Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 162 (всего у книги 178 страниц)

«В опорный что ли сходить, дела подогнать… – решила она, сведя завтрак к чашке крепкого кофе. – Там хоть с мужиками можно парой слов переброситься. Все какое-то разнообразие…»

Можно было, конечно, еще подремать. Но вновь ложиться одной в койку как-то не хотелось. «Вот с мужчиной бы… – усмехнулась грустно. – А одной – только пролежни зарабатывать».

От общежития до опорного всего два квартала. По городским меркам – сущий пустяк.

Она надела форменный костюм. Поверх набросила черную шубку и неспеша тронулась к выходу.

Однако, в опорном пункте, когда она туда пришла, совершив небольшой променаж по парку, никого не было.

«Куда их черт подевал? – недовольно поджала губы. – То усядутся за бумагами – не выгонишь… то, вот ни одного…»

Сняв с себя и повесив на вешалку в уголке кабинета шубку, плюхнулась в кожаное кресло оранжевого цвета. Кресло жалобно скрипнуло металлическими суставами, шумно выдохнуло через потертости набравшийся в поролон воздух. Будь оно новым – то ни скрипов бы, ни вздохов… Но, повидавшее на своем веку седалище не одного инспектора ПДН, с рыжеватыми потертостями-подпалинами на спинке и подлокотниках, оно приветствовало так, как могло. Зато было массивное, надежное и уютное.

Из ящиков двухтумбового письменного стола, такого же древнего и монолитного, как и кресло, местами обшарпанного и исцарапанного неизвестно кем и когда, Таисия Михайловна достала пачку чистой бумаги, несколько шариковых авторучек с разными по цвету стержнями. Из темно-коричневого, тесненного под крокодилью кожу, дипломата вынула и положила на стол заявления гражданок Редькиной и Васильевой об ограничении в дееспособности их мужей. Последние злоупотребляли спиртными напитками и ставили семьи в тяжелое материальное положение.

«Толку от этого ограничения, как от козла молока, – кисло подумала, перебирая материалы. – Или, как от прошлогоднего снега. Вроде и был, да сплыл… Вот неделю, а то и две, высунув язык, буду носиться по разным учреждениям и организациям, собирая справки-малявки, характеристики и другие документы, беспокоя десятки людей, цапаясь с соседями, не желающими давать каких-либо объяснений, председателями уличных комитетов, работниками ЖКО, чтобы только направить материал в суд. Суд вынесет, допустим, положительное решение и ограничит Редькина и Васильева в дееспособности… Ну и что? Как пили, так и будут пить. Как пропивали деньги, не донося их до семьи, так и будут пропивать. Разница лишь в том, что раньше они, получив зарплату, сначала напивались, а потом скандалили, а при ограничении в дееспособности сначала со скандалом отберут у жен деньги, полученные теми вместо них, потом пропьют отобранные деньги и снова учинят скандал. Вот и все. Вместо одного скандала, будет два. Прогресс на лицо, – хмыкнула иронично. – Впрочем, будут выставлены «палочки» в статистике мной, как исполнителем, прокурором, как инициатором этого иска, и судом. Толку – никакого, зато у всех палочки!»

Она грустно улыбнулась своим невеселым размышлениям.

Мысли – мыслями, а рука автоматически бегала по листу с авторучкой, набрасывая план мероприятий по первому заявлению. Такова жизнь: мыслится одно, а делается другое…

Тут она услышала, как в опорный пункт пришли, судя по голосам, участковый инспектор Паромов и оперуполномоченный уголовного розыска Василенко. И не просто пришли, а привели с собой, доставили, как любят говорить в милиции, несовершеннолетних. Её контингент. Её подопечных. Это она поняла также из коротких и жестких реплик опера и участкового и таких же коротких, с хлюпаньем носов, ответов доставленных.

«Пора обозначиться, – откладывая заявления в сторону и вставая из кресла, решила она. – Что там еще набедокурили детки-акселераты? Спиртное распивали или матерились в общественном месте… да попались нашим под горячую руку. Что же еще».

С этой мыслью Матусова вышла в общий зал, где коротко поздоровалась с Василенко и Паромовым и увидела доставленных ими трех подростков.

12

– Как хорошо, что ты здесь, – обрадовался Паромов. – А то вот…

– Что за шум, а драки нет?! – сверкнула линзами очков.

– Пошушукаемся… – взял ее под локоток Василенко. – В твоем кабинете…

– Обожаю сплетничать, – проворковала игриво.

Вернувшись после недолгого «шушуканья», внимательно рассмотрела доставленный «контингент».

– О! Знакомые до боли лица! – скривила губы в саркастической улыбке. – Вася Пентюхов, по прозвищу Пентюх, – представила одного. – Так за что же доставили тебя?..

Хмурый прыщеватый подросток насупился и молчал. Не дождавшись скорого ответа, Матусова продолжила:

– И Шахёнок, то есть Шахов Борис тут как тут… Тоже личность известная, – пояснила коллегам, снимая очки. – Оба живут в бараке, что на Элеваторном проезде.

– Вот и хорошо, – расплылся довольной улыбкой Василенко. – Это нам и надо.

– Вот только третьего вижу впервые, – прищурилась Таисия Михайловна оценивающе и вновь водрузила очки на свое место. – Но это не страшно…

– Действительно, это уже и нестрашно и неважно, – улыбнулся Паромов.

– Сейчас, дружок, исправим это небольшое недоразумение, – продолжила Матусова, обращаясь с веселой насмешливостью к неизвестному пареньку. – Раз встретились, то познакомимся…

Как раньше Пентюхов Василий, так и незнакомый подросток, насупившись, опустил голову вниз. Перспектива близкого знакомства с инспектором ПДН его явно не радовала. Только куда денешься…

– Обо мне ты, наверное, уже слышал от своих друзей-товарищей, – подготавливая почву для предстоящей беседы «по душам», играла в «кошки-мышки» Матусова. – А о тебе я сейчас тоже всё узнаю. Не веришь? – Блеснула она весело линзами очков. – Если не веришь, то добрый совет: лучше поверь…

– Верю! – обреченно буркнул, шмыгнув носом, подросток. – Слышал, как умеете разговаривать!

– И не только разговаривать, – ввернул опер, – но и разговорить! Что, поверь, важнее – поднял он указательный палец. – Даже самых упертых и упрямых!

Шахов и Пентюхов помалкивали. Насупленные и нахохленные. Было заметно, что они очень недовольны неожиданной встречей с инспектором ПДН.

Услышав от Матусовой, что в опорный пункт доставлены подростки из барака, то есть те самые, которые и были нужны милиции, Василенко и Паромов молча переглянулись между собой. Но пока инспектор ПДН вела с ними беседу, старались не вмешиваться, отделываясь короткими репликами. И только после того, как та закончила вступительное «слово», Василенко взял инициативу дальнейших действий в свои руки.

– Спасибо, Таисия Михайловна, что познакомили с этими молодыми людьми. А то они, почему-то не желали представиться сами… Даже начальнику отдела милиции… целому полковнику! Говорили, что мам своих боятся… – усмехнулся он. – Теперь бояться уже не надо, теперь надо говорить!

– Никаких мам они, конечно, не боятся, – вставил словечко и Паромов. – Не боятся и не уважают. Для таких, как они, только Таисия Михайловна – и мама и папа…

Подростки угрюмо молчали, стараясь не смотреть на работников милиции. Какие мысли блуждали в их черепных коробках, трудно сказать. Головы и глаза опущены, словно на полу можно было отыскать подсказку о дальнейшем поведении.

– Таисия Михайловна с этими двумя хорошо знакома, – продолжил он, указав небрежно на Шахова и Пентюхова, – остается, Геннадий Георгиевич, и нам более плотно познакомиться с ними.

– Причем с каждым в отдельности, в отдельных кабинетах… – подхватил реплику Василенко.

Подростков рассадили по кабинетам. Паромову достался Пентюхов Василий.

– Давай знакомиться поближе и пообстоятельней, Василий, – как взрослому сказал Паромов, подчеркивая голосом и интонацией серьезность ситуации. – Много вопросов имеется к тебе и твоим друзьям. Даже не поверишь, как много! И отмолчаться не удастся, даже и не думай… – взял он со стола увесистый том УК РСФСР. – После знакомства с ним, – потряс томиком перед носом подростка, – даже воры-рецидивисты поют, как курские соловьи в мае.

13

Матусова, заведя в кабинет подростка, молча указала на стул, стоявший напротив ее стола. Сама прошла за свое рабочее место. По-хозяйски устроилась в кресле. Пододвинула к себе чистый лист бумаги. Взяла авторучку.

Все молча. Не спеша. Основательно.

Держала паузу, нагнетая психологическую волну, чтобы в подходящий момент разом обрушить ее на подростка. По опыту знала, чтобы достичь нужного эффекта, следовало противную сторону одним махом смять, подчинить своей воле.

Белобрысый, угреватый и губошлепый малец лет семнадцати, приготовившийся к немедленным вопросам и обманутый в своих ожиданиях, сбитый с толку затянувшимся молчанием инспектора, с каждым мгновение чувствовал себя все неуютней и неуютней. Стал ерзать на стуле, крутить головой во все стороны, не знал, куда деть руки, которые то нервно теребили полы куртки, то забирались в карманы, то выскальзывали оттуда и хватали друг друга и тискали до побеления кожи на костяшках пальцев.

Вот его взгляд остановился на стене, где отчетливо были видны мазки крови. На белой извести очень контрастны темно-коричневые подтеки и пятна! Завораживают. Притягивают взор. Гипнотизируют!

Это вчера доставляли уличных драчунов, у одного из которых был разбит нос. И он своей кровавой юшкой, по недогляду дружинников и приведшего его постового, испачкал стенку. А мастер чистоты и порядки, или по-простому, уборщица Клава еще не приходила и страсти эти не удалила. Матусовой на эти пятна и подтеки – начхать. Не такого навидалась! Кроме брезгливости никаких ассоциаций они не вызывали. Но на подростка подействовало, как сало на хохла, как беременность на «девственницу»! Глаза застыли на данной стене, сфокусировавшись на одном месте. Тело напряглось. Пальчики задрожали.

«Есть контакт! – не упустила инспектор ПДН затравленный взгляд подростка. – Пора браться всерьез».

– Так, как говоришь, тебя зовут?..

…Через десять минут, приказав парню сидеть тихо, пошла к Василенко, занимавшемуся с Шахёнком в кабинете старшего участкового.

– Геннадий Георгиевич, на минутку можно, – приоткрыв дверь, позвала будничным голосом опера.

Василенко вышел в зал красный и раздраженный: Шахёнок не желал идти на откровенность, юлил, врал, пускал слезы и сопли.

– Что?

– Рассказывает про какое-то убийство… Мой клиент, Горохов Миша… – уточнила она на всякий случай фамилию и имя того, кто рассказывает об убийстве.

– А ты, что, не в курсе? – вопросом ответил опер, искренне удивившись, что Матусова «ни сном, ни духом», когда вся милиция поставлена на ноги.

– Откуда? Я только что из дома пришла. Еще никого не видела. В дежурку не звонила. Да и ты не сказал, когда «шушукались», лишь установить данные о личности попросил и где живут… – поджала она обиженно губы. – Все секретничаете…

– Извини, не допер… – отвел глаза в сторону опер и кратко ввел в курс событий: – На зоне отдыха РТИ, на берегу Сейма, труп молодой женщины. Обнаженный и с суком во влагалище.

– Лапшу вешаешь, индийскую?.. – не поверила Таисия Михайловна.

– Какая лапша? Серьезно говорю.

– Ужас. – Распахнулись во весь диаметр окуляров очков глаза инспектора.

Не говори. Между нами: Паромов увидел этот ужас и сблевал, – «лягнул» он в очередной раз ближнего своего. – Так что твой э-э… Миша, – наморщив лоб, вспомнил он имя, – поет? – И не дав инспектору ответить, быстро продолжил: – Имеются оперативные данные, что убийство совершено подростками из барака…

Любили опера к делу и без дела щегольнуть этим словосочетанием, таинственным и емким, заключающем в себе признаки секретности, агентурной работы и еще много всего недоступного простым смертным. Вот и Василенко не удержался. Ничего не попишешь – опер…

– Не исключено, что и «наши», – намекнул на доставленных, – руки приложили. Вон, вымахали какие: лошадь без подставки осеменят, как два пальца об осу! Или об косу?.. Или, как чаще говорят, об асфальт, – съёрничал он. – Ведут себя с самого первого момента подозрительно…

– Горохов говорит, что сам в убийстве не участвовал, но слышал об этом от Пентюхова – стала рассказывать Матусова. Якобы тот хвастал ему по секрету, как вчера они сначала в бараке, а потом в лесу групповухой имели одну придурковатую бабу. – Сморщила она носик – явный признак брезгливости: неприятно о женщинах говорить «придурковатые», да куда же деваться, если есть такие. – Которую потом убили. Других подробностей пока не выяснила, – добавила с видом огорчения, – сразу с тобой решила посоветоваться.

– Спасибо, боевая подруга! – моментально оживился опер. – Падлой буду – не забуду… – перешел на блатной жаргон.

А давно ли нас, инспекторов ПДН, бездельниками называл? – усмехнулась Таисия Михайловна.

– Так то по дурости и оперскому невежеству – оскалился Василенко. – Прости и присмотри за Шахенком, чтобы из опорного не сбежал. А я сейчас с Пентюхом разберусь…

– Так ты же… – Ничего не поняла Матусова.

– Тс-с-с! – приставил тот палец к губам.

Жест понятный и серьезный. И Таисия Михайловна тут же кивнула головой в знак согласия.

14

Василенко вихрем ворвался в кабинет участковых инспекторов, где Паромов беседовал с Пентюховым Василием. Тот, после «заочного» ознакомления с увесистым УК, выразил желание общения. И теперь, отвечая на вопросы, рассказывал, с кем живет, где и как учится, с кем дружит. Но делал это вяло и с неохотой.

– Ты, сучонок недоделанный, зачем кол родственнице Матусовой в п… всунул?!! Колись, тварь! Колись, пока жив! – орал опер, наливаясь кровью, злостью и праведным гневом.

Растопыренной пятерней правой руки он схватил Пентюхова за его стриженую голову и резко нагнул ее чуть ли к самым коленкам. Кулаком левой громыхнул по крышке стола! Да так громыхнул, что жалобно дзинькнул стеклянной пробкой – стопкой полупустой графин и покатились, падая на пол, авторучки, карандаши, фломастеры из опрокинувшегося канцелярского прибора – стаканчика.

– Колись, шпана шелудивая! – уже не кричал, а шипел прямо в ухо Василию опер. – Живо!

– Это не я! Это Шахенок и Юрка Ворона… – испуганно пискнул перетрусивший от неожиданного наскока опера Пентюхов. И заплакал, совсем по-детски:

– Я Светку не убивал. Я просил не убивать, но они только смеялись… И сук, воткнул ей Шахенок… Я не втыкал. Простите меня, я больше не буду! – Размазывал он слезы и сопли по лицу.

Василенко отпустил его голову и также стремительно полетел в кабинет старшего участкового инспектора, где сидел его неразговорчивый клиент Шахов Боря.

Пентюхова уже никто не прессинговал, но он сам не поднимал голову от колен. Спина его мелко дрожала.

«Всего-то пара фраз… – подумал Паромов, тоже не ожидавший столь бурной и неожиданной реакции от до-вольно флегматичного опера, – но сколько вылилось полезной и нужной информации. Сразу прозвучали данные о трех лицах, причастных к убийству и уже названо имя убитой».

Участковый еще не знал и не подозревал, что ни опер, а Матусова фактически раскрыла преступление, «расколов» своего собеседника. Опер только реабилитировался, «дожимая» ситуацию до логического конца.

«Интересно, – метнулась мысль в голове Паромова в другую сторону, – с какого это рожна Василенко убитую назвал родственницей Матусовой. Не бредил же он? Обязательно надо спросить. Может, самому потом пригодится… Но не сейчас… После того, как окончим работу с этими…»

Его мозг лихорадочно заметался, подыскивая определение несовершеннолетним убийцам. И не находил. Все было мелко. Ничтожно. Не находилось слов, чтобы, произнеся их, можно было уничтожить, размазать по стенке, этих двуногих существ в образе человеческих детёнышей.

Паромов молча смотрел на Пентюхова. Только мысли лихорадочно пульсировали, словно пытаясь вырваться за пределы черепной коробки.

«Вот передо мной, стоит лишь руку протянуть, сидит один из убийц. Самый натуральный. Самый, что ни на есть настоящий. А не тот, абстрактный, которого, еще час тому назад, находясь на месте происшествия, готов был своими руками придушить. Сидит жалкий и никчемный, сжавшийся и сгорбившийся так, что сквозь ткань куртки угловато выпирают лопатки, как горб у калеки. И нет никакого желания не только придушить его, но даже крикнуть, обругать. Одно отвращение. Вообще не хочется общаться. Но надо. Такую уж работу себе выбрал, где такому понятию, как «не хочется» нет места».

Паромов из ящика стола достал несколько листов писчей бумаги – знал по опыту, что в таких случаях писать-то придется много – и стопочкой положил перед собой.

– Приступим к исповеди. Рассказывай. Да поподробнее…

Пентюхов, громко всхлипнув, стал рассказывать.

В соседних кабинетах давали письменные объяснения Горохов и Шахов. Куда им было деться, сморчкам поганым, после артистически сыгранной роли опера. Тут даже Станиславский и то бы заявил: «Верю»! Особенно, когда бы получил по загривку.

Когда Василенко, расколов Пентюха, стремительно ворвался в кабинет к оставленному им Шахёнку, то тот встретил его громким криком:

– Не бейте! Всё расскажу…

И стал, не дожидаясь вопросов, заикаясь, перескакивая с одной мысли на другую, с одного события на другое, растирая кулаком выступающие слезы, шмыгая носом, рассказывать. Василенко даже не пришлось комедию повторно разыгрывать. И вообще что-то говорить. Клиент сам созрел…

15

…Когда Пентюхова Люба вместе со Светой пришла в барак, то там, точнее, возле барака, их встретили братья Вороновы, Любин брат Василий и Шахов Борис, успевшие уже «всосать» по бутылочке пива. Еще несколько бутылок пива «Жигулевское» лежали в сетке на траве.

Поздоровались: «Привет!» – «Привет!»

– Пацаны, это – Света! – представила новую подругу Люба. – Когда-то она жила с матерью в нашем бараке…

– Что-то такое вспоминается, – наморщил лоб старший Воронов и оценивающе, как цыган на лошадь, взглянул на Свету.

Остальные также попытались вспомнить, не ходили ли вместе в ясли или детский сад.

– Своя чувиха. В доску… – рекомендовала Люба. – Без комплексов… Готова хоть водку пить, хоть парней любить. Только сначала дайте хоть пивка нам попить… Вчера у Дрона самогону «перебрали», а сегодня еще не похмелились. И, вообще, во рту ни маковой росинки не было.

– Зато духман такой… спичку поднеси – полыхнет так, что сам Змей Горынич позавидует, – съехидничал Шахенок.

Света, наигранно засмущавшись, промолчала, а Люба послала говорившего туда, откуда все появляются на божий свет.

– На себя глянь – пострашнее Горынича будешь…

– Да прополосните, прополосните роток, тёлки-кошелки, – оскалил зубы Юрик, поддержав товарища. – Чистый рот вам как раз и понадобится… И очень скоро! Ха-ха-ха!

– Га-га-га! – Дружно заржали остальные.

Заржали все, кроме Пентюхова Василия. Тому было неловко за сестру, довольно-таки прозрачно названную дешевкой, ребячьей подстилкой и любительницей извращенного секса.

– Шла бы ты отсюда, дура! – зло шепнул он ей на ухо, улучив момент, и для большего эффекта ущипнул за руку. – А то матери расскажу… Получишь по шее.

– Да пошел ты, старушечий кавалер! – огрызнулась Люба, отдергивая руку.

Это был явный намек братцу на его половую связь со старой Вороной! Тот конфузливо умолк – его тайна уже не была тайной. По крайней мере, для сестры. Окинув Василия презрительным взглядом, Люба никуда не пошла, осталась с дворовой компанией.

– Ну что, за знакомство? – предложила она, передавая бутылку пива подруге.

– За знакомство, – расплылась в глуповатой улыбке та.

– За знакомство, – поддержали пацаны.

Все выпили по бутылке пива. Легкий хмель ударил по головам. Глаза замаслянились.

– Пентюх, мать где? – спросил Юрий, отведя соседа Василия в сторонку.

– На работе. А что?

– Чо, чо, а ни чо! – глумливо передразнил Юрка соседа. – Ублажать будем баб. Светку и Любку твою, если не побрезгуешь, конечно, своей сестрой. Ха-ха-ха, – заржал он по-жеребячьи.

– Ты что? В морду хочешь?! – побагровел Пентюхов от неслыханного наглежа и беспардонного хамства. – Не посмотрю, что друг и что твой братец рядом, харю начищу – мать родная не узнает… Отделаю похлестче, чем бог черепаху!

В глазах злость и обида. Кулаки сжаты до белизны костяшек. Нервы натянуты как струна. Чуть тронь – рванут!

– Пошутил, пошутил… – Дурашливо задрал вверх руки, словно сдаваясь, Юрий.

Зубы у Юрки мелкие, как у хорька. Оскалены то ли в улыбке, то ли в хищном предостережении – пойди, разберись… Понимай, как хочешь!

– Ты, прямо бешеный или тупой. Шуток не «достаешь», – пояснил Юрий, посерьезнев. – Можно было и к нам, но у нас мать дома. А у тебя хата пустая…

Он покровительственно, как бы давая понять, что конфликт между ними полностью исчерпан, похлопал Василия по плечу. И тот сразу «сдулся», словно воздушный шарик, из которого стравлен воздух.

– Сестру не тронем. По крайней мере, сегодня, при тебе… А вообще, она у тебя баба современная, без комплексов и в сексе фору любой западной секс-бомбе даст. Впрочем, знаю, что и ты о том знаешь, но делаешь вид, что не знаешь. И потому – без обид, ладно, кореш? Мы же – кореша?..

Василий хотел было вновь возмутиться, даже руку Юрия со своего плеча стряхнул, но Юрий миролюбиво продолжил:

– Она ведь взрослая, Васек… Самостоятельная. В прошлом месяце восемнадцать исполнилось… Да и ты не святой. Вместе с нами сколько «телок» пользовал?.. То-то… А ведь и они были чьи-то сестры…

Что было делать, выслушивая нелицеприятное про родную сестру? Драться? А какой смысл, если правда. И он, Василий, об этом знал давно.

– Закрыли тему! – примиряясь, согласился Василий. – Только с сестрой при мне, как договорились…

– А мы ее пошлем за водярой и за закусоном, – с готовностью поддакнул Юрик. – И пока она будет ходить по магазинам, займемся Светкой.

– Вот это правильно! – обрадовался Пентюх. – Займемся Светкой…

– Баба она, конечно, не первой свежести… Шмара, видать, еще та… Но какое никакое, а новшество будет, – плел словесные кружева Юрик.

Он недавно познакомился со старым вором-рецидивистом Ниткиным Иваном, недавно «откинувшимся» и проживавшим в соседнем бараке. Тот и поднатыркал молодого Вороненка блатным шуткам-прибауткам. И теперь Юрик наставлял менее опытного соседа, строил из себя знатока и полового гиганта. Знать бы ему, что подобные «азы» Василий уже постиг со старой Вороной…

Они направились к остальным. По дороге Василий отдал соседу ключ от комнаты.

– Любаша, выручалочка ты наша, вот тебе денежки. Сбегай, водчонки или винца купи, да что-нибудь на заку-сон… – Подал Юрий Любе небрежно, словно миллион, червонец. – Гулять будем!

– Эх, пить будем и гулять будем, – с готовностью подхватили Юркин брат и Шахёнок, – а смерть придет – помирать будем!

Люба, подобрав с травы пустую сетку и зажав в кулачке десятку, побежала в магазин.

– Я мигом!

– Можешь не спешить, – кивнул Юрий на Василия. – Мы с братцем твоим так решили. – Окончил он снисходительно покровительственным тоном.

Догадалась ли Люба, о чем они договорились или же нет, не так уж и важно, но она и сама понимала, что при братце у нее никаких сексуальных приключений не будет. Все достанется новой подружке Свете.

– Ну, что, пойдем?.. – Взял Юрий за руку осоловевшую от непроходящей головной боли, вчерашнего безмерного употребления самогона и сегодняшнего свежего пива, Свету. – Пойдем, любовью займемся. Я первый, а остальные по очереди. – Он глумливо хохотнул.

– Только не передеритесь… Светка не ветка – на всех хватит! – предостерегла Люба своих соседей. – Правда, Светик?

Светлана только пьяно ухмылялась и кивала головой, покорно тащась за Юриком. Соображала ли она, что с ней происходит, давала ли отчет своим действиям? Трудно судить…

16

Приведя Светлану в комнату, Юрик раздел ее донага, небрежно отбросив снятую одежонку в угол, рядом с кроватью Катерины.

– Она тебе еще долго не понадобится! – оскалился он в недоброй улыбке, усаживаясь на табурет и ставя Светлану перед собой на колени.

Ее лицо оказалось на уровне его груди. Глаза смотрели туманно. Небольшие чашечки грудей обвисли. И только сосцы в коричнево-розовом ореоле задиристо смотрели вверх.

– Ну-с, с чего же начнем?.. – Он небрежно тронул сосцы грудей.

Светлана молчала и только учащенно сопела.

– Пожалуй, с миньета… – сам себе ответил Юрий и наклонил голову Светы к расстегнутой ширинке.

Ускоряя процесс, легонько стукнул кулаком по согнутой спине женщины.

– Поехали!

За Юриком Светку имел его брат Василий. Потом Боря Шахенок. За Шахенком, в соответствии с очередностью, Пентюхов Вася.

Из комнаты на улицу выходили раскрасневшиеся, веселые, довольные. От каждого вышедшего резко несло потом, мужской и женской плотью. О гигиене даже и не думали. Да и где в бараке ее взять, гигиену ту! Живо делились впечатлениями. Бесстыже комментировали происходившее, не стесняясь пришедшей из магазина со спиртным и закуской Любаши. А чего стесняться – своя баба, в доску! Сама вытворяла похлестче!

И так пару раз. Заход за заходом. Но поодиночке. Еще не скопом, не хором.

Между заходами выпивали принесенную Любашей водку. Закусывали хлебом, сыром и овощными консервами.

Светлана из комнаты Пентюховых не выходила. Как пришла туда с Юриком, так и оставалась там, обнаженная и раскорячившаяся на полу. В бумажных стаканчиках ей дважды относили водку и корочку хлеба для закуски.

– Ей закуска не нужна! – весело гоготали. – Она другим закусывает, более калорийным… Как космонавт, прямо из тюбиков! Га-га-га! Го-го-го!

– Га-га-га!

– Го-го-го!

Захмелев, переместились с улицы все в комнату Пентюховых. Выпили остатки спиртного. А последние полстакана водки Шахёнок и Вася Ворона влили в рот Светы. Проглотила, давясь и проливая водку на пол. Стакан брезгливо выбросили: кто же из него пить будет после «соски»? Западло!

Решили поиметь одновременно. Всей группой. Во все отверстия. Даже Любе предлагали принять в этом участие, но та, стесняясь брата, отказалась.

Гогоча, возбуждаясь, наливаясь звериным азартом друг от друга, теряя разум и остатки человечности от вида беззащитного, беспомощного женского тела, поставленного на колени и руки, на четвереньки, на голом полу посреди комнаты и тем самым сразу же ниспровергнутого из класса «гомо сапиенса» в класс обыкновенной скотины, отталкивая друг друга, совали, пихали, давали.

Со смехом.

С шутками и прибаутками.

С дурашливым визгом, доходящим до волчьего подвывания.

Спермой измазали не только все тело Светы, но и себя, свою одежду. (Впоследствии это обстоятельство, задокументированное следствием и судебной биологической экспертизой, ляжет как одно из многих доказательств в обвинение).

Люба, хоть и была в подпитии, но когда все увидела – вдруг ощутила себя на месте Светы, такой же распятой, вывернутой и разорванной на части. Это уже был не секс, не любовные игры и забавы, а что-то страшное, унизительное и безысходное. Закусила до крови губы, чтобы не взвыть зверем, и убежала. Не соображая, не понимая, куда бежит, зачем бежит и от кого бежит.

В бесовском шабаше не заметили, как возвратилась с работы Пентюхова Екатерина – мать Василия. В цехе монтировали новое оборудование, и рабочих, чтобы не мешались, отпустили домой. Вот Екатерина и пришла не вовремя. Увидела и обмерла.

– Батюшки-светы, что делается!

Потом схватила первую попавшуюся под руку тряпку и, хлеща всех подряд, стала выгонять из комнаты.

– Вон, вон, козлы поганые!

На шум и крик поспешили ближайшие соседки. Кто конфузливо, а кто и ехидно ухмылялись: не каждый день такое увидишь! Шахиня и Ворона тоже в их рядах. Пришли и зубоскалят. Отпускают пошленькие остроты в адрес Светы. Не было только старого Петрухи Косова. Опять где-то пьянствовал. И дочь свою распрекрасную в окружении развеселых и разудалых соседских парней не увидел.

Вызвать милицию даже на ум никому не пришло. Как вызовешь, когда чада родные, кровные… Вот если бы чужие сотворили, то можно и крик поднять и милицию вызвать. Но свои же…

Екатерина с матерщиной, с раздачей направо и налево подзатыльников, со слезами на глазах от стыда и своего материнского бессилия, выгнала из своей комнаты всех вместе с сыном. Затем кое-как надела на голое тело безмолвной Светланы платьице, набросила пальто. Чертыхаясь, натянула на босые ноги сапоги.

– И откуда ты, чучело огородное, черт бы тебя взял со всеми твоими потрохами, на мою голову свалилась?.. – злясь, вытолкала за дверь. – Иди и забудь сюда дорогу, потаскуха бесстыжая, шалашовка дешевая, шмара сифилитичная…

Света только пошатывалась да пьяно улыбалась.

Выпроводив всех, Екатерина села на кровать, опустила голову и беззвучно, как раньше, когда была незаслуженно и беспричинно бита мужем, заплакала. Только мелко трясущиеся плечи выдавали этот плач.

17

Василенко, получив первые сведения, еще даже не полностью внесенные на бумагу в виде объяснения, но дающие основания считать преступление раскрытым, завел своего «клиента» в кабинет к Паромову.

– Пусть побудет здесь, пока с отделом свяжусь…

– Хорошо, – оторвавшись от писанины, отозвался участковый.

– Только чтобы не переговаривались и знаками не обменивались…

– А мы их друг к другу спинами рассадим и переговариваться не дадим.

– Тоже верно…

Убедившись, что подростки не смогут переговариваться, опер возвратился в кабинет старшего участкового инспектора и позвонил в дежурную часть. И когда там трубку взял помощник оперативного дежурного Чудов, поинтересовался:

– Клевцов и Минаев кого-нибудь доставили… из барака?

И сразу, не дав ответить, не раскрывая «карт», спросил, прибыл ли с места происшествия Конев или Чеканов.

Чудов пояснил, что в отделе находятся пока что начальник и какие-то чинуши из УВД.

– А также Минаев… – добавил сухо. – Опрашивает какую-то женщину…

– Соедини-ка с Воробьевым, – потребовал Василенко, прослушав информацию. – У меня кое-что по данному делу имеется. Надо доложить.

И после небольшой паузы, пока помощник соединял его с начальником отдела, щелкая тумблерами на пульте управления, щеголяя любимыми в среде оперативников словечками, доложил:

– Товарищ полковник, остановленные вами подростки дают расклад по делу. Все – в цвет!

– Доставьте в отдел, – распорядился Воробьев. – Сейчас машину подошлю.

– Есть доставить в отдел! – продублировал указание опер.

Отрапортовав, он вновь пришел к Паромову и без лишних эмоций сообщил, что из отдела за задержанными направляется автомашина.

– Я не успел еще объяснение до конца записать, – расстроился участковый. – Придется теперь хоть через пень колоду, не подробно, а так, кое-как.

– Теперь и спешить не надо. Вряд ли потребуются эти объяснения – следователь прокуратуры допрашивать будет. А если и потребуются, то в отделе есть кому и опрашивать, и допрашивать, и записывать… Так что закругляйся!

– Не скажи! Написанного пером – не вырубишь и топором! – возразил Паромов.

Однако дальнейший опрос прекратил и крикнул, чтобы слышала в соседнем кабинете Матусова: