Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 178 страниц)

4

30 августа 1944 года Роде, как обычно, приехал на работу утром. Он прошел в янтарный кабинет и присел на стул, чтобы полюбоваться переливами чудесного камня в первых лучах летнего солнца.

В дверь торопливо застучали:

– Господин доктор, господин доктор, самолеты! Скорее в укрытие!

Роде распахнул дверь.

– Я останусь здесь. На всякий случай.

– Я тоже, – отозвался неизменный спутник доктора Хенкензифкен, – я тоже останусь.

Оглушительный свист прервал разговор. Земля дрогнула и, казалось, опрокинулась. Со звоном полетели стекла. Сразу запахло удушливой гарью.

– Пожар! – истошно крикнул кто-то.

– Пожар! – повторило сразу несколько голосов.

Взрыв повторился. За ним последовал второй, третий…

В замок начал просачиваться густой сизый дым. Через окно в конце коридора видно было, как пламя, словно огромная вспугнутая красная птица, бьется в противоположных окнах замка. Хенкензифкен метался по комнате.

– Доктор, боковая лестница… мы еще выберемся!

– Я никуда не пойду, – с каким-то ему самому непонятным спокойствием и упрямством повторял Роде.

Подоспела команда ПВО. Доктора удалось увести по боковой лестнице вниз, а солдаты принялись за работу.

Когда через некоторое время Роде снова поднялся наверх, пожар уже ликвидировали. Но стены были так обезображены, что доктор ужаснулся.

– Майн готт![12] 12
  Боже мой! (н е м.)


[Закрыть] – воскликнул он. – Еще два таких налета, и от всего этого останется груда кирпичей!

Но янтарная комната почти не пострадала, что очень утешило Роде. Он провел бессонную ночь, тщательно исследуя следы повреждений. Утром, даже не побывав дома и не переодевшись, Роде сел за донесение в Берлин тайному советнику Циммерману:

«Несмотря на значительные разрушения, благодаря усиленным мерам противовоздушной защиты «Художественные собрания» в основном уцелели. Янтарная комната осталась неповрежденной, кроме шести цокольных пластинок…»

В этот день доктору Альфреду Роде так и не пришлось побывать дома и привести себя в порядок. Доктор получил приказ городской управы: немедленно демонтировать янтарный кабинет.

Худой, сутулый, с плотно сжатыми тонкими губами, с красными от бессонницы и напряжения глазами, Роде почти трое суток не отходил от ящиков, в которые снова укладывали знаменитые янтарные панно. Ящики Роде распорядился оставить во дворе замка, прямо под открытым небом – так, считал он, будет безопаснее при бомбардировках.

Предосторожности оказались не напрасными. Налет английской авиации повторился с новой силой. От Южного вокзала до Северного кварталы были полностью разрушены. Сгорело здание университета, превратился в прах оперный театр. Серьезные повреждения получил кафедральный собор. Снова досталось и замку: прямые попадания бомб крупного калибра причинили ему немало разрушений. Некоторые помещения были сожжены дотла.

Наверное, каждому доводилось наблюдать, как мечется кошка с котятами, стараясь укрыть их от опасности. Она то положит их на одно место, то начинает перетаскивать на другое, потом снова берет каждого за загривок и тащит еще куда-то.

Роде поступал так же – почти инстинктивно, почти не рассуждая. Он потерял голову от страха за «свои» сокровища.

Новым местом для хранения янтарных панно доктор выбрал помещение в подвале северного крыла замка, под рестораном «Блютгерихт».

Но и оно показалось ему ненадежным. Роде принялся лихорадочно искать выход из положения.

«Князю Александру цу Дона, замок Шлобиттен, – писал доктор. – Покорнейше прошу позволения разместить в Вашем замке некоторые наиболее ценные экспонаты янтарного музея и «Художественных собраний Кенигсберга».

Пять дней Роде с нетерпением ждал ответа. Одиннадцатого сентября его посетил личный секретарь князя.

– Князь цу Дона приносит доктору свои извинения, – с подчеркнутой вежливостью произнес вышколенный секретарь. – К сожалению, его скромное имение никак не может служить столь ответственным целям.

– Прошу передать князю мои глубокие извинения за беспокойство, – в том же тоне ответил Роде. И, едва закрылась дверь, стукнул кулаком по столу. – Трусит, подло трусит! Еще бы – русские того и гляди очутятся здесь!

Через месяц Роде побывал у графа фон Шверин в имении Вильденгоф. Граф оказался сговорчивее, возможно потому, что в его замке уже находилась Руденко со своими коллекциями. Туда же перекочевали некоторые картины из кенигсбергского музея.

– Может быть, и янтарный кабинет следует поместить в Вильденгоф? – вслух рассуждал доктор, меряя шагами кабинет. – Впрочем, слишком большое количество ценностей там сосредоточивать не годится. Нет, надо поискать еще.

Тем временем янтарные панно упаковали, подготовив к перевозке. Об этом Роде доносил 21 октября некоему Лay. А затем неутомимый доктор исчез из города. Только после его возвращения сотрудники узнали: директор музея успел побывать в Саксонии.

В середине декабря он отправил очередное донесение:

«Его Превосходительству доктору Виль, обер-бургомистру Кенигсберга. Имею честь доложить, что мною осмотрены замки Вексельбург и Бург-Крипштайн в Саксонии, которые сочтены подходящими для размещения в них музейных ценностей и, в первую очередь, янтарного кабинета, представляющего собою уникальное сокровище».

Обер-бургомистр не ответил. Ему было теперь не до янтарной комнаты.

5

Фронт неумолимо приближался к Кенигсбергу.

– Хорошо, что наша Эльза вовремя вышла замуж и уехала! Может быть, туда не доберутся эти русские, – сказал однажды Альфред Роде жене. – Мне кажется, Гертруда… прикрой, пожалуйста, дверь и присядь поближе, – мне кажется, что дело пахнет концом. Да-да, не смотри на меня так, дорогая, надо трезво оценивать обстановку.

Роде прислушался. За окном стояла тишина.

– Вот что говорит Геббельс. Его речь на митинге национал-социалистской партии в Берлине.

Доктор развернул «Кенигсбергерцайтунг» и негромко прочитал:

– «Братья, друзья! Большевики, собрав свои силы, на отдельных участках сумели прорвать нашу стойкую оборону и кое-где вступили на священную землю фатерланда! Это не должно обескураживать нас. Каждый немец понимает, что война немыслима без временных неудач, которые рано или поздно ликвидируются сильнейшим. Сильнейшей стороной являемся мы – это бесспорно…» – Да, тут идет обычная пропагандистская истерия. Гм, посмотрим дальше. Вот: – «Чтобы оказать наиболее действенное сопротивление русским, фюрер призывает нас создать новую, еще невиданную ранее организацию для борьбы с противником на временно оккупированной им территории. Это будет «вервольф». Волк-оборотень, персонаж из милой нашему сердцу детской сказки, оживает, чтобы показать большевикам свои стальные зубы!

Отдадим свои сбережения и силы для создания тайных складов оружия и продовольствия. Волк-оборотень должен быть сытым, сильным и вооруженным до зубов!

Друзья! «Фольксштурм», «вервольф», новое оружие и фюрер – вот что спасет отечество!

Наша победа неизбежна!»

За окном тихо прошуршала машина. Анна-Гертруда осторожно приподняла штору. Напротив, у дома тайного советника Шульмайстера, суетились люди.

– Смотри, Альфред, еще один удирает! А мы по-прежнему сидим и ждем. Чего мы ждем, Альфред?

– Да, они удирают. Но мы останемся здесь. Мы останемся здесь, пока существует музей, пока цело то собрание, которому я отдал всю свою жизнь. И ты не вправе требовать от меня, чтобы я покинул город!

Долгие годы гитлеризма научили Роде осторожности. Даже жене он не сказал правды.

А правда была такова. Как только доктор вернулся из Саксонии, его вызвали в гестапо. С ужасом и содроганием поднимался Роде по низким широким ступеням серого дома на Адольф-Гитлер-плац. Пропуска не потребовали: видно, никто не приходил сюда по доброй воле. Только мрачный офицер встретил ученого за стеклянной дверью вестибюля и, не предложив раздеться, коротко сказал:

– Доктор Роде? Следуйте за мной.

Роде послушно шел по темным, сумрачным коридорам. Ему вспомнились слышанные когда-то от друзей рассказы о таинственных подземельях этого здания. Он совершенно точно знал, что никаких трехэтажных подземелий здесь нет, что все эти басни раздуты чьим-то больным воображением. Но не менее точно Роде знал и другое: камер пыток здесь достаточно. Отсюда редко возвращаются.

Доктор пожалел, что скрыл вызов от жены и не попрощался с нею.

Роде ввели в длинный полутемный кабинет без мебели. Лишь в дальнем углу стоял письменный стол, похожий на катафалк.

Провожатый ушел, оставив доктора одного. Роде пугливо озирался, не зная, можно ли сесть, закурить, не зная, что его ждет здесь.

Потайная дверь отворилась бесшумно. Шагов Роде тоже не услышал. И только когда хозяин кабинета вырос за столом, Роде, увидев его, вздрогнул от неожиданности.

– Садитесь, доктор Роде. – Голос гестаповца показался перепуганному ученому почти приветливым. – Разговор будет недолгим. Нам поручено предупредить вас о персональной ответственности, которую вы несете за судьбу экспонатов янтарного музея и, в частности, янтарного кабинета. Поэтому вы обязаны либо принять меры по их эвакуации, либо, если она окажется совершенно невозможной, укрыть ценности с полной гарантией их сохранности. Эвакуация предпочтительнее. Вы меня поняли?

– Да.

– Вам запрещается покидать Кенигсберг до вывоза экспонатов. В случае их захоронения в городе вы остаетесь при любых обстоятельствах и отвечаете за сохранение тайны. Понятно и это?

– Да, – ответил Роде.

– Отлично. До свидания, доктор. Надеюсь, вы хорошо запомнили все.

Да, Роде все это хорошо запомнил.

– Они уносят ноги, – задумчиво сказал доктор, глядя в окно. – Отовсюду: из Кенигсберга, Тильзита, Гумбинена, Инстербурга… Я видел на дорогах машины разных марок. Они идут и идут. Что ж, они правы. Русские не пощадят тех, кто затеял эту войну.

– Они не пощадят и тебя, Альфред!

– Меня? Что я для них? Простой работник музея, никогда не интересовавшийся политикой.

– А русские ценности? А янтарный кабинет? Ты забыл о нем, Альфред.

– Нет, разумеется. Но в чем моя вина? В том, что я бережно храню эти сокровища? Спи спокойно, дорогая. Если снаряды пощадят нас, ничего не случится. Все будет в порядке.

6

– Все в порядке, – сказал жене доктор Гёрте. – Два-три дня, – и мы будем во Франкфурте.

Через час директор исторического музея «Пруссия» доктор Гёрте гнал свой «оппель» по автостраде. На заднем сиденье придерживала обеими руками чемодан фрау Гёрте.

– О, эти славяне! – сквозь зубы бормотал беглец. – Я всегда говорил, что это дикари и варвары.

Да, он говорил это, доктор Гёрте. Он высокомерно хвастал своей дружбой с имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. Гёрте так и называл его: «Мой друг Иозеф». Он никогда не упускал случая, чтобы напомнить о посещении музея заместителем фюрера Гессом. Он с удовольствием вспоминал, как рейхсмаршал Геринг, по дороге к одной из своих многочисленных охотничьих вилл «Герман Геринг ягдтшлосс», заезжал со своей свитой в ресторан «Блютгерихт», где его подобострастно встречал тот же Гёрте.

Но все это уже в прошлом. А сейчас доктор Гёрте мчался по ночным дорогам, склонившись к рулю, мчался без остановок и отдыха, чтобы поскорее удрать от русских.

И, наверное, он уносил с собою немало сведений об янтарной комнате – директор музея «Пруссия» был в курсе многих дел, творившихся в королевском замке.

Гёрте мчался по автостраде. Обгоняя его, идя вровень и отставая, по шоссе двигались десятки, сотни машин разных марок, фасонов, размеров. Они держали путь на запад.

Туда же держали курс и перегруженные суда. Подняв якоря в Кенигсбергском порту, накренившись набок от неравномерной нагрузки, корабли спешили миновать морской канал, порт Пиллау и выйти в Балтийское море. Туман, этот извечный враг судоходства, стал теперь союзником беглецов. Только он да еще темные ночи могли уберечь гитлеровцев от гибели на море.

А в Кенигсберге на главном – Южном – вокзале сотни обезумевших от страха людей штурмом брали вагоны поездов. Переполненные до предела составы тоже тянулись на запад.

7

Только доктор Роде никуда не спешил. Его энергия была направлена совсем на другое. Он лихорадочно искал пути спасения музейных ценностей.

Это ему плохо удавалось.

– Начальство занято своими собственными делами, все отмахиваются, и никто не хочет помочь, – говорил Роде, ища сочувствия у сотрудников музея.

Вероятно, эти разговоры дошли наконец до доктора Фризена – провинциального хранителя памятников Восточной Пруссии. В начале января он пригласил к себе Роде и отдал распоряжение об упаковке янтарной комнаты в ящики, приспособленные к дальней перевозке.

12 января 1945 года Роде доносил городскому управлению культуры:

«Я упаковываю янтарный кабинет в ящики и контейнеры. Как только это будет выполнено, по распоряжению хранителя памятников панели будут эвакуированы в Саксонию, в Вексельбург, что у Рохлица».

В эти дни во дворе замка лежали двадцать семь деревянных ящиков. Возле них громоздились подушки, перины, ватные одеяла.

Десять рабочих и служащих музея под наблюдением закутанного в меховую пелерину Роде бережно выносили из бункера под рестораном «Блютгерихт» детали панно янтарной комнаты. 20–30 метров отделяли вход в подвалы от ящиков, но это расстояние преодолевали черепашьими шагами. Стоило кому-нибудь зашагать чуть быстрее, как Роде вскрикивал:

– Осторожнее! Это не глиняные горшки!

Панно укладывали в ящики, на подстеленные перины, тщательно укрывали сверху подушками и ватными одеялами. Потом ящики заколачивали с величайшими предосторожностями.

15 января, когда янтарную комнату приготовили к отправке, советские войска перерезали все основные железнодорожные пути от Кенигсберга на запад и юг, окружив крупную группировку противника в Восточной Пруссии.

Теперь оставался только воздушный транспорт, весьма опасный в этой сложной обстановке, да некоторая возможность прорваться на кораблях из порта Пиллау.

Роде побоялся использовать эти пути для эвакуации янтарной комнаты.

Она по-прежнему оставалась в замке, где теперь дневал и ночевал изнемогавший под тяжестью возложенной на него ответственности доктор Альфред Роде.

Так прошло полтора месяца.

8

4 марта 1945 года в Кенигсбергском замке неожиданно появился Эрих Кох.

В сопровождении чинов личной охраны и нескольких особо доверенных лиц гауляйтер обошел наспех приведенные в порядок помещения, время от времени задавая отрывистые вопросы и бросая короткие распоряжения. В них сквозила та нервозная, подчеркнутая властность, которая обычно служит лишь маскировкой растерянности и страха.

Кох остановился в зале, где некогда был янтарный музей.

– Янтарный кабинет? Где? – бросил он через плечо.

Вперед тотчас выдвинулись Фризен и Роде. Оба молчали, преданно глядя на прославленного своей жестокостью и необузданным нравом гауляйтера.

– Господин гауляйтер спрашивает, где янтарный кабинет, – тихо и в то же время так, чтобы слышал и оценил его усердие «сам» Кох, повторил один из адъютантов.

– Янтарный кабинет здесь, в подвалах, господин гауляйтер, – почти шепотом, привстав почему-то на цыпочки, ответил Фризен.

– Не вывезен? Вы будете отвечать за это перед фюрером! – Кох ударил стеком по лакированному сапогу. – Вы понимаете, чем это вам грозит?

Фризен вытянулся еще старательнее при упоминании имени фюрера и по-прежнему глядел на Коха, как новобранец на разгневанного генерала, – глазами полными ужаса, мольбы и безрассудного повиновения.

– Безобразие! – выкрикнул Кох. – Надо принимать меры!

Он сделал повелительный жест, приказывая оставить помещение. Когда все послушно двинулись к выходу, гауляйтер окликнул Фризена и Роде.

Никто так и не узнал, о чем совещались Кох и два доктора искусствоведения. Все трое умели хранить тайну. Роде об этой беседе никому не говорил.

Однако 5 апреля детали янтарной комнаты, упакованные в ящики, находились еще в Орденском зале дворца, который с утра перешел в распоряжение отряда «фольксштурма». «Тотальные» гитлеровские вояки разместились здесь со своим оружием.

В тот же день исчез доктор Роде. Где он находился до 10 апреля – неизвестно. Сам Роде утверждал впоследствии, что был болен.

9

Советские войска переправились через Прегель и вплотную подошли к стенам Кенигсбергского замка. Стало совершенно очевидно, что удержать его в своих руках гитлеровцам не удастся.

Офицеры отрядов «фольксштурма» собрались на совещание.

– Господа, надо капитулировать! – решительно сказал пожилой майор, старший по чину среди присутствовавших.

Наступило тягостное молчание.

– Но первый, кто заявит русским о капитуляции, будет приговорен заочно к смертной казни, – добавил майор, не дожидаясь ответа подчиненных. – Следовательно, нам надо найти какой-то приемлемый выход. Честь офицера не позволяет нам поднять белый флаг. Отдать приказ об этом солдатам – значит совершить должностное преступление. Как. быть?

– Файерабенд!.. Господин майор, нас выручит Файерабенд! – выкрикнул молоденький лейтенант.

– Да, конечно! Единственный в замке цивильный человек, не связанный присягой фюреру, – Файерабенд! В случае чего, можно свалить все на него и сказать, что он струсил, подняв белый флаг по собственной инициативе, если мы попадем в руки нашего командования при неудаче русских, – подтвердил высокий, тощий капитан.

– Разумеется! Это сделает Файерабенд! – разом заговорили все.

Через полчаса тучный человек, пугливо озираясь высунулся из окошка уцелевшего яруса башни и прикрепил к стене белый флаг.

Замок капитулировал.

В полночь на широком дворе, освещенном отблесками пожара, появилась группа советских автоматчиков. Тот, кто шел впереди, казалось, мало отличался от остальных: зеленый потертый и покрытый гарью ватник, солдатские шаровары с порванными наколенниками, кирзовые сапоги, автомат наизготовку. Но на плечах у него, если вглядеться, можно было увидеть полевые погоны капитана.

Капитан первым шагнул в дверь главного корпуса замка. Дневальный-фольксштурмовец, вытянувшись, заорал:

– Ахтунг! Штейт ауф![13] 13
  Внимание! Встать! (н е м.)


[Закрыть]

Гитлеровские солдаты вскочили.

– Ваффен штрекен![14] 14
  Сдать оружие! (н е м.)


[Закрыть] – громко приказал капитан.

И тут же карабины, автоматы, пистолеты, армейские ножи, даже какой-то старинный дуэльный пистолет полетели на пол.

– Ферлассен раум![15] 15
  Покинуть помещение! (н е м.)


[Закрыть] – последовало новое распоряжение. И фольксштурмовцы гуськом потянулись наружу, волоча за собой набитые вещевые мешки. Капитан уже собирался выходить, как вдруг его внимание привлекла необычная фигура: приземистый, круглый человек, с трясущимися щеками, одетый почему-то в черный фрак, перемазанный известью и кирпичной пылью, испуганно смотрел на него.

– Вэр ист зи?[16] 16
  Кто вы такой? (н е м.)


[Закрыть] – спросил капитан.

– Файерабенд… Мой… имель один ресторан, – неожиданно залепетал по-русски перепуганный толстяк. – Ихь бин… шестный немец.

Что-то слишком лебезил этот «честный немец».

– Взять! – коротко бросил капитан сержанту.

Во дворе он приказал выставить часовых.

– Главное – следить, чтобы не возник пожар. Надо попытаться сберечь замок, как памятник культуры. Ясно, товарищи?

Но сохранить то, что еще оставалось от замка, не удалось: на следующий день, когда советские войска продвинулись вперед, в замке возник пожар. Только к вечеру он утих, чтобы через день, 11 апреля, уже после капитуляции города, вспыхнуть вновь, хотя, казалось, гореть здесь было уже нечему – оставались только закопченные, иссеченные осколками стены из камня и кирпича.

Замок догорал, а перед следователем полевой прокуратуры уже сидели немцы, захваченные в музейных залах, – бывшие сотрудники, бывшие служители.

Усталый следователь в погонах капитана был не слишком внимателен к ответам, он записывал их почти механически: «Ладно, потом разберемся, что к чему…

Допрашивая Файерабенда, капитан записал в протокол: Я слышал, как офицер в форме СС приказывал солдатам поджигать развалины шлосса[17] 17
  Замок (н е м.)


[Закрыть]. Очевидно, это делалось по плану, намеченному еще до штурма. Я полагаю, что автором плана являлся доктор Роде – фактический «хозяин» дворца, занятого музеями…»

«Роде, Роде, – подумал следователь, ставя точку. – Музейный работник… Однако при чем тут планы поджога и обороны дворца? Так и стали бы эсэсовцы советоваться с каким-то штафиркой. Путает Файерабенд с перепугу».

И в разговоре с Роде никаких вопросов о планах обороны дворца ему не задали.

Вслед за Файерабендом перед следователем предстал академик живописи Эрнст Шауман. На вопрос о том, что ему известно о судьбе русских художественных ценностей, вывезенных сюда, Шауман ответил:

– В октябре 1944 года Роде говорил мне, что янтарная комната вывезена в Саксонию. Весной 1945 года он повторил то же самое.

Круг, казалось, замкнулся.

Но истории этой суждено было продолжаться.