Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 155 (всего у книги 178 страниц)

Разговаривая, они пришли к дому, в котором, судя по уведомлению администрации учреждения ОХ-303 и пояснениям Терещенко, должен был находиться освобожденный из мест лишения свободы Речной.

Дом в подведомственном отношении принадлежал Рышковскому кирпичному заводу, назывался «малосемейным». На самом деле в этой «хрущебе», людей было, как в хорошем кабачке семян. Теснясь, жили в однокомнатных квартирах по несколько человек, отгораживаясь друг от друга шифоньерами, а то и ситцевыми занавесками.

Квартира Речного находилась в первом подъезде, на последнем третьем этаже. Из-за закрытой двери квартиры в коридор доносился многоголосый гомон. В коридоре и на кухне – ни одного жильца. Необычным явлением в таких домах, где взрослые и дети вечно топтались чуть ли не целыми сутками из угла в угол, смеясь и ругаясь, делясь и мирясь.

«Наверно, попрятались по комнатам, от греха подальше, с появлением «сидельца» и приходом его дружков, – про себя решил Паромов, уже довольно насмотревшийся на подобную картину социально-бытовой жизни граждан. – Не сладко им будет жить с таким соседом».

– Обмывают прибытие, – уверенно сказал всезнающий Терещенко, берясь за металлическую ручку двери. – Не ждали участкового, голубчики.

С последними словами он открыл дверь, и Паромов первым вошел в комнату.

Клубы табачного дыма висли под потолком, усиливая естественный полумрак. Вокруг стола, стоявшего посреди комнаты и заставленного множеством бутылок с дешевым вином, сидело и стояло в различных позах человек пятнадцать. Все в крепком подпитии. На единственной кровати, стоявшей у левой от входа стены, завешанной дешевым вельветовым ковриком с потускневшими от времени цветами, под горами тряпья угадывался человеческий силуэт.

«Десять мужиков и пять женщин, – автоматически, уже наметанным взглядом, отметил Паромов, – а на кровати, по-видимому, мать Речного… Ничего себя, сходняк! И кто тут сам виновник торжества?.. И что делать в такой обстановке?.. Раньше такого видеть не приходилось».

С приходом новых персоналий в комнате на какое-то мгновение стало относительно тихо. Гулявшим было интересно: кто же еще пожаловал?

– Здравствуйте. Я – участковый, – как можно спокойнее и тверже произнес Паромов, приближаясь к столу. – Вот пришел познакомиться с Речным Николаем. Кто здесь Речной?..

Видно, суть дела, что пришел участковый милиционер, наконец-то, дошла до затуманенных алкоголем мозгов присутствующих. В комнате поднялся шум и галдеж, и только человек на кровати оставался безучастным ко всему.

– Тихо! Тут милиция, – крикнул от порога Терещенко.

Крикнул, пересиливая шум и надеясь, что упоминанием о милиции призовет шумевших к порядку. Но своей репликой только «масла в огонь» подлил.

– А-а-а, менты пожаловали! – перебивая остальных, взревел один верзила, поднимаясь из-за стола.

В руке у него откуда-то появилась опасная бритва, в раскрытом состоянии. Узкое жало лезвия тускло поблескивало в квартирном полумраке.

– Раз сами пришли, значит смерть свою искали. Вот и нашли.

Он стал обходить стол, приближаясь к Паромову.

В комнате опять наступила тишина. Все ждали, чем закончится дело. Никто из присутствующих даже и не попытался остановить верзилу.

«Барон! – узнал в верзиле Паромов одного из судимых с участка Черняева. – Скор на расправу даже со своими. И дерзок… – секундой пронеслась в голове характеристика, когда-то данная Черняевым в отношении этого судимого. – Завалит, сволочь», – резануло следом в мозгу.

Угрожающе стали надвигаться остальные мужчины. Чья-то рука схватила со стола большой кухонный нож.

– Вали ментов! – визгливо подуськивали пьяные бабы.

И тут всплыло спасительное: «Бей! Выбери поздоровее – и бей!». Выбирать не приходилось – судьба сама распорядилась, выставив на передний план верзилу Барона.

– Бей!!! – рявкнул Паромов, подавая команду и себе, и остававшемуся в дверях внештатнику.

Не крикнул, а именно, рявкнул, наливаясь звериной злобой. Его рука самопроизвольно схватила со стола не начатую бутылку вина и опустила ее на голову Барона. Посыпалось стекло, брызнуло во все стороны красное, как кровь, вино.

Тело Барона медленно, словно нехотя, опускалось под стол – здоров был, бычара! Но все же рухнуло, распростерлось на полу под ногами собутыльников.

С разгону, в прыжке, Терещенко ногами сбил сразу двух дружков Барона, внося дополнительное замешательство в ряды нападавших.

Стало тихо. Стало так тихо, что Паромову на мгновение показалось, что он слышит удары собственного сердца. Все, словно пораженные столбняком, застыли на тех местах, где находись, и в тех позах, в каких были.

«Это – ненадолго, – реально оценил обстановку Паромов. – Сейчас очухаются и набросятся всей сворой… Численный перевес-то на их стороне. Надо отступать! Нечего форс наводить – добром дело может не закончиться… Вон, какие озверелые рожи! Потом разберемся с этой пьяной сволочью».

Опешившие на какое-то мгновение от неожиданного и столь дерзкого отпора, друзья Речного и Барона вновь угрожающе задвигались по комнате. Только мать Куко по-прежнему оставалась безучастной ко всему. Как лежала, так и осталась лежать под своим тряпьем, даже позы не изменила.

Надо было ретироваться. И немедленно.

– Уходим, Виктор, – отдал последнюю команду участковый. – Видно, не наш час… Но мы вернемся…

В несколько прыжков преодолели коридор и лестничные марши подъезда. Бегом добежали до опорного пункта, в котором опять, как на грех, никого из участковых не было.

– Виктор, позвони в отдел. Вызови опергруппу, – стараясь унять дрожь в руках, произнес Паромов. – А то вот руки дрожат и грудь ходуном ходит… Такого со мной еще не было. Хотел познакомиться с одним Речным, а придется знакомиться со многими…

– Сейчас, – отозвался Терещенко, присаживаясь за стол и подтягивая к себе телефонный аппарат.

Произошедшее никак на нем не отразилось, словно он каждый день только тем и занимался, что дрался да бегал во весь дух по поселку.

– Да смотри, дежурного не очень пугай, – проявил беспокойство и осторожность участковый. – Ведь, кажется, все обошлось… если только я не прибил насмерть верзилу…

– Жив будет. Не переживай. Эти гады живучие, – набирая номер дежурной части, успокаивал Терещенко.

– Петр Петрович, это вы? А это внештатный сотрудник Терещенко. Звоню из опорного РТИ. Нас с Паромовым чуть не порезали, – затараторил в трубку он. – Как-как?.. Да так: пошли проверять освободившегося Куко, то есть Речного Николая, а там целая «свадьба», человек пятнадцать… Ну и кинулись с ножами на нас… Еле отбились.

– Да ни на какую свадьбу мы не ходили, – возмущаясь непонятливостью оперативного дежурного, кричал в трубку Терещенко. – Свадьба – это образно. Толпа, толковище там было… Понятно?

В конце концов, дежурный все понял и сказал, что посылает оперативную группу.

3

Оперативная группа прибыла минут через десять. Но в единственном числе, в лице оперуполномоченного уголовного розыска лейтенанта милиции Василенко Геннадия Георгиевича. Правда, еще был водитель милицейского УАЗика. Но тот никогда не покидал своего друга – такова инструкция…

Василенко был ровесником Паромову, но считался уже опытным сыщиком, так как работал после окончания Калининградской школы милиции больше года и имел на своем счету несколько десятков раскрытых преступлений.

Последним громким делом было его непосредственное участие в задержании Лунева Аркашки по прозвищу Райкин или «потрашитель сейфов». Так проходил он по оперативным делам уголовного розыска. Лунев-Райкин сколотил преступную группу, специализирующуюся на хищениях сейфов с ценностями из различных предприятий и учреждений, и разыскивался всей курской милицией.

Сотрудники уголовного розыска располагали оперативными данными о том, что «Райкин» был вооружен пистолетом «ТТ», который постоянно носил при себе. Следовательно, мог оказать вооруженное сопротивление при задержании.

Чтобы произвести задержание, руководством уголовного розыска была разработана специальная операция. Василенко был переодет в форму сотрудника ГАИ, и, под предлогом проверки документов, остановил такси, на котором ехал Райкин. Он же и произвел силовое задержание преступника. Один. И удерживал его до прибытия подкрепления.

Василенко был невысокого роста, но кряжистый. Русоволосый. Голубоглазый и улыбчивый. И как большинство оперативников той поры – острый на язык и скорый на действия. Про таких говорят: «И жнец, и швец и на дуде игрец».

– Ну, рассказывайте, – бросив фуражку на стол – оперативники, несмотря на свой статус, дежурили в форменной одежде – и улыбаясь одними глазами, сказал он. – Почему драпали, словно немцы под Москвой? Только быстро и саму суть… Время не ждет… Надо задерживать голубчиков. А то расползутся, как тараканы, и ищи их тогда по всем щелям.

– Не драпали, а ретировались, – невесело отшутился Паромов. – Военный тактический прием…

И в нескольких словах описал случившееся.

– Поехали. На месте и разберемся, – вынимая пистолет из кобуры и перекладывая его в карман шинели, уже серьезно сказал Василенко. – Обнаглели, гады! На участкового – с бритвой и ножом!.. Надо отучить… Раз – и навсегда!

Вновь, но уже на дежурном милицейском автомобиле, прибыли к дому Озерова.

– Стоять! Не двигаться! – ворвался первым в квартиру Василенко с пистолетом в руке. – Застрелю первого, кто пошевелится!

В комнате почти ничего не изменилось. Все также стоял стол и та же толпа вокруг. Только Барона оттащили в угол, чтобы не мешался под ногами. Да опорожненных бутылок стало больше.

«Сволота, даже не разбежались после случившегося, – отметил Паромов, бегло оглядывая «поле недавней битвы». – Совсем от пьянки мозги отшибло».

Однако вид человека в милицейской форме и с пистолетом подействовал на всех отрезвляюще. Появилась какая-то осмысленность в глазах.

– Руки в «гору», чтобы я их видел. И не дергаться. Пристрелю! – командовал между тем Василенко.

Подчинились. Подняли руки.

– Досмотреть – и в машину, – держал темп сыщик.

Никто не протестовал, не возмущался, не противился. Безропотно подчинялись проводимому Терещенко досмотру и молча шли в дальний угол комнаты, указанный им же, и там садились на пол один возле другого.

– Порядочек! – удовлетворенный проделанной работой сказал Терещенко. – Они уже поняли, что пришла милиция! Больше буянить не будут. Верно говорю?..

Ответа не последовало, да его никто и не ждал. При-тонщики сидели хмурые и нахохлившиеся, но это Терещенко не смутило.

– Молчание – знак согласия, – констатировал он самодовольно и торжествующе.

– Отлично, – не забывал руководить операцией Василенко. – Первую партию в машину – и в опорный пункт. Паромов останется там с ними, а ты, Виктор, сюда за остальными, я их покараулю, чтобы не разбежались, как клопы вонючие по углам… У меня не побалуют. Сразу уложу! – Потряс он пистолетом перед носом у двух ближайших к нему мужчин.

Всех за два захода (за один раз в УАЗике не поместились) доставили в опорный пункт, в том числе и Барона, приведенного в чувство с помощью нашатыря и нескольких оплеух.

«Жив, скотина! – приободрился Паромов. – Теперь другим расскажет, как прыгать на участкового с бритвой. Надеюсь, урок не пойдет впрок».

В опорном пункте Василенко, без лишних церемоний, стал разглядывать доставленных.

– А вот и ты, Пармен! Давненько не виделись… – с нескрываемым удовлетворением похлопал он по плечу низкорослого, вертлявого мужичонку, руки которого были густо «расписаны» татуировкой.

И Паромову тихонько:

– В розыске за разбой… Уже неплохой улов…

– Отлично. Компенсация за мои волнения…

– А где же твоя сестра Пармениха? – вновь обращаясь к Пармену, весело и ласково проворковал опер.

Пармен предпочел промолчать.

– Да вот же она, красавица писаная! – смеется опер и жестом руки указывает в сторону полноватой, неопрятно одетой женщины. – Что молчишь? Может не рада свиданьицу?!!

Женщина, несмотря на то, что была пьяна, хорошо понимала, что речь идет о ней. Радости это ей не прибавило. Она низко опустила голову.

– Вижу: не рада. А я рад. Еще как рад, – балагурил опер. – Месяц бегал за вами, ноги бил – и все впустую. А сегодня – раз, и оба… Отбегались, голубчики, отграбились, милые… Теперь – к хозяину на нары, и вместо борматухи и иной сивухи – баланда казенная…

Это, мент, доказать надо, – пьяно икнула Пармениха. – На понт не возьмешь…

Василенко торопился в отдел и от дальнейшей «дискуссии» воздержался.

Жаль, время поджимает. Надо в отдел. А то бы остался побеседовать со старыми знакомыми… – посетовал он. – И с незнакомыми – тоже. Пармена с сестрой забираю. В отделе их ждут, не дождутся! Ты тут справишься? – проявил он беспокойство.

– Справлюсь. Теперь справлюсь… Спасибо за помощь.

– Спасибо в карман не положишь и на зубок не попробуешь. Надо что-нибудь посущественнее, – пошутил опер.

– Пиво за мной!

– Тогда – пока!

Василенко уехал, а Паромов стал «знакомиться» с доставленными, проверяя названные ими данные о личности через КАБ. Барону вызвал скорую помощь.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес, род занятий, прозвище…

И снова: фамилия, имя, отчество…

Злость и ожесточение прошли, даже по отношению и к Барону. «Материал» был ценный. Все – судимые. По разным статьям и к разным срокам. Почти никто из доставленных не работал.

«Есть с кем и над чем поработать, – размышлял Паромов, составляя очередной протокол. – Не плохая компания у Речного. И Речной не так прост, как его представил Терещенко. Вон сколько друзей в один раз собралось… и со всего города».

Пришел Подушкин.

– Это что за столпотворение Вавилонское? Николай, ты что, весь поселок решил в опорный собрать?

– Не-е-е! Только из квартиры Куко, – ответил за Паромова Терещенко.

И стал рассказывать о перипетиях, произошедших в квартире Озерова.

– Ну вы даете… – покачал головой «штаб». – Поаккуратнее надо.

– Да кто же знал…

– Так думать надо…

– Задним умом мы все крепки.

Не успел Терещенко окончить повествование о своих с участковым приключениях, как подъехала автомашина «скорой помощи».

– Ничего серьезного, – осмотрев Барона, сказал врач. – В госпитализации не нуждается. Ему нужны не врач и больница, а медицинский вытрезвитель. Зря сами беспокоились и нас беспокоили.

– Извините и спасибо, – пожал Паромов врачу руку, расставаясь.

– Не за что.

– Как не за что»… За удовлетворительный результат. Переживал все-таки…

– Еще раз повторяю: зря. Больше сами не тревожьтесь и нас не тревожьте. До свидания.

– Счастливого дежурства, – от чистого сердца пожелал ему Паромов.

Работа медработников «скорой помощи» чем-то была родственна работе участковых инспекторов милиции. И тех, и других вызывали, когда беда стучалась в жилище. И тем, и другим приходилось ковыряться в крови и человеческих гнойниках. И тем, и другим вместо слов благодарности чаще приходилось выслушивать упреки и нарекания, что не спасли, не поставили на ноги, не привели в подобающий вид… И те, и другие не были богами, чтобы всех и всегда оградить от бед, горя и слез.

Врач ушел, «скорая» умчалась, а в опорном пункте жизнь шла своим чередом.

– Ну что же, гражданин Речной, давайте все-таки по-знакомимся с вами, – введя в кабинет участковых худощавого, лет сорока, с удлиненным прыщеватым лицом и бегающими глазками, мужчину, сказал Паромов. И на публику: – Из-за вас, из-за вашего нерадушного приема весь сыр-бор… Придется на всех протоколы составлять – и на сутки за хулиганство и сопротивление представителю власти… А ведь хотел просто познакомиться… Без скандалов и протоколов.

С момента доставления нарушителей в опорный пункт прошло около трех часов. У многих доставленных хмель почти прошел, и они чутко прислушивались к сказанному как участковым, так и их друзьями. «Держат ушки на макушке, – знал Паромов, – поэтому маленький спектакль тут не помешает».

– Ну, что скажете, гражданин Речной?

– А я что? Я ничего… – мямлил Куко, мимикой лица и движением глаз показывая на открытую дверь кабинета. – Ну, выпил за освобождение… Так все выпивают…

– Да речь не о том, что выпил, а о том, что друга своего Барона под статью подвел: покушение на жизнь работника милиции и дружинника при исполнении ими служебных обязанностей…

– Ничем я его не подводил…

И опять мимика и ерзанье глаз.

– Подвел. Как хозяин квартиры обязан был призвать всех к порядку, в том числе и Барона, – напористо и громко разъяснял Паромов. – А ты не только не призвал к порядку, но и подстрекал его на противоправные действия своим молчаливым одобрением. Так что, считай, загремит Барон по новой к «хозяину» только с твоей помощью, благодаря тебе…

Речной ужом крутился на стуле. Ему хотелось оправдываться. Сказать, что сам Барон во всем виноват. Но как это скажешь, когда там, в зале, два десятка ушей получше любого локатора ловят каждое слово.

Паромов видел, что Куко уже психологически сломан, подавлен, готов к «сотрудничеству», и будет в дальнейшем давать информацию о своих друзьях-товарищах, но продолжал игру. Не зря же его учили Минаев и Черняев в любой ситуации выжимать созревший плод до конца. Вот он и «жал»…

Из зала, где находились нарушители, мимики Речного и беганья его глаз видно не было. Зато там хорошо слышали, что Куко не «раскололся», не сваливал вину на Барона, хоть ему и приходилось туго. Скорее всего, ему даже сочувствовали: вон, как участковый душу мытарит.

Когда же решил, что игру с Речным пора кончать, то для большего психологического эффекта, чтобы видели собутыльники, грубо вытолкнул Куко из кабинета в зал.

– В отдел, и на сутки, – прокомментировал он свои действия, перепоручая Речного заботе Подушкина и Терещенко. – Да смотрите, чтобы не сбежал. Еще тот проходимец. Тугой, не «колется». Даже очевидное признавать не хочет.

– У нас не сбежит. Чуть дернется – сразу по шее схлопочет, – с готовностью отозвался Терещенко, наблюдавший в зале за доставленными.

– Баронов, теперь вы заходите ко мне в кабинет. Да присаживайтесь вон на тот стул. Давайте потолкуем… – пригласил Паромов в свой кабинет верзилу, уже очухавшегося от полученного удара и даже протрезвевшего.

– Что ж, начальник, ваша взяла. Можете теперь изгаляться, – вызывающе сказал Барон, садясь, однако, на предложенный стул. – Можешь бить – свою душу ментовскую отводить. Все стерплю, чай не впервые…

– Наши ваших всегда били, – демонстративно медленно открывая уголовный кодекс, ответил миролюбиво Паромов. – Надеюсь, смотрели фильм «Место встречи изменить нельзя»… Жеглов об этом еще давно сказал. Но речь сейчас о вас. Вот статья 191 УК РСФСР со значком 2 гласит, – стал читать он названную статью, – что «посягательство на жизнь работника милиции и народного дружинника в связи с их служебной или общественной деятельностью по охране общественного порядка – наказывается на срок от пяти до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой…»

– Да знаю я. Чай, не первый год замужем…

– Это хорошо, что знаете. Но дочитаем до конца первоисточник, так сказать…

– Не стоит…

– Стоит, еще как стоит, – оставил последнее слово за собой Паромов и зачитал: «… а при отягчающих обстоятельствах – смертной казнью».

Баронов был высок и крепок телом. Две «ходки к хозяину» внешне никаким образом не сказались на его здоровье. Природа позаботилась. Не сломили его ни карцеры, ни «шизо», ни распространенный в тюрьмах туберкулез. Физическая сила и скорые на расправу руки сделали его заметным в криминальном мире. Как в зоне, так и на свободе.

«Не легко будет с этим буйволом, – подумал Паромов, закрывая книгу. – Это не Куко. Сидит уже совершенно трезвый. Даже не скажешь, что три часа тому назад был пьян. Не то, что некоторые его собутыльники».

– Думаю, что о смертной казни речь не стоит вести, а вот, лет с десяток вам светит. Согласны?

– Рисуй, что хочешь. Я ничего не признаю. – Злость, но не ненависть, звучала в словах Барона. – Ничего не признаю. И точка.

– Хорошо. Не признавайте. Но давай порассуждаем, нужны ли ваши признания в суде, – холодно, с долей безразличия и отчужденности стал объяснять Паромов перспективы будущей судьбы Барона. – Бритва ваша изъята. И на ней отпечатки ваших пальцев. Это – раз. Я был не один, а с внештатным сотрудником милиции. А дружинникам в суде, как сам понимаешь, – незаметно включал в беседу участковый неразговорчивого «авторитета», – еще как верят. Общественность, господин бандит, – большая сила! Это – два. И в-третьих… Твои-то дружки-собутыльники, спасая собственные шкуры, долго молчать не будут. Особенно, если с ними поработают опера. А как «работают» наши опера, сам знаешь…

– Знаю… – облизал пересохшие губы Барон. – Еще бы не знать…

Вот именно… Потому «расколются», как миленькие. Соучастие или даже укрывательство ни кому из них не нужно. Верно?

Баранов молчал, обдумывая услышанное. От бывшей бравады не осталось и следа. Вместо злости в глазах все больше и больше набирала силу тоска.

– Ну, что скажите? – спросил участковый насмешливо. – Доходчиво разъяснил ситуацию? Или опять не врубаетесь?

– Лучше бы вы меня избили, чем в душу лезете. У вас это хорошо получается, начальник. – Непроизвольно потрогал он рукой шишку на голове, скривив губы в подобии улыбки и не замечая, что перешел с «ты» на «вы».

– А что же вы хотели? Чтобы я, как телок, шею под нож, то есть, бритву, подставил… Шалишь, не быть такому никогда! Да и закон на моей стороне.

– Делайте, что хотите, мне теперь все равно… – В голосе тоска и обреченность, и это радовало участкового, решившего одержать психологическую победу над Бароном, имевшим некоторый авторитет в своей среде. Потому он и «ломил» его, и возился с ним.

Паромов уже на горьком опыте, а не только по рассказам своих старших товарищей, знал об отношение прокуратуры к любым противоправным деяниям против сотрудников милиции. Совсем недавно с Минаевым пытались доставить ночью в опорный пункт от кафе «Бригантина» поднадзорного по прозвищу Бамбула – Щедрина Валерия. Тому, в соответствии с установленными ограничениями, запрещалось после 18 часов покидать место жительства и, тем более, посещать увеселительные заведения. Щедрин стал упираться. На помощь к нему прибежали его дружки. Завязалась борьба, в ходе которой были оторваны пуговицы на шинели Минаева и на куртке Паромова. Кроме того, у Минаева были сорваны погоны.

Состав преступления, предусмотренного ст. 191-1 УК РСФСР, то есть оказание сопротивления работникам милиции при исполнении ими обязанностей, был на лицо.

Только, благодаря подоспевшим на место происшествия двум милицейским автопатрулям, удалось скрутить Бамбулу и его дружков и доставить их в отдел милиции.

Всю ночь писали рапорта и объяснения. И что? Смешки руководства отдела, гора исписанной бумаги, и постановление следователя прокуратуры об отказе в возбуждении уголовного дела на основании части 2 ст.5 УПК РСФСР – за отсутствием состава преступления.

Разочарование. Злость. Обида. И вера только на себя, да на товарищей. А не на Закон и справедливость. Поэтому Паромов уже решил, что никаких рапортов с ходатайством о возбуждении уголовного дела в отношении Барона писать не будет.

– Так, как будем решать с вами, гражданин Баронов? – нажимал официальным голосом. – По закону или по совести?

– Не понимаю, к чему клонишь, начальник? – Ответил вроде бы и безразлично тот, но на лице мелькнула заинтересованность. – Если в «стукачи» хочешь вербонуть, то пустое дело. Сроду «ссученным» не был. Лучше к «хозяину» на нары… баланду хлебать.

– К чему высокопарные слова. Стукачей и без вас хватает. Вон, – указал рукой участковый на стопку разных заявлений и жалоб, лежавшую на углу стола, – друг на друга пишут. Дай, Бог, разобраться с этим…

– Тогда чего вам надо?

– Да не многого… Признаешь свою вину и приносишь извинения. Ничего, что я на «ты»?..

Вопрос повис в воздухе, однако на лице Барона отобразилось недоумение: участковый его мнением интересуется. А Паромов продолжал:

– И не просто извинения, а чтоб твои друзья-товарищи слышали.

– Какие они мне друзья. Так, шавки… – перебил Барон, с пренебрежением отзываясь о своих собутыльниках.

Теперь уже участковый никаким образом внешне не среагировал на последнюю фразу собеседника.

– Я не злопамятный. Приносишь официальные извинения, и будем считать, что мы с тобой квиты… без всякой такой следственно-судебной тягомотины.

– И на сутки не отправите? – стал торговаться Баронов.

Вот же человеческая натура: то полное безразличие к судьбе, то готовность во всеуслышанье принести извинения работнику милиции, то торг.

– Ну, это уж чересчур. Нагадил – и хочешь сухим из воды выйти. Не пойдет! Я тогда перестану себя уважать. Да и ты вряд ли станешь уважать, – подыграл участковый своему оппоненту. – Да и время будет подумать над своей жизнью дальнейшей. Впрочем, сутки не участковый дает, а судья. Суд. Если бы участковые и опера сутки давали, да еще лучше, сами судили и рядили, то, брат, таких бы дел натворили, что и не расхлебать! Верно мыслю?!!

– Да куда уж верней! – не удержался от улыбки Баронов. – Ни одного бы корешка уже в живых не было!

В зале меж тем с неподдельным интересом прислушивались к тому, что происходит в кабинете участкового. И когда услышали, что в отношении Барона участковый при определенных условиях не собирается возбуждать уголовное дело, и Барон может отделаться только несколькими сутками, на разные голоса стали советовать ему принести извинения. Мол, язык без костей, и чего не скажешь, ради свободы. Потом и позабыть можно.

– Цыц, вы там!.. Без вашего тявканья знаю, что делать. Я – мужик. И слово мое твердо, как камень. И если я извинюсь, то извинюсь. Без задних мыслей. А потому – не тявкать!

Барон подошел к дверному проему. Из зала на него с интересом смотрел десяток пар глаз.

– Я извиняюсь перед участковым и признаю свою вину. Пьяным сильно был – вот и дурь отмочил. И еще скажу. Участковый хоть и молодой, но молодец. Уважаю таких. Бить – так бить! – И опять обращаясь к участковому, добавил: – А здорово вы меня! Давно никто так не потчевал. – Он почесал ушибленное место и попросил: – А теперь попрошу не трогать меня своими разговорами. Дайте тихо посидеть, пока не отвезут в отдел.

Паромов молча пожал плесами, что должно было обозначать «не возражаю». Барон прошел через зал и сел на стул в дальнем углу. У Терещенко от таких метаморфоз даже челюсть отвисла.

Победа была полной. Паромов уже знал, что эти тринадцать человек уж вряд ли когда поднимут на него руку. Да и другим закажут. Все, как в волчьей стаи: стоит вожаку намять шею, как остальные сами хвост прижмут. Впрочем, доставленные из квартиры Речного и были волчьей стаей, так как жили не по человеческим, а по звериным законам.

– Ну, ты даешь! – сказал Подушкин, после того как всех задержанных отправили в отдел. – Разыграл спектакль, как по нотам. А может, зря… Может, стоило все официально: рапорт – и уголовное дело.

– Палыч, ты лучше меня знаешь, как бывает «официально». Забыл, что ли про недавний случай с Бамбулой…

– Да помню… Наверно, поступил ты правильно… – дал задний ход Подушкин.

– А потому – не будем унывать. Обошлось – и, слава Богу!

Поговорили еще какое-то время о превратностях милицейской работы, и Подушкин пошел встречать дружинников. А Паромов, оставшись в кабинете один, в который раз за этот день с чувством благодарности вспомнил о Минаеве и Черняеве и их совете: бить первым, не дожидаясь, когда самого начнут бить.

4

Остаток дня и вечер прошли без приключений. Съездил с внештатными сотрудниками Ладыгиным и Гуковым на два семейных конфликта. В первом случае две пожилые женщины, жившие с подселением, не могли поделить между собой места общего пользования. Разобрался на месте. Во втором было посложнее: пьяный муж гонял жену и детей. Был агрессивен. Пришлось на него составлять протокол о мелком хулиганстве, а самого отправить в отдел, к Мишке Чудову в «аквариум». Посетил по месту жительства трех поднадзорных. Написал рапорта. Очередной рабочий день закончился.

– Как работалось? – поинтересовалась дома жена, подогревая ужин. – Опять, наверное, не обедал. Или к какой-нибудь молодухе подхарчиться забегал?.. – Глаза жены лукаво заблестели.

Паромов промолчал.

– Не завел ли себе на участке подружки? А то мне говорят, что в милиции все очень шустрые, ни одной юбки не пропустят, – не унималась супруга.

Опять промолчал, удивляясь про себя женской интуиции. Не успел он и знакомство с библиотекаршей Леночкой свести, просто так, без какого-либо интима, а супруга уже конкретно намекает. Вроде бы и шутит, но «бьет» в точку. Еще не согрешил, но чувствовал себя неуютно от шутливо-коварных расспросов жены. Словно мелкий воришка, застигнутый на месте преступления.

– Что молчишь?

– А что говорить?.. Работалось нормально, как видишь: жив-здоров… А если будешь много тарахтеть в пустой след, то придется и подругой обзаводиться. Лучше веселей ложками-поварешками орудуй… – прикрыл он внутреннюю неловкость легкой грубостью.

Жена надула губки и громче стала стучать половником о кастрюли.

– Чем приставать с пустяками, лучше скажи как наша дочурка? Не болеет? Почти не вижу.

– Нашел работу – даже ребенка не видишь! – попеняла жена. Как любая женщина, она любила, чтобы последнее слово оставалось всегда за ней. – Целыми сутками пропадаешь. Без выходных и проходных. Может, уволишься?..

– Не заводись, Рая. Это временные трудности. Они пройдут…

Верил ли сам Паромов верил, что трудности когда-нибудь пройдут?

– Вспомни, что говорила, когда встал вопрос: идти в милицию или нет.

– Я тогда не знала, что сутками дома не будешь. Даже в выходные дни. Видела: ходят себе по поселку, чистые, наглаженные, беззаботные с виду, одеколоном благоухают… – вот и советовала. А теперь…

– А теперь терпи. И меньше пустых вопросов задавай. Договорились?!!

– Ты все же постарайся домой пораньше приходить. А то дочь забудет, как папу зовут… – примирительно сказала супруга, оставляя все же последнее слово за собой.

«На работе конфликты разбираешь… Сыт ими по горло… Теперь для «полного счастья» не хватает, чтобы в собственной семье конфликты пошли, – вяло подумал Паромов, принимаясь за ужин. – Ладно, – усмехнулся он про себя, – в кровати помиримся!..

Думал одно, а видел другое: длинноногое голубоглазое создание по имени Леночка…