Текст книги "Страх Мудреца. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 83 страниц)

Глава 118
Цель

Вашет и я боролись, двигаясь взад и вперед по предгорьям Адемре.

После всего проведенного здесь времени, я почти не замечал ветра.

Он был такой же неотъемлемой частью ландшафта, как неровности почвы под ногами.

Несколько дней он был мягок, – лишь создавал узоры в траве, да забивал мои волосы мне в глаза, не более того.

В другие дни он был достаточно сильным, чтобы свободно проникать сквозь одежду и кусать мое тело.

Он мог обрушиться на вас с неожиданных направлений, без предупреждения, толкая вас столь же твердо, как будто это был не ветер, а чья-то рука.

– Почему мы тратим столько времени на рукопашный бой? – спросил я Вашет после того, как я сделал Сбор Клевера.

– Потому что твоя борьба еще сырая, – ответила Вашет, блокируя меня Водяной Мельницей.

– Потому что ты смущаешься меня каждый раз, когда мы боремся.

И потому, что три раза из четырех ты проигрываешь ребенку вполовину меньше тебя.

– Но мой бой на мечах еще хуже, – сказал я, кружа в ожидании, когда она откроется.

– Хуже, – признала она.

– Вот почему я не позволяю тебе бороться ни с кем, кроме меня.

Ты еще слишком неопытный.

И мог бы травмировать кого-нибудь.

Я улыбнулся.

– Я думаю, что суть в этом.

Вашет нахмурилась, потом небрежно протянула руку, чтобы захватить мое запястье и плечо, скрутив меня в Спящем Медведе.

Ее правая рука держала мое запястье у меня над головой, вытянув руку в неловкий угол, в то время как ее левая крепко прижалась к моему плечу.

Беспомощный, я был вынужден согнуться в талии, глядя в землю.

– Вех, – сказал я, признавая поражение.

Но Вашет не выпустила меня.

Она повернулась и давление на мое плечо увеличилось.

Мелкие кости запястья начали болеть.

– Вех, – сказал я немного громче, думая, что она не слышала меня.

Но она держала меня, закручивая немного сильнее мое запястье.

– Вашет? – Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на нее, но из этого положения все, что я мог видеть – только ее ноги.

– Если суть всего этого, чтобы причинить кому-нибудь боль, – сказала она, – почему я должна отпустить тебя?

– Это не то, что я имел в виду... – Вашет надавила сильнее и я замолчал.

– Что является целью Спящего Медведя? – спросила она спокойно.

– Чтобы вывести из строя твоего соперника, – сказал я.

– Очень хорошо. – Вашет начала наваливаться вниз с медленной, неустанной силой ледника.

Тупая боль начала распространяться в плече, а также в моих запястьях.

– Скоро твоя рука будет вывернута из сустава твоего плеча.

Твои сухожилия растягиваются и отделятся от костей.

Твои мышцы будут порваны и твоя рука будет висеть, как мокрая тряпка с твоей стороны.

Тогда послужит Спящий Медведь этой цели?

Я боролся изо всех сил не много, чисто из животного инстинкта.

Но это только превратило жгучую боль во что-то острее, и я остановился.

За время моего обучения я ни разу не оказывался в столь неизбежном положении.

Каждый раз я оказывался беспомощным, но это был первый раз, когда я действительно почувствовал этот путь.

– Целью Спящего Медведя является контроль, – спокойно сказала Вашет.

– Прямо сейчас ты мой и сделаешь, что я захочу.

Я могу двигать тебя или сломать тебя или дать тебе свободу.

– Я бы предпочел свободу, – сказал я, стараясь говорить больше с надеждой, чем с отчаянием.

Возникла пауза.

Затем она спокойно спросила: – Что является целью Спящего Медведя?

– Контроль.

Я почувствовал, что ее руки отпустили меня и встал, медленно крутя своим плечом, чтобы облегчить боль.

Вашет стояла там же, нахмурившись на меня.

– Суть всего это контроль.

Сначала ты должен научиться контролировать себя.

Тогда ты сможешь контролировать окружающее.

Таким образом ты получаешь контроль над теми, кто стоит против тебя.

Это Летани.

***

Проведя большую часть месяца в Хаэрте, я не мог не почувствовать, что дела идут на лад.

Вашет признала что мои знания языка улучшились, поздравив меня с тем что я говорю словно ребенок, а не идиот.

Я продолжал встречаться с Селин на лужайке у Меч-Дерева.

Я с нетерпением ждал этих встреч, хотя она и избивала меня с веселой жестокостью каждый раз.

Прошло три дня, прежде чем я смог ударить ее.

Это интересная строка в длинной истории моей жизни, не правда ли?

Идите все и я вам расскажу

Историю о смелом и отважном

О Квоуте Бескровном – чародее

О том как храбро он сражался

С девчонкой в двое меньшей, в самом деле

И слушайте, как все произошло

Как храбро мощный он нанес удар

Которым сбил ее на сочную траву,

И как от счастья он и радости сиял.

И как бы это не звучало – я был горд.

Гордиться было чем.

Селин поздравила меня, когда это произошло, и казалась немного удивленной, что я оказался способен на это.

Там, в длиной тени Меч-Дерева она показала мне свой вариант Ломающего Льва в качестве награды, и добавила озорную, дружескую улыбку.

В тот день мы рано закончили предписанные нам бои.

Я пошел и сел на ближайший камень, сглаженный так, чтобы быть удобным для сидения.

Я осмотрел десяток небольших ран, полученных схватке и приготовился наблюдать за Меч-Деревом, пока Вашет не вернется за мной.

Селин была не из тех, кто может сидеть и ждать.

Она подошла к Меч-Дереву и остановилась в нескольких футах от самых длинных веток, что раскачивались и танцевали на ветру, отправляя по кругу острые как бритва листья, в диком кружении.

Затем она опустила плечи и бросилась под свод кроны, через тысячи безумно кружащихся листьев.

Я был слишком поражен, чтобы кричать. Я преодолел половину расстояния, прежде чем услышал ее смех.

Я смотрел как она мечется, прыгает и кружится. Ее маленькое тело уклонялось от ветра, бросавшего в нее листья, словно она играла в салки.

Она проделала половину пути к стволу и остановилась.

Она поднырнула под лист, протянув руку отбила его, иначе он порезал бы ее.

Нет. Она не просто ударила.

Она использовала Метель.

Я следил за ее продвижением еще ближе стволу, как она раскачивалась в перед и назад, защищая себя.

Сначала она использовала Деву Расчесывающую Волосы, затем Обратный Танец.

Затем она скользнула в сторону отказавшись от Кетан.

Она присела и проскочила с щель между листьями, добравшись до ствола, и хлопнув по нему рукой.

И снова вернулась под крону.

Она сделала Выжимающего Сидр, нырнула, повернулась и побежала, пока не выскочила из под нависающих листьев.

Она не закричала с триумфом, как сделал бы ребенок из Содружества, но она подпрыгнула и вскинула руки в знак победы.

Затем, все еще смеясь, прошлась колесом.

Я не дыша снова и снова следил за игрой Селин. Как она движется в глубь и наружу танцующих листьев.

Она не всегда доходила до ствола.

Дважды она отпрыгивала от листьев не добираясь до него. И даже с моего места было видно, что она сердится.

Один раз она подскользнулась и была вынуждена выползать из под листьев.

Но она добралась до ствола четыре раза, каждый раз празднуя вскинутыми руками, смехом и идеальным колесом.

Она остановилась, лишь когда Вашет вернулась

Со стороны я наблюдал, как Вашет бушевала и выговаривала ей.

Я не мог слышать сказанного, но язык тела был громок.

Селин смотрела вниз и переступала с ноги на ногу.

Вашет покачала пальцем и запястьем в сторону девочки.

Это был нагоняй, который получают все дети.

Держись подальше от соседского сада.

Не дразни овец Бентона.

Не играй в салки среди тысячи кружащихся лезвий священного дерева твоего народа.

Глава 119
Руки.

Однажды Вашет признала мои успехи в языке лишь умеренно неловкими, она подготовила для меня возможность поговорить со странной группой людей, разбросанной вокруг Хаэрта.

Это был болтливый старик, который вышивал шелковой нитью во время бесконечной болтовни, рассказывая странные, бессмысленные, полубредовые истории.

Одна была история про мальчика, который поставил на голову ботинки, чтобы уберечь от смерти кошку, другая была про семью, которая поклялась съесть гору камень за камнем.

Я никогда не мог получить из них какой-нибудь смысл, но я вежливо слушал и пил сладкое пиво, которое он предлагал мне.

Я познакомился с двойняшками, которые делали свечи и показывали мне па странных танцев.

Я провел день с дровосеком, который в течении нескольких часов говорил только о расщеплении дерева.

Сначала я думал, что это были важные члены общества.

Я думал, что может быть Вашет выставила меня напоказ перед ними, чтобы показать, каким цивилизованным я стал.

Только когда я провел утро с Двупалым, тогда я понял, что она послала меня к каждому из этих людей с надеждой, что я чему-нибудь научусь.

Двупалый это не его настоящее имя.

Просто у меня он ассоциировался именно так.

Он был поваром в школе и я видел его при каждом приеме пищи.

Его левая рука была целой, но правая была жестоко искалечена, оставив лишь большой и указательный пальцы.

Вашет послала меня к нему утром и мы вместе готовили обед и разговаривали.

Его звали Нэйден.

Он сказал мне, что провел десять лет среди варваров.

Более того, он привез более чем двести тридцать серебряных талантов обратно в школу, прежде чем был ранен и не мог больше сражаться.

Он отметил последнее несколько раз и я могу сказать, что это было для него особым предметом гордости.

Зазвонили колокола и народ посочился в столовую.

Нэйден вычерпывал тушенку, которую мы сделали, горячую и густую с кусочками говядины и моркови.

Я отрезал ломтики теплого белого хлеба для тех, кто хотел их.

Мы обменивались кивками и иногда вежливыми жестами с теми, кто проходил в очереди.

Я был достаточно осторожен, чтобы осуществлять только самый краткий зрительный контакт, и пытался убедить себя, что это было просто совпадением, что так мало людей, казалось, были заинтересованны сегодня в хлебе.

Карсерет устроила показ своих чувств на всеобщее обозрение.

Сначала она добралась до начала очереди, а затем сделала широко видимый жест [брезгливого отвращения] перед уходом, оставив свою деревянную тарелку.

Позже Нэйден и я, как правило, мыли посуду.

– Вашет рассказывала мне, что твое фехтование развивается плохо, – сказал он без предисловий.

– Она говорит, что ты слишком сильно боишься своих рук, и это делает тебя нерешительным. – [Строгий упрек.]

Я застыл в ответ на его резкость, борясь с желанием посмотреть на его изувеченную руку.

Я кивнул, не доверяя себе говорить.

Он отвернулся от чугунка, который он был очищал и протянул перед собой руку.

Это был дерзкий жест, и лицо его было тяжелым.

Тогда я посмотрел, поскольку игнорировать это было бы грубым.

Остались только его большой и указательный пальцы, достаточно, чтобы брать вещи, но не достаточно для любой тонкой работы.

Половину его руки составляла масса сморщенных шрамов.

Я сдерживал свое лицо прежним, но это было тяжело.

В некотором смысле я увидел свои худшие опасения.

Я чувствовал себя очень стесненным из-за моих неповрежденных рук и боролся с желанием сжать их в кулаки или спрятать за спиной.

– Прошел десяток лет с тех пор, как эта рука держала меч, – сказал Нэйден.

[Гордый гнев.]

[Сожаление.]

– Я долго думал о том бое, в котором были потеряны мои пальцы.

Я не терял их из-за опытного противника.

Они упали из-за нескольких варварских рук, которые были лучше приспособлены для лопаты, нежели для меча.

Он согнул два пальца.

В некотором смысле ему повезло.

Были и другие Адем в Хаэрте, потерявшие обе руки или глаза или конечности до локтя или колена.

– Я долго думал.

Как я мог спасти мою руку?

Я думал о моем контракте защищать барона, чьи земли были охвачены восстанием.

Я думал: что, если бы я не взял этот контракт?

Я думал: что, если бы я потерял левую руку?

Я не мог говорить, но я мог держать меч. – Он позволил своей руке упасть в бок.

– Но держать меч не достаточно.

Надлежащему наемнику требуется два меча.

Я никогда не мог сделать Любовник из окна или Спящий Медведь только с одной...

Он пожал плечами.

– Это роскошь оглядываться назад.

Вы всегда это можете сделать, но это бесполезно.

Я носил красное с гордостью.

Я принес более двух сотен и тридцати талантов в школу.

Я был вторым камнем, и я сделал бы третий со временем.

Нэйден снова поднял свою покалеченную руку.

– Я мог бы не получить ничего из этого, если бы я жил в страхе потерять мою руку.

Если бы я вздрогнул и сжался, я никогда бы не принял Латанта.

Никогда не стал бы вторым камнем.

Я был бы целым, но я был бы меньшим, чем я есть сейчас.

Он повернулся и начал снова драить горшки.

Через некоторое время я присоединился к нему.

– Разве это плохо? – спросил я тихо, не в состоянии помочь себе.

Долгое время Нэйден не отвечал.

– Когда это впервые случилось, я подумал: это было не так плохо.

У других раны были хуже.

Другие умерли..

Я был удачливее, чем они.

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

– Я пытался думать, что это не так плохо.

Моя жизнь продолжалась.

Но нет.

Жизнь остановилась.

Многое было потеряно.

Все было потеряно.

Затем он сказал, – Когда я сплю, у меня есть две руки.

Мы закончили блюда вместе, разделяя между собой молчание.

Иногда это все, чем вы можете поделиться.

***

Селин учила меня своим собственным урокам.

А именно, что есть противники, которые, не колеблясь наносят удар, пинок или засаживают локтем мужчине прямо в его гениталии.

Никогда достаточно сильно, чтобы постоянно ранить меня, уверяю вас.

Она сражалась всю свою молодую жизнь и обладала контролем, который так высоко ценился Вашет.

Но это означало, что она точно знала, насколько сильно ударить, чтобы оставить меня ошеломленным и шатающимся, делая ее победу абсолютно бесспорной.

Так что я сидел на траве, чувствуя уныние и тошноту.

После потери мной трудоспособности, Селин утешительно хлопала меня по плечу, прежде чем пройти беспечно мимо.

Без сомнений идя снова танцевать среди ветра, подбрасывающего ветви меч-дерева.

– Вы занимались хорошо до конца, – сказала Вашет, опускаясь на землю напротив меня.

Я ничего не сказал.

Как ребенок, играющий в кошки-мышки, это была моя искренняя надежда, что если я закрою глаза и останусь совершенно неподвижным, боль не сможет найти меня.

– Ну, я видела ее удар, – отмахнулась Вашет.

– Он был не таким тяжелым, как этот. – Я слышал, как она вздохнула.

– Тем не менее, если тебе необходим кто-то, чтобы посмотреть на них и убедиться, что они все еще неповреждены...

Я слегка усмехнулся.

Это было ошибкой.

Невероятная боль развернулась в паху, переходя вниз на мое колено и вверх до моей груди.

Тошнота выкрутилась из меня и я открыл глаза, чтобы стабилизировать себя.

– Она вырастет из этого, – сказала Вашет.

– Я надеюсь на это, – сказал я сквозь зубы.

– Это вредная привычка.

– Это не то, что я имела в виду, – сказала Вашет.

– Я имею в виду, что она вырастет высокой.

Надеюсь, тогда она будет распространять свое внимание более равномерно по всему телу.

Сейчас она попадает по паху слишком регулярно.

Это делает ее легко предсказуемой и позволяет защититься. – Она дала мне указание взглядом.

– Для любого с малейшим умом.

Я снова закрыл свои глаза.

– Не надо уроков прямо сейчас, Вашет, – попросил я.

– Я готов выблевать вчерашний завтрак.

Она поднялась на ноги.

– Это звучит, как наилучшее время для урока.

Вставай.

Ты должен научиться сражаться, когда ты ранен.

Этот бесценный навык Селин дает тебе возможность попрактиковаться.

Ты должен поблагодарить ее.

Зная, что спорить было бессмысленно, я поднялся на ноги и начал осторожно идти в сторону моего обучения владения мечом.

Вашет поймала меня за плечо.

– Нет. Только руки.

Я вздохнул.

– Должны ли мы, Вашет?

Она подняла борь на меня.

– Должны ли мы что?

– Должны ли мы концентрироваться всегда на рукопашном бое? – сказал я.

– Мое фехтование все больше и больше откладывается назад.

– Разве я не твой учитель? – спросила она.

– Кто скажет тебе, что лучше?

– Мне потом использовать эти навыки, во внешнем мире – ответил я многозначительно.

– И там, снаружи, я бы хотел пользоваться мечем, а не кулаком.

Вашет опустила руки с безразличным выражением.

– Почему это?

– Потому что у других будут мечи, – ответил я.

– И если я сражаюсь, то намерен победить.

– Победить в схватке с мечом легче? – спросила она.

Внешнее спокойствие Вашет должно было предупредить меня, что я встал на тонкий лед разговора, но я отвлекся на тошнотворную боль, исходящую от моего паха.

Хотя, честно говоря, даже если бы она меня не отвлекала, то, возможно, я этого не заметил.

Мне было все более комфортно с Вашет, слишком комфортно, чтобы быть достаточно осторожным.

– Конечно, – сказал я.

– Иначе зачем носить меч?

– Это хороший вопрос, – сказала она.

– Зачем носить меч?

– Почему ты ничего не носишь?

Так ты сможешь использовать это.

Вашет посмотрела на меня с явным отвращением.

– Почему мы утруждаем себя изучением вашего языка? – Спросила она сердито, обращаясь ко мне, схватив мою челюсть, щипая мои щеки и заставляя открывать рот, как если бы я был пациентом в Медике, который отказывается от лечения.

– Зачем тебе нужен этот язык, если будет работать меч?

Скажи мне, так?

Я пытался вырваться, но она была сильнее меня.

Я пытался оттолкнуть ее, но она стряхнула мои размахивающие руки прочь, как если бы я был ребенком.

Вашет отпустила мое лицо, затем привлекла мое запястье, дергая мою руку перед моим лицом.

– Почему у тебя кисти, а вовсе не ножи на концах твоих рук?

Затем она отпустила мое запястье и сильно ударила меня по лицу ладонью.

Если я говорю, что она ударила меня, вы можете получить неправильное впечатление.

Это была не драматическая пощечина, подобная тем, что вы видите на сцене.

Она не была обидной, жгучая пощечина ожидающей леди, сделанная по гладкой коже и слишком знакомая дворянину.

Это не было даже более профессиональной пощечиной от обслуживающей девушки, защищающей себя от нежелательных пьяных объятий.

Нет. Это едва ли было пощечиной вообще.

Пощечина производится с помощью пальцев или ладони.

Она жалит или пугает.

Вашет ударила меня ладонью, но вложила в нее силу всей своей руки.

От плеча.

За этим стоял сложный механизм поворота ее бедер, ее сильных ног, упирающихся в землю и земли под ней.

Это все было сделано, чтобы поразить меня ее ладонью, и единственная причина, что она не искалечила меня было то, что даже в середине ее ярости, Вашет всегда идеально контролировала себя.

Поскольку она контролировала себя, Вашет не выбила мне челюсть или не отправила в бессознательное состояние.

Но она заставила загреметь мои зубы и зазвенеть мои уши.

Это заставило мои глаза закатиться и сделало мои ноги ватными и дрожащими.

Я мог упасть, если бы Вашет не схватила меня за плечо.

– Ты думаешь, я учу тебя секретам меча, чтобы ты мог выйти на улицу и использовать их? – потребовала она.

Я смутно понял, что она кричала.

Это был первый раз, когда я когда-либо слышал, как один из Адем повысила свой голос.

– Что ты думаешь, мы здесь делаем?

Когда я уже валялся ошеломленный от ее хватки, она ударила меня снова.

В этот раз ее рука больше попала по моему носу.

Боль была удивительной, как если бы кто-то загнал ледяную щепку прямо мне в мозг.

Это вывело меня из глубокого оцепенения, так что я был полностью готов, когда она ударила меня в третий раз.

Вашет держала меня на мгновение, в то время, когда мир закрутился, затем отпустила.

Я сделал один неустойчивый шаг и рухнул на землю, как марионетка, которой обрезали нитки.

Не без сознания, но глубоко ошеломленный.

Мне потребовалось много времени, чтобы собраться.

Когда я, наконец, смог сесть, мое тело чувствовалось свободным и громоздким, как если бы оно было разобрано и снова составлено вместе несколько другим образом.

К тому времени, когда я собрал свой ум достаточно, чтобы оглядеться вокруг, я остался один.

Глава 120
Доброта.

Через два часа я сидел один в столовой.

Голова болела и одна сторона моего лица была горячей и опухшей.

Я укусил мой язык в определенный момент, поэтому было больно есть и чувствовался постоянный привкус крови.

Мое настроение было именно таким, что вы можете себе представить, за исключением того, что оно было еще хуже.

Когда я увидел промелькнувшую красную форму, скользнувшую на скамейку напротив меня, я боялся посмотреть вверх.

Если это была Карсерет, это было бы плохо.

Но Вашет могла быть еще хуже.

Я подождал, пока столовая почти опустела прежде чем прийти, чтобы поесть, надеясь избежать их обоих.

Но взглянув вверх, я увидел, что это была Пенти, ожесточенная молодая женщина, которая побила Шейн.

– Привет, – сказала она по-атурански с легким акцентом.

Я прожестикулировал [вежливое формальное приветствие.]

Учитывая, как прошел мой день, я подумал, что лучше быть осторожным, насколько это возможно.

Комментарии Вашет привели меня к мысли, что Пенти была высокопоставленным и уважаемым членом школы.

При всем этом, она не была очень старой.

Возможно, это было ее маленькое телосложение или ее лицо в форме сердца, но она не выглядела намного больше, чем двадцатилетняя.

– Можем мы поговорить на твоем языке? – спросила она на атуранском.

– Будь добр.

Я нуждаюсь в разговорной практике.

– Я с удовольствием присоединюсь к вам, – сказал я по-атурански.

– Вы очень хорошо говорите.

Я ревную.

Когда я говорю по-адемски, я чувствую себя большим медведем в человеческом обличии, топающим вокруг в тяжелых сапогах.

Пенти улыбнулась маленькой, застенчивой улыбкой, а затем прикрыла рот рукой, слегка покраснев.

– Это правильно, улыбаться?

– Это правильно и вежливо.

Улыбка, например, показывает небольшое веселье.

Как идеал, когда я немножко пошутил.

Пенти убрала руку и повторила застенчивую улыбку.

Она была очаровательна, как весенние цветы.

Это облегчило мое сердце при взгляде на нее.

– Как правило, – сказал я, – я могу улыбнуться в ответ на вашу улыбку.

Но здесь, я беспокоюсь, остальные воспримут это, как невежливость.

– Пожалуйста, – сказала она, делая серию жестов достаточно широкую, чтобы увидел любой.

[Смелое приглашение.]

[Умоляющая просьба.]

[Приглашение к знакомству.]

– Я должна практиковаться.

Я улыбнулся, хотя и не так широко, как я делал обычно.

Частично из осторожности, а отчасти потому, что мое лицо болело.

– Это хорошее чувство – улыбаться снова, – сказал я.

– Я беспокоюсь о своей улыбке. – Она начала жестикулировать и остановила себя.

Выражение ее лица изменилось, глаза немного сузились, как будто она была раздражена.

– Это? – Спросил я, показывая [мягкое беспокойство.]

Она кивнула.

– Как ты делаешь это со своим лицом?

– Это похоже на это: я немного двинул свои брови.

– Кроме того, как женщина, вы могли бы сделать это, – я чуть-чуть поджал губы.

– Я бы сделал это, поскольку я мужчина. – Я расслабил губы, немного нахмурившись вместо этого.

Пенти безучастно посмотрела на меня.

[Ошеломление.]

– Это отличается для мужчин и женщин? – спросила она, выражая недоверие своим тоном.

– Только некоторые, – успокоил я ее.

– И только в мелочах.

– Так много всего бывает, – сказала она, позволив ноту отчаяния в своем голосе.

– В семьях каждый понимает другого по малейшим движениям лица.

Ты растешь, наблюдая.

Ты знаешь все об этом.

Те друзья, с которыми прошла ваша юность, прежде знают вас лучше, чем улыбка для всех.

Это просто с ними.

Но это... – Она покачала головой.

– Разве можно запомнить, когда правильно показывать зубы?

Как часто я должна встречаться взглядом?

– Я понимаю, – сказал я.

– Я очень хорошо говорю на своем языке.

Я могу сделать умные замечания.

Но это бесполезно. – Я вздохнул.

– Удерживать мое лицо все еще очень трудно.

Я чувствую, что всегда задерживаю дыхание.

– Не всегда, – сказала она.

– Мы не всегда удерживаем лицо.

Когда вы с... – Она замолчала, а затем быстро прожестикулировала [извинение.]

– У меня нет близких, – сказал я.

[Нежное сожаление.]

– Я надеялся развиться рядом с Вашет, но боюсь, что все испортил сегодня.

Пенти кивнула.

– Я вижу. – Она протянула руку и провела пальцем по краю моего лица.

Я почувствовал прохладу рядом с опухолью.

– Ты должен был очень ее разозлить.

– Я могу сказать, что у меня все еще звенит в ушах, – сказал я.

Пенти покачала головой.

– Нет. Твои отметины. – Она показала на свое собственное лицо в этот раз.

– С другой стороны, это может быть ошибкой, но Вашет не оставила бы такого, если бы она не хотела, чтобы все увидели это.

Мой живот куда-то провалился и рука бессознательно пошла к моему лицу.

Конечно.

Это было не просто наказание.

Это было послание всем в Адемре.

– Ну я и дурак, – мягко сказал я.

– Я не понимал этого до сих пор.

Мы ели спокойно в течение нескольких минут, прежде чем я спросил: – Почему ты пришла, чтобы сидеть со мной сегодня?

– Когда я увидела тебя сегодня, я подумала, что слышала, как многие люди говорят о тебе.

Но я ничего не знала о тебе лично. – Пауза.

– А что говорят другие? – сказал я с небольшой, кривой улыбкой.

Она протянула руку, чтобы прикоснуться к углу моего рта кончиками пальцев.

– Это, – сказала она.

– Что это за согнутая улыбка?

[Нежная насмешка], прожестикулировал я, объясняя.

– Но над собой, а не над вами.

Я могу догадываться, что они говорили.

– Ничего плохого, – мягко сказала она.

Пенти посмотрела на меня, а затем мне в глаза.

Они были огромными на ее маленьком лице, чуть темнее серого, чем обычно.

Они были настолько яркими и ясными, что когда она улыбалась, их вид чуть не разбил мое сердце.

Я чувствовал, как слезы наворачиваются на глаза и я быстро посмотрел вниз, смущенный.

– О! – Тихо сказала она, и прожестикулировала [поспешное извинение за проблему.]

– Нет. Я неправильно улыбаюсь и встречаюсь глазами.

Я имела в виду это. – [Вид поощрения.]

– Вы правы с улыбкой, – сказал я, не поднимая глаз, яростно мигая, пытаясь очистить их от слез.

– Это неожиданная доброта в день, когда я не заслуживаю этого.

Вы первая, кто заговорил со мной по своему собственному желанию.

И ваше лицо настолько приятно, что болит мое сердце. – Я сделал [благодарность] моей левой рукой, радуясь, что мне не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы показать ей, как я себя чувствую.

Ее левая рука пересекла стол и схватила мою.

Потом она повернула руку кверху ладонью и тихонько сжала, утешая, мою ладонь.

Я поднял голову и, как я надеялся, ободряюще улыбнулся.

Она почти зеркально ее повторив, прекратила улыбаться.

– Я тревожусь о моей улыбке.

– Вы не должны.

Ваша улыбка идеальна.

Пенте посмотрела на меня еще раз, наши глаза встретились, и сердце мое рванулось прочь из груди.

– Правда?

Я кивнул.

– На моем родном языке в честь ее я написал бы ... – Я пришел в себя, покрывшись потом, когда понял, что чуть было не сказал "песня".

– Стихотворение? – любезно предложила она.

– Да, – быстро сказал я.

– Эта улыбка достойна стихотворения.

– Тогда напишите его, – сказала она.

– На моем языке.

– Нет, быстро сказал я.

– Это было бы медвежье стихотворение.

Для вас оно было бы слишком неуклюжим.

Это только, казалось, подстрекало ее, и ее глаза стали нетерпеливыми.

– Сделай это.

Если будет неуклюже, то это заставит меня чувствовать себя лучше, несмотря на мои собственные ошибки.

– Если я напишу его, – я угрожал. – Вы должны сделать тоже.

На моем языке.

Я думал, это отпугнет ее, но после минутного колебания она кивнула.

Я думал что единственной поэзией Адем, которую я слышал были: несколько отрывков от старого вышивальщика шелком и история Шейн о лучнике.

Это было не так много, чтобы продолжить.

Я думал о тех словах, что я знал и их звучании.

Я почувствовал резко отсутствие моей лютни.

Вот почему у нас есть музыка, в конце концов.

Слова не всегда могут передать то, что нам нужно, в отличие от нее.

Музыка нужна тогда, когда пропадают слова.

Наконец, я нервно огляделся, радуясь, что только рассеянная горстка людей оставалась в столовой.

Я наклонился к ней и сказал:

Дважды опасна Пенти

Но не мечом, как продолжением руки,

Изгибом рта нежнее всех цветов,

Разящим сердце с десяти шагов.

Она снова улыбнулась и в этот раз она сделала, как я сказал.

Я почувствовал ее остроту в своей груди.

У Фелуриан была красивая улыбка, но она была старой и знающей.

Улыбка Пенти сияла, как новенький пенни.

Она была как свежая вода для моего иссушенного, уставшего сердца.

Сладкая улыбка молодой женщины.

Не было ничего лучшего в мире.

Она стоит больше, чем соль.

Что-то в нас заболевает и умирает без нее.

Я уверен в этом.

Такая простая вещь.

Как странно.

Как чудесно и странно.

Пенти закрыла глаза на мгновение, ее рот бесшумно двигался, как будто она выбирала слова для своего стихотворения.

Затем она открыла глаза и сказала на атуранском.

Как ветка горящий,

Квоут говорящий.

Но рот, что угрожает сапогами

Открыл, что он танцующий медведь.

Я улыбнулся достаточно широко, чтобы сделать моему лицу больно.

– Это прекрасно, – честно сказал я.

– Это первое стихотворение, когда-либо созданное обо мне.

***

После моего разговора с Пенти я чувствовал себя значительно лучше.

Я не был уверен, является ли то, что у нас с ней было флиртом, но это было не важно.

Для меня было достаточно знать, что есть, по крайней мере один человек в Хаэрте, который не хочет, чтобы я умер.

Я пошел к дому Вашет, как обычно делал после еды.

Наполовину я надеялся, что она встретит меня, улыбкой и сарказмом, а неприятности утра мы молча оставим позади.

Другая половина меня боялась, что она откажется говорить со мной вовсе.

Когда я преодолел подъем, я увидел, что она сидит на деревянной скамье возле ее двери.

Она прислонилась к грубой каменной стене своего дома, как будто она просто наслаждалась дневным солнцем.

Я глубоко вздохнул и выдохнув, почувствовал себя расслабленным.

Но когда я подошел поближе, я увидел ее лицо.

Она не улыбалась.

Также не надела она и маску бесстрастного Адем.

Она смотрела на мое приближение с выражением, мрачнее, чем у палача.

Я заговорил, как только я подошел достаточно близко.

– Вашет, – сказал я искренне.

– Я...

Оставаясь сидящей, Вашет подняла руку и я перестал говорить так быстро, как если бы она ударила меня по рту.

– Извинения сейчас не имеют особого значения, – сказала она, и голос ее был плоским и холодным, как слюда.

– Всему, что бы ты ни сказал, на данный момент доверять нельзя.

Ты хорошо меня знаешь, и знаешь, что я действительно разозлена, поэтому ты находишься в тисках страха.

Это означает, что я не могу доверять любому слову сказанному тобой, потому что оно сказано из страха.

Ты умный, обаятельный и лжец.

Я знаю, что ты можешь согнуть весь мир своими словами.

Поэтому я не желаю тебя слушать.

Она переменила положение на скамье, а затем продолжила.

– Ранее я заметила в тебе мягкость.

Это редкая вещь в таком молодом человеке и это было большей частью того, чем ты убедил меня, что стоишь обучения.

Но по прошествию дней я увидела кое-что еще.

Некоторые другие лица, которые далеки от мягкости.

Я отклонила их, как мерцания ложного света, думая, что это хвастовство молодого человека или странные шутки варвара.