Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 132 (всего у книги 178 страниц)

– А какую правду? В чем она?

– Не веришь, значит?

– Говорят, тебя военная прокуратура разыскивает. К родителям твоим в село наведывались.

– Вон оно как! – присвистнул Борис и тут же спохватился. – Так это же прекрасно! Просто здорово сработано.

– О чем ты? – Степанида впервые за дорогу повернулась к Боярчуку.

– Хорошо, что предупредила меня. Это очень важно.

– А если на самом деле ищет? – Степанида впилась взглядом в Бориса, аж побелела.

– Эк тебя поломали, – Боярчук не отвел взгляд, лишь сузил глаза. – Сама себе уже не веришь.

– Не верю! – зло выкрикнула женщина и яростно хлестнула лошадь вожжами.

Смутные думы овладели Борисом. Но укорить Степаниду в измене он не решился. Так и промолчали до самой Здолбицы. У моста перед мельницей Сокольчук остановила лошадь. Не глядя на Бориса, сказала:

– Случай чего, беги по лестнице на ветряк. Там у стены ларь стоит. Я за него автомат сховала.

– Спасибо! – У Бориса перехватило горло от волнения и стыда за свои мысли.

– А теперь иди. На той стороне тебя встретят.

– Прощай, Степанида!

– Прощай, Борис Григорьевич!

Боярчук спрыгнул с двуколки и зашагал по гулкому деревянному мосту. Сдерживая рыдания, Степанида смотрела ему вслед и, торопясь, проговаривала слова молитвы.

* * *

Дьякон Митрофан не ошибся, когда признал в заготовителе утиля бывшего полицейского. Капитан госбезопасности Григорий Цыганков действительно в годы войны одно время «служил» в националистическом батальоне оуновцев. Поэтому и было решено воспользоваться старыми связями полицая Стрижака. По замыслу полковника Груздева, Стрижак – Цыганков мог через дьякона Митрофана спровоцировать бандеровцев на поиски мифического золотого запаса, что было гарантией выхода на основную базу бандитов.

Появление в кругу событий Боярчука и интерес к нему Сидора неожиданным образом давали возможность Цыганкову одним ударом обезглавить банду. Приказ подполковника Ченцова о ликвидации Грозы был как бы прелюдией к общей схеме действий. Настораживало Григория только одно маленькое обстоятельство: все должно было свершиться в столь короткий отрезок времени, что учесть возможные варианты поведения противника не смог бы даже более опытный разведчик, чем капитан Цыганков. Но и упустить такой шанс было непростительно.

Из зарослей краснотала, что густо обступали родник, хорошо просматривалась и дорога в село, и тропинки, протоптанные жителями напрямик к своим дворам через огороды и бахчи. Поэтому почти одновременно он увидел подводу на не просохшей еще дороге и черную рясу дьякона на тропе. За Митрофаном след в след шел Гроза с немецким автоматом навскидку, готовый в любую минуту открыть огонь.

Какое то мгновение Цыганков надеялся, что телега свернет в сторону, но, когда разглядел в вознице Саливона Пращака, понял, что пути всех скрестятся у родника. Он достал пистолет и передернул затвор.

Саливон Пращак тоже увидел дьякона и вооруженного человека с ним, привстал на облучке, заторопил, понукая, лошадь. Соломенная шляпа его была надвинута по самые брови, и Цыганков никак не мог разглядеть выражение лица крестьянина, но по суетности движений догадался о нервозности председателя сельсовета. Видимо, это за ним ходил на заре дьякон по приказу Грозы. Иначе Григорий мог и не узнать о сегодняшней встрече.

Чтобы не обваливать колесами берега ручья, Саливон остановил подводу поодаль от родника, сам же сбежал к воде, лег и опустил в сруб лицо. Зафыркал от холода, закашлялся и принялся утираться подолом рубахи, явно оттягивая момент встречи.

Подошедшие Митрофан и Гроза молча наблюдали за ним.

– Ну что, пес, – первым заговорил Гроза, – довилялся хвостом?

– О чем вы, паночки? – Саливон снял шляпу, прижал ее к груди. – Я все исполнял без обману. Отец Митрофан не даст соврать.

– А почему всех наших в селе взяли, а тебя оставили?

– Так и тебя, отец Митрофан, не тронули.

– Ах ты, паскуда! – Дьякон пинком ударил Пращака в округлый живот, но крестьянин устоял на ногах.

– Кто же так бьет? – Гроза наотмашь хрястнул автоматом по лицу Саливона.

Тот взвыл и упал на колени. Теперь уже Митрофан принялся колотить его ногами. Пращак не сопротивлялся, только изредка охал. Потом вдруг кубарем перекатился к Грозе, боднул его головой в бок так, что бандит полетел наземь, и кинулся бежать к повозке.

– Стой, гад! – Гроза вскинул «шмайссер».

В коротком автоматном треске Митрофан не расслышал пистолетного выстрела. По инерции он еще сделал несколько шагов вслед Пращаку, судорожно хватавшему негнущимися руками колесо телеги, увидел растущее на глазах красное пятно у него на спине и остановился.

Быстро перекрестился и попятился от умирающего председателя.

– Самому-то не приходилось убивать? – Знакомый голос током пронзил дьякона. Он еле нашел в себе силы, чтобы обернуться.

Широко раскинув руки, с простреленной головой у родника лежал Гроза. Рядом с ним стоял Стрижак. В черных глазах его застыла лютая ненависть.

– Что, святоша, жутковато стало?

– Зачем ты это, Гриша? – чуть слышно пролепетал дьякон.

– Не твоего ума дело!

– Что же теперь будет-то?

– Пойдем на мельницу! Заодно и с Сидором побеседуем, – Стрижак зловеще усмехнулся.

От такой усмешки у Митрофана мурашки пробежали между лопаток. Ему вдруг представилось, что он стоит рядом с полицаем. «Но ведь свой все же», – с надеждой подумал дьякон и пробормотал:

– Сидор не простит. Ежели свой своего станет…

– А Саливон? Он чей? Кто судья ему?

– Не хотел я смерти, видит бог, не хотел!

– Легко отделаться хочешь. Только помни, Митрофан, за все с нас еще спросится. По полному счету!

– Господи спаси и помилуй! Чего же ты хочешь, Гриша?

– Пароль к Сидору знаешь?

– Знаю.

– Веди на мельницу!

Так ведь…

– Веди! – Стрижак недвусмысленно повел пистолетом.

– Воля твоя, – Митрофан покосился на трупы Грозы и председателя, перекрестился и решил покориться судьбе. – Пошли, коли так. Мертвым – мертвое, а живым – живое.

Но рановато причислил дьякон к мертвым Саливона Пращака. Не так-то просто было убить здоровый организм крестьянина, сына и внука крестьянского. Сознание то и дело возвращалось к Саливону. Он чувствовал, что умирает, но жалости к себе не испытывал. Жалко было жену и детей, теперь вынужденных испытать горькую безотцовщину. Жалко было своего необработанного до конца поля, своего села, которого уже не придется увидеть. И вместе с этой жалостью в нем росла, подымалась злоба к тем людям, которые обманули его. Запутали, запугали и так бесчестно расправились в конце-концов.

Собрав последние силы, Саливон дотянулся до телеги, нашарил слабеющей рукой под соломой винтовку и, повиснув на ней, стянул ее к себе на колени.

Две фигуры медленно удалялись от родника по дороге. Саливон передернул затвор, упер приклад в живот и, не целясь, вывел ствол на правую. Она была не такой черной, как левая. Выстрел опрокинул его, обескровленного, навзничь, и, умирая, Пращак так и не увидел, как споткнулась и грохнулась плашмя в придорожную траву выбранная им для мести фигура.

* * *

Как только за мостом дорога нырнула в густую тень ветел, Борис увидел сидящего на пеньке бандеровца. Нагло ухмыляясь, он небрежно ткнул пальцем перед собой, указывая, где остановиться Боярчуку. Борис сразу заметил, что лежащий у него на коленях автомат был со взведенным затвором.

– Повернись, – приказал бандеровец и обыскал Боярчука.

«Почти профессионально, – отметил Борис, – с таким держи ухо востро».

– Теперь шагай, – без всяких эмоций в голосе проговорил бандит и подтолкнул Боярчука в спину.

Подворье мельника напоминало хорошо сооруженную крепость, со всех сторон огороженную крепкими постройками. На крыльце дома, на поленицах дров, а то и просто на траве – кругом сидели боевики Сидора, сам он катался по двору на мотоцикле с люлькой. Судя по тому, как дергалась машина, водитель он был никудышный.

Увидя вошедшего во двор Боярчука, Сидор развернул мотоцикл и направил его прямо на пришельца. Борис стоял как вкопанный. Сидор затормозил у самых его ног.

– Не боишься?

– Не боится только дурак или сумасшедший. – Борис не столько смотрел на Сидора, сколько старался уловить движения тех, кто сидел вокруг. От Сидора не укрылась эта настороженность.

– Добре!

Он повернул ключ зажигания и заглушил двигатель. Небрежно махнул рукой сопровождавшему Бориса бандеровцу. Тот повернулся и вышел за ворота.

– Наслышан о тебе. – Сидор слез с мотоцикла и, разминая приседаниями затекшие ноги, обошел вокруг Боярчука, как бы разглядывая его со всех сторон.

– Капелюх! – позвал главарь.

Из черного проема ветряка вышел человек.

– Подывысь, – приказал ему Сидор, – цэ нэ вин тебэ в НКВД допытував?

– Мабуть. Хоча воны вси на одну харю. Кажись, вин самый и е.

– Чекист? – заорал Сидор и схватил Бориса за грудки. – Признавайся, курва, лучше сразу. Не то пытать начну.

– Повесить его! – закричали бандиты и окружили Бориса, пиная ногами, суя кулаки в бока, поясницу.

Но Сидор все не выпускал пиджак Боярчука, и бандитам было неудобно подступаться к Борису.

– Со мной в молчанку не играют, – шипел ему в лицо Сидор. – Сколько ты моих хлопцев побил, помнишь?

– Помню! – вдруг зло ответил Борис и с силой отпихнул от себя Сидора.

На какую-то секунду все замерли. И этой секунды хватило Борису. Он выхватил из-за пояса стоявшего рядом с ним бандеровца гранату и поднял ее над головой:

– Ложись!

Инстинктивно все повалились на землю. Капелюх даже голову обхватил руками.

– Вот так-то, вояки! – Борис сунул гранату в карман пиджака и, перешагнув через крайнего бандита, отошел к ветряку.

Бандеровцы схватились за оружие, но резкий голос Сидора осадил их. Главарь не спеша поднялся с земли, не спеша отряхнул свой немецкий френч, поправил ремни, кобуру. Так же не спеша, вразвалочку подошел к Боярчуку.

– А ты шутник, хлопчик, – сказал будто с обидой. – Ну, и что тебе от нас трэба?

– Не я искал вас, а вы меня, – напомнил Борис.

– Тогда проходь до хаты, побалакаем, – пригласил Сидор и жестом указал на крыльцо дома мельника.

Но как только Борис сделал шаг мимо главаря, искусная подсечка выбила у него почву из-под ног, и он полетел головой вперед, зацепил плечом за поленицу и плюхнулся в грязь, засыпаемый колотыми дровами. Когда он поднялся, вытирая разбитое лицо, Сидор насмешливо спросил:

– Ну как, вояка?

Вокруг засмеялись, но смех был недобрым.

– Сочтемся, – Боярчук сплюнул кровь и ощупал челюсть. – До свадьбы заживет.

– Гранатку-то верни, – попросил Капелюх.

– Что упало, то пропало.

Морщась от боли, Борис присел на полено, погладил ушибленное плечо. Его спокойное поведение невольно вносило разрядку в настроение бандитов, а бесстрашие даже чем-то импонировало. Нельзя было только переиграть. Борис вынул из кармана гранату и протянул Капелюху. Безоружный, он вновь становился пленником. Бандиты разошлись по двору, оставив Сидора наедине с Боярчуком.

– Признаться, не ожидал от тебя такой прыти, – присаживаясь рядом, хмыкнул главарь. – А за хлопцев тебе все равно придется ответить.

– Или откупиться?

Сидор внимательно посмотрел на Боярчука, потом отрицательно покачал головой:

– Моим боевкарям цены нет. Они воюют за идею.

– И пан сотник тоже?

– Опять хочешь испытать свою судьбу? Поверь, все повешенные болтаются на ветру одинаково.

– В таком случае мне с вами не по пути, – нахально сказал Борис.

– Ошибаешься.

Сидор молчал, опустив голову на грудь. Борис ждал его решения, понимая, что главарь не выпустит теперь его живым, если он не согласится сотрудничать с бандой. Но сотник вдруг заговорил о другом.

– Я тут кое-что узнал про тебя. Не скрою, ты мне очень пригодился бы. Хотя с не меньшим удовольствием я бы и повесил тебя. Не люблю чересчур удачливых. Они рушат мою теорию о власти силы.

Сидор еще намеревался о чем-то спросить, но со стороны села Здолбицы послышалась короткая автоматная очередь. Сотник мгновенно преобразился. Вскочил на ноги, стал резок и быстр в движениях. Подозвал Капелюха и послал с ним пару бандеровцев за ворота. Остальным велел глядеть в оба. Бандиты полезли на крыши и заборы, заняли круговую оборону.

– Чего ты переполошился? – сказал Борис. – Из «шмайссеров» палят сегодня только ваши.

И в этот момент бухнул винтовочный выстрел. Теперь уже встал Борис. Сидор метнул в него настороженный взгляд.

– Я поднимусь на ветряк, погляжу сверху, – как можно спокойнее предложил Боярчук.

– Нет! – резко выкрикнул сотник. – Капелюх, приставь к нему охрану или запри пока в сарае.

Но дойти до сарая они не успели. Перед воротами, разрывая их в щепки, встал огненный смерч. Второй снаряд разорвался во дворе.

– Нас окружили! – закричали с крыши.

Борис осмотрелся. Стреляли два орудия со стороны Здолбицы. Еще несколько залпов, и загорелись надворные постройки. И тут Борис увидел Сидора и Капелюха у мотоцикла. Они пытались завести мотор.

До припрятанного на ветряке автомата Борис уже не успевал добраться. Другого оружия рядом не было: бандеровцы вели бой из укрытий. И тогда Борис бросился к мотоциклу, отпихнул Капелюха и дернул ручку газа. Мотоцикл затрещал.

– Пусть нас прикроют, – бросил он на ходу Капелюху и, убедившись, что Сидор успел вскочить в коляску, на полной скорости рванулся за ворота.

– В сад, в сад сворачивай, – орал сотник, поливая вокруг себя из автомата.

Боярчук крутил мотоцикл между деревьями, чувствуя, что пули все реже и реже свистят над головой. Наконец они выскочили в поле. Мотор ревел, руль на ухабах рвался из рук, но старая боевая машина не подвела. Через несколько минут они вышли из зоны обстрела и свернули в сторону дальнего леса.

Следивший за мотоциклом с кабины грузовика капитан Костерной опустил бинокль.

– Товарищ капитан, наши мельницу взяли, – доложил ему радист.

– Только мельник утек, – Костерной спрыгнул в кузов и так хватил кулаком по кабине, что из нее кубарем выкатился ошалевший шофер.

– Зато какого-то попа поймали. Он говорит, что Гроза убит, и еще: местный председатель сельсовета застрелил заготовителя утиля.

– Как застрелил?

– Темная история, товарищ капитан. Председателя тоже убитым нашли.

– Откуда же узнали?

– Да говорю, поп рассказывает. Его лейтенант Петров допрашивает.

– Какая попу вера!?

– Вот и я думаю: здесь сам черт не разберет, не то что поп какой-то.

Солдат свернул радиостанцию и потащил ее к машине. Костерной помог ему загрузить аппаратуру и крикнул водителю:

– Давай, гвардеец, жми к мельнице. Посмотрим, что там артиллерия наковыряла.

Он распрямился в кузове и оглянулся на Здолбицу. Там над селом еще только встало солнце…

Часть вторая
Поезд вне расписания

Боярчук проснулся от сильной головной боли. Страшная духота подземелья и зловонные запахи от плесени по бревенчатым стенам, прелых постелей и грязного белья с непривычки действовали на человека угнетающе, а зловещий полумрак до предела взвинчивал нервы. Борис свесил ноги со второго яруса нар, где ему определили место для ночлега, и огляделся.

В схроне, состоявшем из трех земляных убежищ, соединенных между собой узкими лазами, было тихо. Помещение едва освещалось блеклым светом немецкой газовой лампы, стоявшей на грубо сколоченном из сосновых досок столе, сплошь заставленном немытой посудой и пустыми бутылками. На нарах, ни внизу, ни вверху, никого не было.

Боярчук спрыгнул на земляной пол и поискал в бачке воды. Почти тут же из лаза высунулась взлохмаченная голова боевкаря.

– Чого шукаете, дядьку? – участливо спросил совсем еще молодой парень и прибавил в лампе огня.

– Воды хотел напиться.

Боярчук обратил внимание на то, что парень был без оружия. Такого в банде не водилось.

– Мабуть, паленки принести? У меня и сало есть трошки.

– Воды подай!

Борис понимал, что новичкам командовать в банде не пристало, но решил сразу заявить о своем особом положении здесь, держаться обособленно и независимо. К его удивлению, парень безропотно исполнил просьбу. Судорожно глотая холодную родниковую воду, Боярчук разглядывал своего стража; лицо простодушное, глаза бесхитростные, еще по-детски открытые. Пугливые, но без тени осознанного страха. А ссадины и синяки на губах и скулах говорили о том, что парня не очень жаловали у Сидора.

– Как звать-то? – Борис вернул опорожненную флягу.

– Петро Ходанич, Я тут недавно. Как и вы, еще необстрелянный.

– Ошибаешься, браток! Я всю войну протопал.

– Здесь необстрелянными называют тех, кто в бою с чекистами не был. А фашистов мы и сами колошматили.

– Партизанил?

– Трошки.

– А меня не боишься?

– Не-е! – лицо парня расплылось в улыбке. – Прыщ сказал, что все равно выпустит вам кишки за побитых боевкарей. А если Прыщ сказал, значит, так и будет.

– А Сидор?

– Сидор сделает вид, что ничего не знал.

– Ошибаешься, Петро. На сей раз игра предстоит посерьезнее. Да и мы не лыком шиты.

– Наслышаны уже, – и Ходанич, не скрывая восхищения, пересказал историю с гранатой на мельнице. – Только все одно: шлепнут. Прыщ вам не поверил.

– Это он тебе сам сказал?

– Мне здесь не доверяют. Жаба утром шепнул, когда меня сторожить вас оставили.

– А кто этот Жаба?

– Надежный мужик. Якшается с адъютантом Сидора – щербатым Сирко. От него и знает про вас.

– Как же тебя в сторожа определили, если не доверяют?

– Почем я знаю? – Парень искренне пожал худыми плечами.

– А вот и врешь, Петро Ходанич! Все-то ты знаешь. – Борис вплотную подошел к парню. – Говори, кто подослал?

– Ей боженьки, никто! – вытаращил глаза Петро. – Я только хотел предупредить, чтобы вы Прыща опасались.

– А тебе-то что за корысть?

– У нас, дядечко, свои счеты.

– Это он тебя колотит?

– Вдвоем с Капелюхом. Они думают, что я на них Сидору капаю.

– А ты – нет?

– Капаю! Только совсем не то, о чем они думают.

В дальней землянке звякнула пустая бутылка, затем послышался едва различимый шорох. Ходанич испуганно метнулся в лаз, но через минуту вернулся, смущенно улыбаясь.

– Крыса. Здесь их тьма водилась, когда провиант хранили. Теперь самим жрать нечего, так крысы тряпье поедают. Вот твари!

– Под стать хозяевам. – Борис решил подыграть парню, чтобы потом неожиданным вопросом раскрыть его истинные намерения. – Только я с хвостатыми жить не привык. Не понравится – уйду на волю.

– Отсюда живым никому не выйти.

– Были же у вас дезертиры? Сам слышал.

– После амнистии ушло несколько человек. Но Сидор казнил их семьи. Теперь никто не решается.

– Это еще ни о чем не говорит. Припрет – разбегутся по щелям, как тараканы.

– Не разбегутся. – Лицо парня сделалось не по возрасту серьезным. – Я не знаю, как это объяснить, но не разбегутся. Еще много крови людской прольется, пока их всех перебьют.

– Не нравятся мне твои слова.

– Не марайте себя грязью, не берите грех на душу! – Теперь Петро доверчиво приблизился к Борису, засопел в самое ухо. – Вы человек храбрый, вы не побоитесь. Уходить вам отсюда надо. Бежать! Я помогу!

– Сволочь! – Борис отбросил Ходанича в дальний угол схрона. – Убью недоноска!

– Не бейте, дяденька! – Петро закрылся руками. – Я проверял вас. Прыщ велел.

– Все равно прибить тебя мало! Вместе с твоим Прыщом, – Борис в ярости смахнул со стола на пол посуду.

Ходанич поджал под себя ноги, затих. Боярчук шагнул мимо него к лазу.

– Не ходите, – остановил его спокойный, как ни в чем не бывало, голос Петра. – Наверху охрана настоящая стоит.

Борис обернулся. В темноте лица парня не было видно. Но по голосу ясно, что перед ним сидит теперь совершенно другой человек. Борис вернулся на нары.

– Так что, будем сало исты? – спросил Петро.

– Будем, – зло ответил Боярчук.

– Давно бы так! А то развели пропаганду…

– Я?!

– А то кто же? – Ходанич с хрустом потянулся. – Шлепнут вас, так и правильно сделают.

– Это почему же?

– Не нашей вы веры человек. – Парень презрительно сплюнул на пол и ушел.

«Была или не была еще одна проверка? И кто кого хотел перехитрить?» – размышлял Борис, вспоминая день за днем свое пребывание в банде.

* * *

Когда они с Сидором на мотоцикле оторвались от погони, сотник велел остановиться. Вокруг шумел дремучий лес. Хвойные лапы плотно смыкались над головой. Пахло сыростью и свежей смолой.

Сидор тяжело, с одышкой, дышал. Пот катил с него в три ручья. Глаза затравленно озирали придорожные кусты. Он хотел, но не мог скрыть свое волнение.

– Зачем встали? – спросил Борис.

– Дальше пойдем пешком. Сейчас они перекроют все дороги. Недолго напороться на засаду.

Неожиданно резко закричала лесная птица. Сидор вздрогнул и схватился за автомат.

– У, черт! – Он матерно выругался.

От его напускной важности не осталось и следа. Понятно было, что главарь здорово перетрусил. Но в таком состоянии он был еще более опасен, его действия становились непредсказуемы.

Закатили мотоцикл под лохматую ель, забросали ветками.

– На песке остались следы от протекторов, – показал на дорогу Боярчук. – Вернемся немного назад, заметем?

– Дождем смоет. Пошли! – приказал сотник. – Смотри не отставай, искать тебя в чащобе не буду.

Попетляв между деревьями, вышли на едва заметную тропинку. Судя по тому, как уверенно шагал по ней Сидор, дорожка эта была хорошо знакома бандиту, хотя посторонний человек ее вряд ли приметил бы в густых зарослях. Не зря, выходит, говорили, что в лесу изловить бандеровцев практически невозможно. Да и как солдатам прочесать лес, в котором в двух шагах уже не видно друг друга?

А дремучий бор становился все гуще и гуще. На что всесильное солнце и то не могло здесь пробиться к пропахшей мохом и гнилыми грибами мягкой от прелой хвои земле.

Шли молча, спотыкаясь о выпирающие корневища деревьев, проваливаясь в выеденные дождем ямы. Сидор изредка останавливался, чтобы отдышаться, яростно матерился, но с Боярчуком не заговаривал. И только когда тропа круто повернула в глубокий яр, сказал:

– Слава Иисусу! Кажись, утекли! – И, хорохорясь, но не глядя на Бориса, добавил: – Со мной не пропадешь. Еще б чарку опрокинуть вовнутрь, совсем порядок будет.

На дне оврага дважды прокричал филин.

– Свои, свои, мать твою!.. – крикнул в чащу сотник, но все-таки остановился.

Снова прокричал филин. Громко, требовательно. Понятное дело, ждал подтверждения пароля.

– Черт, свистни два раза, – попросил Сидор Бориса. – У меня в глотке все пересохло.

Боярчук свистнул. И лишь тогда послышался треск орешника. На тропе прямо перед ними возник дюжий детина в пятнистом маскировочном халате. Изжелта-седая свалявшаяся борода его торчала лопатой. Сверху над хрящеватым носом топорщились густые щетки бровей. Глаза тупые, свинцовые. Одичал человек.

– Слава Украине! – бухнул голос-труба.

– Героям слава, – торопливо проговорил Сидор.

– Якого хрена на сигнал заставы не отвечаете?

– Молодец, молодец! – похвалил сотник детину, но по всему чувствовалось, что ему не терпелось побыстрее отойти от диковатого часового. – Велю Сирко выдать тебе за службу три консервы.

– И шматок сала, – прогудел бандеровец.

– Добре, – Сидор обошел так и не посторонившегося боевкаря и дал знать Борису, чтобы тот следовал за ним.

Выбрались на поляну. Там в разных местах, укрытые сверху навесами, еще дымились костры. Вокруг них кучками сидели бандеровцы. При появлении Сидора никто не встал, только примолкли разговоры на миг. Лежавший на хворосте у ближнего костра пожилой мужик спросил простуженным голосом:

– А дэ уси хлопцы, пан сотник?

Сидор не удостоил его ответом, наискось пересек поляну и скрылся в молодом ельнике.

– Хто цэ такий? – услышал Борис.

– Новэнький.

– Ещо одна смертна душа.

– Цыц, придурок…

Борис оглянулся. Худой, долговязый бандеровец разделся догола и ногтями давил в складках одежды вшей. Косые шрамы на его спине и груди говорили о том, что бандит не раз побывал в когтях смерти. Боярчук присел неподалеку от него.

– Сожрали? – спросил он долговязого.

– Здесь вопросы задаю я, – небрежно процедил сквозь зубы бандит.

– Уж не в ЧК ли я попал?

– Куда попал, скоро узнаешь, – все так же, не глядя на Бориса, продолжал долговязый. – А вот откуда ты к нам залетел, это уже нам предстоит узнать.

– И много вас таких любопытных? – Борис лег на спину.

– На тебя хватит.

Бандит начал одеваться. В украинской вышиванке и слегка обвислой шляпе он стал похож на сельского учителя. Только круглых стекляшек очков не хватало на продолговатом лице.

– Пойдем за мной, соколик! – позвал он Бориса.

Чуть в стороне от поляны в кустах густого ольшанника на склоне оврага был скрыт бункер. Они спустились в него. На нарах дремал парень с землистым серым лицом и подслеповатыми глазами. Увидев вошедших, встал, почесывая живот, дыхнул перегаром:

– Опять к нам? И так уже как у бочке огурцов насолено, а ты каждого приблудного к нам прешь!

– Закрой поддувало! – все так же бесстрастно, но не терпящим возражения голосом проговорил долговязый. – Определи ему место и без моей или Сидора команды на свет не пускать.

Повернулся и ушел.

– Мое дело телячье, – сказал парень.

– Он из начальников? – спросил Боярчук.

– Прыщ? Служба безпеки, слышал о такой? Немого заговорить заставит. Некоторых от одной его ухмылки понос прошибает, а ты спрашиваешь, кто это? Одним словом – Прыщ!

Бандеровец показал Борису место в углу на верхних нарах.

– Там сыро, один черт никто не спит.

Боярчук ждал, что его позовет Сидор. Но у главаря, видно, были свои соображения.

«Начнут собирать дополнительные сведения, – размышлял Борис, – обязательно выйдут на отца с матерью. Те подтвердят, что долго считали меня пропавшим без вести и только после изгнания немцев получили весточку с фронта. Никаких подробностей я в письмах не сообщал, значит, Прыщ начнет проверять ту версию, что знает Степанида. Только бы не напутала она».

При мысли о Степаниде щемящая тоска ворохнула его сердце. Он вспомнил ее полные слез глаза при прощании, дрожащие губы. Сейчас он чувствовал в себе неизмеримо большее, чем простую благодарность к этой женщине. И вместе с тем не мог принять того обстоятельства, что Степанида связана с бандой.

Снова пришел подслеповатый парень. Подал Борису прожженный в нескольких местах матрац. Спросил:

– Пить станешь?

Боярчук отказался.

Парень посмотрел на него непонимающе, подтянул необъятные штаны выше пупа и крепко завязал на поясе веревку. Потоптался на месте и вышел в соседнее помещение, загремел кружкой.

К вечеру в схрон потянулись бандеровцы. Обросшие, хмурые. Молча развешивали по Стенам оружие, раздевались, некоторые до исподнего, истово чесали грязные, искусанные насекомыми тела. На Бориса никто не обращал внимания. Видимо, уже знали о нем.

– Пойло давай!

Слова обращались к дневальному – тому же подслеповатому парню. На столе враз появились глечик литров на пять, сало, яйца, моченые огурцы, блюдо с квашеной, дурно пахнущей капустой и давнишние заплесневелые сухари.

– Опять хлиба немае?

– Ось бы намазать маслом скыбку…

– А рожна тоби нэ трэба?

И старший привычно закатил кому-то звонкую оплеуху. Возражений не последовало.

Боярчук проголодался. Соскочил на пол, бесцеремонно подсел к столу. Ему без лишних слов протянули кружку с самогоном. Борис залпом выпил все до капли, захрустел соленым огурцом.

– Сидор за ради своего спасения мог бы и консерву подбросить, – сказал жалевший о хлебе с маслом.

– И казенки выделить из своих припасов, – поддержали его другие.

– Разве не все одинаково кормятся? – как можно развязнее спросил Борис.

– Ты ж, гутарят, на фронте в охвицера вышел. А не знаешь, як вашего брата питали? – уставился на него пьяными немигающими глазами пожилой или до такой степени испитый бандеровец, что сидел напротив.

– С командиром дивизии за одним столом не сиживал, не скажу. А те, что жили с солдатом в одном окопе, из одного котла с ним и ели. На фронте это закон.

– Брешешь!? А доппайки кому давали?

– Пропаганду пущает! Прыща позвать!

В схроне мгновенно установилась тишина.

– Выпьемо! – простуженным басом внушительно крякнул сидевший рядом с Боярчуком бандеровец и чокнулся своей кружкой с Борисом.

– Нет, ты погоди, – заерепенился мужик напротив.

– Заткнись! – сразу кинулись к нему несколько человек. – Ты бы под пулями такой шустрый был! Только здесь храбрые глотку рвать!

– Всем спать! – стукнул кулаком по столу старший – звероватого вида, но мелковатый телом дядька. – Прибью, ежели кто пикнет.

Бандеровцы, понуря головы, расползлись по нарам. За столом остались сидеть только двое: старшой и тот, кто поддержал Бориса.

Боярчук долго не мог заснуть. Как держать себя в банде, он знал: с волками жить – по-волчьи выть. Иначе не сносить головы. Вся дисциплина бандитов держалась на страхе получить пулю в затылок за непослушание или удавку на горло за ропот и сомнения. Но стрелять здесь мог тот, кто правит. Поэтому первой задачей Борис поставил себе войти в окружение Сидора. Доверие у того он вряд ли сможет заслужить, а вот заинтересовать сотника чем-то, навязать ему план действий…

«И потом, надо помнить, – размышлял Борис, – что и Сидор имеет свои намерения по использованию моей персоны. Иначе меня пристрелили бы еще на мельнице. Поэтому вторая задача – узнать о намерениях Сидора.

И конечно связь. Как дать знать Ченцову, что я в банде? Кому довериться?»

Мысли Боярчука снова вернулись к Степаниде. «Нужно попытаться встретиться с ней». Да, пока это представлялось ему единственной возможностью выйти на связь с чекистами.

* * *

Утром в тяжелую крышку схрона четырежды бухнули прикладом. Бандеровцы один за другим полезли на солнечный свет. Борис тоже покинул подземелье. Глаза долго привыкали к ярким краскам. Свежий воздух пьянил. Закружилась голова. Боярчук присел на срубленный ствол сосны.

К нему подошел Прыщ. Постучал носком хромового офицерского сапога по лесине, хитро щуря глазки, заговорил:

– У нас зазря хлеб никто не ест. Пойдешь с хлопцами на хутор за мукой.

– И только-то?

– Не только. Заодно проверишь нашего связного. Ты человек новый, тебя никто не знает. Поглядишь, как он ведет себя. Чую, голоштанники всякую бдительность потеряли.

– С кем идти? – как можно равнодушнее спросил Борис.

– С Кудлатым, – Прыщ показал на бандеровца, который вчера вечером сидел рядом с Борисом. – Он и пароль тебе скажет.

– У меня оружия нет.

– Получишь, – неопределенно хмыкнул Прыщ.

Позавтракали несвежим желтым салом с сухарями и вышли. Несколько часов продирались сквозь глухие заросли. Наконец взобрались на высокую меловую гору. Внизу за озерком просматривался хутор в десяток-полтора дворов. Цепочкой, по одному, спустились к воде. Ноздри приятно щекотнул печной дым, запахло прелой соломой, навозом и кислым хлебом.

Кудлатый прилег рядом с Боярчуком, указал на крайнюю хату под соломенной крышей.

– Трижды стукнешь в окно с огорода. Когда спросят, кто таков, скажешь: «Иду со станции. На базаре узнал, что корову продаете». Если ответят: «Опоздал, мил человек, вчера продали», – то смело заходи в хату. А не дай бог услышишь: «Продаём, продаем!» – ноги в руки и давай ходу.