Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 178 страниц)

Глава 10

Прошло два года. Котельниковы жили вполне благополучно. Даже самые любознательные соседи не нашли бы в их отношениях чего-либо заслуживающего внимания дворовой общественности. Правда, ни Инна Александровна, ни Игорь Алексеевич ни с кем в доме на Беговой близких отношений не поддерживали.

Игорь оказался именно таким мужем, каким и предсказывала Юлия Николаевна: любящим, внимательным и даже – к немалому удивлению Инны – хорошим хозяином. Во всяком случае, ей никогда не приходилось вызывать ни электрика, ни слесаря, чтобы привести в порядок подтекающий кран. Игорь прекрасно умел все делать сам. Он был настоящий эрудит и мог без подготовки дать жене консультацию по любому техническому вопросу, который возникал у нее на работе. Котельников не болел футболом, не увлекался рыбалкой, терпеть не мог преферанса и никогда не пил больше двух рюмок за праздничным столом. Всем видам так называемого культурного досуга предпочитал чтение (в доме была прекрасная библиотека, которую Игорь собирал с детских лет). Изредка они посещали театры. В то же время Котельников вовсе не был замкнутым домоседом – охотно ходил с женой в гости и столь же охотно принимал у себя.

То, чего Инна опасалась больше всего – супружеской близости, – оказалось делом не таким уж страшным. К этим своим обязанностям она быстро привыкла относиться с полным внутренним безразличием.

Родители Игоря, преподаватели технического вуза, интеллигентные и душевные люди, видели больше, чем сын, но в его семейную жизнь вмешиваться считали себя не вправе, тем более что Инна нравилась им своей практичностью, организованностью, любовью к порядку и чистоте. Единственное, чего они желали, чтобы невестка выказывала чуть больше тепла к их сыну. Но что поделаешь, если уж такой у нее сдержанный характер!

Первая сколь-либо серьезная размолвка между молодыми супругами возникла на втором году совместной жизни. Игорь Алексеевич хотел ребенка. В планы Инны это никак не входило, и она ответила категорическим отказом. Всегда покладистый, Игорь вдруг оказался настойчивым. Они поссорились так крупно, что, потеряв контроль над собой, Инна даже решила вернуться к матери. Павла Игнатьевна встретила это решение в штыки и обругала неразумную дочь почем зря:

– Да знаешь ли ты, что есть мужняя жена, дура? Видать, не знаешь, вертихвостка! Да где ты найдешь такого второго мужика? Все при нем: умен, учен, учтив, обходителен, непьющий. В доме добытчик, живете – ни в чем не нуждаетесь. А если разведешься, кем будешь? Разведенкой!

В понимании Павлы Игнатьевны, не лишенном, впрочем, известной житейской наблюдательности, это было даже хуже, чем вдова.

– Каждый будет думать о тебе, как хочет. Опозорить решила меня на старости лет? Так и считай: он твой муж, а ты его жена. И тебя все уважают, кланяются тебе и плохого ничего не думают. В гости пришла, в передний угол сажают. А разведенку куда посадят? К дверям, в конце стола, да еще каждый пьяный мужик за зад тебя хватать будет. Одно слово, мужняя жена – человек, разведенная – и половины не стоит.

Отдышавшись от охватившего ее гнева, Павла Игнатьевна пустила в ход самый сильный, с ее точки зрения, аргумент:

– А на меня не надейся. Уйдешь от Игоря – от меня ничего не получишь. Так и запомни.

Инна вышла из родительского дома, как побитая. Юлия Николаевна повторила ей то же, что уже сказала мать, только, разумеется, в иных выражениях. Сделала лишь одно существенное добавление:

– Милочка, вовсе не нужно по этому поводу ссориться с Игорем. Он хочет ребенка, ну и пускай хочет! Это ведь и от тебя зависит. Соглашайся с ним, а сама принимай соответствующие меры.

Инна вернулась к Котельникову.

Не став отцом и после двух лет супружества, Игорь Алексеевич замкнулся в себе, стал позднее приходить домой, больше работать в библиотеке. Инну по-прежнему ни в чем не подозревал, а после того как узнал от специалистов-врачей, что отсутствие детей в первые два-три года брака дело обычное, и вовсе успокоился. А между тем – зря... Потому что обозленная на всех и вся Инна начала искать отдушины на стороне и находила без особого труда. Так в ее жизни появились на какой-то период другие мужчины. С ними было куда проще, чем с Котельниковым, – они никак не напоминали о том, чем она пожертвовала, выйдя, а точнее, уйдя замуж: о любви...

Возможно, что дальнейшая судьба Инны Александровны в точности повторила бы схему личной жизни Юлии Николаевны, если бы... Если бы не возобновилась вдруг, и совсем в новом качестве, ее связь с Михаилом Семеновичем.

В жизни Корицкого эти три года без Инны были одни из самых скверных. Расставаясь с Инной, он не представлял в полной мере, кем она успела стать для него. Теперь только с ужасом понял, что потерял из-за своего малодушия. Жена третировала его без малейшего стеснения, жила так, словно его вовсе и не было в доме.

Однажды, собрав весь свой небогатый багаж мужества, он завел речь о разводе. Валерия прервала разговор в самом начале:

– Об этом и не думай. Сам знаешь, если бы не я, гнил бы давно в сырой земельке под Малоярославцем... Что тебе нужно? Живи и работай, работай и живи. Хотя бы ради дочери.

Михаил Семенович сник. Как сникал уже много раз, когда жена – прямо или косвенно – напоминала ему, чем он ей обязан.

...Семья Корицкого была благополучной. Отец – профессор технического вуза, мать – пианистка средних способностей, по причине достаточной материальной обеспеченности бросившая работу концертмейстера в театральной студии. Семен Владимирович Корицкий хотя и вышел в профессора, но за всю свою жизнь не сделал ни одной сколь-либо значительной научной работы. Человек умный, но не талантливый. К тому же болезненно самолюбивый.

Выдвигался профессор Корицкий всегда за счет того, что плыл на волне очередных «разоблачений» очередной «буржуазной лжетеории». В те годы на этом можно было сделать не только профессорскую карьеру. В сороковом году профессор Корицкий умер от разрыва сердца, так тогда в быту было принято называть инфаркт миокарда. В науке он так ничего и не совершил, но успел воспитать в определенном духе сына Михаила. Корицкий-младший, в отличие от старшего, был наделен природой богатыми способностями.

Михаил от рождения был окружен в семье атмосферой восхищения, вседозволенности и честолюбивых надежд на громкую карьеру. И вырос – талантливый эгоист, глубоко убежденный в своей исключительности. Вообще-то осознание собственной одаренности вовсе не обязательно ведет к эгоцентризму. Спасает скромность. Мало кто из великих не знал себе настоящую цену. Но оно, это осознание, непременно должно сопровождаться пониманием того, что хотя талант дается не каждому, но предназначен для всех! Кому много дано, с того много и спросится. Народная мудрость четко определила обязанности наделенного природой щедрее других перед этими другими, перед обществом. Талант должен быть великодушен, иначе он – опасен. Потому что непременно породит стремление утвердить свое превосходство.

Великодушие – категория нравственная, оно не передается по наследству и не падает с небес, подобно библейской манне. Оно воспитывается. Корицкий же старший успешно привил сыну качество прямо противоположное. Правда, у Михаила доставало ума надежно прятать свои честолюбивые помыслы от однокашников сначала в школе, а затем и в Бауманском училище. Не скромность, а осторожность примиряли его с окружающими предостерегающим: «Не заносись, этого не прощают!» В школе и в институте считали Михаила способным, но не заносчивым парнем.

Устраивали ли курсовой вечер, выпускали стенгазету, сколачивали турпоход, проводили подписку на заем – на все Миша Корицкий откликался первым. Он никогда не откручивался от поездки на картошку или участия в. субботнике по очистке институтского двора. Быть со всеми, чтобы быть лидером – такой девиз выбрал он тогда для себя и придерживался его во всем.

Когда разразилась война, Корицкий рассудил, что репутация тыловика постыдна для него, и в сентябре сорок первого года вместе с десятками однокурсников добровольно записался в народное ополчение.

Увы, в действительности война не имела ничего общего с его представлением о ней. Оказалось, что на войне не только получают ордена, но и гибнут. Оказалось также, что фашистские пули не делают различия между малограмотным рязанским колхозником и блестящим московским студентом. В сражении под Москвой Корицкий получил ранение в грудь, и это окончательно излечило его от иллюзий. Война была занятием не для него.

На излечение Михаил попал в Лефортово, в Главный военный госпиталь, совсем неподалеку от Новых домов на шоссе Энтузиастов, где он жил. Здесь его навещали кое-кто из соседей, не уехавших в эвакуацию, жалели, что нет в Москве матери – она выехала из города еще в октябре, а вернуться уже не смогла. Пропуска давали только по вызову серьезных учреждений и предприятий. В квартире Корицких по Центральному проезду временно поселилась семья ленинградского ученого, вывезенного из блокированного Ленинграда.

Однажды в палату Корицкого пришла новый лечащий врач, присела на соседнюю койку к раненному тоже в грудь сержанту. Михаил лежал с закрытыми глазами, но не спал. Голос врача показался ему знакомым. Он приподнял голову...

– Миша! – уронив на одеяло стетоскоп, на него изумленно взирала молодая красивая женщина в белом халате.

– Здравствуй, Лера! – Михаил улыбнулся вымученной, неловкой улыбкой. – Что ты тут делаешь?

– Ускоренный выпуск... Ребят послали на фронт, нас – в госпитали.

Корицкому повезло. Так он думал тогда.

Со своей сверстницей Лерочкой Гамаюновой, студенткой-медичкой, Михаил познакомился последней предвоенной зимой на катке парка МВО, что прямо под окнами того госпиталя, где он сейчас лежал. Тогда между ними завязалась скоропалительная связь, которая ничего не значила для Корицкого, но очень многое – для Леры. Расстались они при обстоятельствах, выставлявших его не в самом лучшем свете. Теперь он поспешил загладить свою вину... Как только понял, что Лера по-прежнему его любит.

Корицкий сделал Лере предложение. Оно было принято.

– Жаль, недолгим будет наше счастье. Лерочка. Я уже подал рапорт, чтобы сразу после госпиталя – на фронт, в свою часть. Меня там ждут. – Жених жалко улыбнулся.

Лера вытерла слезы. Ее осенило: милый Миша, он стесняется просить ее помочь ему. А он такой – всегда первый. Сразу же после свадьбы рванется к своим, на передовую. А там... наверняка я останусь вдовой. Нет, только не это.

– После такого ранения в грудь в строй ты не вернешься, – решительно заявила ему Лера.

При выписке Михаила Семеновича из госпиталя военврач Валерия Сергеевна Гамаюнова все сделала для того, чтобы любимый ею Миша остался в тылу с репутацией заслуженного фронтовика, списанного «по чистой» ввиду тяжелого ранения.

Потом была скромная свадьба.

Спустя много лет, когда Корицкий уже тяготился жизнью с нелюбимой женщиной, он сделал попытку уйти из дому. Валерия Сергеевна, которая после схлынувшей с нее наивности молодости оказалась человеком жестким, осадила его решительно. Заявила, что не остановится перед полным разоблачением «патриота» и «героя» в глазах общественности. Корицкий испугался и сдался.

Первый период связи с Инной Локтевой был для Корицкого бунтом на коленях. Не сумев расстаться с женой, он не удержал и любовницу. Она вышла замуж.

Теперь Михаилу Семеновичу ничего не оставалось, как следовать совету – приказу Валерии Сергеевны – жить и работать. Преимущественно работать. Это он умел. Корицкий с блеском защитил докторскую диссертацию по сверхмощным магнитным сплавам. Его научный руководитель Сергей Аркадьевич Осокин и другие специалисты отметили на защите не только научный успех, но и большое народнохозяйственное значение работы соискателя.

Воодушевленный Михаил Семенович под наплывом чувств рискнул сделать то, на что не отваживался почти три года: позвонить Инне, чтобы с него первой поделиться радостью. Услышав знакомый голос, Инна поняла, что ее трехлетнему пресному существованию пришел конец...

Вновь обретенная любовь обрушилась на Корицкого и Котельникову с утроенной силой, изумившей их обоих. И они, не сговариваясь, постарались не вспоминать, что никто, в сущности, кроме них самих, не был виноват в этой трехлетней разлуке.

Когда диссертация Корицкого была утверждена ВАКом и сослуживцы отметили появление нового доктора технических наук традиционным банкетом в дорогом и престижном ресторане «Прага», Осокин неожиданно для многих рекомендовал Михаила Семеновича на должность своего заместителя по науке. В министерстве с предложением согласились: в отрасли существовал обычай, по которому директора институтов сами подбирали себе заместителей. Михаил Семенович потом в деталях рассказывал Инне, как его утверждали на коллегий министерства в новой должности.

– Представляешь, затаскали по начальству, которое и без того меня знает. К одному вызывают, к другому. Начальник главка спрашивает: «Ну как, товарищ Корицкий, согласны стать заместителем директора?» А замминистра спросил как-то странно: «Надеюсь, вы окажете серьезную помощь Сергею Аркадьевичу?» Ну а сама коллегия – это уже формальность. Пригласили в зал, за столами человек пятьдесят. Все почтенные мужи, столпы! Вопросы задают: «Над какой проблемой вы намерены лично работать в институте?», «В чем вы видите свою роль заместителя директора института?», «Каков выход разработок института в промышленность?». Пришлось попотеть немного, но, кажется, ответил на все вопросы толково.

Так оно и было. Корицкого в должности утвердили. Министр поздравил Михаила Семеновича с назначением, подчеркнул, что отныне одна из его обязанностей – оберегать директора НИИ от второстепенных дел, от текучки, всякой бюрократической переписки. Особо отметил, что товарищ Осокин получил чрезвычайно важное задание, на выполнении которого должен будет сосредоточиться целиком. Отсюда и особая роль молодого, энергичного заместителя.

Инна слушала и проникалась все большим и большим уважением к этому умному, талантливому, а теперь еще и занятому такими ответственными делами человеку, которому судьба не подарила никакой иной личной радости, кроме ее любви.

Прошло еще несколько лет. Михаил Семенович не только полностью освоился со своим положением и обязанностями заместителя директора, но и научился выкраивать достаточно времени для собственных разработок и руководства группой аспирантов. После того как несколько из них защитили в разных местах кандидатские диссертации, их научному руководителю доктору технических наук Корицкому было присвоено и звание профессора.

Институт уже продолжительное время работал над созданием нового сплава. Этот сплав, обладающий сложным комплексом заранее заданных свойств, с нетерпением ожидали во многих отраслях науки, техники и промышленности, в том числе оборонной. Чтобы создать сплав и разработать технологию его промышленного производства, предстояло решить, «разгрызть» много сложных проблем, почему Сергей Аркадьевич Осокин и дал ему неофициальное, но прочно прижившееся в лабораториях и в министерстве наименование, «орех».

Обобщая результаты первого, подготовительного этапа работы, Осокин и Корицкий, однако, пришли к разным выводам и направлениям дальнейших поисков. Казалось, оба пути должны привести к успеху, хотя и в разные сроки, с разной затратой усилий и средств. Но вот по вопросу, какое решение более эффективно, Осокин и его заместитель во мнениях решительно разошлись. Корицкий был убежден, что на более правильном пути стоит он, то есть возглавляемая им лично лаборатория.

Научный спор двух ученых мог бы оказаться плодотворным, если бы не болезненное самолюбие Михаила Семеновича. Он и сам не заметил, как из поборника объективности в науке превратился всего лишь в борца за собственный престиж.

– Михаил Семенович, – мягко убеждал Осокин молодого коллегу, – не нужно так однозначно мыслить. Вы нашли неплохое решение. Но не спешите. Ставьте эксперименты, проверьте опыты на одном-двух заводах, посоветуйтесь после этого с производственниками. Я не хочу навязывать вам свою точку зрения, наука не терпит волевых решений и администрирования, ровно как и голосования. Однако мне кажется, что ваш метод даст лишь кратковременный эффект. Сплав будет быстро уставать. Ответственное задание требует и ответственного подхода. Мы не одни работаем над проблемой, девять научных учреждений и предприятий завязаны на нее. Мы должны думать и об их времени и усилиях.

Корицкий возражал, и с каждым разом все более нетерпимо. Он уже научился достигать каких-то успехов в науке. Он умел работать. Но он еще не научился ждать. Не умел спокойно, критически, правильно взвесить свое пока не столь уж значительное достижение, а потому не понимал, что в науке маленькая победа может помешать добиться большой. К тому же себя в науке он ценил куда выше, чем науку в себе, и уже в силу этого не мог объективно относиться ни к другим, ни к себе. Все чаще в спорах с Осокиным он стал прибегать к аргументам, уже не имеющим отношения к научному арсеналу. Однажды он заявил Осокину:

– Мы, уважаемый Сергей Аркадьевич, нашли нечто новое, чего не было в мировой практике. Даже американцы, как нам известно, не имеют такого сплава. Жизнь заставляет и нас, и их спешить с его созданием в оптимальном варианте.

– Иначе говоря, в худшем или лучшем, не так ли? – уточнил Осокин.

– Я этого не говорил. Повторю только, что время не ждет. Если вы, Сергей Аркадьевич, не согласны со мной, разрешите посоветоваться с товарищами из министерства.

– «Время не ждет» – девиз прекрасный, Михаил Семенович, только пользоваться им надо с превеликой осторожностью, ибо отливается он порой горючими слезами. Опять же, в народе не зря говорят: «Поспешишь – людей насмешишь». Что же касается «посоветоваться», то воля ваша, – спокойно ответил Осокин и привычным жестом провел платком по голому черепу, на котором только у висков и сзади венчиком ютился еще седой пушок.

Осокин тогда не придал особого, значения этому разговору, но про себя отметил, что ученый должен доказывать свою правоту в лаборатории, а не в министерских кабинетах.

Корицкий между тем действительно направился в министерство. Начальник главка поддержал его, но заместитель министра, наоборот, стал на точку зрения Осокина. Вопрос перенесли на обсуждение к министру. Министр сам был крупным специалистом, членом-корреспондентом Академии наук, и Корицкому пришлось сделать весьма обширный и детальный обзор всех работ, проведенных институтом за последнее время. Выслушав доклад, министр долго молчал. Неверно расценив это молчание, Корицкий счел возможным добавить:

– И вообще в последнее время мне все труднее и труднее стало находить общий язык с Сергеем Аркадьевичем.

Министр поднял голову и с каким-то сожалением в голосе, которое уловили все присутствующие, кроме Корицкого, сказал:

– Это не самая большая беда, Михаил Семенович. Хуже будет, если с такой жалобой придет Сергей Аркадьевич...

Задав Корицкому и другим приглашенным товарищам ряд вопросов, министр подвел итог обсуждению:

– Это даже хорошо, что есть два варианта решения проблемы. Действуйте в обоих направлениях, а наши практики, проверив их, скажут, какое из решений лучше соответствует поставленным задачам.

Корицкий ушел из министерства недовольный. Серьезное предостережение, сделанное ему, он понял, но не сумел воспользоваться той возможностью для продолжения подлинно научной работы, которую предоставляло, или, вернее, оставляло ему решение министра. Весь мир, казалось ему, ополчился против него. Кроме Инны...

Да, Инна Александровна с фанатичной преданностью разделяла взгляды и мысли Михаила Семеновича. В его абсолютной правоте всегда и во всем она была убеждена даже тверже, чем он сам. Инна и раньше мало к кому на свете питала сколь-либо теплые чувства, теперь же она вообще стала относиться к окружающим, кроме Юлии Николаевны, с почти открытой неприязнью. И раньше скрытная, теперь она постоянно находилась в состоянии настороженности. Привыкнув жить двойной жизнью, она полагала и всех других людей лицемерами или, в лучшем случае, говорящими не то, что они думают, делающими не то, что им хотелось бы.

Неудивительно, что неприязнь Михаила Семеновича у нее трансформировалась в прямое озлобление на старика Осокина, которого она и видела-то всего дважды – когда получала от него для журнала статью, а затем согласовывала окончательный текст. Инна забыла, что тогда Сергей Аркадьевич произвел на нее самое приятное впечатление.

Возможно, без вмешательства Инны конфликт Корицкого с шефом после обсуждения в министерстве и заглох бы сам собой. Но она каждодневно внушала Михаилу Семеновичу, что он прав, что Осокин давно отстал от науки и держится на поверхности только за счет своего громкого имени, званий, интриг и бог весть чего еще. Настойчиво и упорно она повторяла, что Осокин мешает Корицкому занять принадлежащее ему по праву место в жизни. Чем дальше, тем глубже Корицкий привыкал к этим мыслям, как к своим собственным.

– Мне непонятна позиция шефа, – сказал он как-то Инне. – Безусловно, он видный ученый, пользуется доверием наверху. Но знаешь, у Осокина за границей есть родственники, сестра с племянником. Она еще до революции, он мне сам рассказывал, вышла замуж за крупного лесовладельца, а после Октября осталась с мужем в Финляндии. У них были владения на Карельском перешейке. Он, мой дорогой шеф, утверждал, что с сестрой не переписывается. А сейчас, представь только, эта сестра вновь объявилась.

– Да ну! – изумилась Инна.

– Факт! Старуха – она старше брата – жива, здорова и содержит салон мод. Приезжала тут с фирмачами в Москву и, конечно, разыскала братца. Муж ее вроде давно помер, есть сын. Совладелец какой-то промышленной фирмы, а может, торговой, точно не помню. Он приезжает к нам регулярно, с дядюшкой, разумеется, встречается, подарки привозит...

Инна даже задохнулась от мысли, внезапно пришедшей к ней в голову. Дикой, чудовищной для любого другого человека, но логичной и естественной для нее, привыкшей все мерить по своей мерке.

– Это уже интересно, – медленно протянула она, закуривая сигарету (с некоторых пор Инна стала курить).

– Что интересно? – не понял Михаил Семенович.

– А все интересно, – как-то нервно рассмеялась Инна. Теперь уже и Корицкий понял, что она имеет в виду.

В другое время Михаил Семенович рассмеялся бы и назвал догадку подруги так, как она того и заслуживала, – чепухой. Но не теперь. Теперь он подсознательно стал подводить под нее все, что ему было известно об Осокине или начало казаться.

– Знаешь, – сказал он Инне при очередной встрече, – возможно, твоя догадка не лишена основания.

– Ну? – нетерпеливо взвилась Инна.

– Старика уже несколько лет приглашают в Америку читать лекции. До сих пор он отказывался, а теперь сказал, что подумает. Почему? Их делегации наш институт посещали? Посещали. На приемы в посольство Осокина потом приглашали? Приглашали. Письма от американских коллег он получает? Получает. И литературу тоже. А теперь еще эти визиты сестры и племянника.

Инна Александровна взволнованно ходила по комнате (до решения своих семейных проблем, с чем по ряду причин они решили не спешить, Корицкий снимал для встреч с любимой женщиной частную квартиру на Большой Пироговской). Мысли, одна злее другой, роились в ее голове. Возникшее нелепое подозрение перешло в уверенность.

– А если старик с твоей или своей разработкой тянет не случайно?

Корицкий еще не совсем понял ход ее мыслей. Инна раздраженно пояснила:

– Я хочу сказать, что одна из этих разработок перспективнее, лучше, эффективнее. Убеждена, что это твоя разработка. Вот он ее и затирает! Свою протолкнет в промышленность и получит очередную лауреатскую медаль. А твою подарит коллегам за океан... Не безвозмездно, конечно. Сестрица, племянничек... Есть куда перевести гонорар!

Корицкий побледнел.

– Ты с ума сошла! – растерянно сказал он.

– Ничуть! Надо быть такой рохлей, как ты, чтобы столько времени ни о чем не догадываться!

Даже умные люди в чем-то глупеют, когда становятся слепыми рабами охватившей их бредовой идеи. С этого мгновения они слышат и видят только то, что согласуется с их предвзятой убежденностью. Корицкий к тому же был подавлен напором и страстностью Инны Александровны. Раньше она была зеркалом его мыслей, интересов, взглядов. Теперь они поменялись ролями. Отныне все слова, поступки ученого находили у Котельниковой и Корицкого одно-единственное объяснение, разговоры вертелись вокруг одного и того же: Осокин и сестра... Осокин и племянник... Осокин и иностранцы... А главное – Осокин и научная разработка Михаила Семеновича.

Инна Александровна приходила в ярость от мысли, что коварный старик будет пользоваться где-то «там» славой, положением и богатством, которые на самом деле по праву должны принадлежать им с Михаилом Семеновичем, вынужденным до сих пор скрываться от людей. Почему?! Михаил так талантлив, у него столько идей, он так много может сделать... Если ему никто не будет мешать. А мешали Корицкому, а следовательно, и ей, ее личному счастью, по мнению Инны, все: жена Михаила, Котельников, Осокин, сотрудники института и министерства.

Когда она в первый раз сформулировала сама себе то, что уже вознамерилась совершить, ее охватил ужас. Не от чудовищности замысла, а от страха перед возможными последствиями в случае неудачи. Но, повторив про себя эти слова во второй, третий, четвертый раз, она перестала бояться.

Инне не потребовалось много времени, чтобы склонить Корицкого к созревшей у нее мысли. Внутренне Михаил Семенович уже был готов к этому. Только малодушие мешало ему первому произнести решающие слова.

Не день и не два – несколько месяцев Котельникова и Корицкий разрабатывали свой план, стараясь предусмотреть все, не упустить ни одной мелочи.

Для начала Котельникова и Корицкий решили, используя его положение заместителя директора крупного НИИ, одновременно и скопить в Советском Союзе капитал в золоте и драгоценностях, и обеспечить счет в твердой иностранной валюте за границей.