Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 140 (всего у книги 178 страниц)

После освобождения Тернопольщины от оккупации партизанские соединения расформировали и началась мобилизационная работа по призыву мужского населения на службу в Красную Армию. Вот тогда-то Семена и разыскал руководитель звена националистов – проводник Павло Толковенко. Напомнил, как Пичура «служил» верой и правдой бандеровцам, за что они считают Семена своим человеком. А чтобы эта интересная для особистов информация не попала в «Смерш», Пичура должен напроситься в повара и до времени затаиться. Когда нужно будет, Павло опять разыщет Семена и скажет, что делать.

– И теперь, надо понимать, они снова вас нашли? – в упор спросил майор Ченцов.

– Так точно, нашли, – обреченно вздохнул солдат.

– Рассказывайте.

Ситуация складывалась по тем временам обычная. Пичура с группой красноармейцев ездил на тыловой продовольственный склад. Туда же подходила железнодорожная ветка, и ящики с продуктами часто перегружали из вагонов прямо в кузова автомашин. Около одного из пакгаузов Семен лицом к лицу встретился с Павлом Толковенко. Бандеровец тоже узнал Пичуру и обрадовался, затащил к себе в теплушку. Оказывается, он служил в команде, которая сопровождает грузы по железной дороге. «Со мной еще несколько человек наших, смекай, – угощая настоящей казенной водкой Семена, хвастался бандеровец. – Без дела мы не сидим. Знаешь, сколько продуктов уже в лес переправили?»

Тут же решил: «Хватит тебе на кухне у краснопузых ошиваться. Насыпешь травки в котел, в котором офицерская каша булькает. – И передал Пичуре мешочек с ядом. – Сам уходи немедленно. Встретимся на станции Окница».

– Не насыпал еще? – Ченцов вспомнил, что с вечера метанул две полные миски пшенной каши, и непроизвольно пощупал пальцами живот.

– Як же можно, товарыщ майор?!

– Когда условились встретиться с Толковенко?

– Через два дня вранци.

– Утром? – переспросил Ченцов.

– Так точно, до ранку!

– Согласны помочь нам?

– Тильки зараз зброю визьму, – солдат оправил гимнастерку под ремнем и с готовностью вытянулся.

– Спешить не будем, – улыбнулся майор. – Идите к себе в подразделение Я заеду за вами завтра О нашем разговоре никому ни слова.

– Зразумев. – Солдат козырнул и развернулся к выходу.

– Постойте, – передумал Ченцов. – Лучше останетесь здесь. Вашего командира я предупрежу. – А про себя подумал: «Здесь у каждой совы по четыре глаза».

Об отдыхе теперь и думать было нечего. Сведения, полученные от Пичуры, требовали немедленных действий. Ченцов срочно связался с управлением «Смерш» фронта и попросил прислать на станцию Окница группу оперативных работников. Управление дало «добро», а к артиллеристам выехал начальник следственного отделения майор Брагин вместе с опытным старшим оперуполномоченным отдела «Смерш» армии капитаном Силкиным. Вместе с Ченцовым они разработали план операции. В назначенное утро чекисты высадили из машины Пичуру в двух километрах от станции и, зная его маршрут, бдительно следили за каждым шагом.

Легенда у Семена была отработана. Он подтвердил Павлу, что высыпал яд в котел, дождался, пока дежурный помощник начал раскладывать пищу по бачкам, и незаметно скрылся. Опасаясь погони, добирался до станции окольными путями.

– Верю. – Снисходительно похлопал его по плечу Толковенко. – Утром на базаре бабы уже трещали о потраве охвицеров в какой-то части.

Только теперь Пичура понял, почему майор Брагин интересовался, есть ли на станции базар.

– Теперь слухай внимательно и запоминай, – продолжил бандеровец. – Завтра со станции в сторону Ботошан отправляется колонна машин с боеприпасами, предположительно не менее пятнадцати трехтонок. Надо срочно передать в лес нашим, чтобы встретили грузовики на восемнадцатом километре. Там у первой машины забарахлит мотор, и она закупорит выезд из оврага. Да скажи, чтобы сдуру не кокнули того шофера. Это Федько Моченый. Сотник его знает.

– А как я попаду к сотнику?

– Через час тут проследует эшелон. Забирайся на подножку последнего вагона. Часовому скажешь: «Привет от тетки Терезы». Он покажет, где тебе спрыгнуть. Там недалеко должен хлопчик коз пасти. Спросишь, не внучек ли он тетки Терезы? Он тебя проводит, куда следует.

– А як що спросят, якая тетка Тереза?

Бандеровец откровенно ощерился:

– Дывись, дурень! Я и есть тетка Тереза.

Пичура кивком головы показал Толковенко на патруль за окном вокзала.

– Скажем, земляки, – как от пустяка, отмахнулся Павло. – Красноармейские книжки у нас подлинные. А вот тебе справка, что ты едешь из госпиталя в свою часть.

– А если меня ищут?

– Думаешь, так быстро сработают? – бандеровец посуровел. – Бери справку и запрись в сортире, что позади вокзала. Я появлюсь, когда прибудет эшелон.

Далеко отойти он не успел. Проходивший мимо железнодорожник будто нечаянно ударил его металлическим сундучком по коленной чашечке и, извиняясь, подхватил под руки. Подскочившему неизвестно откуда капиталу Силкину оставалось только обезоружить и обыскать Толковенко.

Майор Брагин решил воспользоваться удавшейся игрой Пичуры и дальше. С легким приветом от «тетки Терезы» Семен укатил на площадке последнего вагона ожидаемого поезда.

Ночью чекисты арестовали еще двух сообщников Толковенко, которых он назвал на первом же допросе. Третьего взять не удалось. Убегая от особистов, бандеровец выскочил на железнодорожные пути, где как раз остановился воинский эшелон с боеприпасами, и был застрелен часовыми.

Вместо колонны машин с оружием и боеприпасами в сторону Ботошан выехали двенадцать грузовиков, в которых под брезентовыми тентами сидели оперативные работники «Смерша» и бойцы-автоматчики. На восемнадцатом километре и в самом деле близко к дороге подступал неглубокий, но заросший кустарником овраг. Две машины в нем уже не могли бы разъехаться. Как и предполагалось по плану «тетки Терезы», первая машина остановилась на выезде из оврага. Следом затормозили другие. Тут же из кустов к ним устремились вооруженные бандеровцы. Бойцы подпустили их совсем близко и почти в упор расстреляли. Раненые сдались в плен Среди них был и Семен Пичура.

Теперь же по прошествии двух лет подполковник Ченцов решил воспользоваться биографией парня, который учился, по его рекомендации, где-то на Волге в военном училище погранвойск. Тому же, кто должен будет сопровождать Степаниду Сокольчук до границы, не помешает иметь справку об освобождении из лагеря по состоянию здоровья и железное «прошлое».

А то, что Сокольчук следует посылать но курьерской тропе, Ченцов решил окончательно. Из кандидатов в сопровождающие выбор пал на лейтенанта Соловьева, как хорошо знающего местность и людей, которые могли бы ему помочь в поисках Боярчука. К тому же лейтенант Соловьев был не робкого десятка и хорошо знал польский язык.

* * *

Станция была узловой. Сотни вагонов стояли тут на путях, ожидая отправки на запад и на восток. Казалось, ими было забито все пространство вокруг маленького вокзала. А эшелоны все прибывали и прибывали сюда со всех сторон. Маленькие маневровые паровозики, усердно пыхтя, трудились без устали, формируя из этого скопища вагонов новые составы, и они, как дождевые черви, медленно расползались по железнодорожным веткам.

Поначалу Капелюх держался в стороне от разношерстной привокзальной толпы. Но бродить по путям даже в форме обходчика было опрометчиво. Убедившись, что, кроме сонного милиционера, на перроне подозрительных для него лиц не просматривалось, бандеровец пристроился к шумным торговкам, для безопасности, как наседки, сидевших на своих узлах. Те, в свою очередь, уважая всякую форму, почли за благо держаться за служивого человека. Не прошло и пяти минут, как он уже уплетал здоровенный кус хлеба с духмяным чесночным салом и, кивая, выслушивал от товарок последние городские сплетни.

Оказывалось, что в отличие от товарных и литерных, пассажирские поезда проходили здесь редко и опаздывали на много часов. Вот и сегодня ближайший пассажирский ожидался не ранее, чем пополудни, хотя бабоньки притащились сюда спозаранку.

– Запоздает и этот, – не сомневались они в том, что сидеть им на перроне еще долго.

– Помятуем еще старые времена, – поддакивал Капелюх.

– Знайшов, о чем говорыть! Дальше и того хуже будет.

– Небэзпечно балакаешь, – оглянулся Капелюх на милиционера, столбом торчавшего в конце площадки.

– Нехай! – громко засмеялась баба. – Мэнэ ховаться, що ему в м… ковыркаться! С такой-то свистулькой!

Вслед за ней покатились со смеха другие женщины. Капелюх побледнел и перестал жевать.

– Який ты, дядьку, пужлывый! – не унималась пересмешница.

– Можа, вин бандера? – снова прыснули бабы.

Краем глаза Капелюх видел, как недовольно покосился в их сторону милиционер, отвернулся и ушел за угол вокзала.

– А, трясца ваши души… – в сердцах выругал он женщин и, подхватив свой ранец, ушел в переполненный зал ожидания.

Товарки еще что-то скабрезное кричали ему вслед, но гудок проходившего рядом паровоза заглушил их голоса. Капелюх с трудом отыскал в зале свободный пятачок у стены, устало, как после погони, опустился на пол и надвинул на глаза фуражку.

Прошло несколько часов в томительном ожидании. Нервы у Капелюха были взвинчены, голова гудела. Ему казалось, что все только и смотрят на него. Он украдкой приподнимал козырек фуражки: никому в этом людском муравейнике не было до него дела. Но успокоение приходило на несколько минут. И снова страх жег вытянутые в проход пятки.

По тому, как разом загудел, встрепенулся и повалил к выходу нетерпеливый люд, Капелюх понял, что подошел пассажирский. Куда и в какую сторону ехать, ему уже было все равно.

Он прижал ранец обеими руками к груди и, как тараном, попер им на толпу. Мест в вагонах давно не было, но люди все равно лезли в них во все двери, а то и через окна, и охрипшие проводники давно уже не мешали им давить друг друга.

По воле судьбы или, наоборот, в насмешку, но в душном вагоне он опять оказался среди озорниц товарок. Только теперь, зажатый с четырех сторон узлами, чемоданами, баулами, потными телами и торчащими отовсюду чоботами, коленками и локтями, – только теперь, вопреки разуму, он почувствовал себя в безопасности и даже успел облапить притиснутую к нему молодайку, за что немедленно схлопотал по уху.

– Дывись, жинки, оклемался бандера! – заверещала она.

– Дуже гарный дядьку! – тут же отозвалась другая. – Якшо не стикает, визьму его пид бочок!

Так и точили лясы, пока теснота и духота не сморили всех липким, но чутким сном. Поезд дергался, без конца останавливался на всех разъездах, подолгу стоял у семафоров и совсем замирал на полустанках. И вместе с ним замирал в дреме переполненный вагон.

Но вот «семьсот-веселый» подкатывал к очередной станции, и, как по команде, все хватались за свои вещи и, тараща во все стороны глаза, пробивались к выходу, либо, наоборот, отбивались от таких же ошалевших пассажиров, кому улыбнулось счастье втиснуться в этот дом на колесах.

К вечеру Капелюху повезло; нежданно освободилась третья полка под самым потолком вагона. Сидеть там было невозможно, но лежать одному удобно.

Забросив туда ранец, Капелюх раньше других застолбил место и, уже не торопясь, взобрался на полку. Заглянул через низкую, не доходящую до потолка перегородку. С другой стороны похрапывал демобилизованный солдат. Тощий сидор служил ему подушкой.

Капелюх искренне позавидовал сладкому сну возвращавшегося домой человека, тоже пододвинул в голова дедов ранец и блаженно вытянулся в полный рост. Усталость окончательно сковала его члены. Он еще пощупал сбоку под кителем парабеллум, но рука тотчас безвольно откинулась навзничь. Легкий свист прорвался сквозь его дыхание.

* * *

До границы области Ченцов подвез их на своей машине. Все было не единожды проговорено в деталях, но Василию Васильевичу этого казалось мало. Всю дорогу он наставлял Степаниду.

– На время надо отбросить чувства. Никаких эмоций. Только анализ. – И, словно не доверяясь сказанному, добавлял: – Будем все-таки исходить из того, что Борис жив и здоров.

Где-то глубоко в подсознании ему и самому хотелось верить, что старший лейтенант Боярчук начал новую, более искушенную игру.

– На рожон не лезьте. Помните, что каждое ваше слово будет трижды проверяться.

Спокойный, плечистый Соловьев только поблескивал карими глазами. Казалось, его уверенность постепенно передавалась и Степаниде. Прощаясь, она заверила:

– Я найду его. Живым или мертвым.

– Лучше живым, – хотел улыбнуться Ченцов и не смог.

Подполковник долго стоял возле машины, хотя Соловьев с напарницей давно скрылись в низкорослом подлеске. Шофер Сашка несколько раз порывался завести мотор, но Ченцов вытаскивал из пачки очередную «беломорину», и солдат со вздохом выключал зажигание. Может быть, и странно, но мысли обоих в этот момент совпадали: «Когда же наступит покой на земле?» – не новый, но мучительный для всех вопрос. Еще в большей мере оттого, что ответить на него пока было невозможно.

– Товарищ подполковник, вы собирались заехать сегодня в Копытлово, – наконец не очень уверенно напомнил Сашка.

Ченцов не ответил, но затоптал окурок, с укоризной посмотрел на водителя и сел в машину.

Застоявшаяся «эмка» рванулась так, что запищали колеса. Возле села им повстречалась машина председателя райисполкома. Скрипаль еще издали высунулся в окошко и махал рукой, прося остановиться. Ченцов подошел, помог преду выбраться из автомобиля.

– Здорово! – облапил его Скрипаль. – Чего тебя на месте не застану?

– Да ты и сам вроде не из кабинета вылез?

– Ай, – отмахнулся предисполкома, – посевную заканчиваем. А семян с гулькин нос выделили. Вот и смотри, чтобы всем хватило на сев, а не на помол, как некоторые решили.

– Не завидую, – искренне посочувствовал Василий Васильевич, вспомнив подписную кампанию на заем. – Но хоть солдат-то не берешь с собой?

– Милицией обходимся, – не понял подначки Скрипаль. – Здесь вот какое дело…

Прихрамывая, он отвел Ченцова в сторону от машин.

– Ты на последнем бюро райкома не был. А первый из области нерадостные вести привез. Он человек новый, тебя не знает, – замялся председатель.

– Чего уж там, говори, – ободрил его подполковник.

– Есть мнение, что ты не совсем… энергично, что ли, ведешь работу по истреблению в районе национализма.

– Истребить? – усмехнулся Ченцов. – Национализм, как я понимаю, идейное течение. И бороться с ним должны идеологи, а не мы.

– Вот-вот, – закивал головой Скрипаль. – Недопонимаешь ты момента. – И, понизив голос, добавил: – Мысли свои при себе оставь. Они никому сейчас не нужны. Есть жесткая установка на борьбу с национализмом на всех уровнях. Все. Другого быть не может.

– Я делаю свое дело, – жестко сказал Ченцов. – Уж как, это другое дело…

– Нет, не другое! – взъерепенился предисполкома. – Вместо того чтобы выжигать каленым железом, цацкаешься, либеральничаешь с бандеровцами!

– Это в каком же смысле?

– В докладной товарищ Смолин все изложил четко. С фактами.

– Ах, вон оно что, – понял наконец Василий Васильевич. – Значит, этот сукин сын не только в управление, но и обком успел накатать жалобу.

– Успел, – вздохнул Скрипаль. – Это для нас с тобой он сукин сын. А для остальных товарищей он – капитан Смолин, погибший при исполнении служебных обязанностей в борьбе с националистами. Уразумел?

– Еще бы!

– О Сидоре есть новые сведения?

Ченцов отрицательно покачал головой.

– Скверно, – крякнул Скрипаль. – Сейчас бы закрыть это дело. Операцию-то по истреблению банды ты провел блестяще. Глядишь, и выкрутился бы.

– Песенка этого головореза спета.

– Так-то оно так! – согласился председатель, потом немного сконфузился и, не глядя на подполковника, договорил – Боюсь, что впопыхах наверх доложили несколько в приукрашенном виде.

Ченцов насторожился.

– Что поделаешь, – развел руками Скрипаль. – Нам нужны сейчас политические победы.

– А отвечать потом мне придется?

– Семь бед, один ответ, – глупо сострил председатель и осекся.

– Спасибо, что хоть предупредил. – Ченцов обернулся к машине.

– А ты чего в Копытлово? – поспешил сменить тему разговора Скрипаль и, цепляя протезом за булыжники на дороге, захромал позади подполковника.

– Хотел заехать к вдове Сидорука, – после некоторого молчания ответил Ченцов. – Может, помочь чем надо?

– Да были мы у нее сегодня с Семой Поскребиным. Сельсовет ей денег выделил, мучки немножко завезли, мануфактурки. Ну, все, как положено.

– Сашка тоже кое-что из продуктов в багажник положил. Заеду.

– Как знаешь, – не стал отговаривать предисполкома. – Я думал, вместе поедем.

– Как-нибудь в другой раз. – Ченцов остановился, протянул Скрипалю руку. – Спасибо на добром слове!

– Сочтемся! – закивал председатель. – Кстати, автомат свой забери. Я так и вожу его в машине.

– Поди, и не чистил ни разу?

– А я и не умею! – засмеялся Скрипаль, достал с заднего сиденья оружие, протянул подошедшему Сашке.

Хлопнули дверцы. Все, уже из окон, козырнули еще раз друг другу, и машины осторожно разъехались на узкой дороге в разные стороны.

* * *

По наезженному шляху не особенно долго они шли. Соловьев даже не успел проголодаться, что было для него самым точным мерилом времени. Но за какой-то речкой они поворотили в лес, и тропа повела их сквозь чащи и буреломы, глухие и гиблые болота. По этой дороге, видно, давно уже не ездили, так успела она зарасти и одичать. Приходилось все время смотреть себе под ноги, чтобы не зацепиться в траве за корягу или не налететь на ствол прогнившего дерева. К тому же не везде успели сойти подпочвенные воды, и под сапогами хлюпала и чавкала холодная жижа. Через несколько часов такой ходьбы они выбились из сил и на первом же сухом пригорке устроили привал.

Соловьев несколько раз пытался заговорить о чем-нибудь со Степанидой, но та отвечала односложно и явно неохотно. Вид ее говорил о том, что она погружена в свои мысли, и вывести ее из внутреннего оцепенения вряд ли возможно. Отчасти это было на руку Соловьеву. Он только боялся, как бы ее чрезмерное молчание не истолковали превратно. Подумают, что заставили или пригрозили. Не сама пришла, а идет под ружьем.

– Вы, Степанида, хоть при чужих людях не молчите, – попросил он женщину. – А то подумают, что боитесь меня. Начнут допытываться.

– Если бы на тропе курьерской люди вопросы задавалы, то давно в царствии небесном обитали, – устало проговорила Степанида. – Да и вам советую поменьше говорить.

– Неужели такая конспирация?

– Кроме пароля, вас никто ни о чем не спросит.

– Что ж они здесь, годами молчат?

– Нет, конечно. Новой мови они рады. Не положено только расспрашивать.

– И нам тоже?

– Нам тем более.

– Как же мы узнаем о Боярчуке?

– Это моя печаль, – не очень охотно отозвалась Степанида.

– Мы так не договаривались, – заволновался лейтенант. – Я должен быть в курсе всех событий.

– Памятую.

– Так что всякую самоинициативу я запрещаю, – повысил голос Соловьев.

Но на Сокольчук это мало произвело впечатления. Она закинула руку за голову и отвернулась от лейтенанта. Бесспорно, это задевало самолюбие офицера, но дело было дороже. И Соловьев решил не перечить женщине, но твердо гнуть свою линию.

Ближе к вечеру лес поредел, но потянулись бесконечные топи. Пришлось выломать две жерди из слежника и шагать след в след. Направление сверяли по частым зарубкам на стволах деревьев да по вешкам, предусмотрительно расставленным по краям болота. Тяжелая усталость накапливалась в теле. Промокшие ноги скоро налились свинцом. К тому же от воды начал клочками подниматься туман. Стылая сырость пронизывала до костей.

– Долго еще? – удивляясь выносливости Степаниды, уже начал беспокоиться лейтенант.

– Зараз гать под водой пошукаем. На том берегу хутор.

– Думаешь, найдем?

– Трэба!

– А может, до утра где-нибудь здесь перекантуемся? – не очень уверенный в успехе поиска, предложил Соловьев.

– От холода околеем. – Степанида настойчиво ты кала жердью в ил. – Хай мэни гром забье, якщо не найдем.

Полазили по воде еще с полчаса. Соловьев дважды проваливался в холодную жижу по пояс, промочил рюкзак с продуктами. На Степаниде вообще сухого места не осталось. Видно было, как она дрожала всем телом. Наконец сапоги лейтенанта зацепились за что-то твердое.

– Погоди, – позвал он Сокольчук.

– Знайшов? – стуча зубами, еле выговорила она.

– Кажется, бревна под ногами, – Соловьев нагнулся и рукой ощупал несколько скользких стволов. – Угатили ладно. На подводе проехать можно.

– Трохы отдышусь, и пийдэм, – Степанида оперлась на лагу, положила голову на руки.

– Нельзя стоять, – потянул ее за рукав лейтенант. – Застудимся.

– Не можу.

– Я приказываю вам идти! – Соловьев резко дернул на себя жердь, за которую держалась женщина.

Степанида потеряла равновесие и плюхнулась в воду.

– А, черт! – лейтенант кинулся поднимать ее, но, подскользнувшись, тоже растянулся рядом, наглотался вонючей жижи.

Собаки учуяли их раньше, чем они вышли на берег. Хриплый лай особенно гулко разносился в затуманенной тишине, стегал по ушным перепонкам. Немного погодя впереди замаячил огонек фонаря. Кто-то помогал им держать путь на сушу. Потом негромкий мужской голос осадил овчарок, спросил, кто идет?

– Слава Иисусу! – отозвался Соловьев.

– Подойди один, – спокойно, но твердо приказали с берега.

– Со мной женщина. Она подойдет первой.

– Добрэ!

Лейтенант пропустил мимо себя Степаниду, и женщина растаяла в тумане. Слышно было, как ее спросили пароль. Только потом кликнули Соловьева.

Теплая хата показалась им милее небесного рая. Хозяин, высокий, интеллигентного вида крепкий еще старик с аккуратно постриженным седым бобриком волос на голове, чисто выбритый и полный достоинства, распорядился немедленно отправить Степаниду в баню. Две молодые, похожие друг на друга женщины без лишних с лов принесли сухое белье, как бы мимоходом, привычно выставили на стол бутыль самогона и горячий русский самовар.

Убранство горницы тоже было не совсем обычным. Переодеваясь, Соловьев с удивлением разглядывал персидские ковры по стенам, резную горку с посудой, старинные с высокими спинками дорогие стулья, белую вышитую по углам скатерть на столе, и уж совсем немыслимый в этой глуши роскошный, лоснящийся мягкой кожей диван.

– Прошу, друже, к столу, – старик говорил по-русски, лишь изредка вставляя в речь полюбившиеся украинские слова. – Стакан первача, а потом горячего чая с малиной – первейшее дело от простуды.

– Богато живете, – не удержался Соловьев.

– Зовут меня Андреем Степановичем, – как бы не слыша гостя, продолжал хозяин. – Кому не нравится, называют паном Мачульским. Ну, а иные и вовсе кличут Водяным.

Лейтенант вспомнил, что встречал эту кличку в показаниях Сокольчук, которые давал ему читать подполковник Ченцов. Предположительно Водяной был белогвардейским офицером, имевшим родовое поместье где-нибудь на берегах Западного Буга. Видимо, после проигранной польской кампании он по каким-то обстоятельствам не смог выехать за границу. Укрылся на болотах. Обиженный судьбой, он так и не нашел общего языка ни с поляками, ни с немцами, ни с украинскими самостийниками, ни с новой властью. Хотя его услугами пользовались все.

– Не чаяли, как и выбраться из вашего водяного царства, – начал было говорить Соловьев и осекся. Вряд ли так бы выражался Семен Пичура.

Мачульский метнул на гостя быстрый взгляд, но ничем не выказал своего удивления.

– Не вы, друже, первый не смогли отыскать переправу сразу. Да и какая бы это была тайная тропа, если ее мог увидеть всяк идущий?

– Да, – согласился лейтенант, – место глухое.

– Признаться, я уж и не ожидал больше гостей, – с явной издевкой проговорил Мачульский. – Прошли блаженные времена шатания народов.

– От своей борьбы мы никогда не откажемся.

– От борьбы? – Вскинул брови Андрей Степанович. – Да помилуйте, друже! Седьмой десяток живу на свете, но никогда никакой борьбы не видел.

– Как же так? Разве наше дело…

– Бросьте, – бесцеремонно перебил старик Соловьева. – Изначально в языке русском, да и у других народов, слово «борьба» означало состязание двух сил. Заметьте, друже, не резня, не побоище, не взаимное истребление, а состязание!

– Вот как!? – искренне удивился Соловьев. О классовой борьбе у него были четкие представления.

– Не потому ли в народе траву «борец» зовут «царь-зельем», «волкобоем». Удивительно ядовитое растение! – и, довольный собой, старик расхохотался.

– По-вашему, – схитрил лейтенант, – Великий Степан не борец за вольную Украину, а волкобой?

– Вы не по возрасту догадливы, друже! – Мачульский небрежно похлопал сухими ладошками. – И Гитлер, и Бандера, и Сталин, и Черчилль, и кто там еще, черт бы их всех побрал – первейшие волкобой. Сами волки и себе подобных истребляют. Народопобедители!

– И вы не боитесь таких речей?

– Помилуйте, друже! Кого же мне бояться? Гитлера с его абвером больше не существует, Черчилль про меня не знает. Эсбэшники Бандеры уверены, что еще пригожусь им. Чекисты тоже решили, что я могу помочь, – и он наклонился через стол к Соловьеву: – Ваша барышня сказала не тот пароль, старый. Так сказать, еще военного образца. Молите бога, что у старика хорошая память. Я узнал ее.

Соловьева словно кипятком ошпарили. Он поперхнулся чаем и закашлялся.

– Горячий? – участливо спросил Мачульский. – Зато гарантирую, что не захвораете. Поутру пойдете себе с богом дальше.

На следующий день выспавшихся путников накормили сытным завтраком, и пан Мачульский самолично проводил их заболоченным лугом до леса. Солнце уже встало, но в ямах и камышах еще таился белесый туман, напоминавший о вчерашней переправе сюда. Высокий старик шагал бодро. Рядом с ним семенили две здоровенные черные овчарки с высунутыми красными языками. Время от времени они останавливались и настороженно поводили ушами. И всякий раз у Соловьева возникало желание пальнуть в них из пистолета.

На опушке осиновой рощи Андрей Степанович остановился и рукой показал на еле приметный в поросли очищенный от коры столбик.

– Тропа. Километров через тридцать будет станция. Обойдете ее со стороны водокачки, по глубокому яру. На выходе из оврага увидите такой же столбик. Там поймете, куда идти дальше.

Не прощаясь, старик развернулся, свистнул собак, показал им место около ноги и двинулся в обратный путь.

Помимо воли лейтенант должен был оценить великодушие Водяного и его артистичную выдержку. Некоторое время он шел молча, потом решил поделиться своими мыслями со Степанидой:

– Старик раскусил нас, но не препятствовал нашим планам. Случайность или подвох, о котором мы еще не знаем?

– Боярчука на хуторе не было, – вместо ответа сумрачно проговорила Сокольчук.

– Откуда известно?

– Племянницы Андрея Степановича сказали.

– Насколько им можно верить? Вдруг они что-то путают.

– Несколько дней назад к ним приходил тот самый человек, что я приводила из Польши. Это был Кривой Зосим с молодым боевкарем. Они узнали его и отправили по этой же тропе.

– Значит, бандеровцы бросили Боярчука в лесу?

– Это знают только те двое, – с какой-то жестокой решимостью сказала Степанида.

– Ты думаешь, мы сможем нагнать их?

– Если сядем на поезд, – кивнула женщина.

– На поезд? – удивился Соловьев. – Нам приказано пройти по курьерской тропе.

– Начальник велел мне искать Боярчука, – заспорила Степанида. – На кой ляд мне теперь ваша тропа, если я знаю, что Боярчук остался где-то здесь, рядом. Вам трэба – шагайте! А мне нужно перехватить Зосима.

– Вам прежде всего наказано подчиняться мне, – взяв себя в руки, напомнил Соловьев. – Иначе…

– Хай, пристрелите, не пойду!

– Если бандеровцы убегали за границу, то они давно уже там.

– Думаете, пограничники дали им пропуск? Я знаю точно, они сидят во Львове, – упорствовала Степанида.

– Допустим. Но мы не имеем права ослушаться приказа.

– Я скажу, что вы струсили!

– Шантажировать меня бесполезно, – разозлился Соловьев.

– Тогда я убегу от вас.

«А ведь и вправду сможет, – подумал Соловьев и с укоризной посмотрел на Степаниду. – Тем более что она права. Зосим сейчас важнее, чем тропа. Ченцов наверняка одобрит подобное решение», – уже через некоторое время не сомневался лейтенант. Но Сокольчук теперь своих мыслей раскрывать не стал.

* * *

Вечером на станции они с огромным трудом купили билеты на проходящий поезд, переплатив вороватому дежурному по перрону двести рублей. Зато потом дежурный, к тому времени успевший употребить дармовые деньги в свое удовольствие, беспардонно оттеснил большим животом напиравшую на проводника толпу и, ухватившись за поручни, пропустил у себя за спиной Соловьева со Степанидой в тамбур вагона.

Часа два им пришлось ехать стоя. И только когда все пассажиры угомонились и задремали, проводник усадил их в своем закутке на ящике из-под угля. Вымотавшаяся за день Степанида мгновенно заснула, притулившись плечом к лейтенанту.

– Эк ты бабоньку заморил, – дружелюбно прошептал проводник и показал глазами на прохудившийся сапог Сокольчук.

Соловьев невольно оглядел и свои грязные чоботы и подобрал ноги.

– Война давно кончилась, а покоя человек себе найти не может, – угощая лейтенанта, кипятком, вполголоса сетовал железнодорожник. – Это как земля: переверни ее плугом, так и будет парить да крошиться, пока корни пшенички снова не скрепят пахоту. Только человек, я тебе скажу, не зерно. Ему корни пустить иной раз и жизни не хватает. – Уладится, – лишь бы не молчать, проговорил лейтенант.

Он давно заметил шнырявшего по вагону парня в замызганном пиджачке и клетчатой городской кепке. Иногда с ним шептался солдат, чем-то сразу и глубоко смутивший Соловьева. «Или ночью все кошки серы?» – подумал он. Однако когда парень в кепке полез на верхнюю полку, а солдат, перешагивая через узлы и вытянутые ноги пассажиров, пошел в противоположный конец вагона, Соловьев уже не сомневался: выправка у «солдата» была явно не армейская. Лейтенанта так и подмывало проверить у него документы.

– Не шалят в поезде? – спросил он проводника.

– Какое! – взмахнул тот руками. – Почитай каждую ночь кражи. А то и прирежут кого.

– А милиция?

– Что она сделает в таком хаосе? Через каждый километр останавливаемся. Кто хошь сходи-заходи.

Парень в клетчатой кепке снова крутился в проходе. Под мышкой у него был кожаный немецкий ранец.

Поезд заметно сбавлял ход. За окном мелькнули огоньки стрелки.

– Станция? – Соловьев растолкал Степаниду.

– Разъезд. – Проводник взял флажки и с сожалением поднялся с места. – Минут двадцать простоим.

– Я выйду на минутку, – предупредил лейтенант ничего не понимавшую со сна Сокольчук.

Соловьев прошел в тамбур и высунулся в открытую дверь. На противоположной вагонной подножке виднелись две мужские фигуры. Лейтенант бесцеремонно отстранил проводника и тоже спустился на железные ступеньки тамбура.

На запасном пути стоял длинный состав товарняка. Впереди на выходных стрелках маневрировал паровоз. Пассажирский заклацал буферами, заскрипел колесами.