Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 126 (всего у книги 178 страниц)

У входа в исполком, как всегда, дежурил милиционер. Это обстоятельство осложняет миссию Елисеева. Стоит бывшей дворянке, заподозрив неладное, крикнуть – и тут как тут страж порядка. В этом случае Елисеев должен действовать таким образом, чтобы развеять всякие сомнения недоверчивой старухи.

Некоторое время Елисеев внимательно наблюдает за домом со стороны – он действует как агент «Виддера». Особняк надежно обнесен высоким забором. «В случае чего, – думает он, – мне придется туго». Неторопливо открывает калитку – и оказывается во дворе хоть и просторном, но мрачноватом своей изолированностью от внешнего мира. Стены высокие, не взберешься на них сходу. Впрочем, есть выход на огород – стежка проложена…

На легкий стук дверь открывает пожилая женщина с интеллигентным лицом. Быстрым взглядом скользит по незнакомцу. Перед ней рядовой красноармеец. В шинели, с вещмешком за плечами, без винтовки. Из-под пилотки выбивается черная прядь. Весь он – и сапоги, и одежда, и небритое лицо, и эта черная прядь – буквально пропитан пылью. Вид уставшего человека. Сразу видно – с дальней дороги.

Гость вполголоса называет себя, передает привет от Гебауэра. Старуха боязливо оглядывается, молча пропускает его впереди себя, плотно закрывает дверь. Предлагает ему привести себя в порядок. Пока доит козу, Андрей работает сапожной и одежной щетками, моется до пояса. Потом хозяйка угощает его козьим молоком, а сама садится напротив, скрестив руки на груди. Всем своим видом показывает, что не против услышать от гостя еще кое-что к тому, что он уже сказал. Не слишком скупо, но и достаточно сдержанно он говорит о трудностях в работе «Виддера» в последнее время, о необходимости активизировать деятельность всем тем, кто оставлен в тылу Красной Армии. Кстати, добавил Андрей, Гебауэр остался хорошего мнения о ней, хозяйке этого дома. Что касается своего спецзадания, то о нем гость, естественно, не распространяется. Ограничивается лишь сообщением о том, что пробирается на Урал. Будет возвращаться, непременно заглянет сюда. А за это время для него нужно подготовить кое-какие данные.

Ответив на «случайные» (разумеется, проверяющие) вопросы старухи, касающиеся деталей характеров и привычек некоторых сотрудников «Виддера», агент, в свою очередь, расспрашивает: работает ли электростанция, какие заводы в Орле введены в строй, что выпускают, каково настроение людей, есть ли недовольные и т. д. и т. п. Некоторые ответы кажутся ему приблизительными, и он советует уточнить их к моменту его возвращения с Урала.

Спустя дней десять этот симпатичный молодой человек заходит сюда снова, получает здесь подробную информацию по всем вопросам, которые его интересуют, мимоходом спрашивает, не появилось ли чего подозрительного. Хозяйка заверяет, что все в порядке, никто не пронюхал про его пребывание у нее. Гость благодарит ее и спешит в дальний путь – в «Виддер».

Конечно, не дальше управления госбезопасности. А явочная квартира Гебауэра продолжала существовать. Она тоже сыграла свою роль в планах чекистов…

…Пока мы после долгой беседы уточняем некоторые ее детали, время от времени к нам забегает шустрый мальчишка. Жадно вслушивается в наши слова, но тут же, смущенно улыбнувшись, не очень охотно покидает нас. Видно было, что этот разговор не оставляет его равнодушным. Но воспитанность – не мешать взрослым, не проявлять излишнего любопытства – каждый раз берет верх. Это Саша, сын Елисеева. Жена Андрея Прокофьевича, Варвара Ивановна, учительствует в местной, Кокоревской школе. У них еще две дочери. Старшая замужем, подарила им внука.

Я знакомлюсь с почтой Елисеева.

«Уважаемый Андрей Прокофьевич!

Простите за беспокойство. К Вам обращается учительница школы № 4 г. Изюма. Речь идет о нашем земляке Андриевском Романе Антоновиче. Мы собираем материалы для школьного музея. Поэтому очень просим Вас: поделитесь с нами своими воспоминаниями, расскажите хотя бы о нескольких эпизодах и, пожалуйста, пришлите свою фотографию…»

Тут же письмо от группы ребят исторического кружка школы № 1 г. Изюма. Как и следовало ожидать, Андрею Прокофьевичу пишут из многих школ, сел, городов. Большинство авторов – незнакомые ему люди. Но вот…

«Привет из Индии!

Здравствуй, Андрей Прокофьевич!

Как я рад, что узнал, где ты находишься. Ведь очень интересно знать, как сложилась твоя жизнь после твоего ухода из Локтя. Как хочется встретиться и побеседовать вместе…»

Андрей Прокофьевич поясняет:

– Это самая первая весточка от Андрея Колупова. Я тоже долго ничего не знал о нем… По возвращению из лесу Гринбаум послал его учиться в немецкую школу разведчиков. Колупов расстался с «Виддером», кажется, на территории Литвы. После войны, до 1955 года, я служил в Советской Армии, затем окончил Трубчевский политехнический техникум. А Андрей Никитич освоил профессию строителя. В Индии помогал возводить промышленный комбинат, был монтажником. Строил Ново-Воронежскую атомную станцию, работал прорабом.

«…В тюрьме мне несколько раз приходилось быть свидетелем варварских допросов следователей Каминского. Допрашивали они и меня с применением мер физического воздействия.

Но вот однажды появился новый следователь. Он отличался гуманным отношением к пленным и на допросах пытался узнать истинное лицо подследственного. К этому следователю попал и я. Он, к моменту допроса, уже знал кое-что о моей партизанской деятельности и пытался навязать мне откровенный разговор. Он указывал на большие успехи Красной Армии на фронте и партизан в тылу врага.

Встал вопрос: как понять этот разговор? Или это провокация, или чистые порывы души, жаждущей хоть чем-то помочь Родине?..»

Письмо недописанное. Почерк знакомый – Елисеева. Ясно: ответ одному из многих своих корреспондентов. Память снова и снова воскрешает события тех дней…

Беру в руки еще одно письмо.

«…Я хотел бы, чтобы о Вас, Андрюша, о других знали люди, чтобы чувствовали, переживали за остроту борьбы с врагом в тяжелейших условиях, с риском для жизни, знали о мужестве и беспримерном патриотизме во имя нашей Родины»…

Так писал Елисееву подполковник госбезопасности в отставке В. А. Засухин. (Умер в Орле в 1972 году). Это он побеспокоился о том, чтобы Андрей Прокофьевич, спустя двадцать с лишним лет, получил право назвать себя своим именем – советским разведчиком. Легенда, принесенная в партизанский отряд Балыкиным и Романенко в июле 1943 года, перестала существовать.

Владимир Масян, Евгений Якобюк
Замкнутый круг

Часть первая
Операция «Гроза над Здолбицей»

Захолустный районный городишко, по виду мало чем отличавшийся от больших западноукраинских сел, просыпался рано, вместе с первыми всполохами зари, нестройным петушиным разноголосием да сиплыми, словно отощавшими паровозными свистками. Черепичные и соломенные крыши его утопали в бело-розовых кудрях зацветающих садов и палисадников. Вторая послевоенная весна набирала силу, но в воздухе по утрам еще чувствовалась стылость.

Хлопали калитки, крикливо здоровались через улицу товарки с плетеными корзинами в руках и узлами под мышками, зябко кутались в вязаные платки и душегрейки на козьем меху и, осеняя себя крестным знамением, спешили на базар, что только и шумел спозаранку, и где худо-бедно можно было выменять или перекупить продукты, одежду да разную домашнюю утварь.

Местом торговли служила мощеная плитами единственная городская площадь. Там возле подвод, тележек и мешков теснились, толкались и кружились белые и цветастые платки, новые и облезлые мерлушковые папахи, соломенные широкополые шляпы и порыжевшие картузы, советские военные фуражки и вылинявшие серые немецкие пилотки, польские форменные кивера с лакированными козырьками, черные и серые в клетку кепки с засаленным верхом, а кое-где и ушанки с малахаями.

С восходом солнца площадь еще больше наполнялась храпом и ржанием притомившихся лошадей, визгом поросят, гоготанием откормленных гусей, кудахтаньем кур, визгливым гомоном украинской, русской, белорусской и польской речи. Но уже к семи часам базар замолкал и пестрая толпа начинала незаметно растекаться по извилистым улочкам райцентра.

А навстречу торговому люду, прямо посреди недавно просохших улиц, тянулись редкой цепочкой хмурые, железнодорожники в замасленных черных тужурках с самодельными металлическими сундучками в руках, разношерстно, но чисто одетые рабочие лесопильного завода, механических мастерских, мельницы и пекарни, служащие почты и прочих нехитрых учреждений затерявшегося в лесах городка.

От базара в сторону железнодорожной станции катила, громыхая разбитыми колесами на кочках, пароконная подвода. Еще две уже стояли прямо на перроне, у черной от пожарища полуразрушенной стены вокзала. Сюда же подрулил и военный грузовик с вооруженными солдатами МВД. Проверка документов у пассажиров в прибывающих поездах была делом обычным. И на военный «козлик» с выгоревшим от солнца верхом и взвизгивающими на поворотах тормозами, который уверенно и быстро проскакивал улицу за улицей, тоже никто не обратил внимания. А машина, свернув в заросший переулок, сначала задами проехала мимо двухэтажного особняка, затем на скорости проскочила мимо его парадного входа и лишь затем осторожно подкатила к невысокому крыльцу здания с облупившимися колоннами и лаконичной табличкой над дверью «Районный комитет КПбУ».

Из «газика» выскочил худощавый майор. Во всем облике его было напряженное нетерпение. Но он все-таки подождал, пока шофер развернет машину и та встанет с невыключенным мотором напротив. Только после этого он еще раз быстрым взглядом окинул узкую и изломанную улицу и решительно вошел в здание райкома.

В конце длинного коридора перед лестницей на второй этаж сидел на табурете паренек лет шестнадцати с красной повязкой на рукаве изрядно потертого пиджачка.

– Здравия желаю! – лихо козырнул майор.

– Вам до кого? – Парнишка во все глаза смотрел на вошедшего.

– От редакции газеты «Красная звезда», – не очень внятно, но громко проговорил офицер и сделал движение рукой, будто собираясь достать из кителя документы.

– Аж из Москвы? – Удивлению дежурного не было предела.

– А ты, что же, здесь за сторожа? – Майор так и не достал документы, а только крутил пуговицу на мундире.

– Ни! – паренек вдруг вытянулся по стойке смирно. – Комсомолец Ходанич Петро, ястребок.

– Ястребок, а без оружия, – удивился офицер, цепко оглядывая помещение.

– Так це ж райком, – смутился парнишка.

– Значит, безоружный, – успокоился майор. – А в здании есть кто сейчас?

– Еще никого нема. Тильки перший наш секретар товарищ Черноус.

– Вот он мне и нужен, – офицер похлопал по плечу дежурного и быстро зашагал по ступенькам. Потом вдруг остановился, словно вспомнив что-то, и, пряча ухмылку, доверительно попросил:

– Ты бы, Петро, написал мне на бумажке фамилии лучших ястребков из вашего отряда. А я пропишу о них в «Красной звезде».

– Це я зараз, – обрадовался Ходанич.

Первый секретарь районного комитета партии сидел за длинным столом. Это был седовласый мужчина с красными от недосыпания глазами. Позади него на стене висел портрет Сталина. Секретарь медленно поднялся на ноги, устало протянул вошедшему майору левую руку: правой у него не было; пустой рукав аккуратно заправлен в карман пиджака.

– Черноус Тарас Иванович, – представился он.

– Майор Потапов, из «Красной звезды».

Ни один мускул не дрогнул на лице секретаря.

– Попрошу ваши документы, – спокойно, но властно потребовал хозяин кабинета, не спуская настороженных глаз с каждого движения гостя. – Такое у нас военное положение.

– Конечно! – Теперь лицо газетчика стало непроницаемым.

Но Черноус уловил в бесцветных, холодных глазах офицера беспокойство и, чуть отступив от стола, приоткрыл ящик, где хранил личное оружие.

Движение это не осталось не замеченным майором, и потому он как можно спокойнее достал из кармана бумажник и небрежно протянул секретарю удостоверение личности и командировочное предписание. Черноус положил их перед собой на стол и принялся читать, чуть склонившись над ними. Документы были подлинными. Но с фотографии в удостоверении личности на секретаря, словно упрекая, смотрели глаза другого офицера.

Холодная струйка пота скатилась по виску секретаря. Наверное, каких-то секунд ему не хватит, чтобы дотянуться до пистолета, холодная сталь которого чернеет в ящике стола.

Но именно этих секунд хватило пришедшему. Его оружие стояло на боевом взводе. Промах исключался. Пули прошли через грудь секретаря навылет. Прихватив со стола документы, «майор» тенью выскользнул из кабинета.

В коридорах по-прежнему было пусто. Никого не нашел он и на первом этаже. Ястребок Петро Ходанич ждал его у машины.

– Щось вы швыдко выйшлы.

– Садись в машину, – приказал «офицер» и неожиданно ударил оторопевшего парня в солнечное сплетение, рывком бросил его скрюченное тело на заднее сиденье. И не успел сам вспрыгнуть на подножку, как «козлик» с ревом рванулся с места.

* * *

В тот ранний час начальник райотдела МГБ подполковник Ченцов находился в своем кабинете. Да что сказать – находился, если Василий Васильевич не покидал кабинет с вечера, а дежурный по отделу капитан Прохоров строго предупреждал входивших сотрудников: «У Васваса всю ночь свет горел. Без нужды не греметь!»

И молодые чекисты, любившие и за глаза подражавшие своему начальнику, понимающе кивали головами. Они и сами не раз бывали свидетелями, когда в его кабинете с наступлением сумерек работа возобновлялась с удвоенной силой. Казалось, этот человек, не знающий усталости, вытравил из своего сознания все желания, кроме железной необходимости до конца исполнить свой служебный долг.

И никто из них не мог предположить, какие тяжелые думы пригнули рано поседевшую голову Ченцова к дубовому письменному столу, какая смертная тоска сковала его крепкую фигуру в потертом кожаном кресле, каких усилий стоило ему сдержать судорожные рыдания, неудержимо просившиеся наружу.

Его жена была обречена. Его Ульяна, Уля, которой не было еще и двадцати пяти.

Друг юности, одногодка Пашка Снегирев, позвонил Ченцову поздно вечером из Москвы: «Крепись, паря. Профессор Вельский говорит, что шансов может и не быть».

Ченцов в один миг возненавидел всех докторов… Его Ульяна… Но Вельский прошел фронт, войну от первого до последнего дня. Нельзя поддаваться эмоциям. Сам же учил молодых, как глупо подозревать каждого, кто попал в поле зрения. Но сознание упорно не хотело мириться со жгучей правдой жизни.

«Я постараюсь устроить тебе вызов», – пообещал Снегирев.

Теперь, казалось, вся надежда оставалась на Павла.

Они встретились с ним в Саратове летом двадцатого года. Кавалерийский отряд ЧОНа направлялся на борьбу с антоновщиной. Шестнадцатилетний Пашка упросил командира их эскадрона взять его с собой. Нахально соврал, что хорошо знает балашовские края.

Осенью того же двадцатого разведка красных попала в засаду. Под Снегиревым убили лошадь. Сложить бы Пашке в том селе молодую голову, если бы не выскочил на него Ченцов. «Держись за стремя, пока духу хватит!»– кричал Василий, отстреливаясь с коня. И Пашка понял. Мертвой хваткой вцепился в ремень и как угорелый бежал рядом, пока не вынес дончак их из боя.

А на другой день, словно винясь перед Ченцовым, Снегирев говорил, разводя руками: «Ничего не попишешь, паря. Быть нам теперь побратимами». Как в воду глядел.

Совместная служба в Туркестане, бои с басмачами, работа в ЧК. В тридцать седьмом Пашка Снегирев первый твердо отказался признать Ченцова пособником троцкистов. Его уверенность поколебала многих. Василия спасли, но Снегирев получил неожиданное назначение на должность районного оперуполномоченного в далекий Забайкальский край.

Свиделись они только летом сорок четвертого. Диверсионно-разведывательный отряд должен был десантироваться в лесном междуречье на Западной Украине. Одну группу разведчиков возглавил капитан Ченцов, командиром второй назначили капитана Снегирева.

– Это судьба, паря! – обнимая, шептал в ухо Ченцову Пашка. – Рядом с тобой мне сам черт не страшен.

– Вдвоем прорвемся, – чувствуя комок в горле, но сдерживая себя, отшучивался Василий. – Я уже бывал там. Держись поближе, может, случится должок вернуть.

Но, как водится, случилось обратное. У земли парашют Ченцова зацепился за кроны сосен. Капитан попробовал раскачиваться на стропах, чтобы ухватиться за какой-нибудь толстый сук, но парашют вдруг соскользнул с веток, и Ченцов больно ударился коленкой о ствол дерева.

К вечеру нога опухла, и капитан передвигался лишь с помощью десантников. Сроки выхода группы в условное место срывались.

– Здесь, километрах в пяти, сторожка деда Нестера, – предложил радист, – мы там прошлый раз тайник вырыли, раненых прятали, пока с партизанами не связались.

– Хорошо, – поразмыслив, согласился Ченцов, – доставите груз, пришлете за мной проводника. Встретимся у Сухого ручья.

В землянке, как на крестьянском сеновале, пахло чабрецом, полынью и мятой. Дед Нестер принес подушку, лоскутное одеяло. В свете фонарика молча осмотрел распухшее колено Ченцова. Почмокал губами, то ли сочувствуя, то ли осуждая. Туго перевязал покалеченную ногу смоченными в травяном настое рушниками. Прощаясь, сказал: «Вранци в сэло пиду. Провызыи купля-ты. Тай шепну, кому надо. Небэзпечно в моей хати буты. Полицай, Грозой клычуть, чи пронюхав, чи шо. Так и крутытся».

Нога страшно болела, будто горячие угли жгли ее. Ченцов не сомкнул глаз всю ночь, но под утро, намаявшись, все-таки задремал. Проснулся от яркого света, полоснувшего по глазам. Схватился за автомат и тут же услышал: «Ой, боженько!» Сквозь солнечной ливень увидел молодую женщину.

Ченцов опустил ствол пэпээса. Женщина проворно спустилась в землянку, закрыла за собой лаз. Темнота заставила прищуриться капитана. Он включил фонарик.

– Как вас зовут?

– Ульяна.

– А фамилия? – автоматически, по привычке спросил Ченцов.

– Яка фамилия? Зараз только и знать трэба, чи наши, чи нет, – уклончиво ответила Ульяна и улыбнулась.

И может быть, впервые в жизни обезоружила чекиста бесхитростная улыбка чернобровой дивчины. Долго не мог объяснить себе капитан, почему он сразу поверил незнакомой женщине.

Ульяна поставила перед ним крынку с молоком, яйца, развернула тряпицу с хлебом и салом.

– Куда столько? – смутился Ченцов. – Мне ребята оставили провизии на неделю.

Он хотел было встать, но женщина догадалась и подала ему вещмешок. Ченцов достал консервы, шоколад.

– Возьмите, – предложил он.

Ульяна повертела в руках банки и молча сложила их обратно в мешок.

– Не бойтесь, тушенка немецкая.

– Это еще хуже, – вздохнула Ульяна.

– Неужели обменять даже нельзя? На самогон хотя бы. Немцы любят горилку.

– Немцам все равно. А вот бандеры не спрашивают: откуда? Як побачуть: советская, чи немецкая – зараз к стенке.

– Радеют за свою батьковщину, – усмехнулся капитан.

– За свою шкуру они боятся. Бьют из-за угла всех кого ни попадя. Лишь бы в освободители Украины попасть.

– Свернем башку Гитлеру, рассчитаемся и с бандеровцами.

Вечером Ульяна пришла встревоженной. Дед Нестер из села не вернулся.

– Думаете, что-нибудь случилось? – забеспокоился и Ченцов. – Не мог он задержаться по своим делам?

– Ни-и!

– Значит, уходить?

– Как стемнеет, я приду за вами.

Она уже поднималась по лестнице, когда они разом услышали натужный вой немецкого грузовика.

– Поздно, – как-то сразу успокоившись, сказал Ченцов. – Могут найти нас?

– Не знаю.

– Тогда пусти, – он отстранил Ульяну, откинул металлический приклад автомата, приготовил гранаты и встал у выхода…

Резко зазвенел внутренний телефон.

– Товарищ подполковник! Только что убит первый секретарь райкома партии! – возбужденным голосом доложил ему дежурный по отделу.

– Что-оо! Кто-кто?! – Ченцова бросило в жар.

Это было уже второе убийство руководящих работников района на этой неделе.

– Соедините меня с батальоном МВД, – глухо проговорил он в трубку, – и капитана Костерного ко мне…

* * *

Первый секретарь райкома партии Тарас Иванович Черноус лежал на боку возле рабочего стола. Следователь Медведев с угрюмым, красным от напряжения лицом описывал место происшествия. Оперуполномоченный отдела Чуйков рассматривал подобранные с пола гильзы с таким усердием, будто они могли рассказать ему о тайне происшедшего.

Ченцов выслушал доклады подчиненных, и бессильная ярость обуяла его: было похоже, что бандеровцы открыто бросали вызов.

– Так, – играя желваками, тяжко выдохнул подполковник. – Почерк знакомый. Гроза?

Все молчали, словно воды в рот набрали. Чтобы не вспылить понапрасну, Василий Васильевич вышел из кабинета.

В приемной толпились работники райкома. Тихо плакали, уткнувшись в платки, две женщины. «Секретарша и жена Черноуса», – узнал их Ченцов и подошел.

– Оксана, мы обязательно найдем убийцу…

– Гришу-то не воскресите, – не поднимая головы, зарыдала навзрыд женщина.

И Ченцов понял, что ему лучше уйти. Но прибежал запыхавшийся прокурор города Малов. Низкий, тучный, с блестящей лысиной, обрамленной седыми волосами, вцепился в рукав Ченцова.

– Как же так? Не уберегли!

– Значит, так берегли, – неожиданно грубо отстранил его Василий Васильевич. – Почему вместо милиционера в райкоме дежурил ястребок Петро Ходанич?

– Так ведь… – обомлел прокурор.

«Зачем я так? – уже в машине корил себя Ченцов, вспоминая растерянное лицо прокурора, его дрожащую руку, вытиравшую обильный пот со лба, судорожно дергающийся кадык на горле. – В милиции с кадрами еще хуже, чем у нас. Поэтому и дежурил ночью в райкоме комсомолец из местного отряда самообороны. А вот куда он делся, это уже предстоит узнать не прокурору, не начальнику милиции, а тебе, товарищ подполковник… И немедленно!»

Старший оперуполномоченный райотдела, коренной волжанин с простым русским лицом, но на украинский манер обвислыми пшеничными усами, капитан Костерной, молодой, но уже тертый жизнью и ушлый в своей практике офицер, ждал Ченцова в его кабинете. Такое Василий Васильевич вряд ли мог стерпеть от кого-то. Но к Ивану Костерному начальник райотдела МГБ питал особые симпатии. Глядя на могучего телосложения, под два метра роста капитана, о котором ходила молва, будто тот в каком-то селе убил кулаком годовалого бычка, а в другом съел в один присест ведерный чугунок борща, да и по привычке с детства видеть в большом человеке свою защиту и опору, низкорослый Ченцов сам обретал уверенность. Костерной был его палочкой-выручалочкой. И на сей раз подполковник свои надежды связывал с ним.

Без лишних слов Костерной доложил, что час назад армейский патруль пытался остановить на выезде из города крытый «газик», но был обстрелян из автомата. Два бойца наряда убиты наповал. Старший патруля организовал погоню на грузовике. Уже около леса, когда поняли, что бандитов им не догнать, патрульные полоснули по «газику» из ручного пулемета. Джип круто вильнул на дороге, перескочил кювет, влетел в кустарник и через несколько минут взорвался. Осмотр показал, что в машине никто не сгорел.

А метрах в пятнадцати от нее, истекая кровью, лежал человек, укрытый кителем с погонами советского майора. Документов при нем не оказалось. Раненый доставлен в горбольницу.

– Неужели Гроза? – спросил с надеждой Ченцов.

Костерной вскинул брови:

– А как убедиться? У нас ведь нет даже описания внешности.

– Ошибаетесь, капитан, – Василий Васильевич достал из сейфа тоненькую папку. – Если не совпадение, то его портрет запечатлелся у меня в памяти на всю жизнь…

* * *

Ульяна не плакала. В коротких отблесках пожара Ченцов видел, какой жгучей ненавистью горели глаза женщины, как напряглось ее тело. Казалось, еще немного, и она ринется на палачей. Ченцов осторожно потянул ее за рукав кофты.

– Мы не имеем права рисковать, – глухо сказал он.

Голова Ульяны резко дернулась и тут же поникла. Женщина прикрыла лицо ладонями и съежилась комочком у ног Ченцова. Но тот не отрывал взгляда от смотровой щели.

Не найдя никого на хуторе, немцы, как обычно, зажгли дом и подворье. Аккуратно дождались, когда рухнут стены строений, сели в грузовик и укатили по лесной дороге в ту сторону, откуда прибыли.

Пожарище догорало, в лесу быстро темнело. Однако Ченцов не торопился. Не единожды ему приходилось наблюдать, как немцы демонстрировали шумный отход, уезжали на машинах, а через полчаса возвращались пешком, густой цепью опоясывая то место, откуда только что выехали. И случалось, заставали там тех, кто успевал спрятаться от облавы в первый раз.

Только поздним вечером они выбрались из землянки. Постояли над пепелищем, еще кое-где светившимся синими языками пламени, и пошли к Сухому ручью. Капитан неловко опирался на маленькое плечо Ульяны.

К утру добрались до места. Ручей и в самом деле был сухой. Кругом стоял глухой еловый лес. Судя по тому, что по берегам реки росла густая высокая трава, на месте сбора отрядов еще никого не было.

Нашли яму с остатками вешней воды, решили ждать здесь. Казалось, старая чаща надежно охраняла заблудших в нее людей. Ченцов положил на траву автомат, снял комбинезон и, невесело подмигнув Ульяне, спустился к омуту умыться.

Когда же вернулся, Ульяны на месте не было. Исчез и автомат. Еще не осознавая тревоги, Ченцов неуклюже шагнул в сторону. И в тот же миг резкий окрик приковал его к месту.

– Стой! Лечь на землю! Руки за голову!

Ченцов не шевельнулся.

– Быстро, иначе твоя баба получит пулю раньше тебя. Капитан все понял. Их выследили. Не стали брать на хуторе. А здесь услышали про место сбора и решили устроить засаду. Но сколько их?

– На землю, я сказал! – повторили приказ из зарослей ельника.

Ченцов лег. И в тот же миг на него навалились двое, скрутили руки за спиной, связали и перевернули лицом вверх. Ченцов увидел: полицаи.

– Вот так-то, москаль! – К нему подходил худощавый, с острыми колючими глазами полицай.

Ченцов обратил внимание, что на голове его вместо обычной черной суконной фуражки была надета мазепинка с трезубом вместо кокарды.

«Оуновцы, – догадался Ченцов. – Слуги Степана Бандеры. Эти собственную мать не пожалеют».

Капитан хорошо знал, что ОУН – Организация украинских националистов – была создана еще в 1929 году националистами для борьбы с Советской Украиной. ОУН с довоенных лет сотрудничала с гитлеровцами, выполняла поручения их разведки. С помощью абвера в годы оккупации на территории некоторых западноукраинских областей была создана и Украинская повстанческая армия (УПА). Формирования УПА действовали сначала на Украине, а впоследствии в Польше и Чехословакии, повсюду оставляя за собой страшный кровавый след. Особой жестокостью отличалась служба безпеки (СБ) – разведывательный и карательный орган националистов. УПА стала своего рода «пятой колонной» гитлеровцев.

И теперь, в 1944 году, немцы, откатываясь под ударами Красной Армии на запад, не собирались бросать на произвол судьбы так дорого обошедшиеся для них формирования. Чекисты имели массу свидетельств, что гитлеровская разведка снабжает в эти дни курени и сотни УПА всем необходимым для тайной войны: от пистолетов до минометов.

– У меня мало времени. – Бандеровец пнул носком сапога в перебинтованную ногу капитана. – Говори быстро, как попал сюда, с какой целью, чье задание.

– Та що з ным цацкаться, – неприязненно проговорил стоявший рядом бандеровец. – Цэ ж Улькин хахаль!

– Заткнись! – прикрикнул на него старший и приказал – Тягны сюда бабу.

За косы приволокли связанную Ульяну. От боли она потеряла сознание.

– Девушка не виновата, – стараясь унять внутреннюю дрожь, сказал Ченцов. – По моей просьбе она проводила меня сюда.

– Мовчы, падла! – Новый удар сапогом под ребра. – Цэ дочка дида Нестера. Партизанская сучка!

– Значит, недаром мы у него на хуторе шукали парашютистов. – Сузившиеся глаза бандита впились в капитана. – Будем молчать? Или помочь? У меня и не такие языки развязывали.

– Здамо в гэстапо? – с явной неохотой спросил один из бандеровцев.

– Успеем. Хай они сами попробуют спиймать такую птаху. А Ну, хлопцы, распалите-ка костерок у воды. Попарим краснюкам косточки. Я их знаю: спочатку они все молчат.

«Костерок, – лихорадочно соображал Ченцов. – Выходит, они не преследовали нас, а встретили случайно. Возможно, у них здесь свой тайник. О появлении тут десантников они даже не помышляют, иначе не стали бы разводить огонь. Надо задержать эту бандитскую сволочь. А задержать их можно только упорным молчанием».

Ченцова за ноги поволокли к ручью, к знакомой яме, где совсем недавно он так беспечно плескался. С той стороны уже тянуло горьким дымом. Двое бандеровцев бегом таскали хвойные лапы.

Ченцову показалось, что стрельнула сухая палка в огне. Но когда сразу с нескольких сторон раздался знакомый треск наших пэпэша, сердце его забилось от радости. Он не думал, что его могут убить в перестрелке. Жалел только, что не может помочь своим.

– Жив, жив? – только и расслышал он сквозь проблески сознания голос Пашки Снегирева.

– Там Ульяна, – еле выговорил Ченцов…

Пятеро бандеровцев были убиты. Одного взяли в плен. Старший как сквозь землю провалился. Двухчасовое прочесывание леса десантниками успеха не имело. Бандит исчез. При допросе пленный назвал его кличку – Гроза.

* * *

По дороге в госпиталь Василий Васильевич не спеша рассказал Костерному о своей встрече с Грозой.

– Значит, та Ульяна и жена ваша Ульяна Григорьевна – одно лицо! Не предполагал такой истории, – чуть смущенно признался капитан.

– Местные легенды надо знать, Иван. Мало, очень мало мы еще общаемся с населением.

– Учту, товарищ подполковник.

– Убегая, Гроза успел выстрелить в связанную женщину. Пуля пробила легкое… Так что у меня к этому ублюдку личный счет, – Ченцов тяжело вздохнул и отвернулся к окну.

Костерной не решился расспрашивать начальника дальше.

Главврач больницы, где оперировали бандита, молча подал офицерам халаты.

– Раненый доставлен с большой потерей крови. Три пули в левом боку, поврежден кишечник. Две пули извлечены из левой части груди. Стреляли, видимо, с очень близкого расстояния.

– Скажите, доктор, – спросил Костерной, – извлеченные пули сохранили?

Врач сделал обиженную гримасу:

– Вы меня знаете давно, товарищ капитан. Три пули от пулемета Дегтярева, а две от ТТ. Это уже определил ваш работник. Он только что уехал.

«Не дремлют ребята», – с удовлетворением отметил Ченцов.

Прошли в госпитальную палату. Одного взгляда Ченцову было достаточно, чтобы точно определить, что на больничной койке перед ним лежал неизвестный ему человек.

Что же получалось? В машине, которую преследовали солдаты патруля, было три человека. Бойцы ранили, по-видимому, шофера: легковушка в момент стрельбы поворачивала влево – к лесу, поэтому три пули в левом боку бандита. Второй, а им скорее и был Гроза, убедившись, что напарник тяжело ранен и с ним не уйти от погони, – поступил так, как поступают все оуновцы: всадил в «товарища по борьбе» еще две пули из своего ТТ. На всякий случай, если его кто ненароком видел в райкоме, накинул на убитого свой китель. Пусть мол, чекисты думают, что убили главаря.