Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 156 (всего у книги 178 страниц)

МИЛИЦЕЙСКИЕ БУДНИ

Дела влекут за собой слова.

Цицерон

1

Вот уже несколько месяцев как Паромов тянет лямку участкового инспектора. Кое-чему научился, кое-что повидал… Даже сделал кое-какие выводы.

Так уж сложилось, что с переводом Черняева в уголовный розыск, никто на его место не приходил. Точнее, приходили некоторые личности. Но, попробовав непростого хлеба участкового инспектора, тут же ретировались. Кто-то совсем расставался с милицией, а кто-то «вострил лыжи» в службы, где попроще. Вот и приходилось Паромову «отдуваться» за себя и за того парня. Ну не Минаеву же участки обахивать, в самом деле…

Вместе с друзьями настоящими познал и друзей мнимых. Узнав о реакции высокого начальства по факту «разборок» убийства Дурневой, столкнулся с «помощью» более мелких представителей управленческого аппарата УВД. Это в лице лейтенантов и старших лейтенантов, которые приезжали в опорный пункт, чтобы проверить работу участковых инспекторов милиции и народных дружинников.

Почти всегда «проверки» оканчивались сначала мелкими придирками и наставлениями, как и что делать, а затем – «угощением» проверяющих. Последнее на себя брал старший участковый, посылавший «штаба» в магазин. Но сбрасывались все. Это претило Паромову, но что поделаешь, плетью обуха не перешибить. Приходилось терпеть.

Как и в любом социуме, проверяющие были разные. Одни – доброжелательные. И служебные обязанности исполняли добросовестно, но и горло рвали. Другие – карьеристы. Эти прямо «горели» от осознания собственного положения, когда и нахамить можно безответно и «властью» покичиться. К тому же, как правило, оказывались никчемными пустыми людишками, волею судьбы, а не умственными способностями, оказавшимися на гребне управленческой волны.

– Индюки напыщенные, – коротко характеризовал их Клепиков. – Мультики да и только.

– Прыщи гнойные, – в тон ему басил Подушкин. – Один зуд и неприятности.

– Издержки системы, – морщился Минаев. – Они были, есть и будут… Не берите в голову…

– Берите на плечи – шире будут… – цыганисто блестел глазами «штаб», пикируясь со старшим участковым.

Высокомерное, порой барски пренебрежительное от-ношение проверяющих к работающим на земле, вызвала у Паромова стойкую неприязнь к ним. Причем не только в те дни, но и на все годы работы в милиции. Ведь кроме пятка вызубренных приказов да дачи ЦУ (ценных указаний) ни на что толковое они способны не были. Ни протокол составить, ни проверку по заявлению провести, ни под надзор формальника взять, ни тунеядца выявить. И тем паче – дознание по уголовному делу провести.

«Это даже не прыщи, а паразиты на теле милиции», – стали аксиомой у Паромова характеристика многим управленцам.

Проверяли работу общественного пункта охраны по-рядка также представители райкома и райисполкома. Но они больше интересовались дружиной, взаимодействием дружинников и работников милиции. Вели себя скромно и тактично. Побудут минут тридцать, поговорят с участковыми и дружинниками, или с Подушкиным и Клепиковым Василием Ивановичем – и уедут по своим делам. Пользы от их посещения – ноль целых, ноль десятых, но и вреда – никакого.

Ежемесячно в опорный пункт наведывались руководители завода РТИ: директор Четвериков Евгений Иванович, секретарь парткома Марковская Инна Феофановна, председатель завкома Пигорев Валерий Павлович и секретарь комсомола Пономарев Сергей Петрович.

Все – колоритные фигуры.

Четвериков и Марковская – ветераны войны, орденоносцы. Стояли если не у истоков строительства завода, то уж точно у его последующего масштабного роста и развития. Лично с Председателем Совета Министров СССР Косыгиным Алексеем Николаевичем были знакомы. Оба, кстати, были среди тех, кто организовывал на предприятии ДНД – добровольную народную дружину.

Пономарев – умница и симпатяга. Высок, строен, сероглаз и светловолос. Осанка – княжеская да и лицо – что в фас, что в профили – хоть картины пиши. Словно не из рабоче-крестьянской среды, а из аристократии. В меру серьезен, в меру улыбчив. Настоящий комсомольский вожак.

Пигорев – ростом, пожалуй, и Пономарева переплюнул. Высокий. И в плечах пошире будет. Краснобайством не отличается. Больше помалкивает да прислушивается к тому, что говорят «старшие товарищи» – директор и секретарь парткома. Какой-то мужиковатый и себе на уме.

«Далеко пойдет, если его не остановят… – говорил про него Василий Иванович Клепиков. – Все, кто тихой сапой ползут, – высоко взбираются. Одним словом – мультики».

Эти вели себя по-хозяйски. Обещали расширить помещение опорного пункта, оказывали помощь в ремонте и в обновлении наглядной агитации.

– Надо посолиднее быть. Завод – один из лучших в стране, дружина – тоже… И опорный пункт должен быть на том же уровне.

Минаев и Клепиков, как правило, не упускали случая поговорить с ними о предоставлении квартиры Паромову.

– Ваш же…

– Хорошо, хорошо, будем решать… – отвечали заводские руководители. – Пусть еще поработает, а там посмотрим… В беде не бросим… Помним, что из нашего коллектива.

– А нельзя ли как-нибудь ускорить этот процесс?

– Постараемся…

Примерно через полгода руководство завода РТИ сменилось. Директором стал бывший заместитель Марковской Хованский Александр Федорович, а секретарем парткома – Пономарев Сергей Петрович.

Паромов затужил: ушла на пенсию и отошла от всех общественных дел Марковская Инна Феофановна, которая, направляя Паромова на работу в органы внутренних дел, обещала помощь с квартирой.

– Василий Иванович, – сетовал Паромов, – наверно с квартирой прокатят? Не видать мне квартиры, как собственных ушей!

– Не дури! – говорил рассудительно Клепиков. – Раз обещали – дадут. Квартира – это тебе не мультики. В один день такой вопрос не решишь.

И в буквальном смысле слова гнал Минаева в партком, чтобы еще раз напомнить о квартире для нового участкового.

– Нечего, Виталий, сидеть – штаны протирать в опорном пункте. Иди-ка на завод. Потормоши начальников маленько. Да будь там понастойчивей. Сам знаешь: под лежачий камень вода не течет…

Минаев брал с собой Подушкина, так сказать, для массовости, и шел «клянчить» квартиру.

– Хорошо, хорошо, – говорил Хованский. – Будем думать. У меня вон сотни рабочих нуждаются в улучшении жилищных условий… Но обязательно что-нибудь решим.

– Помним, – вторил директору завода секретарь парткома Понамарев со своей неизменной светлой улыбкой. – Пусть еще малость поработает. Без квартиры не оставим.

– Как решит директор… – отбивался от Минаева профсоюзный лидер Пигорев. – Я возражать не буду.

При этом привычно в глаза майору старался не смотреть да и свой взгляд прятал.

Минаев возвращался огорченный очередным провалом миссии.

– Ничего, – говорил на это Василий Иванович, – вода камень точит. Готовься еще разок сходить на будущей неделе. Мы их не мытьем, так катаньем возьмем…

– Осадой и измором, – согласно вторил Подушкин.

– А по-иному нельзя, – разводил руками Клепиков. – Такова жизнь…

– Мне бы ваш оптимизм… – хмурился старший участковый. – Особенно, когда с Пигоревым разговор вести.

– А что? – настораживался Василий Иванович.

– Вроде бы нормальный человек, а в словах скользок, как вьюн. Не ухватишься. И взгляд прячет, словно куриный вор, пойманный на месте преступления…

– Точно подмечено, – грустно улыбался Председатель Совета общественности. – Только, если Бог не выдаст – свинья не съест.

Паромов в такие минуты старался от комментариев воздерживаться.

2

По четвергам был городской день профилактики. В этот день к семнадцати часам в опорный пункт приходили для «усиления» как сотрудники других подразделений РОВД – следователи, дознаватели, так и сотрудники УВД, откомандированные после основной работы на охрану общественного порядка.

Среди них был майор милиции Петрищев Валентин Андреевич – сотрудник областного кадрового аппарата. Вел он себя всегда солидно, с достоинством, но не чванливо. Сразу чувствовалось – человек знает себе цену. Невысокого роста, но кряжист, накачан. В молодости активно занимался борьбой, штангой и другими силовыми видами спорта, однако и посолиднев, от юношеских увлечений не отказывался, поддерживал форму. Сила в нем так и играла. Ум – тоже.

В семидесятые годы он работал участковым на данном поселке, поэтому часто сравнивал работу прежних участковых с работой группы Минаева. И почти всегда эти сравнения были не в пользу Минаева. Иногда Минаев пропускал колкости старого товарища мимо ушей, а порой обижался всерьез.

– Еще слово – и мы больше не друзья…

Петрищева забавляла обидчивость Минаева.

– «Цезарь, ты сердишься, значит, не прав…»

Но вскоре переводил разговор в иное русло, и они мирились.

Паромов давно заметил, что Минаев от подначки или же незаслуженной обиды вспыхивал, словно спичка. Но и быстро отходил. Не умел долго злиться и обижаться.

Василий Иванович только посмеивался, видя перепалку между майорами.

– Без этого они не могут. Иначе скучно будет обоим. Это же – мультики…

Потом ждал момента, Петрищев оставлял Минаева в покое. И тут уже сам до надоедливости одолевал Петрищева просьбой: поскорей присвоить Паромову звание.

– Человек пашет, а ни формы, ни звания. С удостоверением внештатника. Мультики – да и только… Нехорошо. Ты, Андреевич, в верхах… Вот бы и помог.

Первичное офицерское спецзвание пришедшим на работу в органы с гражданки полагалось только через полгода после назначения на должность. Но Клепиков по опыту знал, что иногда такие вопросы решались быстрее, вот и «наезжал».

– Василий Иванович, – начинал горячиться уже Петрищев, – вы прекрасно знаете, что это от кадровиков не зависит. Все решается в министерстве. Первичное офицерское звание присваивает министр.

– Верно. Но ведь можно и в МВД позвонить, чтобы документы на стол министру побыстрей положили, а то будут у себя под сукном держать – знаю я кадровиков! Сам там работал…

– Да звонили уже не раз… – отбивался Петрищев. – Говорят, что срок еще не подошел.

– А может, пробить ему старшинское звание?.. – не отставал Клепиков, подходя к проблеме с другой стороны. – Старшинское звание может и наш генерал своим приказом присвоить. А?.. Тогда бы ходил Николай в форменной одежде и был бы настоящим милиционером. А то – сплошные мультики…

– К чему огород городить! – держался на своем Петрищев. – Не успеет и глазом моргнуть, как время подойдет, и звание офицера получит, и форму.

Такие разговоры происходили в первые четыре месяца работы Паромова. Потом актуальность в этом пропала. Ждать приказа министра осталось недолго.

3

Совсем весело было в опорном пункте, когда одновременно в очередной четверг там собирались Петрищев, начальник ОБХСС майор милиции Москалев Валентин Андрианович и начальник следственного отдела майор милиции Крутиков Леонард Григорьевич. И, конечно же, Минаев и Клепиков. Пять майоров, пять старых закадычных друзей.

Москалев, как и Петрищев, был небольшого росточка, но похудощавей того. А уж энергичен – на двоих замешивалось да одному досталось. В глазах постоянный хитроватый прищур, словно каждого просвечивал внутренним рентгеном до самой подноготной. Недаром все завмаги и руководители предприятий на территории района при одном упоминании его фамилии суеверно плевались через левое плечо: «Чур, меня! Чур, меня!»

Впрочем, начальник ОБХСС всегда старался выглядеть со стороны этаким бодрячком-простачком, рубахой парнем. Однако тех, кто знал его близко, напускная простота, не обманывала, а только настораживала. Да и солидность из него перла, как переспевшая квашня из кадки.

Оперативники ОБХСС его не только уважали за профессиональные знания, опыт, организаторские способности, но и немного побаивались. Не повышая голоса, не допуская резкости и личных выпадов, отчитывал так, что пот струился по всему телу провинившегося. Педантизм, дотошность, стремление докопаться до самой сути в любом вопросе, принципиальность – вот те черты, которые превалировали в характере начальника ОБХСС. Видимо, поэтому, именно он был в отделе председателем суда офицерской чести.

Так что, славы у него было не меньше, чем у знаменитого начальника уголовного розыска Чеканова Василия Николаевича – Васьки Чекана, как его уважительно величали за глаза самые отпетые уголовники.

В отличие от Петрищева и Москалева начальник следственного отделения Крутиков Леонард Григорьевич был росл, статен и широк в кости. Обладал феноменальной памятью и мог цитировать чуть ли не целиком уголовный и уголовно-процессуальный кодексы. Без всякой наигранности и показухи прост в отношениях с сотрудниками отдела милиции. Своими знаниями не бравировал, не чинясь, делился ими даже с самым зеленым участковым или опером. И за это был уважаем не только подчиненными следователями, но и всеми работниками Промышленного РОВД. Мало того, и у руководства прокуратуры слыл за крепкого профессионала. А ведь там зубры были что надо, взять хотя бы прокурора Кутумова или его заместителя Деменкову Нины Иосифовну…

О его фанатической преданности следствию и невероятной работоспособности ходили легенды. А как им не ходить, когда работал, не покидая кабинета сутками напролет, дымя папиросами, как паровоз, и перебиваясь бутербродами и чаем, больше смахивающим на чефир. Зато не терпел кофе. Годами не брал отпуск. Возможно, поэтому в семейной жизни ему не везло. Но он никогда на это не жаловался, считая жалость делом последним и недостойным настоящего мужчины.

А вот к ношению форменной одежды относился с легкой небрежностью вечно занятого человека.

В его небольшом служебном кабинете, располагавшемся на втором этаже здания, постоянно толпился народ: шли за консультациями, за советом, за помощью. На столах горой лежали уголовные дела. Как те, что были непосредственно в его производстве, так и принесенные следователями и дознавателями для проверки перед направлением в суд. Пепельницы были завалены окурками. Он, как и Москалев, курил только «Беломор», не признавая других папирос и сигарет, причем папиросу за папиросой. Так что кабинет был прокурен основательно, несмотря на настежь раскрытые створки окна как в летнее, так и зимнее время.

Таким образом, в опорном пункте у старшего участкового Минаева собирались мужи достойные и солидные.

– «Штаб», – обычно перед закрытием магазина говорил Подушкину Минаев, – сгоняй-ка на «девятку» да возьми пару «Монастырских изб» сухого винца. После работы посидим, пообщаемся со старыми товарищами. Не чаем же угощать на самом-то деле… Да Валюшке-цыганке привет не забудь передать.

Валюшка-цыганка, точнее Валентина Ивановна Сдобная, работала заместителем заведующей продовольственного магазина № 9, расположенного через дорогу от опорного пункта и называемого в просторечье «девяткой». Она благосклонно относилась к работникам милиции, особенно, к Минаеву, который однажды ночью спас ее от трех пьяных хулиганов, пытавшихся отобрать у нее сумочку с деньгами, а, возможно, и изнасиловать. Она иногда «выручала» своих соседей-милиционеров, когда в пожарном порядке требовалась бутылка-другая водки, а денег, как назло, не было. Цыганкой ее называли в шутку за цвет волос, черных, как вороново крыло.

– Может, что-нибудь посущественнее?.. – на всякий случай спрашивал Подушкин.

– Нет! – категорически отрубал Минаев. – Водка только беседу испортит. Да и для здоровья вредно. А мы просто посидим, поговорим о том, о сём. Не так уж и часто такой компанией встречаемся. Можешь пивка прихватить, если хочешь. Это – на твое усмотрение…

Минаев пиво не пил из-за болезни желудка. Безразличны к пиву были Паромов и Клепиков, но Подушкин пиво уважал, особенно, если была таранка или жареная мойва.

В двадцать три часа, когда были написаны необходимые справки и рапорта, когда все нарушители были доставлены в отдел, а дружинники отпущены домой, хозяева и гости собирались в кабинете Подушкина. И начинались воспоминания. Не о семейных же делах говорить, в конце концов. И не кости «перемывать» сослуживцам – этого на оперативных совещаниях и партийных собраниях хватало свыше крыши.

– А помнишь?.. – начинал кто-нибудь.

– Это что, вот со мной был случай… – перебивал другой.

Так Паромов узнал, как Петрищев из участкового на несколько часов переквалифицировался в чабана, когда после успешного раскрытия кражи овец у Ходыревского, «конвоировал» по городу целую отару – тридцать шесть голов. И не только отару, но и двух жуликов, привязав их веревками к баранам, чтобы не сбежали по дороге.

– Андреич, ты чего больше опасался: что бараны сбегут или что сбегут воры, когда такое смешанное стадо гнал? – улыбаясь одними глазами, спрашивал Крутиков.

– Да ему было без разницы, – попыхивая «Беломором», отвечал за Петрищева Москалев, – баран барана тащит и баран барана стережет, сбежать не дает. Его же дело в данной ситуации, как мне кажется, простое: иди себе неспеша, да прутиком помахивай.

Москалев кроме «Беломора» никогда и ничего не курил. Ни сигарет, ни папирос. Признавал только эту марку.

– Больше всего я опасался вот таких пустобрехов, которые даже не крестятся, когда им что-то кажется, – смеясь, отшучивался Петрищев и тут же переходил в атаку: – Ты лучше расскажи, как домой в бабьих трусах пришел после очередной «засады».

– Тут ты врешь. Это дело было не со мной, а с участковым Меховым. – Москалев коротко, но задорно, как только умел делать это он, засмеялся, вспоминая веселую и комичную историю. Отсмеявшись, стал рассказывать:

– На этом участке еще до Минаева работали Васька Густилин и Пашка Мехов. Паромов их, возможно, и не знает, а остальные должны…

– Были такие, – согласился Петрищев.

– Верно, – поддакнул Минаев, а Василий Иванович, поморщившись, попросил:

– Не перебивайте. Дайте человеку спокойно рассказать.

Все притихли, и Москалев продолжил:

– Как-то раз в зимнюю пору договорились они с двумя бабенками из общежития, что на улице Дружбы, в любовь поиграть.

– Святое дело, – хмыкнул Подушкин.

– Взяли водочки, закуски – и после работы к ним, в общежитие… Дело-то молодое. Когда свои дела сделали, стали домой собираться. Вот тут Паша и дал маху: вместо своих трусов натянул то ли в темноте, то ли спьяну рейтузы подруги.

– Вот балда… – не сдержался Крутиков.

– Еще какая, – поддакнул Минаев.

– Короче говоря, – зыркнул на обоих Москалев, чтоб не перебивали, – пришли Паша и Чистилин среди ночи к дому Мехова. Мехов дорогой сильно замерз и стучится в дверь с большим нетерпением. «Танюшка! – кричит, – открывай. Совсем замерз!» – Танюшкой звали его жену, – пояснил Москалев. – «Открывай быстрей! Совсем в засаде закоченел! Зуб на зуб не попадает». Открыла Танюшка дверь. Впустила Пашу в квартиру. Тот хлопает себя руками по бокам. – «Холодно! – кричит. – Холодно!» И стал, идиот, при свете раздеваться. Тут Танюшка и увидела бабьи панталоны на нем. Схватила портупею и ну ею стегать бедного Пашу по чем попало: я, мол, покажу тебе как в «засады» ходить, к чужим бабам захаживать!.. А Танюшка, скажу я вам, баба ядреная, покрупнее Паши будет. Хлещет так, что тот только подпрыгивает. Подпрыгивает и кричит: «Танюшка! Ох, горячо! Ой, как горячо!». Сразу про мороз и холод забыл…

Все весело заржали, представив себе нарисованную Москалевым картину.

– Интересно, – отсмеявшись, спросил Подушкин, – кто той бабенке трусы возвращал: Мехов или Танюшка?

– Не знаю, – отозвался Москалев, – но из милиции она Пашу вышибла.

– Я женских трусов не «одалживал», – сверкнув прокуренными зубами, вспомнил Крутиков, – но одна подруга как-то мое служебное удостоверение стянула.

– В самом деле? – удивился Петрищев.

Утрата служебного удостоверения – это почти тоже, что утрата табельного оружия. Такая провинность каралась строго, вплоть до увольнения из органов. Поэтому все навострили уши, а Крутиков продолжил:

– Дело шло с ней на разрыв, так она пошантажировать вздумала. Я сначала не заметил. Но тут подошел строевой смотр. Я в карман за удостоверением, а его нет. Я стремглав из строя в кабинет, надеялся, что в другом пиджаке оставил. И там нет. Столы, сейф проверил – нет. Тут и вспомнил, где могло остаться мое удостоверение. Звоню ей. Смеется, стерва, не теряй, говорит…

– И вправду, стерва, – проявил солидарность Минаев.

– Еще какая… – хохотнул Подушкин.

– И чем закончилось сия одиссея? – пыхнув «беломориной», вкрадчиво поинтересовался Москалев.

– Пришлось еще месяц с ней повалтузиться, чтобы удостоверение забрать. С тех пор, как от бабы ухожу, обязательно проверяю, не стащила ли чего. Так что, Паромчик, запоминай, – закончил весело Крутиков, обращаясь к молодому участковому, – будешь по бабам бегать, смотри, чтоб что-либо не сперли. Вороваты, как сороки. Особенно, в отношении того, что блестит или звенит… И вообще, бабам палец в рот не клади – всю руку отхватят. Да скажут, что так, мол, оно и было!

– Это уж как пить дать!.. – усмехнулся Петрищев. – Верно, штаб?

– Главное, чтоб палец, которым детей делают, был цел, – оскалился на Подушкин.

– Штаб у нас большой специалист в этом деле, – подытожил фривольный разговор Минаев. – Бабы вокруг него, как кобылицы вокруг жеребца табунятся. Любому из нас в этом деле фору даст. И если так говорит, значит, знает, о чем речь толкает…

Самыми молчаливыми за столом были Василий Иванович и Паромов. Первый – в силу своей природной степенности, а второй никакого багажа милицейских историй не имел, к тому же считал нетактично встревать в разговор старших. Просто радовался доброй компании и тому, что был принят ею, как равный.

Впрочем, такие посиделки были нечасты и долго не тянулись.

– Пора и честь знать, – обычно говорил Москалев, – пошли по домам.

Он гасил о край массивной пепельницы, доверху заваленной окурками, неизменную «беломорину» и первым направлялся к выходу. Остальные – за ним.

4

В следующий раз, когда честной компании удалось собраться в кабинете старшего участкового, Минаев рассказывал, как его держал в заложниках рецидивист Зеленцов, вооруженный гранатой.

– Сижу, значит, я в опорном пункте. Один. Ни «штаба», ни Василия Ивановича нет. Время перед обедом. Сижу, бумажки перебираю. Перебираю и соображаю, как побыстрее их списать.

– Слышали, – весело подмигнул друзьям Крутиков, – не исполнить, а списать. Прошу обратить на это внимание. Большая разница тут: одно – дело сделать, другое – отписаться…

– Ладно, не придирайся к словам, – отмахнулся от подковырки Минаев. – Отписаться – еще не значит описаться, – скаламбурил он.

– Леонард, не перебивай, – вступился за старшего участкового Москалев, желая возвратить беседу в нужное русло. – Пусть доскажет.

Крутиков шутливо поднял руки:

– Сдаюсь!

– Вдруг открывается дверь кабинета, и входит особо опасный рецидивист Витька Зеленцов по прозвищу «Зеленец», – продолжил Минаев прерванный рассказ. – Его повестками не так-то просто было вызвать, а тут по собственной инициативе пришел. Я даже обрадовался: необходимо было третье официальное предупреждение оформить, чтобы в очередной раз взять его под гласный административный надзор.

«Здравствуй, – говорю. – Проходи, присаживайся. Расскажи-ка, что тебя привело в наши края. А потом бумажку одну подпишем: пора тебя опять под надзор брать, чтоб было спокойней и для тебя и для меня».

Поздоровался, в кабинет прошел, на стул сел. Все, казалось бы, чин-чинарем идет… Но не тут-то было. Не прошло и полминуты, как достает этот гад из кармана куртки гранату-лимонку и мне так весело ее демонстрирует.

«Совсем одолел, – говорит, – начальник, своими проверками. Мыслю – собираешься опять отправить к «хозяину» баланду бесплатно хлебать. Поэтому я и пришел: или договоримся, что оставишь меня в покое, или оба на воздух взлетим… поближе к Богу. Каждый со своими правдами и кривдами, с благими делами и грехами».. А сам, сволочь, вынимает из гранаты чеку и кладет на стол. Осталось только разжать ладонь и отпустить рычажок – и хана…

Минаев пригладил ладонью волосы. Видно было, что он не просто вспоминает, но и вновь глубоко переживает ту злополучную ситуацию, произошедшую с ним несколько лет назад.

– Знаю я этого «хорька», – вновь встрял в рассказ Крутиков, но уже серьезно, без усмешек и подначек. – Запросто мог себя вместе с тобой взорвать. Хоть и судимый, и особо опасный рецидивист, но человек твердый, с характером. Если давал слово, то всегда его держал. Такие, хочешь, не хочешь, а вызывают уважение, хоть и враги наши по гроб жизни…

Крутиков замолчал. Наступила небольшая пауза.

– А, может, он блефовал, – предположил без особой уверенности Петрищев. – Принес учебную гранату, и давай над тобой издеваться, нервы твои проверять?

– Нет, мужики, граната была настоящая, боевая… И откуда он ее только выкопал, ума не приложу, – продолжил рассказ Минаев. – Стал я его и так и сяк уговаривать вставить чеку на место. И Витей, и Виктором, и дорогим, и уважаемым, «козла» этого называл, только чтобы он гранату не взрывал.

– Прижмет – и черта отцом родным назовешь… – философски изрек Клепиков, а Паромов, воспользовавшись короткой паузой, поинтересовался:

– Виталий Васильевич, чем же дело окончилось?

– Целый час, козлиная борода, мне нервы на свою гранату накручивал, – то ли отвечая на вопрос Паромова, то ли просто ведя нить повествования, продолжил Минаев. – Делать было нечего, пришлось пообещать, дав слово офицера, что под надзор его брать не буду. Только после этого он вставил чеку на место. Потом достал припасенное им заявление, заранее написанное, что он добровольно выдает органам милиции найденную им гранату. Даже дата стояла и подпись. Все просчитал, негодяй… Мне осталось только отнести в отдел эту гранату и заявление. Взрывотехническая экспертиза подтвердила, что граната была боевой.

– И что же ему было за гранату? – не удержался от вопроса Подушкин. – Есть же уголовное наказание за незаконное приобретение, хранение и ношение огнестрельного оружия и боеприпасов. Кажется, статья 118 УК РСФСР. И наказание за данное деяние до пяти лет лишения свободы.

– Статья 218 УК, а не 118, – педантично поправил Подушкина Крутиков, чуть ли болезненно, почти как личное оскорбление переносивший любую фальшь в вопросах знания УК и УПК. – Сто восемнадцатая статья – это понуждение женщины к вступлению в половую связь. Эта статья специально для тебя, Палыч, писана. Всех дружинниц, перепробовал, котяра усатый (у Подушкина действительно были черные, почти смоляные усы), или через одну?.. Колись, как говорят опера, ведь используешь свое служебное положение начальника штаба, и, соответственно, зависимость дружинниц от тебя?.. – подначивал он Подушкина. – Чистосердечное признание – смягчает наказание…

– Может и смягчает, – лукаво усмехнулся Москалев, – но срок точно увеличивает…

Крутиков, не отреагировав на реплику Москалева, назидательно продолжил, обращаясь к Подушкину:

– Смотри, чтобы какая-нибудь из твоих метресс не написала заявление в прокуратуру!

И было непонятно: то ли продолжает шутить, то ли говорит вполне серьезно.

– Что ты, что ты, Леонард Григорьевич?!! – засмеялся Подушкин. – Я только по доброму согласию, если что… И никакого злоупотребления служебным положением.

– Ладно, – смилостивился Крутиков, переходя уже на серьезный тон: – Ты, штаб, забываешь, что в статье 218 УК есть примечание, согласно которого, лицо, добровольно выдавшее незаконно хранящееся оружие, боеприпасы и взрывчатые вещества, освобождается от уголовной ответственности. Вот так-то!

– Да откуда ему знать… – обронил Минаев. – В уголовный кодекс заглядывает раз в полгода. В процессуальный – и того реже. Поэтому, слышит звон, да не знает, где он. Вот в дамском вопросе он спец непревзойденный. Ни мне, ни вам, ни даже вот молодому Паромову, в этом вопросе за ним не угнаться. Мастер!..

– Виноват, товарищ старший участковый, – заскоморошничал начальник штаба ДНД, – исправлюсь. Как только, так сразу… – Потом добавил с ухмылкой: – Вы, товарищ майор, молодого участкового еще плохо знаете. Не смотрите, что он такой скромненький. Да, да. Скромненький, скромненький, а дорожку в библиотеку к молодой библиотекарше Леночке уже давно проторил. Каждую свободную минуту там проводит. То ли книги вдвоем читают, то ли пыль за стеллажами протирают.

– На стеллажах пыль стирать – глупое занятие, – усмехнулся Крутиков, намекая на некую интимность. – Куда бы ни шло – с полу или со стола…

– Слова специалиста …по влажной уборке, – улыбнулся Минаев.

– А то!..

Паромов покраснел … и промолчал, остальные понимающе и ободряюще улыбнулись, но оставили его в покое, не стали «задирать».

– Это все чепуха, – сказал Петрищев, возвращаясь к первоначальной теме. – Вся соль в том, что Виталик слово офицера «козлу» дал. Вот этого делать, на мой взгляд, никак нельзя было. Тут, Василич, ты лажанулся. Еще как лажанулся!

– Да, да, – поддержал Петрищева Москалев. – Слово офицера, это тебе не фунт изюма и не стакан водки. Это…

– Вас бы на мое место, – миролюбиво перебил его Минаев. – Я бы посмотрел, какие вы были бы тогда герои… Хорошо смеяться и дискуссировать, сидя в тесной компании, да винцо потягивая. А мне тогда совсем не до смеха было. Как подумал, что от взрыва гранаты пострадают невинные люди – жильцы дома, что Люба, жена, с малолетней дочерью вдовствовать останется, – так и дал слово. И сдержал. Хорошо, что срок действия Положения о надзоре в отношении его истекал через полгода. А то бы пришлось и год терпеть… Слово офицера многого значит. Не дал – крепись, а дал – держись! – Минаев начинал потихоньку заводиться.

– Мужики, нечестно всем на одного наезжать! – встал на сторону Минаева Василий Иванович. – Да и время позднее. Пора по домам.

– И то верно, – спохватился Москалев. – Пора нам идти по домам. Во! – весело воскликнул он. – В рифму заговорил. Если еще полчасика посидим – не то что стихами заговорим, но и песни петь начнем. Главное, что наш друг Минаев жив и здоров, а остальное трын-трава. Верно?

– Верно.

– По домам?

– По домам!

– А, может, еще грамм по пятьдесят? – оглядывает всех Минаев, которому так не хотелось расставаться с друзьями. – На посошок…

– Хорошего понемногу! – урезонивает его Москалев. – Двигаем по домам.

Все согласились с Москалевым и «двинули» по домам.

5

Если по четвергам проводился общегородской рейд всех сил милиции, то по пятницам и субботам в помещении ОПОП проходили заседания товарищеского суда. Здесь рассматривались материалы о незначительных правонарушениях, семейных дрязгах, бытовых конфликтах. Как правило, такие материалы направлялись начальником Промышленного РОВД и прокуратурой. Иногда поступали заявления непосредственно от граждан. Случалось и такое.

Председателем товарищеского суда был сухонький, но крепенький семидесятипятилетний старичок, Прохоров Илья Исаевич, бывший прокурорский работник, немало повидавший на своем веку. Поговаривали, что он успел побывать и государственным обвинителем, и обвиняемым в крутые сталинские времена. Из редких воспоминаний – не любил Илья Исаевич распространяться о своей жизни – было видно, что ему не только довелось похлебать лагерной баланды, но и пообщаться с видными людьми Страны Советов. Например, с женой Всесоюзного старосты Калинина, с супругами военноначальников Блюхера и Тухачевского, «чалившихся» в одном с ним лагере, но в разных бараках.