумя кружками и поставил их так, чтобы девушки могли дотянуться.

– Вода? – спросил я.

– Эль– ответил он.

– Это будет лучше для них, если они не едят совсем.

Я подавил свой протест.

Элли пила в той же отрешенной манере, что и ела.

Крин перевела взгляд с огня на меня, на кружку, на меня.

Я испытал почти физический шок от ее сходства с Денной.

Все еще глядя на меня, она выпила.

Ее жесткие глаза не отражали того что происходит у нее в голове.

– Посадите их рядом со мной, – сказал я.

– Это поможет мне сделать выбор.

Кэйт подвела их.

Элли была послушна.

Крин упиралась.

– Будь осторожен с этой, – Кэйт кивнула на темноволосую девушку.

– Она царапается.

Вернулся несколько побледневший Тим.

Он сел у костра рядом с Отто и тот подтолкнул его локтем.

– Хочешь еще немного тушенки? – зло спросил он.

– Отвали, – слабо прохрипел Тим.

– Немного эля может помочь животу, – посоветовал я.

Он кивнул, отчаянно желая, чтобы что-то помогло ему.

Кэйт подала ему кружку.

Девушки продолжали сидеть по обе стороны от меня, лицом к огню.

Вблизи я рассмотрел то, что не заметил раньше.

Темный синяк сзади, на шее, Крин.

Запястья блондинки били натерты о веревку, но у Крим запястья были покрыты размокшими коростами.

При всем этом, от них пахло чистотой.

Их волосы были причесаны, одежду недавно стирали.

Кэйт следила за ними.

Так же вблизи они были гораздо прекраснее.

Я протянул руки и коснулся их плеч.

Крин вздрогнула и застыла.

Элли не отреагировала вовсе.

Со стороны деревьев Френ крикнул: – Готово.

Хочешь чтобы мы лампу зажгли?

– Да, пожалуйста, – откликнулся я.

Я посмотрел сначала на одну девушку, затем на вторую, взглянул на Аллега.

– Я не могу выбрать между ними, – сказал я честно.

– Так что я беру обоих.

Аллег недоверчиво засмеялся.

Затем, увидев, что я серьезен, запротестовал: – Ну чего ты.

Это совсем не честно по отношению к остальным.

К тому же, вряд ли ты сможешь..

Я весьма откровенно на него посмотрел.

– Хорошо, – отступил он, – даже если ты можешь...

– Это вторая вещь, что я прошу, – сказал я формально.

– Обе они.

Отто вскрикнул, протестуя, и его поддержали Гаскин и Ларен.

Я ободряюще им улыбнулся.

– Только на одну ночь.

Френ и Джош вернулись, установив мою палатку.

– Скажи спасибо, Отто, он не попросил тебя. – Сказал Френ здоровяку.

– Это то, чего бы попросил Джош, а Джош?

– Захлопнись, Френ, – раздраженно сказал Отто.

– Теперь мне не хорошо.

Я встал и повесил лютню на одно плечо.

А затем повел двух прекрасных девушек, одну золотую, одну темную, к моей палатке.