Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 157 (всего у книги 178 страниц)

С началом Великой Отечественной войны он один из первых написал письмо в Кремль на имя Сталина с просьбой направить его на фронт. Сначала поступил отказ. Но он продолжал писать одно прошение за другим. И в период Сталинградской битвы, когда возникла острая нужда в людских резервах, просьба его была удовлетворена: рядовым солдатом очередного штрафного батальона он попал на фронт. Вскоре был ранен, а, значит, кровью смыл «позор» мнимых прегрешений перед Родиной. Его юридическое образование, отвага в боях вскоре сделали свое дело: был переведен на оперативно-следственную работу в «СМЕРШ». Сначала рядовым сотрудником, а затем и младшим командиром.

И об этой поре Илья Исаевич не любил распространяться. Обозначал парой слов данный эпизод своей жизни, и все! Ни о выявленных шпионах, ни о их пособниках, ни о полицаях, ни о дезертирах, ни о их расстрелах – ни одного слова. Словно ничего этого не было. А если кто-то из участковых инспекторов милиции проявлял настойчивость в расспросах на данную тему, то замыкался в себя и уходил, сославшись на нездоровье.

После войны работал опять в прокуратуре. Занимался вопросом реабилитации жертв сталинских репрессий. Илья Исаевич получал неплохую пенсию и мог спокойно доживать свой век на пару со старухой в благоустроенной двухкомнатной квартире трехэтажного кирпичного дома на углу улиц Парковой и Харьковской, рядом с парками и школьным садом. Но старому законнику спокойно дома не сиделось – тянуло на люди, в гущу жизни, и не просто жизни, а жизни криминальной или околокриминальной. Поэтому уже несколько лет он раз за разом избирался гражданами поселка председателем товарищеского суда.

Жизненная закалка и опыт правоохранительной работы сделали его одним из лучших представителей товарищеских судов в районе. Приученный к дисциплине, он строго соблюдал все нормы Положения о товарищеских судах, и ни одного заседания не проводил формально или без участия членов товарищеского суда, выполнявших роль народных заседателей райсудов. Даже такой ритуал, как вставание присутствующих при входе членов суда, соблюдался им безукоризненно. Поступившие материалы рассматривались со всевозможной объективностью, с предварительными беседами со сторонами конфликта, с опросом свидетелей, в роли которых не раз приходилось выступать участковым милиционерам.

Паромова больше всего поражало то обстоятельство, что самые закоренелые нарушители общественного порядка в обязательном случае являлись на заседание товарищеского суда. Они могли порой проигнорировать вызов участкового, но никогда не уклонялись от явки в товарищеский суд. И во время суда вели себя подобающим образом. Без хамства и снисходительно-развязного отношения. Чем их «брал» интеллигентный Илья Исаевич, никогда не повышавший голоса и говоривший до вкрадчивости мягко, оставалось загадкой. Возможно, это объяснялось тем, что на за-седание товарищеского суда люди приходили трезвые, уже сами сделавшие необходимый вывод для себя о дурости их проступка. Возможно, здесь играла роль справедливых решений и наказаний. Возможно…

Но дело обстояло так, как обстояло.

Кроме ежедневных дежурств, раз в месяц проводились заседания штаба ДНД и Совета общественности. На первых речь шла об активизации и оптимизации работы дружин, на вторых – о повышении воспитательной работы с жителями микрорайона. И тут главенствовали Подушкин и Клепиков. Участковые были всего лишь «на подхвате».

…Весело жилось и работалось участковым. Только желающих стать участковым было мало. Работали от зари и до зари, не очень-то надеясь на выходные и иногда обещанные руководством отдела отгулы, довольствуясь мизерной зарплатой. Не имея иного досуга, отводили душу в милицейских байках, похожих на те, которые услышал Паромов из уст старших коллег. За счастье считались дни, когда обходилось все без ругани и очередных «проработок».

Впрочем, что такое счастье. Это довольно-таки субъективное восприятие и оценка действительности. Одного и хоромы златостенные, и реки медовые не радуют. А другой от того, что на «ковер» к начальству не попал, очередного разноса избежал, уже блаженствует, на седьмом небе себя от счастья чувствует.

Вот она, диалектика жизни!

ЧЕРНЯЕВ И ДРУГИЕ

Люди слишком слабы и легкомысленны – это очень огорчительно. Но еще огорчительнее то, что я вхожу в числе этих людей и даже могу легко стать еще хуже, чем они.

Акутагава Рюноскэ

1

«Если театр начинается с раздевалки по определению Станиславского, то отдел милиции начинается с дежурной части», – часто говорил Воробьев Михаил Егорович на оперативных или служебных совещаниях личного состава. И принимал все меры, чтобы в дежурной части был порядок, а оперативными дежурными были одни из лучших и профессиональных сотрудников.

Дежурная часть располагалась на первом этаже здания. Рядом с входом. Чтобы дежурному наряду было проще контролировать входящих и выходящих посетителей, а тем легче получить ту или иную справку или обратиться с заявлением. Кроме того, аналогичным образом осуществлялся контроль и за сотрудниками отдела.

Дежурная часть делилась на три помещение. Первое – непосредственно дежурная часть, где находились пульт управления связи, рабочий стол дежурного и его помощника.

Второе – небольшая изолированная комната с двумя деревянными армейскими топчанами для отдыха оперативного дежурного и водителя, если тому посчастливится. Другие члены оперативной группы: оперативный работник и участковый инспектор ютились в кабинете оперативника, так как места для отдыха им в дежурной части не предусматривалось. Следователи, как небожители, вообще редко выходили из своих кабинетов и в дежурной части появлялись по великой необходимости.

Третьим помещением была комната для задержанных правонарушителей – «аквариум», с лицевой переборкой из толстого органического стекла и такой же дверью. Для того, чтобы дежурному наряду легче было следить, что происходит в «аквариуме», когда тот заполнялся людьми. Отвечал за «аквариум» и порядок в нем непосредственно помощник оперативного дежурного. В некоторые вечера, особенно в те, когда проводились целенаправленные рейды по охране общественного порядка, «аквариум» набивался под завязку, и работы помощнику дежурного хватало. Одних – в туалет проводи, другим – «скорую» вызови, особо дерзких и нервных – угомони.

Оперативными дежурными были действительно опытные сотрудники, не один год проработавшие в органах, хорошо знавшие не только район, но и контингент. И это, несмотря на то, что в районе на тот период времени проживало не менее 150 тысяч человек.

Все сотрудники отдела: и оперативники, и участковые, и следователи любили ходить в наряд в те дни, когда оперативным дежурным заступал старший лейтенант Миненков Николай Митрофанович. С ним было легко, так как он не только всегда владел оперативной обстановкой, что ценилось руководством отдела, но мог любому обратившемуся к нему сотруднику подсказать, как поступить в той или иной ситуации, какое принять решение, как правильно оформить тот или иной документ. Но, главное, никогда не «подставлял» сотрудников, особенно молодых, если что-то шло не так. Брал «огонь» руководства на себя.

Всегда аккуратный и подтянутый, в отутюженном форменном костюме, в начищенных до блеска туфлях, он олицетворял в себе лучшие качества советского милиционера. И природа не обделила его мужской красотой, одновременно привлекательной и мужественной, так нравящейся женщинам во все времена и во всем мире. И не одна отделовская дама украдкой поглядывала на него, сравнивая со своей сильной половиной и тихонько вздыхая. Видать, сравнение было не в пользу собственной половины…

Майор Цупров Петр Петрович был, возможно, самый опытный. Знал в лицо не только «контингент, но и всех руководителей предприятий в районе. Но дежурить с ним не любили, так как о каждом промахе опера или участкового инспектора немедленно докладывал начальнику отдела или его заместителям. А порой и свои промашки не стеснялся «перебросить» на кого-нибудь из дежурного наряда.

И все – с ядовитой ухмылочкой, словно «заложить» ближнего было не гадостью, а добродетелью, только что оказанной.

В отместку, сотрудники к месту и не к месту рассказывали друг другу громко, чтобы слышал Цупров, один и тот же пошловатый анекдот:

«Ночь. Звезды. Тишина. Из кустов раздается голос:

– Что же ты меня имеешь, как скотину. Хотя бы ласковое слово сказал.

– Я люблю тебя, Петрович!»

Цупрова это злило, но он и вида старался не подавать, что злится. Наоборот, всегда и громче всех хохотал и просил рассказать еще раз.

Третьим, после перехода Павлова Александра Дмитриевича на должность старшего участкового инспектора был Георгий Николаевич Смехов. Красавец майор. Рост – под два метра. Настоящий гренадер. Вес – за сто килограммов. Ярко выраженная залысина, которую он чуть ли не через минуту тщательно вытирал носовым платком, и роскошные, аля Буденный, рыжие усы. Усы Смехов любил и холил, постоянно расчесывая их небольшой пластмассовой расческой. Или время от времени трогал кончики усов большим и указательным пальцами, будто убеждаясь, на мести ли они… Затем неторопливо поглаживал, как Семен Михайлович Буденный в кинофильме «Неуловимые мстители». И почти всегда бурчал: «Ну-с! Какие дела-с?..»

К кому относились эти слова, понять было трудно: то ли к усам, то ли к себе, то ли к собеседнику.

Как и Петр Петрович, Георгий Николаевич всегда не прочь был ненароком «подзаложить» «ближнего своего». А ближними были, как правило, или опер, или участковый, или помощник, или водитель дежурного автомобиля. Ко всему этому он был ленив при оформлении документации, которой, как и везде в милиции, было достаточно. Всеми правдами и неправдами старался свои обязанности возложить то на помощника, то на участкового. А тем это совсем не нравилось: своей писанины хватало… И еще одной особенностью отличался Смехов: был труслив, словно баба, перед руководством. Особенно он боялся заместителя начальника по оперативной работе майора милиции Конева Ивана Ивановича, грубияна и матерщинника, но спеца в своем деле.

При этом сам Георгий Николаевич постоянно попадал в смешные и казусные истории, которые с удовольствием, смакую каждую деталь, рассказывали друг другу сотрудники. Лучше всего это получалось у Черняева, который излагал каждый такой случай в лицах, сочно, красочно, эмоционально. Не рассказ, а театр одного актера. Примечательным являлось то, что Черняев зачастую выступал одним из действующих лиц в комических злоключениях Смехова.

Кроме того, Георгий Николаевич не дурак был покушать. И если другие сотрудники обходились куском хлеба да чашкой чая или кофе, и то на бегу, в спешке, делясь этим немногим между собой, то Смехов всегда приносил изрядный «тормозок» со всякой снедью и уминал все один. Но не сразу, а постепенно, примерно через каждый час уединяясь в комнате отдыха минут на десять или пятнадцать. Гурман был еще тот. И о здоровье заботился.

Другой слабостью Георгия Николаевича являлось постоянное желание «стрельнуть» курево, даже если у него при себе имелась целая пачка. «Стрелял» у всех и все: папиросы и сигареты.

– Чужие слаще – ухмылялся, поглаживая усы.

За эти «выверты» сотрудники не любили Смехова и старались при первой возможности устроить ему «подлянку», не особенно смущаясь некрасивостью своих поступков по отношению к коллеге. Как известно, всякий долг красен платежом… Вот и платили.

2

Жарким августовским вечером в дежурной части находился только наряд. Все другие сотрудники давно разошлись по домам.

За пультом, разомлев от дневной жары и суеты, тихонько подремывал седой пожилой старшина Чудов Михаил Афанасьевич, помощник оперативного дежурного. Недалеко от него, опершись спинами о стену, сидели на колченогих, раздолбанных стульях водитель дежурного автомобиля Валентин и опер Черняев.

Участковый инспектор Нарыков Николай на автомобиле ПМГ (передвижной пост милиции или, как окрестили его местные острословы, «помоги моему горю») выехал на разбор очередного бытового конфликта.

– Ну-с… – выходя из комнаты отдыха и поглаживая усы, протянул Смехов. – Немножко подкрепился. Теперь можно и вздремнуть. Минут так по полста на каждый глазок. Как у нас? Порядок?

– Порядок, – нехотя отозвался Чудов. – «Аквариум» полный. Но попались смирные, не буянят.

– Клюшка осталась без работы, – подмигнул помощнику Черняев.

У Чудова было специальное средство против буянов – хоккейная клюшка. Неизвестно когда и каким образом попала она в дежурную часть: то ли была «конфискована» у какого-нибудь уличного хулигана-подростка, то ли кем-то из сотрудников в отдел случайно принесена и забыта. Ею Чудов обычно усмирял самых ретивых из обитателей «аквариума», размахивая перед лицом буяна и грозя обломать клюшку о бока строптивца, если тот не успокоится. До дела, конечно, не доходило, но про клюшку знали и слышали все потенциальные обитатели «аквариума».

– И порядка никакого нет, Георгий Николаевич, – продолжал меж тем Черняев наигранно-будничным голосом. – Мы тут бдим, как сказал бы Козьма Прутков, а некоторые веселятся.

– А что? – насторожился сразу Смехов, который уже на личном опыте знал, что от Черняева хорошего ждать не приходится, тем более, если демонстрирует вроде бы безразличный вид. Тут уж точно жди подвоха…

– Да ничего особенного, – небрежно роняет слова опер. – У участкового Сидорова сегодня свадьба. А мы и не поздравили, и общественный порядок там не проверили. Вот и говорю, что непорядок. Твое упущение, Георгий Николаевич. Ты же старший.

Тревога во взгляде Смехова сменилась явной заинтересованностью. И про сон думать перестал.

– Где?

– Что – где? – Как бы не понял Черняев.

– Свадьба где? – пришлось уточнить оперативному дежурному, причем, с долей раздражительности в голосе за непонятливость опера.

– Да на Волокно. В кафе «Ландыш». В зоне вашей оперативной ответственности, товарищ майор, – короткими фразами, чеканя слова, дурашливо вытянувшись по-строевому, уточнил опер.

– Наверно, очередная лапша, – на всякий случай проявил недоверие Смехов, – причем, индийская, самая длинная, как ты любишь травить, Шерлок Холмс недоделанный.

Дело в том, что Черняев уже успел подсунуть Смехову сигарету, набитую серой от спичек, когда Георгий Николаевич в очередной раз «стрельнуть» надумал. Чуть усы не спалил – так полыхнуло!

– Да, нет, Георгий Николаевич, – ожил от дремы Чудов, до этого момента вполуха прислушивавшийся к болтовне наряда, но не вмешивавшийся в нее. – На самом деле. Теперь отбегался, жеребчик! – имея ввиду Сидорова, продолжил он. – Сколько баб попортил – не счесть! И за что они его так любят? У нас «ходоков» по этой части много, не без того. Но таких, как Сидоров – надо будет поискать! На что вот, Черняев – вьюн и пройдоха, но против Сидорова по бабьей части слаб. Даже в подметки не годится… Возможно, конкуренцию ему могут составить Мишка Астахов да Виктор Алелин из Ленинского РОВД, но и то вряд ли… – рассуждал вслух Чудов, немного завидуя молодости и удачливости Сидорова.

– Не знаю, не знаю… – подхватил разговор Черняев, у которого семейная жизнь была не очень удачной: пристал к разведенке с двумя детьми. – Не знаю, какие там Дон Жуаны Астахов, Алелин или тот же хваленый Сидоров… Но вот Кулик наш из экспертного болота всем фору даст, хоть и пишет слово «член» с пятью ошибками.

Куликов Василий, мужчина лет двадцати шести, был сержантом и работал техником по радиосвязи. Ютился в кабинете криминалистов. Тихий среди сотрудников и незавидный по внешности, низкорослый, он действительно пользовался благосклонностью женщин, которые то и дело звонили в дежурку и спрашивали, на работе ли Куликов.

– Сам – метр с кепкой, и то – в прыжке, но бабы к нему табуном валят. Видно, не зря говорят, что корявое дерево в сук растет. И фамилия у него подходящая: Куликов, от болотной птички кулика. Сама мала, а нос велик, – сострил опер.

– Да, мал клоп, но вонюч, – ввернул Смехов с ухмылкой.

– Не-е-е, – дернул отрицательно головой Чудов. – В данном случае вернее будет: «Мал золотник, да дорог», если апеллировать к пословицам… раз бабы заприметили его волшебный «клювик».

Только водитель Валентин не счел нужным вмешиваться в пустой треп коллег, подремывая на стуле. Как всякий водила дежурного наряда милиции, он использовал каждую свободную минуту для отдыха. Ведь неизвестно, удастся ли ночью поспать… не придется ли крутить баранку до самого утра?..

– Так, что вы там говорили по поводу Сидорова? – в очередной раз вытирая лицо и лысину платком, вернул Смехов разговор в русло заинтересовавшей его темы свадьбы участкового.

– Вообще-то говорили, что женится, и что надо его поздравить, и порядок там проверить, товарищ старший оперативный дежурный, – с серьезной миной на лице отрапортовал Черняев.

Сидоров Владимир Иванович, действительно, парень был, каких поискать. Рост – под два метра. Атлетическое телосложение. Карие, вечно улыбающиеся и в то же время таящие в себе еле уловимую насмешку глаза. Светло-русые, коротко стриженые волосы. Доброе, вызывающее доверие лицо истинного русака.

Бывший десантник, выпускник, как и Василенко, Калининградской школы милиции, совсем недавно перешел из уголовного розыска в участковые, на зону старшего участкового инспектора Минаева. В розыске у него что-то не заладилось. Такое хоть и редко, но бывает. Не исключено, что он больше заглядывался на длинноногих курянок, чем в дела оперативного хозяйства. С обладательницами высоких бюстов и упругих поп разбираться было куда интересней, чем со всяким ворьем. К тому же представительницы пре-красного пола сами так и висли на нем, как красивые игрушки на новогодней елке. Вот и перелюбил он их без счета, не испытывая при этом не сожаления, ни угрызений совести, особо никем не увлекаясь и не давая им увлечься. Четко придерживался правила: поигрались – и разбежались!

Но вот, устав от мимолетных и непродолжительных встреч, наконец-то, остепенился, остановив свой выбор на Галине, работнице ОХВ, девушке, известной не только в городе Курске, но и в области: делегатке Съезда Советов от Курского комсомола.

Черняев не блефовал. Действительно в кафе «Ландыш» проходила свадьба Сидорова. Шумная, веселая, многолюдная. Сидоров, компанейский парень, пригласил пол отдела. Со стороны невесты было еще больше: подруги, представители руководства комбината, райкома партии и комсомола. Столы ломились от яств и горячительных напитков. Еще бы – первейшая невеста города выходила замуж!

Поняв, что никакого подвоха не ожидается, Смехов тут же направил в кафе Валентина и Черняева «проверить общественный порядок».

– Будьте повнимательней, – напутствовал строго. – Да, смотрите, невесту сдуру не соприте! Знаю я вас…

– Нам чужие невесты ни к чему, от своих баб голова кругом идет – заверил Черняев. – Возьмем, что надо взять…

– Тогда попутного ветра.

Минут через двадцать-тридцать Валентин и Черняев возвратились, притащив с собой два короба с едой и выпивкой.

– Все в порядке.

– Ну-с, – привычно поглаживая усы, с улыбкой во все лицо, встретил Смехов гонцов, отбирая короба и унося их в комнату отдыха. – Вижу: вояж был удачным. Это хорошо! Однако спрячем все от греха подальше, а то и утра не дождетесь, наберетесь. Знаю я вас!

Минут тридцать его не было, только сопение доносилось из-за прикрытой двери комнаты отдыха.

«Дегустирует, – догадались в дежурке, – нас от греха спасает, спаситель хренов…»

Черняев, как человек эмоциональный и, к тому же инициатор посещения свадебного застолья товарища, был взбешен от такой выходки дежурного, даже краской гнева покрылся. Остальные, хоть и были недовольны, но все же не так бурно восприняли действия Смехова.

«Ладно, я тебя ущучу! – вспомнив об имевшейся у него таблетке пургена, загорелся новой идеей мстительный опер. – Запомнится тебе свадьба Сидорова надолго».

– Вы тут по очереди покушайте и не забудьте мне кусочек грудинки оставить. Не грудинка – мед, сама во рту тает… – выглянув из комнаты отдыха, сладко пропел Смехов. – А я вздремну малость… И так с вами, оглоедами, припозднился… Да не шумите сильно, а то сон будете перебивать. Ты же, Михаил, не забудь разбудить меня… так часика в четыре – надо подготовиться к приходу начальника.

– Отдыхай, – недовольно буркнул Чудов. – Разбужу.

Вскоре жалобно заскрипел деревянный топчан под тушей Смехова, а через минуту раздался богатырский храп.

– Ладно, тащите, что осталось, сюда, – сказал Чудов водителю и оперу. – Давайте порубаем… что Бог послал или что Жоржик оставил.

Валентин пошел в комнату отдыха за едой, а Черняев молча направился из дежурки к себе.

– Ты куда? – спросил помощник. – Обиделся что ли? Плюнь, еды хватит. И черт с ним, с этим боровом… – имел он в виду Смехова. – Жора – известный обжора…

– Я на минутку, – чуть таинственно и с многозначительной подоплекой усмехнулся Черняев. – Сейчас подарочек еще один принесу для Георгия Николаевича…

Через пару минут он действительно возвратился, сияя улыбкой во всю хитрющую физиономию.

– Где тут грудинка, которую так обожает наш дежурный?

– Да вот она, отложили для Георгия Николаевича, – отозвался без задней мысли водитель.

На обрывке целлофана лежал изрядный кусок грудинки, аппетитно поблескивая жирной корочкой.

– Хороша! – причмокнул губами опер, – а будет еще лучше… после того как сдобрю одной пряностью…

С этими словами Черняев стал посыпать грудинку истолченным в порошкообразную массу пургеном.

Все тихо засмеялись и принялись под негромкий смех уминать еду, оставшуюся им от бесцеремонного дежурного.

В четыре часа Чудов разбудил Смехова. Тот, продрав глаза и потягиваясь со сна, первым делом спросил, оставили ли ему грудинку.

– Не плохо бы подкрепиться…

– Оставили. Подкрепись, подкрепись!.. – многозначительно буркнул Чудов и пошел дремать.

Однако многозначительность в голосе помощника не насторожила Смехова, и он в момент умял весь кусок грудинки.

– Хороша… – погладил усы и пополневшее чрево.

Черняев, как истинный опер, всегда находящийся в ладах с аналитическим мышлением, предположил, что часам к шести действие пургена должно сказаться на могучем организме Смехова.

– Будем занимать с тобой туалет по очереди, – заговорчески подмигнул он водителю.

– Зачем? Лучше подремать… – не понял изощренного замысла тот.

– Затем, чтобы создать Смехову новые затруднения, когда тому приспичит в сортир, – пояснил опер. – Туалет-то у нас один. Вот и пусть потерпит, пока мы будем в нем…

– А что? Пусть помучится, – ухватился за оперскую идею водитель. – Будет знать, как людей обжирать!

– Вот именно, – хмыкнул опер. – Заодно и подозрения отведем от себя: мол, и мы животом страдаем…

В начале седьмого химический процесс в организме Смехова полностью завершился. И вот дежурный, некоторое время поерзав в кресле, сначала шагом, а затем и бегом направился в туалет. Но туалет оказался закрыт – его уже «оккупировал» Валентин, добросовестно выполнявший Черняевский план. Даже брюки приспустил, для пущей реалистичности и конспирации.

Смехов в тревожном раздумье переступил раз-другой с ноги на ногу. Бесполезно. Содержимое перло так, что, того и гляди, могло испортить все майорское содержание с головы до ног. Рявкнув по-медвежьи что-то нечленораздельное и не переводимое ни на один язык мира, Смехов одним махом не открыл, а вырвал дверь туалета, – только жалобно дзинькнули, разлетаясь по керамическим плиткам паркета, сорванные с двери металлические части шпингалета. С новым препятствием – сидящим над «очком» Валентином – долго не церемонился. Схватил за шиворот и, как котенка, с голым задом, вышвырнул в коридор.

Словом, и смех, и грех!

В туалете зашипело, засвистело, зажурчало громче, чем сливной бачок.

– О-о-о! – разнесся по коридору торжествующий голос оперативного дежурного.

И такое могучее удовлетворение и облегчение чувствовалось в этом протяжном «О-о-о!», что ни словом обсказать, ни пером описать. Примерно, как у женщины во время оргазма…

Красный и потный вышел Смехов из туалета и направился в сторону дежурки, застегивая на ходу ширинку. А в туалет из своего кабинета уже направлялся Черняев, держась руками за живот. И было непонятно, то ли он, таким образом борется с расстройством кишечника, то ли пытается подавить раздирающий его нутро смех.

– Что – приперло? – посочувствовал оперу Смехов.

– Приперло, – буркнул тот, не останавливаясь и не отрывая рук от живота.

– Мне – тоже, – поделился своим горем оперативный дежурный. – Видать, продукты на свадебном столе были подпорчены… Гости теперь, матерясь, сю округу обдрищут…

И направился по коридору в сторону дежурки, но дойти до нее не смог: новые позывы плоти остановили его. В три прыжка он опередил Черняева и уселся над «очком», еле успев снять брюки.

И снова утробное клокотанье, бульканье, посвистывание.

Тяжелый запах поплыл по коридору.

«Хоть противогаз надевай!» – торжествовал после Черняев.

Еще раз семь, доходя до дежурки и срываясь со стула, вихрем несся в туалет оперативный дежурный. А в кабинете оперов давились смехом Черняев и Валентин. Да так, что слезы выкатывались из глаз.

– Хороша грудинка? – спрашивал один.

– Хороша! – сквозь смех отвечал другой. – Ох, как хороша! Век помниться будет.

– Приперло? – пародировал дежурного опер.

– Поперло! – дрожал всем телом от гомерического смеха водитель.

3

Утро, поиграв красками и разбудив жителей города, уходило, передав права новому дню. Суматошному и созидательному, наполненному гомоном людей, шуршанием автомобильных шин, визгом тормозов, стуком трамвайных колес на стыках рельс. Утро сменилось днем, но злоключения Смехова на этом не закончились.

– Георгий Николаевич, Конев идет, – сообщил прибежавший с улицы Чудов, выходивший незадолго до того подышать свежим воздухом на крыльцо райотдела.

Конев на работу приходил раньше всех, чтобы ознакомиться с оперативной обстановкой за прошедшие сутки и быть во всеоружии к приходу начальника. При этом очень часто Конев бывал не в духе, и свою раздраженность выплескивал на дежурном наряде. Больше всех доставалось дежурным, если что-то было не так. И дежурные старались навести везде и во всем порядок, чтобы меньше выслушивать упреков и матов.

Смехов всегда панически боялся появления Конева, а сегодня особенно, так как из-за расстройства живота к сдаче дежурства не подготовился. Он засуетился, ища глазами свою фуражку. Нашел и, одевая ее на ходу, стремглав побежал к выходу. На крыльце споткнулся и растянулся перед Коневым во весь свой двухметровый рост.

«Даже земля дрогнула!» – рассказывал потом Черняев.

Конев в это утро, как никогда, был в добродушном настроении и неспеша шагал в отдел, тихонечко насвистывая незамысловатый мотивчик. Вид ни с того ни с сего грохнувшего ему под ноги оперативного дежурного в одно мгновение согнал добродушие.

– Георгий Николаевич! С утра что ли самогона нажрался?!! – наливаясь злостью, медленно и с угрозой произнес он. – Даже пересмены не дождался, мать твою…

Слово «мать» Конев произносил твердо и резко, как удар хлыста. Выходило: мат твою! Звуки «е» и «я» в гневе менял на «э».

– Виноват! – вставая с земли, начал оправдываться Смехов.

– Ты у мэнэ к вэчеру не сменишься. – От былого добродушия и следа не осталось. – Нажрался, как боров колхозный, и людей смешишь! – Иван Иванович имел в виду, что дежурный уже с утра изрядно принял на грудь спиртного, а не еду, о которой даже не подозревал. – Я тэбэ жизнь устрою… Мат твою!..

Редкие прохожие, спешившие на работу, увидев падение майора, остановились и откровенно зубоскалили на его счет. Это обстоятельство еще сильнее злило Конева.

– Я тэбэ покажу, как цирк устраивать. Ты дэжурный или клоун?!! Мат твою…

– Виноват! Споткнулся! – мямлил Смехов, пятясь задом к отделу от наступающего на него Конева. – Виноват!

Раздраженный и злой вошел Конев в дежурку.

– Иван Иванович, может, «мелких» рассмотрите? – сунулся с протоколами помощник.

«Мелкими» в милицейском обиходе называли лиц, доставленных в дежурную часть за мелкое хулиганство в общественных местах или же в быту. И все заботы в документировании данной категории лиц полностью возлагались на помощника, потому тот и суетился. Но лучше бы помощник в это утро воздержался от лишней поспешности.

– Нэт! Бардак у вас! – отрезал Конев и в гневе сбросил со стола приготовленные к проверке и подписи журналы. – Вэздэ бардак!

Смехов молча стал поднимать с пола журналы, еще надеясь, что Конев успокоится и рассмотрит собранные материалы и документы.

Все натужно сопели, недовольные собой и друг другом.

Время шло, и пришедший в себя после утренней встряски майор Смехов все же надеялся, что Конев сменит гнев на милость. Так часто бывало.

Но надеждам оперативного дежурного сбыться в этот день было не суждено, видно рок завис над его головой…

– Вот, нашел в туалете, – положил на стол табельный ПМ худосочный «суточник». – На сливном бачке лежал…

«Суточник» – это уже подвергнутый судом административному аресту вчерашний или позавчерашний «мелкий», производивший уборку в здании отдела. Им мог быть кто угодно: и простой работяга, случайно «оскользнувшийся» на семейном быте, и вор-рецидивист, злостно нарушавший общественный порядок. На этот раз оказался работяга.

От такого оборота у всех присутствующих глаза на лоб полезли. В дежурной части повисло тяжелое молчание.

– Кто?!! Что?!! Чей?!! – Первым нарушил паузу одними местоимениями Конев.

Лицо первого заместителя начальника РОВД стало кумачовым.

«Суточника» – словно ветром сдуло – такого задал стрекача из дежурки! Помощник и дежурный недоуменно переглядывались и молчали.

– Собрат наряд суда! – Метал молнии Конев, напрочь забыв про мягкие гласные звуки и мягкий знак. – Я вам, мат вашу, покажу, где раки зимуют и куда Макар телок не гонял!..

Прибежали Черняев, участковый и водитель, до этого момента отсиживавшиеся в кабинете Черняева и смаковавшие приключения дежурного.

– Чей?!! – рыкнул зверем заместитель начальника, цепко вглядываясь в лица подчиненных своими немигающими, лишь чуть прищуренными глазами.

Участковому и водителю оружия не выдавалось, и те только плечами пожали на вопрос заместителя начальника. Черняев отвел полу пиджака и показал оперативную кобуру, в которой находился его пистолет. Помощник показал свою кобуру и пистолет.

– На месте!

Только в кобуре Смехова пистолет отсутствовал!

Георгий Николаевич весь сжался, даже ростом стал меньше, и это, несмотря на то, что он на голову был выше Конева и остальных. Забыл бедный Смехов, как во время своих частых походов в туалет вынул из открытой кобуры пистолет, чтоб тот не мешался при исправлении естественных надобностей или не выпал ненароком в унитаз, и положил его на сливной бачок. Положить-то положил, да забрать забыл!