Текст книги "Страх Мудреца. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Патрик Ротфусс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 83 страниц)

Глава 3
Удача.

Каждый семестр в университете начался одинаково: допускная лотерея, а следом целый оборот собеседований.

Они были своего рода неизбежным злом.

Не сомневаюсь, в начале эта стадия была разумной.

Когда университет был меньше, я мог представить их в качестве полноценных собеседований.

Возможностью для студента поговорить с магистрами о том, чему он

научился.

Диалогом.

Обсуждением.

Но теперь Университет принимал свыше тысячи студентов.

На обсуждение не было времени.

Вместо этого, каждый студент подвергался шквалу вопросов в течение считанных минут.

На таких коротких собеседованиях, один неверный ответ или слишком долгое промедление могло сыграть решающую роль в стоимости твоего обучения.

Перед собеседованиями, студенты учились особенно усердно.

Потом, они пили празднуя или утешали себя.

Из-за этого, за одиннадцать дней допуска, большинство студентов в лучшем случае выглядели тревожно и измотано.

В худшем случае они бродили по университету, еле волоча ноги, с ввалившимися глазами и серым лицом от постоянного недосыпа, или избытка спиртного, или от того и другого сразу.

Лично я находил странным, насколько серьезно все остальные относились ко всей этой стадии.

Подавляющее большинство студентов были из дворянства или членами богатых купеческих семей.

Для них высокая стоимость обучения была неудобством, оставляющая им меньше карманных денег на лошадей и шлюх.

Для меня ставки были выше.

Единожды назначенная магистрами стоимость обучения, не могла быть изменена.

Так что, если моя плата окажется слишком высокой, я буду исключен из Университета, пока не смогу заплатить.

В первый день допуска всегда было гулянье по этому поводу.

Допускная лотерея занимала первую половину дня, что означало для неудачливых студентов, попавших в этот временной интервал, необходимость проходить собеседование через считанные часы после этого.

Когда я пришел, длинные очереди извивались во внутреннем дворе, пока студенты, уже вытащившие свой жребий, слонялись, жалуясь и пытаясь купить, продать, или обменять свою очередь.

Я нигде не увидел Вилема или Симмона, поэтому встал в ближайшую очередь и постарался не думать о том, как мало денег лежало у меня в кошельке: один талант и три джота.

Некогда в моей жизни, это походило бы на все деньги в мире.

Но за обучение этого явно было не достаточно.

Повсюду стояли телеги, продававшие колбасу и жареные каштаны, горячий сидр и пиво.

Я чувствовал запах теплого хлеба и сала исходящий от ближайшей телеги.

Она была завалена пирожками со свининой, для тех людей, которые могли позволить себе подобные вещи.

Лотерея всегда проводилась в крупнейшем дворе Университета.

Большинство звало его площадью знамен, хотя несколько человек с хорошей памятью, упоминали его как Зал Вопросов.

Я знал его и более древнее название, Дом Ветра.

Я наблюдал за несколькими листьями опускающимися на мостовую, а когда поднял глаза, увидел Фелу, смотрящую на меня со своего места в очереди, на тридцать или сорок человек ближе к передней линии.

Она тепло улыбнулась мне и помахала.

Я помахал в ответ, и она покинув свое место подошла ко мне.

Фела была красива.

Из тех женщин, которую ожидаешь увидеть на картине.

Она обладала не искусственно наведенной красотой, какую часто можно встретить среди знати, Фела была естественной и раскованной, с широкими глазами и полными

губами, которые постоянно улыбались.

Здесь в Университете, где мужчины превосходили женщин численностью десять к одному, она выделилась как лошадь в овчарне.

– Не возражаешь, если я подожду с тобой? – спросила она, когда подошла, чтобы встать около меня.

– Ненавижу, когда поговорить не с кем. – Она обаятельно улыбнулась паре мужчин, стоящим позади меня.

– Я не влезаю без очереди, – пояснила она.

– Я просто перешла назад.

У них не было возражений, хотя их взгляды перебегали с меня на Фелу и обратно.

Я почти слышал их недоуменный вопрос о том, почему одна из самых красивых женщин в Университете отказалась от своего места в очереди, чтобы стоять рядом со мной.

Это был справедливый вопрос.

Мне самому было интересно.

Я отошел в сторону, чтобы освободить для нее место.

Минуту мы стояли плечом к плечу, ни слова ни говоря.

– Что изучаешь на этом семестре? – cпросил я.

Фела откинула волосы с плеча.

– Скорее всего, продолжу работу в Архивах.

Немного займусь химией.

И Брандер

пригласил меня в Разнообразную Математику.

Меня слегка передернуло.

– Слишком много чисел.

Я не могу плавать в этом омуте.

Фела пожала плечами и длинные темные локоны, которые она смахнула, воспользовались возможностью, чтобы упасть обратно, обрамляя ее лицо.

– Это не так сложно, как только окунешься в это.

Это больше похоже на игру. – Она склонила голову глядя на меня.

– Ну а ты?

– Наблюдение в Медике, – ответил я.

– Учеба и работа в Артефактной.

Еще Симпатия, если Дал возьмет меня.

Вероятно, стоит освежить в памяти и Сиару.

– Ты говоришь на Сиару? – спросила она удивленно.

– Могу немного, – сказал я.

– Но Вил говорит, что моя грамматика ошеломляюще плоха. – Фела кивнула, затем покосилась на меня, закусив губу.

– Элодин также попросил меня присоединиться к его классу, – сказала она, и голос ее был полон тревоги.

– У Элодина есть класс? – спросил я.

– Не думал, что ему разрешат преподавать.

– Он начинает в этом семестре, – сказала она, с любопытством поглядывая на меня.

– Я думала, ты будешь в нем.

Разве не он твой поручитель Ре’лара?

– Он, – сказал я.

– Правда? – Она явно смутилась, а затем быстро добавила, – Он наверное, просто не успел тебя позвать.

Или планирует заниматься тобой индивидуально.

Я проигнорировал ее комментарий, хотя меня задела мысль о том, что я за бортом.

– Разве Элодина поймешь? – сказал я.

– Если он не псих, то он лучший из актеров, которых я встречал.

Фела хотела что-то сказать, а затем нервно огляделась и приблизилась ко мне.

Ее плечо коснулось моего, а вьющиеся волосы щекотали мое ухо, когда она тихо спросила: – Неужели он сбросил тебя с крыши Череповки?

Я смущенно хихикнул.

– Это запутанная история, – ответил я, а затем довольно неуклюже попытался сменить тему.

– А как называется его класс? – Она потерла лоб и разочарованно усмехнулась.

– Не имею малейшего представления.

Он сказал, что названием класса было название класса. – Она посмотрела на меня.

– Что это значит?

Когда я пойду к казначею и к ведомостям, он будет указан там как «Название Класса»?

Я признался, что не знаю, и после этого мы начали делиться друг с другом историями о Элодине.

Фела рассказала, что скрив застукал его голым в Архивах.

Я слышал, что однажды он целый оборот ходил по Университету с завязанными глазами.

Фела слышала, что он придумал целый язык с нуля.

Мне рассказывали, что он начал драку в одной из убогих местных таверн из-за того, что кто-то настаивал на слове «употреблять» вместо «использовать».

– Я также это слышала, – сказала со смехом Фела.

– За исключением того, что это было в таверне «Четверо и лошадь» и это был баронет, который не переставая говорил «кроме того». – Прежде, чем я понял, мы оказались на первой линии.

– Квоут, сын Арлидена, – произнес я.

Женщина со скучающим видом отметила мое имя, и я извлек из черного бархатного мешочка гладкую плитку из слоновой кости.

На ней было написано «Феллинг– Полдень». Восьмой день допуска, достаточно времени для подготовки.

Фела вытащила свою плитку, и мы отошли от стола.

– Что у тебя? – спросил я.

Она показала мне свою костяную плитку.

Кендлинг, четвертый колокол.

Это было крайне удачное место, одно из последних в очереди.

– Ничего себе.

Поздравляю.

Фела пожала плечами и убрала плитку в карман.

– По мне так без разницы.

Я не переусердствую с подготовкой.

Чем больше я готовлюсь, тем хуже сдаю.

Это только заставляет меня больше нервничать.

– Тогда тебе стоит продать ее, – сказал я, указав на толпу студентов.

– Кое-кто заплатит целый талант за такое место.

А может и больше.

– Я также не особо люблю торговаться, – сказала она.

– Я просто принимаю любую плитку, которую вытягиваю удачно, и придерживаюсь ее.

Закончив стоять в очереди, у нас не было никакого предлога оставаться вместе.

Но я наслаждался ее компанией, и она, казалось, не очень стремилась сбежать, так что вдвоем мы бесцельно бродили по двору, окуженные толпой.

– Я проголодалась, – внезапно сказала Фела.

– Хочешь пойти позавтракать куда-нибудь?

Я мучительно осознал, как легок был мой кошелек.

Будь я чуть беднее,

мне пришлось бы положить камень внутрь, чтобы его не сдуло ветром.

У Анкера моя еда была бесплатна, поскольку я играл там.

Поэтому тратить деньги на еду где-то еще, особенно перед допуском, было бы абсолютной глупостью.

– С удовольствием, – честно ответил я.

А затем соврал.

– Но я должен походить здесь немного и посмотреть, готов ли кто-нибудь поторговаться со мной за очередь.

Я торгуюсь с давних пор.

Фела покопалась в кармане.

– Если тебе требуеться больше времени, можешь забрать мою.

Я посмотрел на крайне соблазнительную плитку между ее указательным и большим пальцами.

Два дополнительных дня подготовки были бы несказанной удачей.

Или я мог выручить талант, продав их.

Может и два.

– Я не хотел бы забирать твою удачу, – с улыбкой сказал я.

– А ты оазумеется не захочешь моей.

Кроме того, ты уже и так была слишком щедра со мной. – Я многозначительно укутался в плащ.

Фела улыбнулась на это, проведя костяшками пальцев

по плащу.

– Рада, что он тебе нравится.

Но, насколько мне известно, я все еще должна тебе. – Она нервно прикусила губу, а затем опустила руку.

– Обещай, что дашь мне знать, если передумаешь.

– Обещаю.

Она снова улыбнулась, затем махнула рукой и пошла через двор.

Наблюдение за ее прогулкой сквозь толпу, походило на наблюдение за ветром перемещающимся по поверхности пруда.

Только вместо ряби на воде, головы молодых людей поворачивались, чтобы проводить ее взглядом.

Я все еще смотрел, когда Вилем подошел ко мне.

– Ты уже закончил флиртовать? – спросил он.

– Я не флиртовал, – ответил я.

– А стоило бы, – заметил он.

– Какой смысл мне вежливо ждать, не вмешиваясь, если ты не используешь такие возможности?

– Это не то, что ты подумал, – сказал я.

– Она просто подруга.

– Разумеется, – сказал он, кельдский акцент в его голосе, казалось, удваивал сарказм.

– Что вытянул?

Я показал ему свою плитку.

– Ты на день позже, чем я. – Он протянул свою плитку.

– Поменяюсь за джот.

Я призадумался.

– Ну же, – сказал он.

– Все равно от этого ты не сможешь заниматься в Архивах, как все мы.

Я пристально посмотрел на него.

– Твое сочувствие просто поразительно.

– Я берегу сочувствие для тех, кто достаточно умен, чтобы не заставлять Мастера Архивиста брызгать слюной от ярости, – парировал он.

– Для людей вроде тебя, у меня есть лишь джот.

Согласен или нет?

– Я хочу два джота, – сказал я, оглядывая толпу, высматривая студентов с отчаянием в глазах.

– Учитывая, что я могу получить их.

Вилем сузил свое темные глаза.

– Джот и три драба, – предложил он.

Я оглянулся на него, внимательно изучая его взглядом.

– Джот и три драба, – повторил я.

– И ты берешь Симмона в пару в следующий раз, когда будем играть в уголки.

Он обиженно хмыкнул и кивнул.

Мы обменялись плитками, и я сунул

деньги в кошелек: талант и четыре драма.

Маленький шаг к цели.

После минутного раздумья, я убрал плитку в карман.

– Разве ты не собираешься торговаться дальше? – спросил Вилем.

Я покачал головой.

– Думаю, оставлю это место.

Он нахмурился.

– Почему?

Что тебе делать четыре дня, кроме как плевать в потолок?

– То же, что и всем, – ответил я.

– Готовиться к допускному собеседованию. – Как? – спросил он.

– Ты по-прежнему не допущен к Архивам, так ведь? – Есть и другие виды подготовки, – загадочно заметил я..

Вилем фыркнул.

– Это звучит совсем не подозрительно, – сказал он.

– А ты еще удивляешься, почему люди сплетничают о тебе.

– Я не удивляюсь, почему они сплетничают, – сказал я.

– Мне интересно, что они говорят.

Глава 4
Дёготь и Олово

Город, образовывавшийся вокруг Университета на протяжении многих веков, не был большим.

Его вряд ли даже мелким городком можно назвать.

Несмотря на это, торговля процветала на нашем конце Великой Каменной Дороги.

Купцы привозили телеги с редкими материалами: смолой и глиной, гибским камнем, поташем и морской солью.

Они привозили роскошные товары, вроде ланеттского кофе и винтского вина.

Они привозили прекрасные темные чернила из Аруйе, белоснежный песок для нашего

стекольного производства и искусно изготовленные кельдские пружины и шурупы.

Когда те же купцы уезжали, их повозки были нагружены вещами, которые можно было найти только в университете.

Медика изготавливала лекарства.

Настоящие лекарства, не подкрашенная вонючая жидкость или панацея за пенни.

Алхимики производили свои собственные чудеса, о которых я имел очень смутное представление, в том числе такие редкие материалы как нафта, серный самогон и двойную известь.

Может я сужу предвзято, но думаю, справедливо будет сказать, что большинство чудесных предметов Университета поступала из Артефактной.

Матовые линзы.

Вольфрамовые слитки и гланцкая сталь.

Листы из золота, настолько тонкие, что рвались словно папиросная бумага.

Но мы изготавливали и многое другое.

Симпатические лампы и телескопы.

Поглотители тепла и шестереночные горняки.

Соляные насосы.

Трехлистные компасы

Дюжина вариантов лебедок Теккама и валов Делевари.

Артифисты вроде меня изготавливали эти вещи, и, когда купцы покупали их, мы получали комиссию: шестьдесят процентов от стоимости.

Это был мой единственный способ заработать.

И, поскольку занятий не было во время

допускных экзаменов, у меня был целый оборот дней на работу в Артефактной.

Я отправился в Хранилище, складское помещение, где артифисты выписывали инструменты и материалы.

Я был удивлен, увидев высокого, бледного студента стоящего у окна и явно скучающего.

– Джаксим? – спросил я.

– Что ты здесь делаешь?

Это грязная работенка.

Джаксим угрюмо кивнул.

– Килвин все еще слегка…

злится на меня, – сказал он.

– Ну ты понимаешь.

Пожар и все такое.

– Жаль это слышать, – сказал я.

Джаксим был полноправным Ре’ларом, как и я.

Он мог бы заниматься сейчас множеством самостоятельных проектов.

Обязанность выполнять подобную грязную работу, не просто вызывала в нем скуку, она публично унижала его, стоила ему денег и отрывала от занятий.

В качестве наказания, это было необычайно сурово.

– C чем у нас нехватка? – спросил я.

Выбор для себя проектов в Артефактной это искусство.

Не имело

значения, изготовишь ли ты самую яркую симпатическую лампу, или самую эффективную тепловую воронку в истории артефакции.

Пока ее кто-нибудь не купит, ты не заработаешь и ломаного пенни на комиссии.

Для многих других работников, это не являлось проблемой.

Они могли позволить себе подождать.

Я же, с другой стороны, нуждался в чем-то, что быстро продастся.

Джаксим облокотился на прилавок между нами.

– Караван только что купил все наши палубные лампы, – сказал он.

– У нас осталась только та уродливая, что осталась от Вестона.

Я кивнул.

Симпатические лампы идеально подходили для кораблей.

Сложно сломать, в долгосрочной перспективе дешевле, чем масляные, и не приходится волноваться, что они подожгут твой корабль.

Я прикинул в уме числа.

Я мог бы сделать две лампы сразу, экономя время на двойной затрате усилий, и будучи вполне уверенным, что они продадутся прежде, чем мне придется оплачивать обучение.

К сожалению, изготовление палубных ламп было чистой рутиной.

Сорок часов кропотливого труда, и при малейшей ошибке, лампы просто не будут работать.

Тогда от потраченного впустую времени у меня останется только долг в

Хранилище за использованные материалы.

Хотя, особого выбора у меня не было.

– Тогда, пожалуй, я сделаю лампы, – сказал я.

Джаксим кивнул и открыл учетную книгу.

Я начал перечислять то, что мне нужно по памяти.

– Мне нужно двадцать средних необработанных излучателей.

Два набора высокой штамповки.

Алмазное стило.

Тентенское стекло.

Два средних тигеля.

Четыре унции олова.

Шесть унций чистого железа.

Две унции никеля.

Кивая себе, Джаксим записал это в учетную книгу.

Восемь часов спустя я вошел через парадную дверь «У Анкера», воняя горячей бронзой, смолой и угольным дымом.

Была почти полночь, и зал был пуст, за исключением кучки упорных пьяниц.

– Паршиво выглядишь, – сказал Анкер, пока я шел к барной стойке.

– Чувствую себя тоже паршиво, – сказал я.

– Полагаю, что в горшке ничего не осталось?

Он покачал головой.

– Народ был голодный сегодня.

У меня есть немного остывших

картофелин, которые я собирался бросить завтра в суп.

И половина запеченной

тыквы, кажется.

– Сойдет, – сказал я.

– Хотя буду благодарен также за чуток соленого масла. – Он кивнул и оттолкнулся от барной стойки.

– Не утруждайся разогревать, – сказал я.

– Я просто заберу это к себе

в комнату.

Он принес миску с тремя хорошего размера картофелинами и половиной золотистой тыквы, формой похожей на колокол.

В середине тыквы, из которой были вычищены семена, лежал добротный кусок масла.

– Я возьму еще бутылку бредонского пива, – сказал я, взяв миску.

– С пробкой.

Не хочу расплескать на лестнице.

До моей комнатушки было три лестничных пролета.

Закрыв дверь, я осторожно перевернул тыкву в миске, поставил на нее бутылку и завернул всю это в кусок мешковины, превратив это в сверток, который смогу нести под мышкой.

Затем я открыл окно и выбрался на крышу таверны.

Оттуда я перепрыгнул на крышу пекарни через переулок.

Кусок луны висел низко в небе, давая мне достаточно света, чтобы видеть, но не заставляя меня чувствовать себя уязвимым.

Не то чтобы я был особо обеспокоен этим.

Приближалась полночь, и на улицах было тихо.

Кроме того, вы будете поражены, как редко люди смотрят вверх.

Аури сидела на широкой кирпичной трубе, ожидая меня.

На ней было платье купленное мной, и она лениво болтала босыми ногами, глядя на звезды.

Ее волосы были столь легки и прекрасны, что создавали ореол вокруг головы, колышущийся от малейших дуновений ветерка.

Я осторожно ступил на середину жестяного участка крыши.

Это вызвало слабый стук под моей ногой, как отзвук далекого, тихого барабана.

Аури перестала болтать ногами и замерла, как испуганный кролик.

Затем она увидела меня и усмехнулась.

Я помахал ей рукой.

Аури спрыгнула с трубы и перескочила туда, где я стоял, ее волосы развевались позади нее на ветру.

– Привет, Квоут, – она отступила на полшага назад.

– Ты воняешь.

Я улыбнулся своей лучшей улыбкой.

– Привет, Аури, – сказал я.

– Ты пахнешь как

молодая симпатичная девушка.

– Так и есть, – с радостью согласилась она.

Она чуть отступила в сторону, затем снова вперед, легко перемещаясь на мысочках ее босых ног.

– Что ты принес мне? – спросила она.

– А ты что принесла мне? – парировал я..

Она усмехнулась.

– У меня есть яблоко, которое думает, что оно груша, – сказала она, поднимая его вверх.

– И булочка, которая уверена, что она кошка.

И салат, который думает, что он салат.

– Тогда это умный салат.

– Вряд ли, – сказала она, изящно фыркнув.

– С чего чему-то умному думать, что он салат?

– Даже если он и есть салат? – спросил я.

– Особенно тогда, – сказала она.

– Достаточно плохо быть салатом.

Как ужасно думать, что ты салат. – Она растроенно покачала головой, и ее волосы повторили движение, словно она находилась под водой.

Я развернул свой сверток.

– Я принес тебе несколько картофелин, половину тыквы,

и бутылку пива, которая думает, что она буханка хлеба.

– А кем считает себя тыква? – с любопытством спросила она, разглядывая ее.

Она держала руки сжатыми за спиной.

– Она знает, что она тыква, – сказал я.

– Но притворяется, что она заходящее солнце.

– А картофелины? – спросила она.

– Они спят, – ответил я.

– И боюсь, что замерзли.

Она с нежностью посмотрела на меня.

– Не бойся, – сказала она, протянув руку и коснувшись на мгновение пальцами моей щеки, ее прикосновение было легче, чем касание перышка.

– Я здесь.

Ты в безопасности.

Ночь была прохладной, и вместо того, чтобы есть на крыше, как мы часто делали, Аури повела меня сквозь железную дренажную решетку в лабиринт тоннелей под Университетом.

Она несла бутылку, а над головой держала что-то размером с монету, излучавшее нежный зеленоватый свет.

Я нес миску и симпатическую лампу изготовленную мною, которую Килвин называл лампой вора.

Ее красноватый свет удивительно сочетался с ярким голубовато-зеленым свечением от Аури.

Аури привела нас к туннелю, с трубами всевозможных форм и размеров расположенных вдоль стен.

Некоторые большие железные трубы пропускали пар и, даже завернутые в изолирующую ткань, они источали устойчивое тепло.

Аури осторожно разложила картофелины на изгибе трубы, где отсутствовала ткань.

Получилась своего рода печка.

Использовав кусок мешковины в качестве стола, мы сели на землю и разделили обед.

Булочка была немного черствой, но зато она была с орешками и корицей.

Кочан салата был на удивление свежим, и мне стало любопытно, где она его нашла.

У нее была фарфоровая чашка для меня, и крошечная серебряная чашка попрошайки для себя.

Она разлила пиво, столь торжественно, что можно было подумать, что она пила чай с королем.

Мы не разговаривали пока ели.

Это было одно из правил, которые я

усвоил методом проб и ошибок.

Никаких прикосновений.

Никаких резких движений.

Никаких вопросов, даже отдаленно напоминающих личные.

Я не мог спросить ни про салат, ни про зеленую монету.

Из-за подобных действий она убежит в туннели и потом я не увижу ее еще несколько дней.

По правде говоря, я даже не знаю ее настоящее имя.

Я называл ее Аури, но в сердце думал о ней, как о своей маленькой лунной Фаэ.

Как всегда, Аури ела очень изящно.

Она сидела прямо, откусывая маленькие кусочки.

У нее была ложка, которой мы по очереди ели тыкву.

– Ты не принес лютню, – сказала она, когда мы закончили есть.

– Мне нужно почитать сегодня, – ответил я.

– Но скоро я ее принесу.

– Как скоро?

– Через шесть ночей, – сказал я.

К этому времени я уже пройду экзамены, и дальнейшие занятия будут бессмысленны.

Ее крошечное личико нахмурилось.

– Шесть дней еще не скоро, – сказала она.

– Завтра

будет скоро.

– Для камня шесть дней это скоро, – сказал я.

– Тогда играй для камня через шесть дней, – сказала она.

– А для меня играй завтра.

– Думаю, ты можешь побыть камнем шесть дней, – сказал я.

– Это же лучше, чем быть салатом.

Она усмехнулась этому.

– Так и есть.

После того, как мы доели последнее яблоко, Аури повела меня через Подовсё.

Мы неспеша прошли по Дороге Кивков, пропрыгали через Арки и оказались в Подвалах, лабиринте туннелей, заполненных медленным, застойным ветром.

Вероятно, я и сам нашел бы дорогу, но я предпочитал иметь Аури в качестве проводника.

Она знала Подовсё, как лудильщик знал содержимое своих тюков.

Вилем был прав, у меня не было допуска в Архивы.

Но я всегда оказывался в местах, где не должен был находится.

Очередной печальный факт.

Архивы были огромным зданием из каменных плит без окон.

Но студентам внутри, нужен был свежий воздух, а книгам требовалось даже

больше.

Если воздух был слишком влажным, книги начнут гнить и покрываться плесенью.

Если воздух был слишком сухим, пергамент станет хрупким и развалится.

У меня ушло много времени на то, чтобы выяснить, как свежий воздух попадает в Архивы.

Но даже когда я отыскал нужный тоннель, путь внутрь был нелегок.

Приходилось долго ползти на четвереньках по ужасно узкому тоннелю, а затем четверть часа ползком на животе по грязному камню.

Я хранил комплект сменной одежды в Подовсём, и после почти дюжины путешествий она была истрепана, а на коленках и локтях сточилась почти до дыр.

Тем не менее, это была небольшая плата за получение доступа к Архивам.

Поймай меня на этом, и мне бы пришлось бы пройти через ад.

Как минимум меня бы исключили.

Но если я плохо покажу себя на экзаменах и получу оплату в двадцать талантов, то положение мое мало чем будет отличатся от исключения.

Так что, особой разницы для меня не было.

В любом случае я не переживал, что меня поймают.

Единственными источниками света в Хранилище были лампы студентов и скривов. Это означало, что в Архивах всегда было темно, а я всегда чувствовал себя комфортнее

ночью.